Текст книги "Одиссея Хамида Сарымсакова"

Автор книги: Олег Сидельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Штурман надел фасонистую фуражку с «крабом», козырнул по-флотски, с шиком, чуточку дрогнув пальцами у козырька, – и вдруг стал размываться, растворяться.

– До свидания! – услышал я его юношеский тенорок.

И вновь я один в кабинете. Наедине с документами, письмами, фотографиями.

Комментарий

Он прав, читатели, прав лейтенант Сарымсаков. Человек исключительной скромности, он просто взял и уклонился от рассказа о своих боевых делах. Каждодневную «игру» со смертью, которую вели летчики-пикировщики, Хамид не случайно характеризовал ёмко и лаконично – работа.

И не для одного Хамида Сарымсакова воздушная война была работой. Летчики-истребители, вылетая на боевое задание, сообщали на станцию наведения: «Я «Тигр» («Дракон» и т. д.) вышел на работу. Сообщите обстановку». Бомбардировщики и штурмовики, выполнив задание и прорвавшись к цели сквозь огненную метель, подводили итог буднично: «Поработали нормально».

Да и для всех наших воинов, самых различных родов войск, война, особенно когда она вошла в «нормальную» колею, тоже стала работой. Надобно очистить священную нашу землю, порабощенную Европу от фашистской нечисти, для этого надо работать – работать не жалея сил, крови своей, а если понадобится, – то и самой жизни!

И сейчас, продолжая рассказ о работе Хамида Сарымсакова и его боевых товарищей, я прежде всего хочу оговорить право писать об их бессмертных подвигах без особых красивостей. Строгая жизнь героев, героическая гибель многих из них требуют и строгого повествования.

С этим и продолжу сказание о необыкновенной одиссее лейтенанта Хамида Сарымсакова.

ГЛАВА VI. В ТЯЖЕЛОМ СОРОК ВТОРОМ

В сохранившемся документе -«Личная летная книжка» X. Г. Сарымсакова – в графе «Краткое содержание задания» есть три одинаковых записи: «Охрана транспортов союзников в Белом море».

Это когда Хамид с пилотом Кобзарем и стрелком-радистом Зайцевым и другими экипажами пикировщиков выполняли функции истребителей-перехватчиков.

Сам Хамид сказал об этих полетах вскользь, мол, полетали. Отгоняли немецких воздушных пиратов. И все.

Однако на деле все было не так просто. Полеты над морем сами по себе, даже если они не заканчиваются воздушным боем, – штука чрезвычайно сложная и опасная, требующая от штурмана высоких навигационных знаний, а главное навыка.

В подтверждение сказанному сошлюсь на знаменитого аса, трижды Героя Советского Союза Маршала авиации А. И. Покрышкина. Он задумал перехватывать транспортные Ю-52, летящие из Крыма в Румынию и Болгарию. И вот что пишет замечательный летчик-истребитель:

«Я приучил себя к морю еще будучи на Кубани. Впрочем, сказать «приучил» – это слишком категорично. Каждый раз, когда я смотрел за борт и видел темное штормовое море, то в течение каких-то секунд даже переставал воспринимать гул мотора – так поглощала меня бушующая стихия воды. Лишь усилием воли я избавлялся от этого ощущения, возвращаясь в привычный мирок своей кабины, к стрелкам приборов.

Но и тогда мне вначале казалось, что и мотор гудит не так, как раньше, и стрелки угрожающе сдвигаются к критическим пределам...»[8]8
  А. И. Покрышкин. Небо войны. Воаниздат. Москва. Стр. 306


[Закрыть]

Комментарии, как говорится, излишни. Остается добавить, что умудренному лётным опытом асу запретили летать над теплым Черным морем. А в Баренцевом море, да и в Белом тоже, даже летом вода ледяная. Забегая вперед, скажу, что экипажи сбитых самолетов погибали в ледяной купели через полчаса от переохлаждения.

Вот что такое – полеты над морем, неподалеку от паковых льдов Ледовитого океана. Каждый вылет – это подвиг.

... Наконец кончилось барражирование над горлом Белого моря. Все уцелевшие транспорты (разгром конвоя PQ-17 произошел за пределами действия нашего военно-морского флота и военно-воздушных сил) благополучно достигли Архангельска.

