Текст книги "Проблема SETI"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Про общего знакомого я, конечно, беззастенчиво вру, никаких общих знакомых у нас с главным редактором нет, но вроде бы мои слова производят некоторое впечатление. Секретарши начинают смотреть на меня несколько благосклонней.

– Да я, собственно, и не боюсь никаких упреков, – говорит та из них, которая, по-видимому, играет первую скрипку (с ней, собственно, я и веду диалог). – Мне что? Просто, повторяю, вам придется долго ждать. А в четыре у него совещание… А ровно в пять он уедет и больше в редакцию не вернется.

Я достаю «толстый» журнал и принимаюсь читать. Вернее, делаю вид, что читаю. Читать я, конечно, не в состоянии.

В этой приемной сидишь словно на каком-то пригорке – продуваемая всеми ветрами, простреливаемая всеми взглядами. Беспрестанно входят какие-то люди. Некоторые потопчутся возле секретарского стола, перекинутся с секретаршами словом—другим и выходят обратно. Другие проходят в начальственный кабинет. Иные из них – ничего не говоря секретаршам, ничего у них не спрашивая. То и дело раздаются телефонные звонки, слышатся распоряжения, передаваемые по селектору. Иногда дверь кабинета открывается, и на пороге появляется кто-либо из тех, кто при мне туда не входил. Насколько я понимаю, там уже происходит какое-то совещание. Или просто беседа. Чаще всего в дверном проеме возникает плотная приземистая фигура с депутатским флажком на лацкане. По каким-то неуловимым признакам, по безапелляционной интонации, с которой этот человек отдает секретаршам распоряжения (а распоряжения отдают, кроме него, и другие), я делаю для себя заключение, что это и есть главный редактор (спросить секретарей мне неловко, да я и уверена, что не ошибаюсь).

Проходит около часа. Наконец дверь распахивается широко, и из нее шумной толпой выходят человек десять. Главный редактор идет последним, как и подобает хозяину кабинета.

– Я буду через час, – бросает он секретаршам.

Тут-то я и преграждаю ему дорогу (краем глаза вижу, как «первая» секретарша закусывает губу).

– Извините, я хотела бы с вами поговорить. У меня минутное дело.

Главный колеблется. Вопросительно смотрит на секретарш.

Потом, возможно, вспомнив, что он, как и Торидзе, из того, вежливого поколения, не без галантности приглашает меня в кабинет.

– Я догоню вас, – говорит он остальным, вышедшим раньше его.

– У меня минутное дело, – повторяю я, когда мы усаживаемся с двух сторон такого же огромного, как у его зама, стола, причем мне приходится смотреть на него несколько снизу и сбоку. Собственно, в нем нет ничего такого, что могло бы наводить ужас, – чего они все так его боятся? Взгляд приветливый, доброжелательный… Я, как можно короче, объясняю, что за дело меня к нему привело, в чем заключается моя просьба. Он нажимает на кнопку:

– Попросите ко мне Торидзе и Рыбникова. Только срочно – меня внизу ждут люди.

Примерно через минуту появляются оба вызванных (можно, оказывается, и Рыбникова извлечь из его подполья – было бы желание). Маленький Торидзе шествует впереди, прямой, как статуя Будды (есть, кажется, такое литературное сравнение). Позади него понуро плетется Рыбников (куда только девался обычный его самоуверенный лоск!).

– Значит, так, – отчеканивает главный, обращаясь к вошедшим, – у меня к вам два вопроса… Только два! – он поднимает два пальца в виде латинской буквы V. Что за анкету вы собирались печатать в текущем номере? Это первый вопрос. И второй: почему изменились ваши планы? Кто из вас может мне ответить? Только прошу коротко и внятно – меня ждут люди.

Чуть подвигается вперед Торидзе:

– Отдел науки предложил анкету, касающуюся того, насколько эффективно осуществляется у нас популяризация науки… На примере одной области – поисков внеземных цивилизаций… У меня были сомнения, скажу вам откровенно: почему именно внеземные цивилизации? Почему мы не говорим о популяризации физики, химии, биологии? Психологии, наконец… Но мы посоветовались с секретариатом и решили; пусть будут внеземные цивилизации… В конце концов почему бы и нет? Люди интересуются…

– Так, ответ на первый вопрос ясен. Теперь второй.

