Текст книги "Волчье племя"

Автор книги: Олег Поддубный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Олег ПОДДУБНЫЙ
ВОЛЧЬЕ ПЛЕМЯ

Часть 1
ТРОЯНСКИЙ КОНЬ

Глава 1

Полковник внутренних войск МВД Шторм сидел за рабочим столом в своем кабинете и уныло разглядывал билет лотереи «Спортлото», который он заполнил несколько минут назад.

Алексей Николаевич думал о том, что все это пустая трата денег и времени и в очередной раз ему ничего не выиграть… Ему очень хотелось разбогатеть, но честным путем. Встав из-за стола, Шторм подошел к окну и принялся разглядывать территорию лагеря строгого режима, начальником которой он был уже пять лет.

– Три тысячи уголовников у меня на попечении, – пробубнил он себе под нос, – приблизительно десятая часть из них – настоящие криминальные таланты, которые знают, как добывать деньги, и могут это делать без особых усилий, а я не имею права этим воспользоваться… Поистине близок локоть, да не укусишь…

Он еще раз с грустью посмотрел на билет и, положив его в правый карман кителя, направился к двери. Выйдя из ДПНК (дежурного пункта надзорного контроля за заключенными), он столкнулся с двумя прапорщиками, конвоировавшими в ПКТ (помещение камерного типа) крупного лагерного авторитета…

При появлении начальника прапорщики отдали честь, а вор в законе по кличке Золотой только оскалился иронически и отвернулся.

И опять начальник лагеря поймал себя на мысли, что подсознательно завидует этому матерому преступнику, его безграничной власти над уголовным миром… Проводив взглядом конвой, Шторм неторопливо направился к шлюзам (так называют контрольно-пропускной пункт не только заключенные, но и работники лагеря).

Миновав их, он вышел к поджидавшей его служебной машине и, взгромоздившись на заднее сиденье, приказал шоферу ехать к ближайшему киоску «Роспечати». Ранние осенние сумерки вступали в свои права, и полковник с тоской смотрел на зажигающиеся огоньки поселка Горское, что находится на границе Красноярского края и Иркутской области на реке Подкаменная Тунгуска. Места эти гиблые не только потому, что они таежные и болотные, но еще и потому, что любой человек, независимо от того, заключенный он или нет, попадая сюда, начинает остро ощущать заброшенность здешних поселений: на весь поселок одна школа, один детский сад, больница, киоск «Роспечати»…

Шторм нащупал в кармане кителя лотерейный билет и снова вспомнил Золотого, его ухмылочку… Вора вели на шесть месяцев в помещение камерного типа, а у него был вид счастливого человека. Полковник прекрасно понимал, что у этого крупного авторитета, посади его даже за семь замков, в камере всегда будут водка или коньяк, отменная закуска – все то, что ему, свободному человеку, не говоря уже о его чине и социальном статусе, не всегда приходилось пробовать на воле. В этот момент начальник лагеря со всей остротой ощутил свою мизерность… Он засунул руку в карман и с отвращением сжал лотерейный билет.

Через пятнадцать минут голос шофера вывел его из задумчивого оцепенения:

– Алексей Николаевич, похоже, на дороге авария! Вон сколько народу… Не успеем до закрытия киоска!

– Да черт с ним! – равнодушно махнул рукой Шторм. Ему была уже отвратительна мысль о киоске «Роспечати», куда он ехал сдать заполненный лотерейный билет.

Дорога перед въездом в поселок была перекрыта милицейскими постами, и водитель, повернув вправо, остановил машину на обочине за несколько метров до постового милиционера.

– Может, я узнаю, что там случилось, Алексей Николаевич? – предложил водитель.

– Да, Сережа, узнай, – вздохнул полковник, – долго ли нам здесь торчать?..

Водитель быстро вылез из машины и направился к столпившимся людям. Однако Шторм решил не дожидаться возвращения шофера и сам пошел узнать, что случилось. Неторопливым, степенным шагом, как и подобает людям его ранга, он подошел к постовому милиционеру.

– Что там произошло? – спросил он, отдавая честь вялым движением руки. – Надолго эта катавасия?