Звено 1-й эскадрильи перелетело на аэродром В. Здесь, не в пример прежнему «кочкодрому», все было поставлено на «широкую ногу»: добротные капониры для самолетов, две взлетно-посадочных полосы, образующие собой нечто вроде гигантского бумеранга, хорошо оборудованные службы. И жить теперь пришлось не в ящиках, а в добротных землянках. Представьте себе железнодорожный купейный вагон (только значительно больше), врытый в землю, купе, которые, конечно же, назывались по-морскому – каюты.

Четвертым постояльцем в каюте Кобзаря – Сарымсакова – Зайцева оказался молоденький стрелок-радист. На расспросы новичков отвечал скупо: жить можно, только вот завелись у фашистов сволочные истребители-«охотники». Летают парами. Караулят в облаках. Бьют исподтишка. И бомбят «юнкерсы» аэродром два-три раза в сутки. У немцев значительное превосходство в воздухе, да и жирный боров прислал на Крайний Север отчаянных головорезов.

– Боров? – не понял Хамид.

– Ну, да, Геринг, фатер люфтвафевский. Пахан ихний. Но вообще-то жить можно, – паренек снял с гвоздя шлемофон. – Однако мне пора. Очередной вылет на разведку аэродрома Луостари, будь он неладен. До скорого!..

Увы! Встретиться с молоденьким стрелком-радистом больше не довелось. Самолет-разведчик бесследно исчез. Судьба экипажей самолетов, вылетающих на разведку, во многом схожа с судьбой подводников. Их исчезновение, как правило, окутано мрачным флером таинственности. Одно дело погибнуть на глазах товарищей. Тут все ясно. Сбили. Самолет упал на сопку и взорвался, рухнул в море... А разведчик?.. Редко когда стрелок-радист успеет передать: «Нас атакуют «мессера»!» Или: «Подбили зенитки. Горим...» Гитлеровские «охотники» старались нанести удар неожиданный, разящий, наповал.

После обеда экипаж вызвали в штаб полка на инструктаж. И тут как раз завыли сирены, захлопали зенитки на подступах к аэродрому. В бледное небо с ходящим по нему незакатным солнцем взлетели две пары истребителей сафоновского полка. Завязался воздушный бой. Все же одному «юнкерсу» удалось прорваться к аэродрому, он сыпанул бомбами и с ревом развернулся на запад. И вся воздушная карусель тоже потянулась на закат.

Капитан Кобзарь, человек веселый, любитель «по-спиваты» и разных веселых баек, произнес, глядя в небеса и почесывая затылок:

– Веселый аэродромчик, хлопцы.

– Оно и понятно, товарищ командир, – кивнул Хамид. – Я на карте прикинул. До Луостари по прямой всего сто восемь километров. Фронт проходит как раз на середине пути. Не успеешь чихнуть, а они уже здесь.

– Это верно, штурманок. Но и нам до них столько же. Так что, как говорится, бабушка надвое сказала.

В штабе Хамид слушал инструктаж, советы бывалых североморцев, а перед мысленным взором его – образ молоденького стрелка-радиста, сгинувшего в неизвестности, в ушах – его мальчишеский, с «петухами», голос: «Жить можно». Жить!.. Вспомнилась первая потеря на Волховском фронте. Женька Кожевников. Тоже совсем еще мальчик. Пушок на верхней губе. Сластена. А сердце львиное. Финские истребители изрешетили его машину, и сам он наверняка был ранен. А все тянул и тянул... Не дотянул до своих, и бомбардировщик рухнул в лес, и остался от самолета и экипажа с грохотом вознесшийся к небесам дымный гриб...

Сутки экипажу Кобзаря все же дали для «притирки». А двадцать пятого – боевой приказ: вылет в двенадцать ноль-ноль. Бомбоудар по транспортам противника в районе острова Варде.

Если лететь по прямой, то это около двухсот километров. Но по прямой нельзя – сопки кишат зенитками, вражеские истребители шныряют. За милую душу собьют. Поэтому надо лететь в море на норд-вест-вест и в километрах восьми-десяти, на траверзе Варде, повернуть влево на четыре румба, – нанести неожиданный, разящий удар.

