Текст книги "Лика. Повелительница демонов (СИ)"

Автор книги: Олег Татаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

О смерти барона мало ещё знал, пораженные, все в смущении смолкли.

– Идемте со мной, дитя мое, – решительным тоном сказал монах.

Лика машинально последовала за ним. Они прошли через двор.

Анжелика подняла вверх глаза и увидела над головой всполохи защитног купола, поразительно чистое небо, усеянное звездами.

– Входите, – сказал брат Жан, отворяя узенькую дверь с маленьким окошечком. – Это моя келья. В ней вы сможете спокойно отдохнуть до утра.

Это была небольшая комнатка, в углу находилось низкое ложе с плоским, как доска, тюфяком, застеленное одеялом и грубыми простынями. В келье веяло приятной прохладой, но зимой, наверно, здесь был ужасный холод. Полукруглое окно закрывалось одностворчатой ставней. Сейчас оно было распахнуто, и влажные запахи ночного леса, мха и грибов проникали в келью. Слева от двери приступка вела в крохотную каморку, где горел ночничок. Почти всю ее занимал стол, на котором лежали листы пергамента и стояли чашечки для разведения красок.

Монах указал Лике на свою кровать.

– Ложитесь и спите, ничего не опасаясь, дитя мое. А я вернусь к своим трудам.

Он ушел в каморку, сел на табурет и склонился над рукописями.

Лика присела на край жесткого тюфяка. Спать ей совсем не хотелось. Все тут казалось ей таким необычным. Она встала и подошла к окну. Внизу она разглядела узкие участки земли, отделенные один от другого высокой оградой. У каждого монаха был свой огород, и они ежедневно трудились там, выращивая овощи и копая себе могилы.

Девочка крадучись подошла к каморке, где работал брат Жан. Ночник освещал в профиль молодое лицо монаха с надвинутым на лоб капюшоном. Он старательно срисовывал старинную цветную иллюстрацию. Обмакивая кисти в чашечки, где были разведены красная, золотая или голубая краски, он искусно воспроизводил орнамент из цветов и чудовищ.

Почувствовав, что девочка стоит рядом, монах поднял голову и улыбнулся:

– Вы не спите?

– Нет.

– Как вас зовут?

– Лика.

На его изможденном лишениями и аскетической жизнью лице отразилось глубокое волнение.

– Лика. Ну, конечно же… – прошептал он.

– Я очень рада, отец мой, что вы пришли. Этот толстый монах был такой противный.

– Во мне вдруг заговорил какой-то голос, – сказал брат Жан, и его глаза как-то странно заблестели. – «Встань, – сказал он, – брось свою мирную работу. Оберегай моих заблудших овец…» Я вышел из кельи, влекомый какой-то неведомой силой… Дитя мое, почему вы не сидите благоразумно под кровом своих родителей, как подобает девочке вашего возраста и вашего положения?

– Не знаю, – прошептала Лика, смущенно потупившись.

Монах отложил в сторону свои кисти и встал. Руки его снова исчезли, скрытые широкими рукавами. Он подошел к окну и долго смотрел на небо, усыпанное звездами.

– Смотрите, – проговорил он вполголоса, – над землей еще царит ночь. Работяги спят в своих хижинах, а сеньоры – в своих замках. Они спят, забыв о всех людских горестях. Но монастырь никогда не спит… Есть места, где незримо присутствует Дух. Даже здесь, в борьбе, которая никогда не прекращается, витают Дух божий и Дух сатанинский… Я ушел в монастырь совсем юным. Я похоронил себя в этих стенах, дабы молитвой и постом служить богу. Я встретил здесь высочайшую культуру и возвышенный религиозный порыв и вместе с тем – бесстыдные нравы, глубокую развращенность. Солдаты-дезертиры и инвалиды, нерадивые крестьяне идут в монастырь, чтобы, прикрывшись сутаной, вести беспечную и беззаботную жизнь, и с ними за монастырские стены проникает порок.

Монастырь, словно большой грузовой тягач, который разрывает гравитация космоса и он трещит по всем швам. Но он не развалится в вакууме до тех пор, пока в его стенах есть благочестивые души. Нас здесь несколько истинно верующих, и мы хотим, чтобы наша жизнь проходила в покаянии и молитвах, ведь именно для этого мы предназначали себя.

