Текст книги "Люди огня"

Автор книги: Олег Волховский

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

 
Сегодня кисть как жезл в моей руке,
Бумага – Путь, а тушь – Благая Сила,
И флейту взял безумец Лань Цайхэ,
Поцеловав печать на свитке Мира.
 
 
И я кивнул и ветер оседлал,
И начертал на небе знак прозренья,
И было утро – меч, рассвет – металл,
В узде ветров звенели звезды-звенья.
 
 
Я первый и последний, я – трава,
Сливаясь с каждой искрой мирозданья,
Я там, где Суть. Бессмысленны слова —
Я то, что не нуждается в названьях.
 

В Пекин мы прилетели пятнадцатого апреля. У трапа самолета нас встретил Иоанн с несколькими телохранителями. Мы поздоровались и пожали друг другу руки.

Солнце уже зашло, был прелестный весенний вечер, тихий, свежий, напоенный ароматами первых цветов.

– Мило тут у вас, – заметил я.

– Да, на редкость, – поморщился Иоанн. – Сейчас как раз время песчаных бурь. Это вам очень повезло.

– В гостиницу?

Ангелочек с деланым удивлением поднял брови.

– Какая гостиница?! Летний дворец! Завтра у вас аудиенция у Господа.

Летний дворец оказался совокупностью традиционных китайских одноэтажных построек с загнутыми вверх крышами. Подступы к покоям охраняли выступающие из сумерек бронзовые статуи странных рогатых и чешуйчатых чудовищ, так что мне стало не по себе.

Иоанн посмотрел на меня и усмехнулся:

– Пьетрос, ты думаешь, это что?

Я пожал плечами.

– Это цилинь, – с удовольствием объяснил он. – Китайский единорог.

– Ну у них и представления! – Я как-то привык к тому, что единорог должен быть похожим на лань, белым и пушистым.

Впрочем, внутри наши комнаты оказались обставленными вполне по-европейски, и я наконец нормально выспался.

Аудиенция была назначена на три часа дня. Эммануил сидел в окружении апостолов на палубе мраморного корабля, на берегу искусственного озера Куньмин, и пил чай. У него за спиной, ближе всех, стояла Мария в атласном платье китайского фасона, расшитом странными птицами со змеиными шеями, рыбьими хвостами и многоцветными перьями.

– На постройку этого корабля в начале века была потрачена большая часть казны морского флота, – просветил меня Иоанн, провожавший нас на аудиенцию. – Хотя мраморное только основание, корпус – деревянный.

Среди апостолов не было Матвея. Как я потом узнал, он был послан Эммануилом на Тибет.

Господь заметил нас и кивнул. Перед ним на маленьком столике, тоже с загнутыми вверх краями, стояла чашечка изящнейшего китайского фарфора. На Учителе был шелковый лазоревый халат с золотыми драконами и облаками, на голове у него была странная прическа вроде пучка на деревянной шпильке. Причем я готов поклясться, что его волосы стали намного темнее. Самое интересное, что смотрелось это все просто классно. Господь протянул руку и взял чашечку, и будь я проклят, если его кожа не стала немного желтее!

Он посмотрел на меня чуть раскосыми глазами и улыбнулся.

– Пьетрос! Разве я не говорил тебе, что у Бога нет национальности?.. Ладно, Петр и Марк, с вами потом. Варфоломей, продолжай!

Варфоломей был тот самый длинный тощий парень, которого я видел еще в Москве, на первом собрании апостолов, когда все начиналось, и который показался мне богемной личностью. Сейчас он производил совершенно другое впечатление. Во-первых, он единственный из апостолов, если не считать Марии, подобно самому Эммануилу был одет по-китайски – в длинный малиновый халат с вышитыми журавлем и цилинем. Во-вторых, на носу у него помещались маленькие круглые очки, скорее придававшие ему вид ученого, чем поэта. Картину дополняли каштановые вьющиеся волосы, расположенные на голове в хаотическом беспорядке и жутко контрастировавшие со всем остальным.

Варфоломей почтительно стоял за креслом Господа, слева от Марии. Повинуясь приказу, он поднял к глазам некую бумагу и начал (вернее, продолжил) читать, чуть-чуть наклонившись вперед. В такой позе он напоминал интеграл.