В воздух поднялись звеном. Лётные условия приличные: солнышко, но есть и облака, куда можно спрятаться от истребителей. Все казалось бы шло хорошо. Однако северная погода сразу же показала свой коварный нрав. Солнце исчезло куда-то. Наплыли грозовые тучи, и поползла с небес аж до самой земли непроглядная муть, пронизанная дождем. В шлемофоне раздалась команда: «Возвращаться домой. При посадке быть предельно внимательным».

И это просто чудо, как Кобзарь и другие летчики сумели приземлить «пешечки» в тьме кромешной. Настроение, конечно, аховое – первый полет в Заполярье, и неудача.

Комэск Лапшенков подбадривал.

– Не вешать носов, соколики. Первый блин – комом. Законно. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Из-за непогоды боевые полеты отменяются. А я вас в учебные буду выпускать. Завтра к нам бывалые североморцы приедут. Они подучат вас нормально работать в условиях Заполярья. Будете учиться бомбить и с горизонта, и с пикирования.

До конца июля «мура» заволакивала небо. Но учебные полеты шли точно по расписанию. Инструктора – пилоты и штурмана – объясняли как лучше всего атаковать вражеские корабли, как по оставляемому за их кормой следу – буруну – определять скорость судов. Атаковать следует, как правило, с кормовых углов – часть корабельных зениток и пулеметов не может вести огонь. Если группой атакуете вражеский конвой, он расползается в разные стороны. Глаза разбегаются. Тогда прекращается радиомолчание. Комэск распределяет цели.

Много полезного узнали лапшенковцы у бывалых летчиков-полярников.

В начале августа развернулась напряженная боевая работа. Запомнился Хамиду первый налет на вражеский конвой в районе острова Варде и базы Макур. Вылетели эскадрильей во главе с Лапшенковым. Сперва, как положено, ушли в море, к северо-западу, а затем четыре румба влево, чуть подвернули – как снег на голову обрушились на конвой противника. Сыпанули бомбы – только дым столбом. Когда фашисты опомнились и открыли зенитный огонь, а затем вызвали истребителей, эскадрилья уже легла на обратный курс. Проскочила мимо Сюльте-фьорда, Перс-фьорда... Вот и мрачный остров Варде с портом. К нему притулились островки Реней и Хорней. Богом забытые острова. Голые, скалистые. Берегов нет – мрачные скалы обрываются прямо в море. И тут вдали показались вражеские истребители.

Лапшенков скомандовал:

– Всем! В море! В море-окиян уходим, в сторону Северного полюса.

Насчет полюса он, конечно, шутки ради сказал. Для поднятия духа. Но в том направлении летели. Однако «мессеры» не отставали. У них было преимущество в высоте, и за счет снижения они нас догоняли. Над свинцовыми водами Баренцева моря разыгрался воздушный бой. Хамидовский пулемет, охраняющий верхнюю полусферу, пока молчит – нету там «мессеров».

Зато стрелок-радист, наверно, семью потами изошел, перекидывая второй свой пулемет, ШКАС, из левого бокового блистера в правый. Отбивает атаки фашистов с правого и левого борта.

Наконец и Хамиду подвернулся «мессерок». Он выскочил из ближнего облачка, и на крыльях его замигали вспышки, красноватые, прерывистые, с дымком, шнуры потянулись к пилотской кабине. Хамид не испытал испуга. Ярость застила глаза. Поэтому и не испугался, хотя ясно слышал, как вздрогнула «пешечка» от удара. Быстро развернул свой ШКАС, поймал в прицел желтый кок вражеского истребителя и с удивлением увидел, как его пулеметная сверкающая трасса прошила правое крыло воздушного пирата. Почему он не падает?.. Почему?.. Да потому, что у тебя не «Березин», с пулями калибра 12,7, не двадцатимиллиметровая скорострельная пушка ШВАК, а всего лишь ШКАС – очень скорострельный пулемет, его очередями можно железо резать, как автогеном. Но пульки у него винтовочные. А немцы хорошо бронированны, в бензобаки они подкачивают углекислоту, да и баки у них самозатягивающиеся, винтовочной пулей их не возьмешь... Эх, был бы хотя бы «Березин»!..

Голос в шлемофоне Лапшенкова:

– Влево не виражить. Уходить из-под атак правым виражом. Да и нам домой ближе!..