– Почему изменились наши планы? Вы ведь сами распорядились поставить в этот номер рецензию на книгу Прокофьева…

– Так, ответ на второй вопрос совершенно неудовлетворителен. Я распорядился, ну и что? Объясните мне, бога ради, я этого никак не могу уразуметь – какая связь между этой анкетой и рецензией?

– Вы же понимаете: рецензию надо куда-то ставить… Надо чем-то жертвовать…

Лицо главного редактора изобразило такую гримасу, будто он только что целиком разжевал лимон.

– Послушайте, я вас умоляю – без демагогии. Я ведь вам сказал: меня люди ждут. Почему вы так любите все ваши промахи, все ваши глупости, все ваши… – он замялся, подыскивая слово похлестче, – все ваши ляпсусы – сваливать на главного редактора? Причем делаете это за моей спиной, втихомолку, объясняете посторонним людям, что это, мол, все проделки главного редактора. Они ведь уже успели вам растолковать, – обратился он неожиданно ко мне, – что это главный редактор – злыдень этакий – взял и снял анкету, составленную вашим мужем?

Я опустила глаза. Торидзе и Рыбников густо покраснели.

– Да я вижу, что растолковали… Между тем главный редактор ни сном ни духом не знает ни о какой анкете. Так вот, я вас еще раз настоятельно призываю, – он снова повернулся к Торидзе и Рыбникову, – имейте мужество брать на себя ответственность за принимаемые вами решения. – Он сделал ударение на словах «на себя» и «вами». – Вы не в детский садик ходите. Если надо печатать анкету – печатайте, не надо – не печатайте. Но не валите все на главного редактора, который ни о чем не подозревает.

Он помолчал, разминая пальцами сигарету.

– Тоже мне выдумали причину: главный редактор распорядился поставить рецензию. Тоже мне огромный материал, «кирпич». Каких-то сто – сто двадцать строк. Ах, как трудно найти для них место!

– Я не мог найти, Фрол Петрович… Тема специфическая – научная…

– Хорошо, я приеду с совещания и найду. Сделаю за вас эту работу. Только уговор: после этого вы постараетесь испытать чувство хотя бы некоторого стыда за то, что я делаю вместо вас вашу работу.

– Кроме того, я ведь уже сказал, Фрол Петрович, что я испытывал некоторые сомнения в целесообразности публикации этой анкеты…

– Вот! Вот где собака зарыта! – буквально завопил главный редактор. – Я же чувствую, в чем здесь дело. Они испытывают сомнения, но стесняются в этом признаться. Как же, ведь куда легче все свалить на ни в чем не повинного, ничего не подозревающего человека. Если вы испытываете сомнения, придите посоветуйтесь. Я постараюсь ваши сомнения развеять. Но не действуйте исподтишка, за моей спиной. Не оговаривайте меня напрасно перед посторонними людьми и не прячьтесь за мою спину в ваших… глупых делах. Когда надо – я сам вас спрячу. Но это – когда надо.

В общем так, – он снова обратился ко мне. – Давайте, как говорится, подведем итоги, подобьем бабки. Я прошу у вас прощения за безответственные действия наших товарищей, которые уже столь долгое время… морочат вам голову. Вам и вашему мужу. Вы теперь видите, что дело не в том, что я распорядился вместо анкеты напечатать некую рецензию, как вам, без сомнения, представили дело, а в том, что у наших товарищей существуют сомнения относительно целесообразности опубликования этой анкеты. Они должны были бы развеять свои сомнения по крайней мере неделю назад… Но они предпочли оттягивать это дело – с развеянием сомнений – елико возможно. И дотянули это до того момента, когда соответствующая газетная полоса скоро, наверное, будет подписываться в печать. А может быть, даже уже подписана… Она ведь подписана, не так ли? Ну, вот видите. Я не удивлюсь и в том случае, если эта полоса уже сдана под пресс. Она ведь сдана под пресс? Сдана… Ну, а я что говорю! Это стиль нашей работы. Одним словом, я еще раз прошу у вас прощения за всю эту мороку. К сожалению, и я вам не могу немедленно дать окончательный ответ: меня ждут товарищи. Я еду на совещание и беру с собой эту анкету. Дайте мне текст (Рыбников протянул ему гранку). Прочитаю как-нибудь на ходу или в машине (а что делать? я поставлен в такие условия). В общем, я появлюсь через час, и мы дадим вам окончательный ответ. Если хотите, подождите меня. Или можете позвонить – так, я думаю, будет еще проще.