О, это нелегко! Чего только не придумывает дьявол, чтобы совратить нас с пути истинного… Тот, кто не жил в монастыре, никогда не видел вблизи лица сатаны.

О, как бы хотелось ему властвовать над божьей обителью!.. Ему словно мало искушать нас отчаянием, вводить нас в соблазн женщинами, которые вхожи в наш монастырь, он сам приходит к нам по ночам, стучится в наши двери, будит нас, нещадно избивает…

Монах отвернул рукав сутаны и показал Лике кровоподтеки на руке.

– Взгляните, – сказал он жалобно, – взгляните только, что сделал со мною сатана!

Лика слушала его со все возрастающим ужасом.

«Он сумасшедший», – подумала она.

Но еще больше она боялась – вдруг он не сумасшедший, вдруг он говорит правду, и у нее от страха волосы шевелились на голове. Когда же наконец кончится эта тягостная, мучительная ночь?..

Монах упал коленями на холодный каменный пол.

– Господи, помоги мне! – молил он. – Будь снисходителен к моей слабости! Пусть демон оставит меня в покое?

Анжелика села на край его постели, от непонятного ей самой страха у нее пересохло во рту. Ей на память пришли слова, которые не раз встречались в рассказах кормильцы, – ночь наваждений. Вот она, ночь наваждении! Казалось, что-то давящее, невыносимое было разлито в самом воздухе, это душило ее, наводило на нее ужас.

Наконец, разорвав глубокую тишину монастыря, в ночи раздался тонкий звон колокола.

До создания императором Дома инвалидов старым солдатам некуда было деваться, и они находили пристанище в монастырях, которые служили им как бы богадельней. Вот откуда падение нравов.

Брат Жан поднялся с пола. По вискам у него текли струйки пота, словно он только что выдержал изнуряющую рукопашную схватку.

– Вот и к заутрене звонят, – сказал он. – Заря еще не занялась, но я должен идти с братьями в часовню. Если хотите, оставайтесь здесь. Когда рассветет, я приду за вами.

– Нет, мне страшно, – проговорила Анжелика, с трудом удерживаясь, чтобы, не вцепиться в сутану своего покровителя. – А я могу пойти с вами в часовню? Я тоже помолюсь.

– Пожалуйста, дитя мое.

И он добавил с печальной улыбкой:

– В былые времена никому бы в голову не пришло отправиться к заутрене с девочкой, но теперь в этих стенах можно встретить столь необычные лица, что уже ничему не удивляешься. Поэтому-то я привел вас к себе, у меня вы были в большей безопасности, чем в сарае.

Помолчав, он сказал очень серьезно:

– Лика, могу ли я Вас просить, чтобы, когда Вы вернетесь домой, вы никому не рассказывали о том, что видели здесь?

– Обещаю вам, – сказала она, подняв на него свои ясные глаза.

Они вышли в коридор, где с приближением рассвета на стенах из древних камней, казалось, выступила холодная роса.

– А для чего в вашей двери окошко? – спросила Анжелика.

– Когда-то мы были орденом отшельников. Монахи выходили из своих келий только для богослужения, а во время поста даже это запрещалось. Послушники ставили еду в эти оконца. А теперь, дитя мое, помолчите, старайтесь держаться как можно незаметнее. Я буду вам весьма благодарен.

Мимо них проходили монахи в капюшонах, постукивая четками и бормоча молитвы.

Лика забилась в угол часовни и попыталась молиться, но монотонное пение и запах горящих свечей усыпили ее.

Когда она проснулась, часовня была уже пуста, и лишь легкие струйки дыма от погашенных свечей и ароматичных палочек поднимались к темным сводам.

Лика вышла на улицу. Вставало солнце, блики небесного купола стали почти не различимы. черепичные крыши стали цвета желто-фиолетовыми. В саду около каменной статуи святого ворковали голуби. Лика лениво потянулась и зевнула. И подумала, не приснилось ли ей все это…

Брат Ансельм, человек добрый, но удивительно медлительный, завёл свою повозку лишь после обеда.

