Текст книги "Проблема SETI"

Автор книги: Олег Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

– Извините, Фрол Петрович… Юрий Александрович… – залепетала та бестолково.

– Что «Фрол Петрович»? Я пятьдесят два года Фрол Петрович. Вы можете объяснить четко, в чем дело?

Резкий тон шефа, видимо, подхлестнул женщину, придал ей храбрости. Это была храбрость отчаяния.

– Фрол Петрович, Юрий Александрович Рыбников попросил разрешения побеседовать в вашем кабинете с авторами. Поскольку вы собирались приехать в четыре…..

– Гм… А у него что, нет своего кабинета?.. Впрочем, – он повернулся к нам, – извините, товарищи… Это все наши внутриредакционные штучки. Видит бог, я не хотел вас ставить в неудобное положение. Я действительно собирался вернуться в четыре, но обстоятельства изменились. Обстоятельства всегда могут измениться. По этой причине, – он снова повернулся к секретарше и опять повысил голос, – я и просил не занимать мой кабинет в мое отсутствие… Без крайней необходимости… И не ставить в неудобное положение меня, – он сделал упор на последнем слове.

– Кстати, а где же сам Рыбников? – проговорил Фрол Петрович, несколько смягчившись.

– Он вышел на минуту…

– Я еще раз прошу у вас прощения, товарищи, но… В данный момент меня ждут неотложные дела… Я просил бы вас, если это возможно, продолжить разговор где-либо в другом месте…

Я готов был пулей вылететь из кабинета и бежать куда глаза глядят. Однако самое тяжелое испытание ожидало меня впереди.

В продолжение всего разговора лицо Кохановского все более обретало какой-то неестественный цвет и наконец сделалось малиново-серым.

– Фрол Петрович?.. Фрол Петрович?.. – забормотал он как-то детски-беспомощно. – Как? Разве не вы Фрол Петрович? – обратился он ко мне. – Как же так? Зачем же я тогда?..

Фрол Петрович, снова направившийся было к своему креслу (я освободил ему место), опять остановился, не дойдя до него. Он с любопытством разглядывал нас с Кохановским, переводя взгляд то на него, то на меня.

Наконец он, видимо, все понял. Лицо его сделалось бледным.

– Что, мы с вами полные тезки? – проговорил он желчно, обращаясь ко мне. – Редкий случай. Вы тоже Фрол Петрович? Впервые в жизни встречаюсь с полным тезкой. Давайте знакомиться, – он протянул мне руку.

– Борисов… – пробормотал я машинально, мало что соображая. – Виктор Николаевич…

Он до боли сжал мою ладонь и злобно заглянул мне в глаза.

– Обман! – завопил Кохановский, вскакивая со своего места. – Гнусный обман! Мне сказали, что это Фрол Петрович, главный редактор, – кричал он, обращаясь к Фролу Петровичу и тыча пальцем в мою сторону так яростно, как будто обличал во мне вора и убийцу.

– Что все это значит? – дрожащим голосом спросил Фрол Петрович, полуобернувшись к секретарше.

Остатки храбрости покинули бедную женщину.

– Я ничего не знаю, Фрол Петрович… Юрий Александрович…

– Немедленно разыщите Рыбникова. Вы слышите – немедленно!

Секретаршу как ветром сдуло.

Наконец-то главный редактор сел на свое место. Сидел понурив голову, нервно постукивая карандашом по крышке стола.

В дверях показался Рыбников. Он тоже был бледен.

– Что все это значит? – угрюмо спросил его Фрол Петрович, не отвечая на его приветствие и не поднимая головы.

– Фрол Петрович, я вам сейчас все объясню, – дрожащим голосом сказал Рыбников, делая шаг по направлению к столу. – Этот товарищ, – он кивнул в сторону Кохановского, – уверяет, что он прибыл с другой планеты… И во что бы то ни стало хочет поговорить с вами… Все мои попытки разубедить его в целесообразности такой беседы ни к чему не привели…

В кабинете воцарилось тягостное молчание. Слышно только было бормотание Кохановского: «Обман… Обман… Я все ему выболтал… Я погиб…»

– А почему, собственно, вы решили, что меня надо оберегать от встречи… с товарищем?.. – проговорил наконец главный редактор, тоже указывая взглядом на Кохановского.

