Текст книги "Моя настоящая жизнь"

Автор книги: Олег Табаков

Активное участие приняли в субботнике наши новенькие: Петя, Слава, Лена, Света.

18 декабря… Спектакль «Прищучил» отменен, т. к. А. А. Вокач вызван на замену в т[еатр] «Современник». Зрители почти предупреждены. Для не предупрежденных – объявление о переносе спектакля с 18 на 28 декабря.

Нина Нижерадзе

26 декабря 1980 г.

Спектакль «Две стрелы» прошел нормально!

22.00 – собрание: О.П. говорил о том, что плохо играем, разобщены, трудно работать, не восстанавливается «Маугли» и т. д., и т. п.

Дальше – хотим работать вместе, должны выпустить за сезон «Журдена» и «Мельницу», составить расписание как минимум на полмесяца вперед.

После собрания – худсовет.

Дежурные: А. Гуляренко, С. Газаров

30 декабря 1980 г.

В 9 утра – разминка. Опять-таки не все были.

Днем О.П. проводил 1-е занятие с детьми.

Дежурные: А. Гуляренко, В. Никитин

2 января 1981 г.

Состоялось собрание… Самое главное, о чем говорили – это вопрос Веры… Достаточно ли ее для того, чтобы мы могли [быть вместе] и стоит ли нам собираться вместе дальше?..

…М. Шиманской был предъявлен ряд претензий по поводу ее неудовлетворенности художественным состоянием спектаклей, идущих у нас в студии… Она не доверяет О. П. Табакову, как художественному руководителю студии и как режиссеру.

…М. Овчинникова и Е. Майорова не могут сейчас ответить, пойдут они дальше со студией или нет…

…Были предъявлены замечания и требования А. Б. Дрознину, некоторые из них в довольно неуважительной форме…

Но прежде чем предъявлять кому-либо требования и замечания, надо иметь на это право. Старые слова, но их здесь не грех повторить. Еще и потому, что это один из выводов состоявшегося разговора.

Так как М. Шиманской было высказано сомнение по поводу идущих спектаклей в студии, то по предложению Табакова студия решила провести собрание на эту тему.

8 января 1981 г.

Общее собрание студии

Повестка дня:

Художественная состоятельность студии

О. П. Табаков: Чего стоит студия не на словах, а на деле, с точки зрения студийцев?..

Вопросы театральной практики не решаются общим собранием…

А. Дрознин-мл: Проблема не в том, каков худ. уровень сейчас, а в том, что делать дальше… Куда мы движемся?

Если мы можем играть спектакли на 4–5 человек, то спектакль всей студии – какая-то патология по организации подготовки к спектаклю.

…Мы должны поменять способ взаимоотношений с делом, друг с другом и со временем… Это организационные вопросы. Атмосфера в студии нездоровая…

А. Селивёрстов: Студийный застой сказывается на качестве спектаклей.

О. П. Табаков: [Причин для] беспокойства по части будущего репертуара не вижу. Главное, что взволновало – отсутствие самостоятельной работы: неготовность к репетициям, незнание текста, организационная неготовность.

Неоднократное требование самостоятельной работы постоянно игнорируется. Если нет времени и возможностей – надо перестроиться, т. е. отказаться от больших спектаклей… Работаем из рук вон плохо. Работать в таком состоянии я не желаю…

A. Н. Леонтьев: Сейчас – новая для всех фаза студии. Жить… сейчас труднее, чем всегда… Механически ничего не получится. Необходима эпоха «военного коммунизма». Необходимо обеспечить выполнение студийных требований.

B. Никитин: Студия превратилась не в место работы, а в место разговоров, приятного времяпрепровождения. А как только подходит к работе, то времени ни у кого не оказывается.

О. П. Табаков: Если [говорить] о работе, то надо перейти к новым взаимоотношениям с теми, кто не готов к работе. Приглашать новых людей.

В. Никитин: Какого черта снова отпускают людей сниматься, если нет времени на работу…

О. П. Табаков: Не надо заниматься демагогией. Работа почти не шла и когда не было съемок. Время надо отрывать от сна, от здоровья, от семьи и нести в студию.

А. Смоляков: Нельзя швыряться людьми… Можно потерять дело.

