Текст книги "Лика. Повелительница демонов (СИ)"
Автор книги: Олег Татаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
В те мгновения, когда наступала тишина, Лика слышала их слившееся воедино дыхание, оно становилось все чаще, напоминая порывы знойного ветра. Потом вдруг снова наступало затишье, и снова среди ночи раздавался жалобный стон женщины, а ее рука, словно срезанный цветок, бессильно падала на белую простыню.
Лика была до боли потрясена и в то же время словно околдована этим зрелищем…
«Так вот она какая – любовь!» – думала Анжелика, и по ее телу пробегала дрожь ужаса и восторга.
Наконец любовники разжали объятия. Теперь они отдыхали, лежа рядом, бледные, словно мертвецы, погребенные в темном склепе. В блаженном предчувствии приближающегося сна их дыхание становилось все спокойнее. Оба они молчали. Первой шевельнулась женщина. Протянув белоснежную руку, она достала с консоли у кровати графин, где поблескивало темно-красное вино, и виновато улыбнулась.
– О, дорогой мой, я изнемогаю, – прошептала она. – Давайте выпьем русильонского вина, право, ваш лакей оказался весьма предусмотрителен. Налить вам бокал?
Мужчина что-то пробормотал из глубины алькова, выражая, видимо, свое согласие.
Дама, к которой, казалось, уже вернулись силы, наполнила вином два бокала и, протянув один мужчине, осушила свой с явным наслаждением. И вдруг Анжелика подумала, что и она бы не прочь сейчас лежать там, на этой постели, и смаковать жгучее вино.
«Это горячительный напиток принцев», – мелькнула у нее догадка.
Сидеть на карнизе было очень неудобно, но Анжелика, поглощенная созерцанием этой сцены, ничего не замечала. Теперь она видела женщину всю, любовалась ее безукоризненно округлой грудью с лиловатыми сосками, изящной линией живота, длинными скрещенными ногами.
На подносе лежали фрукты. Женщина выбрала персик и вонзила в него свои зубки.
– Черт побери, кто смеет мешать нам? – вскричал вдруг мужчина и, легко перепрыгнув через свою любовницу, соскочил на пол.
Анжелика не слышала стука в дверь и, решив, что ее обнаружили, в смертельном страхе прижалась к башенке.
Когда она снова осмелилась заглянуть в окно, она увидела, что бог облачился в широкий коричневый халат и перепоясался серебряным шнурком. Ему было лет тридцать. Лицо у него оказалось не такое красивое, как тело, потому что длинный нос и жесткий, хотя и пламенный взгляд делали его похожим на хищную птицу.
– Я здесь с герцогиней де Бофор, – крикнул он, повернувшись к двери.
Глава 9
Невзирая на грозное предупреждение, в дверях появился лакей.
– Да простит меня его высочество! В замок только что пришел монах и настоятельно просит свидания с его высочеством принцем Конде. Маркиз Плесси счел необходимым незамедлительно направить монаха к его светлости.
– Пусть войдет! – помолчав, буркнул принц.
Он подошел к секретеру черного дерева, который стоял у окна, и открыл его.
Лакей ввел в комнату новое действующее лицо – монаха в сутане с капюшоном. С поразительной гибкостью отвесив на ходу несколько поклонов, монах подошел к принцу.
Он поднял голову, открыв свое смуглое лицо, и устремил на принца томный взгляд черных удлиненных глаз.
Появление духовного лица, казалось, ничуть не смутило женщину, лежавшую на постели. Она продолжала беспечно есть персики и только накинула на бедра шаль.
Принц, склонившись к секретеру, доставал из него большие конверты, запечатанные красным сургучом.
– Отец мой, – сказал он, не оборачиваясь, – вас прислал мессир Фуке?
– Да, лично он, ваше высочество.
Монах добавил еще какую-то фразу он говорил с легким акцентом, как-то по-детски пришепетывая, что, впрочем, придавало его речи некоторое очарование.
– Можно вполне обойтись и без пароля, синьор Экзили, – сказал принц Конде, – я и так узнал вас по приметам и по синему пятнышку в уголке глаза. Значит, вы и есть самый искусный в Луна сити специалист в столь трудной и тонкой науке, как яды?
