Текст книги "В Греции всё есть "
Автор книги: Олег Пелипейченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Олег Пелипейченко
В Греции всё есть
Суд Париса
Хмурый Парис, заложив руки за спину и не поднимая глаз, вышагивал взад-вперёд по траве. Рядом сердито молчали не менее хмурые богини. Раздумья царевича продолжались уже не первый час, и сохранять томные позы всем надоело.
– Ну? – наконец не выдержал раздражённый Гермес. – Ты собираешься в первый раз в жизни поступить по-мужски или так и будешь тут задницей вилять, как дешёвая порна?
– Так ведь вопрос серьёзный, обдумать надо… – неуверенно проговорил Парис, но всё же остановился и потёр яблоко пальцем.
– По-моему, он над вами издевается, – злобно ткнул пальцем в царевича Гермес. – Судя по его поведению, он вообще не считает вас красивыми.
– Раздавлю, – лаконично пообещала Гера, разминая пальцы.
– Проткну, – процедила сквозь зубы Афина и сжала древко копья.
– Отпадёт, – нежно щебетнула Афродита, красноречиво указывая глазами на выбранное место. Парис содрогнулся и испуганно прикрылся руками.
– Нет-нет, как раз наоборот! – завопил он так, что с ближнего дерева в траву плюхнулась белка и в панике ускакала прочь. – Вы настолько прекрасны, что ваша красота меня ослепляет, и лишь поэтому я затрудняюсь в выборе достойнейшей!
Афина с Герой брезгливо поджали губы и отвернулись. Афродита стрельнула глазами по сторонам и на мгновение приоткрыла одну грудь. Парис тихо икнул, выронил яблоко, торопливо опустился на четвереньки и зашарил в траве руками.
– Малыш, ну как ты можешь сомневаться? – как ни в чём не бывало пропела Афродита. – Выбери меня, и я исполню все твои потаённые мечты! Представляешь, ты идёшь по улице, а навстречу – прекрасные груди, талии, бёдра, и все они – твоя собственность… Ни ухаживать не надо, ни цветы дарить, ни на драгоценности тратиться: щёлкнул пальцами – и женщины послушно укладываются в постель. Я тебя даже от их мамаш ограждать буду, чтобы не лезли со всякими глупостями насчёт женитьбы.
Парис, лихорадочно вытирающий яблоко о хитон, на мгновение замер, затем расправил плечи и приосанился.
– Да разве настоящий мужчина весь день валяется в кровати? – не выдержала Афина. – Настоящая жизнь – на поле битвы! Представляешь, идёшь ты в одиночку на целое войско, а враг от одного твоего щелбана замертво падает! Стреляешь из лука, а у тебя стрелы не кончаются! В тебя попадают, а здоровья не убавляется! Ты к городу подходишь, а жители тебе сами ключи на блюде выносят. Такому герою и без помощи богини ни одна женщина не откажет. Так что выбирай меня!
Парис бессознательно сжал рукой эфес невидимого меча, но Афродита незаметно оголила другую грудь, и юноша растерянно замигал.
– Мне тоже что-нибудь сказать или сам всё поймёшь? – поинтересовалась Гера, вертя в руках непонятно откуда взявшуюся массивную корону.
Юноша в отчаянии замычал, сжал виски ладонями и несколько раз стукнулся лбом о дерево.
Афродита шагнула к нему и прижала голову царевича к своей пышной груди.
– Успокойся, мой сладкий… – ворковала она, ласково поглаживая пыльные волосы Париса. – Совсем заморочили маленькому голову, кобылы!
– Это кто кобылы?! – вскинулась Афина. – Да я тебе сейчас твоё вымя в глотку поганую…
– Тихо, девки! – рявкнула Гера. – Договорились же: между собой при смертном не собачиться. Потом посчитаемся.
– Плохо, когда фантазии нету, – громко шепнула Афродита Афине. – Сама придумать ничего не может, и нам рот затыкает.
