Текст книги "В Греции всё есть "

Автор книги: Олег Пелипейченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Прометеев огонь

Факел, брошенный воином, упал на соломенную крышу, и огонь мгновенно взвился к небу, с треском пожирая сухие стебли. Из хижины с криками начали выбегать ребятишки.

Одновременно с последним словом молитвы жрец опустил факел, и из хвороста взметнулись языки огня, торопливо облизывая тело жертвенного раба.

Пламя быстро бежало по лесу, перескакивая с ветки на ветку. Из огня доносился рёв и визг гибнущих животных. Стоящий на берегу реки землепашец довольно жмурился: место расчищено, хорошее удобрение для почвы в этом году обеспечено, а дальше – будет видно.

Боги за спиной Прометея сурово молчали. Добряк Гефест плакал, не стесняясь слёз.

Прометей с помертвевшим лицом оторвал взгляд от земли, дымящейся далеко внизу, и разлепил губы:

– Я сам придумаю для себя наказание. Вы не сможете…

* * *

– Да что с вами?! – с болью в голосе воскликнул привязанный Прометей. – Афина, совсем недавно ты своими руками рыла канал, чтобы подвести воду к гибнущей от засухи роще. Гермес, всего неделю назад ты очертя голову бросился с Олимпа, чтобы спасти из воды детёнышей рыси. Что изменилось? Неужели вы настолько обозлились из-за украденного огня? Но ведь этот огонь гораздо больше нужен людям, чем вам! Они ничем не отличались от других зверей, разве что были гораздо слабее. А посмотрите на них сейчас – огонь помог пробудиться разуму, а вместе с ним – и добру!

– Он ещё не понял, что натворил… – отметил Зевс. На лице его играла неприятная улыбка, гораздо больше напоминающая звериный оскал. Посейдон поёжился, что-то невнятно прошипел, и со скрежетом провёл ногтями по мраморному подлокотнику. Аполлон и Артемида, одинаково сутулясь, начали приближаться к титану с боков. На мгновение Прометею показалось, что его окружила волчья стая.

* * *

– Тихо, тихо, ну что ты так кричишь-то…

Прометей ещё раз взревел, рванулся изо всех сил, и голубая пелена кошмара лопнула, мерзко чмокнув напоследок. С громким всхлипом титан приподнялся и очумело завертел головой. Со скалы, стоявшей где-то в стадии от места ночлега, сорвался и покатился в пропасть большущий камень; горное эхо в испуге заметалось между склонами.

Рядом колыхался Огонь и дышал теплом ему в лицо.

– Что-то плохое приснилось? – участливо спросил он.

Прометей хрипло кашлянул и кивнул.

Огонь огорчённо вздохнул и начал водить отростком из жёлтого пламени рядом с хитоном. Над мокрой одеждой заструился пар.

– Мы уже почти пришли, – сообщил Огонь, закончив работу. – Пока ты спал, я расспросил горихвостку: ближайшая долина находится вон за тем пиком, там сразу несколько деревень.

Прометей не глядя пошарил рядом с собой по оттаявшей земле и протянул спутнику чёрный окаменелый сучок.

– Можешь считать, что твоё рабство закончилось, – пообещал титан жующему Огню. – Люди с тобой будут обращаться намного лучше, чем боги. В твоём распоряжении будут удобные очаги, просторные печи, много вкусной нефти. Вместо того, чтобы тлеть в этом тесном дворцовом светильнике, ты будешь готовить людям еду, согревать их детей, помогать при обработке металлов и глины. Ты только им повинуйся. Так и говори: слушаю и повинуюсь. И никогда об этом не пожалеешь.

Дождавшись, пока Огонь закончит завтрак и опять спрячется, Прометей подхватил медную лампу и зашагал по еле заметной заснеженной тропке.

* * *

При моём появлении большой трёхногий светильник вспыхивает, неистово трещит, с ликованием машет огненными руками, глаза-угольки подмигивают и ласково жмурятся. Он рад меня видеть и выражает это всеми доступными способами.