Ну, нет, «позвоните» – как бы не так. Теперь меня отсюда с милицией не выпроводишь. Сказав секретарше: «Фрол Петрович просил меня подождать его» (она весьма удивлена всем происходящим, буквально сбита с толку), я снова располагаюсь в приемной на том же Стуле с тем же «толстым» журналом в руках. На этот раз я действительно читаю, успокоение снизошло на меня.

…Главный редактор появляется, как было обещано, через час. Какой-то понурый. Или мне это только кажется? Снова приглашает меня в кабинет.

– Видите ли, мы действительно не можем напечатать эту анкету. Не наше это, извините, собачье дело – внеземные цивилизации. Есть научно-популярные журналы – пусть они ими и занимаются…

Впервые мне предстоит говорить по существу дела. Отстаивать внеземные цивилизации, которые мне, как и ему, как и большинству здравомыслящих людей, откровенно говоря, до лампочки… Можно ли отстаивать? Можно ли с ним спорить? Разве вопрос уже не решен? Не их дело – и точка.

– Но ведь вы же печатаете статью академика Покровского…

– Гм… Статья Покровского?

Видно, он и о статье ничего не знает. Но ему неловко в этом признаваться: про анкету не знает, про статью не знает – ничего себе главный редактор! Выход из положения он находит мгновенно.

– Покровский – специалист, ему и карты в руки. А эту анкету мы адресуем дилетантам. Ну что они могут сказать о внеземных цивилизациях, посудите сами?

– Ответит тот, кому есть что сказать, кто думает о таких вещах. Кому сказать нечего, тот промолчит… К тому же из предисловия к анкете ясно следует, что вы собираетесь узнать: вы собираетесь узнать не просто мнения читателей, а то, насколько эффективно работают в этой области популяризаторы науки, достигают ли их труды читательских умов. Вполне солидная и благородная цель…

– А! – машет он рукой. – Это все шито белыми нитками… Это все наши умники придумали… Дураку ясно, что это фиговый листок. Ведь не взяли же они в качестве темы для анкеты, допустим, то, как распространяются знания о строении атомного ядра. Ясно, что тут весь интерес заключается во внеземных цивилизациях. Действительно, для определенной категории читателей сия материя весьма интересна. Но зачем все-таки тащить ее в газету? Разве у нас нет других тем, более важных, более насущных? Более земных, наконец. Ну, статья Покровского – ладно. Бог с ней. Академик и все такое прочее. Но для чего нам всю массу читателей звать в заоблачные дали? Ведь анкета – это активная форма работы с читателем. Это вам не просто прочел и забыл. Мы призываем человека поработать, перешерстить литературу, написать нам о своих мыслях. Так вот, в этой ли области надо нам сегодня активизировать читателя? Что, уже встала во весь рост задача отправлять комсомольские эшелоны куда-нибудь в район альфы Центавра, поднимать тамошнюю целину (я, разумеется, упрощаю дело, но вы, надеюсь, меня понимаете)?

Нет, на этом плацдарме мне не выиграть сражения. Не стоит даже пытаться. Это поле битвы для него привычно, для меня же оно действительно целина. Надо спешно переводить разговор в какое-то другое русло. Снова – в личное. Апеллировать к его человеческим чувствам.