Настырный «мессер» стал отставать. А затем и вовсе повернул назад. Не хотелось ему на Северный полюс. Кобзарь ликовал.

– Шо, фриц, до хаты подався, жабину цыцку сосать?!

Над Вайда-Губой эскадрилью встретили истребители 255-го полка – четверка во главе с Павлом Паниным. Прикрыли надежно[9]9
  Майор Павел Алексеевич панин, командир 255-го истребительного полка. 114 боевых вылетов. 26 воздушных боев. Сбил лично 13 самолетов. Погиб смертью героя 26 августа 1943 года. Звание Героя Советского Союза присвоено П.А.панину посмертно. (Прим. авт.)


[Закрыть].

Вылез Хамид из машины, ноги подкашиваются от усталости. А чего, собственно, устал? Сидел себе на откидном сиденье-«блинчике», за курсом следил. Хотя какой там курс? По комэску ориентировались пилоты. Ну... еще в бомбовый прицел смотрел... Пострелял немного. А усталость такая – будто сутки канары с хлопком таскал!

Вылезли из «пешечки» Кобзарь с Зайцевым. Тоже еле на ногах держатся, взмыленные. И все же не удержался от шутки командир, произнес хрипло, с трудом шевеля пересохшими губами:

– С легким паром, хлопцы!

Так началась боевая страда. Бомбовые удары с горизонта и с пикирования по вражеским морским конвоям, по портам и базам Варде, Вадсе, Берлевог, Киркенес... Барражирование в районе Тана-фьорда, где притаился чудовищной величины линкор гитлеровцев «Тирпиц», охрана и обеспечение с воздуха действий наших подводных лодок в Баренцевом море, ну и, конечно же, – бомбардировка ненавистного аэродрома Луостари. Удивительно живучий оказался объект. Казалось бы, конец пришел осиному гнезду – все начисто разбомбили. А через неделю уже в Ваенге сирены воют, луостарские фрицы бомбят наш аэродром!

Особенно трудными оказались полеты на разведку и АФС (аэрофотосъемка). Вроде бы, не сравнить с пикированием на ощетинившийся зенитным огнем транспорт. А кроме транспорта, боевые корабли бьют, тяжелые зенитные батареи, установленные противником на прибрежных скалах (немецкие морские конвои всегда жались поближе к берегу), вражеские истребители так и норовят подловить «пешку» при выходе из пике, на крутой глиссаде, когда иной раз буквально через корабль – объект атаки – приходилось «перепрыгивать»... А разведка – дело тихое...

Но это только на первый взгляд. За разведчиками немецкие асы охотились буквально с остервенением. На одну «пешечку» иной раз чуть ли не целую эскадрилью бросали. И понять их можно. Привезет разведчик в штаб фотоснимки фашистских укреплений, баз, аэродромов – это же бесценные сведения! И что бы ни было, а разведчик обязан выполнить боевое задание. А что это значит?..

Чтобы снять панорамно фронтовые укрепления противника, нужно лететь с определенной скоростью, не совершая никаких противозенитных маневров, лететь на заданной высоте, буквально протаранивая стену зенитного огня. Если же объект разведки не линейный, а, скажем, занимает несколько квадратных километров (например, огневая позиция сверхдальнобойных тяжелых орудий, о которых речь впереди), приходилось водить Пе-2 галсами, то есть пролететь заданный квадрат «от» и «до», развернуться и пройти назад, затем вновь обратно, смещаясь постепенно вправо или влево, так, чтобы охватить и сфотографировать на галсах всю площадь квадрата. Зенитные пушки, «эрликоны» и пулеметы врага не всегда стреляют – хоронятся от разведчика. Но тогда появляются «мессера»... Многих наших разведчиков постигла горькая участь при выполнении таких «тихих» заданий.

... 29-й бомбардировочный полк вошел в состав 5-й минно-торпедной авиационной дивизии, которой командовал полковник Кидалинский. Это был прирожденный истребитель и, невзирая на свое высокое положение, часто сам вылетал на боевые задания. Человек уже немолодой, комдив летал, однако, лихо, мастерски выполняя самые сложные фигуры высшего пилотажа. Очень любил искать – и отыскивал – «крылатые таланты».

Однажды Кобзарь сказал Хамиду по секрету:

– Кажется, хлопчик, расстаться нам придется.