– Ваше высочество мне льстит. Я лишь улучшил кое-какие рецепты, доставшиеся мне в наследство от предков-фармацевтов.
– О, фармацевты – мастера на все руки, – воскликнул принц Конде.
Он разразился смехом, который скорее напоминал ржание, но тут же его лицо снова приняло жесткое выражение.
– Эта вещь у вас с собой?
– Вот она.
Монах вынул из своего широкого рукава резной ларец ценного дерева и приложил палец к какой-то завитушке.
– Вот, смотрите, ваше высочество, надо только пальцем надавить шею этого славного человечка с голубкой на ладони. Реагирует на тепло человеческого тела
Крышка ларца отскочила. На атласной подушечке поблескивал стеклянный пузырек, наполненный жидкостью изумрудного цвета. Принц Конде осторожно взял его в руки и посмотрел на свет.
– Жидкий купорос и прочие ингридиенты, – тихо сказал отец Экзили. – Действует медленно, но наверняка. Я предпочел его сулеме, которая приводит к скорой смерти, всего через несколько часов. Из слов мессира Фуке я понял, что вы лично, ваше высочество, как и ваши друзья, сочли бы нежелательным, чтобы у близких той особы возникли слишком определенные подозрения. А этот состав вызовет у интересующего нас лица недомогание, которое может продолжаться целую неделю, и смерть будет выглядеть вполне естественной, ну, скажем, от воспаления желудка из-за залежавшейся дичи или любой другой несвежей пищи. Недурно было бы подать этой особе к столу мидии, устрицы или еще какие-нибудь ракушки. Они иногда вызывают опасные для жизни отравления. Свалить на них внезапную смерть – это уже проще простого.
– Благодарю вас, отец мой, за весьма ценные советы.
Принц Конде не сводил глаз с бледно-зеленого пузырька, и взгляд его горел ненавистью. Лика почувствовала мучительное разочарование: бог любви, спустившись на землю, утратил свою красоту и сейчас внушал ей страх.
– Будьте осмотрительны, ваше высочество, – продолжал отец Экзили, – с этим ядом надо обращаться с крайней осторожностью. Когда я изготовляю его, я надеваю стеклянную маску и резиновые перчатки. Достаточно одной капле попасть на кожу, к примеру на руку, и она будет разъедать ее до тех пор, пока не изгложет совсем. Если вам не представится случай лично накапать это снадобье в еду интересующей вас особы, то внушите слуге, которому это будет поручено, что он должен действовать аккуратно и умело.
– Мой лакей, который ввел вас сюда, заслуживает полного доверия. Мне удалось сделать так – и это большая удача для меня, – что особа, о которой идет речь, его не знает. И я думаю, мне не составит труда приставить к ней этого слугу.
Принц бросил насмешливый взгляд на низкорослого монаха.
– Я полагаю, синьор Экзили, что, посвятив жизнь такого рода искусству, вы не слишком щепетильны. И тем не менее, что вы скажете, если я признаюсь вам, что яд предназначается одному из ваших соотечественников?
Тонкие губы Экзили растянулись в улыбке. Он снова поклонился.
– Я считаю своими соотечественниками только тех, кто умеет оценивать мои услуги по их действительной стоимости, ваше высочество. Пока что мессир Фуке из столичного министерства более щедр ко мне, нежели некий посторонний, которого я тоже знаю.
По комнате снова разнеслось ржание принца Конде.
– Браво, брависсимо, синьор! Люблю иметь дело с такими людьми, как вы.
Он осторожно положил пузырек на атласную подушечку. Наступило молчание. Синьор Экзили с удовлетворением и даже, пожалуй, с известной долей тщеславия любовался своим творением.
– Хочу добавить, ваше высочество, что эта настойка хороша еще тем, то она не имеет запаха и почти безвкусна. Она не придает пище, в которую ее добавляют, никакого привкуса, и если даже данная персона будет особенно придирчива к еде, то она сможет лишь упрекнуть повара за избыток специй.
