Текст книги "Иван — холопский воевода"

Автор книги: Олег Тихомиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Близок локоть…

Вот уж две недели стоят отряды Болотникова под Москвой. Почти сбылась его мечта. Привел он народ к стенам столицы. Сам царь дрожит, спрятавшись за воротами коваными.

Иван Исаевич окинул взором свой лагерь. Шатры, кони, обозные телеги, огни костров. Людские голоса сливались в многотысячный гул. Слышались ржание, стук топоров, песни, звуки дудок и свистелок.

Море-океан людей. Но поди-ка возьми Москву. Близок локоть, а не укусишь. Укреплена столица на славу.

Болотников хорошо помнил мощную стену с бойницами, что охватывала Кремль и Китай-город. Мысленно он обвел взглядом и вторую белокаменную степу, выстроенную заботами Годунова при царе Федоре Иоанновиче и вобравшую Большой посад[17]17
  Эту часть Москвы стали называть Белым городом. Стена шла по линии нынешнего Бульварного кольца и на юге смыкалась со стенами Кремля и Китай-города.


[Закрыть]. Был в Москве свой Пушечный двор, и лазутчики, посланные Болотниковым, донесли, что работал он с большой исправностью. А еще сказали они, что в Москве бессчетное множество осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах и на земле. Догадывался об этом Болотников и без разведки: не напрасно жил в военных холопах у князя Телятевского.

«Как ты там сейчас живешь-ладишь, Андрей Андреевич? – вспомнил Болотников о бывшем господине. – Небось верой-правдой полуцарю служишь. Погляди, князь, со стены на мое войско, погляди. А может, на вылазку отважишься – норов у тебя горячий, вот и встретимся, узнаешь ли?» Но мысль эту несерьезную отогнал Иван Исаевич, а стал думать совсем о другом: как бы поднять народ в Москве? Посылал он туда с лазутчиками «листы» – звал холопов за оружие взяться, дабы господ своих побить, а дома их и добро себе забрать.

Пойманных лазутчиков подвергали страшным пыткам.

Переметчик

Царю доложили добрую весть: из войска Болотникова переметнулся Ляпунов с дворянским отрядом.

«Вот оно!.. Началось. Внял господь моим молитвам».

– Слыхал ли ты, брат, – царь довольно взглянул на Ивана Шуйского, – мореходцы сказывают, когда корабль течь дает, с него крысы бегут первыми? Стало быть, потек, а? Что скажешь?

– Воистину. Почитай, скоро до самого Ивашки доберемся.

Василий Шуйский уже не раз пытался переманить дворян щедрыми посулами, предупреждая: коли холопы возьмут верх и столицей овладеют, ни боярам, ни дворянам, никому из лучших людей блага не будет. Опомнитесь, призывал он, с кем пошли? Вор Ивашка в «листах» своих велит холопам московским побить всех господ.

И вот свершилось! Уразумели.

Царь пожелал увидеть переметчика Ляпунова.

– Что, блудный сын, – царь улыбнулся, заглядываясь на стать Ляпунова, – воротился?

– Виноват, государь.

– Ну, ну. Кто старое помянет, тому глаз вон. Служи мне честно – по заслугам воздам.

– Благодарствую, государь, за твою милость.

– Ты вот что, Прокопий Петрович, скажи – слыхал ли, что волей покойного царя Федора Иоанновича ездил я в Углич и сам видел убиенного царевича Димитрия?

– Как не слыхать, государь, – ответил Ляпунов, но взглянул на Шуйского с удивлением.

– Да, да, убиенного, – повторил царь. – А то, что по нашему сыску было объявлено, будто царевич сам закололся в падучей болезни, то неправда. Годунов так велел. На него, злодея, управы не было. – Помолчав, Шуйский продолжил: – А скажи мне, Прокопий Петрович, пришел ли с войском Болотникова новый самозванец?.. Ты его видел?

– Нет, государь, не видел. Но слыхал, что в Литве он.

– Добро. Иди покамест. Тебе и людям твоим велю из казны денег дать.

Откланявшись, Ляпунов пошел к двери.

– Стой, – окликнул его вдруг Шуйский. – Написал бы ты письмо Пашкову. Так и так, мол, царь ко мне милостив и тебя на службу зовет. Приходи скорей с повинной, а царь наш Василий Иванович по чести тебя примет, щедротами не обойдет.