– Фрол Петрович, я вам признаюсь честно: мне в общем-то наплевать на все эти цивилизации. Хоть бы их вовсе не было. Но вот ведь тут какое дело: мой муж буквально помешался на них. Знаете, есть такой тип человека – его хлебом не корми, дай только ему повозиться с различными сумасбродными идеями. Можете себе представить, что у нас за жизнь теперь… Я его всеми силами пытаюсь отвратить от этого странного увлечения… И что же? Следуют бесконечные ссоры, конфликты… Теперь он думает, что я специально прервала отпуск, поехала в Москву, чтобы помешать публикации этой анкеты (сам он сейчас на юге)… И если публикация действительно сорвется, в этом, разумеется, буду виновата я… В его глазах. И это будет конец. Последняя капля.

Странно: рассказывая главному редактору ту же самую историю, которую два часа назад я рассказывала Торидзе, – историю лишь наполовину, на треть правдивую, – я не испытываю ни малейшего желания плакать. Отчего это? Оттого, быть может, что история эта уже не так свежа, что уже выплаканы отпущенные на нее слезы? Нет, не в этом, наверное, дело. Я интуитивно ощущаю: человек, передо мной сидящий, совсем другого типа, нежели, допустим, Торидзе.

Я замечаю: в нем происходит какая-то внутренняя борьба. Легче всего ему сейчас сказать: «Ну, знаете ли, дорогая моя, я, конечно, всей душой вам сочувствую, но при чем здесь наша газета? У нее ведь миллион читателей! И пытаться решать через этот широковещательный печатный орган свои личные, свои семейные проблемы – это, знаете ли, непозволительная роскошь, независимо от того, о ком идет речь – о вас ли, обо мне или о ком-либо другом». Что-то в этом роде он вполне имеет право сказать. Но в том-то и дело, что он этого сказать не может. Я совершенно отчетливо ощущаю это. Больше всего на свете он боится прослыть этаким ограниченным тупорылым бюрократом. Даже не бюрократом, а этаким чересчур трезво и логически мыслящим сухарем, чуждым обычных человеческих слабостей и не умеющим прощать их другим.

И я, кажется, не ошибаюсь. По всему видно: он принял мою «свечу». Он явно перестраивается на «мой» лад. Глаза его теплеют и добреют.

– Послушайте, что вы за люди? – говорит он. – Я имею в виду ваше поколение. Просто какая-то загадка для меня. Вы ведь готовы в мгновение ока пожертвовать чем угодно – любовью, семьей, детьми – ради чего угодно – ради любого пустяка. Вот хотя бы моя дочь с мужем… Сидим как-то за ужином – заходит разговор о какой-то театральной студии, которая, – вы, наверное, слышали об этом – поставила спектакль в электричке. Представляете, электричка движется, а они прямо в вагоне разыгрывают действие. Ну, не только в вагоне, на станциях еще, мимо которых проезжают, на путях – тут зрители в окно смотрят… Мнения у нас разошлись… Дочь считает: это здорово, это великолепно! Зять же, напротив, убежден, что все это мура. И я с ним в общем-то согласен. Разве в этом заключается искусство?! Можно поставить спектакль в электричке, в поезде дальнего следования, в самолете, на космическом корабле, на подводной лодке… Или на крыше высотного дома, в подземном переходе через улицу Горького… Если бы все новаторство только в этом и состояло, следовало бы поручить ставить спектакли изобретателям – у них в этом отношении мысль бьет ключом. Я, конечно, не знаю, может быть, в этом железнодорожном спектакле и искусство имеет место – режиссура, актерская игра… Я его не смотрел. Но тогда для чего эта электричка? Не проще ли обойтись обычным помещением? Искусство само по себе необычайно мощное средство воздействия, чтобы еще «усиливать» его какими-то экстравагантными фокусами… Но не в этом дело. Как я уже сказал, мнения у нас разошлись. Казалось бы, дело житейское – поспорили и поспорили. Так нет же, на следующий день – что бы вы думали? – дочка моя хлоп заявление о разводе! Вот так-то. И никакие уговоры не помогли, никакие доводы (главный-то довод: у дочери уже своя дочь, моя внучка). Так и разошлись…

– По-видимому, это был только повод, – говорю я. – Тот спор за ужином. А причины для разрыва исподволь накапливались.

