Текст книги "Клич мятежников (сборник) (СИ)"

Автор книги: Олег Верещагин

Соавторы: Сергей Арсеньев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

5 глава.

БЛЕДНОЛИЦЫЙ БРАТ

  Но нет Востока иЗапада – нет,

  Что – племя, родина, род,

  Если Сильный с Сильным лицом к лицу

  У края земли встаёт?!

Дж.Р.Киплинг. Баллада о Востоке и Западе.

   Дождило, но дождь был несильный, тёплый и не мешал москитам. Немного мешал им крем, но тоже не очень.

   На улице пустынного туристского посёлка рябили тут и там лужи. Следов погрома не было видно, но и никаких следов жизни – тоже. Правда, в это время года и в мирные дни тут было намного меньше людей, чем в сезон, но всё-таки – туристы были всегда, а уж про служащих и владельцев лавочек и магазинчиков и говорить не стоило.

   Теперь же – никого. И никакого транспорта во дворах.

   Уилфа это немного утешило – значит, люди спаслись, по крайне мере – уехали куда-то, может, спрятались в те же джунгли. И банды, похоже, тут не были. А вот федералы могли и быть. И оставить людей – пост хотя бы – могли, в конце концов, это был один из считаных путей в Эверглейдс.

   Не поднимаясь, на получетвереньках, он сдвинулся обратно в густые заросли, где спали, накрывшись пологом от палатки, Джулия и малыши и сидел, держа на коленях винтовку, на удобно выступающем из земли корне, Колька. В ответ на его молчаливый взгляд Уилф ответил тихо, присаживаясь рядом:

   – Никого нет. Вообще пустой посёлок... Давай так: я сейчас пройду по нему до границы зарослей, если всё нормально – вернусь за вами.

   – А если не нормально? – уточнил Колька. Уилф помедлил:

   – Ну... тогда ты услышишь. Только я тебя очень прошу, не суйся меня выручать. Уводи их, – он кивнул на спящих, – воооон туда. Там, мне кажется, можно пробраться тропками, если не спешить и смотреть под ноги.

   – Давай я пой... – начал Колька и махнул рукой: – А, блин.

   – То-то и оно, – заметил Уилф по-русски. – Когда будем в Москве – пойдёшь ты.

   – Х...й тебе, а не Москва.

   – Ладно, пусть х...й, только сейчас пойду я. Через час-полтора вернусь, я думаю.

   – Возьми мой револьвер, у тебя пистолет пустой, и к карабину всего три патрона, – Колька встал. Уилф отмахнулся:

   – Не надо, я со своим. Может, кстати, и патроны найду, тут должен быть магазин оружейный... Ну я пошёл.

   – Ну давай.

   – Ага, и ты давай...

   Мальчишки бормотали это слово за слово, потом Колька потупился, а Уилф, повернувшись, решительно и бесшумно, пригнувшись, зашагал прочь...

   ...Посёлок и правда был пуст. Покинут – не сказать даже, чтобы в спешке, магазины заперты, за грязными стёклами видны пустые полки. На многих дверях висели таблички, извещавшие, куда уехали хозяева.

   Беспокойство не оставляло Уилфа. На пустой мокрой улице ему сделалось жутковато. Пожалуй, он даже хотел бы, чтобы тут оказались бандиты или федералы – встреча с ними неким иррациональным образом стала казаться не такой страшной, как мёртвое молчание вокруг. Но он заставлял себя не спешить, внимательно просматривать дорогу перед собой и прислушиваться.

   Оружейный магазин и правда был. В витрине висел плакат конфедератов, но полки за стеклом были так же удручающе пусты, как и везде. Уилф хотел всё-таки войти глянуть, но вдруг испугался бить витрину – испугался звука, который будет – и пошёл дальше.

   Улица заканчивалась мостиком через одну из многочисленных в этих местах проток. Рядом с мостиком стояла хибара – иного слова это строение не заслуживало. Над покосившимся крыльцом висела надпись, намалёванная краской на доске:

ЗДЕСЯ ЖИВЁТ

ЛУШИЙ ПРАВАДНИК ПО ЕВЕРГЛЕДСУ

НАТУРАЛЬНЫЙ ИНДЕЕЦ

ДЖОННИ-ОБЛАКА-НЕТ

   Надпись была смертоносно убедительной в своей безграмотности и простоте. А самое главное – из приоткрытой двери осязаемо тянуло свежим спиртным и вообще неряшливым жильём. Уилф постоял сбоку за зарослями гибискуса, прислушиваясь, сделал шаг...