А. Б. Дрознин: Надо расставаться с людьми, которые выпадают из дела… За поступки надо платить, вплоть до ухода из студии. Иначе отказываюсь работать.

С. Газаров: «Студия – последнее, что есть у каждого», – почти все говорили [так] на «признании». Студия превратилась в место воспоминаний о былом. Вряд ли кто-нибудь относится серьезно к работе в своих театрах. И здесь несерьезно. Веры как таковой у нас нет… Нету того, из чего делается вера. Отношение к студии исчезло. В студию идем ради престижа… Доведение наказаний до конца приведет к тому, что мы перекосим половину людей… Студия добровольна!

А. Н. Леонтьев (к Шиманской): Надо ли продолжить разговор о твоих претензиях, начатый на прошлом собрании?

М. Шиманская: Своего мнения по поводу спектаклей я не изменила. Оставлять своих высказываний не собираюсь…

А. Б. Дрознин: Хочу понять позицию Шиманской относительно ее недоверия к художественному руководству. И [поднять вопрос] о целесообразности ее пребывания в студии.

А. Дрознин-мл.: Мне непонятна позиция Шиманской: [с одной стороны], «Для меня нет ничего, кроме студии», [с другой] – «Я вас (студийцев) не уважаю и не верю худруку и студии»…

(Высказываются все по очереди – мнения противоречивые.)

Е. Майорова: Были и есть люди, которые сомневались и сомневаются, но молчат, поэтому им ничего. А ей трудно, ее хотят выгнать. Я хочу, чтобы ее поняли. Мы грыземся, потому что хотим, чтобы было лучше.

О. П. Табаков: Марина не выполняет законов жизни студии. Речь идет не о словах на последнем собрании, а о жизни в студии, о ее вкладе в дело. Театр – дело жестокое, производящее отбор. Равенство может создать только работа. Каждому по труду. Голосовать не буду – Марина высказывалась против меня лично, моих взглядов.

А. Б. Дрознин тоже отказался от участия в голосовании.

Голосование: Большинством голосов Марина Шиманская отчислена из студии.

13 января 1981 г.

Праздновали старый Новый год!

В дружеской, теплой обстановке встречали до раннего утра.

[заметка на полях другой рукой: «едва ли не в последний раз»]

Нина

18 января 1981 г.

…Утром разминка, студийцев мало. 20.00 перестановка на «Прищучил». 17.00 занимались с детьми мастерством. Звонила Кузнецова. Всем – привет. Будет 22-го утром.

Нина

19 января 1981 г.

Утром 9.30 – движение. Народу очень мало. После сегодняшнего занятия А. Б. Дрознин отказался «студийно» заниматься вообще. Следующие занятия будут назначаться индивидуально на каждый день.

Отменилась реп[етиция] «Двух стрел» (вечерняя).

В 19.00 – спектакль «Прищучил».

Марина Овчинникова

31 января 1981 г.

Впервые Нина играла «Страсти по Варваре». Спектакль снова в репертуаре.

Дежурные: В. Никитину К. Панченко

2 февраля 1981 г.

Сегодня состоялся прогон с несколькими зрителями самостоятельной работы Панченко «Что случилось в зоопарке». Исполнители: Хомяков, Никитин. Идут репетиции «Пролетарской мельницы счастья»…

Дежурные: Л. Кузнецова, Г. Филимонов

8 февраля 1981 г.

12.00–14.00 – самостоятельная репетиция.

15.45 – курсовое собрание. Решали вопросы о степени… необходимости… «Маугли» и «Двух стрел»…

18.00 – репетиция «Мельницы», рядом в зале – занятие по речи «ребятишек».

Дежурные К. Панченко, В. Никитин [записано рукой Н. Нижерадзе]

10 февраля 1981 г.

Сегодня репетировалась «Пролетарская мельница счастья» и Олби (самостоятельная работа). В 22 ч. была перестановка на «Две стрелы».

Г. Филимонов

26 февраля 1981 г.

Спектакль «Две стрелы» прошел нормально.

После обсуждения и замечаний были розданы парижские подарки (спасибо Табакову О. П.).

Поздно вечером Панченко К. М. репетировал самостоятельную работу.

