Текст книги "В Греции всё есть "

Автор книги: Олег Пелипейченко

…И никого не стало

– Да вон она! Вон, слева! Где какая-то зелень плавает!

– Какие перья? Чешуя это такая! Кто? Старый боцман видел? Да засунь себе своего старого боцмана в свою старую…

– Шлюпку на воду! Спускайте шлюпку, черти! Уйдёт же, зараза! И отставить гудеть!

– Бен, а она яблоки ест? Сейчас, только догрызу и кинешь. Ты же добросишь, правда? А то Альберта попрошу, у меня ещё одно осталось.

– Мама, мама, а эта птичка сверху упала, да? Мам, а ей больно? А почему она не летит? А она петь умеет?

– Сэр, а это что у неё поверх перьев – груди, что ли, такие висят? Ой, твою… Мэм, извините, мэм. Есть уборка трюма, сэр!

– Да спускайте же шлюпку, идиоты! Багор возьмите, сойдёт за гарпун, она небольшая! Прекратить гудеть, я сказал!

* * *

Ничего не вижу. Только шумные серые тени на шевелящемся фоне. Такие же, как внизу, под землёй.

Эти о тенях не знают. А певец знал. И привязанный знал. И обещали мне забыть о том, что знают.

А теперь вход туда закрыт, и теням нет спасения – герои закончились. Совсем закончились.

Сколько же это времени прошло… Когда-то всё море было нашим. И не было этих сосудов на дне.

Хризмы, за один оглушительный миг перепахивающие дно и сеющие в ил кровавые ошмётки.

 
Пифосы с бесцветным огнём, сквозь стенки обжигающим кожу и выжигающим нутро.
Амфоры с цветными облачками, от которых лопаются глаза и расползается мясо.
Сёстры укрылись в мёрзлых водах, но потеряли разум, обезумев от голода и холода.
Невидимые раскалённые лезвия вонзались мне в голову каждый раз, когда
у скрипящего ледяными зубами берега удар гарпуна лишал жизни одну из них.
Какой-то немец с болью в умных глазах за прозрачными льдинками,
стоя у борта, рассказывал жене, как описывал коллегам последнюю охоту.
И как те ему рукоплескали. И как он плакал, растерянно глядя на них.
Но последняя всё же – я. Я всегда была самая умная и осторожная.
Поэтому и умираю от старости, а не от удара по голове.
Но всё равно умираю, так что это всё равно.
Охоте, настигшей меня даже здесь,
в океане, за Воротами Двух Скал,
не достанется моё ветхое тело.
И этот подплывающий плеск не успеет
обратиться в холодное остриё.
Идите сюда, любопытные,
и вы узнаете всё о Древних,
прекрасных и забытых!
О настоящих Древних,
а не тех, кого вы слепили
из осколков старых амфор!
Зачем вам знать, кто такая Мария?
Вы узнаете, кто такая Челеста!..
Слушайте меня, идите сюда,
шагайте вниз, ступайте по воде,
слушайте меня, идите сюда,
шагайте вниз, ступайте по воде,
слушайте меня, идите сюда,
слушайте меня, идите сюда,
слу… а-а-а-а-агх…
 

* * *

– А я тебе говорю, что обобщения – это очень скользкая штука. Всё разнообразие обстоятельств предусмотреть нельзя, – сказал Гермес и с любопытством покосился на собеседника.

Ахиллес высокомерно улыбнулся.

– Сам не знаешь, чего говоришь. Не вижу ничего скользкого. Есть истины, которые всегда – истины. Гелиос всегда начинает свой путь с востока. Критяне всегда лгут. Менелай всегда будет рогоносцем. Я всегда обгоню черепаху.

– Ты уверен в том, что всегда обгонишь черепаху? – тут же заинтересовался Гермес.