   ...и на крыльцо буквально вывалился пьянющий, страшный, как чёрт, опухший от давней постоянной гульбы и одновременно жутко морщинистый индеец в возрасте "за ... столько не живут". Одетый в невообразимое маскировочное тряпьё и мокасины-самошивки, с лихим ободранным пером в седых патлах, он держал в правой руке на треть полную бутылку джиноподобной дряни с яркой наклейкой, а левой надёжно закрепился за опорный столб навеса. Правда, этот столб сам по себе шатался и скрипел. Безошибочно глядя косыми глазами на Уилфа – точно туда, где мальчишка стоял за зеленью – индеец провозгласил каркающе, распространяя во влажном воздухе волны дикой смеси перегара и свежака:

   – Ы! Ы!! Ы!!! Ыыыыык! Скурсия! – он попытался поклониться, но едва не грохнулся с крыльца вниз головой и, отхлебнув спиртное, продолжал: – Двыцыкы с чеаэка, с дитёв пять баксов, женщины приравниваются к детям! Виды! Звери! И пы-пы-пытицыыык!

   Выдав этот убойный рекламный аудиопрайс, он мощно приложился к бутылке, и кадык на морщинистой тёмной шее запрыгал вверх-вниз...

   ... – Значит, экскурсии не будет... – Джонни Облака Нет ловко откупорил о край стола новую бутылку. Уилф проводил запрыгавшую по грязному полу крышку. Поднял глаза на хозяина жуткого вертепа, в котором сидел – на покосившемся, как крыльцо, стуле. Под потолком, как ни странно, торчал, растопырив лопасти, старинный вентилятор. – А я-то думаю – куда все умотали... Мда. Не думал, что настанет час, когда я окажусь в этом посёлке, когда тут не будет ни одного белого! – и он сипло, с карканьем, засмеялся, а потом метко, не глядя и не целясь, присосался к бутылке.

   – Ну что ж, ты можешь быть доволен теперь, – зло сказал Уилф, ощущая поднимающуюся в мозг знакомую злость. И вызывающе посмотрел на Джонни Облака Нет.

   Испитое, одутловатое лицо индейца какое-то время оставалось самоуглублённым – он говорил с Великим Маниту Джина. Потом Джонни Облака Нет мигнул и спросил удивлённо, словно впервые увидел Уилфа и не сам притащил его в эту хибару буквально за руку:

   – Почему мне быть довольным, мальчишка?

   – Негры и латиносы убивают нас, как крыс, – с горечью сказал Уилф. – Как знать, может быть, скоро они перебьют нас всех, а потом передерутся, и земля снова достанется вам.

   – Ты не похож на крысу, мальчишка, – серьёзно возразил индеец и икнул. – Ты похож на молодого волка, который попал в ловушку.

   – Я никогда не видел волков на свободе или в ловушках. Только в зоопарке, – буркнул Уилф. И брезгливо отодвинулся – воняющий всё той же валящей с ног смесью перегара и свежака индсмен придвинулся ближе и положил руку на плечо мальчишки:

   – Послушай, что тебе скажет старый индеец, который пьян последние пятьдесят лет, – сказал Джонни Облака Нет. – Послушай, что скажет тебе старый городской дурак. – Это была наша земля. Мы жили тут, как хотели. Мы воевали ради славы и гордились подвигами. Мы брали себе жён, и они рожали нам детей. Мы охотились, ловили рыбу и заставляли рабов сажать маис. Такой была наша жизнь... – он дотянулся до бутылки и сделал большой глоток. – Потом пришли вы. Белые, – он ткнул узловатым коричневым пальцем в грудь мальчика. – И вас было мало, и мы убили вас, и сняли с вас скальпы, и хвастались невиданными трофеями. Только самые умные из нас сказали: "О смотрите, братья, мы убили их, но даже их мальчики взяли с собой каждый нашего воина, и их женщины разбили головы своим младенцам, а потом вонзили себе в горло ножи, чтобы не стать нашими рабынями." Мы посмеялись над словами тех немногих. И тогда вы пришли снова. И мы снова убили пришедших. Но вы пришли снова. И приходили до тех пор, пока нашему племени не осталось лишь бегство в болота... – голос старика был монотонным, в нём звучало что-то, подобное раскату дальнего бубна. – Мы бежали, забыв о наших прошлых подвигах. И не успели мы посчитать тех, кто остался, как вы пришли следом. Много ваших утонуло, не зная троп. Много ваших пало от наших стрел и пуль. Но мы просыпались после победы – и снова видели проклятые соломенные головы! – голос старика сделался резким и злым. – Они шли, шли и шли, словно не знали, что такое смерть! Да... И тогда мы – те, кто уцелели от ваших метких пуль, от ваших страшных длинных ножей – мы смирились. И ждали, когда нас добьют. В болотах, не на тех землях, на которых когда-то вольно жили мы, а теперь дымили ваши города, которых было больше, чем людей в нашем племени в пору его расцвета... Вот так мой народ потерял всё...

   – Радуйся! – выкрикнул Уилф, не в силах больше терпеть чего-то, ему самому непонятного, что буквально разрывало его изнутри.

   – Чему?! – криком ответил старик. – Ты ничего не понял из сказанного мною, глупый белый мальчишка, который умеет только сражаться, но совсем не умеет думать?! Вы отняли у нас нашу землю, потому что были сильней. И кто теперь хочет забрать её второй раз?! Чёрные люди, чей бог плеть, которые плачут, когда их бьёт мужчина, но готовы затоптать ногами слабого и больного? Трусливые каучупины (1.) с языками длинными и лживыми, как у змеи, и сердцами, маленькими, как у зайца?! Разве они победили вас в бою, чтобы сказать – завоёванное белыми – теперь наше?! Разве они разбили нас в сражениях, чтобы владеть нашей землёй?! Разве их кровь лилась на равнинах и в болотах, в лесах и на морском берегу?! Вы были глупы и отдали им сами то, чем овладели по праву силы. Но с чего нам, последним людям этой земли, радоваться, видя такое – как сильнейшие склонились перед слабейшим, сами запугав себя нелепыми призраками и глупыми сказками? У вас было право владеть нашей землёй.Право Силы. Но права подлости, права болтовни – мой народ не знает и не признаёт. (2.) Я знаю, вы зачем-то пошли за океаны, воевать с другим народом белых по имени русские, и русские не покорились вам, и жестоко бьются с вами на порогах своих домов – и вы не можете одолеть их! Видно, у них настоящее сердце белого – сердце, которое не трепещет, даже когда его вырывают из живой груди! Зачем вам нужна была эта война, если в своём доме, на своей земле вы отреклись от того, чтобы быть хозяевами?! Где ваша Сила?! Где её великое Право?! – старик закашлялся и снова свирепо приложился к бутылке.

   1. Латиноязычные на индейских диалектах юга США. 2. Подобные рассуждения – не плод воображения автора. Их действительно всё чаще делают в последнее время вожди некоторых уцелевших индейских племён.

   Уилф подавленно молчал. И не поднял глаз, когда Джонни Облака Нет заговорил снова:

   – Я вижу, не все такие, как я сказал. Когда вы не слушаете двоязыких безродных людишек, правящих вами, когда поступаете так, как велят вам сердце и кровь – вы ещё способны на многое... И я не думаю, что эта земля отойдёт неграм и каучупинам. И не хочу – чтобы отошла. Пусть лучше останется вам. Нам её всё равно уже не вернуть. Нас мало. Мы пьяны и слабы. Мы ломаемся перед вами за ваши деньги, изображая из себя наших предков... И те из нас, кто поднялся "наверх" в вашем мире, который не ваш, давно не слышат барабанов своих племён, хотя на словах называют себя их именами...