– Не знаю, не знаю. У нашего поколения каких только споров не было. И кроме споров, кое-что еще… Бараки на Магнитке… Окопы… Но не могу себе представить, чтобы из-за какого-то спора – хотя бы и в качестве повода – в жертву приносилась семья, многолетние отношения… Это что-то новое. Как говорил Пушкин: «Здравствуй, племя младое, незнакомое!» Так вот, не всегда только радость доставляет нам, старикам, встреча с вашим младым, незнакомым племенем… Хотя оно и не самое уже молодое. Подрастает еще моложе. Те уж вовсе – словно бы из этих самых внеземных цивилизаций…

Он помолчал немного.

– Ладно. Напечатаем вашу анкету. Возьму грех на душу… О-хо-хо, много уж этих грехов – жариться мне в преисподней… Может быть, спасет это вашу семью. Хотя, если от таких вещей зависит семейное благополучие… Следующим камнем преткновения может оказаться какой-нибудь спектакль на колесах – не дай вам бог, конечно.

Он нажал на клавишу селектора.

– Вахтанг Иванович!

– Я вас слушаю, Фрол Петрович.

– Поставьте эту анкету. А рецензию перенесите в следующий номер (раз уж вы для нее места не найдете). Только попросите секретариат проследить, чтобы она не валялась. Я повторяю: она должна быть напечатана в следующем – за вашим – номере. Вы меня слышите? А Прокофьеву я сам все объясню (я ведь ему уже обещал, что рецензия появится в ближайшем номере – вот вы меня каким… идиотом перед людьми выставляете!). Буду с юбилеем поздравлять и объясню.

– Не надо ничего объяснять, Фрол Петрович: я уже подыскал место для рецензии на другой полосе. Кое-что там подрежем и заверстаем ее.

– Хорошо. Сразу место нашлось, когда приспичило. «Подыскал». А то, видите ли, места у него нет.

Это уже главный мне говорит. Селектор выключен.

Я благодарю его. Прощаюсь. Когда прохожу через приемную, все, кто там сидит (а таких, помимо секретарш, еще человека три—четыре), провожают меня до дверей внимательными взорами.

…Никогда ты не узнаешь, Витенька, что я для тебя сделала.

* * *

Я всегда считала комической фигуру этакой деятельной женщины, пробивающей дорогу своему непутевому мужу, обеспечивающей ему жизненный успех. Помните Шурочку у Куприна в «Поединке»? То есть вообще-то эта фигура, конечно, трагическая. Но когда она натаскивает своего супруга перед поступлением в Академию генерального штаба – это совершенно комическая роль. Так вот, довольно неожиданно я сама в такую комическую роль втянулась. Успех с анкетой меня на это подвигнул и окрылил.

Я вдруг поняла, что могу еще кое-что сделать для Виктора. Собственно говоря, «пробить» анкету – это еще не значит пройти до конца по намеченному пути (вы помните мой девиз? – идти до конца!). Что такое анкета? Анкета – пустяк. Это как раз только начало.

В данном случае конечной целью может быть только одно – Астрофизический институт, единственное место, где этими самыми внеземными цивилизациями занимаются не любительски, не дилетантски, а профессионально.