– Напишу, государь.

Едва ушел Ляпунов, как царю доложили, что схвачен лазутчик Болотникова – атаман Аничкин. В другой раз Шуйский потребовал, чтобы при нем учинили атаману допрос, но сейчас подумал, чего там у мужика выпытывать. Ляпунов небось поболе знает.

– Как схватили его?

– На Арбате посадских баламутил: будто жив царь Димитрий. Что прикажешь, государь?

– На кол посадить, – процедил Шуйский. – При народе!

Опять Димитрий!.. Когда же тень его перестанет тревожить царей? Как сотворить, чтоб не вред приносило им имя царевича, а пользу?..

Долго сидел Шуйский, раздумывал. Потом вскочил, зашагал по хоромам.

Грамота Пашкова! Та грамота с красной печатью. Боярам и «лучшим людям» якобы от царя Димитрия Иоанновича, который уже здесь находится, под московскими стенами.

«Ну, Истома, – рассуждал Шуйский, – сослужил ты мне службу той грамотой. Вот что надобно сделать – созвать народ и показать ее всем. Гляньте, мол, люди московские, как дурачат вас от имени убиенного. Гляньте, аж царская печать приставлена красная. И все – обман! Ежели сия грамота и впрямь Димитрием Иоанновичем послана, я сам отворю ему ворота и на трон усажу. Соберите ходоков да пошлите к Болотникову – пусть покажет царя. А как воротитесь – скажете, кого видели…»

Бессонная ночь

…Долго стоял на холме Болотников, уже стало смеркаться. Вначале скрылась в густеющем сумраке Москва, затем исчезли купола Новодевичьего монастыря. Симонова, Донского, а там уж не различить и Данилов монастырь, что был совсем рядом.

От реки тянуло стужей. Но уходить с холма Болотников не хотел, словно кто-то приворожил его, заказав двигаться с места.

«Как же войти в Москву? – размышлял Иван Исаевич. – Приступом ее не возьмешь. Надобно кольцом ее охватить. Замкнуть словно на замок. Чтоб ни одна подвода, ни одна живая душа не вошла, не вышла».

Медленно направился Болотников к себе в шатер. Но уснуть не мог. Сон не шел. Беспокойные думы сменяли одна другую…

* * *

…А в Москве в своей опочивальне тоже не спал, ворочался с боку на бок царь Василий Шуйский.

Окружил он хоромы стрельцами надежными, а все заговор ему мерещился боярский. Кто во главе? Мстиславский, Голицын, племянничек Скопин-Шуйский? А может, братья родные? Как приходит время за троп биться, никто о родстве и не поминает. Чу!.. Что за шорох?.. Не убийца ли с ножом крадется подосланный?.. Помилуй, господи!..

Вскакивал царь с постели в холодном поту… Нет! Никак мышь окаянная пробежала. Долго стоял царь посреди опочивальни, прислушивался. Потом шел сам проверять стражу.

А то чудилось ему – бежит по московским улицам толпа. С топорами, дубинами, вилами. Крики… Неужто открыли ворота Ивашкиной голытьбе?

Опять шел царь Василий к стражникам – велел лезть на колокольню да смотреть, все ли в порядке в городе.

Недовольно шепталась стража.

– Ишь, государя-то угомон не берет.

– Грехи давят.

Не находил себе места Шуйский. Все думал, где бы еще войска добыть, на кого опереться. Надежда была на Смоленск, Тверь и северо-восточные города. Чтобы смоляне могли прийти на помощь, послал им навстречу под Можайск и Волок Ламский воевод. Удастся ли побить воров и разбойников да открыть смолянам дорогу к Москве? На север тоже были посланы верные люди, чтобы набрали там «войской» силы. В самой же Москве ратников осталось совсем мало. Поделить их пришлось: одна часть была у осадного воеводы князя Туренина – защищала городские ворота и стены, другая – у вылазного воеводы князя Скопина-Шуйского.

Пока Москва держалась.

«Но как ее держать дальше? – прикидывал царь. – Хлеб дорогой – народ волнуется, служилых людей мало, казна почти пуста… Хорошо хоть северные дороги не захвачены: может, придет подмога-то».