– Вот только дураком меня не надо считать, – фыркнул Ахиллес. – Я, между прочим, классическое образование получил, у самого Хирона обучался. Сейчас как навешаешь дополнительных условий – ноги мне связать и Этной привалить, черепаху в другую сторону развернуть, на лапы крылатые сандалии надеть, размножить её до целого черепашьего стада, чтобы ступить негде было, или сделать так, чтобы она взглядом убивала не хуже Горгоны Медузы…

– Нет-нет, ты что! – замотал головой Гермес, глядя на героя абсолютно честными глазами. – Не буду я ничего навешивать. Одна черепаха. Дистанция ровная, прямая и свободная. Никаких посторонних движителей. Никаких ограничений или препятствий, включая волшебство. Короче, никаких дополнительных условий: только ты – и она. Всё честно, ты же меня знаешь.

– В том-то и дело, что знаю, – отрезал Ахиллес. – Впрочем, твои хитрости тут не помогут. Спорим?

Гермес молча пожал протянутую руку. Ахиллес победно улыбнулся:

– Я догадался, в чём подвох: ты решил выставить против меня резвую морскую черепаху: вместо забега устроить заплыв. Так вот, тебе это не поможет: я очень хороший пловец. Повторяю: очень хороший.

Гермес безразлично пожал плечами и щёлкнул пальцами.

В следующий момент Ахиллес обнаружил, что стоит непонятно на чём посреди чёрной бездны, а от него с невероятной скоростью удаляется черепаший зад колоссальных размеров. Со спины черепахи на него с удивлением и состраданием глядел слон, развёрнутый к герою головой.

Ахиллес выпучил глаза, взревел дурным голосом и со всех ног бросился за черепахой.

– Решил-таки побегать наперегонки? – с трудом перекрывая вопли героя, поинтересовался парящий вверху Гермес. – Или займёмся другими обобщениями?

Обмен

Маленькая тамарисковая рощица на окраине Лампсака была надёжно укрыта от посторонних глаз. Одинокие прохожие всё утро обходили её стороной; даже местные мальчишки на время позабыли о ней. По крайней мере, парочке, восседавшей под одной из крон за чёрным гагатовым столиком, за всё время игры так никто и не помешал.

– Девятнадцать – два! – хихикнул один из игроков, коренастый молодой человек. Верхняя половина его тела была открыта, и свисавший с пояса хитон укрывал ноги тяжёлыми складками. – Ещё один проигрыш – и партия опять за мной!

Его соперник, пожилой бородач величественного вида, пожал плечами и взял со стола стаканчик с костями. Громыхнув им несколько раз, мужчина резким движением высыпал астрагалы на стол и склонился над ними, закусив губу.

– С-собака… Опять собака! – застонал он, когда кости замерли. На верху каждого из четырёх астрагалов темнела одинокая точка.

– Быстро учишься, дедушка, – ехидно заметил юнец. – Совсем недавно за такую игровую формулировку ты меня в улитку грозился превратить. Напоминаю: согласно утверждённым правилам этот бросок обозначается не «собака», а «четыре очка», а если…

– Формулировки – далеко не худшее в этой дурацкой игре, – холодно оборвал его мужчина.

– А что худшее? – немедленно заинтересовался юноша.

– Худшее – это ты в соперниках. – Мужчина шумно выдохнул. – Я ещё ни разу не видел, чтобы так везло.

– Ну почему всегда так выходит, что если выигрываешь ты, то это признак класса, а если я, то просто повезло? – юноша лицемерно закатил глаза и поджал губы.

– Бросай давай! – рявкнул мужчина и сердито засопел. Молодой человек пожал плечами, собрал астрагалы в стаканчик, немного послушал, как они тарахтят, и небрежно опрокинул стаканчик над столом.

– «Афродита»! Ох, извини… как же там оно по правилам-то… Впрочем, какая теперь разница? – юноша наклонился к кипящему от злости сопернику и перешёл на доверительный шёпот. – Слушай, великий Зевс, может, тебя просто астрагалы не любят? Может, в бочонки перекинемся?

– Хватит с тебя! – процедил Зевс. – И вообще, ещё слово скажешь – будешь неделю улиткой ползать. Божественной. На вкус. Для любой полудохлой вороны. Ладно, меняемся.

Юноша поправил хитон и встал напротив деда. Руки Громовержца пару раз описали круги на уровне головы, затем ладони встретились с громким хлопком, и между головами игроков сверкнула длинная искра; оба дёрнулись, но на ногах устояли. Теперь уже юноша выглядел мрачным и раздражённым, а его соперник, напротив, смотрел на своё отражение в тёмном зеркале стола с явным удовольствием.