По крайней мере, так его описывает дворцовый аэд. Как по мне – обычная железная плошка с горящими дровами. И ещё сквозняк от открывшейся двери.

Я подхожу к треножнику и погружаю руки в пламя по локоть.

Ихор нагревается.

Вены изнутри слегка покалывает.

Невидимые иголочки прикасаются к коже.

Словно лопаются пузырьки в забродившем вине.

Тёплая кровь растекается по жилам, омывая плечи, грудь, живот.

Живительная волна нежно гладит сердце, возвращая ему чувства и ощущения, растворённые в пламени перед посещением суровой и жестокой земли.

Окружающие краски опять обрели яркость и глубину. Огонь же, напротив, тускнеет, съёживается и лишь слегка подёргивается – точно больной пёс. Жаль: теперь я готова поверить, что он действительно был рад меня видеть.

Сжимая и разжимая пальцы, вынимаю руки из огня.

Я вернулась.

Полностью.

Позади кто-то кашляет.

– Госпожа?..

На столике появилось блюдо с фруктами. Рядом боязливо переминается с ноги на ногу молодой слуга-тритон, бросая вопросительные взгляды на пламя треножника.

– Рада тебя видеть, милый Каллимед, – весело говорю ему, щёлкаю пальцами, и на шее у юноши повисает гирлянда из крупных лилий.

Слуга шумно переводит дух, на лице у него появляется широкая улыбка.

– Там Прометей ожидает, можно ему зайти? – на одном дыхании выпаливает он, хватает с блюда яблоко и откусывает большой кусок.

– Давай его сюда. Эй, эй, а мне?

Брошенная юношей груша ещё летит, а Каллимед уже скрылся за дверным косяком. Выхватываю грушу из воздуха и укоризненно качаю головой.

– Ты не передумала, Фетида? – прямо с порога спрашивает Прометей, не здороваясь.

– Разумеется, нет. Хочешь абрикос?

– Почему вы все такие скряги? – патетически восклицает этот чудак, игнорируя мой вопрос и протянутый сочный плод. – Ведь если каждый из богов отдаст людям всего лишь крохотный огонёк с малой долей своих чувств и эмоций, то собранного будет достаточно, чтобы эти полуживотные смогли, наконец, развиваться! Или вы боитесь, что люди станут слишком сильны и завладеют Ойкуменой? Боитесь утратить власть? Признайся, так ведь?

Сердито сжимаю губы и кладу абрикос обратно на блюдо. На этот раз он зашёл слишком далеко.

– Мне не жаль огня, и я ничего не боюсь. Но не дам ни уголька – по той же причине, по которой мы помещаем душу в огонь, перед тем как отправиться на землю. Тебе и самому хорошо известно, что земля слишком жестока к своим обитателям, и мне вовсе не хочется оказать людям роковую услугу. Не будучи зверем, там не выживешь. Что лучше – добрый труп или живой зверь?

– Ты просто боишься поверить в людей! – кричит Прометей. – Боишься, потому что не знаешь их так, как я!

– Возможно. – Мне не хочется спорить. – Но я не собираюсь рисковать. Я просто хочу остаться в живых. И если у меня будут дети, я обязательно помогу им выжить в этом безжалостном мире. И тогда огонь нам обязательно пригодится – весь, до последней искорки.

Прометей сопит, упрямо выпяченный подбородок подрагивает.

– Тогда я отдам им свой огонь, – негромко произносит он, глядя в одну точку. – Весь, до последней искорки.

От неожиданности огрызок груши выпадает у меня из руки.

– Ну ты и… А большей глупости не мог придумать? Ведь ты тогда сам навеки станешь зверем. Хуже того – зверобогом. Без чувств, без высоких эмоций, а главное – без возможности обрести утраченное. Тебя ничему не научил случай с Тифоном?