Дежурные: М. Овчинникова, И. Нефедов

1 марта 1981 г.

В. Никитин, Н. Нижерадзе, К. Панченко занимаются с детьми.

Спектаклей нет.

Дежурные: М. Хомяков, А. Селиверстов

4 марта 1981 г.

Днем были репетиции «Мельницы». Уже что-то намечается. Спектакль «Две стрелы» был в 19.30. Прошел удачно. Все остались довольны. «Шеф» гуляет по Бродвею…

Дежурные: Е. Курицына, А. Якубов

5 марта 1981 г.

… Сегодня у нас гости из Венгрии. Коллектив пантомимы.

Показали им отрывок из «Маугли», разговаривали, пили чай, пели песни. Всем было уютно. Сказали, что студия у нас как дом… и что ждут нас в гости. А пока мы их пригласили на спектакль. «Прищучил».

Дежурные: Л. Кузнецова, Г. Филимонов

5 апреля 1981 г.

В студии репетиция Олби. Занятия с «детьми» О. П. Табакова.

Дежурные: А. Марин, А. Смоляков

6 июня 1981 г.

В студии необходимо откачать воду. Не забудьте.

О. Табаков

[Р. S.] Буду 8.6, а затем с 23.6 в Москве.

7 июня 1981 г.

В студии без происшествий. Якубов и Чаплыгин репетируют.

Слава [Глушков]

8 июня 1981 г.

Молодцы, что репетировали! Жизнь идет…

О. Табаков

30 июня 1981 г.

 
…На пепелище возвратясь,
Наверняка подснежник обнаружишь.
Вот уж порадуешься всласть,
На пепелище возвратясь…
 

[А. Селивёрстов]

1 июля 1981 г.

Сегодня в студии произошла приятная встреча Леши С[еливёрстова], Ани Г[уляренко], Вити Н[икитина], Лены К[урицыной], Киры П[анченко], Андрея Борисовича Дрознина друг с другом. Мы друг по другу соскучились, и взаимным ласкам не было конца. Поработали, попили чаю, проветрили помещение.

[А. Селивёрстов]

16 июля 1981 г.

Вернулся с гастролей. Набираю заочный курс. Репетирую кино.

О. Табаков

5 августа 1981 г.

Прорублена дверь в соседний подвал. Теперь он наш. Завтра – уборка мусора.

Репетируем.

[А. Дрознин-мл.]

6–7 августа 1981 г.

Разбирали соседний со студией подвал. Вывозили грязь с 12.00 до 23.00.

Дрознин, Панченко, Лебедева, Хомяков, Нефедов, Селивёрстов (в порядке появления) грузили всю грязь из подвала в самосвалы.

Но грязи хватило бы на всех.

[К. Панченко]

12 августа 1981 г.

Привезли доски и компрессор. Селивёрстов и Панченко осваивают работу с отбойными молотками (рабочих нет).

А. Дрознин [мл]

Расчищали подвал. Трудно понять, что из этого будет. Интересно, что бы произошло, если бы не было нас.

[К. Панченко]

1 сентября 1981 г.

Студия провоняла дохлятиной. Источник вони локализовать и выявить не удалось. Вентилирую помещение.

Ох, не к добру это…

Репетируем.

А. Дрознин [мл]

5 сентября 1981 г.

 
Вот я и приехал.
А еще со мной… —
Познакомлю скоро
Со своей женой.
Вот я и приехал.
Здравствуйте, друзья!
Здравствуй, дочь Майора!
(Лена Майорова)
Здравствуй, студия!
Здравствуй, Витя с Мишей!
Здравствуй, Куликов!
Здравствуй, дохлый запах!
Здравствуй, Табаков!
Комнату направо
Я не расчищал —
Да простит нахала
Тот, кто не нахал.
Гуля Кузнецова!
Рад тебе вдвойне,
Так как не сурова
Ты при Дрозднине.
 

[А. Марин]

[Запись рукой А. Дрознина-младшего]: а это лишнее, я имею в виду «д».

9 сентября 1981 г.

…В подвале уже не воняет. Это обнадеживает.

[А. Дрознин-мл.]

15 сентября 1981 г.