– Итак, кого же мне сегодня посетить? – налюбовавшись собой, мужчина в притворном раздумье поскрёб подбородок. – Говорят, самая верная жена – Алкмена. Проверить, что ли, насколько она верная?

– Смотри, особо не увлекайся, у тебя времени – только до заката, – раздражённо дёрнул головой молодой человек. – И вообще, постарайся вести себя так, чтобы мне потом опять перед Герой оправдываться не пришлось.

Мужчина вытянулся в струнку, ухватившись за ствол молодого кипариса, словно за копьё, и изобразил на лице полную готовность подчиняться приказам. Юноша фыркнул и отвернулся. Мужчина расплылся в довольной улыбке и осторожно ступил на узкую тропинку, пересекающую рощу. Вдруг он резко повернулся и подошёл к столику, на который опирался юноша.

– Не понимаю я тебя, Громовержец, – негромко произнёс юноша в теле мужчины. Лицо его приобрело непривычно серьёзное выражение. – Ты же сам можешь в своём теле разгуливать и соблазнять самых неприступных, самых красивых, умных и знатных женщин. Любая за честь почтёт с самим Зевсом время провести. А ты это время со мной, молокососом, на какую-то ерунду тратишь.

– А и не должен ты всего понимать, Трифаллус, – с достоинством обронил юноша. – Покамест не должен. Иди, Приап, не трать время даром. Даже секунды лишней потом не проси.

– Не беспокойся, деда, я и не собирался просить – знаю, что не дашь. Потому что проигрывать не умеешь, – мужчина показал опешившему юноше язык, подскочил на месте, как козлёнок, и рубящим движением руки прорезал в воздухе портал.

– Эх, ты, глупыш… – пробормотал себе под нос Зевс, снисходительно улыбаясь вслед ныряющему в портал Приапу. – Сам не понимаешь своей выгоды. Да я с твоими молодыми силами и двойной оснасткой и так кого угодно… – он чуть приподнял край хитона и довольно осклабился. – Эй, Дриопа, Сиринга, Мелия, вы где? – заорал он неожиданно и громко свистнул в четыре пальца. – Девчонки, выходите, я уже тут, с вами!

Из кустов с радостным визгом выскочили три нимфы и потащили юного Дия за собой, в самую глубь рощи.

Загадка Сфинкс

…богиня Гера наслала на город Сфингу, матерью которой была Ехидна, а отцом – Тифон. Она имела лицо женщины, грудь, лапы и хвост льва, а крылья птицы. Узнав загадку от Муз, Сфинга уселась на Фикейской горе и стала задавать ее фиванцам. Загадка же заключалась в следующем: «Какое существо, имея один и тот же голос, становится поочередно четырехногим, двуногим и трехногим?» После того как оракул предсказал фиванцам, что они только тогда избавятся от Сфинги, когда разгадают загадку, многие приходили к этой горе, пытаясь разгадать смысл загадки; когда они не могли этого сделать, Сфинга, схватив одного из них, пожирала.

После того как многие погибли и последним погиб Гемон, сын Креонта, этот царь возвестил, что тому, кто разгадает загадку, он передаст царскую власть в Фивах и отдаст в жены вдову Лаия. Прослышав об этом, Эдип разгадал загадку, сказав, что существо, которое имеет в виду загадка Сфинги, – это человек: ибо в детстве он ползает на четырех конечностях, когда человек становится взрослым, он ходит на двух ногах, а в старости он берет в качестве третьей опоры палку. Сфинга кинулась с вершины горы в пропасть…

(Аполлодор «Мифологическая библиотека»)

Идеально чистая вода Иппокрены скользит по камням, обтягивая их прозрачной кожей.

Томительное любовное пение цикад. Медленный птичий танец в выгоревшем небе. Шершавые письмена коры замшелого дуба. На лужайке девушка с необычным, диковатым разрезом глаз.

– Чего вам от меня надо?