– Это будут уже не мои проблемы, – замечает Прометей. – Надеюсь, хоть тогда начнёте шевелиться. Придумали же, что сделать с Тифоном…

Он резко поворачивается и выходит. Я нерешительно протягиваю руку ему вслед, а затем без сил опускаюсь на пол и начинаю плакать.

Холодный огонь в треножнике шелестит золой и угрюмо скалится.

Победа и отмщение

Над раскалённым от дневного зноя побережьем разносился громкий звон. Ахилл лежал на песке, закинув ногу за ногу и подложив под голову охапку водорослей. Злой и потный Гектор, ухватив копьё за ободок, оставшийся от сломанного наконечника, изо всех сил лупил его по шлему. От древка во все стороны летели щепки, однако на золотом гребне не было видно ни царапинки. При каждом ударе мирмидонец кротко моргал, но особых неудобств, похоже, не испытывал. Выбрав момент, когда троянец решил передохнуть, Ахилл быстро стащил с себя шлем и положил рядом. Гектор поджал губы, перехватил древко поудобнее и начал, пошатываясь, колошматить противника прямо по голове.

– Да правда, правда неуязвимый, – с лёгким раздражением подтвердил Ахилл в промежутках между ударами. – Вот же упёртый ты какой.

Врезав противнику для пробы ещё пару раз, Гектор с сожалением посмотрел на глубокую трещину в древке и вытащил меч.

– Латы сними.

– Чего?

– Латы, говорю, сними.

Ахилл пожал плечами и спокойно потянулся к кожаным завязкам.

Дождавшись, пока мирмидонец отложит в сторону доспехи, Гектор покрепче сжал рукоять и ткнул противника остриём между рёбрами – и чуть не вывихнул запястье. Ему показалось, что меч встретил на пути доску из морёного дуба; на загорелой коже не осталось ни царапины. Ахилл поднял отлетевшую от древка щепку, сдул с неё песчинки и начал ковыряться в зубах.

– Только время зря тратим, – заметил он в сторону.

Опробовав клинок на разных частях тела противника, троянский царевич отбросил погнутый меч в сторону, пару раз со злости пнул неуязвимого героя между ног (тот даже глазом не моргнул), из последних сил поднял с песка большой камень и обрушил его на голову мирмидонца.

Камень раскололся на несколько кусков. Обессиленный Гектор подполз к ноге Ахилла и вцепился ему зубами в большой палец ноги.

Ахилл выплюнул в сторону щепку, стряхнул с пальца Гектора, ткнувшегося лицом в песок, и неторопливо поднялся.

– Перестань сопротивляться, это бессмысленно. Меня нельзя убить. Ты проиграл.

Он склонился над лежащим ничком троянцем, стал на одно колено, поднял наконечник копья и пощупал лезвие.

Гектор повернул голову и прохрипел:

– Ну нельзя быть полностью неуязвимым – тогда бы ты стал равным богам! У тебя есть слабое место? Только не ври умирающему!

Ахилл несколько раз провёл наконечником по краю поножей, выправляя лезвие, затем перевёл глаза на Гектора и кивнул:

– Есть, как не быть. У мамы с пяткой промашка вышла, это единственное слабое…

– Пятка, пятка! – заверещал Гектор, окончательно срывая голос.

За огромным валуном тенькнула тетива, в ахиллову подошву, повёрнутую в сторону берега, глухо стукнулась стрела и со свёрнутым наконечником упала на песок.

– Нет, ну не настолько же слабое, – виновато пожал плечами Ахилл и обернулся.

Из-за валуна неверным шагом вышел Парис. Двигаясь словно во сне, он приблизился к ахейскому герою, наклонился и провёл пальцем по чистой, как у младенца, пятке.

Ахилл хихикнул и вскочил на ноги. Поражённые троянцы переглянулись.

– Пятка!!! – завопил Гектор, схватил мирмидонца за лодыжку и изо всех сил дёрнул. Не ожидавший этого Ахилл выронил наконечник и рухнул как подкошенный. Тяжёлый Гектор – откуда и силы взялись! – навалился на него, не давая пошевелиться, и обездвижил противника умелым борцовским захватом. Парис схватил с песка несколько перьев, сбитых со шлема Ахилла, зажал их в зубах, обеими руками заломил Ахиллу ногу и начал щекотать пятку, ожесточённо мотая головой.