– Да, вы ценнейший человек, – задумчиво проговорил принц.
Немного нервозным жестом он взял с доски секретера запечатанные конверты.
– А вот что я должен передать вам в обмен для мессира Фуке. В этом конверте находится письмо маркиза Окенкура, вот письмо мессира Шаро, маркиза Плесси, маркизы Плесси, графини Ришвиль, герцогини де Бофор, герцогини Лонгвиль. Как видите, дамы менее ленивы… или менее щепетильны, чем мужчины.
У меня пока еще нет писем мессира Money, маркиза Креки и еще кое-кого…
– И вашего.
– Совершенно справедливо. Вот оно. Я только что его закончил и еще не поставил своей подписи.
– Не соблаговолит ли ваше высочество оказать мне любезность и прочитать письмо; чтобы я мог проверить, правильно ли оно составлено. Мессир Фуке настаивает, чтобы письма были написаны согласно форме.
– Ну что ж… – еле заметно пожав плечами, сказал принц.
Он взял в руки листок и начал читать вслух:
«Я, нижеподписавшийся, принц Конде, заверяю мессира Фуке, что всегда буду верен только ему и никому другому, буду подчиняться только ему и никому другому, не делая ни для кого исключения, и обязуюсь предоставлять в его распоряжение мои города, укрепления, технику и все прочее по первому его требованию.
Залогом чему служит это письмо, которое написано и подписано собственноручно мной, по моей собственной воле, даже без каких-либо пожеланий с его стороны, ибо он с доверием отнесся к моему слову, которое я ему дал.
Написано в Плесси, 20 число от начала революции».
– Подпишите, ваше высочество, – сказал отец Экзили, и из-под капюшона блеснули его глаза.
Конде поспешно, словно торопясь покончить с неприятным делом, схватил с секретера платиновую ручку, щёлкнул и поставил свою подпись под письмом. Монах тем временем зажег светильник из позолоченного серебра. Принц растопил на огне красный воск и запечатал послание.
– Все остальные письма составлены по тому же образцу и подписаны, – заключил он. – Думаю, ваш господин будет удовлетворен и докажет нам это на деле.
– Можете не сомневаться, ваше высочество. Однако я не могу покинуть замок прежде, чем получу в собственные руки остальные письма, на которые вы мне подали надежду.
– Ручаюсь вам, они будут у меня до полудня завтрашнего дня.
– В таком случае до тех пор я остаюсь под этой кровлей.
– Наш друг маркиза дю Плесси распорядится, чтобы вас устроили на ночь, синьор. Я просил предупредить ее о вашем прибытии.
– Но пока, я думаю, было бы благоразумнее запереть письма в ларец с секретом, который я вам вручил. Замочек хорошо скрыт, и для них нет более надежного убежища от нескромных глаз.
– Вы правы, синьор Экзили. Чем больше я слушаю вас тем больше убеждаюсь, что заговоры – своего рода искусство, требующее опыта и практики. А я всего-навсего воин и не скрываю этого.
– Прославленный воин! – воскликнул монах, отвешивая поклон.
– Вы мне льстите, отец мой. Но признаюсь, я был бы не прочь, чтобы в министерстве и ее величество императрица разделяли ваше мнение. Но как бы то ни было, мне думается, что военная тактика, пусть она грубее и поле ее действия обширнее, все же чем-то напоминает эти изощренные приемы интриги. И там и тут важно разгадать замыслы противника.
– Ваше высочество говорит так, словно сам автор «Исскуства войны»
– Вы мне льстите, – повторил принц. Однако лицо его просветлело.
Экзили приподнял в ларце шелковую подушечку и показал принцу, как подсунуть под нее компрометирующие письма. Затем ларец был убран в секретер.
Как только итальянец ушел, принц Конде достал ларец и с любопытством ребенка снова раскрыл его.
– Покажи, – шепотом попросила лежавшая на кровати женщина и протянула руку.
Она ни разу не вмешалась в разговор и, казалось, целиком была поглощена тем, что одно за другим нанизывала на пальцы свои кольца. Но, судя по всему, она не пропустила ни единого слова.