А еще думал Шуйский, надо бы распустить слух по всем городам, будто войска царские крепко побили восставших.

«Эх, кабы на самом деле разбить Ивашку, – тяжело вздыхал царь и ложился в постель. – Да и соснуть бы…»

В Китай-городе

Из Москвы вернулся Павлуша.

Он с атаманом Аничковым проник в столицу с северной стороны, пристроившись к ярославскому обозу. Как был схвачен Аничков, Павлуша не знал: народ возмущали они на разных улицах. Павлуша вначале был на Покровке, а потом пошел в Китай-город. Потолковав кое-где с холопами, он захотел подойти к усадьбе князя Телятевского. Думал, может, кого встретит из знакомой дворни. И верно, вскоре увидел, как на улицу вышла старуха Авдотья.

Брела старуха, постукивая клюкой, медленно, и Павлуше пришлось терпеливо ждать, покуда она завернет за угол. Там догнал ее Павлуша.

– Ты кто? – подслеповато уставилась на него старуха.

– Павлушку помнишь?..

– Господи!.. А я давеча по твою душу свечку ставила. За упокой. Слыхала, порубили тебя татары.

– Рано хоронишь, матушка. Еще нету той сабли, что про меня сделана.

– Откель же ты взялся? – удивлялась она.

Павлуша приложил палец к губам.

– Ишь ты! – смекнула Авдотья. И спросила совсем тихо: – Ивашка-то Болотников, что у стен стоит, не наш ли?

– А то кто ж! – гордо улыбнулся Павлуша.

– Над-оть, какой власти сподобился!

– Погоди, войдет Иван Исаич в город, новый тебе кожушок даст. У боярских девок отберет, а тебе даст.

На, скажет, Авдотья, носи. Твой-то весь рассыпался… Ты вот что, ответь, князь Андрей Андреич здравствует?

– И-и, милый. Нету его в Москве. Он сперва за царя Бориса был. Потом в темницу его упрятали. Потом выпустили да опять хотели взять – за что, не ведаю, – а он убег. Прихватил мужиков, что в доме оставались – и поминай как звали.

В Москве Павлуша пробыл три дня.

Про гибель Аничкова услыхал от людей. Говорили, что смерть свою он принял без страха. Не дождались прислужники Шуйского стонов и воплей. Даже посаженный на кол, призывал атаман бить господ, кричал, что царь Димитрий Иоаннович жив и скоро отомстит всем изменникам. Палачам пришлось застрелить Аничкова.

– Вечная ему память, – тяжело произнес Иван Исаевич, выслушав Павлушу и перекрестившись.

Ходоки

Из столицы в лагерь Болотникова прибыли шестеро ходоков. Сказали, что присланы они всем посадом, дабы проведать о царе Димитрии. Их проводили к гетману.

– Стало быть, вы послы от московского люда?

– Почитай так, Иван Исаич, – ответил с поклоном высокий седовласый старик Онисим – он был за старшего.

– Садитесь, – Болотников показал на скамьи, расставленные вокруг стола. – Коль вы послы, рад вас принять с почетом.

– Кабы да еще царь Димитрий нас принял – ить мы к нему, – сказал, хмыкнув, лысый, с мятым лицом мужчина.

Остальные ходоки недовольно взглянули на него.

– Царь Димитрий? – переспросил Болотников.

– Вестимо. Он же с войском пришел. В Москву, вишь, грамоты за красной печатью посылал.

– Помолчи, Антип, – сказал ему Онисим, – дай с дороги дух перевести.

– Верно, отец, – произнес гетман. – Сперва отведайте нашего хлеба-соли, а слово свое потом скажете: с чем пожаловали и чего надобно.

Болотников хитрил. Ходоки пришли нежданно, как снег на голову, а потому, чтобы не попасть впросак, негоже было торопиться. Вот и решил он потянуть время. Что еще за грамоты с красной печатью? Кто засылал их? Государь?.. Откуда – из Польши?.. Из Путивля?.. Шаховской бы мне о том поведал. У Москвы-то я, а не Димитрий Иоаннович. Я и Пашков. А может, он и посылал?

Иван Исаевич распорядился, чтобы гостям подали угощенье, а сам вышел, сказав, что скоро вернется.