   Мальчик молчал, поражённый неожиданной жалостью. Настоящей жалостью, не тем, что называлось в школе "толерантностью" – фактически, как он понимал сейчас, призывом позволять подонкам бить себя по щекам, сосать свою кровь и над собой же издеваться. Что он мог сказать индейцу? Те слова об "исторической вине" и "нынешнем примирении", которые втолкали ему в голову на уроках, оттуда давно выветрились, растаяли, потому что не весили ничего. Воин-победитель слушал горестную жалобу побеждённого воина. Такое не облекают в слова... Казалось, в грязной халупе, пропахшей джином и сыростью, вокруг мальчика и старика двух народов, сидящих у запакощенного стола, двумя полукольцами встали тени: белокурые, с жестокими мечтательными глазами волков атлеты, держащие руки на длинных ножах и револьверах, на винчестерах и кентуккийских ружьях – и черноволосые, каменновзглядые, оперённоголовые полузвери с луками, топорами и трофейными "огненными палками"...

   И ни те, ни другие не нуждались в ублюдочных "примирении", "понимании" и "прощении".Они просто стояли.

   Это было жуткое, кровавое и величественное очарование прошлого, разбужденное пьяным стариком на рассвете XXI века. И Уилф, погружённый в него, как-то отстранённо слышал: снаружи заглох двигатель машины, видел, как внутрь, перекликаясь и смеясь, входят...

   ...входят два негра. С оружием.

   Это была смерть...

   ...Уилф не понял, когда Джонни Облака Нет подхватил из угла незаметно стоявший там топорик с небольшим ромбическим полотном. Движения рукой, сделанного старым пьяницей – не заметил тоже. Его не заметил и негр – он просто выпучил глаза, по которым быстро потекла кровь, выпустил винтовку и рухнул в угол с топором в черепе.

   – О чёртова задница! – взвизгнул второй, вскидывая своё оружие.

   – Хаях! – выкрикнул старик, и визг оборвался булькающим хрипом – в горле негра выросла пернатая рукоять ножа, невесть как и откуда выхваченного индейцем. Негр попятился, запнулся о своего приятеля и упал наружу головой. Заскрёб ногами. Старик с хриплым карканьем, будто и впрямь превратился в жуткую птицу, стремительно метнулся туда, упал на грудь лежащего; ноги забились быстрей, потом затихли, растопырившись нелепо.

   Уилф молча и изумлённо наблюдал, как Джонни Облака Нет, провозившись над трупом, поднялся тяжело, проковылял к столу, бросил на него что-то скомканное, окровавленное, похожее на кусок звериной шкуры.

   – Хо-ро-шо-о... – удовлетворённо проурчал он. – Йих! – и топнул ногой. – Жаль, что это скальпы трусов... Мой дед избил бы меня поясом, если бы узнал, с кого я снял скальпы его ножом. Он-то ещё хранил скальпы троих убитых белых... – Джонни Облака Нет зловеще подмигнул Уилфу всё ещё горящим глазом. – И не раз показывал их нам... Один скальп был твоего ровесника, но дед дорожил им больше других. Они хотели добыть скальп белого мальчишки-бродяги втроём на речном берегу, а у того осеклось ружьё. Но он сделал так! – старик показал пластичное движение, и Уилф почти увидел у него в руках ружьё, которое крутнулось, взятое за ствол. – И дед остался с одним товарищем. Потом сделал так! – и в руке старика словно бы сверкнул нож. – И дед остался совсем один. Дед был взрослый и сильный, и он одолел, но унёс на своём теле три раны ножом. Жаль, я плохо помню песню, которую он сложил о своём маленьком враге... Мне стыдно, что я сегодня опозорил нож деда... – он топнул ногой и затянул пьяно, громко и хрипато дикую, жуткую песнь, похожую на вой волчьей стаи и рокот речного переката, покачиваясь и кривя лицо.

   – В машине могли остаться ещё! – Уилф вскочил... и его карабин, ловко, сильно и точно отброшенный ногой индейца, отлетел прямо в руки вошедшего высокого худого человека – тот поймал СКС левой рукой, держа правую на рукояти длинной "реплики" (1.) кольта. С непокрытой головой, длинноволосый, седоватый, с аскетичным лицом, переступивший через оскальпированный труп негра человек – несмотря на камуфляж – напоминал какого-нибудь безумного священника-сектанта их довоенных фильмов, с которым непременно должны в конце разобраться хорошие парни из ФБР. Но хорошие парни из ФБР в массе своей оказались козлами, и Уилф не стал делать резких движений – только пристально смотрел на вошедшего.