– Так, всё! – поспешно замахал руками Гермес перед закипающей Герой. – Давайте отдохнём немного, потом продолжим.
Злые, как Кербер, богини расселись на травке. Парис боязливо пристроился рядом и о чём-то задумался. Воцарилась тишина.
– О Дий, припекает-то как… – Афродита вытерла пот со лба и повернулась к Парису. – У тебя случайно с собой винца нет?
Царевич отрицательно покачал головой и опять уткнулся взглядом в дупло дуба.
– Пить хочу, – сообщила Афродита. – Может, всё-таки найдёшь, чем освежиться?
Парис рассеянно запустил руку за пазуху, извлёк оттуда яблоко и протянул его Афродите.
Гера и Афина ахнули и потянулись руками к Парису, но было уже поздно.
– Наконец-то! – выдохнула счастливая Афродита и вгрызлась в спелую мякоть.
* * *
Дедал осторожно ступил на порог спальни и близоруко прищурился, стараясь разглядеть в сумрачной комнате очертания кровати. Каждый раз он надеялся, что застанет Навкрату спящей.
– Явился? – мрачно спросили его из темноты.
Плечи Дедала обречённо опустились.
Навкрата откуда-то вытащила крохотную мерцающую лампадку и поднесла её к светильнику в нише. Вспыхнувшее пламя осветило пеплос с застарелыми пятнами жира, сальные волосы жены и перекошенное от недовольства лицо.
– Где снова шлялся? – без предисловий начала Навкрата.
– Я работал, – тихо сказал Дедал, глядя на стену.
Со стены на него скалилась голова кабана, над которой были прибиты огромные, во всю стену, крылья – когда-то белые и пушистые, а теперь изрядно ощипанные. Свиную голову Навкрате подарил один из царедворцев Миноса, удачливый охотник. Дедал, как и все придворные, хорошо знал, что трофеями этого охотника также были, помимо прочего, чуть ли не все дворцовые женщины.
– Рабо-о-отал он… – привычно растянула Навкрата. – А почему руки пустые? Другие мужья чего только в дом ни приносят, а с тебя как с паршивой овцы…
Женщина кончиками пальцев подхватила белоснежную пуховку, стёрла с лица потёк из пудры и пота и презрительно швырнула её на столик.
– Ты же работаешь с золотом, слоновой костью, а если скажешь – и драгоценных каменьев принесут на блюде сколько надо. Почему же я до сих пор хожу как нищая?
– Я не буду воровать… – еле слышно прошелестел Дедал, опуская глаза.
– «Не бюдю», – передразнила его жена. – Самый честный, да? Наградил же Зевс муженьком. Все воруют, а этот прямо как не от мира сего. Откуда ты такой взялся…
Дедал приоткрыл было рот, но осёкся и отвернулся. Навкрата пристально наблюдала за ним.
– Ты смотри, и правда не от мира сего! – с наигранным удивлением всплеснула она руками. – Вот теперь верю. Другой бы уже давно рожу набил. А ты не можешь. Ведь не можешь?
Дедал с тоской глядел на грязный пол и молчал.
– Пшёл вон из дома, – бросила с омерзением Навкрата и плюнула ему под ноги, затем взбила большую пуховую подушку, легла и отвернулась к стене.
Дедал облегчённо вытер лоб, украдкой взял с полки перо с чернильницей и покорно отправился во двор, к маленькому, но удобному деревянному столику.
Ночной холод понемногу давал о себе знать, но в свете полной луны вполне можно было чертить.
«Надо улетать отсюда, – подумал Дедал, рисуя на пергаменте сложную кривую. – Немедленно. Куда угодно улететь, только бы подальше от всего этого. И сына захвачу. Жаль, конечно, что ему не всё от меня передалось, работы было бы меньше… Ничего, сделаю две штуки».