Смешок. Другой, третий. Тени листьев складываются в перекошенную дурашливую маску. Побег плюща, свисающий с ветки, не нашёл опоры, потянулся вверх и обвился вокруг своего основания.

Солнце слепит глаза.

– Нам – ничего.

– А кому? Зачем я здесь?

Тростинки похожи на длинные и тонкие свитки, перехваченные по длине грубо кованными колечками. Между двух изогнутых веток натянута толстая паутина – словно струны на лире.

– Перестаньте меня мучить! Вам мало того, что вы сделали с сестрой моей матери?

Смешок. Ещё несколько. Смех дробится, скачет по гальке, прыгает стайкой солнечных зайчиков по зелени олив. Тени складываются в весёлую маску.

– Гера приказывает тебе покарать Фивы.

– Я не хочу никого карать! Верните меня в пещеру!

– Молчи, отродье чудовищ! Не забывай, что вы более не повелеваете Геей. Медузу наказали за своеволие – хочешь разделить её судьбу?

– Пока я не проявила себя как чудовище – я человек!

– Медуза тоже была человеком. Пока не понадобилась Посейдону. Гере нужна твоя кровь. Хочешь жить – плати.

Молчание. Пение неутомимых цикад. Буквы роятся на коре.

– На тропе на Фикейской горе есть узкое место. Будешь там сидеть и задавать каждому прохожему загадку. Если человек её не отгадает… что ж, в этом и будет заключаться его вина.

– Какую загадку?

Птица мечется в небе в неистовом танце.

– Ты будешь спрашивать каждого, кто такой человек.

– Что?! Но разве ответ не очевиден?

– Ты хочешь сказать, что знаешь разгадку?

– Конечно. Человек – это… ну… у человека две руки, две ноги… круглая голова… Человек – это тот, кто похож на меня.

Смешки сыплются на травяной ковёр лужайки. Тростниковые свитки унизаны кольцами.

– По-твоему, человек – это тот, кто выглядит, как человек? А если вот так?

Плечи, живот, ноги скручивает ломящая боль, девушка кричит. По мышцам пробегает судорога, тело вспухает на глазах, огромные когти разрывают изнутри набухшие ступни и кисти рук, спина разламывается на два огромных крыла.

– Ты по-прежнему человек?

Сфинкс с трудом поднимает веки.

– Человек – это тот, кто чувствует себя человеком…

Струны-паутинки между изогнутых веток. Невыносимый звон в ушах, сознание мутнеет. В распластанное на траве тело понемногу вползает безразличие.

– И кем ты себя чувствуешь сейчас?

Тишина. Петля из побега плюща.

– Никто, кроме великих богов, не способен постичь истинной сути понятий. Фивы будут покараны.

Танец. Пение. Струны лиры. Венок из плюща. Тонкий свиток. Небо. Буквы. Маска, перекошенная улыбкой.

Гора Геликон.

Солнце – прекрасный мужской лик – слепит глаза.

– Ты станешь прежней в тот момент, когда прозвучит правильный ответ. После этого будешь свободна.

В диковатых глазах – отчаяние и бездумная ярость.

Идеально чистая вода Иппокрены перекатывается через камни, соскальзывая с их круглых верхушек. Чуть подсохшие валуны сверкают белыми боками, неприятно напоминая голые черепа. Но вот следующая волна окатывает каменную россыпь, подводные тени застревают в её щелях и колышутся в придонном течении…

…На узкой, шириной в один шаг, тропе стоит Эдип. Чудовище перед ним ждёт, нервно переступая лапами.

– …Это существо, которое, имея один и тот же голос, становится поочередно четырёхногим, двуногим и трёхногим, – говорит юноша после долгого обдумывания.

Сфинкс издаёт короткий разочарованный рёв, мягким прыжком поднимается в воздух, отлетает назад для броска и на несколько мгновений зависает над пропастью.

Эдип изгибает губы в усмешке и произносит правильный ответ. Дородная женская тень за плечом юноши одобрительно кивает.

Аттракцион

Горбоносый троянец важно откашлялся и жестом приказал кучке финикийцев проследовать к очередной достопримечательности.