Увидев перед собой полковника, сержант машинально вытянулся, но тут же расслабился, обратив внимание на цвет его формы. Он понял, что перед ним не его начальство, и просто ответил:

– Опять волки двух человек загрызли, товарищ полковник! А надолго ли эта процедура затянется, вы лучше у нашего начальника спросите… Вон он, в центре толпы крутится, – указал он полосатым жезлом.

Поблагодарив сержанта, полковник пошел к толпе. Услышанное удивило его и вытеснило из головы прежние мысли. И в самом деле, в последние месяцы в поселке, да и вокруг него по окрестным лесам, имели место странные нападения волков на людей. Уже насчитывалось более десятка жертв, но почему-то никто из жителей поселка и охотников, выходивших в тайгу на отстрел диких животных, не видел волков-людоедов. Единственным свидетельством преступлений зверей были их следы, оставленные на снегу. Никаких других доказательств ни у жителей, ни у следственных органов прокуратуры не было. Странно было еще и то обстоятельство, что дикие животные не нападали на домашний скот, свободно разгуливавший в дневное время вокруг поселка, и это порождало массу невероятных домыслов среди жителей поселка и окрестных деревень.

Протиснувшись сквозь толпу, Шторм оказался возле двух изуродованных трупов, над которыми склонились несколько сотрудников следственной группы из прокуратуры. В одном из них он узнал своего давнего знакомого как по работе, так и по совместным охотничьим выездам за дичью в тайгу старшего следователя прокуратуры Смольникова.

– Что, Петр Алексеевич, опять в очередной раз"? – вместо приветствия сказал он из-за спины старшего следователя, но тут же осекся, увидев окровавленные и выеденные лица трупов. Полковника передернуло, и он отпрянул назад. – Вот черт!.. Как их разделали! – выругался он.

– Так черт жрать не станет, – спокойно заметил Смольников, выпрямляясь во весь рост. – Добрый вечер, Алексей Николаевич, – поприветствовал он Шторма, протянув ему руку для рукопожатия. – У трупов налицо следы волчьих клыков! Вон сколько следов вокруг, – обвел он рукой площадку, оцепленную милицейским патрулем.

– Все-таки волки, – сокрушенно покачал головой полковник, – а я думал, это выдумки поселковских бабушек.

– Да уж какие тут выдумки! – махнул рукой Смольников. – Ни днем ни ночью уже не спим, отрабатываем разные версии, но все усилия сводятся к нулю!

– Почему?

Смольников безысходно пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

– В интересах следствия, Алексей Николаевич, не имею права распространяться… Вы же знаете!

– Ну мне-то можно. – В голосе Шторма промелькнула обида. – —Я ведь не простой соглядатай с улицы! Честное слово, Петр Алексеевич, вы обижаете меня! Сколько дел в моем учреждении вместе раскрутили, а здесь…

– Да не хотел я вас обидеть, Алексей Николаевич, – оправдывающимся тоном заговорил Смольников, – просто я вправду не знаю, что можно сказать о наших разработанных версиях… Вы же сами охотник и знаете, что в этих окрестностях волков – раз-два и обчелся, а здесь их целая стая орудует!.. За два месяца одиннадцать трупов, и пять из них найдены в поселке! Уж и охотников снарядили для их поимки, и все равно тупик! Словно они сквозь землю провалились: никто их не видел и не слышал! – Он скривил губы в иронической усмешке и добавил:

– Может, это и впрямь оборотни, каких в триллерах показывают, а мы тут голову ломаем! Вон они как их!.. От головы до ног! – посмотрел он уныло на два изъеденных мертвых тела.

Трупы и в самом деле выглядели ужасающе: от лиц ничего не осталось, кроме костных выступов черепа из кровавого месива; туловища выпотрошены, и их содержимое съедено вместе с половыми органами.

Из толпы доносились крики негодования в адрес милиции, которая не может защитить жителей поселка и окрестных деревень от нападения животных.., да и не только животных, но и обычных хулиганов. Однако занятые своей работой следователи оперативной группы никакого внимания на толпу не обращали.