– Ну… Я считал… У вас и без того достаточно забот… – сказал Рыбников, внимательно разглядывая паркет на полу.

– Это верно, у меня достаточно забот. Но, как правило, вы лишь увеличиваете их число. С этой анкетой устроили какую-то суету, на грани скандала… А теперь, насколько я понимаю, мы расхлебываем последствия этой публикации? Не так ли?

Но послушайте, – сказал он резко, снова приходя в ярость, – как вы могли придумать такое?.. Чтобы какой-то неведомый человек, – он старательно избегал смотреть на меня, – присвоив себе мое имя, принимал посетителей в моем кабинете?! Ведь это черт знает что! Это неслыханно! Это уже не выговором пахнет. Тут вопиющее нарушение служебной этики. Если хотите, предел профессиональной некомпетентности, несоответствия занимаемой должности…

Бедный Рыбников! Больше всего на свете он боялся этого приговора – некомпетентность, отсутствие профессионализма, – и на вот тебе, заслужил этот приговор. На него жалко было смотреть.

Фрол Петрович между тем продолжал:

– Ведь не вернись я на полчаса раньше, этот товарищ, – он снова указал на Кохановского, – имел бы право повсюду рассказывать, как принимал его главный редактор и что ему говорил…

– Нет, это вот этот товарищ, – вскинулся Кохановский в мою сторону, – раструбит теперь на всех перекрестках, что я ему говорил.

– …А главный редактор между тем ни сном, ни духом… – продолжал Фрол Петрович, как бы не слыша Кохановского, – Вот извольте тут работать, с такими людьми. Живешь и не знаешь, какую очередную «достоверную» сплетню о тебе пустили. И ведь смотрите, под каким благородным соусом все это делается – люди заботятся о твоем покое, оберегают тебя от излишних забот и хлопот. Лучше бы вы не заботились! – сказал он, снова обращаясь к Рыбникову. – Не надо мне ваших медвежьих услуг! Ведь это придумать надо – такой спектакль разыграть!

Впрочем, ладно, – он устало махнул рукой. – О вас мы поговорим особо. На редколлегии. Сейчас нам предстоит попробовать выпутаться из того нелепейшего положения, в котором мы все оказались по милости товарища Рыбникова. Прежде всего я должен принести вам, – он обратился к Кохановскому, – мои глубочайшие извинения за безответственные, нет, более того – за авантюристические действия наших сотрудников – они понесут за это должное наказание. Далее, я должен отложить все самые неотложные дела, ради которых, собственно говоря, я и приехал сюда раньше времени, и с глубочайшим вниманием выслушать вас. Вы понимаете: сложись обстоятельства иначе, я назначил бы вам более подходящий день и час, подготовился бы как следует к разговору… Но сейчас – что об этом говорить?! – я вынужден применяться к обстоятельствам, в которых оказался по милости… моих коллег, – он кивнул в сторону Рыбникова. – Итак, слушаю вас.

Кохановский встрепенулся было, но Фрол Петрович остановил его движением руки.

– Прошу прощения, еще минуту. Кстати, я хотел бы все-таки знать, кто же исполнял мою роль в мое отсутствие.

Я сделал шаг вперед.

– Моя фамилия Борисов.

– Это я уже слышал.

– Я инженер… Работаю в НИИ… Здесь я – в качестве автора анкеты…

– Ах да, вспоминаю. Если не ошибаюсь, это ваша супруга приходила уговаривать меня напечатать эту анкету. Если бы я знал, чем все это кончится… Но все-таки – как же вы могли… как вы могли, товарищ Борисов?

Я окончательно стушевался.

– Не знаю… – бормотал я. – Меня попросили…

– Впрочем, что ж, – прервал главный редактор мое бормотание, – бесполезно сейчас задавать такие вопросы. Давайте вместе выпутываться из этого положения. Все мы виноваты перед этим человеком, – он указал на Кохановского. – Я виноват в том, что плохо воспитывал своих подчиненных (если бы кто-нибудь мне сказал, как надо воспитывать взрослых людей!). Итак, слушаю вас, – он опять повернулся к Кохановскому.