   1. В США существует целая индустрия производства полностью аутентичных рабочих копий огнестрельного оружия разных времён и народов – для многочисленных коллекционеров, поклонников старины и исторических клубов. Производятся даже знаменитые трапперские гладкостволки XVIII века «кентукки», более того – по стрельбе из них устраиваются соревнования, привлекающие десятки тысяч зрителей!

   – А, святой отец, – Джонни Облака Нет, казалось, только что заметил вошедшего – как будто он и не пинал карабин. – Мои боги мне нашептали, что ты придёшь, вот я и приготовил тебе подарок... Эти двое чёрных караулили за околицей с утра. А этот парень, – он кивнул на Уилфа, – пришёл час назад. С ним ещё один парень, девушка и двое мальцов.

   – Я знаю, – человек, и правда оказавшийся священником, кивнул индейцу. – Наши их держат на контроле.

   – Мы все из Талахасси, – быстро сказал Уилф. – Парень русский, но он воевал за наших. И спас ту девчонку с её братьями. Не трогайте их.

   – А тебя? Ты-то кто? – священник снова посмотрел на Уилфа.

   – Уилф Матмэн. С Платановой улицы. Воевал у ван дер Занта, – короткими фразами представился Уилф. – Сейчас пробираюсь в Эверглейдс... Вы оттуда?

   Священник, не отвечая, ловко проверил карабин, хмыкнул:

   – Три патрона и, могу поклясться, пистолет на поясе у тебя пуст... – он бросил карабин мальчишке, который его поймал. – Юг, сын мой. Иди за мной.

   – Юг, отче, – Уилф поднялся, больше ничего не спрашивая.

   На пороге он оглянулся.

   Джонни Облака Нет равнодушно тянул из бутылки джин...

   ...Снаружи оказалось полно народу – около тридцати человек толпились вокруг крыльца, несколько – снимали с машины бандитов кустарно спаренный "боров", кто-то маячил подальше лицами и стволами в разные стороны... На большинстве людей была военная форма без знаков различия и... Господи, спасибо Тебе!.. широкополые серые шляпы, но с полдюжины носили трапперские шапки из енотовых хвостов, а ещё столько же – явные индейцы, только молодые и средних лет, а не старики, как Джонни – щеголяли реальными, как в кино, перьями в длинных волосах. Все были до зубов вооружены – в основном автоматическим и самозарядным оружием (разными модификациями М16, немецких "хеклер-кохов" и русских "калашниковых"), почти у всех имелись револьверы и пистолеты, у всех – гранаты, большие ножи, мачете или томагавки – армейские (1.) и самодельные – некоторые носили в самодельных кобурах обрезы двустволок крупного калибра, попиленных под своеобразные пистолеты. Имелись четыре пулемёта – два М249, немецкий МG3 и русский РПД с любовными хозяйскими девайсами. Вообще у многих были тюнингованные "калаши" (часто с подствольниками) и СКС, как у Уилфа. У двоих оказались гранатомёты – старые однозарядки М79. Старшим было лет по 60-70, не меньше, младшие были моложе Уилфа. Но всех объединяло то, что объединяет настоящих бойцов – выражение лиц и манера держаться. Кем бы они все не были ещё три месяца назад – сейчас это были "серые". Бойцы Юга.

   1. Поразительно, что фирма «Cold Steel» на настоящий момент активно производит и широко продаёт гражданским лицам, а так же поставляет в вооружённые силы США томагавки. Конечно, это не примитивный индейский топорик, а вполне современное изделие из древопластика и отличной стали. Но что интересно – в отличие от мачете или русского топора, томагавк практически бесполезен, как вспомогательное орудие. Этотолько оружиеи никак иначе. Тем не менее, воюющие в Ираке и Афганистане американские солдаты и офицеры охотно покупают его за свои деньги. Видимо, уже век как чаемый «огнестрельщиками» уход «холодной стали» с полей сражений в очередной раз отложился на энное количество лет.

   Уилф ощутил такое облегчение, что задрожали ноги, а на глаза навернулись слёзы. Это были свои. На самом деле свои. Взрослые свои. Сильные свои. Хотя бы немножко, но ужас отступил. Он больше не был один, он больше не обязан был быть всё время взрослым.