– Да ты что, Иван Родионыч! – ахнул Хамид.

– В штабе полка был, случайно подслушал разговор начштаба с комдивом. О тебе разговор шел. Уж больно хорошие фотопейзажи мы с тобой привозим. Особенно комдиву понравились виды сфотографированных тобою минных полей в Баренцевом.

– Так это и твоя заслуга, командир!

– В разведке главная фигура во время фотосъемки штурман. А летчик, он что? Извозчик. Сиди, слушай и выполняй команду подчиненного: «Пять градусов вправо поверни, командир», «Влево два... Скорость...» Обнаружен у тебя начальством разведческий дар, гордись! – Иван дружески хлопнул боевого друга по плечу. Успокоил: – А может, я зря языком мелю?

Оказалось, не зря. Хамида перевели в экипаж лейтенанта Леонида Акулинина.

Штурманы у него почему-то часто менялись. Один заболел, другого ранило, третий уехал учиться на летчика... Но с Акулининым довелось Хамиду летать почти целый год. Их экипаж специализировали на разведке, не освободив, впрочем, и от полетов на бомбежку.

Лейтенант Акулинин внешне выглядел образцово. Китель морской всегда отутюжен, на голенищах сапог солнечные зайчики играют, белоснежный подворотничок. Картинка. Он очень нравился девушкам-краснофлоткам – шоферам, оружейницам, укладчицам парашютов – и единственным его конкурентом по «флотской неотразимости» был лейтенант Квирикашвили, жгучий брюнет с орлиным взглядом. Дело свое двадцатипятилетний Леонид Иванович Акулинин знал блестяще. Во время АФС он так мог «держать площадку», что, казалось, поставь торчком карандаш, – не шелохнется.

И начались полеты. Разведка, разведка, разведка, бомбоудар с пикирования... Опять разведка...

А штурманом у Кобзаря стал Петя Алферов.

И вновь Хамиду пришлось пережить тяжелое потрясение.

Однажды звено Пе-2 (три самолета) вылетело на бомбежку вражеского морского конвоя в районе Берлевога. Назад звено не вернулось. Ни один из трех стрелков-радистов ничего не сообщил – ни по радиотелефону, ни морзянкой. Среди погибших – экипаж дорогого друга, Вани Кобзаря.

29-й полк, как, впрочем, и другие полки – торпедоносцев, истребителей, разведчиков, штурмовиков – нес тяжелые потери. Опережая события, скажу, что до конца сорок третьего года 29-й пять раз пополнялся летным составом и техникой. Летчики-североморцы сражались яростно, беззаветно. Но и противник у них был очень серьезный. Геринг в Норвегию пилотов и штурманов новичков почти не присылал. Истребители, бомбардировщики и торпедоносцы люфтваффе были как на подбор – матерые воздушные пираты: они хозяйничали в небе Польши, Франции, участвовали в воздушных схватках над Британией. Попадались и такие воздушные волки, что еще в испанском небе начинали свой кровавый путь. В храбрости, профессиональном умении им тоже нельзя было отказать.

И все же постепенно североморцы завоевывали господство в воздухе. Ценой тяжелых потерь.

Хамид, узнав о гибели Ивана и его экипажа, не выдержал, заплакал. Ушел в сторону сопки – мшистой, каменистой. Сел на валун. Вспомнились вещие слова Ивана, сказанные им вроде бы в шутку:

– Ты, Хома (Иван его и на украинский лад величал), у меня вроде талисмана. Почему? А везучий. Помнишь, «мессер» нам снаряд в борт всадил? Мы от него к Северному полюсу, а он – за нами! Снарядик-то в нескольких сантиметрах от твоей персоны застрял. Представляешь, что бы было, если бы рванул?! А он – ничего. Смирный. А сколько пробоин мы с тобой привозим?! И хоть бы кого зацепило! Нет, хлопчик, ты, видать, заговоренный.