– Пх… пхерестань, прош… уф… ыыыыы… – извивался Ахилл, но братья держали крепко.

Постепенно лицо мирмидонца начало синеть. Он хватал воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, дёргался всем телом, но сделать ничего не мог. Наконец его тело в последний раз выгнулось дугой и замерло в скрюченном положении.

Братья без сил повалились рядом.

– Только никому никогда не рассказывай, как мы его одолели, – через некоторое время пробормотал Гектор, не отрывая щеки от песка. – Нас просто поднимут на смех. Вся героическая оборона Трои превратится в фарс, из которого сделают десятки гнусных комедий. Над нашими смертями будут глумиться жалкие торговцы и рабы. Для любой победы есть предел, перейдя который, неизбежно проиграешь. Парис, придумай для наших что-нибудь, у тебя лучше получается. Обещай, что все узнают нужную правду. Нужную. Обещай.

– Обещаю, брат. Сейчас я тебя только переверну… Эй, да это же…

Что увидел Парис, изнемогший Гектор уже не узнал: он провалился в глубокий обморок.

Из беспамятства его вывел пинок под ребро. Герой поднял голову и рывком сел.

Он был со всех сторон окружён мирмидонцами. Вражеские воины молчали и хмуро глядели на него. Вдалеке, в нескольких стадиях, мелькали пятки Париса. Догнать младшего царевича, самого быстрого бегуна Трои, никто и не пытался.

Старший отряда осмотрел неподвижное тело Ахиллеса, тронул пальцем пятку и покачал головой. Затем, недобро сощурившись, сделал в сторону Гектора короткий жест.

Два обросших мышцами мирмидонца положили на песок копья и щиты и, поигрывая скрюченными волосатыми пальцами, двинулись к Гектору. Тот вскочил, крепко прижал локти к бокам и попятился.

* * *

– …И всё-таки ты не права, сестра. – Он задумчиво покачал головой. – Строго говоря, мы не властелины миров. Мы лишь ворота в них.

– Ну и что? Одно другому не мешает. Мы вольны распоряжаться судьбами всех живущих. Нескольких мгновений достаточно, чтобы существо из твоего мира перешло в мой, забыв прошлую жизнь. Тебе нужно чуть больше времени, но результат – тот же. Мы можем проделывать это с кем угодно, хоть с богами обоих миров. Разве этого мало?

– Мало. Властелин должен быть признан подданными. Я здесь – всего лишь один из местных царьков, ты у себя, насколько мне известно, поднялась ненамного выше. Мои тебя ненавидят, твои меня презирают. Если подытожить, результат получится довольно жалкий, не находишь?

– Нет. Подлинная власть всегда потенциальна. Главное, что мы можем.

Он опустил глаза и хмыкнул.

– А по-моему, главное то, что они нас просто не замечают. Наши подданные живут в параллельных мирах, которым ничего не известно о существовании друг друга, поэтому мы для них ценности не представляем. Мои для твоих – всего лишь однодневки, искорки на изломе камня, вспыхивающие и тут же гаснущие. Твои для моих – неживое, застывшее безвременье. Мы не только единственные, кто живёт сразу в двух временах, мы по сути – единственные обитатели общего мира. Целый мир на двоих – это слишком много. Если б ты знала, как я устал… Хочется украсть у тебя какую-нибудь покладистую красотку и зажить в своё удовольствие, как обычный человек. Наверное, так и сделаю, когда совсем выдохнусь.

– Брат, но ты же единственный, кто может почувствовать живую плоть в куске мрамора, разглядеть её жилы в толще породы… С твоей смертью навсегда прервётся связь миров – а ты хочешь ещё и приблизить этот момент?!

