Текст книги "Люди огня"

Автор книги: Олег Волховский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

– Слушай, зачем ты испортил себе обувь? Ты так собираешься идти по пустыне?

– В пустыню надо сначала выйти. В ботинках, невинный ты человек, есть одна маленькая деталь, как раз между подошвой и стелькой. Вот! – Он дал мне потрогать нечто явно металлическое, – А заточить ее здесь нетрудно. Кругом камни. Ты когда-нибудь играл в дартс?

– Вообще-то да… Ты что, собираешься убить охранника?

– Не чистоплюйствуй! Они убьют нас не задумываясь. Это война.

Еще несколько дней ушло на изготовление заточек. За это время Марк потихоньку начал ходить и наконец объявил, что он в форме.

– Как ты думаешь, у них много народу наверху, когда они спускают нам еду?

– Да вроде тихо. – Помолчав, я сказал: – Ты хоть понимаешь, что такое идти босиком по раскаленному песку?

– Ходил по снегу – пройду и по песку. Ладно, время дороже. Главное – не промахнуться.

Все было готово, когда люк вновь открылся и корзина поползла вниз. Ее спускал человек, сидевший на корточках на краю люка. Его было хорошо видно, нашего тюремщика, ярко освещенного полуденным светом. А вот он нас скрытых в полутьме подвала, я думаю, видел неважно Марк прицелился и запустил заточку. Человек наверху даже не успев застонать, начал медленно падать лицом вниз прямо в люк. Я бросился было к стене, но Марк удержал меня за руку.

– Недалеко, – шепнул он.

Грузное тело упало прямо у нас перед носом.

– А вот теперь подальше, – Марк толкнул меня во тьму и потащил за собой мертвеца. И вовремя. Почти тотчас наверху появился еще один араб и наугад выпустил по нас автоматную очередь. Несколько пуль прошили тело первого тюремщика, которым успел закрыться Марк, но моего приятеля, похоже, не задело. Мы затихли. Верхний тюремщик, видимо, поверил в нашу смерть и наклонился над люком. Этого оказалось достаточно. Марк сделал молниеносное движение – и второй террорист упал вниз вслед за первым с заточкой в горле.

Мы прислушались. Было тихо.

– Кажется, пока все, – прошептал Марк. – Ну что, будем выбираться.

Он деловито вытащил заточки из глаза первого трупа и из горла второго и аккуратно вытер их о традиционные белые одежды арабов. Я отвернулся.

– Еще пригодятся. А ты смотри сюда. И для тебя будет работа.

Он разоружил охранников. У одного вынул пистолет и отдал мне, у второго забрал автомат.

– Автомат – это хорошо, – прокомментировал он. – Хотя то, что были выстрелы, – это плохо. Полезай ко мне на плечи. Ты легче. Достанешь до люка?

Я залез, но до люка оставалось по крайней мере полметра. Я не мог дотянуться: – Нет, Марк, никак.

– Видно что-нибудь в комнате? Может быть, можно использовать веревку? У нас же есть веревка от корзины. Есть на что набросить?

– Не знаю. Почти ничего не видно, только стены. Марк, отсюда не выбраться! Они все продумали!

– Не нервничай. Слезай.

Я спрыгнул на пол.

– А эти на что? – Марк указал взглядом на мертвецов, потом наклонился и положил их один на другого. – Так выше. – Он бесцеремонно встал на трупы. – Теперь полезай. Дотянешься. Только возьми веревку, скинешь мне.

Я залез и дотянулся.

– Хорошо, упитанный араб попался, – прокомментировал Марк, и я понял по голосу, что ему больно.

– Как твоя нога, Марк?

– Болтай поменьше. Потом разберемся.

Я подтянулся на руках и оказался наверху. Комната была пуста. Я кинул Марку веревку, и он поднялся вслед за мной. Сквозь небольшое окно была видна пыльная и безлюдная улица арабской деревушки. Мы щурились от яркого дневного света.

– Сюда! – сказал Марк и открыл окно. Мы спрыгнули на землю. – Быстрей! Мы и так потеряли много времени.