За исключением выбывших в г. Киев т.т. Нижерадзе и Сарайкина, отсутствующего Смолякова (съемка) – остальные тов. собрались.

[А. Гуляренко]

17 сентября 1981 г.

Первый спектакль в новом сезоне – «Прищучил». Прошел не очень, трудно. Была делегация американских деятелей театра и кино.

[А. Дрознин-мл.]

20 октября 1981 г.

…Кто ночевал в студии в теплой комнате и не убрал постель? Свинство!

[А. Дрознин-мл.]

5 ноября 1981 г.

Братцы! Поимейте жалость к будущим историкам театра – делайте записи в журнале, а то откуда будут они брать сведения о Студии, когда мы все преставимся или впадем в совершенный маразм?..

В 19.00 был спектакль «История титулярного советника». В 22.00 прогон «Зоопарка» на зрителе.

Дежурные: К. Панченко, А. Дрознин [мл]

16 ноября 1981 г.

«Страсти по Варваре».

Хорошо! Гром рукоплесканий, зал битком, капельдинеры сбились с ног.

Интересно, а кто это сегодня так хорошо дежурил?

31 декабря 1981 г.

7.00 – разминка.

14.00 – репетиция Дрознина.

16.00 – прогон Дидро.

 
Как-то утром, в час рассветный,
К двери подойдя заветной,
Я привычно ключ нашарил
И запоры отворил.
Свет включая по дороге,
Весь подвал пройдя в итоге,
Что-то где-то переставил
И чегой-то загрустил.
 
 
Было время – в этом зале
Представления давали,
О проблемах говорили,
Спорили до хрипоты.
Репетировались пьесы,
Сталкивались интересы,
Чай да сахар изводили,
Добивались чистоты,
 
 
Расходились ближе к ночи,
Поутру, продравши очи,
Шли в театры и на съемки,
Собирались на прогон…
Но со временем забылось,
Как мечталось и творилось,
И угас, затих в потемках
Старых кубков дружный звон…
 

[А. Куликов]

1 января 1982 г.

[Собрание студии]

М. Овчинникова: Работать хочу, желаю, могу. Но нужна новая кровь – спектакли, пьесы. Идущий репертуар изжил себя. Нужны новые идеи. Не согласна с моноспектаклями. Хочу работать коллективно.

А. Дрознин-мл.: …Пока не будет выявлена основная творческая задача студии, работа не возникнет. Хочу работать, но для чего-то…

К. Панченко: Необходима художественная программа. Существование в настоящем качестве не нужно. Спектакли развалились. Нет отличия от других театров.

Е. Майорова: Согласна с Кирой и Андреем. В данный момент не тянет в студию. Идущие спектакли интересуют меня только из-за [моих] ролей.

Я. Наркевич: Спектакли играть надо! Репетировать их – надо… Надежды все мои связаны с этой студией. Творческий подход, работа с актерами, выбор спектаклей, режиссура О. П. Табакова для меня важнее всех, кого я видел и с кем сталкивался. Все его поступки вызывают у меня только уважение и веру. Я актер, и хочу быть больше творчески занятым в студии, а не административно. Согласен с Якубовым – надо честнее к делу относиться. Согласен с Кириллом – надо обговорить словами, как называется наш бог, которому мы поклоняемся.

А. Гуляренко: …Очень запуталась! Ничего не понимаю! Что – мы? Куда – мы? Зачем – мы?

С. Газаров: Спектакли должны идти все – и большие, и маленькие. Главное, чтобы были хорошие. Необходимо возобновить «Маугли» и Островского.

Я. Нефедов: Хочу работать, играть, репетировать новые спектакли, пьесы. В работе – жизнь студии.

Выслушав всех, Олег Павлович снял с себя обязанности руководителя студии, объявив о роспуске студии.

Студия молодых актеров в 1 час ночи 2 января 1982 года прекратила существование…

22 января 1982 г.