Я не знал, оставаться ли мне в кабинете или немедленно уйти. И если я остался, виной тому, наверное, оцепенение, в котором я пребывал с самого того момента, как в кабинет вошел Фрол Петрович и я осознал, что это именно он. Кроме того, мне казалось, что, оставаясь на месте происшествия, я каким-то образом искупаю свою вину и что, напротив, мой уход будет напоминать бегство с поля боя.

– Не знаю… – проговорил наконец Кохановский. – Почти все, что я хотел сказать вам, я уже сказал… Вот этому человеку, – он простер руку в мою сторону, – выдавшему себя за вас… И тем самым подписал себе приговор… Не знаю, стоит ли повторять все, что я сказал…

– А вы коротко. Самую суть, – посоветовал ему Фрол Петрович.

Мне почему-то казалось, что он не уловил существа дела, а именно – что Кохановский выдает себя за инопланетянина. Мне казалось, что он воспринимает его просто как настырного посетителя, от которого его, главного редактора, решили оградить таким дурацким образом.

И в ту же минуту, словно бы отвечая на мои сомнения и недоумения, Фрол Петрович спросил Кохановского:

– Если не ошибаюсь, вы хотите нас уверить, что прилетели с другой планеты?

– Да.

– А как вы это можете доказать?

– Опять доказательства! – вскинулся Кохановский и схватился за голову.

– Ну а как же иначе? – продолжал Фрол Петрович. – Вы поставьте себя на наше место.

Воцарилось молчание.

– Хорошо, – сказал наконец Кохановский, – дайте мне лист бумаги и карандаш. Я представлю вам доказательства.

Он придвинулся к столу и стал что-то писать. Писал он медленно, то и дело останавливаясь, глядя куда-то в стенку и грызя конец карандаша, как бы мучительно что-то припоминая. Наконец он кончил и протянул листки Фролу Петровичу. На них были какие-то математические формулы.

– Что это?

– Это доказательство так называемой теоремы Ферма. Как известно, здешние математики вот уже более трех столетий безуспешно пытаются получить его.

Фрол Петрович вертел листки, не зная, что с ними делать. Наконец он сообразил, что они дают удобный повод, чтобы закончить аудиенцию.

– Хорошо, – сказал он. – Мы покажем это специалистам. А после, если не возражаете, продолжим наш разговор.

ЮРИЙ РЫБНИКОВ

Листки с формулами я направил на консультацию специалистам-математикам. Около месяца от них не было ни ответа, ни привета. Все это время Кохановский аккуратно через день звонил мне по междугородному: «Ну что? Ну как?»

Наконец заключение математиков пришло. В нем говорилось, что в рамках использованного математического аппарата доказательство знаменитой теоремы осуществлено, по-видимому, корректно, однако не вполне ясен вопрос, насколько корректен сам аппарат; хотелось бы побеседовать с автором данной работы и получить у него дополнительные сведения.

Я прочел это заключение Кохановскому, когда он в очередной раз мне позвонил.

– Но я вовсе не автор «данной работы», – сказал он. – Я вообще не математик. Это доказательство я взял в готовом виде из учебника, которым пользовался когда-то в юности. Учебника у меня с собой, как вы понимаете, нет: он мне тут, на Земле, без надобности. Выкладки я привел по памяти. Объяснять вашим мудрецам, на чем основан применяемый там математический аппарат, не хочу… Да и не имею права. Это было бы нарушением Конвенции. Пусть сами поднапрягут мозги…

Внезапно меня озарило: он боится нарушить Конвенцию – ведь это же простой способ отделаться от него.

– Послушайте, Кохановский, – сказал я, – а вам не кажется, что все ваши поступки, – с тех пор, как вы заинтересовались нашей анкетой, – идут вразрез с этой вашей Конвенцией? И что снова вы за это поплатитесь рано или поздно?

В трубке наступило молчание.