Быстрей! Только куда? Фиг разберешься в этих каменных лабиринтах! В конце улицы показались люди, и Марк не задумываясь дал по ним автоматную очередь. Среди них была женщина. Я видел сползший с седой головы черный платок и глиняный кувшин, выскользнувший у нее из рук и разбившийся о камни. Вода расплескалась и смешалась с кровью и песком.

Еще несколько арабов появились из-за утла. Эти, по-моему, были вооружены, но у Марка реакция оказалась быстрее. Раздалась автоматная очередь, и мы устремились дальше.

– Все! – крикнул Марк. – Теперь это только лишняя тяжесть, – и отбросил автомат. Затем быстро освободился от своих полуразвалившихся ботинок. – Только мешают!

– Возьми! – шепнул я и пихнул ему пистолет. – Я все равно промахнусь.

– Ладно! Быстрее!

Мы выбежали из деревни. Перед нами простиралась пустыня – песок и камни, больше ничего. Не оглядываясь, мы бросились вперед. Только у голых желтых скал, что торчали на горизонте, когда мы выскочили из деревни, мы позволили себе передохнуть, упав на землю. Погони не было, и дальше мы двинулись медленнее.

Было около полудня, и солнце палило беспощадно.

– Слушай, Марк, – устало спросил я. – Как ты думаешь, сколько нас продержали?

– Даже если предположить, что мы долго валялись под кайфом, никак не больше двух недель.

– Ты хочешь сказать, что это апрель? Градусов тридцать.

– Скажи спасибо, что не сорок. Здесь такой климат. Пустыня все-таки.

Мы решили идти на запад, точнее – на северо-запад. Даже если это пустыня Негев, в этом направлении мы должны были выйти к границе или к морю, а море – это поселения. Но не было ни моря, ни дорог, ни поселений.

Ночью стало холодно, чертовски холодно, а нам нечем было разжечь огонь. К тому же Марк в кровь сбил себе ноги.

– Слушай, ты сможешь завтра идти? – спросил его я.

– Идти надо сейчас. По пустыне ходят ночью.

Но надолго его не хватило. Раны на ногах кровоточили, и мы вынуждены были остановиться.

– Может быть, с тобой поделиться ботинками? – произнес я. – Будем носить по очереди.

– У тебя какой размер?

– Сорок второй.

– А у меня сорок пятый. Так что помалкивай.

Уже на следующий день мы в полной мере ощутили прелесть пустыни. У нас не было воды, а жара и не думала спадать.

– Почему ты не захватил воды, Марк? – занудствовал я. – Ты же старый солдат. Ты же знаешь, что такое пустыня.

– Сначала было не во что, а потом некогда, – мрачно ответил он.

Третий день подарил нам новое развлечение. Кажется, это называется хамсин. Стало еще жарче. Поднялись пыль и песок, повисшие в воздухе густым туманом. Стало трудно дышать. Солнце превратилось в четкий стальной диск, но, вот странно, это нисколько не сказалось на интенсивности его излучения.

– Марк! Ну ладно дороги, города. Но куда делась граница? Я просто мечтаю об этих двух рядах колючей проволоки с минами посередине!

Марк только простонал в ответ. Он уже не мог идти. Рана на его ноге открылась и кровоточила. Это в дополнение к изуродованным ступням! Последние несколько часов я практически тащил его на себе, и мы двигались все медленнее. От жажды и палящего солнца у меня кружилась голова. Но Марк сдал все-таки раньше. К вечеру он уже не мог передвигаться, даже опираясь мне на плечи. Некоторое время я пытался нести его на руках, но он, сволочь, весил никак не меньше восьмидесяти килограммов, и к наступлению ночи я опустил его на землю, сам без сил упал рядом на песок и не смог подняться.

Нас освещала огромная кособокая луна, заметали пыль и песок. Прохладный песок. Могила для живых. Язык двигался во рту как наждак, и нечем было смочить потрескавшиеся губы. Я зарылся лицом в песок.

Не знаю, сколько я пролежал так без движения. Вдруг сквозь полусон-полубред я услышал приглушенные голоса:

– У них Знаки, Map Афрем. Может быть, лучше оставить их здесь?

– Нет. Тогда они точно погибнут.