Все мы – уже никто без студии. Все мы отравлены ею. Она нам необходима. Она наш воздух и наша жизнь. Какими бы мы ни были. Хорошие и плохие, чистые и грязные, имеющие где-то успех и совсем не имеющие ничего. Единожды предав дело, мы будем платить потом всю жизнь, мы уже платим за это. Нас осталось так мало, но мы и в этом количестве не смогли удержаться. Нас никто не просил, не умолял – мы сами легко и просто согласились на этот путь, точно так же, как теперь просто поняли, что зашли в тупик…

[А. Марин]

Грустно…

[А. Дрознин-мл.]

11 февраля 1982 г.

…Вчера в ящике нашел записку: «Когда же вы играть-то будете, ребята?» Без подписи. Неплохо бы организовать конкурс на лучший ответ. Я лично не знаю, что ответить, разве что «Сам дурак!» Или грубовато?

[А. Дрознин-мл.]

18 февраля 1982 г.

… Днем и вечером что-то репетируется. Не … ренессанс ли грядет?

[А. Дрознин-мл.]

9 марта 1982 г.

…Дамы первого актерского курса под руководством О. П. Табакова просят сделать запись в журнале: «Они вымыли пол». Это правда…

А. Дрознин-младший

16 мая 1982 г.

Приехал Шендерович, прочитал журнал, и ему захотелось обратно.

[В. Шендерович]

8 июля 1982 г.

Начало жизни нового курса 1982 г. О. П. Табакова. Вот и началась НАША ИСТОРИЯ!

[без подписи]

Наиболее стоящее из того, чего я достиг в профессии до сего момента, делалось в моменты наивысшего напряжения, когда «смешивались в кучу кони, люди», когда подготовка премьеры спектакля происходила на фоне неотложных киносъемок, радиозаписей, а также пленарных заседаний неизвестно чего, где я назначался «непременным членом президиума»… Когда кто-нибудь говорит: «Надо сосредоточиться на чем-то одном, долбить, долбить, долбить, и только тогда чего-нибудь добьешься», – я знаю, что это ложь или, как минимум, часть правды. Потому что на самом деле этот человек плохо знает свои возможности, или, к сожалению, не очень любознателен. Не один раз я лично имел возможность удостовериться, как напряжение моих духовных и физических сил справлялось с любым объемом работы.

Когда случается, что перечень дел будущего дня настолько велик, что на их реализацию требуется, по крайней мере, неделя, я поступаю просто: решаю проблемы по мере их поступления. Самое смешное, что, руководствуясь этим принципом, успеваешь сделать все. Если я – мужик, то мне и надлежит выполнять взятые на себя обязательства. Но что удивительно: будучи сложенными воедино, эти обязательства, как ни странно, не только не ослабляют моих возможностей, а увеличивают их, причем и морально, и физически. Я оглядываюсь назад, на результаты своей работы, и мне кажется, что пахал не один, а трое, а иногда и больше. О чем это говорит? О том, что хребет здоровый. Может везти большую поклажу. А давай еще положим? – везет. А еще добавим? – везет! А еще?.. Тут дело не в количественном объеме груза, который ты передвигаешь между двумя точками, а в напряжении духа, ибо он-то как раз и позволяет справляться с все большими и большими профессиональными и физическими нагрузками.

Восстанавливаюсь я всегда исключительно сном. Если сравнивать мою способность восстанавливаться с аналогичной способностью некоторых моих коллег, то мое восстановление происходит значительно быстрее и полноценнее, нежели у подобных мне. И даже при большем объеме сна, который подобные мне осваивают. Это лишь свидетельство о том, что я, как индивидуум, создан для того, чтобы работать, а не для того, чтобы спать. Стало быть, сплю я ровно столько, чтобы у меня появился импульс к следующей работе.

Это – моя саморазвивающаяся или самозатачивающаяся схема. Возможно, она стала таковой потому, что профессию я выбрал оптимально.

Недоброжелатель, взглянув на выписку из моей трудовой книжки, сказал бы: «О, сколько он раз переходил от одного дела к другому!» А человек лояльный расценил бы это как мою многократно повторенную попытку начать заново.

Самое трудное в нашей профессии – отринуть инерцию предыдущего успеха, если таковой наличествует. Почему же я так поступал? Наверное, это можно объяснить легкомыслием, в достаточной мере свойственным мне, но все же главная причина – желание разрушить собственный стереотип, как ни суконно это звучит.