Принц подошел к кровати, и они вдвоем стали разглядывать пузырек с изумрудной жидкостью.
– Ты думаешь, этот яд на самом деле такой страшный, как он сказал? – прошептала герцогиня.
– Фуке утверждает, что нет на свете более искусного фармацевта, чем этот мерзавец. Все равно без Фуке нам не обойтись. Я не смогу содержать свою армию без его помощи.
Дама откинулась на подушки.
– Итак, одного министра уже можно считать мертвым, – медленно проговорила она.
– Пожалуй, да, ведь сейчас я держу в руках его смерть.
– А ведь говорят, будто императрица-мать иногда обедает вместе с тем, кого она так обожает?
– Говорят, – помолчав, согласился принц Конде. – Но нет, ваш план не годится, душенька. Мне пришел в голову другой ход, более ловкий и более верный. Кем станет императрица, лишившись своих сыновей?.. Ей не останется ничего другого, кроме как удалиться в монастырь и там оплакивать своих детей.
– Отравить императора? – вздрогнув, спросила графиня, – одно дело обливать его помоями в блоге, но…
Принц весело заржал и, подойдя к секретеру, спрятал в него ларец.
– Вот они, женщины! – воскликнул он. – Подумаешь! Красивый мальчик, полный юношеского смятения, который, кстати, в последнее время, встречаясь с вами при дворе, смотрит на вас по-собачьи, преданными глазами. Вот кто он для вас. А для нас он – опасное препятствие, стоящее на пути к выполнению всех наших планов. Что же касается младшего брата, этого испорченного юнца, которому уже сейчас доставляет удовольствие переодеваться девчонкой и липнуть к мужчинам, то его еще труднее представить себе на троне, чем вашего августейшего девственника… Скоро подадут ужин. Хотите, я прикажу позвать Манону, вашу горничную?
– Я была бы вам очень благодарна, мой дорогой.
Все тело Лики затекло от неудобной позы, и она отступила по карнизу немного назад. У нее мелькнула мысль, что брат, пожалуй, ищет ее, но она не решалась покинуть свой насест. В спальне при помощи слуг принц и его любовница облачались в свои пышные наряды. Слышен был лишь шелест шелка да время от времени проклятия его высочества – принц Конде не отличался терпеливостью.
Отведя глаза от светлого четырехугольника раскрытого окна, Лика не могла ничего разглядеть вокруг – ее окружала густая ночь, наполненная шепотом близкого леса, по которому гулял осенний ветер.
Она опять обернулась к окну и вдруг поняла, что комната пуста. Там по-прежнему горел ночник, но теперь, как некогда, все вновь дышало в ней тайной.
Девочка осторожно подобралась к окну и скользнула в комнату. Аромат румян и духов здесь как-то странно смешивался с благоуханием ночи – запахом лесной сырости, мха и спелых каштанов.
Лика сама еще не вполне осознавала, что собирается сделать. Ее могли застать здесь, но это не пугало ее. Это был всего лишь сон, сказка. Такая же, как бегство на проклятый материк…
Проворно вытащив из кармана халата, небрежно брошенного на спинку стула, ключик, она отперла секретер и достала ларец. Он оказался из сандалового дерева, и от него исходил резкий аромат. Заперев секретер и положив ключик на место, Лика, крепко прижимая к себе ларец, снова вылезла на карниз. Ее вдруг охватило безудержное веселье. Она представила себе, какое лицо будет у принца Конде, когда он обнаружит исчезновение яда и компрометирующих писем.
«Это же не воровство, – успокоила себя Лика, – просто надо предотвратить преступление».
Она уже знала, где спрячет свою добычу. Четыре башенки, которые итальянский зодчий возвел по углам изящного замка Плесси, служили лишь украшением, но у них, на манер старинных крепостей, тоже были миниатюрные бойницы. Внутри башенки были полые, и в каждой имелось крохотное слуховое окошко.
Лика засунула ларец в ближайшую к ней башенку. Кому придет в голову искать его там!
Затем она ловко проскользнула вдоль стены замка и спрыгнула на землю. И только тут почувствовала, как заледенели ее босые ноги.