– Они уже погибли.

– Не говори так. Ты отнимаешь у меня надежду. Ты, конечно, много достойнее меня, и потому тебе нечего страшиться. Мне же, человеку грешному, нерадивому и немощному совестью, не след считать этих несчастных хуже себя.

– Но, Map Афрем!

– Что, Михей?

– Они – апостолы Сатаны!

– Я вижу. Но только если мы спасем тела, у нас появится надежда спасти души. Никак иначе. Душе надо где-то жить. Так что давай сюда флягу.

Чьи-то руки осторожно повернули меня, и я почувствовал влагу на губах, а потом сделал глоток. Не помню, что случилось дальше, наверное, я просто заснул или потерял сознание.

Я очнулся в небольшой комнате с белыми каменными степами и вырубленным в камне высоким полукруглым окном. Окно было открыто, и в комнату вливались воздух и свет. Наверное, было уже поздно – часов десять-одиннадцать. Я огляделся вокруг. Меня окружала весьма аскетическая обстановка: небольшой стол, жесткий деревянный стул, пюпитр и полка с несколькими книгами. В углу – иконы византийского письма.

Я сел на кровати. Марка в комнате не обнаружилось, я был один.

Раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, на пороге появился щуплый молодой человек в монашеской рясе. Он держал в руках поднос.

– Как вы себя чувствуете? – по-русски осведомился он, и я дико обрадовался.

– Вы русский?

– Нет, я еврей.

«Ну хоть не араб», – зло подумал я и начал бесцеремонно рассматривать посетителя. Он был смугл, сероглаз и остронос. Про такие носы обычно говорят: «Сыр можно резать». Монах выдержал мой взгляд с истинно христианским смирением и поставил поднос на стол.

– Это вам. Правда, сейчас Великий пост, и мы не ждали гостей. Так что простите нам скудость трапезы. У нас очень строгий устав.

На подносе были финики, инжир, немного сушеной рыбы, хлеб и вода. Действительно, не слишком роскошно, но я сейчас готов был сожрать хоть веник из полыни.

– Здесь что, монастырь? – спросил я, запихивая в рот ломоть хлеба.

– Да. Монастырь святого Паисия на Синае.

– Что? На Синае?

Монах кивнул.

– Теперь понятно, куда делась граница…

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Мы бежали из плена с моим другом и, похоже, выбрали не совсем правильное направление… Кстати, где Марк?

– С вашим другом все в порядке. Он жив. Но у него открылась рана на ноге. Ему нужен покой. Пока его лучше не беспокоить… Кстати, меня зовут Михаил.

– Ладно, Михаил, – вздохнул я. – Спасибо.

Наевшись, я встал и подошел к окну. Довольно высоко. Этаж этак пятый. Слева и справа от окна видны участки желтых скал, а впереди простирается все та же пустыня.

– Мы что, в пещере? – заинтересовался я.

Михаил взял опустошенный мною поднос.

– Да. Кельи вырублены в скале древними монахами.

– Интересно было бы посмотреть на это снаружи.

– Конечно. Только у нас здесь все очень запутано, настоящий лабиринт. Давайте я зайду за вами минут через пятнадцать и покажу вам монастырь.

– Хорошо.

У подножия скалы вид оказался несколько веселее, чем из окна. Здесь цвел миндаль и пестрые цветы у входа. Я обернулся к кельям. Они напоминали ласточкины гнезда в высоком обрывистом берегу реки.

– Красиво тут у вас, – похвалил я.

– У нас есть запас воды. А так дождя не было уже три недели. Очень странно для апреля. Обычно в это время в пустыне все цветет.

– Да, нам повезло, что вы нас нашли.

Послышалось пение. Очень странное, не похожее на григорианское, мощное, сильное, словно голоса монахов рвались к звездам из глубины океана. Так поют обреченные накануне последней битвы.

– Что это?

– Гимны Map Афрема. Пойдемте, послушаем.

– Это не литургия?

– Нет, нет, просто гимны. Вы же сами слышите. Пойдемте, пойдемте!

Он взял меня за руку, чем живо напомнил отца Александра. Я вырвал у него руку и отступил на шаг.