Следя за работой оперативников и разглядывая тела погибших, Шторм прикидывал в уме, какие животные могли так изувечить этих несчастных. Он давно занимался охотой, с того самого времени, как стал начальником лагеря…

Вообще в этих местах чуть ли не каждый второй житель – охотник… Про себя полковник сразу отметил, что волки так близко от жилья, да еще на дороге, вряд ли осмелились бы пожирать свою добычу. К тому же стояла глубокая осень, когда все хищники, выражаясь языком охотников, «жируют», то есть они не голодны и у них нет необходимости нападать на людей.

– Да, – задумчиво протянул Шторм, – и в самом деле весьма странно…

– Странно, – как эхо повторил Смольников, – я бы сказал…

– А откуда у вас такая уверенность, что это волки? – бесцеремонно перебил его полковник. – Ведь вы тоже охотник, Петр Алексеевич, и по опыту знаете, что эти зверюги вблизи поселка навряд ли пожирали бы свои жертвы, а взвалили бы их на себя и отнесли в лес… Там они и поужинали бы!

– В этом-то вся и загвоздка! – развел руками Смольников. – По характеру нападения напоминает рысь, а то, как выедены лицо и внутренности, очень похоже на кабана.., а следы на снегу волчьи! Вот и разберись, что перед нами за мистика! – шлепнул он себя руками по бокам. – Ну, что там у вас? – спросил он подошедшего к нему сотрудника.

– Следы отсюда идут только в одном направлении, – отрапортовал тот, – на северо-запад к реке Вишпе! У ее берега на чернотропе они теряются, и собаки не берут след!

– Опять не берут след?! – вскрикнул Смольников, не сдержав досады. – Вот еще одна оказия: собаки не берут след!,. Как это назвать?! – посмотрел он вопросительно на Шторма.

Тот вместо ответа растерянно пожал плечами.

– Вот и для меня это кромешный мрак, – проговорил следователь прокуратуры, глядя на изуродованные трупы, – и ни одна служебная собака не может взять их след, когда они выходят на чернотроп… Чем это объяснить, а, Алексей Николаевич? – поднял он глаза на полковника.

Но вместо ответа тот снова пожал плечами.

– Не знаете… И я не знаю, – тяжело вздохнул Смольников. – А жители поселка и окрестных деревень уже беснуются от того, что мы не можем защитить их от этих оборотней! – Он повернулся к сотруднику и спросил:

– Много следов до чернотропа?

– След одного волка, – так же четко отрапортовал милиционер.

– Не может быть! – сделал резкий выдох Шторм.

– Может, – бросил Смольников. – Я сначала, Алексей Николаевич, тоже удивлялся, но сейчас уже привык. Везде вокруг жертв множество следов, и по характеру нападения на них ясно, что действует стая, но от них в лес идет след только одного волка, причем, откуда он приходит к своим жертвам, совершенно непонятно, – округлил глаза следователь. – Я разговаривал с зоологами и лучшими специалистами-охотоведами, и никто еще мне не дал вразумительного ответа!.. Хотя ответ на этот вопрос я должен найти сам, – добавил он после небольшой паузы.

– Интересно! – заметил полковник.

– Мне тоже интересно, – резюмировал Смольников, – но еще интересней было бы разобраться во всем этом!.. Но, увы, я пока в полной растерянности, – сказал он, выпятив нижнюю губу.

Смольников и в самом деле пребывал в растерянности. По его распоряжению оперативные группы с самыми лучшими охотниками и обученными служебными собаками прочесывали тайгу на многие километры вокруг, но все затраченные усилия были напрасны. Волчьи следы виднелись только на снегу, и даже самый близорукий следопыт в этом случае мог бы обойтись без служебных собак, но там, где снег заканчивался, заканчивались и следы! А на черной земле даже самые лучшие из обученных ищеек были бессильны: они путались, шарахались в стороны и кружили на месте, приводя оперативников и охотников в полное уныние.