Она надела свои потрепанные туфли и вернулась к гостям чтобы найти брата. Раймон всё сумел добиться своих привилегий. Вместе они вернулись в замок.
– Как ты думаешь, маркиза Плесси возьмет тебя к себе в фрейлины? – ревниво спросила Орта.
– О нет, не думаю, – сладким голоском ответила Лика.
Глава 10
Замок оживился. Молин, тайно взявший в аренду ферму и свинцовые рудники, развёл бурную деятельность. Ежедневно прибывали паровые повозки с новым оборудованием, появлялись наёмные рабочие и специалисты разных наук. Вложения Молина поражали и пугали. Взвесив все за и против, Раймон решил, что финансист никак не обеднеет, если выдаст ему определённую сумму денег в счёт будущих прибылей. Молин не поскупился. Теперь с лихвой хватало на обучение сразу трёх сестёр: Орты, Лики и Мэд.
Вскоре выше перечисленные девицы оказались на перроне вокзала в сопровождении старого вояки Гима. Паровоз тронулся.
Переполненные вагоны нагоняли на Лику тоску. Прокуренные тамбуры, пропахший вином вагон. Лика заметила как быстро меняется человек, превращаясь в пассажира. Во-первых пассажир слишком много ест, даже если не голоден. Во-вторых слишком много читает, причём даже то, что ему совсем не интересно в обычной жизни, когда он не пассажир.
Лика есть не хотела и, перелистав какой уже раз журнал с пёстрыми, но надоевшими картинками, выпросила у Гима «Астроградские ведомости».
Война набирала обороты. Все воевали против всех. Императрица с сыном воевала против императора Ясно Солнышко, потому что он старый козёл и давно пора передать престол наследнику. Войска принца Орлеана бились с императором и императрицей, потому что принц был родным братом правителя, а по сему тоже имел право на престол. Маркиз Плесси встал под знамёна принца Конде, потому что тот нормальный мужик и в конце концов тоже принц, хотя подумывал перейти на сторону своей жены чтобы не рушить брак. Маркиза же в свою очередь, воевала на стороне пролов, которые объединились с партейными и входили в моду. Самая маленькая группировка войск была у министра Мазара. Его почему-то называли серым кардиналом планеты, хотя одевался он во всё красное. Воска Мазара почти не имели боевых потерь. Во-первых он воевал не людьми, а финансовыми потоками, во-вторых он вроде ни против кого не воевал вообще, в своих блогах и выступлениях никого не обличал и не поливал грязью. Поэтому его никто не трогал.
«Милый дядечка, – подумала Лика, – интересно, почему его хотят отравить тем зелёным ядом? Наверно потому, что ему все должны много денег.»
В поезде то тут, то там возникали стычки по политическим вопросам (всё-таки весёлая игра эта революция!), периодически, когда заканчивалось вино у той или иной политической группировки, проходили по вагонам с шапкой для честного отъёма денег у пассажиров на нужды фронта. Однако трёх девушек и старого вояку Гима обходили стороной. Видимо боясь случайно зацепиться за алебарду Гима, которая стояла у его ног или не желая отвлекать воинственного слугу от трапезы. Гим по своему обычаю ел кашу из своего шлема от боевого скафандра.
Однако путешествие прошло спокойно. Лишь однажды, проезжая через лес, они заметили какие-то подозрительные фигуры.
Ночевали в трактире, стоявшем у зловещего перекрестка, где слышны были только завывания ветра, шумевшего в голом лесу.
Трактирщик не слишком охотно дал путешественникам бульону, как он назвал свое пойло, и немного сыру, и они поужинали при свете тусклой лампы без абажура.
– Все трактирщики в сговоре с разбойниками, – заявил своим перепуганным сестрам Раймон. – В придорожных трактирах больше всего и убивают. В последнюю нашу поездку мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до того перерезали горло одному богатому ростовщику, и вся его вина заключалась лишь в том, что он путешествовал один.
Но тут же, раскаявшись, что завел столь мирской разговор, он добавил:
– Преступления совершает простой народ, но причина их кроется в беспутстве великих мира сего. Никто не ведает страха божьего!