Павлуше он велел скакать тотчас к Истоме и доставить его.

– А ежели не захочет? – вскочив на копя, спросил Павлуша.

– Скажи, великоважное дело. Царя Димитрия Иоанновича касаемо. А как с Истомой воротишься, в дом не входи, пусть меня вызовут. С глазу на глаз нужно с ним перемолвиться.

Между тем у ходоков доброго застолья не получалось. Крепко помнили они наказ – требуйте, чтоб показали Димитрия. Коли покажут, гляньте получше – он ли? Ходоки чувствовали свой высокий долг перед московским миром, а потому кусок не лез им в горло.

Лишь Антип – человек из детей боярских, пропойца и плут – наливал себе одну кружку за другой. Включили его в число посланцев царевы люди: сочли, что нетерпимый и шальной Антип в таком деле пригодится.

Против Антипа москвичи возражать не стали: не богатей и не при дворе, а то, что на вино слаб, такой грех ему отпустили. Не ведали посадские, что Антипу были обещаны деньги, «ежели шум учинит и несогласие проявлять будет».

– Пошто скучно пьете-едите? – проговорил Болотников, заходя в комнату. – Небось в осаде сидеть – нужду терпеть.

– Ты, Иван Исаич, об нашей нужде не беспокойся, – оторвался от кружки Антип. – Мы и в осаде живем припеваючи.

– Да никак ты за столом у Шуйского едаешь? – усмехнулся Болотников, оглядывая поношенный кафтан Антипа.

– А мне и за своим не худо.

– Ну-ну, – произнес Болотников. – Дай-то бог.

– Спасибо, хозяин, за хлеб-соль, – отодвинул свою кружку Онисим, – теперича в самый раз о деле потолковать.

– В самый раз, – согласился Болотников, – по скажу я вам, други, вот что. Послал я за Истомой Пашковым. Он воевода сильный и муж разумный. Пусть в нашем разговоре присутствует.

– Нам Пашков не нужон. – Антип вытер лысину. – Нам бы царя Димитрия повидать. – Он снова потянулся к кувшину с вином. – Остальное нам трын-трава…

– Уймись, – коротко бросил старик, а сидевший рядом с Антипом верзила кузнец слегка придавил плечи пьянчужки своей могучей дланью. Антип уронил голову на стол.

– Нам только царь… – пробормотал он и умолк.

– Дело у нас, Иван Исаич, вот какое, – заговорил Онисим. – Перво-наперво велел мир передать тебе свой поклон, – старик поясно поклонился. – А наказ дали – проведать, верно ли царь Димитрий здесь, при войске. И ежели свидимся мы с ним да признаем, будем прощенья просить и город откроем. Истинно я говорю?

– Истинно, – молвили все разом.

– Добро. – Болотников решал, как быть. Мог он и без Пашкова переговорить с посланцами московскими. Но вот грамоты за красными печатями – откуда они? Нет, надобно обождать Истому. – А ответьте, люди добрые, кто вы есть по имени и ремеслу?

– Я мясной торговец Онисим Жуков, – произнес старик.

Ходоки поднялись один за другим.

– Кузнец Терентий Иванов.

– Мельник Потап Калитин.

– Писец Булгак Вакулов.

– Гончар Илья Глебов.

– Люди вы, вижу, разные, – сказал Болотников, – но не богатеи. Своим трудом живете. За таких посадских, как вы, и бьемся мы с полуцарем. Нешто он да бояре не чинят вам зла? Нешто подобру вы живете?

– Чинят, – не сдержался гончар.

– Не о том речь, Илья, – строго взглянул Онисим. – Царь Димитрий тоже блага сулил. А где он? Уж мы-то, московские, сами все видели. Кого сожгли да чей пепел в пушку забили?

– Дайте мне сказать, – заворочался вдруг Антип. – Я сам из той пушки палил. Я…

Но кузнец опустил свой кулак на голову дворянина, и Антип вновь притих.

– Житья подобру нет, – сказал Потап. – Задавили поборами, хочь мельницу бросай. Зерна не везут. Без работы сижу.

– А гончарня? – встрепенулся Илья. – Одно разорение.

– Молотом намаешься, – громыхал кузнец, – а сел за стол и зубы на полку.