Еще одно обстоятельство ставило следователей в тупик: следы с места уничтожения жертвы тянулись по снегу только до первого места открытой земли, затем на многие километры вокруг они на снегу не появлялись, хотя попытки оперативников и охотников отыскать их не прекращались.

– И что же вы все-таки об этом думаете, Петр Алексеевич? – как-то неловко спросил Шторм.

– Я даже не знаю, что и думать, – устало усмехнулся Смольников. – Ей-богу, мне в последнее время иногда кажется, что все эти жертвы – просто обман зрения и что вокруг меня и моей следственной группы происходят какие-то сказочные чудеса… Ничего себе чудеса, правда? – показал он пальцем на истерзанные трупы. – Я сейчас, наверное, похож на сумасшедшего?

– После того что я от вас услышал, немудрено так выглядеть, – смущенно ответил полковник. – Но могу вас заверить, Петр Алексеевич, что я тоже отчетливо вижу перед собой трупы и толпа вокруг нас также видит их… Так что это никакая не мистика, а самая настоящая реальность! И признаюсь честно, когда в моем учреждении вверенные мне уголовники совершают нечто подобное, – жестом он показал на трупы, – у меня бывает вид не лучше вашего…

Он вспомнил, как «шестерки» Золотого на промзоне в гальваническом цехе убили вольнонаемного, принятого на работу на должность производственного наблюдателя, и разделали его тело. Те останки, что не удалось съесть, находчивые заключенные выбросили в огромные гальванические ванны, заполненные азотной и серной кислотой… Несколько суток оперативники и инспектора режимной части лагеря вели поиск пропавшего мастера, и лишь по чистой случайности удалось установить истину: на глаза одному из оперативников, когда он в очередной раз вел обследование гальванических цехов, попались четыре маленькие пуговицы, плававшие в огромной емкости с азотной кислотой. После того как их выловили из ванны, выяснилось, что они с рубашки вольнонаемного мастера и не расплавились только потому, что оказались пластмассовыми. Все останки и одежду убитого кислота растворила без следа, так что родным и близким его даже нечего было хоронить. Оперативники не без труда, но установили личность убийц-людоедов. И, вспоминая их ухмылочки, полковник почувствовал, как по его спине пополз неприятный морозец.

Внезапно перед его глазами мелькнула язвительная, издевательская ухмылочка Золотого, и его передернуло. «Что-то одинаково волчье у всех них!» – пронеслось у него в голове.

– Может быть, мои оперативники смогут вам чем-то помочь, Петр Алексеевич? – придя в себя от воспоминаний, спросил он у Смольникова.

– Даже не знаю, – дернул уголком губ следователь.

– Ну, если надумаете, то милости прошу! – сказал полковник.

Увидев в толпе переминающегося с ноги на ногу водителя, он попрощался со Смольниковым и неторопливо стал пробираться сквозь плотное кольцо людей к служебной машине, оставленной на обочине дороги.

* * *

Золотой после встречи с начальником лагеря разнервничался. Внешне он продолжал сохранять спокойствие, но едва уловимая дрожь в его руках выдавала волнение. Прикуривая сигарету, перед тем как войти в ПКТ, он даже выронил спички.

– Успокойся, Золотой, – язвительно усмехнулся один из прапорщиков, конвоировавших заключенного, – отдохнешь полгодика под навесом, а там, глядишь, тебя опять на «открытую» зону выпустят. Выйдешь отдохнувший, посвежевший…

– Побледневший, как чахоточник! – смеясь, добавил другой.

У Золотого на губах тут же появилась недобрая ухмылочка.

– Я обязательно доставлю вам такое удовольствие, – немедленно парировал он. – И если я начну харкать кровью, то первый плевок, как только выйду из камеры, будет в ваши румяные морды, и тогда через полгода они тоже станут нежно-молочного цвета, а за вами будет тянуться по следу кровавая мокрота, которую вы будете отрыгивать из легких!

Веселье мгновенно покинуло прапорщиков.

– Смотри-ка, мы ему перекур сделали на свежем воздухе, а он такой черной неблагодарностью нам отвечает, – скривил губы старший конвоя и, отвесив по спине Золотого тяжелый удар, хрипло добавил:

– Топай в камеру, Золотой! Когда будешь курить среди четырех сырых стен, то, может быть, надумаешь относиться к нам поблагодарнее!