Хамид вздохнул, поднялся с валуна, прошелся по резино-пружинистому мху. Подумал о том, что как ни борись с суеверием, а все же летчики народ на этот счет чувствительный. Работа такая, жизнь постоянно висит на волоске. И не такая уж редкость увидеть летчика, штурмана или стрелка небритым перед боевым вылетом. И разные «талисманчики» не перевелись – игрушечные мартышки, подковы... И старые, затрепанные, видавшие виды комбинезоны летчики очень даже не спешат поменять у старшины эскадрильи на новенькие. Потому что старые – проверенные, «счастливые». И, разумеется, Иван огорчился, расставаясь со своим живым «талисманом», не только потому, что привык ко мне. Ему и по другой причине не хотелось менять «везучего» штурмана. О чем он думал, падая со своим самолетом в свинцовые волны Баренцева моря?!.

– Товарищ старшина!.. Сарымсаков! – услышал Хамид вдруг крик и, подняв голову, увидел бегущего к нему техника Бориса Коновалова. – Комэска срочно!..

Начальник штаба полка, суровый подполковник Зилов встретил Акулинина и Сарымсакова ласково. Оба сразу же поняли: особое задание. Так оно и оказалось.

– Вот что, товарищи, – произнес начштаба, – придется поработать. И очень аккуратно. Матушка пехота просит помощи. Фрицы доставили, примерно в этот квадрат, – он показал на карте, – батарею дальнобойных орудий огромного калибра. Бьют эти окаянные пушки по нашим укреплениям. Задача: обнаружить батарею. Ориентируйтесь на высоту с отметкой 247,2. Весь квадрат пройдете галсами. Каждый вершок прощупайте и зафиксируйте на пленку. Все. Желаю удачи!

Август был на исходе, и Арктика уже доносила из своих ледяных недр знобящий норд-вест. Зябкая, мозглая приближалась полярная осень. Но для разведывательного полета на поиски вражеской батареи погода была очень даже подходящей. Хмурые, набрякшие дождем тучи с редкими просветами. Облачность, как сообщили синоптики, зависла над землей на высоте тысяча метров. Это хорошо. «Пешечка» с цифрой «21» на килях может при крайней необходимости нырнуть в облака, отсидеться, – и снова за работу. Правда, тысяча метров – это такая высота, когда тебя могут сбить не только зенитные орудия и захлебывающиеся от бешенства «эрликоны», но и из обыкновенного пулемета «МГ». В общем, погода годится. Должно быть и истребительного прикрытия не дали, чтобы не привлекать внимания противника. А то как прошлый раз вышло... Полетели на разведку новых минных полей в сопровождении пары «киттихауков». Немцы четверку «мессеров» подняли, потом еще четверку. К нашим подошла на помощь четверка... Акулинин давно уже на всю железку мчался «до дома, до хаты», а в воздухе над бушующим Баренцевым морем до полусотни истребителей «отношения выясняют». Обе стороны понесли потери.

... И вот самолет с цифрой «21» в воздухе. Ровно гудят два могучих двигателя. Акулинин ведет «пешку» впритирку к нижней кромке облаков – если вынырнут «мессера», тут же спрятаться можно.

Хамид Сарымсаков колдует над ветрочетом, определяет «треугольник ветра», а по нему угол сноса машины для данного курса, привязывает полет разведчика к наземным ориентирам. В этих краях нелегкое дело. Местность однообразная, без приметных ориентиров... Сопка... Озерцо Пикку Хейня-Ярви... Высотка 197... Изба... очередное «ярви»... Аэродром Луостари, прозванный летчиками 29-го «гадюшником», облетели стороной... Вот он – заданный квадрат.

Хамид подготовил фотоаппарат АФА и – командиру:

– Курс 260 высота 800.

– Понял.

– Включил аппарат.

АФА начал автоматически отщелкивать кадры. Когда до противоположного конца квадрата оставалось совсем немного, в СПУ (самолетное переговорное устройство) раздался голос стрелка-радиста:

– Сзади вижу разрывы зенитных снарядов. Целый букет.

Хамид оторвался от окуляра прицела, повернулся назад. Действительно, сзади и чуть ниже вспухли черные шапки разрывов... Еще, еще!

– Разворот – сдерживая волнение, сказал Хамид.

Разведчик лег на обратный курс, продолжает фотографировать. Разрывы зениток теперь пятнают небо в стороне и выше спешки». Эх, скорей бы добраться до противоположной стороны квадрата! Потянулись к самолету сверкающие шарики «эрликонов», похожие на елочные игрушки.