– Что скажешь ты? – повернулся Болотников к писцу.

– Хожу как все, туго пояс затянувши.

– Тогда пошто мне вас уламывать? Подкрепитесь, а там и разговор начнем. – Болотников встал из-за стола.

И только он вышел на крыльцо, как увидел скачущих всадников, среди которых приметил Павлушу и Пашкова.

– Здравствуй, гетман! – лихо соскочив с коня, проговорил Пашков. – Звал?

Они прошли в соседнюю избу, где Болотников рассказал Истоме о ходоках. Закончив, спросил Пашкова в упор:

– Грамоты за красной печатью ты посылал?

По тому, как забегали глаза Истомы, понял – он! Пашков тоже почувствовал, не отопрешься. Посуровев, резко произнес:

– Я посылал. А что?.. Один черт – лишь бы в Москву войти. Там разберемся…

– От имени государя? – вспыхнул Болотников и схватил Пашкова за ворот. – Да как ты смел!

– Пусти, слышь… Худо будет.

Болотников разжал руки.

– Что делать? – хмуро проговорил он. – Ходоки на своем стоят – подавай им Димитрия.

Пашков помолчал.

– Коли хотят – покажем. – Он вдруг усмехнулся.

– Кого?

– Мало ли? Да хочь того молодца, что за мной прискакал.

– Павлушу?.. В уме ли ты, Истома Иваныч?

– А что?.. Молод, пригож. Покажем – и дело с концом.

– Тьфу! – плюнул с досады Болотников. – Да нешто в Москве царя Димитрия не знают? С мая-то, почитай, полгода прошло – государев лик не забыли. Поразмыслим лучше, как быть.

– Ты войску голова, ты и прикидывай.

– Ладно, – сказал Болотников, – пошли к ходокам. Ждут.

– Ты, Иван Исаич, один с ними управишься. Пошто мне с мужиками сидеть? Велика честь. – Истома вышел из избы и припустил со своими всадниками назад.

Болотникову пришлось сказать ходокам, что увидят москвичи царя Димитрия, но не сейчас. Потому как находился здесь, да отбыл… Куда? В Путивль. Соберет пополненье, воротится.

– Ну что ж, – молвил седовласый Онисим, – коли нету в войске Димитрия Иоанновича, дозволь откланяться. Спасибо за хлеб-соль. А мы в Москву подадимся, обо всем доложим.

– Скажите, зову я народ московский не стоять супротив меня. – Болотников всматривался в лица ходоков.

Взгляды у всех прямые, открытые. Лишь гончар Илья чуть голову потупил.

– Прощай, Иван Исаич, – поклонился Онисим.

За ним поклонились все ходоки.

– А ты пошто мнешься? – спросил Болотников у гончара.

– Дозволь у тебя остаться, – выпалил Илья, решившись. – Пропадаю, хочь глину ешь.

– Добро. Оставайся.

– Эй, паря, – строго глянул на Илью старик, – спятил?

– И меня возьми, – попросил кузнец. – Служить тебе правдой буду, истинный крест.

В тот день Иван Исаевич послал Григорию Шаховскому письмо. Гонцам было велено спешно скакать до самого Путивля. В письме он просил князя отправить к царю Димитрию людей, дабы увещевать его как можно скорее идти к Москве. Он писал, что москвичи готовы покориться, лишь только увидят Димитрия, «схватят своих изменников и выдадут их ему».

А пока, думал Болотников, надобно не мешкая окружить столицу со всех сторон…

Опять измены

Михей Долгов несся на коне среди других всадников, помахивая саблей, и уже чувствовал, как лихо придется царским ратникам, что засели в Красном селе.

Болотников поручил Истоме Пашкову перебраться на левый берег Москвы-реки и захватить ярославскую дорогу. А чтобы усилить войско Пашкова, передал ему гетман несколько отрядов в помощь. С таким отрядом и скакал сейчас Михей к Красному селу.

Основные силы Болотникова находились со стороны Замоскворечья на правом берегу. Им противостояли полки осадного и вылазного воевод, охранявшие Серпуховские и Калужские ворота.

26 ноября к вечеру Пашков напал на Красное село, но взять не сумел. Заночевать войску пришлось неподалеку. Истома и дворяне устроились в походных шатрах. Мужики легли вповалку, накрывшись кто чем мог. Предстоял нелегкий день: опять нужно было биться за село и главное – захватить дорогу и сомкнуть кольцо вокруг Москвы.