Потом Кохановский заговорил как-то быстро, сбиваясь и путаясь:

– Нет, не то, не то вы говорите… Это дело тонкое, не такое простое, как вы думаете…

Внезапно он повесил трубку.

На следующий день мне позвонил по внутреннему главный.

– Ну, как ваш инопланетянин? Как его теорема Ферма?

Я сказал, что, по мнению специалистов, весьма похоже, что доказательство истинное, есть, правда, кое-какие вопросы…

– Вы вот что, Юрий Александрович… – главный замялся – Если он вдруг появится опять… Вы его приведите ко мне…

Я был в недоумении.

– Зачем, Фрол Петрович? Мы ведь так от него никогда не избавимся. А я вроде бы нашел способ, как от него отвязаться…

– Понимаете, – засмеялся главный, – черт меня дернул рассказать о нем дома. Так теперь жена замучила – познакомь да познакомь… Она свято верит во всех этих «пришельцев». Так же, как и в прочие чудеса – в экстрасенсов, ясновидцев…

Кохановский появился дня через два. Я рассказал ему о желании главного редактора познакомить его со своими домашними. Я был уверен, что он откажется: в случае такого знакомства ему наверняка придется рассказывать все как на духу, отвечать на бесчисленные вопросы. Как в таком случае быть с Конвенцией? К моему удивлению, однако, он не только не отказался, но вроде бы даже обрадовался…

Для меня это могло означать только одно – то, что хлопоты с докучливым «чайником» растягиваются на неопределенный срок.

Впрочем, я в данном случае, как говорится, слагаю с себя… Инициатива переходит к начальству.

ФРОЛ САМАРИН

С этим Кохановским я попал в довольно затруднительное положение. Извела меня благоверная просьбами представить ей инопланетянина. Но каково мне, человеку заметному, пребывающему на виду, входить в неофициальный контакт с сумасшедшим?! Всей редакции, да что всей редакции – всей Москве мгновенно о том станет известно. Пойдут слухи, разговоры, прибавят и присовокупят вдесятеро больше, наплетут такого…

Напрасно я Рыбникову сказал все как есть. Надо было что-нибудь придумать. А так – уже поползла сплетня… Наверняка.

Вот беда – придумывать некогда. Я имею в виду – придумывать маскировку для каждого своего шага. Да и устаешь. Теряешь осторожность.

Как бы все-таки организовать это дело?.. Чтоб шума не было.

Как раз за этими размышлениями и застал меня звонок Рыбникова.

– Фрол Петрович, у меня Валерий Викторович Кохановский. Когда вы сможете нас принять?

Вероятно, потому, что я ничего путного так и не сумел придумать, меня охватило страшное раздражение.

– Послушайте, Рыбников, вам что, делать нечего? Что вы все время лезете ко мне со всякой ерундой?

– Да, но вы же сами просили…

– Что я просил? Придумайте что-нибудь… Какую-нибудь беседу за «круглым столом»… По поводу проблемы ВЦ… Пригласите туда этого вашего… Кохановского… Или по линии журналистской организации – какую-нибудь встречу у самовара… Что вам все время подсказывать нужно? Сами вы ничего не в состоянии придумать?

– Хорошо, Фрол Петрович…

ЮРИЙ РЫБНИКОВ

Я повесил трубку в растерянности.

Вот так всегда – даст какое-нибудь поручение или попросит о чем-нибудь, ты стараешься, а после сам же оказываешься в дураках… Недаром говорят: не торопись выполнять распоряжение начальства – оно может быть отменено.

Да, но, с другой стороны, сколько раз бывало: замешкаешься – тоже нагоняй получаешь. Знать бы, что надо выполнять (и поскорее), а что не надо…

Через полминуты главный снова мне позвонил:

– Да, и не забудьте предупредить меня заранее об этой вашей встрече…

– Вы хотите присутствовать на ней?

– Слушайте, не задавайте глупых вопросов, – снова пришел в раздражение главный. – При чем здесь я? Я вообще на днях уезжаю в командировку…

Узнав, что встреча с главным редактором и его женой отменяется, а вместо нее предполагается провести какой-то «круглый стол» или что-нибудь в этом роде, Кохановский сначала наотрез отказался участвовать в этом мероприятии.