Задача проста и конкретна: найти такого человека, который мог бы позвонить руководству института и попросил бы принять тебя и помочь тебе. Причем попросил бы не просто в качестве отбывания номера, а так, чтобы у этого самого руководства возникло горячее желание со всей первозданной чуткостью откликнуться на этот звонок. Знаете, ведь как бывает: сидит какой-нибудь дядя в своем кабинете и пишет резолюции разноцветными карандашами (для этого у него специально припасена коробка «Радуги», или там «Спартака», или «Кох-и-Нора»…). Ты к нему приходишь с какой-нибудь просьбой, изложенной в письменном виде. Он берет твое заявление и пишет на ней резолюцию. Самую что ни на есть благоприятную для тебя. Допустим – «Прошу рассмотреть». Или даже – «Прошу помочь», «Прошу оказать содействие». Но пишет он эту резолюцию, скажем, синим карандашом. А его подчиненные прекрасно знают, что синюю резолюцию исполнять не надо. Вот если бы была красная – тогда другое дело. Вы, может быть, скажете, что этот столоначальник поступает нечестно? Ну, отчего же! Ведь мы же не знаем, что у вас за просьба – может быть, ее действительно не следует выполнять. Но столоначальник – человек мягкий, ему трудно отказать вам прямо. Вот он и прибегает к этой маленькой хитрости. На мой взгляд – вполне невинной: в конце концов мягкость характера – не самое худшее человеческое качество.

Так вот, если вернуться к моему случаю, мне надо найти человека, который, во-первых, обладал бы каким-то весом в глазах астрофизического начальства, а во-вторых, – выдал бы ему, начальству, «красный», а не «синий» звонок.

Не буду утомлять читателя рассказом о том, к какому перебору вариантов мне пришлось прибегнуть. Скажу только, что, наверное, этот перебор был несравненно обширнее и замысловатее, нежели те, что встречаются в гроссмейстерских шахматных партиях. Кто-то с кем-то отдыхал в позапрошлом году в подмосковном санатории. Кто-то с кем-то еженедельно посещает финскую баню, то бишь сауну. Кто-то кому-то достает книги, а взамен получает продуктовые заказы. Чья-то машина неофициально прикреплена (на техобслуживание) к такой-то автобазе, где директором приятель такого-то. А этот – с этим, тот – с тем и т. д. и т. п. – просто давние добрые знакомые. Наконец я вычислила оптимальную цепочку и в одно прекрасное утро возникла в кабинете «астрофизического» зама по науке.

– Здравствуйте. Я Борисова Лидия Сергеевна. Вам обо мне должен был звонить Иван Павлович.

– Да-да, он звонил, как же, как же. Садитесь, пожалуйста.

По внешности «астрофизик» – этакий классический английский боцман. Ширококостый крепыш, голова растет почти из туловища. Широкая добродушная физиономия, окаймленная шотландской бородкой. Из-под водолазки (он меня встретил без пиджака, за что извинился) проступает тяжеловатая мускулатура атлета не первой уже молодости. Ему бы еще тельняшку и трубку в зубы… Впрочем, трубку он вскоре действительно закурил (испросив у меня на то разрешение), а тельняшку я мысленно представляла себе на протяжении всего нашего разговора.

– Лидия Сергеевна, Иван Павлович в общих чертах изложил мне вашу просьбу, но, откровенно говоря, я его не совсем понял, а переспрашивать, признаюсь, было неудобно (Иван Павлович, как вы знаете, человек занятой). Насколько я понимаю, ваш муж хотел бы работать в нашем институте, причем заниматься такой экзотической проблемой, как внеземные цивилизации Но, во-первых, мне не очень понятно, почему ваш супруг сам не принимает участие в этих переговорах, а во вторых, он ведь, насколько я понимаю, по своей специальности и по роду нынешней деятельности далек от этих сфер.

– Видите ли, мой муж, как бы это вам сказать несколько не от мира сего… Качество, по-видимому, весьма уместное для поиска внеземных цивилизаций… – От улыбки широкая физиономия моего собеседника становится еще шире. – Но, увы, мало способствующее устройству практических дел. Именно по этой причине у вас в кабинете сижу сейчас я, а не он. Что касается второго – он инженер, электронщик. Насколько я понимаю для поиска следов внеземного разума нужны и такого рода специалисты.

– Так он хотел бы заниматься научной работой или технической, инженерной?

– Вероятно, на первых порах он не сможет претендовать на научную работу – вы правы: по своей специальности он далек от этого. Но со временем… Он исполнен самых серьезных намерений. Он прямо-таки жаждет разобраться, существуют ли эти ВЦ или нет. И если существуют, установить с ними личный контакт. Так что со временем, я думаю, он мог бы себя найти и в науке.