Чтобы как-то справиться с волнением, Хамид выдавливает из себя неуклюжую шутку:

– Кто из нас кошка, а кто мышка, а, командир?

– Ррразговорчики! – обрывает Акулинин. В полете – это «летающий устав». По лицу летчика стекают струйки пота. Хамид видит это и вдруг замечает, что и ему пот застилает глаза. Скорость, высоту менять нельзя... Скорей бы!.. Стрелок докладывает: осколок разворотил правый блистер, поврежден ШКАС.

– А куда девался осколок? – не удерживается Хамид.

– В барабане пулемета застрял, сволочь.

– Возьми себе на добрую память.

– Рррразговорррчики! – яростно рычит Акулинин. – Уходим в облака. Оклемаемся маленько и сделаем очередной разворот.

И опять изматывающая душу игра в «кошки-мышки». Но, видимо, северней высоты с отметкой 247,2 фашисты понатыкали зениток поменьше. Но все равно очень маятное состояние, когда изображаешь из себя мишень, и не огрызнуться, не уклониться от вражеского огня.

На конец – все.

– Домой, командир?

– Домой, но только южнее высоты. Там по нас особенно яростно гвоздили. Там, очевидно, и нужная нам батарея. Давай, штурман, курс.

– Есть.

Немцы явно не ожидали такого нахальства. Вслед разведчикам выпустили несколько снарядов и эрликонных «гирлянд».

– Сзади, ниже сто метров «мессер», – доносится осипший голос стрелка.

– Ухожу в облака, – спокойно говорит Акулинин.

«Пешечка», словно в грязноватую вату, закутывается в грозовые облака. Если в самолет ударит молния – это похуже прямого попадания тяжелого зенитного снаряда. Но, как говорится, выбор крайне ограничен. Самолет управляется Акулининым по приборам, изредка, через просветы в облаках, штурман привязывает полет к местности. Опять, гарантии ради, обошли «гадюшник»... А вот и родной аэродром.

– Командир, – озорничает Хамид. – А ведь у немцев, говорят, есть «мессера» с радиолокационным устройством. Такому в облаках нас разыскать – что рюмку водки выпить!

– Ррразговорчики!

И лишь когда «пешка» приземлилась и Акулинин зарулил ее к капониру, командир экипажа, сдернув с головы шлемофон, утер рукавом комбинезона лицо, улыбнулся и произнес:

– Да, есть, говорят, и с локаторами. Ну и что?

* * *

Именно последний заход дал нужные снимки сверхтяжелой артбатареи. Час спустя 29-й полк обрушил на батарею врага сокрушающей силы бомбовый удар.

Чудовищные пушки врага перестали существовать.

... И снова полеты, полеты... Воздушная разведка транспортов противника, бомбоудары по конвоям и военным объектам, аэрофотосъемка минных полей в Баренцевом море, лидирование прибывающих на Крайний Север новых авиаполков. Видимо, Акулинин с Сарымсаковым все же зарекомендовали себя. Только-только вернулись с очередного задания, приказ: вылететь на аэродром Я. и лидировать полк истребителей Як-Iф.

Такие полеты не засчитываются как боевые. Но по трудности и ответственности они ничуть не легче боевых. И можете себе представить, читатель, что произойдет, если лидер вдруг потеряет ориентировку! Кругом скалистые сопки, да озера и болота. Местность однообразная... Таких дров можно наломать!

А в родной полк прибывают новые пилоты и штурмана, взамен погибших и убывших по ранению. Надо новичков в строй вводить, учить полярному уму-разуму, как когда-то и их, Акулинина и Сарымсакова, полярные ветераны учили. И все это, так сказать, без отрыва от боевой работы. Надо бомбить, вести разведку, фотографировать, отбиваться от «мессеров»...

Девятого сентября Хамида вновь вызвали в штаб полка. Майор (тот самый, строгий и хмурый) говорит ласково: Прибыл полк Пе-3. Истребители-перехватчики. Они сухопутчики. Над морями-океанами не летали. А задание серьезное. Командование Северным флотом имеет сведения, что два или три немецких эсминца проникли в арктические воды, за семьдесят пятую параллель. Вот товарищи из нового полка Пе-3 и обратились к нам, мол, одолжите толкового штурмана. Майор Сыромятников назвал вашу фамилию. Доверие!