– Не волнуйтесь, ребятки, – весело успокаивал он детей, – я просто отодвигаю порку, которая вас ждет. Мы доберемся до вашей деревни только к ночи, все родители будут спать…

«Если только они не бегают по полям в поисках своих отпрысков», – подумала Лика. Она была недовольна собой. Ей казалось, что за последние несколько часов она вдруг повзрослела.

«Никогда больше я не буду выкидывать подобных глупостей», – твердо, но с какой-то грустью сказала она себе.

Брат Ансельм из уважения к благородному происхождению Лики посадил ее в кабину рядом с собой, а мальчишки забрались в кузов.

– Ну-у-у, пошел, красавец! Не заглохни, хороший мой! – распевал монах, выворачивая руль.

Но старый паровой двигатель не торопился набирать обороты. Наступил уже вечер, а они все еще ползли по дороге.

Внезапно котёл выдал большие клубы пара и повозка замерла.

– Всё, приехали – давление упало. Пойдём к отстойнику наберём воды, – брат Ансельм вылез из кабины и побрёл по тропинке, которая вилась вверх. Лике захотелось немного размяться, и она пошла рядом с ним. Она с удивлением смотрела по сторонам: она никогда не бывала здесь, хотя они находились в нескольких километрах от Монтелу. Тропинка вела по склону какой-то осыпи, напоминавшей заброшенный карьер.

Приглядевшись внимательнее, Анжелика действительно заметила развалины, каких-то строений.

Она была босиком и то и дело спотыкалась о куски почерневшего шлака.

– Какая странная пемза, – сказала она, подобрав тяжелый пористый камень, о который ушибла ногу.

– Здесь был свинцовый рудник предтечей, – объяснил монах. – В старинных рукописях он упоминается потому что там будто бы добывали и серебро. Лет десять назад пробовали было возобновить разработку, остатки нескольких печей и свидетельствуют об этой попытке.

Девочка слушала с интересом.

– И этот тяжелый пористый камень и есть та руда, из которой добывали свинец?

Брат Ансельм заговорил с видом знатока:

– Да что Вы! Руда – это большие рыжие глыбы. Говорят, что из нее получают еще мышьяковые яды. Не трогайте руками эти камни! Лучше я сейчас найду вам серебристые кубики, они, правда, очень хрупкие, но зато вы можете их потрогать.

Монах несколько минут что-то искал вокруг, потом подозвал Анжелику и показал ей в расщелине скалы черные кристаллы. Когда он поцарапал один из них, поверхность кристалла заблестела, как серебро.

– Так это же чистое серебро! – воскликнула Анжелика, и проявляя практический ум, спросила:

– А почему никто его не собирает? Ведь серебро, должно быть, стоит больших денег, и можно будет хотя бы уплатить налоги?

– Все это не так просто, как кажется, дорогая барышня. Во-первых, не все то серебро, что блестит, и то, что вы видите, – это всего-навсего вид свинцовой руды. Но и она содержит серебро, хотя извлечь его из руды очень сложно: почти никто не знает, как это делается. Говорят, будто к этой руде примешивают уголь и смолу, делают из этой смеси нечто вроде лепешек, которые расплавляют в горне на очень сильном огне. И получают в конце концов слиток свинца. Некогда расплавленным свинцом из котлов вашего замка поливали врагов. А уж добыча серебра – дело ученых алхимиков, я в этом не очень-то разбираюсь.

– Вы сказали, брат Ансельм, из «вашего замка». Почему именно из нашего?

– Вот тебе и раз! Да просто потому, что этот заброшенный участок земли принадлежит вам, хотя и отделен от основных ваших земель владениями маркиза Плесси.

– Мой отец никогда не говорил о нем…

– Участок маленький, узкий, ничего на нем не растет. На что он вашему отцу?

– А свинец, а серебро?

– Ерунда! Можно не сомневаться, рудник давно истощен. Да и вообще, все, что я вам рассказал, я узнал от одного монаха, помешанного на разных камешках и старинных книгах по черной магии. Я подозреваю, он был немножко не в своем уме.