– Что с вами? – удивился он.

– Вас зовут Михаил, ведь так?

– Конечно.

– А автора гимнов – Map Афрем?

– Да.

– Значит, это вы нашли нас в пустыне?

– Да, я и Map Афрем.

– И вы, Михаил, собирались нас там бросить?

Он кивнул и опустился передо мной на колени.

– Простите меня. Конечно, вы слышали наш разговор. Простите, что я не сделал этого раньше. Я должен был умолять вас о прощении сразу, как только вы проснулись и увидели меня.

Я растерянно смотрел на него, на его склоненную голову с выбритой тонзурой в обрамлении черных волос.

– Встаньте, встаньте! – смутился я. – Ладно, пойдемте слушать ваши гимны. Где тут у вас храм?

Храм оказался большой сводчатой пещерой, освещенной только свечами и убранной трауром. Аналой, накрытый черной тканью, черная ткань под иконой в центре храма, повсюду черная ткань. Монахами дирижировал невысокий лысый человечек с сосредоточенным выражением лица. Он заметил нас и кивнул Михаилу.

– Это и есть Map Афрем, – вполголоса проговорил мой спутник.

Map Афрем дал знак певцам, и они начали новый гимн:

Се, подъемлется к ушам моим

глагол, изумляющий меня;

пусть в Писании его прочтут,

в слове о Разбойнике на кресте,

что весьма часто утешало меня

среди множества падений моих:

ибо Тот, Кто Разбойнику милость явил,

уповаю, возведет и меня

к Вертограду, чье имя одно

исполняет веселием меня —

дух мой, расторгая узы свои,

устремляется к видению его.

Сотвори достойным меня,

да возможем в Царствие Твое войти!

[29]29
  Стихи Ефрема Сирина, перевод С. Аверинцева.


[Закрыть]

Складывалось впечатление, что пели специально для меня, и даже специально был выбран именно этот гимн. Это было лестно, конечно, но настораживало.

После гимнов все-таки началась литургия, и я почувствовал духоту. Своды храма стали ниже, сжались, сблизились и начали давить на меня всей огромной тяжестью скалы над нами.

– Извините, я выйду, – шепнул я Михаилу. – Мне надо на воздух.

Он увязался вслед за мной.

Близился закат. Жаркое солнце пустыни медленно падало к горизонту. Я сел на горячий камень в тени акации. Михаил, как часовой, встал рядом.

– Да отвяжитесь вы, – бросил я. – Сидите в ваших душных пещерах, так и сидите!

– Мы здесь счастливы.

– Без свободы? Без жизни? Без любви?

– Небесная любовь гораздо больше, – улыбнулся монах.

– Внушить себе можно все, что угодно.

– Неужели вы никогда не чувствовали сладости и благоговения во время молитвы?

– Чувствовал. Но не во время молитвы, а рядом с Господом Эммануилом.

– Эммануил – Антихрист.

– А-а, Погибшие, значит!

– Это вы – погибшие, – вздохнул Михаил.

– Это я уже слышал. Только если Эммануил – Антихрист, откуда тогда благодать, та самая сладость и благоговение?

Монах отчаянно замотал головой.

– Подделка!

– И как же вы различаете?..

– Нам трудно. Зато вам легко. Вы можете сравнивать. Вы ведь знаете благодать от Эммануила, надо лишь вымолить благодать от Христа и сравнить. Давайте поставим эксперимент.

– Весьма опасный эксперимент.

– Почти всякий эксперимент опасен. Зато вы узнаете истину.

– Ну, и как это сделать?

– Для начала отстоять литургию.

– Эммануил говорил, что это похороны живого.

– Так, значит…

– Да. Я однажды потерял сознание во время литургии. Очень вредная вещь.

Михаил улыбнулся.

– Вокруг будут друзья. Вас поддержат. А вам надо только взять себя в руки и не подпускать к себе Врага.

– Нет, – резко ответил я и отвернулся.

Но от меня не отстали. Ночью, точнее перед рассветом, в мою келью явились Михаил и Map Афрем и безжалостно растолкали меня.

– Ну, что еще? – сонным голосом спросил я.