   Уилф опустил голову, даже не думая, как это будет расценено – чтобы не увидели, что он почти плачет. Люди молча рассматривали мальчишку – внимательно и, кажется, равнодушно.

   – Мы – "Аллигаторы Флориды" (1.), – сказал священник – он спустился с крыльца и теперь повернулся к стоящему на нём мальчишке. – А меня можешь называть просто отец Пиви. Может быть, будешь называть меня и "командир", если я окончательно уверюсь, что ты Уилф Матмэн из Талахасси, с Платановой улицы, а не подослан федералами.

   1. Детское пристрастие американцев к невероятно красивым и угрожающим названиям, да ещё и дающимся сплошь и рядом ни к селу ни к городу, может показаться европейцу смешным и даже противоестественным. Как правило, привычка щеголять подобным свойственна людям с низким уровнем культурного развития (вспомните названия красных (и не только) отрядов времён нашей Гражданской войны), что, впрочем, ничего не говорит об их моральном облике или деле, за которое они сражаются – ни позитивного, ни негативного. «Головорезами из Чаттануги» может называться отряд честных и преданных родине людей, а за гладкими цивилизованными названиями типа «Международный Банк Развития» часто скрываются самые что ни на есть античеловеческие структуры.

   Уилф не успел ничего сказать – да, по правде сказать, он и не нашёл бы, чем доказать свою принадлежность к конфедератам; он-то сам не задумывался над этим, ему такое положение дел казалось совершенно естественным и очевидным; более того – вечным, так было всегда! Но ему и не пришлось ничего придумывать.

   – Эй, да это же правда Уилф Матмэн! – послышался весёлый выкрик, и через толпу протолкался мальчишка – одних лет с Уилфом и знакомый ему... знакомый в другой жизни, в этой Уилф никак не мог сообразить, кто перед ним, хотя мальчишка непривычно – раньше он так не делал вроде бы – улыбался, скрестив руки в беспалых потёртых перчатках на висящем поперёк груди АКМС. И только через какое-то время Уилф разродился неуверенным:

   – Томми? Томми Ли?

   – Ну а кто же ещё?! – кивнул Томми и по-свойски, даже развязно, но в то же время с отчётливым уважением обратился к отцу Пиви. – Эй, отче, я его хорошо знаю, мы с ним учились в одной школе до моей отсидки. Это точно правда Уилф Матмэн с Платановой, из Талахасси.

   – Том! – вдруг выкрикнул Уилф, и все разом – было загудевшие одобрительно и облегчённо – замолчали и снова уставились на него. – Том, ты не знаешь, что с моими?! Том!

   Ли помрачнел и покачал головой:

   – Прости, Уилф. Я их не видел. Ни тогда, ни здесь.

   Уилф снова опустил глаза. Но лишь на миг. Когда он поднял их – глаза были сухи и пристальны:

   – Там мои спутники, – кивнул он по улице, спускаясь к отцу Пиви. – Они, наверное, уже не знают, что и думать. Скомандуйте своим людям, чтобы объяснили им, что и как, – и, подняв руку, сам замахал ею в сторону мокрых зарослей.

* * *

   "Аллигаторы Флориды" базировались на берегу озера Окичоби, где до войны жила семья французских трапперов – собственно, их поднятый на сваях дом был теперь штабом отряда, а вокруг под пологом зарослей на расчаленных в дно плотах, в разбитых на них палатках, жили бойцы отряда, насчитывавшего восемьдесят "штыков"... и не меньше трёхсот гражданских – детей, женщин, беспомощных стариков – нашедших тут спасение от бандитского террора и произвола федералов. Подавляющее большинство из них, конечно, ещё недавно и не подумало бы, что так вообще можно жить. А если бы им про это рассказали – решило бы, что в таких условиях проще умереть.

   Тем не менее, они не умирали, а жили. Самые разные люди. Среди них были те, чья жизнь и в обычные дни мира была не так уж богаче и устроенней, чем сейчас – и те, кто в той жизни носил дорогие костюмы и квартал до работы преодолевал только на автомобиле.