Недолго провозившись с котлом, путники тронулись. К счастью, ночь выдалась лунная. В Монтелу дети попали только под утро. Они узнали, что со вчерашнего дня крестьяне прочесывают Ньельский лес, но нашли лишь колдунью, которая на поляне собирала целебные травы, обвинили ее в том, что это она украла их детей, и без долгих слов вздернули на ветке каштана.

– Ты понимаешь или нет, – говорил Раймон Лике, – сколько беспокойства и хлопот причинили мне все вы, и ты в особенности?..

Разговор этот происходил через несколько дней после их побега. Лика, прогуливаясь, шла по тропинке через овраг и повстречала своего брата. Он сидел на пне и что-то писал.

– У нас проблемы??

– Нет, дело идет на лад. Я как раз возвращаюсь от Молина. Видишь ли, Лика, после твоего безрассудного бегства в лес Фантина убедила нас, меня и твою сестру, что дальше воспитывать тебя здесь, в замке, невозможно. Тебя надо поместить в женский лицей. И вот я решился на шаг, весьма унизительный для меня, шаг, которого раньше я хотел избежать любой ценой. Я поехал к Молину и попросил его дать вперед некоторую сумму денег, благо он предлагал мне их для устройства наших семейных дел.

Он говорил тихим, печальным голосом, словно что-то надломилось в нем, словно случилась беда куда горше, чем смерть отца или отъезд старшего сына.

– Бедный брат, – прошептала Лика.

– Но все это не так-то просто, – продолжал Раймон. – Просить милостыню у простолюдина тяжело уже само по себе. Но меня беспокоит другое: я никак не могу понять, что у этого Молина на уме. Давая ссуду, он поставил мне весьма странные условия.

– Какие же?

Раймон задумчиво посмотрел на сестру и провел своей мозолистой ладонью по ее чудесным темно-золотистым кудрям.

– Как странно… Мне легче довериться тебе, чем твоей старшей сестре. Ты сумасбродка, дикарка, но мне кажется, что уже сейчас ты способна все понять. Конечно, я подозревал, что Молин рассчитывает как следует нажиться на этой затее с красной плесенью, но я не совсем понимал, почему он обратился именно ко мне, а не к кому-нибудь из местных барышников. Теперь же я понял: для него важно, что я дворянин. Он сам сегодня сказал мне: он рассчитывает, что я при помощи своих связей или родственников добьюсь от суперинтенданта финансов освобождения от таможенной пошлины, а так же гарантированного права сбывать лично четверть полученного продукта, когда кончится война.

– Да это же великолепно! – восторженно воскликнула Анжелика. – Как хитро все задумано! С одной стороны Молин – простолюдин, но человек ловкий, с другой – ты, дворянин…

– И не ловкий, – улыбнулся Раймон.

– Нет, просто мы не привыкли заниматься такими делами. Всем занимался отец. Зато у нас связи и титулы. Ты добьешься успеха. А что вы будете делать с остальными?

– Их получит право закупать в Пуатье по рыночным ценам военное интендантство. Сейчас война непонятно кого и с кем, но одно точно: цены на пойло растут как и спрос.

– Выходит, все предусмотрено. Молин – человек дальновидный. Может, вам следует повидаться с маркизом Плесси и даже написать герцогу? Хотя я слышала, что все эти сеньоры скоро приедут в наши края, они ведь снова занялись своей, как её… революцией.

– Да, действительно, об этом поговаривают, – недовольно пробормотал Раймон. – Во всяком случае, поздравлять меня еще рано. Приедут ли эти вельможи или нет, еще не известно, как, впрочем, и то, захотят ли они мне помочь. Да, я еще не рассказал тебе самого удивительного.

– Чего?

– Молин настаивает, чтобы я возобновил добычу свинца на нашем заброшенном руднике, – задумчиво вздохнул брат. – Иногда мне кажется, что Молин просто не в своем уме, хотя, надо признаться, я не вполне разбираюсь в этих мудреных делах… если, впрочем, это настоящие дела. Короче говоря, он попросил меня ходатайствовать перед императором о восстановлении привилегии моих предков добывать свинец и серебро на этом руднике. Помнишь заброшенный рудник около Волу? – спросил Раймон, увидев, что Лика унеслась куда-то мыслями.