– Пойдемте! Это очень важно.

Шатаясь, я подошел к окну и вдохнул холодного утреннего воздуха. Это несколько взбодрило меня. Небо едва розовело над темной равниной пустыни.

– Это действительно важно? – уточнил я.

– Да, очень, – строго сказал Map Афрем.

Я посмотрел ему в глаза и понял, что он бессмертный. Так вот откуда у Михаила такой пиетет перед регентом хора!

– Ладно, пойдемте. Map Афрем, извините, а вы из этой обители?

– Нет, я из Сирии.

– А я не мог где-то раньше слышать вашего имени или чего-то похожего?

– Возможно.

Я взглянул на Михаила. Тот хитро улыбался одними уголками глаз.

– Михаил, что вас забавляет?

– Нет, ничего. – И он посмотрел на меня как на человека, который встретил слона и не узнал его.

Мы спустились на первый уровень и вошли в траурный храм.

– Слава показавшему нам свет! – прогремело под сводами.

Map Афрем направился к хору, поручив меня Михаилу. Меня сразу окружили другие монахи, причем очень плотно.

– И ради этого вы подняли меня ни свет ни заря? – возмутился я.

– Тихо, тихо, – прошептал Михаил и крепко сжал мою правую руку у запястья. Одновременно пожилой невысокий монах взял меня за левую руку. Я нервно оглянулся. Сзади стоял огромный черный эфиоп, тоже монах, явно готовый в любой момент прийти на помощь своим братьям. Я попытался вырваться и почувствовал у себя на плече его тяжелую ладонь.

– Тихо, тихо, – повторил Михаил. – Лучше послушайте. Ничего же страшного не происходит.

– Где Марк?!

– Не кричите. Увидите вы вашего Марка. Всему свое время.

– Когда?

– Не сегодня.

– Сволочи!

– Замолчите!

Я сжал губы. Близился тот самый мерзкий момент этого похоронного действа, когда мне стало плохо в соборе святого Штефана.

– Приидите и ядите, сие есть тело мое, – провозгласил священник. – Сие есть кровь моя, за вы изливаемая, – и сквозь полупрозрачную ограду алтаря я увидел, как пали ниц священники, и храм закружился надо мной. Вероятно, я повис на руках у монахов. Но паники по этому поводу не случилось. Я даже не успел отрубиться окончательно, как мне под нос сунули что-то резко пахнущее, типа нашатырного спирта, и ко мне вернулось восприятие реальности. Меня бережно поставили на ноги, по продержался я недолго. Когда вынесли чашу, мне снова стало плохо. И все повторилось. Поддерживающие руки монахов и нашатырный спирт.

– У вас нет сердца! – простонал я. – Отпустите меня! Мне очень плохо!

– Лучше сейчас, чем потом, – строго сказал старик.

Не понимаю, как я дожил до конца литургии. Смутно помню, как на середину храма вынесли большую белую свечу, и тогда монахи наконец сжалились надо мной и под руки отвели наверх, в мою келью, и уложили в кровать, а потом оставили меня, и я услышал, как в замке повернулся ключ. Я снова был пленником. Хотя, конечно, я был им с самого начала пребывания в монастыре, просто понял это только сейчас.

Весь день меня не трогали, только Михаил принес надоевшие инжир и финики. Я сидел на кровати и рассеянно смотрел в окно.

– Я рад, что вам лучше, – улыбнулся монах.

– Спасибо за участие! – шутовски поклонился я. – Что у нас на завтра – дыба или «испанские сапоги»?

– Ну, если вам литургия все равно что «испанские сапоги»…

– Убить меня мало, да? Вы ведь хотели! Так, может быть, лучше было сразу, без мучений?

Михаил вздохнул.

– Мне жаль, что я не смог заслужить вашего прощения.

– Тошнит от вашего смирения! Смиренные монахи – тюремщики! Марк ведь тоже под замком, да?

– Да.

– Что вы вообще от нас хотите?

– Спасти вас.

– Против воли?

– У вас нет своей воли, только воля Антихриста.

– Ошибаетесь! Служить ему, кто бы он ни был, – это наш свободный выбор.