– Пекинские газеты сообщают мнения местных астрологов, – гнусаво начал он кошачьим тоном. Вообще китайский язык со всеми этими их «мяо» звучал бы в его устах значительно естественнее русского. – Планеты видны днем и выстроились, как на парад. Меркурий предвещает наводнение, Венера – войну, Марс – пожары и войну, Юпитер – страшный голод, Сатурн – засуху…

– Вот уж воистину желтая пресса! – усмехнулся Эммануил. – Наводнение и засуха не бывают одновременно! Ну, дальше…

– Кстати, в южных провинциях наводнение. Говорят, что духи рек не расположены к правителю страны.

– Бунтовать не надо. Что там еще?

– Луна стала красной, и это предвещает несчастье. Говорят, что небо недовольно тем, что происходит на земле. Что свержение династии Юань Шикая есть причина небесного гнева.

– Так, – прервал Господь. – Возьми бумагу и пиши.

Варфоломей приготовился.

– По-китайски?

– Естественно!

– А если перевод будет неточным?

– Я просмотрю. Итак… «Небо любит справедливость и ненавидит несправедливость. Таким образом, если вести народ Поднебесной на свершение справедливых дел – это значит делать то, что любит небо. Если я делаю для неба то, что оно любит, то и небо также делает для меня то, что я люблю…» Так писал Мо-цзы [30]30
  Мо-цзы – китайский философVвека до н. э.


[Закрыть] почти две с половиной тысячи лет назад. Но народ Поднебесной не помнит своих мудрецов. Разве справедливо противиться воле Сына Неба? Разве достойно благородного мужа участвовать в мятеже против Нефритового Императора и не признавать его власти? Небо желает, чтобы в Поднебесной царил порядок и подданные были честны и усердны в делах. Но непокорность и своенравие бунтовщиков не могли не разгневать лазурное небо. Вина за наводнение в южных провинциях полностью ложится на мятежников. Династия узурпатора Юань Шикая [31]31
  Юань Шикай – китайский сановник, игравший большую политическую роль в Китае в концеXIX– началеXXвека. После отречения цинской династии, по предложению Сунь Ятсена, сложившего свои полномочия временного президента, 15 февраля 1912 года избран временным президентом Китая. Стремился к восстановлению монархии, надеясь стать основателем новой династии. В мире «Людей огня» ему это удалось.


[Закрыть] утратила небесный мандат на правление… Так и пиши – «тянь мин».

– Но, Господи! – произнес Варфоломей. – К Юань Шикаю, конечно, относятся по-разному, но он – первый китайский император после манчжуров. Может быть, без «узурпатора»?

– Ладно. Возможно, ты прав. Тогда пиши так. Потомки Юань Шикая, посвятившего жизнь борьбе за независимость Китая, оказались недостойны своего великого предка и утратили небесный мандат на правление. В этом – причина бед. Ибо, как сказано в книге «Шу цзин» [32]32
  «Шу цзин» – «Книга истории». В ней излагается история Китая от легендарного правителя Яо до первых правителей эпохи Чжоу. Также содержит беседы легендарных правителей Яо, Шуня и Юа и правителей Древнего Китая о сущности государственного управления. «Шу цзин» входит в конфуцианское пятикнижие.


[Закрыть], «только небо наблюдает за народом, ведает справедливостью, посылает урожай и неурожай. Без неба погибнет народ. От милости неба зависит его судьба». Покоритесь же воле неба!.. И подпись: Эммануил, Нефритовый Император.

– Господи, здесь больше приняты печати.

– Ох! Привычка! Значит, печать. У нас уже готов китайский вариант?

– Да.

– Ну вот и прекрасно. Дай сюда!

Эммануил не глядя протянул руку вверх, и Варфоломей почтительно вложил в нее бумагу. Господь развернул, взглянул мельком и поднял голову.

– Варфоломей! Ну у тебя и каллиграфия! Родись ты китайцем – никогда бы тебе не стать цзиньши [33]33
  Цзиньши – высшая ученая степень в традиционном Китае.


[Закрыть] с таким почерком.

– Я больше люблю японский стиль [34]34
  Японский стиль каллиграфии отличается большой свободой и изяществом по сравнению с китайским.


[Закрыть], – попытался оправдаться Варфоломей.

– Не оправдывайся! Здесь вообще нет никакого стиля, – заметил Господь и исправил пару иероглифов. – Пусть завтра это напечатают во всех газетах, а сегодня вечером передадут по радио и телевидению.

Варфоломей кивнул.