– Установить с ВЦ личные контакты – весьма похвальное намерение. Единственное, о чем я должен вас – и через вас вашего мужа – предупредить: эта проблема – как у нас ее называют, проблема Эс-И-Ти-Дй – в данный момент считается не особенно перспективной. То есть ею занимаются некоторые… энтузиасты, наподобие вашего мужа (хотя и гораздо более подготовленные, по-видимому, чем он). Но они заняты в основном поиском не столько самих внеземных цивилизаций, сколько каких-то новых теоретических подходов к этим поискам. Дело, конечно, весьма увлекательное, но, на мой, быть может, несколько консервативный взгляд, не очень плодотворное. В конце концов в теории все мало-мальски существенное уже сказано. Дальше неизбежно начинаются повторы, пробуксовка на месте. Сегодня всем ясно: сколько бы мы ни теоретизировали – не это сейчас главное. Решающее слово будет сказано в результате практического «прослушивания» неба, то бишь Вселенной. Это всем нынче ясно. Но тут-то и получается закавыка. Чтобы в наших душах не угасала надежда когда-нибудь что-нибудь услышать, мы должны иметь возможность делать наш слух все тоньше и тоньше. Иначе говоря – создавать все более чувствительную аппаратуру. А для этого что требуется, как вы считаете? Требуется вещь самая что ни на есть прозаическая – деньги. И вот здесь-то мы и подошли к самому главному… Те товарищи, от которых зависит выдача денег, как бы это сказать, стесняются, что ли, давать их нам на эту тематику. Считая ее… неперспективной. Их можно понять: курочка-то – в гнездышке. Но вы чувствуете, что получается? Получается заколдованный круг. Вот я и предоставляю вам решить: действительно ли вы того желаете, чтобы ваш муж оказался в этой зыбкой и ненадежной стихии, где, во-первых, все зависит от произвола каких-то неизвестных нам далеких существ (кстати, неизвестно даже, существуют ли они вообще; если не существуют – это уж форменное свинство с их стороны), а во-вторых – от настроений и точек зрения, которые в данный момент преобладают в финансирующих нас органах. Это еще хорошо, что ВЦ и эти органы действуют против нас порознь. Не дай бог если они объединятся – тогда вообще пиши пропало Тогда можно совсем закрывать эту тематику. Так что решайте. Сейчас, насколько я понимаю, ваш муж занимается весьма пристойным, полезным для народного хозяйства делом, а в случае перехода к нам… Одним словом, я вам все сказал, ничего не утаил.

Господи, никогда за всю свою предшествующую жизнь не вела я таких тяжелых, таких заумных, таких многословных (главным образом со стороны моих собеседников) разговоров, как за последние несколько дней. И, вероятно, никогда уже в дальнейшем не буду их вести. Хотя кто знает, что еще выкинет мой супруг, каким будет его следующее увлечение. Но нет – больше я не выдержу. Внеземные цивилизации – это моя лебединая песня.

– Я совершенно ничего во всем этом не понимаю, – честно признаюсь я «боцману». – Но я знаю одно: то, что вы меня запугиваете…

– Я вас совершенно не запугиваю…

– …То, что вы меня запугиваете, свидетельствует, что я на правильном пути. Вот если бы вы стали расхваливать и превозносить эту работу, тогда бы я заподозрила неладное.

Я держу себя с ним совершенно раскованно, ибо незримая тень Ивана Павловича (кстати, совершенно неведомой мне личности), я чувствую, все время стоит за моими хрупкими плечами.

– Одним словом, – заканчиваю я свой краткий монолог, – мы с мужем подтверждаем наше горячее желание заняться поиском несуществующих внеземных цивилизаций в стенах вверенного вам научного учреждения.

– Ол райт, – хохочет «боцман». – Со своей стороны, постараюсь сделать все, чтобы в ближайшую тысячу лет кое-что с этим вопросом все же прояснилось. Надеюсь, ваш муж все-таки появится в этих стенах рано или поздно? Или искать ВЦ вы также будете вместо него, по доверенности?