Ударившись о дверной косяк. Золотой развернулся, и в его глазах блеснула ненависть. Он хотел что-то сказать следовавшим за ним прапорщикам, но, как это обычно бывает у уголовных авторитетов, на его губах лишь появилась зловещая улыбка. Выпрямившись во весь рост, он молча проследовал к указанной ему камере.

На сегодня Золотому хватило неприятностей, и усугублять свое и без того тяжелое положение ему представлялось лишним. Со дня на день с воли через вольнонаемных рабочих ему должны были передать записку, где излагались последние условия его побега, и вот…

Зайдя в камеру, Золотой осмотрелся. По сторонам стояли двухъярусные металлические шконки. Ни на одной из них не было матрацев.

– Значит, я первый, – произнес он вслух после того, как кованая тяжелая дверь камеры с оглушительным грохотом закрылась за ним.

Мысленно он снова вернулся к судебной комиссии, которая всего полчаса назад определила ему наказание в шесть месяцев содержания в ПКТ за нарушение режимного распорядка лагеря. Обвинения, как показалось Золотому, были явно надуманными и, говоря на жаргоне, маслеными. Он прошел к шконке и тяжело опустился на нее, снова и снова прокручивая в голове детали обвинения. «Нет, не это заставило Шторма определить меня в каталажку, – думал вор в законе. – Ему стало известно о готовящемся побеге, и он, как и подобает хозяину, быстро нашел для меня стойло, из которого не то что бежать… Но кто же меня продал? – мелькнуло у него в голове. – Ведь никто в зоне, кроме одного человека, об этом не знал»…

И в самом деле, подготовка к побегу держалась Золотым в полном секрете. Никому из блатных он ничего не говорил. Подельники и братва с воли исключались полностью. Оставался только врач, через которого осуществлялась его связь с волей. Поразмыслив еще немного, Золотой пришел к окончательному выводу, что только он и никто другой посвятил администрацию лагеря в его намерения.

– Сомнений нет: это Тонкий, – произнес он вслух. – Не боится, паскуда, с огнем играть… Разберемся, – добавил он через мгновение.

Через час ему в камеру подсадили еще трех заключенных, также из воровского сословия, но авторитетом чуть пониже. Прервав свои размышления, Золотой поднялся со шконки и, поприветствовав прибывших, поинтересовался, за какие прегрешения их упекли в «крытку».

– Впереди зима, Золотой, – ответил за всех Лихач, долговязый вор в законе с двадцатилетним стажем отсидки. – Опять в лагере начнется голод, а кумовья боятся, что мы кипиш среди каторжан поднимем. Так сказать, принимают предупредительные меры. Всем нам состряпали липовые обвинительные заключения в нарушении режима…

Внезапно дверь камеры опять открылась, и вошел прапорщик. Молча осмотрев заключенных, он остановил взгляд на Золотом и жестом приказал ему следовать за ним. Вор неохотно повиновался и вышел из камеры в коридор. Его охватило предчувствие беды, и, глядя в бесстрастные глаза прапорщика, он пытался догадаться, что же еще могло произойти.

– Обернись, – приказал ему прапорщик, когда он уже приготовился протянуть руки для наручников. Осторожно обернувшись, чтобы избежать прямого удара в лицо, Золотой, к своему изумлению, увидел перед собой улыбающегося Тоцкого.

В лагере из-за острого дефицита медицинского персонала тот выполнял сразу несколько функций: по совместительству он являлся ветеринаром – лечил служебных собак, был фельдшером, наркологом и даже стоматологом.

Вспомнив о недавних своих подозрениях, Золотой скривил губы в злобной усмешке:

– На исповедь пришел, ветеринар?

У Тоцкого улыбка сменилась удивлением:

– Что с тобой, Золотой? Ты себя никак апостолом возомнил?

– А ты Иудой…

– Не понял, – поперхнулся ветеринар.

Прокашлявшись, он попросил прапорщика, чтобы тот оставил его с заключенным наедине.