– Да, еще, – вспомнил апостол. – Император, который вступает на китайский престол, должен принести жертвы небу. Это как бы подтверждение права на правление.

– Я знаю. Жертва самому себе? А в этом что-то есть… Ну, надо так надо. Шелк, нефрит – это не так страшно. Не в первый раз! – Учитель тонко улыбнулся. – Кстати, Варфоломей, за кого меня почитают?

– Здесь все очень запутано. За новое воплощение Желтого Императора Хуан-ди, основателя китайской цивилизации, за Нефритового Императора Юй-хуанди, за сына Нефритового императора, ставшего великим монархом через десять воплощений, пришедшего со своим золотым эликсиром жизни, от которого и звезды блещут ярче, и земля полнится радостью.

Эммануил наклонил голову набок и слушал с явным удовольствием.

– За будду Амитофу, сияющего владыку запада, за Майтрейю, будду грядущего. Правда, последнее мнение, к сожалению, мало распространено.

– Из-за Хотея? [35]35
  Xотей – один из семи богов счастья: бог общения, веселья и благополучия. Его отождествляют со средневековым монахом Ци Цы. Умирая на веранде у входа в один из буддийских храмов, он прошептал: «О люди! Вы не узнали меня! Ведь я – Майтрейя!»


[Закрыть]

– Думаю, да. Стереотип мышления.

– Значит, все дело в толстом добродушном монахе Ци Цы?

– Да, Господи. Вы не похожи.

– Черт его дернул ляпнуть перед смертью, что он – Майтрейя!

Варфоломей развел руками. Мол, данность, что тут поделаешь?

– При чем здесь тело! – пожал плечами Эммануил.

– Ни при чем. Символика. Большой живот символизирует безграничность души.

– Вот и славно. Я не собираюсь заниматься обжорством – я собираюсь проявлять великодушие. Пусть проведут разъяснительную работу среди буддистов, особенно в монастырях. Эра упорядочения вселенной, эра мировой гармонии, процветания и благополучия – эра Будды Грядущего уже настала. Скажи: они живут в эпоху Счастливого Царства, когда многие и многие могут обрести спасение. Для этого надо лишь признать Майтрейю Майтрейей. Все остальные погибнут.

– Есть еще одно «но», – сказал Варфоломей. – Дело в том, что эпоха Будды Майтрейи должна наступить только через восемь миллионов восемьсот десять тысяч лет.

Эммануил рассмеялся.

– Угу! А Калки придет через четыреста с лишним тысяч лет, когда кончится Кали-юга! Всем этим расчетам – грош цена. Для христиан всегда было характерно слишком приближать Конец Света, зато буддисты и индуисты отодвигали его в неопределенное будущее. И те и другие не правы. Я – Калки и Майтрейя.

Варфоломей склонил голову.

– Кстати, те, кто верят в то, что я – Амитофу, пусть верят. Это меня вполне устраивает, не разуверяй, – добавил Эммануил.

– А относительно остального? У нас будет каноническая позиция?

– Относительно остального – нет! Потому что я – все. Пусть верят во что верят – никакое название для меня не оскорбительно.

– Тогда прости меня, Господи, но есть и те, кто почитает тебя самозванцем и темным духом…

– А этого мог бы и не говорить! Слишком очевидное заблуждение. Кстати, где они, кто так считает?

– Пока на свободе…

– Ты слышал, как оскорбляют Господа, и ничего не предпринял? – вдруг вмешался Марк. – Только повторяешь чужие оскорбления!

Мой друг явно нарывался на неприятности. Нет, я его прекрасно понимал: аудиенция назначена нам, а Господь не обращает на нас внимания и битый час слушает разглагольствования этого сноба, который только и умеет, что молоть языком.

– Марк, – медленно проговорил Эммануил, – если уж ты решил быть моим псом, то хотя бы слушайся хозяина. Помолчи!

– Нет, – возразил Варфоломей. – Я говорю то, что должно, а меня обвиняют в неверности. После такого обвинения любой уважающий себя самурай делает сэппуку.

– Я тебе покажу сэппуку! Мы не в Японии. И если ты когда-нибудь и сделаешь себе сэппуку, самурай хр… – в последний момент Эммануил сдержался, – то только по моему приказу!

– Честь – никому! – серьезно сказал Варфоломей.

– Ах так! – Эммануил впился взглядом в интегралообразного апостола.