Итак, в 86-м году я стал не только художественным руководителем театра-студии на Чаплыгина, но и ректором Школы-студии МХАТ.

«Штудия»

«Штудия», как называл ее Владимир Иванович Немирович-Данченко с оттенком славянизма, замышлялась отцами-основателями, как экспериментальная база для подготовки будущих актеров Художественного театра. Поэтому и уровень обучения всем предметам сразу был установлен высокий, университетский.

На протяжении 50–70-х годов в Школе преподавали выдающиеся личности – великие актеры Художественного театра В. О. Топорков, П. В. Массальский, А. К. Тарасова, А. Н. Грибов, С. П. Блинников, B. П. Марков, А. М. Комиссаров, А. М. Карев, потом – О. Н. Ефремов, В. К. Монюков, Е. Н. Морес, C. С. Пилявская, Н. П. Алексеев, ставший ректором после смерти В. 3. Радомысленского. И наряду с ними – известные культурологи и театроведы А. С. Поль, Б. Н. Симолин, Л. В. Крестова, А. А. Белкин, А. Д. Синявский и, конечно, В. Я. Виленкин. Присутствие таких педагогов, последовательно и увлеченно умножающих славу Школы-студии, в основном и определяло уровень притязаний этого учебного заведения.

Мое участие в делах Школы началось поневоле.

Я всегда был очень занятым, а в то же время достаточно свободолюбивым и экономически независимым человеком. В 85-м году, когда Ефремов предложил мне набрать новый курс в Школе-студии, у меня было особенно много дел и во МХАТе, где я играл в целом ряде спектаклей, и в подвале, где мои студенты-гитисовцы приступали к постановке дипломных работ. Тем не менее Олегу Николаевичу удалось убедить меня в необходимости моего прихода в Школу-студию МХАТ. Перед Ефремовым тогда чрезвычайно остро встал вопрос обновления педагогического цеха Школы-студии. Кроме того, с моим приходом в Школу разрешалась проблема смещения нового ректора – ставленника Министерства культуры, до того работавшего то ли председателем местного комитета, то ли секретарем парткома. Чтобы убедить Министерство культуры в необходимости замены, требовалось предложить альтернативную кандидатуру – фигуру известную и весомую. Этой фигурой Ефремов решил сделать меня.

Скажу честно: я начинал работать по принуждению. У меня не было никакой внутренней потребности заниматься этим достаточно нелегким и хлопотным делом. Но вот продолжаю работать по любви. Не будь этого, не стал бы я тратить свое довольно дорогое время на эти бесконечные, именно бесконечные заботы.

Так список моих обязательных дел пополнился двумя новыми главами: первая – работа на курсе набора 85-го года, где, в частности, учились Владимир Машков, Евгений Миронов, Марьяна Полтева и Ирина Алексимова, и вторая – ректорские обязанности, к исполнению которых я приступил в июле 86-го.

Первое и основное, что мне удалось сделать в новом качестве – сохранить золотое ядро педагогического коллектива. Старшие мастера, по состоянию здоровья не имевшие возможности работать так же объемно, как раньше, остались консультантами. Под их присмотром рождалась и вставала на ноги новая педагогическая поросль. Команда преподавателей сильно обновилась за эти пятнадцать лет. Наши сегодняшние мастера и на актерском, и на постановочном факультетах в своем подавляющем большинстве – выпускники Школы-студии прошлых лет. Последовательность взращивания Школой собственных педагогов из поколения в поколение, несомненно, свидетельствует о ее «генетическом здоровье», о правильности и гармоничности ее развития.

Немаловажно и то, что Школа-студия МХАТ не сменила вывески. Едва ли не единственная из всех театральных вузов. Я с удивлением обнаружил, что бывшие театральные училища теперь стали называть себя «институтами» и даже «академиями». А Школа-студия была, есть и будет оставаться Школой-студией при МХАТ имени А. П. Чехова. Не обсуждая, я только обращаю внимание на то, что смена аббревиатуры не всегда подкрепляется ростом качества «выпускаемой продукции». Можно называться как угодно, но тогда уж названиям надо соответствовать тому количеству звезд, которые нарисованы на фронтоне «гостиницы»…

Школа-студия, как небольшое государство, имеет все атрибуты государства «большого». Есть «Министерство иностранных дел», о котором я еще скажу, и есть специальный научно-исследовательский и издательский сектор.