– Мне это совершенно не нужно, – сказал он устало. – О «проблеме ВЦ» можете поговорить и без меня. У вас много умников, которые все об этом знают и понимают. Возьмите хотя бы кого-нибудь из тех, кто ответил на вашу анкету…

Услышав, однако, от меня, что на этой встрече, по-видимому, все же будет супруга главного, он заколебался.

– А где гарантия, что она будет?

– Гарантии нет, но скорее всего она приедет. Иначе зачем бы он просил предупредить его о времени беседы. И потом в конце концов что вы теряете – ну, поговорим час—другой… Вы ведь больше тратите времени на эти поездки в Москву.

– Что я теряю! Я многое теряю. Точнее, многим рискую, – сказал Кохановский серьезно.

Я сделал вид, что не понял.

– Вы ведь жаждете убедить землян в своем инопланетном происхождении…

– Да, но мне надоело выступать в роли шута горохового. А тем, – он показал пальцем куда-то вверх и понизил голос, – в конце концов надоест моя болтливость…

Я уже смекнул, в чем дело. Единственное, чего хочет Кохановский от газеты, – публикации. При этом, как человек неопытный в этих делах, он совершенно не представляет, что можно, а чего нельзя напечатать. По своей неопытности (и наивности) он полагает также, что супруга главного может повлиять на него в этом деле, побудить его предать огласке через газету откровения инопланетянина. Именно по этой причине для него представляет интерес лишь беседа с ее участием.

В конце концов Кохановский согласился принять участие в этой беседе, но предупредил, что, если жены главного не будет, он не станет ни о чем особенно распространяться и улизнет при первой возможности.

Я, в свою очередь, предупредил Кохановского, что интересующая его особа может появиться не в самом начале беседы, опоздать на какое-то время. Люди, хорошо осознающие свою особенную роль, нередко так поступают.

– Пятнадцать минут… – сказал Кохановский. – Я даю ей пятнадцать минут. Если через пятнадцать минут она не появится…

– Полчаса, – стал я с ним торговаться.

Сошлись на среднем – на двадцати двух – двадцати трех минутах.

Что касается дня беседы, тут особого выбора не было. Кохановский приехал в Москву на два дня – на четверг и пятницу. Отпросился у начальства за свой счет. Обратный билет у него был взят на десять часов вечера. Стало быть, встречу можно было организовать только завтра, в пятницу, не позднее четырех-пяти часов, с тем чтобы она продолжалась не более полутора-двух часов.

Труднее всего было решить, какой характер придать беседе. Под каким соусом подать присутствующим инопланетянина. Пока это «чайник», добивающийся публикации, его можно представить даже главному редактору, тут еще нет ничего сверхобычного – мало ли «чайников» осаждают редакции. При нашей демократии всем им надо отвечать, со всеми ними надо разговаривать, всех их надо ублажать. Но если вы пытаетесь придумать инопланетянину какую-либо иную роль, нежели роль сумасшедшего, одержимого навязчивой идеей, тут-то вы и попадаете сразу в тупик.

Собрать «круглый стол» из нескольких специалистов, занимающихся внеземными цивилизациями? Не говоря уже о том, что времени для этого совершенно недостаточно (кто ж приглашает накануне?), включение в состав участников человека явно ненормального (либо же шарлатана и афериста) будет воспринято учеными как оскорбление. Это все люди щепетильные, с обостренным чувством собственного достоинства.

Организовать что-то вроде внутриредакционного клуба интересных встреч? Тоже странно. «Интересная встреча» – с маньяком, с душевнобольным (скорее всего). Дожили. Докатились. Начнутся опять разговоры по редакции. Может и дальше пойти…

Нет, это все как-то по-другому надо устроить. В конце концов я остановился на идее «интересного клуба», только в несколько препарированном виде. Никаких объявлений. Собираю человек десять, на кого можно положиться. С каждым говорю индивидуально, объясняю все как есть: дескать, такой вот настырный тип, говорит, что он с другой планеты, никак от него отвязаться невозможно; главный посоветовал организовать с ним встречу в узком кругу, чтобы он выговорился, выпустил пар… Официально это все будет обставлено как микролетучка, совещание нескольких смежных отделов (в отличие от общередакционной летучки). Время от времени такие микролетучки с обсуждением некоторых, особенно нашумевших публикаций последнего времени в самом деле проводятся.