Обстановку разрядил Марк.

– Ладно, я согласен на дуэль, – сказал он и сплюнул прямо на палубу.

Эммануил поморщился от такого бескультурья, однако заметил:

– Марк, ты тоже мне дорог.

Тот просиял.

– Господи, неужели ты думаешь, что для меня опасен этот книжный червь?

Эммануил хитро улыбнулся.

– Ладно, деритесь. Только на таких условиях: того, кто останется в живых, повешу. Не передумали?

– Он оскорблен – за ним выбор оружия, – мрачно бросил Марк.

Господь посмотрел на Варфоломея. Нехорошо посмотрел.

Наступила долгая пауза.

– На бамбуковых синаях, – наконец сказал Варфоломей.

Эммануил повернулся к нам и улыбнулся. Он был доволен.

Принесли выбранное оружие. Синаи оказались длинными бамбуковыми палками приблизительно в руку толщиной. У каждой палки имелась рукоять, как у меча. К тому же они были не вырезаны из одного бамбукового ствола, а составлены из нескольких слоев дерева, скрепленных веревками. Марк был, похоже, хорошо знаком с этим оружием и привычно взял его двумя руками, как катану.

– Марк, что это? – тихо спросил я.

– Тренировочные мечи, – презрительно бросил Марк. – Я на таких учился.

Варфоломей вышел вперед, взял свой «меч» двумя руками, одной за рукоять, другой – за ствол, и поклонился с истинно китайской вежливостью. Марк сделал шаг к нему навстречу и неуклюже последовал его примеру. И поединок начался.

Надо сказать, реальный поединок очень сильно отличается от того, что показывают в кино. Там только бьют друг друга по серединам мечей ради пущей красивости. Дзинь, дзинь, дзинь… Ну и какой толк? Зачем мастеру меча этот звон, от которого нет никакого ущерба противнику? Марк и Варфоломей сражались совсем не так. Слышались только топот ног да редкие удары… по Марку. Исключительно по Марку.

Первый пришелся ему по ногам. Я так и не понял, как это получилось. До этого дня мне казалось, что Марк очень красиво дерется, но сейчас он выглядел неуклюжим медведем, вокруг которого вьется змей, молниеносно свивая и развивая тысячи своих колец, или крадется дикий кот, в любой момент готовый схватить добычу. Марк подпрыгнул, дернулся, но сделать ничего не успел – он пропустил второй удар, тоже по ногам. Марк сжал губы. Моего крутейшего друга колошматили, как мальчишку. Он начал нервничать и получил третий удар. По ногам.

– Ну сколько ж можно! – воскликнул Марк.

– А пока не отобьешь. У тебя слабое место в обороне. Корпус защищен сносно, а вот ноги… Ты подумай, если бы это был не бамбук? Как тебе сражаться на одной ноге? – все это было сказано Варфоломеем ленивым кошачьим тоном с явными менторскими нотками.

– Ты что, решил стать моим сэнсеем? – поинтересовался Марк.

– А что, ты не совсем безнадежен. Если только Господь не повесит нас рядышком на одной ветке.

Господь смотрел на все это с улыбкой будды.

– Варфоломей, до пяти ударов, – приказал он.

Варфоломей кивнул и совершил еще одно покушение на ноги противника. Но Марк увернулся.

– Ну вот, уже лучше, – обнадежил Варфоломей. – Так, думай о ногах. Попробуем быстрее.

Он попробовал быстрее – так, что я опять ничего не успел заметить, кроме расстроенной физиономии Марка, пропустившего еще один удар.

– Да, скорости тебе не хватает, – констатировал Варфоломей. – Но ничего. Это приобретается тренировкой.

Похоже, мой друг уже потерял надежду размочить счёт. Он еще пару раз увернулся от «меча» противника и вдруг замер на месте. Варфоломей посмотрел на него вопросительно, не меняя боевой стойки. Тогда Марк взял меч так же, как перед поединком, и поклонился:

– Моя жизнь в твоих руках. Я признаю свое поражение.

Варфоломей улыбнулся и опустил меч. Потом подошел к Марку, взял его за руку и повел к Эммануилу, Перед Господом он пал на колени и утянул за собой Марка, который, впрочем, понял всю разумность этого действия и не сопротивлялся.

– Господи, – сказал Варфоломей. – Наши жизни принадлежат тебе как государю, а души – как Богу. Видишь, мы оба живы. Ты обещал повесить того, кто останется в живых, и мы покоряемся твоей воле.