– Да кому она нужна, эта связь? Разве люди могут оценить чувства и переживания камней – вдохновение с тремя мокрицами, лишайниковый стыд, саморазрушение из-за утери касания?.. Живущим интересны только такие же, как они.

Молчание.

– А тебе?

Вместо ответа Пигмалион нежно погладил сестру по щеке, случайно зацепив живые волосы. Змеи негодующе зашипели, но укусить не осмелились.

Родственные души

Пасифая оттопырила нижнюю губу и поболтала ножками в воздухе. Бык шумно вздохнул, переступил с ноги на ногу и почесался о балясину. Крыльцо задрожало.

– У папы было чудесно, – задумчиво продолжала молодая женщина. – Он меня очень любил, часто играл со мной, лепил зайчиков из солнечного света, даже в повозке по небу катал. А ещё он всегда выслушивал меня и вообще обращался со мной как со взрослой, даже отпускал одну на Геликон. Не то что этот, – дёрнула она подбородком в сторону дворца. – Я фегодня пвинимаю фпавтанфкую девегафию, довогая, – издевательски зашепелявила она, – так фто вот тебе мефочек волотых, пойди у финикийфев выбеви фто-нибудь понавяднее, тофько не отввекай меня от гофудавфтвенных дев… Тьфу! Пробовала ему подсунуть свои планы обустройства Крита и эскиз парового двигателя – кривится, будто слизняка проглотил. А у меня, между прочим, не кочан капусты на плечах, меня учителя другим Гелиадам всегда в пример ставили! И остальные царедворцы не лучше. Кроме тебя, собственно, и поговорить не с кем.

– Это ещё что, – отозвался бык. – Ты хоть сама себе хозяйка, а я… Если б кто знал, как достали эти коровы. Про быков вообще молчу. Быки, одним словом. Когда я жил у Посейдона, мы с друзьями любовались сиреневым закатом, устраивали гонки между кружевными рифами, а иногда, напившись вина из актиний, даже щекотали ноздри Полуспящего Бога – у него при этом из носа выплывают струйки разноцветных воздушных пузырей, красивейшее зрелище! О нашем литературном кружке уже не говорю, я так по нём скучаю. А здесь… Если бы не ты, я бы, наверное, давно сбежал. Но мне с тобой очень хорошо.

– И мне с тобой хорошо, – протянула Пасифая. Она протянула руку и пробежалась тонкими пальчиками по шершавой шкуре, под которой бугрились каменные мускулы. Бык дёрнул ухом и довольно засопел. – Ты такой… надёжный. Сильный. Ты меня понимаешь, – подытожила женщина и вздохнула, отчего её пышная грудь колыхнулась. Бык уставился на неё как загипнотизированный и затаил дыхание.

– А жаль, что ты не корова, – наконец изрёк он. – У тебя вон какое вымя, прямо загляденье. Я бы… – бык осёкся посреди фразы и замолчал с виноватой мордой. Женщина подозрительно поглядела на быка, но тот явно говорил искренне и всерьёз. Пасифая зарумянилась и отвернулась.

– Всё равно у нас с тобой ничего не получилось бы, – внезапно заявила она. Бык окинул её оценивающим взглядом, подумал и грустно опустил голову.

Со стороны конюшни послышалось весёлое насвистывание и в дверях показался Дедал с какими-то свитками, волоча за собой на верёвке маленькую деревянную коровку на колёсиках – новую игрушку для царевичей. Бык и царица переглянулись и хитро улыбнулись друг другу.

– Думаешь, не проболтается потом? – тихо спросил бык, приблизив морду к самому уху женщины.

– Не-а. Мы его уберём с острова. Нет, не в этом смысле. Я тут одну штуковину придумала на досуге, надо будет ему основную идею подсказать. Он мужик умный, сам доработает.

* * *

Других лапифов он не видел уже очень давно. Великий древесный народ так и не смог оправиться после избиения, которое учинил ему Геракл, и исчез из этого мира, почти ничего после себя не оставив. Немногочисленные общины истинных лапифов таились глубоко в чащах лесов, а полукровки давно забыли о своём происхождении и считали себя людьми.