– Вы сможете выбирать, только когда отречетесь от Сатаны.

– Убирайтесь! Арабы, которые держали нас в подвале без света, были много милосерднее вас. Они хотя бы не лезли в душу.

Михаил смиренно поклонился, вышел из комнаты и запер дверь.

Вечером я услышал внизу звук мотора и подошел к окну. К монастырю подъехал джип, и из него, почтительно поддерживаемый монахами, вышел старик в монашеском одеянии. «Очередной бессмертный по мою душу», – подумал я и не ошибся. Скоро на лестнице послышались шаги, и на пороге моей кельи появились Михаил, Map Афрем и тот самый старик, седовласый и белобородый.

– Это авва Исидор, – представил его Map Афрем. – Мы хотели бы поговорить с вами.

– Садитесь, пожалуйста. Двое бессмертных! Какая честь! Вы хотите отслужить для меня персональную литургию?

Map Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой.

– Посмотрим… – пробормотал регент.

– Еще одна троица спасителей! – не унимался я. – Нет, вы действительно надеетесь загнать меня в Царствие Небесное железной рукой?

– Эммануил пытается загнать всех железной рукой в свое царство, – заметил Map Афрем.

– Так если он – Антихрист, может быть, не стоит брать с него пример?

– Брать пример не стоит, – медленно проговорил авва Исидор. – Но сопротивляться можно и нужно, – и внимательно посмотрел на меня.

– А знаете, как мы бежали от арабских террористов? – усмехнулся я. – Слушайте! Мы захватили автомат, убив двух охранников, и выбрались из подвала по их трупам. Знаете, как по лестнице, очень удобно. А потом стреляли во всех, кто попадался нам на пути, неважно, мужчина, женщина или ребенок. Расстреляли целый магазин.

– Это можно считать исповедью? – поинтересовался авва Исидор.

– Для исповеди нужен священник.

– Во времена моей молодости еще сохранялись публичные исповеди перед общиной, – заметил Map Афрем.

– Да, их отменили позже, – подтвердил авва Исидор.

– Так что священник – это совершенно не принципиально, – заключил Михаил.

– Все равно в моих словах нет ни капли раскаяния, – заявил я. – Так что не пройдет!

– Ну, капля-то точно есть, – возразил авва Исидор. – А может быть, и не капля. Вы бы не пытались ужаснуть нас своими подвигами, если бы они вас самого не ужасали.

– А что, автомат был один? – спросил Map Афрем.

– Да.

– И вы стреляли из него вдвоем?

– Неважно.

– Важно. То есть стреляли либо вы, либо Марк. Так кто же?

– Совершенно безразлично.

– Нет, авва Исидор, давайте пока не засчитывать это в качестве исповеди. Организуем это отдельно, и чтобы без самооговоров.

– Ну-ну.

Map Афрем вопросительно посмотрел на авву Исидора. Тот покачал головой, и я почувствовал себя безнадежно больным на консилиуме врачей. Мне явно ставили диагноз.

– Может быть, надо было все-таки попробовать экзорцизм? – тихо проговорил Map Афрем.

– Не поможет… – сказал авва Исидор – Это надолго. Возможно, нам понадобятся годы.

– Вы хотите годами держать нас здесь? – возмутился я.

– Это пошло бы вам на пользу. И пока, – Исидор переглянулся с Map Афремом, – вы останетесь здесь. Вас не будут выводить из кельи и разговаривать с вами, Только если вы захотите исповедоваться или присутствовать на богослужении – скажете об этом Михаилу. Мы будем очень рады.

– Я хочу видеть Марка.

– После исповеди.

Авва Исидор, Map Афрем и Михаил вышли из комнаты и заперли за собой дверь. Я отвернулся к окну.

Наступила ночь. За окном повисла полная луна, огромная и желтоватая. Снизу из храма раздались песнопения – громко, отчетливо. Это продолжалось до самого утра, я не мог заснуть. Надо было бежать. Меня ужасала перспектива провести годы среди этих молитв, постов и занудных монахов. Где же Марк? Почему он до сих пор не устроил побега? Даже раненому ему нетрудно справиться с полутора десятками безоружных людей, изнуренных постами и ночными бдениями. Да жив ли он?