– А честь никому?

Варфоломей долго молчал. Повисла неприятная тишина, так что мне показалось, что этот несерьезный поединок действительно может окончиться вполне реальной казнью.

– Никому, – тихо проговорил Варфоломей.

Эммануил выдержал паузу, Очень долгую паузу. Минуты две точно.

– Ладно, вставайте, бычки задиристые, – наконец проговорил он с улыбкой. – Только не надо больше выпендриваться передо мной, как перед девушкой. А то точно повешу.

Они поднялись и поклонились Эммануилу.

– Кстати, Варфоломей, – напоследок заметил он. – Ты бы очень неплохо смотрелся в традиционном китайском театре. Ты никогда не думал о карьере актера?

– Если мой Господь прикажет мне играть в китайском театре, я буду играть в китайском театре, – смиренно ответил Варфоломей.

– Ну ладно, иди.

Близился вечер. Солнце падало за верхушки деревьев, освещая искусственное озеро красновато-оранжевым светом, а высоко в небе плыли розовые перистые облака. Варфоломей подошел к нам с Марком.

– Ну что, дорогие мои, мириться так мириться. Здесь неподалеку есть замечательный китайский ресторан традиционной императорской кухни «Fangshan Fandian». Я угощаю.

Марк, конечно, согласился. Я тоже.

Но когда мы начали спускаться вниз, на берег, меня окликнул Эммануил:

– Пьетрос, задержись. Ты мне нужен.

– Хорошо, я вас найду, если это ненадолго, – шепнул я приятелям.

– В парке Бэйхай, – объяснил Варфоломей. – Там найдешь. Будем ждать.

Апостолы разбрелись по своим делам, и мы остались почти одни на мраморном корабле, только охрана почтительно стояла поодаль, да слуги следили за каждым жестом Господа, в любой момент готовые броситься исполнять приказание. Но слуги и охрана не в счет.

– Садись, Пьетрос, – милостиво предложил Господь. – Выпей чаю.

Мне немедленно пододвинули стул и подали фарфоровую чашечку. Чай был зеленый, и я поморщился.

– Ничего не понимаешь, европейский ты человек, – заметил Господь. – Расскажи мне о вашем путешествии.

Я начал рассказывать. Вероятно, основные события были ему известны, и он иногда кивал, словно сверяя мой рассказ с тем, что он уже знает.

– Да, – заметил он, когда я описал иерусалимские события. – Они уже разбирают Золотые ворота, которые были заложены во времена владычества арабов, чтобы через них не мог пройти мессия. Готовятся к моему визиту. Так что вы с Марком не так уж плохо поработали. Правда, решение Кнессета о восстановлении ворот странным образом совпало по времени с моим захватом Пекина, – Господь лукаво улыбнулся. – Ну, дальше.

Я рассказал о нашем пленении и побеге, старательно опуская некоторые подробности.

– Так сколько человек вы расстреляли по дороге? – поинтересовался Эммануил, хотя я даже не упоминал об этом.

– Не помню, – честно сказал я.

– Не ты же виноват – Марк.

– Я тоже там был.

– Считай, что у тебя индульгенция. Очень трудно с людьми, Пьетрос. Они редко оказываются способными на сложные действия. Убить всегда проще. Ты – приятное исключение,

– А Марк?

– Поглядим…

Стемнело. На западе вспыхнула первая звезда, и легкий туман поплыл над водой искусственного озера. А на корабле над нами зажгли причудливые бумажные фонарики.

– Праздник фонарей давно прошел, а мне нравится, – заметил Господь. – Так что там с вами случилось, у монахов?

– Они нашли нас в пустыне – монах по имени Михаил и Map Афрем, кажется, музыкант, руководитель хора. Потом держали как пленников и все пытались обратить. Погибшие! Арабский капитан, руководивший операцией по нашему освобождению, расстрелял их в пасхальную ночь. Всех.

Вероятно, на последних словах мой голос дрогнул, так как Господь внимательно посмотрел на меня. Я опустил взгляд.

– Убить всегда проще, – повторил он. – Та же самая ситуация. Конечно, меня бы куда больше порадовало их обращение, но я не могу тратить время на каждый пещерный монастырь. Как человеку мне их жаль, но у Бога другая мораль. Другая, Пьетрос, пойми это, как бы это ни было страшно. – Его глаза вспыхнули в сумерках холодным светом звезд. – Марк, увы, этого не понимает. Он ведь пытался вступиться за ваших «спасителей». «Они спасли нам жизнь», – издевательски процитировал Эммануил.