Оторвавшись от чертежа, мастер с кряхтеньем разогнул затёкшую спину и задрал голову к небу. Небеса недружелюбно глядели на него немигающими жёлтыми глазками и молчали. Дедал аккуратно вытер кончик пера, приспустил хитон с плеча, приложил перо к обрубку крыла, горестно вздохнул и опять склонился над пергаментом.
* * *
– Что, братец, скучаешь? – поинтересовался Посейдон, входя в покои Зевса.
Громовержец скривился, махнул рукой и ничего не ответил.
– А знаешь, что у тебя в Эфиопии творится, пока ты тут киснешь?
– В Эфиопии? – с недоумением посмотрел на брата Зевс.
Посейдон хитро ухмыльнулся и полез за пазуху.
– Сплошные безобразия творятся. Надо срочно принимать меры…
– …и именно из-за этого в Эфиопии началось ужасное наводнение. А из моря на берег, между прочим, выходят лемурские чудища и уволакивают людей под воду.
Зевс говорил медленно и веско; Персей внимал ему с раскрытым ртом.
– Однако лемурам, видно, показалось, что этого мало, и они потребовали богопротивной человеческой жертвы – чтобы царскую дочь отдали на съедение Левиафану. Да-да, я возмущён так же, как и ты, и с удовольствием тебе помогу, мой верный воин. Если одолеешь в честном поединке зверя, который хочет сожрать Андромеду, то разум лемуров тут же очистится от проклятия, бедствия прекратятся, и все будут славить великого героя и нового царского зятя. Ты меня понимаешь? – Зевс наклонился к Персею и со значением подмигнул.
Молодой человек попытался ответить, но от волнения перехватило горло, и он просто отсалютовал отцу мечом.
– …и именно из-за этого в Лемурии началась ужасная жаберная чума. А с берега в море, между прочим, человеческие рыбаки закидывают сети и выволакивают сирен на землю.
Посейдон говорил медленно и веско; Понтей внимал ему с раскрытым ртом.
– Однако эфиопам, видно, показалось, что этого мало, и они решили принести богопротивную человеческую жертву – убить на берегу царскую дочь и бросить её в ваше море, чтобы навеки осквернить его воды. Да-да, я возмущён так же, как и ты, и с удовольствием тебе помогу, мой верный воин. Если одолеешь в честном поединке вояку, который хочет зарезать Андромеду, то разум эфиопов тут же очистится от проклятия, бедствия прекратятся, и все будут славить великого героя и новое воплощение Левиафана. Ты меня понимаешь? – Посейдон наклонился к Понтею и со значением подмигнул.
Молодой лемур попытался отсалютовать, но от волнения свело перепонки, и он просто хрипло квакнул.
Зевс бережно взял со стола обе маленькие амфоры с драгоценным нектаром из яблок Гесперид, аккуратно опустил их на дно каменного ларя, закрыл крышку и уселся сверху, весело болтая ногами.
– Что, братец, скучаешь?
Повелитель морей, всё ещё расстроенный проигрышем, скривился, махнул рукой и ничего не ответил.
– А знаешь, что у тебя на Марианнском хребте творится, пока ты тут киснешь?
– На Марианнском хребте? – с недоумением посмотрел на брата Посейдон.
Зевс хитро ухмыльнулся, полез за пазуху и вытащил шмат копчёной амброзии.
– Сплошные безобразия творятся. Надо срочно принимать меры.
Посейдон хмуро кивнул и, принимая вызов, выложил на стол такой же ломоть.
Метемпсихоз
…В последний раз русалочка взглянула на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как тело ее расплывается пеной.
Над морем поднялось солнце; лучи его любовно согревали мертвенно-холодную морскую пену. Огромная фигура в короне недвижно высилась над волнами. Долго, очень долго властитель Тритон глядел вслед кораблю сквозь рассветные сумерки, и на дне его лазурных глаз колыхалась тьма. Дважды направлял он на судно карающий трезубец – и оба раза опускал его, не желая гибели невинных.