Дело началось полвека назад, когда решили издавать труды Станиславского и Немировича-Данченко. За эти годы сектор стал одним их важнейших центров театральной мысли и издательского дела в России. Во времена свободы, когда прежние издательства, печатавшие книги о театре, практически исчезли, мы сами стали издавать книги. Вышел новый, действительно новый девятитомный Станиславский. Издали двухтомник «Художественный театр – сто лет», уникальную, как мне кажется, работу. И много иных книг. В секторе работают первые лица театроведческого цеха – Инна Натановна Соловьева, Ирина Николаевна Виноградская, много лет, до самой смерти в нем трудился и Виталий Яковлевич Виленкин.

Нередко, когда трудно выпустить ту или иную книгу, Анатолий Смелянский, который уже четырнадцать лет руководит всем этим процессом, приходит ко мне за помощью. Помогаю чем могу, потому как полагаю театральную литературу неотъемлемой частью общетеатрального дела (это я так по-ленински формулирую).

В реальности Школа-студия представляет собой маленький монастырь, за высокими стенами которого действуют свой устав, своя программа жизни, происходят свои беды и случаются свои достижения. Во имя работы наши студенты отказываются от значительной части жизненной суеты, по обыкновению вкалывая в Школе с девяти часов утра и до десяти часов вечера.

Чем же качественно отличается наше учебное заведение от аналогичных?

На мой взгляд, прежде всего тем, что мастер, набирающий студию в Школе-студии, в известной степени несет ответственность за диплом, который получает его выпускник. Документ, выданный Школой, – это не просто «корочки», а свидетельство высокого качества жестко отобранной продукции, за которую мастеру не стыдно. Скажем, в Щукинском училище студент за весь процесс обучения проходит через руки пятнадцати-двадцати педагогов, что преподносится, как некое достоинство. Но мне-то думается, что если рассматривать не антрепризный театр, а «театр-семью», как основу русского театра, то там – и в пору студенчества, и в пору работы на профессиональной сцене – должен быть человек, каждый день пекущийся обо всех сразу и о каждом отдельно. И это – традиционный, ставший привычным подход к делу Школы-студии МХАТ.

С самого начала моей работы в Школе-студии мне очень серьезно и последовательно стал помогать Михаил Андреевич Лобанов. Вместе мы ведем курс актерского мастерства.

Связка «Лобанов – Табаков» во многом обеспечивает устойчивость, или, я не раз употреблял это определение, психологическую остойчивость, задает здоровый тон внутришкольным отношениям. В художественных учреждениях весьма нередки случаи, когда двух остановившихся поговорить людей спрашивают: «Вы против кого дружите?» А мы с Лобановым делаем общее дело. Таким счастливым образом, найдя друг друга, мы продолжаем работать на протяжении уже пятнадцати лет. Сейчас в Школе-студии учится наш четвертый по счету курс – его мы выпустим в 2002 году.

Думаю, что во многом успешность работы Лобанова связана и с тем, что более интересного, более важного дела в жизни у него нет. В свое время он был одним из весьма перспективных актеров Художественного театра, но после раздела МХАТа оказался в театре, руководимом Т. В. Дорониной, довольно скоро ушел оттуда и остался не у дел.

Лобанов – человек театральный до «душевного дна». Он целиком и полностью вкладывается в ту работу, которую предлагает нам Школа-студия, являясь своего рода фундаментом, цементирующим наши усилия по воспитанию курса. У Миши нет семьи, и его семьей, его детьми становятся студенты. Он опекает их и как наседка, и как заботливый тренер, и просто как старший, заботясь не только об их духовном росте, но и о хлебе насущном. Нередко мы с ним поддерживаем «слабые физические силы» наших подопечных закупками продовольствия. Я упоминаю это отнюдь не для красного словца, а говорю о душевной потребности старших заботишься о младших. Они и поддержат в трудную минуту, а если собьешься с пути истинного, выдадут по первое число. К ним всегда можно прийти и с сомнениями, с вопросами, просто с житейскими бедами…

Конечно, у Школы-студии есть проблемы. Первая моя «головная боль» – отсутствие помещений, закрепленных за каждой студией (то есть за каждым курсом) в отдельности. На сегодня нам удалось оборудовать только один зал для курса А. Н. Леонтьева. Может быть, в первую очередь потому, что Авангард Николаевич – человек необычайной беспокойности и высокой требовательности. В его студии поддерживается редкая чистота и порядок – ведь ответственность за помещение несут сами студенты.