– Господи, ты и это знаешь?!

– Разумеется. И это даже не связано с моей божественной сущностью. Просто преданные слуги составляют для меня подробные отчеты, в отличие от тебя.

Я вздохнул.

– Это на будущее… Кстати, у меня есть несколько книг твоего Map Афрема, то бишь Ефрема Сирина. Прав-до, стихи его несколько корявы, к тому же в них долго, занудно и дидактически доказывается, что душа отнюдь не бессмертна. Как тебе святой, не верящий в бессмертие души? Правда, он верил в воскрешение плоти. Но проза у него ничего. Хочешь, дам почитать?

– Нет.

– Почему?

– Мне будет больно.

Господь поморщился.

– Иди. Тебе не хватает твердости.

Я спускался с мраморного корабля, и казалось, что он и впрямь плывет по водам озера Куньмин, а на нем восседает одинокий кормчий, ведущий его сквозь мировой туман, единственный твердый правитель, единственный знающий путь, и над ним – таинственные огни с магическими письменами.

Ресторан «Fangshan» находился на северной оконечности Нефритового острова, на озере Бэйхай, давшем название парку. И до него оказалось не так уж близко.

В огромном зале с красными колоннами и стенами, увешанными пейзажами в традиционном китайском стиле, стояли многочисленные круглые столы. Я не сразу отыскал друзей в этом лабиринте, но Варфоломей первым заметил меня и помахал рукой.

Апостолы сидели за столом, покрытым белоснежной скатертью с вышитыми птицами и цветами. В центре стола стояли разнообразные кушанья, разложенные в изящнейшие приборы из тонкого фарфора, украшенные лепеcтками лотоса и пиона, так что стол больше напоминал клумбу или, скорее, утолок китайского садика. Варфоломей вёл себя как радушный хозяин.

– Здесь мы можем видеть знаменитейшие деликатесы императорской кухни, – начал он тоном экскурсовода. – Шедевры кулинарного искусства из различных провинций Китая от утки по-пекински до известного на весь мир блюда гуандунской кухни «Битва дракона с тигром», которое делают из ядовитых змей трех видов, дикой кошки и более двадцати видов пряностей.

Гм… Мне сразу расхотелось его пробовать. Но Варфоломей не унимался:

– Вот она, прославленная «Битва», занимает достойное место в центре нашего стола, украшенная листьями лимонного дерева и лепестками хризантемы. Но, хотя суп здесь принято подавать в конце обеда, вовсе не обязательно менять привычки, так что начать я рекомендую с этого замечательного супа из ласточкиных гнезд, что изготавливают из слюны, которой ласточки скрепляют свои жилища.

Я вздохнул и посмотрел на Марка. Тот с аппетитом уплетал молочного поросенка, преспокойно пропуская мимо ушей синологическую лекцию Варфоломея. Я счел его пример разумным и принялся за утку по-пекински.

– Не так, Пьетрос! – возмутился наш синолог моим вопиющим невежеством. – Нужно завернуть ломтики вон в те тонкие блинчики и есть, обмакивая в соевый соус.

– Какая разница!

– Так ты не почувствуешь истинного вкуса.

Я покорился и, в общем, не пожалел, мне понравилось. Сам Варфоломей с удовольствием поглощал жуткий отвар из слюны ласточек, а потом принялся за «Битву», ловко орудуя деревянными палочками, инкрустированными серебром. Нам же, грубым европейцам, подали вилки и ложки, что было очень кстати.

– Только грубые европейцы, великие лишь ограниченностью ума, могли вообразить себя носителями культуры, – разглагольствовал Варфоломей. – Нести культуру? Сюда? В страну с древнейшей философией и литературными традициями, насчитывающими тысячелетия? Что за досадная близорукость, что за глупое высокомерие! Даже в некоторых современных европейских исследованиях Китая свысока и презрительно говорится, что какой-либо древний китайский ученый «догадывался» о том, что стало известно только в наше время. Да не догадывался он, а именно он все это и придумал! Еще в трактате «Баопу-цзы» знаменитого алхимика Гэ Хуна содержится описание летательного аппарата тяжелее воздуха. И это более чем за тысячелетие до Леонардо да Винчи!..