Когда корабль скрылся из виду, воззвал древний бог к узнику Тартара:
– О всемогущий Крон! В первый раз за все времена обращаюсь к тебе. Слышишь ли ты меня?
Оглушительный медный звон пронизал водяную толщу. Казалось, океанское дно обратилось в медный щит, и сторукие в гневе обрушились на него всей своей мощью.
– Чем я могу помочь тебе? – послышался низкий глухой голос. – Крепки здешние стены, слишком малы мои силы в пределах Ойкумены.
– Моя младшая, моя любимая дочь погибла, ценой своей жизни оплатив счастье двух влюблённых. Слишком мало прожила она на свете и не успела насладиться даже малой частью тех радостей жизни, что доступны любому из нас. Любовь, которой жила эта девочка, убила её непозволительно рано. Это слишком большая несправедливость, дед! Помоги исправить ошибку Мойр!
И сказал ему властитель Крон:
– Нет для неё места здесь и сейчас. Твоя дочь сделала выбор по доброй воле и избыла своё существование в этом мире.
И вскричал тогда Повелитель Моря:
– Неужто ты ничего не можешь сделать? Значит, правду говорят, что бездна Тартара лишает могущества даже величайших?
И ответил Повелитель Времени:
– Стены Тартара воистину непреодолимы. Однако же и власть над временем не до конца утрачена мною. Я дам правнучке ещё один шанс, и любовь, которую она познала так рано и так неудачно, будет шествовать рука об руку с ней. Но ваши жизненные пути больше не пересекутся, а если и встретитесь случайно, то друг друга не узнаете. Будешь ли ты в этом случае считать, что справедливость восстановлена?
– Да, – не колеблясь ни секунды, воскликнул Тритон. – Лишь бы я знал, что ей суждена долгая и счастливая жизнь.
– Да будет так, – звучно произнёс голос, и ещё один гулкий медный раскат заставил содрогнуться воды океана. – Есть на Ойкумене место, где до сих пор находится средоточие моих сил…
Рассветное море прекрасно. Никто не знает этого так хорошо, как рыбаки, выходящие на лов до восхода солнца. Ночью вода и небо, два бескрайних тёмно-синих полотнища, накрепко сшиты по линии горизонта; долгие часы Ойкумена покоится в этом огромном мешке, и жёлтые очи Аргуса следят, чтобы никто не нарушил её сон. Но вот солнце раскалённой спицей пронзает чёрный шов, и полог Гекаты отодвигается с утреннего неба, и тёмные воды с мириадами пляшущих искорок наливаются живым светом…
Немолодой чернявый островитянин прищурился, потёр заспанные глаза, аккуратно уложил котомку в лодку и начал возиться с вёслами. Небольшие волны скользили с востока к берегу и разбивались о прибрежные камни, обдавая их брызгами пены. Внезапно очередная волна изогнулась и двинулась вбок, по дуге, за ней последовали другие; они неслись по кругу, понемногу ускоряя свой бег и постепенно забирая вверх. Снежно-белые клочья срывались с гребней и разлетались во все стороны. Вскоре неподалёку от лодки воздвигся пенный столб с очертаниями человеческой фигуры. В какой-то момент белое верчение прекратилось, и водяные струи растеклись прозрачным слоем по контуру столба, уплотняясь и обретая цвет.
Невысокая девушка, одетая лишь в хлопья тёплой пены, направилась в сторону лодки. Её тело источало слабое сияние, две прекрасные ноги неуверенно ступали по поверхности воды. Рыбак следил за ней с широко раскрытым ртом; наконец он опомнился, торопливо бухнулся на колени и уткнулся лбом в песок.
* * *
– Кто этот ворюга? – бушевал Зевс. – Найду – убью!
Воспарив на вершину Олимпа, он приставил руку козырьком ко лбу и начал обводить взглядом Элладу и ближнее зарубежье.