– А это предмет нашей особой гордости. – Он подошёл к деревянному исполину и, каким-то чудом глядя на него свысока, похлопал по шершавому дереву. – Неудачники, которые вчера ещё стояли лагерем у стен города, посчитали нас полнейшими болванами и решили, что могут провести воинов великой Трои с помощью такой вот примитивной уловки. Разумеется, мы сразу же заперли потайную дверцу на замок и установили коня на главной площади – как символ нашей победы. Хотя художественной ценности он, как видите, не представляет, но для истории и так сойдёт. Почтенные, вот ваши оплаченные снаряды, только побыстрее, пожалуйста: у нас сегодня ещё несколько групп.

Троянец высыпал из кожаной сумы в большую треснутую миску примерно три мины смокв, и смуглые туристы тут же засуетились, разбирая изрядно подгнившие плоды.

– Эй, там, наверху! – крикнул экскурсовод, постучав кулаком по конской ноге. – Просыпайтесь, гости пришли.

В небольшом окошке возникла покрытая синяками физиономия Одиссея. Курчавая голова дёргалась, пыталась укрыться за перегородкой, но чьи-то грубые руки держали её за виски, не давая пошевелиться.

Самый высокий финикиец вышел вперёд, прицелился и метнул одну за другой пять смокв. Темнобокие плоды свистели в воздухе и с громким хлюпом врезались в перегородку между окошками. Вкусно запахло спелым инжиром; внутри коня глухо застонали.

Следующий гость оказался более метким и первой же смоквой засветил несчастному прямо в лоб. Одна из рук, удерживавших голову мишени, тут же стёрла фруктовые ошмётки со свежей шишки; после непродолжительной, но ожесточённой возни послышалось громкое чавканье. Как только оно прекратилось, лицо Одиссея опять выставили в окошко, под которым уже разминался следующий метатель.

Постепенно миска опустела. Экскурсовод, аккуратно подсчитывавший попадания, подвёл итоги и вручил победителю резную деревянную фигурку, в которой с трудом угадывался медведь. Финикиец счастливо улыбался и тыкал призом в лица сородичей.

Тем временем в окошке рядом с мишенью показался чей-то опасливый глаз, и через мгновение сверху упала верёвка. Троянец привязал к её концу наполовину опустевшую суму, подёргал пару раз, и остатки снарядов быстро поползли вверх. Дождавшись, пока сверху сбросят пустой мешок, экскурсовод повернулся к своим подопечным и несколько раз хлопнул в ладоши:

– Всё, уважаемые, развлечение окончено. Сейчас скоренько идём этим переулком осматривать резной жертвенник Посейдона, скоренько, не задерживаемся. По дороге я вам немного расскажу о его художественной ценности. В мотивах резьбы на стенах жертвенника, как отмечается в свитке достопочтенного Лесха, ощущается явная схожесть с традиционными сюжетами кикладских мастеров…

Скрипучий голос экскурсовода постепенно затерялся в площадном гуле. Ахейцы расположились на полу своего застенка и облизывали липкие от сока пальцы.

– Ну что, придурок хитроумный, доволен? – наконец зло процедил Диомед, подбрасывая и ловя сухую персиковую косточку. – Который день из-за тебя тут сидим…

– Так уже сто раз говорил: если б хоть чем покопаться в этом проклятом замке… – невнятно пробубнил Одиссей, ощупывая языком шатающийся зуб. – Чем-нибудь тоненьким и металлическим… Эй, ты чего делаешь?! – вдруг заорал он хриплым голосом.

Туповатое лицо Ферсандра медленно повернулось к нему.

– А чо?

– Покажи, что это у тебя в руке!

Ферсандр закончил ковырять в зубах, сплюнул на устланный соломой пол и неторопливо протянул Одиссею медный гвоздик, который он использовал в качестве зубочистки.

Через мгновение воин исчез под грудой рычащих тел. Окрестности площади огласились воплями перепуганного Ферсандра и злобными ругательствами его сокамерников.

Благообразный торговец прислушался к гвалту внутри коня, неодобрительно поцокал языком и отвернулся. Он всегда был крайне невысокого мнения об этих данайских варварах.