Я позвонил главному, сказал, что микролетучка, на которой предполагается побеседовать с Кохановским, намечена на завтра на пять часов.

На этот раз главный разговаривал со мной вполне приветливо. Впрочем, по разговору его можно было заключить, что вопрос этот мало его занимает.

– Хорошо, – сказал Фрол Петрович. – Вы не будете возражать, если там поприсутствует… Екатерина Васильевна?.. Она ведь тоже журналистка, такие вопросы ей интересны…

Казалось, главный забыл, что еще несколько дней назад он совсем иначе говорил о жгучем интересе своей жены к «пришельцам» и экстрасенсам.

– Разумеется, нет, какие могут быть возражения, Фрол Петрович. Милости просим.

Я хотел было добавить, что только в случае присутствия Екатерины Васильевны эта «летучка» и может состояться, но поостерегся.

– Ну, добре, – сказал Фрол Петрович, переходя на совсем благодушный тон. – Значит, тогда так и порешим. Я, конечно, не знаю, захочет ли она… Вполне возможно, что не захочет… Но если придет, вы уж ее не выгоняйте, Юрий Александрович.

– Что вы, что вы, Фрол Петрович… Пусть посидит, послушает. Женщинам, вы знаете, такие материи интересны. Должно быть, их природа – более эмоциональная, чем мужская, – влечет их ко всякого рода чудесам.

– А как ваша жена, Юрий Александрович, верит в «пришельцев» и в экстрасенсов? – спросил неожиданно главный.

Моя жена, Нина, не то чтобы верит, но допускает существование некоторых вещей, которые «не снились вашим мудрецам». Однако по привычке поддакивать начальству я ответил более определенно;

– Еще как верит, Фрол Петрович.

– Ну, вот видите, – сказал главный, окончательно поддавшийся благодушному настроению. – Так, значит, мы обо всем договорились? Привет вам!

Он повесил трубку.

* * *

– Юрий Александрович, привет!

В кабинет заглянула женщина с сигаретой, в модном костюме-комбинезоне, в босоножках на высоких каблуках. Это была Екатерина Васильевна. Она не только не опоздала, но пришла минут за двадцать до назначенного времени.

Едва она успела произнести приветствие, кто-то в коридоре, невидимый мне, отвлек ее внимание. Она так и стояла, приоткрыв дверь, кокетливо перебрасываясь с этим невидимым сначала дежурными, а потом полудежурными фразами о житье-бытье.

Это позволило мне, вставшему со своего места, лучше рассмотреть ее. По моим расчетам, лет Екатерине Васильевне должно было быть около пятидесяти, но привычка постоянно следить за собой сделала свое дело – выглядела она гораздо моложе.

– Привет! – сказала она еще раз, закончив наконец разговор и вступив в пределы моего кабинета. – Где же ваш «пришелец»?

Она приблизилась ко мне, раскачиваясь из стороны в сторону в такт шагам, и протянула мне руку, глядя прямо в глаза. Этот жест получился у нее не очень уверенным: было непонятно, протянута ли рука для светского поцелуя или просто для пожатия. Из этого можно было заключить, что, несмотря на светский лоск, она все-таки волнуется.

Мгновение и я колебался, что делать с этой рукой. «В конце концов мы коллеги, – решил я, – здесь контора, а не светский салон». Я слегка пожал протянутую руку, повернув свою ладонь вверх.

Екатерина Васильевна опустилась в кресло, зажгла потухшую сигарету и посмотрела на меня выжидательно, по-прежнему улыбаясь.

– «Пришелец» сейчас придет, Екатерина Васильевна, – сказал я. – «Пришельцы» приходят точно в назначенное время, ни минутой раньше, ни минутой позже. Мы ведь назначили на пять…

– Что это за человек?

Я пожал плечами.