Где-то на западе зоркий глаз верховного бога рассмотрел небольшой голубой огонёк. Зевс побагровел и изо всех сил стукнул кулаком по ближайшему валуну.
– Прометеенко, мерзавец! А ещё родственник… Ну я ему покажу! Я его до печёнок достану! У меня, понимаешь, контракт с Одином, а он – воровать! Гермес, быстро сюда! Пиши послание в Пантеон Ойкумены! И на всякий случай приготовь кандалы покрепче.
– Кто этот ворюга? – бушевал Зевс. – Найду – убью!
Воспарив на вершину Олимпа, он приставил руку козырьком ко лбу и начал обводить взглядом Элладу и ближнее зарубежье.
Где-то на западе зоркий глаз верховного бога рассмотрел небольшой голубой огонёк. Зевс побагровел и изо всех сил стукнул кулаком по ближайшему валуну.
– Прометеенко, мерзавец! А ещё родственник… Ну я ему покажу! Я его до печёнок достану! У меня, понимаешь, контракт с Одином, а он – воровать! Гермес, быстро сюда! Пиши послание в Пантеон Ойкумены! И на всякий случай приготовь кандалы покрепче.
* * *
– Милости прушу, – Прометеенко повёл рукой в сторону накрытого стола и изобразил на лице самую радушную улыбку. – Це ж вы вид кого будете наблюдателем?
– От великого Одина, – грозно клекотнул Орёл. – Я его эмблема.
– Ты дывы – эмблема! А на вид – як живой… Печёночки хочте? Берить печёночку, смакота, из личных запасов, от себя отрываю! Та не стесняйтесь, повную тарелку накладывайте. Вот, так её, зубками… то есть клювиком, клювиком! У мене хазяйка – велыка мастериця насчёт печёнки: шо достать, шо отбить. Клименка, иды сюды, покажись гостю!
Дебелая хозяйка тут же появилась в дверях, опустила глаза и с готовностью покраснела. Орёл с интересом склонил голову и несколько раз моргнул.
– Вас Климена зовут?
– Та не, то я её по девичьей фамилии кличу, – ответил за жену хозяин. – Всё, иды, моя курипонька, сметанки нам прынесы, а мы пока побалакаем. Ну так шо вы сюды приехали наблюдать?
– Владыке Одину доложили, что огонь, предназначенный для скандинавских драконов, теряется по пути с Олимпа. Специалисты Пантеона провели исследования и сообщили в экспертном заключении, что на вашей территории было осуществлено несанкционирование подключение к божественному огнепроводу.
– Та вы шо? – картинно поразился хозяин. – Надо ж, яки умельци у меня тут живуть. А я й не знав.
– То есть вы хотите сказать, что лично непричастны к краже огня? – недоверчиво посмотрел на него Орёл. В ответ Прометеенко показал ему две раскрытые ладони:
– Ось, дывысь. Це руки, яки ничого не кралы. А це, – он приставил палец ко рту, – губы, яки николы не брехалы. Знать ничого не знаю про ваш греческий огонь.
– А как же вы тогда печёнку пожарили? – Орёл обвиняюще указал крылом на опустевшее блюдо. – На солнце, что ли? Не надо нам оливки на уши вешать! Я, между прочим, ещё и эмблема великого Зевса. На полставки.
Прометеенко не спеша вытер замасленные ладони о хитон, поднялся с места, выпрямился во весь рост, упёрся руками в бока и склонился к оробевшей птице:
– И шо ты мне сделаешь, эмблема? В наручники закуёшь? На Кавказ сошлёшь? Пхе! Ты дывы яка падлюка понаехала: як на халяву чужу смажену печёнку жрать, так аж клюв дрожить, а як людям чуть погреться – так «Не замай!»? Ото клюй себе помаленьку, пока дають, наблюдай мовчки и не гавкай. А то вам драконив скоро прыйдеться в Ливию як охлаждаючи кондыционеры отправлять.