   Теперь они жили вместе. Вместе в одни игры играли их дети. Вместе и одно и то же готовили на огне, стирали одежду в протоках их женщины.

   В одном строю держали оружие они сами. И иногда они погибали. Не просто "умирали". Они погибали в этом строю.

   Уилф Матмэн и Ник Шаззки встали в этот строй как-то естественно, сами собой.

   Свою палатку они поставили там, где отвела участок большого плота сухощавая старуха с плотно поджатыми губами, одетая в джинсовый комбинезон и грубые мужские ботинки. Это была мать траппера, хозяина дома, которую все звали Мэд Жано, хотя это и было смешно (1.). Её сын, давший беженцам и партизанам пристанище на своей земле, погиб в одной из первых вылазок. Но он ещё в мирное время состоял в АСА и в её секретной секции. Он сам выбрал свой путь, сам умер так, как мог умереть каждый, его выбравший. Поэтому Мэд Жано не плакала о нём, а гордилась им, как хорошим мужчиной, которого вырастила сама – её муж пропал на охоте давным-давно.

   1. «Безумная Жано». Юмор в том, что англоязычному трудно произнести по-французски «мадам Жано», и у него получается именно что-то вроде «мэд-м Жано».

   Не плакала, когда никто не видел, кроме Бога, с которым она говорила по вечерам в маленькой комнатке позади дома. Но Бог не расскажет никому того, что доверено лишь ему, ведь правда?

   Обо всём этом никто не знал, и близняшки притихли, прячась за сестру и Ника, когда старуха разместила их, пояснила правила – не лезть в воду без взрослых (она кивнула на мальчишек), не жечь огня, не прекословить – и ушла. А малыши тут же стали просить – чего обычно не делали – чтобы старшие их "не оставляли жить одних, она ведьма, наверное!" Джулия встала на колени, обняла братишек и поклялась, что никогда-никогда их не оставит, а Ник, выругавшись шёпотом, пошёл искать доски...

   ...Джулия и младшие спали на топчане, который сколотил Ник. Ник и Уилф – на полу, в спальниках, и по ночам Уилф иногда слышал, как внизу плещется вода. Это значило, что недалеко проплыл аллигатор. Иногда вода начинала плескаться сильно, а сам плот – немного покачиваться: это значило, что кто-то ушёл на задание или пришёл с него.

   Они жили в лагере уже вторую неделю и несли службу, но на задания их пока не посылали, и это было понятно – к новеньким всяко стоило присмотреться. Ник тоже поглядывал в ответ, держась очень спокойно и уверенно, но отчуждённо от всех, кроме Джулии и мальчишек.

   Уилф не присматривался – ему было незачем. О себе он знал всё, те, кто вокруг – были свои, и он уже успел расспросить каждого о своей семье. Никто ничего не знал. Но совершенно неожиданно молодой морпех – бывший морпех, сказал было Уилф, но тут же наткнулся на жёсткий взгляд и слова: "Бывших морпехов не бывает, пацан!" – так вот, капрал Брюнн сказал, что на эсминце "Оруэлл" капитан объявил о переходе на сторону конфедератов ещё в самом начале гражданской войны. Эсминец в это время стоял в Кронштадте, и часть команды взбунтовалась, настаивая просто на возвращении домой, а ещё одна группа офицеров и матросов взялась за оружие, объявив капитана изменником. Началась перестрелка всех со всеми.

   И тогда какие-то русские (наверное они следили за происходящим), тем временем ворвались на корабль и перебили почти всех без разбора. Если кто и уцелел – он попал в плен. Морпеху об этом рассказал его приятель-радист из штаба части – когда она ещё была, эта часть.

   Уилф тогда вышел из палатки – молча и очень прямо. Он был благодарен за то, что Брюнн не стал его окликать, останавливать, говорить что-то ещё. Он шёл прямо – а мир кренился и то и дело норовил куда-то упасть, выскользнуть из-под ног.

   Уилф не заплакал и удержался на ногах. Только внутри что-то окаменело. Может быть, сердце?

   – Извините... – прошелестел кто-то, и Уилф понял, что столкнулся с невысоким лысоватым человеком. В потрёпанной одежде, лысый, какой-то съёженный, он тащил от ручья за лагерем два пластмассовых ведра и сейчас смотрел куда-то в живот Уилфу, ссутулив узкие плечи.