Лика молча кивнула.

– Интересно бы знать, что этот чертов Молин собирается извлечь из наших старых камней?.. По-видимому, оборудование рудника будет заказано от моего имени, но на деньги Молина. Мы заключим с ним тайное соглашение, по которому он получает рудник в аренду на десять лет и берет на себя все-расходы, связанные с моей земельной собственностью и разработкой рудника. Я же в свою очередь должен добиться от суперинтенданта, чтобы четверть добываемого металла тоже освободили от обложения налогом и дали те же гарантии на вывоз его за пределы Луны. Все это представляется мне несколько сложным, – заключил брат и встал.

Когда он поднимался, в его кошельке звякнули золотые экю, которые он только что получил от Молина, и приятный этот звон подбодрил его.

– Постарайся забыть все, что я рассказал тебе, и займись своим гардеробом. На сей раз решено: ты отправляешься в лицей, чего бы нам это ни стоило.

Итак, Лика начала собираться в дорогу. Однако за несколько дней до отъезда одно происшествие чуть не изменило её судьбу.

Брат позвал к себе Лику и критически осмотрел сестру, которая за последние месяцы сильно вытянулась и теперь ходила с чистыми руками, аккуратно причесанная. По всеобщему мнению, Лика наконец-то образумилась.

– Ну что ж, ничего, – словно про себя пробормотал он и сказал:

– Представьте себе, маркиз дю Плесси только что прибыл в замок со всеми чадами и домочадцами – с маркизой, сыном, пажами, слугами и псарней. У них – именитый гость, принц Конде со своей свитой. Я столкнулся там с ними, маркиз подозвал меня, справился о вас, и знаете, о чем попросил? Привезти к нему Лику, чтобы она заменила одну из фрейлин маркизы. Маркизе пришлось оставить в Астрограде почти всех девушек, которые ее причесывают, развлекают. Она очень взбудоражена приездом принца Конде, и ей, она уверяет, просто необходимы в помощь миловидные девушки.

– А почему Лику, а не меня? – с вызовом воскликнула Орта.

– Потому что он сказал «миловидные», – без обиняков отрезал Раймон.

– Однако ведь маркиз нашел, что у меня тонкий ум.

– А маркиза желает видеть вокруг себя хорошенькие мордочки.

– Это уж слишком! – воскликнула Орта и бросилась к сестре с явным намерением исцарапать ей лицо.

Но Лика, предвидя маневр сестры, проворно увернулась. С бьющимся сердцем поднялась она в большую комнату, где жила теперь только вдвоем с Мэд. В окно она кликнула мальчика-слугу и приказала ему принести ведро воды и таз.

Она тщательно вымылась и долго расчесывала щеткой свои прекрасные волосы, которые ниспадали ей на плечи шелковистой пелериной. Фантина поднялась к ней и принесла самое лучшее платье из тех, что Лике сшили для лицея. Лика восторгалась им, хотя было оно довольно тусклого, серого цвета. Но зато оно сшито из новой материи, специально купленной у известного суконщика в Ниоре, и его оживляет белый воротник! Это было ее первое длинное платье. Надевая его, она даже пританцовывала от радости. Толстая Фантина в умилении сложила ладони.

– Маленькая моя Лика, да тебя там примут за взрослую девушку. Может, тебе сделать настоящую прическу?

Но Лика отказалась. Женское чутье подсказало ей, что не следует скрывать под пудрой свое единственное украшение.

Она села в старый отцовский мобиль и вместе с братом отправилась в замок Плесси.

Замок пробудился от своего зачарованного сна. Паромобиль оставили Молина, шли по главной аллее, навстречу им неслась музыка. На лужайках резвились длинноногие борзые и маленькие грифоны. Сеньоры в локонах и дамы в переливающихся всеми цветами радуги платьях прогуливались по аллеям. Некоторые из них с удивлением поглядывали на жалкого дворянчика в темной одежде из грубого сукна и девочку-подростка в платье монастырской воспитанницы.

– Одета нелепо, но хорошенькая, – заметила одна из дам, обмахиваясь веером.