Потом ехали с пересадками еще целый день. Случалось по несколько часов мерзнуть у моста в ожидании, пока сборщик мостовой пошлины, человек чаще всего медлительный и болтливый, всласть наговорится с каждым путешественником. Лишь знатные сеньоры проезжали без проволочек, небрежной рукой кинув чиновнику кошелек.
Мадлон, совсем закоченев, цеплялась за Анжелику и плакала. Ортанс, поджав губы, твердила:
– Это невыносимо!
Все три сестры изнемогали от усталости.
Отныне колокольный звон почти пять лет будет отсчитывать для Лики часы и дни. Лунаград славился своими учебными заведениями. Колокола определяли распорядок жизни всего этого люда в сутанах и целой армии учащихся, столь же шумливых, сколь тихи были их наставники. Учителя и бакалавры встречались на перекрестках поднимающихся вверх улочек, в прохладных, тенистых двориках, на площадях, ступенями идущих по холму, где обычно располагались нищие.
И вот ворота женского лицея закрылись за Анжеликой. Только много позже она поняла, что мучительное ощущение, будто в лицее ей не хватает воздуха, объясняется тем, что ее вдруг лишили простора. Стены, кругом одна стены и решетки на окнах! Воспитанницы не понравились Анжелике: она привыкла играть с деревенскими мальчишками, которые неизменно восхищались ею, повсюду следовали за ней. А здесь, среди знатных и богатых барышень, место Лики Сансе оказалось где-то в последних рядах.
А еще ей приходилось сносить пытку тесного корсета на китовом усе, который не позволял девочкам сутулиться и на всю жизнь давал им гордую королевскую осанку, неизменную при любых обстоятельствах. Лика, девочка крепкая, сильная и гибкая, изящная от природы, могла бы обойтись без этого каркаса, но так уж повелось испокон веков, и не только в лицеях. Из разговоров старших воспитанниц Анжелика поняла, что корсеты играют в женском туалете важнейшую роль. Девушки с пылом обсуждали вопрос о том, какими должны быть корсетные кости и пластрон в форме утиного клюва, в который для жесткости вставляли плотный пластик или металлические пластинки и украшали его кружевами, вышивкой, бантами и драгоценностями. Он поднимал грудь так высоко, что, казалось, она вот-вот вырвется из корсажа. Косметикой какой фирмы лучше пользоваться и какой кисточкой наносить тушь для ресниц. Обо всех этих ухищрениях старшие воспитанницы говорили, конечно, тайком, хотя лицей готовил девушек именно к замужеству и к светской жизни.
Здесь они должны были научиться танцевать, изящно приседать в реверансе, играть на скрипке и клавесине, поддерживать с двумя или тремя подругами беседу на заданную тему и даже постичь искусство обмахиваться веером и накладывать румяна. Затем их знакомили с домоводством. В предвидении невзгод, которые могут быть ниспосланы им небом, учениц заставляли выполнять и черную работу. Они по очереди трудились на кухне и в прачечной, подметали и мыли полы. И наконец, в монастыре они получали элементарные знания из истории и географии, изложенные весьма сухо, из мифологии, арифметики, теологии и астрономии. Больше внимания уделялось стилистике, поскольку эпистолярным искусством в основном увлекались женщины, и переписка с подругами и любовниками считалась одним из главных занятий светской женщины. Вести свой блог и набирать подписчиков, оказалось целой наукой.
Нельзя сказать, что Лика была непокорной воспитанницей, но и удовлетворения своим наставницам она тоже не доставляла. Она исполняла все, что от нее требовали, но, казалось, не могла взять в толк, зачем ее принуждают делать столько бессмысленных вещей. Случалось, она удирала с уроков, и после долгих поисков ее обнаруживали в саду – в большом тенисто саду, возвышавшемся над малолюдными, прогретыми солнцем улочками. В ответ на суровые упреки она говорила, что, на ее взгляд, нет ничего дурного в том, что она пошла посмотреть, как растет каштан.