Хамид покосился на свои четыре нарукавные нашивки старшины. Сказал с сомнением в голосе:

– Так ведь распоряжаться придется. Там пилоты в чинах...

– Полетите парой. Старше капитана нету. Два капитана. А распоряжаться... Знаете, как в древности ученик говорил учителю: «Побей, но выучи!» Рукоприкладствовать, конечно, не рекомендуется, – начштаба улыбнулся своей шутке, – но учить нужно. Оба капитана командиры эскадрилий. Они сами просят.

Пе-3 понравился Хамиду. Модификация Пе-двойки. Не случайно его сперва конструктор Петляков конструировал как ВИ-100, высотный истребитель. Моторы повышенной мощности. Крупнокалиберные пулеметы Березина и пушка ШВАК. В хвосте вмонтирован пулемет, из которого можно открыть огонь по прицепившемуся к хвосту «мессеру» или «фокке-вульфу», правда, огонь не прицельный, отпугивающий. Потому и прозвали летчики этот пулемет «пугачом». Вместо стрелка-радиста дополнительный бак с горючим. Изрядно, значит, увеличена дальность полета. И скорость истребительская – свыше 500 километров в час!

Капитан Виктор Стрельцов, командир эскадрильи Пе-3, голубоглазый шатен с орденом Красного Знамени на выцветшей защитного цвета гимнастерке, встретил Хамида приветливо.

– Подучи нас маленько, старшина, – сказал он, пожимая руку штурману. – Мы ведь сухопутчики. Все с азов начинать надо.

И сразу же исчезла скованность. Хамид рассказал о специфике полетов над морем вообще и в Баренцевом – в частности. Объяснил простейшие приемы ориентирования над открытым морем, если, скажем, начнет «играть» компас. Как на глазок определить скорость движения вражеских кораблей, другие хитрости.

– Ну а лучший учитель – практика, товарищ капитан.

Баренцево море в этот день походило с высоты на кипящую ртуть. Небо хмурилось. Хамид, сидя позади и чуть справа летчика на своем откидном сиденьи, наблюдал за сухопутным капитаном. Тот вроде держался нормально, пытался даже шутить. А лицо напряженное, какое бывает у курсантов, впервые выполняющих самостоятельный полет. И еще – инстинктивно, того не замечая, стал набирать высоту.

– Какое впечатление, товарищ капитан? – спросил Хамид.

– Нормальное. Только вот все кажется будто мотор барахлит. А вообще-то здорово! Ни разу до этого не приходилось летать «курс ноль».

– Ползем по меридиану, прямо к полюсу. Скоро вам предстоит, товарищ капитан, принимать поздравления.

– С чем?

– Потерпите немного, узнаете.

Хамид занялся штурманской линейкой, полетной картой. Некоторое время спустя торжественно объявил:

– Поздравляю вас, товарищ капитан!

– Да с чем же, с чем?

– Только что проскочили шестьдесят шесть градусов тридцать две минуты северной широты.

– Ну и?..

– Мы в Арктике. Можете теперь считать себя арктическим летчиком-истребителем.

– Вот здорово! – вырвалось у капитана. – Полетаем теперь вправо, влево по этому случаю? Приказано ведь искать фрицевы «калоши».

– Извините, товарищ капитан, но я не советовал бы пренебрежительно называть немецкие корабли – и боевые, и транспорта – «калошами». Очень больно кусаются. Даже самый замухрышистый сторожевик, если пренебрежительно к нему отнестись, таких бед понаделает! Корабельная зенитная артиллерия у немцев бьет довольно точно.

– Ну, старшина, – шутливо произнес летчик и попытался улыбнуться. – И так летишь, как Баба-яга на метле, еле душа в теле, а ты еще запугиваешь.

– Предупреждаю.

– Понятно. Так что, может, восвояси, а? Уж больно муторно мотаться над Ледовитым океаном. Я холодной воды боюсь.

– Скоро привыкнете. А нам еще лететь и лететь. За семьдесят пятую параллель. Высота пять тысяч метров – оттуда обзор замечательный. Дойдем до точки разворота, походим параллельными курсами – и назад, домой.

– Ладно. А как ведомый наш поживает? Что-то помалкивает.

– Выполняет приказ – радиомолчание. А летит, – словно его веревочкой к нам привязали.