Да, Варфоломей явно мог заговорить зубы кому угодно, даже мне. Хотя у меня тоже иногда получается молоть языком, когда я в ударе. «Язык – это бич воздуха», – пришло мне на ум средневековое образное выражение. И я искренне пожалел несчастный воздух, к которому Варфоломей был столь безжалостен.

Подали вино. Оно было теплым и желтоватым.

– Это шаосинское рисовое, – объяснил Варфоломей. – А это крепкое вино из проса – маотай. А это – несомненно жемчужина нашего ужина: вино из змеиного желчного пузыря. Здесь говорят, что змеиный желчный пузырь размером с палец дает столько энергии, что ее хватает на пару бессонных ночей.

Но мы не вняли. Марк принялся за маотай, а я за шаосинское, так что Варфоломей, к его великому удовольствию, остался единоличным обладателем желчного пузыря.

Даже мягкое шаосинское здорово обжигало горло, так что я скоро захмелел. Все-таки я предпочитаю, что послаще и до двадцати градусов или уж приличный коньяк. Водка, конечно, тоже приемлема, но не доставляет мне удовольствия. Марку же, по-моему, вообще все равно, что пить, лишь бы спиртосодержащее, так что это вскоре сказалось на количестве маотая и настроении моего приятеля.

– Смотрите, – еще довольно твердо сказал он. – За соседним столиком.

За соседним столиком сидело юное существо женского пола, столь нежное и прелестное, что мы с Варфоломеем разом уставились на него, причем совершенно бесцеремонно. Между прочим, существо сидело в полном одиночестве.

– Она что, здесь подрабатывает? – очень тихо поинтересовался Варфоломей.

– Почему ты так решил? – недоуменно спросил я. Девушке было никак не больше семнадцати, и вид она имела совершенно незатасканный. – Непохоже.

– В таком случае она сумасшедшая. Здесь женщин воруют и продают в жены бедным крестьянам.

– Но не в центре же Пекина!

– Что им центр Пекина? Недавно украли аспирантку Шанхайского университета.

– «Великая китайская культура»! – передразнил я.

– Это же совсем другое! Не путай культуру и цивилизацию.

Тем временем неподалеку от наших столиков появился официант с плакатиком с надписью по-китайски. Я все еще с некоторым удивлением обнаружил, что могу ее прочитать, но она мне ничего не сказала. Что-то типа «Хэ Сяньгу» или что-то в этом роде. Зато Варфоломей впился взглядом в эти несчастные иероглифы.

– Бред какой-то, – прошептал он. – Или розыгрыш…

Девушка встала и пошла к телефону, почти не касаясь пола. Мы разом повернули головы ей вслед, как подсолнухи за солнцем.

Ждали молча, как удавы кролика. Кролик вернулся, и наши головы приняли прежнее положение. Самым смелым, конечно, оказался Марк. Пока мы с Варфоломеем трепались, он, не мудрствуя лукаво, выдернул из центральной композиции утки по-пекински большой красный пион, подозвал официанта, молча сунул ему цветок и кивнул в сторону существа.

Варфоломей рассмеялся:

– Ты даже не представляешь, насколько галантно поступил! В Китае пион считается царем цветов, который достоен произрастать только в императорской столице. И его дарят в знак любви. Интересно, возьмет?

Мы, затаив дыхание, стали ждать результата. Пион был благосклонно принят, девушка поклонилась и зарделась, а Марк расплылся в такой дурацкой улыбке, которой я у него никогда больше не видел – ни до, ни после.

Тут за дело взялся Варфоломей. Он тоже подозвал официанта и заговорил с ним по-китайски:

– Скажи, что мы будем рады видеть ее за нашим столом и разделить с ней трапезу. И передай ей, что мы ее не обидим, мы – слуги императора.

Наш парламентер пошел исполнять поручение.

– Госпожа говорит, что не смеет ослушаться блистательных приближенных величайшего из императоров, – доложил он, вернувшись. – Однако она хотела бы убедиться, что господа – действительно слуги императора.

Варфоломей сжал руку в кулак и протянул ее в сторону официанта, вверх тыльной стороной. Тот уставился на черный Знак Спасения.

– Тебе известно, что это означает? – тоном разгневанного феодала спросил Варфоломей.

– Да, господин… Но ваши друзья?..