– Ну, вы можете мне сказать, что это за человек? – сказала она капризно. – Я его спрашиваю, а он только плечами пожимает.

– Я считаю – сумасшедший какой-то.

– Да? – она затянулась. – А как же теорема Ферма?

– С теоремой Ферма не все ясно…

– Что значит не все ясно? Он ведь представил ее доказательство?

– Любители математики присылают в Академию наук сотни доказательств. Некоторые из них похожи на истинные… Но истинного доказательства пока нет.

– В самом деле? Значит, вы считаете, что его доказательство не истинное?

– Я так не сказал. Я сказал: не все еще ясно.

– Юрий Александрович, а вы сами… верите в «пришельцев»? – сказала она, как-то уж чересчур быстро исчерпывая тему.

– Я? Не-е-е-ет… – засмеялся я.

– Значит, вы скептик? Но ведь это скучно – ни во что не верить. Во что-то же надо верить!

– Разве я сказал, что ни во что не верю?

– А во что вы верите? – с ленивым любопытством спросила она.

– Ну, во многое…

– Во что, например? – настаивала Екатерина Васильевна.

– Например, в разум…

Тут же в голову мне пришло, как она могла бы мне возразить: «Вы не верите в разум. Если бы верили, вам не казалось бы странным, что разумные существа, во всех отношениях далеко превзошедшие людей, давно нашли способы преодолевать гигантские расстояния в космосе, о чем вы еще не можете и помыслить.: Вы верите в свой, ограниченный разум, и это называется верой в разум вообще. Для истинной веры в разум у вас не хватает многого – фантазии, смелости, мудрости, человечности… Целого комплекса истинно человеческих качеств».

Однако Екатерина Васильевна сказала только:

– Как скучно, господи!..

И ткнула окурком в подставленную мной пепельницу.

Перешли в другую комнату, больших размеров. Там уже сидели приглашенные мной сотрудники. Был тут, естественно, и зачинатель всего Виктор Борисов – как же без него? Увидев Екатерину Васильевну, женщины зашептались.

Кохановского не было, хотя часы показывали две минуты шестого.

– Где же его хваленая инопланетная точность? – сказала Екатерина Васильевна. Она уже освоилась в непривычной обстановке. Ее не смущали даже любопытные взгляды, которые она то и дело ловила на себе.

Я начинал уже волноваться, когда в комнату заглянула секретарша:

– Юрий Александрович, с вахты звонят – к вам пришел какой-то мужчина с цветком в горшке…

– С каким цветком? – машинально спросил я. – Пусть пропустят. Это Кохановский, – пояснил я присутствующим.

Кохановский появился минуты через три. Он тяжело дышал. Должно быть, поднимался пешком: не так просто в этом здании дождаться лифта. В руках он действительно держал горшок с каким-то растением.

– Это что – приз тому, кто больше всех знает о планете Геда? – пошутил я. С самого начала я решил, что единственно возможный тон разговора с инопланетянином – шутливый.

– Вот, позвольте вам представить: Валерий Викторович Кохановский, посланец дружественной нам планеты, кандидат земных физико-математических наук…

Кохановский раскланялся как-то очень церемонно. Он пошарил глазами по комнате и безошибочно остановил взгляд на Екатерине Васильевне.

– Дорогие друзья, – начал он несколько высокопарно. – Я понимаю, что вам за всю вашу жизнь ни разу не приходилось оказываться в такой ситуации, в которой вы оказались сейчас. Я постараюсь щадить вас и не слишком возбуждать ваши нервы: дело к вечеру, и, чего доброго, ночью вы не сможете заснуть. Личное дело каждого из вас – верить или не верить мне. Я думаю, легче – а может быть, и разумнее, – не верить, следуя мудрому принципу: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда», И ради бога, не бойтесь меня обидеть своим неверием, чувствуйте себя на этот счет совершенно свободно. Дело в том, что я нахожусь в довольно противоречивом положении: с одной стороны, я хочу, чтобы мне верили, с другой – сознаю, что это чревато всякими последствиями…

– А какие могут быть последствия? – спросил один из присутствующих, невысокий лысеющий человек по фамилии Скориков, сотрудник параллельного с моим отдела, известный в редакции как самый активный участник всякого рода совещаний и бесед. Он сидел возле стены, слева от Кохановского, сложив руки на груди и вперив в оратора пристальный взгляд прищуренных глаз.