   – Это вы меня... извините, я не смотрю, куда иду, – Уилф удивлённо отступил, давая дорогу. Человечек заискивающе улыбнулся, поклонился (!!!) и заспешил дальше. Рубаха на нём болталась, как на пугале – видимо, когда-то он был упитанней. Во всей его повадке было что-то странное, жалкое – и в то же время неприятное. Что? Непонятно...

   Он вздрогнул, когда тащивший вёдра человек поспешно отступил в сторону – навстречу шли две женщины с тазами, полными белья, а за ними – кто-то из бойцов. Вздрогнул, потому что женщины явно, отчётливо посмотрели на лысоватого с отвращением, а боец вдруг пнул его по вёдрам и толкнул в сторону – тот споткнулся об одно из вёдер и шлёпнулся в разлитую воду... Партизан перешагнул через него... перешагнул, как через дерьмо.

   – Капрал Брюнн сказал, что ты сюда пошёл, – Уилф обернулся на новый голос и увидел отца Пиви. Командир "аллигаторов" стоял рядом. – Я тебя в ночь поставлю на пристани дежурить, готовься. Поужинать можешь раньше остальных.

   – Есть, понял, – кивнул Уилф, козырнул. Так он привык у ван дер Занта, и, хотя отец Пиви на этом не настаивал, привычка, о которой Уилф и не догадывался, вылезла сама собой. И оглянулся через плечо: – Кто это такой?

   Унижение человека, который даже и на человека перестал быть похож, его покоробило и даже разозлило: какого чёрта, этим парням, говорящим, что они борются за свободу нации, что, мало тех бед и унижений, которым подвергли их нацию настоящие враги?! Что за детство – целым лагерем травить одного?! И за что?! Уилф не сказал этого, но, кажется, всё было написано на его лице...

   – А... – отец Пиви смерил Уилфа долгим, внимательным взглядом. – Да ты не смотри, как на злейшего врага. Эта ползучая тварь с заискивающими глазками – Мэттисон. До войны – знаменитейший адвокат-правозащитник, специализировался на защите разного дерьма типа наркоторговцев, убийц и насильников из ниггеров и латиносов, причём всякий раз свою защиту строил на убойном аргументе о том, что они – угнетённые в прошлом социальные группы, перед которыми "мы все должны ощущать груз вины". А когда началась вся эта заварушка, угнетённые социальные группы спалили ему дом, затрахали его жёнушку и обеих дочек, а он сбежал к нам. Молчит, но я так подозреваю, что своих баб он просто бросил. У нас его немного побили и сказали, чтобы валил к тем, кого так упорно и неуклонно защищал от нападок белых расистов. Он, конечно, никуда валить не стал. Его опять побили, потом снова побили, потом хотели убить, но в кучу дерьмища никто выстрелить так и не смог. Вот так он тут вокруг и пасётся сортирным адвайзером, объедки с кухни подъедает.

   Уилф снова оглянулся. Скособочившись под тяжестью вёдер, бывший адвокат семенил обратно к ручью, то и дело уступая дорогу идущим туда-сюда партизанам и кланяясь, кланяясь, кланяясь...

   ...Отец Пиви опоздал на десяток секунд.

   Мэттисон лежал наполовину в ручье, уткнувшись остатками головы в котёл. По течению плыли алые струи и сизо-розово-серые кусочки мозга. Уилф стоял над ним, задумчиво посвистывая в ствол пистолета – различалась мелодия "Дом, милый дом..."

   – Ты его убил? – прямо спросил отец Пиви, подходя ближе.

   – Я, – отрезал Уилф. – Я убийца, ты что, не знал? Я нехотя ходил в школу и драл вола в остальное время, да временами шарил по порнушке в Интернете, чтобы было на что подёргать письку, а потом пришли угнетённые и страдающие негры и сделали из меня убийцу. Вкратце всё. Такова моя история. Так её и запишут потом в книжках, которые никто не станет читать – Уилф Матмэн, пятнадцать лет, грёбаный белый убийца-расист, – слова рвались из мальчишки отрывисто и коряво, он морщился и подёргивал раненой стороной лица.