«Уж не обо мне ли они говорят? – подумала Лика. – Но чем же нелепо она одета?» – Лика внимательнее оглядела яркие, роскошные туалеты, украшенные кружевами, и ее серое платье вдруг показалось ей неуместным здесь.

Раймон не разделял смущения сестры и был горд ею. Все его мысли были поглощены предстоящим разговором, о котором он собирался просить маркиза Плесси. Добиться отмены налога на четверть красной плесени и четверть добытого свинца для такого знатного родом дворянина наверняка не составит труда. Но обнищавший дворянин понимал лишь одно: живя вдали от двора, он стал похож на простого работягу, и сейчас все эти господа в напудренных локонах, с благовонным дыханием, с их жеманной болтовней ошеломили его. Да, помнится, раньше всячески подчеркивались простота и суровость нравов. Разве не сам император, шокированный слишком большим декольте у юной красавицы из Пуатье, без всяких церемоний плюнул в этот нескромный… и соблазнительный вырез? Раймон читал об этом, но теперь, не имея навыков общения при дворе, растерялся.

С невысокого помоста доносились нежные, пленительные звуки – там сидели музыканты с гобоями, скрипками и флейтами. В большой зеркальной зале под совершенно другую, оглушающюю музыку танцевала молодежь. Лика подумала, что, может, среди танцующих находится и ее кузен Филипп.

– Ну, как вам моя племяшка? – спросил маркиз Плесси, приглашая Лику войти.

. – Если ее приодеть, она будет просто божественна. Душенька, сядьте на этот табурет, чтобы мы могли налюбоваться вами в свое удовольствие.

– Дорогой маркиз, я хотел бы неотлагательно побеседовать с вами о важных делах.

Маркиз изумленно поднял брови на Раймона.

– Вот как? Я вас слушаю.

– Простите, но это сугубо приватный разговор.

Маркиз Плесси бросил на присутствующих покорный взгляд, в котором, однако, сквозила насмешка.

– Прекрасно! Прекрасно. Коли так, пройдемте ко мне в кабинет. Сударыни, извините нас… Мы скоро вернемся.

Лика осталась одна на своем табурете под перекрестными взглядами окружавших ее дам. Она постепенно справилась с овладевшим ею поначалу мучительным волнением. Теперь она уже ясно различала лица вокруг. Большинство дам были ей незнакомы, но рядом с маркизой она увидела очень красивую женщину, которую узнала по белоснежной, с перламутровым отливом шее.

«Графиня де Ришвиль», – вспомнила Лика.

Глядя на расшитое золотом с усеянной бриллиантами шемизеткой платье графини, Анжелика особенно ясно почувствовала, насколько уродливо ее серое платье. Все дамы сверкали с ног до головы. На поясе у них болтались разные безделушки: зеркальца, черепаховые гребни, бонбоньерки, часики. Нет, она, Лика, никогда не будет одета так роскошно. Никогда не сумеет так высокомерно смотреть, разговаривать таким тоненьким и кокетливым голоском, точно во рту у тебя леденец.

– Дорогая, – пропищала одна из дам, – у нее же прелестные волосы, но они не знали настоящего ухода.

– А грудь для пятнадцати лет чересчур мала.

– Но, милая моя, ей только-только тринадцать.

– Если вы желаете знать мое мнение, Анриетта, то прямо скажу вам: ее уже не обтесать!

«Что я пёс, выставленный на продажу, что ли?» – думала Анжелика. Она была так поражена, что даже не слишком оскорбилась.

– Как хотите, но у нее зеленые глаза, – воскликнула графиня де Ришвиль, – а зеленые глаза, как и изумруд, приносят несчастье!

– Это же такой необычный цвет, – возразила другая дама.

– Но они лишены обаяния. Посмотрите, какой холодный взгляд у этой девочки. Нет, право, я не терплю зеленые глаза.

«Неужели они обесценят единственное мое богатство – волосы и глаза?» – думала девочка.

– Конечно, сударыня, – неожиданно сказала она вслух, – спору нет, голубые глаза настоятеля Ньельского аббатства нежнее… и приносят вам счастье, – тише добавила она.

Наступила мертвая тишина. Несколько дам прыснули со смеху, но тут же замолкли. Все растерянно переглядывались, словно не веря, что такие слова смогла произнести эта сидевшая с невозмутимым видом девочка.