Михея назначили в стражу, пока войско спит. Ночь выдалась студеная, звездная. Но Михей почти не ощущал холода: вот, думал он, недолго воевать осталось – заберем столицу, а там и домой можно.

И вдруг Михей увидел, как во тьме со стороны рощи вспыхнул огонь. Кто-то зажег факел, помахал им. Через некоторое время из стана Пашкова выехало пять-шесть всадников.

– Глянь-ка! – насторожился Долгов. – Кажись, к нам едут.

Когда всадники приблизились, Михей выступил вперед:

– Стой!.. Не велено никого пущать.

Стражники наставили на конных ружья.

– Прочь с дороги, дурни, – бросил один из всадников, не останавливая коня.

– Истома Пашков, – шепнул Михею стражник, что стоял рядом. – Упаси бог разгневать.

Всадники проследовали к роще.

Невдомек было Михею и его товарищам, что Истома Пашков встречался в ту ночь с посланцами царя Василия. Не раз подсылал Шуйский своих людей к Пашкову: склонял на измену, обещал дары, а войско ему оставить. Пашков и сам уже ясно видел – взял верх бывший холоп, «листы» же, в которых Болотников призывал мужиков бить господ, были дворянину Пашкову что нож в сердце. «На условия государя согласен, – сказал Пашков царевым посланцам. – Завтра же начинаю служить ему!»

* * *

Увлечь Пашкову все войско на предательство не удалось.

– Не с руки мне за Истомой идти, – говорил Михей. – Опять в кабале маяться?

– Верно, – поддержали Михея мужики. – С Пашковым идти – в неволю ворочаться. А то и вовсе господа шкуру спустят, коли зло на нас держат.

Пробовал Пашков их силой принудить. Мужики за оружие схватились. А у них не только сабли да копья имелись, но и самопалы. Подумал Пашков, что в такой час проливать кровь без большой пользы. Отступил.

В тот же день, 27 ноября, к Шуйскому с Двины прибыл на выручку большой отряд стрельцов.

Кроме того, гонцы доложили, что очищены от мятежников Волок Ламский и Можайск.

Царь созвал воевод.

– Самый раз настал ударить по Болотникову, – сказал Скопин-Шуйский, – часть войск его на левом берегу. Для нас выгода. Порознь воровские отряды легче одолеть.

– К тому же, – добавил Туренин, – в Ивашкиных войсках смута началась…

– Откуда знаешь? – спросил царь.

– «Языка» привели. Говорит, как услыхали, что Пашков к нам перекинулся, холопов страх одолел. Сам Ивашка чернее тучи…

И царь отдал приказ:

– Готовить полки на вылазку!

Сражение в Замоскворечье Болотников проиграл. Пришлось ему вернуться к укрепленному острогу в Коломенское.

А еще через несколько дней к царю Василию поступило мощное пополнение – смоленские и ржевские полки.

2 декабря все свои войска царь кинул на Коломенское.

Взять лагерь Болотникова оказалось нелегко. Там были не только земляные укрепления, но и хитрая придумка, которую назвали «обозом». Собран он был из нескольких сотен саней, телег и повозок. Их поставили друг на друга в два-три ряда, затем плотно набили сооружение соломой и облили водой. На морозе все это затвердело словно камень.

Царские войска начали бить по «обозу» из пушек. Лед хотя и крошился, но ядра не пробивали такую толщу.

Три дня стреляли пушки, а толку не вышло.

Воевода гневался, хотел было на пушкарях зло сорвать – высечь их. Но дворянин Ушаков, перебежавший от Болотникова, выдал секрет укрепления и посоветовал палить «огненными» ядрами.

После такого обстрела лед стал таять. Болотникову с частью войска удалось уйти к Калуге.

Несколько казачьих отрядов отбивалось от царских ратников в селе Заборье. Но силы были слишком неравные. Казаки сдались. С ними попал в плен и Михейка Долгов.

Казаков Шуйский помиловал – приказал забрать в свое войско.

А двадцать одну тысячу пленных, что были взяты в Котлах и Коломенском, царь велел предать смерти.