Рыбак
Над тёмной, как патока, водой лениво плыла дымка. В тех местах, где из глубины вырывались пузыри, она начинала кружиться, образовывая небольшие смерчики. Легко, словно танцуя, серые полупрозрачные вихри скользили к берегу, но по мере приближения к черте, разделяющей воду и прибрежные камни, они замедляли движение и растворялись в породившей их пелене.
Тонкая нить с тускло поблёскивающей капелькой на конце рассекала поверхность реки. Остовы рыб, сонно снующие в толще воды, не обращали на неё никакого внимания. Один костяк, побольше и позубастее, повернул голову, неторопливым движением ухватил за спину небольшой скелетик и потащил его ко дну. Одетый в рубище человек на берегу успел заметить, как пойманный вяло дёрнул остатком хвоста, но высвободиться не смог, и через мгновение и хищник и жертва уже исчезли из виду.
Человек повёл плечом, и нить, привязанная к палке, выскользнула из воды. Рыжеватый кружок на её конце стремительно таял; крупные чёрные капли с примесью меди стекали по нити в реку. Закрепив палку между валунами, человек перевёл глаза на каменную плиту, где лежала последняя монета. Насупив брови, он стряхнул пальцами пыль с металлического кружка, легко проткнул в нём небольшую дыру острым, как коготь дракона, ногтем и привязал монету к нити. Затем он широко размахнулся, забросил самодельную удочку и начал плавно двигать палку слева направо. Тускло-красная капелька, светлея на глазах, побежала под водой против течения.
В толще смолистой жидкости мелькнула неясная тень. Человек напрягся, затаил дыхание, глаза его расширились.
К поверхности реки, жадно вытянув вперёд худые руки, нёсся белёсый силуэт, чрезвычайно похожий на рыбака. Человек резко дёрнул удилище, медная капелька выскочила из воды и полетела к обитателю глубины. Тот рванулся к монете, однако успел ухватить лишь побуревший конец нити: едкая жидкость слизнула с него оплывший комок металла в самый последний момент. Водяной призрак с искажённым от ярости лицом выдохнул несколько тёмно-зелёных пузырей, развернулся и камнем ушёл на дно.
Одновременно с этим человек на берегу издал отчаянный вопль и сжал в руках палку так, что та затрещала. За его спиной плоский участок скалы пошёл волнами; базальт тёк, как воск, каменные наплывы складывались в громадный бородатый лик.
– Неужели опять не поймал? – шевельнулись чёрные губы. В голосе звучала явная издёвка, и рыбак лишь крепко стиснул зубы.
– Вот видишь, как плохо, когда жадничают, приятель, – продолжал скрипучий голос. – Если бы хоть кто-то не поскупился и догадался захватить с собой не обол, а золотую монету, ты мог бы сколько угодно заниматься своей рыбалкой – ничего наживке не сделалось бы. Да и твоя скаредная душонка к золоту торопилась бы гораздо быстрее, чем к меди, и очень скоро ты бы живым покинул аид. А так – сам видишь: излишняя жадность при жизни может иной раз и по цепочке аукнуться. Я же просил только на лодочке покататься, тебе жалко было ребёнка через речку перевезти?
– И это верховный бог… – пробормотал себе под нос человек и зло хмыкнул. Скала хихикнула.
– Сейчас Сизифу с Танталом расскажу, пускай повеселятся. Удачной рыбалки!
Каменные глаза закрылись, черты исполинского лица заострились, потрескались, покрылись лишайником; за несколько минут скала приобрела свой обычный вид. Харон поднялся с колен, отряхнул ветхий подол, отвязал от удилища нить и спрятал её за пазуху. Опираясь на мокрую палку, как на посох, он медленно побрёл к переправе, где уже долгое время волновалась очередь. Умершие перекатывали под языкам оболы, морщились от кислого вкуса во рту и с опаской глядели на реку, над которой поднимались сизые испарения. Первые в очереди уже тёрли виски и с недоумением оглядывались вокруг.