Блистательный насмешник, когда-то он был изгнан из племени за глумление над высокомерными старейшинами. Долгое время он скитался по Элладе, жил в лесах и горах, питался чем придётся. Лишь однажды он встретил сородичей, но не смог ужиться с ними и опять отправился бродяжничать.

Старость пришла незаметно. Устав от одиночества, он однажды прибрёл в город Кранию и поселился в нём, избрав самое людное место. Обуревавшие его в молодости честолюбивые замыслы и желания как-то незаметно ушли, он смирился с окружающей толчеёй, приобрёл привычку днями греться на солнце и нежить старые корни в мягком влажном уюте большого горшка. Жители и гости города часто пытались с ним беседовать; он с готовностью делился с людьми древней философией лапифов, но человеческий разум оказался неспособен вместить её в должном объёме. Его не понимали, нередко бранили и высмеивали, однако на следующий день, влекомые любопытством, всё равно возвращались к старому отшельнику.

Он стал одной из достопримечательностей Крании. Его непременно показывали самым важным гостям, он давно потерял счёт пышным процессиям, золочёным хитонам и сандалиям, бессмысленным вопросам их обладателей. Часто, погружённый в думы, он что-то отвечал наугад, зная, что желающий найти смысл непременно найдёт его, даже если этого смысла на самом деле нет и никогда не было. Вот и сегодня вокруг царила необычная суета: окружающие восторженно шумели, бряцали оружием, расталкивали галдящую толпу. Он ничего не замечал и продолжал подставлять зеленоватое тело тёплым лучам, каждой жилкой ощущая, как уходит голод.

Внезапно на него упала тень. Он поднял голову и увидел какого-то молодого человека в богатой одежде. Тот восхищённо покачал головой и что-то спросил.

– Отойди, – тихо попросил старый лапиф, не слушая гостя. – Ты заслоняешь мне солнце.

Вечное наказание

Огромный базальтовый шар нёсся вниз по углублению, выдолбленному в пологом склоне. За долгие века все неровности пообтесались, и теперь он двигался плавно, с мерным рокотом.

Добравшись до крутого подъёма в конце пути, шар на миг застыл в верхней точке, скатился обратно, побегал по жёлобу туда-сюда и остановился. В боковой части камня медленно открылся люк, из него выбрался маленький хвостатый даймон с блаженной улыбкой на лице. Пытаясь поймать равновесие, он сделал пару неверных шагов и шлёпнулся на мохнатую попку.

Подоспевший Сизиф помог малышу подняться на ноги, указал кивком головы на идущую вдоль стены лестницу с перилами, затем забрался в жёлоб, упёрся носками сандалий в ступенчатые выемки, сделанные в каменном ложе, и подставил под камень плечо.

Через некоторое время шар опять лежал на краю широкой верхней площадки. Прямо над ним стрелка с надписью «Депо» указывала вверх, на короткий отрезок жёлоба, уходивший внутрь пещеры. К Сизифу подскочила смуглая даймонёнка и протянула ему обол. Позади неё нетерпеливо переминалась с ноги на ногу длинная очередь.

Сизиф бережно спрятал монету в пояс, помог малышке забраться внутрь, проверил крепления, поправил мягкую обивку, захлопнул люк и легонько подтолкнул шар.

Набирая скорость, камень покатился мимо лавочек для зрителей. Высыпанная кем-то в жёлоб ореховая скорлупа громко захрустела, однако сидевшая на крайней скамейке воспитательница, коренастая дама с кривыми рогами, так зачиталась, что даже не подняла головы.

Тем временем даймонёнок преодолел последние ступеньки, подбежал к кучке приятелей, ожидавших его в сторонке, и малыши дружной гурьбой направились в сторону Тантала. Там всего за пару оболов каждый желающий мог подёргать за верёвки, привязанные к веткам, или покрутить рычажок уровня воды.