Краска залила лицо и даже шею графини де Ришвиль.

– Да я же ее знаю! – воскликнула она, но тут же от досады прикусила губу.

Все в изумлении уставились на Лику. Маркиза Плесси, славившаяся своим злоязычием, снова прикрыла лицо веером, скрывая насмешливую улыбку. Но теперь уже она прятала ее от соседки.

– Филипп! Филипп! – позвала она, чтобы выйти из неловкого положения. – Где мой сын? Будьте так добры, пригласите сюда полковника.

И когда шестнадцатилетний полковник космического десанта явился, маркиза сказала:

– Филипп, эта твоя кузина Сансе. Проводи ее к танцам. В обществе молодых людей ей будет веселее, чем с нами.

Не дожидаясь приглашения кузена, Лика встала. Сердце ее отчаянно заколотилось, и она обозлилась на себя за это. Юный сеньор смотрел на мать с нескрываемым возмущением. «Как, – казалось, говорил он, – как осмеливаетесь вы навязывать мне так дурно одетую девчонку!»

Но, видимо, по выражению лиц находящихся в гостиной дам он понял, что здесь произошла какая-то неловкость, и, протянув Лике руку, процедил сквозь зубы:

– Идемте, кузина.

Она вложила в его открытую ладонь свои маленькие пальчики, о красоте которых она даже не подозревала. Филипп молча довел ее до входа в галерею, где пажам и молодым сеньорам его возраста было разрешено резвиться в свое удовольствие.

– Расступитесь! Расступитесь! – неожиданно крикнул юный маркиз. – Друзья, представляю вам мою кузину, баронессу Унылого платья!

Раздался дружный хохот, их окружили молодые люди. Пажи были в туфлях на высоких каблуках, в коротких до колен штанах с буфами, из-под которых смешно торчали длинные и тощие ноги, и все они показались Анжелике похожими на цапель.

«В общем-то, я в своем унылом платье выгляжу не смешнее, чем они с этими тыквами вокруг бедер», – подумала Анжелика.

Она бы, пожалуй, охотно поступилась своим самолюбием, лишь бы побыть еще рядом с Филиппом, но один из подростков спросил ее:

– Вы умеете танцевать, мадемуазель?

– Немного.

– Правда?

– Слухом и чувством ритма не обделена.

– Ха-ха-ха! Филипп, что за птицу ты нам привел? А ну-ка, мессиры, давайте тянуть жребий! Кто будет танцевать с этой пастушкой?

Анжелика выдернула свою руку из руки Филиппа и бросилась прочь.

Она прошла через большие залы, где сновали слуги и толпились сеньоры, через холл с мозаичным полом, где на бархатных подстилках спали собаки. Она искала брата, изо всех сил удерживая слезы. Все это пустяки! Надо забыть об этом, как о нелепом, кошмарном сне. Перепелке не следует вылетать из своей чащи. Вспомнив наставления Фантины, к которым она все же прислушивалась, Анжелика твердила про себя, что наказана поделом, что незачем было из пустого тщеславия соблазняться лестным, на первый взгляд, предложением маркизы Плесси.

Наконец она услышала пронзительный голос маркиза, доносившийся из маленькой комнаты, расположенной в стороне от других.

– Ничего подобного! Ничего подобного! Мой бедный друг, вы совершенно не в курсе дела, – сокрушенным тоном говорил маркиз. – Вы напрасно воображаете, что нам, дворянам легко, – а у нас столько расходов! – легко получить льготы. К тому же ни я, ни принц Конде не в состоянии освободить вас от налогов. И знаете, я не поручусь, что, занимаясь такого рода делами, которые – простите мою откровенность – сильно смахивают на торговлю, вы не унижаете своего звания дворянина.

– Торговля это или нет, но мне надо жить, – отрезал Раймон твердым голосом, что весьма обрадовало Лику.