– Последствия? – Кохановский, улыбаясь, посмотрел на Скорикова. – О, они многообразны… И в целом пагубны – и для вас и для меня.

– Но все-таки… – не отставал Скориков.

Кохановский повторил уже известные читателю рассуждения насчет того, что среди цивилизаций, как и среди биологических видов, существует естественный отбор, что любая цивилизация должна доходить до всего своим умом и такой порядок закреплен специальной Конвенцией.

– Это интересно, – сказал Скориков. – Значит, вы считаете, что, если какая-то цивилизация гибнет – это нормальный процесс естественного отбора?

– Не я так считаю. Так считают те, кто принимал Конвенцию.

– Это жестоко, я вам скажу! – горячился Скориков, не слушая Кохановского. – Это жестоко! И я не верю, что такая Конвенция может быть.

Он оглянулся на окружающих, словно бы ища поддержки.

Я почувствовал, что перестаю владеть ситуацией, что с первых же минут благодаря Скорикову обсуждение обретает какой-то странный всамделишный характер, как будто никто уже не сомневается, что Кохановский – посланец иных миров.

– Толя, – сказал я Скорикову, – я тебя умоляю, не бросайся с места в карьер, дай гостю отдышаться. И потом не забывай: человек прибыл с далекой планеты; вряд ли у них там есть такие темпераментные спорщики, как ты.

Все засмеялись.

– Нет, отчего же, – пробормотал Кохановский, – мы о многом спорим. Споры прекращаются лишь после того, как принимается решение.

– И все-таки так гостей не принимают, – продолжал я. – Дайте человеку освоиться, оглядеться. Вера, – обратился я к своей сотруднице, – налей гостю чаю. Или, может быть, вы хотите кофе? – спросил я Кохановского.

Все с интересом посмотрели на него.

– Спасибо. Если можно, стакан воды. Мы не употребляем наркотиков.

– Я так и думал, – сказал я. – Цивилизация, далеко обогнавшая нас в своем развитии, должна покончить с чаем и кофе.

– А с водкой? – засмеялся кто-то.

– Я думаю, водку они заставляют пить только в виде наказания за различные проступки.

– У нас нет спиртных напитков, – просто, как бы не воспринимая общего юмористического тона, сказал Кохановский.

– И даже для медицинских целей?

– У нас нет медицины.

– Как нет медицины? Вот это да! Вот так развитое общество!

– Я имею в виду медицину в вашем понимании. Ваша медицина приносит не только пользу, но и вред. Неизвестно еще, что перевешивает.

– Почему вы так считаете?

– Да потому, что у вас врачи лечат, не разобравшись как следует в тех процессах, в которые они вмешиваются. Это то, что называется эмпирикой. Обнаружен какой-либо лечебный эффект – хорошо. А что за этим стоит, каковы побочные эффекты – не суть важно.

– А как у вас поддерживают здоровье?

– Совсем по-другому. Организм человека досконально изучен (вы понимаете, конечно, слово «человек» я употребляю условно – наши разумные существа называются по-другому; и не только называются – они несколько отличаются от людей, хотя и не очень сильно). Абсолютно известно, как должен протекать любой процесс, как говорится, в норме и где начинается патология. К телу каждого человека сразу же после рождения прикрепляется датчик. Он сопровождает человека всю жизнь (разумеется, конкретные экземпляры этого устройства время от времени меняются, по мере износа). Датчик контролирует абсолютно все процессы, протекающие в организме. Повторяю – абсолютно все. Информация в закодированном виде посылается в специальный вычислительный центр. В случае какого-либо опасного отклонения из центра автоматически направляются корректирующие сигналы, которые вводятся в организм через тот же датчик. И человек быстро выздоравливает. Это и есть то, что у вас называется лечением. Впрочем, может быть, по вашей классификации это подпадает под категорию профилактики. В большинстве случаев человек даже не замечает, что он заболел.