Летом в городе разразилась эпидемия, как утверждали, чумы, потому что полчища крыс повылезли из нор, и их трупы валялись в домах и на улицах Лунасити.
Война принесла голод и разорение и сюда. Город заполонили толпы нищих и инвалидов, которые всюду громыхали своими механическими протезами. Протезов, чуда кибернетической техники хватало далеко не всем.
В определенные дни и часы маленькие воспитанницы шли раздавать милостыню беднякам, которые попрошайничали у входа в монастырь. Девочкам объяснили, что это тоже входит в круг их обязанностей как будущих великосветских дам.
Лика впервые столкнулась с такой безнадежной нищетой, нищетой злобной, настоящей нищетой с жадным и ненавидящим взглядом. Но это зрелище не взволновало, не возмутило ее в отличие от других воспитанниц, из которых одни плакали, а другие брезгливо поджимали губы. Анжелике казалось, что все это – прообраз чего-то, что она носит в себе, словно она уже предчувствовала ту странную судьбу, которая была ей уготована…
Запруженные нищими улочки, где от июльской жары пересохли фонтаны, были благодатной почвой для распространения чумы. Поговаривали, что эту заразу нарочно притащили с Земли, и что именно этим штаммом в своё время проклятый материк хотел уничтожить своих соперников.
Несколько воспитанниц тоже заболели. Однажды утром во время перемены Лика не увидела во дворе Мэд. Она справилась о ней, и ей сказали, что сестра ее больна и помещена в лазарет. Через несколько дней Мэд умерла. Глядя на ее белое, словно высохшее личико, Лика не плакала. А показные слезы Орты ее разозлили. Чего она рыдает, эта семнадцатилетняя дылда? Ведь она никогда не любила Мэдлон. Она любила только себя.
После смерти Мэд Лика стала еще более нелюдимой и, пожалуй, даже совсем непокорной. Она делала все, что взбредет ей в голову, часами сидела одна где-нибудь в укромном уголке огромного дома. Ей запретили ходить в огород и в сад. Но она все же ухитрялась проскользнуть туда. Уже подумывали о том, чтобы отослать ее домой, но бретец Раймон, несмотря на денежные затруднения, которые он испытывал в связи с гражданской войной, очень аккуратно вносил плату за обеих сестёр, чего нельзя было сказать о многих других родителях. Кроме того, Орта обещала стать одной из самых примерных воспитанниц своего выпуска. Из уважения к старшей сестре оставили и младшую. Но махнули на нее рукой…
И вот однажды, Лика – ей только исполнилось пятнадцать лет – заняла свое излюбленное место на стене лицея в саду и, греясь на скупом солнышке, с любопытством наблюдала прохожих, сновавших взад и вперед по улице.
В эти дни в Лунасити царило большое оживление, так как в город только что прибыли императрица-мать, юный император и их сторонники. Из-за вечных мятежей им приходилось скитаться. Они только что сражались с принцем Конде, и вот желанная передышка.
Прижавшись к стене, Лика слушала гул взбудораженного города, доносившийся даже сюда, в их отдаленный квартал.
Проклятия таксистов – их мобили то и дело застревали на узких, кривых улочках, – смех и перебранка пажей и служанок.
Вдруг внизу, у стены, появилась вереница пажей, в своих атласных и шелковых костюмах, напоминавших стаю экзотических птиц.
Один из пажей остановился, чтобы завязать бант на туфле. Выпрямляясь, он поднял голову и встретился взглядом с Ликой, которая сверху наблюдала за ним.
Паж галантно взмахнул своей шляпой, взметнув столб пыли.
– Приветствую вас, мадемуазель. Видно, вам не очень-то весело там, наверху.
Он был похож на тех пажей, которых она видела в замке Плесси: на нем были такие же широкие короткие штаны с буфами, по последней моде, отчего ноги у него казались длинными, как у цапли.
Но в общем-то, он был довольно милый – загорелый, смеющийся, с красивыми каштановыми кудрями.
Она спросила, сколько ему лет. Он ответил, что шестнадцать.
– Но вы не беспокойтесь, мадемуазель, – добавил он, – я умею ухаживать за дамами.