Эта мысль мучила меня весь следующий день. Михаил не разговаривал со мной, не смотрел на меня и не отвечал на вопросы. Меня уже тошнило от этих фиников! Я чуть не запустил в бедного инока тарелкой, но, по-моему, он относился ко мне с тайным сочувствием, и я сдержался.

Наступило утро второго дня моего строгого заточения. Михаил был как-то особенно светел, но героически молчал. Он поставил передо мной стакан воды… И все. Я с недоумением посмотрел на этот «завтрак».

– Это что?

Он улыбнулся, но промолчал.

– Сволочи! Теперь вы решили морить нас голодом? Думаете, так я сдамся?

– Это совсем не то! – не выдержал Михаил. – Просто сегодня Великая Суббота, и по нашему уставу ничего нельзя вкушать, кроме воды. Вчера, в общем-то, тоже, но для вас сделали поблажку.

– Поблажку, значит? Где Марк? Я хочу убедиться, что он жив!

– Вы будете на пасхальном богослужении?

– Да!

Я согласился не потому, что так быстро сломался. Я вовсе не сломался. Просто надо было действовать, а я не мог действовать без Марка.

– Хорошо, – согласился Михаил.

Вечером, часов в шесть, в моей келье вновь появились Михаил и Map Афрем.

– Пойдемте!

– Я увижу Марка?

– Мы за этим и пришли.

Меня вели по крытой галерее с арками, вырубленными в камне.

– Вот, смотрите!

Мы подошли к одной из арок, и я взглянул вниз. Кажется, это была противоположная часть скалы, в которой был вырублен монастырь. Там, внизу, находился залитый закатным солнцем внутренний двор. С одной стороны он примыкал к скале, а с другой возвышалась белокаменная стена. Я и не знал о его существовании!

Марк стоял в окружении нескольких монахов, вероятии, охранявших его. Руки Марка были связаны за спиной.

Наверное, я очень пристально посмотрел на него, так что он почувствовал мой взгляд и поднял голову. Наши глаза встретились, и, по-моему, он заметил и узнал меня. Но в тот же момент меня оттащили от арки.

– Почему вы не даете нам общаться, Map Афрем? – возмущенно спросил я.

– Потому что вы можете только помешать спасению друг друга.

– Вы и его надеетесь спасти?

– Конечно.

– По-вашему, он не безнадежен?

– Абсолютно не безнадежен, – сказал Михаил с таким выражением, будто считал, что я – гораздо более сложный случай.

– Что ж вы его связали?

– Иногда нужно связать человека, чтобы помешать ему совершить зло. Потом он сам скажет вам спасибо за то, что вы вовремя удержали его руку.

– Да? И как, Марк еще не благодарит?

Михаил улыбнулся.

– Пока нет, но у нас еще есть время.

Мы вошли в храм, украшенный алой тканью и розами всех оттенков красного: от розового до бордового. Началась служба. Мысль о том, что здесь придется простоять часов двенадцать, несколько удручала меня, но это стоило сделать ради того, чтобы увидеть Марка. И Марк не обманул мои ожидания.

Около полуночи, когда священники сменили черные ризы на белые, у входа началось какое-то шевеление и послышался приглушенный шепот. Я оглянулся, но ничего не смог разобрать в полутьме.

– Что там случилось? – спросил я у Михаила.

Тот пошептался с соседями.

– Ваш друг согласился присутствовать на службе. Впервые! – радостно сообщил монах. – Он здесь!

Мне так и хотелось ему сказать, что он зря радуется, но я сдержался. Мне даже стало жаль этих наивных людей. А чуть позже, когда зажгли множество свечей, я наконец увидел Марка, которому удалось протиснуться ко мне поближе, несмотря на некоторое сопротивление монахов. Готов поклясться, что он подмигнул мне!

Теперь нужно было только скоординировать наши действия. Я взглянул на руки Марка. Они по-прежнему были связаны за спиной. К тому же я заметил, что мой друг здорово прихрамывает. Но это его не очень смущало. У Марка явно было боевое настроение. Украдкой, шаг за шагом, он продвигался ко мне. А времени оставалось мало. На литургии мы вырубимся. Оба!