– Он на днях приезжает из отпуска…

– Прекрасно. Пусть сразу заходит ко мне. Мы с ним поговорим конкретно о его будущей работе. Передавайте привет Ивану Павловичу.

ВИКТОР БОРИСОВ

(снова он ведет речь)

Эти две последние недели на юге – это какой-то кошмар. Если бы не Вовка – улетел бы первым же самолетом. Но Вовке необходимо море. Море – это ему закалка на целый год. Чтобы меньше было зимой всяких простуд и прочих хворей. Чтобы потел меньше по ночам (водится за ним такой грех). Так говорят, во всяком случае, что юг для ребенка полезен. Сам я в этом не уверен. Конечно, море само по себе прекрасно, но ведь оно как раз не «само по себе». Есть еще климат – совсем непривычный для нас, северян. Приспособиться к нему – проблема. Вот и у Владимира моего уже раза два тут была ангина. Ну а насморк, кашель – это вообще почти не покидающие нас гости. Одним словом, я совсем не уверен, что лучше – ездить сюда или не ездить. Я бы не поехал, во всяком случае, парня с собой не повез бы, это все Лида настояла…

Да, настояла, а сама покинула нас, сбежала. Вот и отбываем мы с ним в одиночестве эту тяжкую повинность. Закаляемся. То бишь сопротивляемся по мере сил всевозможным одолевающим нас хворобам.

Особенно гнусное настроение было сразу после ее отъезда. Ночь не спал. Вовке пришлось объяснить, что маму срочно вызвали на работу (он с ребятами где-то бегал, когда она уезжала).

Фантазии всякие одолевали. Что там ей придет в голову? Она человек решительный. Из тех, что терпят-терпят до поры до времени, а потом возьмут и отрубят.

А она, надо признаться, долго уже со мной нянчится. Сносит мои фокусы. Хотя в то же время, конечно, всеми силами пытается наставить на путь истинный…

Но что я могу с собой поделать? Пытался я перестроиться. Много раз. Честно пытался. Делал над собой усилие – на какое-то время становился и целеустремленным, и собранным (экие скучные слова!). Нет, чувствую, не могу. Не мое это, не мое. Уж лучше… не знаю что.

Вернее, так. По-моему, существует два рода целеустремленности. Одна – та, что связана с человеческим характером. Эта мне не грозит, этой у меня нет. Другая – которую человек обретает, когда, что называется, находит себя (банальнейшее выражение, но что поделаешь, коли другого нет). То, что я до сих пор «не нашел себя», – это мне ясно, затянулись у меня эти поиски. «Найду ли я себя» вообще когда-нибудь – сие неизвестно. Но уж если найду – тогда, быть может, и это, столь любимое моей супругой качество образуется – целеустремленность. Почему бы и нет? Во всяком случае, теоретически такая возможность существует.

Она этого не понимает. Не понимает, как это так – человек не может сделать над собой усилия! По ее представлениям, ты должен уметь все что угодно из себя вылепить – доктора наук, генерального конструктора, национального героя… Было бы только желание. Ну, и при этом, разумеется, процесс этой самой лепки доставит тебе несказанное удовольствие, счастье – а как же иначе! Пример тому – ее отец (она любит приводить этот пример): в тяжелейших обстоятельствах, при минимальных, как говорится, личностных данных он «сделал»-таки из себя что хотел.

Я, конечно, уважаю ее отца, но почему такая «модель» должна на всех людей распространяться? Впрочем, может быть, и должна – откуда мне знать? – я тут не большой теоретик. Если рассуждать абстрактно, в самом деле – совсем неплохая «модель». Но на себя я ее распространить не могу. Не получается.

И вот от этого у нас с ней все и происходит. Она требует, чтобы я непременно был таким… Похожим на ее отца. А я не могу. И вовсе не потому, что я такой упрямый. Я бы рад пойти ей навстречу – но ведь я говорю: не получается у меня…