Он бросал на нее нежные взгляды и вдруг протянул руки.
– Идите сюда.
Лику охватило какое-то радостное чувство. Ей почудилось, будто ворота унылой и мрачной тюрьмы, за стенами которой она изнывала душой и телом, вдруг распахнулись. Очаровательная улыбка пажа сулила ей что-то приятное, сладостное, по чему она изголодалась, как после великого поста.
– Идите сюда, – прошептал юноша. – Если хотите, я отведу вас в отель герцогов Аквитанских, где разместился малый императорский двор.
Чуть поколебавшись, Лика подобрала полы своей черной суконной накидки с капюшоном и крикнула:
– Ловите меня, я прыгаю.
Паж раскинул руки, и она оказалась в его объятиях. Оба расхохотались. Он живо обнял ее за талию и увлек за собой.
– А что скажут ваши преподаватели?
– Они привыкли к моим причудам.
– А как же вы вернетесь?
– Позвоню у ворот и попрошу милостыню.
Паж фыркнул.
Попав в водоворот городских улиц, Лика словно опьянела. Среди сеньоров и дам, роскошные туалеты которых вызывали восхищение у провинциалов, сновали торговцы. У одного из них паж купил две палочки с нанизанными на них цукатами. Они уплетали лакомство с огромным аппетитом. Паж сказал, что молодой император – весёлый малый, который периодически устраивает шумные вечеринки.
Болтая, паж потихоньку увлекал Лику подальше от оживленных улиц. Она заметила это, но промолчала. Всем своим существом она трепетно ждала чего-то.
Вдруг паж остановился, легонько подтолкнул Лику к двери какого-то дома и принялся осыпать ее пылкими поцелуями, бормоча какие-то избитые и смешные слова:
– Ты красивая… у тебя щечки, как маргаритки, а глаза зеленые, как изумруды… Стой спокойно. Я хочу расстегнуть твой корсаж… Позволь мне. У меня есть в этом деле сноровка… О! Никогда я не видел таких славных и белых грудок… И крепких, как яблочки… Ты мне нравишься, подружка…
Она не мешала ему говорить глупости, ласкать ее. Слегка откинув голову назад, к замшелой каменной стене, она бездумно глядела в голубое небо, на фоне которого вырисовывался щипец крыши.
Теперь уже паж молчал, дыхание его становилось все чаще. Охваченный волнением, он несколько раз с досадой оглядывался. Улица была тихая, но все же время от времени на ней кто-нибудь появлялся. А тут еще пробежала веселая компания студентов. Заметив притаившуюся в тени парочку, они дружно заулюлюкали.
Юноша отпрянул от Лики и топнул ногой.
– О, я в бешенстве! В этом проклятом провинциальном городишке все дома битком набиты. Даже знатные сеньоры вынуждены принимать своих любовниц в прихожей. Где же, я тебя спрашиваю, нам найти укромный уголок?
– Нам и здесь хорошо, – прошептала Лика.
Но ему этого было мало. Взгляд его упал на кошелек с мелочью для раздачи милостыни, который болтался у него на поясе, и лицо его просветлело:
– Идем! Мне пришла в голову одна мысль! Сейчас мы отыщем достойные нас палаты.
Он взял ее за руку и бегом потащил за собой по улицам к площади. Лика провела в Астрограде больше двух лет, но совсем не знала города. Она с восхищением разглядывала фасад университета.
Юный Анри сказал своей подружке, чтобы она подождала его у входа. Вскоре он вернулся с довольным видом, держа в руке ключ.
– охранник предоставил мне на время кафедру.
– Кафедру? – удивленно переспросила Анжелика.
– Подумаешь! Он не впервые оказывает подобные услуги несчастным влюбленным.
Он снова обнял ее за талию, и они спустились по ступенькам.
Анжелику поразили мрак и прохлада, царившие под сводами универа. Под тяжеловесными сводами, покоящимися на массивных колоннах, скрывается в полумраке старинная настенная роспись, и, только привыкнув к темноте, глаз начинает постепенно различать яркие, живые краски. Анжелика с пажом молча продвигались вперед.