Монахи заметили наши маневры и оттащили меня в другой конец храма. А Марк почему-то не предпринимал решительных действий. Рана давала о себе знать или он боялся действовать в толпе? Не знаю. Верно, я преувеличивал его возможности.

Запели «Слава в вышних Богу и на земле мир…». Я сжал губы. Михаил подошел ближе и взял меня за руку. Вдруг сквозь звуки песнопений прорвался какой-то гул. Что-то происходило на улице, у стен храма.

Началась евхаристическая литургия. И одновременно на лестнице послышались шаги, гулкие, отчетливые. Кажется, монахи тоже их заметили, и голос священника дрогнул, когда он произносил «Благословен Ты, Господи…». Я оглянулся на двери. В храм четко и слаженно входили солдаты, вооруженные автоматами и одетые в камуфляж. По крайней мере, взвод. Я не разобрал знаков различия на их форме, было слишком темно. К тому же по нас заскользили лучи карманных фонариков, слепя еще больше.

– Молчать! – по-арабски приказал один из военных, вероятно командир. И песнопение захлебнулось. Монахи повернулись и смотрели на непрошеных гостей. Пламя свечей играло на дулах автоматов.

– Кто из вас Марк и Петр, апостолы Господа? – осведомился командир.

Марк вышел вперед и кивнул мне. Он стоял ближе к ним, я решил, что он знает, что делает, и последовал его примеру. Михаил отпустил мою руку и печально посмотрел на меня, словно прося прощения. Я отвернулся и пошел к солдатам. Мы встали рядом с ними, и Марку тут же развязали руки. Теперь я разглядел форму: на нашивках на груди солдат сиял золотой Знак Спасения.

Командир беглым взглядом окинул заполненную монахами церковь, вскинул автомат и сделал знак своим подчиненным. Раздалось одновременно несколько очередей. Я видел, как упал Михаил, так и не сводивший с меня взгляда, как дернулся и осел Map Афрем, забрызгав кровью ноты со странными крючками и точками (я в них заглядывал из любопытства когда-то очень давно, то есть несколько дней назад), а перед престолом упал священник в белом облачении, державший в руках чашу, и на ризе расплылись красные пятна, а чаша упала и опрокинулась, и вино из чаши смешалось с его кровью.

Солдаты во главе с командиром спустились в зал и стали толкать ногами трупы. Судя по всему, живых не было. Потом офицер подошел к убитому священнику, наклонился, поставил причастную чашу и помочился в нее. Солдатам шутка понравилась, и человека три весело последовали его примеру. Мы с Марком остались стоять у входа.

– Да расслабьтесь вы, ребята, – добродушно сказал командир. – Вы свободны. Господь призывает вас к себе.

– Они спасли нам жизнь, – проговорил Марк.

– Кто, монахи?

– Монахи. Неужели нельзя было обойтись без этого? Они бы и так нас выдали!

– Они же Погибшие! – пожал плечами командир. – Мы просто обязаны их убивать! – Кажется, для него это не было обременительной обязанностью.

Марк молчал.

– Ладно, пойдемте, ребята, – подытожил офицер. – Вас ждет вертолет.

– Куда мы полетим?

– Пока в Каир.

– А дальше?

– Вот, для вас два билета на самолет «Каир – Пекин».

– Пекин?

– Да, Господь собирается принять сан Императора Поднебесной и хотел бы видеть вас на коронации.

– Императора чего? – удивился я.

– Поднебесной Империи.

– Он что, захватил Китай?!

– Почти. Некоторые провинции еще сохраняют независимость, но столица наша.

– Когда он успел?

– Он Господь.

Это было непостижимо. И не только из-за молниеносности сей военной операции. В конце концов, в наше время война может длиться и меньше недели. Просто здесь, в египетском монастыре, было странным само существование Поднебесной Империи. Живя среди монахов, мы на время почти забыли о внешнем мире. Но теперь реальным был Китай, а синайский монастырь уже превращался в мираж в моем сознании.

Не прошло и полутора суток, как мы оказались на борту самолета.