– Ты о чем это, Золотой? – спросил он вора, когда прапорщик удалился.

– О том, что меня сюда, в эту конуру, на шесть месяцев определили! – выпалил Золотой. – Еще спрашиваешь, о чем это я!..

– Ax вон оно что! – усмехнулся Тонкий. – Ты правильно понял: это моих рук дело…

– Не боишься с огнем играть?! – сверкнул глазами Золотой. – Или тебе на жизнь наплевать?!

– Да ты не горячись, – снова расплылся в улыбке ветеринар. – А как же я, по-твоему, должен был поступить? Должен же я создать себе алиби!

– Какое еще алиби?!

– Убавь-ка голос на полтона ниже, – сказал Тоцкий, – и слушай меня внимательно.

Золотой осекся и, сжав губы, приготовился слушать.

– Все выдумки твоей братвы с воли – это полная галиматья. Ни через какую расконвойку и тем более комнату свиданий тебе бежать не удастся. Во-первых, на носу зима, и в лагере не за горами время, когда начнется голод, и каждый оперативник это прекрасно знает. Как тебе известно, дураков среди них нет. К комнате свиданий и расконвойке, где осуществляется львиная доля теневых передач, они тебя на пушечный выстрел не подпустят, потому что знают, как в зимнее время ваши собратья к лагерю тянутся. Как они провоцируют вас на голодовки и бунты, чтобы во время очередной потасовки сделать налет на комнату свиданий и помочь такому, как ты, бежать. – Тоцкий перевел дыхание.

– Это все, что ты хотел сказать? – воспользовался паузой Золотой.

– Нет, не все. Есть у меня еще и «во-вторых», и я пришел обговорить с тобой некоторые детали.

– Я слушаю.

– И правильно делаешь, что слушаешь.

Сейчас я уйду, и всем, кто тебя будет спрашивать, зачем я приходил, ты отвечай, что тебя проверяют на психологическое отклонение, называемое виктимоманией.

– Что это такое?

– Сейчас объясню, – кашлянул в кулак Тоцкий. – Это провоцирование окружающих тебя людей на отрицательные поступки… Именно так называется эта болезнь.

– Повтори еще раз – не запомнил, – попросил Золотой.

– Виктимомания, – повторил ветеринар. – Но своим сокамерникам об этом лучше не говори. Если спросят, ответь им, что ты так ничего и не понял, для чего я к тебе приходил…

Скажи: молоточком перед глазами поводил да по коленке постучал…

– Я сам знаю, что им сказать, – недовольно перебил Золотой. – Для чего все это?

– Для того, чтобы всех здешних контролеров ты провоцировал на мордобитие… Кстати, и сокамерников ты должен склонить к тому же.

– Зачем? – все больше недоумевал Золотой.

– Затем, что эта болезнь сейчас тщательно изучается не только медиками, но и юристами.

В наше время нет в России лагерей, которые не сидели бы на полуголодном пайке, и заключенные все больше заболевают этой болезнью, и того, кто попал под подозрение с таким диагнозом, вывозят в психоневрологический диспансер… А вот по дороге в диспансер я тебе гарантирую побег. Теперь ты меня понял?

После недолгой паузы Золотой закивал головой:

– Кажется, понял.

– Так «кажется» или все-таки понял?

– Понял! – твердо ответил Золотой.

– Ну вот и молодец, – вздохнул полной грудью Тоцкий. – Придется, правда, тебе несколько дней в синяках походить, но это не страшно, заживет…

В конце длинного коридора показалась фигура прапорщика, уверенной походкой направлявшегося к ним.

– А как долго.., то есть сколько дней я так должен драконить сокамеров и прапорщиков, чтобы они мне морду били? – торопливо спросил Золотой.

– Все, некогда, Золотой, – отрезал Тоцкий, видя быстрое приближение контролера, – недолго… Я постараюсь быстро убедить оперативников, что оставлять тебя в зоне опасно. – Он отвернулся и пошел к выходу из изолятора.

Золотой по команде контролера заложил руки за спину и вернулся в камеру.