Личинка

Над Её головой лениво двигался, почти не пузырясь, серо-голубой потолок. Именно так снизу, со дна выглядело течение ручья: в Её заводи движение воды практически не ощущалось. Сильно подросшие за последнее время змейки, которые заменяли Ей волосы, сейчас шарили в рыхлом песке, выискивая личинок и водяных насекомых. Ничего, скоро Она станет женщиной – пусть только с виду, но тем не менее, – окончательно выйдет на берег, и тогда Её ждёт другая пища. Вкусная, с горячей ароматной кровью.

Есть живое. Правый берег. Её выпученные глаза сощурились, и сквозь толщу воды стали видны две расплывчатые фигуры, спускавшиеся по тропинке к заводи. Осторожный гребок – и Её тело уже в полуметре от поверхности. Гибкая фигура почти полностью утратила прозрачность, поэтому Она держалась в тени ивы, нависшей над ручьём.

Впереди быстро шёл светловолосый парень, на лице которого ясно читалась раздражение. За ним, оскальзываясь, бежала девушка. Нет, не девушка, поправила себя Она: нимфа. Судя по серому оттенку кожи – горная. Ей-то чего тут делать? И лицо заплаканное…

До сих пор Она избегала такой крупной дичи, но сегодня подводная охота не задалась. Собственно, всё равно скоро придётся столкнуться с подобными существами – почему бы не начать сегодня?

* * *

Юноша глянул через плечо и что-то презрительно крикнул. Нимфа отшатнулась, испуганно заслонилась рукой, затем ссутулилась и спрятала лицо в ладонях. Молодой человек ещё раз что-то произнёс повелительным тоном, серокожая девушка медленно развернулась и побрела прочь, тяжело переставляя ноги. Плечи её вздрагивали.

Парень тем временем отыскал глазами пару плоских глыб, высившихся в шаге от берега, опёрся на них коленями и потянулся ладонью к воде.

Из омута на него уставились огромные, почти бесцветные глаза. В голубоватых кругах с крохотными точками зрачков плескалась тёмная рябь – так древесные угли, догорая, мерцают в сумраке тускнеющими разводами. Тьма заволакивала сознание, вымывая мысли и ощущения, не давала опомниться, замораживая любые движения.

В следующий момент в жилах стало тепло и щекотно, и он вздрогнул.

* * *

Всё-таки этот юноша непрост, подумала Она, продолжая буравить его взглядом. Чувствуется божественная кровь: обычный человек уже начал бы превращаться в камень. И кожа голубоватая – неужели и нимфа в роду затесалась? Ой как плохо… Ведь так меня может и не хватить. Бестолочь, неужели трудно было подождать окончания метаморфозы?

Она вцепилась щупальцами в подножие глыбы и сосредоточилась.

* * *

Встрепенувшись поначалу, юноша вскоре опять начал цепенеть, тело наливалось непривычной тяжестью. Он попытался напрячь мышцы, но едва смог пошевелить рукой. Раздался резкий скрип, похожий на потрескивание камня в знойный летний день. Неожиданный звук перепугал парня, он изо всех сил рванулся назад, однако проклятые водянистые глаза не отпускали. Крик застрял в костенеющем горле. «Отец, помоги!» – успел подумать юноша, прежде чем время остановилось.

* * *

Что-то пошло не так, обеспокоено отметила Она. Глаза молодого человека заволокло знакомой дымкой, однако над его головой заколыхалось непонятное голубое облачко. Она неуверенно потянулась щупальцем к хитону, но облачко стремительно обволокло тело юноши, и очертания туловища быстро расплылись. Когда голубой туман рассеялся, из глубокой, забитой землёй трещины в глыбе торчал тонкий зелёный стебель с бело-жёлтым венчиком.

Она разочарованно пустила изо рта струйку в сторону цветка и скользнула в глубину. Ненавижу богов, подумала она. Ничего, когда-нибудь отомщу. А сейчас – жрать. Хочу жрать.

В стороне мелькнула большая тёмная тень. Похоже, сом, подумала она и отчаянно заработала щупальцами, на концах которых уже пробивались пальцы.