– Скажу Вам больше по секрету. Герцогиня де Монпансье – жаль Вы не знаете вы знаете эту высокую шумную девицу, – ярая сторонница реформ. Год назад она уже сражалась на стороне бунтовщиков. И теперь снова рвется в бой. Моя жена обожает ее, и та платит ей тем же. Но на сей раз я не допущу, чтобы мы с Алисой оказались в разных лагерях. Перепоясаться красным шарфом вроде бы не так уж страшно, если подобные разногласия не приведут к другим разногласиям между супругами. Вообще Алиса просто в силу своего характера вечно восстает против чего-нибудь, за что-нибудь борется. Против лент на чулках и за ленты на портупеях, против челки и за открытый лоб и тому подобное. Словом, оригиналка. Сейчас она против императрицы, ибо та сказала, что пастилки, которые употребляет моя жена, чтобы освежить рот, напоминают слабительные таблетки. Ничто не заставит Алису вернуться ко двору. Короче говоря, если моя жена не желает следовать за мной, придется мне последовать за ней. У меня есть маленькая слабость я нахожу, что моя жена весьма пикантна, обладает даром любви, и это мне по душе… А в общем, революция – премилая игра…

– Но… но неужели хотите сказать, что и мессир де Тюренн… тоже? – растерянно пробормотал Арман де Сансе.

– Подумаешь, мессир де Тюренн! Мессир де Тюренн! Он такой же, как и все. Тоже не любит, когда недооценивают его заслуги. Он просил, чтобы ему пожаловали Седан. Ему отказали. Как и следовало ожидать, он разгневался. Даже ходят слухи, что он уже принял предложения испанского короля. Принц Конде – тот более осмотрителен. Он не сделает такого шага, пока не получит известий от своей сестры герцогини де Лонгвиль, которая отправилась вместе с принцессой Конде поднимать на борьбу Нормандию. Надо вам сказать, что здесь находится герцогиня де Бофор, к чарам которой неравнодушен наш великий герой… Поэтому на сей раз он не так уж рвется в бой. И вы его, конечно, извините, когда увидите эту богиню… у нее такая нежная кожа, дорогой мой…

Анжелика, которая стояла, прислонясь к стене, заметила издали, как Раймон достал огромный платок и вытер влажный лоб.

«Ничего он не добьется, – подумала она, и у нее сжалось сердце. – Что им до наших ферм и нашего свинца с серебром?»

Сердце ее разрывалось.

Лика обошла замок и оказалась у той стены, на которую она когда-то не раз залезала, чтобы полюбоваться сокровищами волшебной комнаты. Здесь было пустынно, потому что даже парочки, не боявшиеся вечернего тумана, какого-то особенно промозглого в этот осенний день, предпочитали прогуливаться по лужайкам перед замком.

Привычным движением Лика скинула туфли и, несмотря на свое длинное платье, проворно залезла на карниз второго этажа. Уже совсем стемнело, и вряд ли кто-нибудь, проходя мимо, мог заметить девочку, тем более что она укрылась в тени башенки, украшавшей правое крыло замка.

Окно комнаты оказалось открытым. Анжелика заглянула туда. В комнате золотистым огоньком горел ночник, и Анжелика поняла, что наконец-то здесь кто-то живет. Сейчас, при свете ночника, прекрасная мебель и ковры казались еще таинственнее. Словно снежинки, поблескивали перламутровые инкрустации на шифоньерке красного дерева.

Лика взглянула в ту сторону, где стояла высокая кровать.

На кровати, среди скомканных простынь со свисавшими на пол кружевами, белели два обнаженных тела. Они так крепко сжимали друг друга в объятиях, что сначала Лика подумала, что это борются подростки, два бесстыдных драчливых пажа, и только потом она сообразила, что перед нею мужчина и женщина.

Темные локоны мужчины закрывали лицо женщины, а своим длинным телом он, казалось, хотел совсем расплющить ее. Однако мужчина двигался медленно и ритмично, с каким-то сладострастным упорством, и в колеблющемся свете ночника видно было, как напрягались все его великолепные мускулы.

Полумрак скрывал женщину – Лика различила лишь согнутую тонкую ногу, прижатую к бедру мужчины, грудь под мужской ладонью да белую руку, которая порхала легко, словно бабочка, почти машинально лаская мужское тело, а потом вдруг, расслабленная, падала, свисая с постели, и до Лики доносился глубокий стон.