Помню волшебное чувство, сопутствовавшее превращению загаженного угольного склада в театральную студию на улице Чаплыгина, 1а. Заботясь о чистоте, студийцы приучались быть хозяевами в своем театре. В становлении актера воспитание ответственности имеет наиважнейшее значение.

Очень хочется обеспечить отдельными студиями все курсы двух наших факультетов. Большие надежды в этом смысле возлагаются на пятьсот квадратных метров надстройки, завершение строительства которой запланировано на 2001 год. Каждая стометровая студия будет оснащена современной звуко– и светотехникой: мы хотим дать в руки студентам некое малое театральное пространство, где за четыре года они смогут пройти путь от беспомощного детства до вполне ощутимой зрелости.

Соответствуя времени, изменяется и постановочный факультет Школы-студии МХАТ, где теперь готовят не только специалистов по сценическому оборудованию (так называемых заведующих театральными постановочными частями), художников по костюму, но и театральных менеджеров. У постановочного факультета появился свой современный компьютерный класс, подключенный к сети Интернет.

Довольно долго в Школе торжествовали тенденции разделения интересов постановочного и актерского факультетов. Существовала даже легенда, что «постановочный факультет не должен обслуживать факультет актерский», что «постановочный факультет – достаточно самоценная единица, которая…» Вместе с тем течение дел довело ситуацию до абсурда. Ведь Школа-студия задумывалась для того чтобы люди в процессе сотворчества, сотоварищества, сомыслия и содействия вместе росли, практически решая реальные театральные проблемы, которые ставит перед ними обучение театру. Ефим Леонидович Удлер, сегодняшний декан постановочного факультета, освещал наши дипломные спектакли 57-го года, помогая Вадиму Васильевичу Шверубовичу, сыну В. И. Качалова. Вадим Васильевич собственноручно ставил ширмы для «ночного» спектакля «Вечно живые». Так что оставалось лишь продолжать и развивать традиции.

Сейчас мы постепенно возвращаемся к этому способу совместного обучения. И я, и значительное число моих коллег считает, что это должно быть так. Думаю, если кто-то не захочет разделить эти взгляды, то он сможет пойти в другое учебное заведение и с успехом окончить его.

На сколько меня хватит? Господь ведает.

Но до той поры, пока я смогу приносить пользу Школе-студии, я буду работать. Сегодня эта «польза» заключается не только в моем педагогическом опыте, но и в «привлекательности» моей киновнешности, позволяющей общаться со многими российскими предпринимателями и финансовыми структурами, оказывающими денежную и материальную помощь нашему вузу.

Главным качественным изменением, произошедшим за последние годы в Школе-студии, является реальность опоры на собственные силы.

Вплотную соприкоснувшись с работой вуза, я обнаружил, что денег занятие педагогикой приносит оскорбительно мало – бывает, что некоторые преподаватели получают меньше студентов. А ведь наше образование элитарно. Работа педагогов театрального вуза представляет собой профессиональную деятельность очень высокого уровня. Чему должен научить ученика мастер в театральном вузе? Если сравнивать артиста с аккордеоном, овладение им профессией – это есть познание и левой, и правой своей клавиатуры. Добиваться от себя гармонии, уметь играть на себе, как на музыкальном инструменте, осознавая собственные эмоциональные возможности, – вот чему учат наши педагоги. Весь процесс пребывания студента в театральном вузе – это путь к себе, точнее, начало пути, направление которого задается его первым мастером…

Америка, Бостон. Целая команда педагогов из России: Алла Покровская, Адольф Шапиро, Анатолий Смелянский, Александр Попов, Михаил Горевой, Андрей Дрознин, Марина Зудина, Авангард Леонтьев, Михаил Лобанов.