Мы последовали примеру Варфоломея. Официант кивнул и отправился было продолжать переговоры, но был задержан властным окриком нашего доморощенного мандарина.

– Подожди! Выясни у госпожи, действительно ли ее зовут Хэ Сяньгу, и, отвечая, пусть помнит, что отвечает слугам императора.

– Ее звали к телефону под этим именем, – пожал плечами официант.

– Тебя это не удивляет?

– Это не мое дело, господин.

– Зато мое. Выполняй, что приказано!

– Зачем так круто-то ? – спросил я Варфоломея, когда. парень в очередной раз переместился к соседнему столику.

– Здесь по-другому не понимают.

– Госпожа желает убедиться сама, – вернувшись, доложил наш парламентер. – Она спрашивает, нет ли у вас какого-нибудь документа, заверенного императорской печатью?

– Тьфу! – вышел из себя Варфоломей. – Вот она, конфуцианская этика! – Однако начал рыться по карманам в поисках документа.

Самое интересное, что документ у него оказался. Варфоломей извлек на свет божий несерьезного вида бумажку и помахал ею у нас перед носом. Печать на листке присутствовала, круглая, с иероглифами.

– Старая императорская, – пояснил он. – Пока не была готова новая, Господь пользовался ею. «Вечная жизнь, процветание и мир», – продекламировал Варфоломей.

– Это что? – поинтересовался я.

– Надпись на печати.

– Нет, что за документ?

– Да так, некоторые особые полномочия, – равнодушно протянул наш знаток китайской культуры и сунул бумажку официанту. – Из рук не выпускай. Потом отдашь мне.

Китаец принял документ, кинул на него мимолетный взгляд, упал на колени и благоговейно поцеловал печать. Пока мы дивились этому ритуалу, девушка встала из-за стола и направилась к нам. Не вставая с колен, официант показал ей бумагу. Она кивнула и как ни в чем не бывало села за наш столик напротив Варфоломея. Тот посмотрел ей в глаза, побледнел как полотно и схватил ее за руку, казалось, мертвой хваткой.

– Ты пойдешь с нами, – жестко сказал он,

Я так и не понял, как ей удалось вырваться, хрупкой девушке из железных рук мастера меча, но она вырвалась, выпорхнула, как птичка, или, скорее, утекла, как вода, словно маленький ручеек, и устремилась к выходу из ресторана.

– За ней, быстро! – воскликнул Варфоломей, вскакивая из-за стола и на ходу вырывая бумажку из рук официанта.

– Да что на тебя нашло? – возмутился я. – Видно, твой змеиный желчный пузырь обладает не только общетонизирующем действием!

– Да, какое у тебя право нам приказывать? – вмешался Марк.

– Идиоты! Она бессмертная!

И тогда мы наконец кинулись следом за ним.

Мы вылетели в ночной парк.

– К берегу! Там, на пароме!

Да, кажется, там действительно мелькнуло ее светлое платье. Мы прыгнули на паром, и он тут же отошел от берега. Но Хэ Сяньгу как сквозь землю провалилась.

– Упустили, – констатировал Марк.

– Возможно, – протянул Варфоломей и тоскливо оглянулся назад. Там под убывающей луной лежал Нефритовый остров, а над ним, словно призрак, плыла похожая на островерхую шапку мага Белая пагода. – Кстати, Марк, ты интересовался моими правами. Вот, читай!

И он отдал Марку ту самую замусоленную бумагу. Я тоже заглянул в нее.

"Повелеваю всем всячески содействовать Варфоломею Антонову в поимке любого человека, на которого он укажет, и подчиняться любому его приказу, не представляющему непосредственной опасности для жизни моих подданных.

Царь Славы Эммануил Спаситель».

И императорская печать.

– Ничего себе! – заметил я. – Ну и власть у тебя!

– Господь слишком долго объяснял мне границы этой власти, чтобы я решился применить ее не по назначению. Я не самоубийца. Эта бумажка для особых случаев.

– Каких, например?

– Например, как сейчас.

Мы уныло сошли на берег, и тут вдали снова мелькнули светлое платье.

– Она? – спросил я.

– Скорее! – Варфоломей снова потащил нас вперед.

Мы бежали по прямым пекинским улицам под бельем, свисавшим со вторых этажей домов, мимо ночных рынков, еще далеко не пустых, где, похоже, до рассвета собирались торговать всякой всячиной, все дальше от центра города.