Текст книги "Божественная игра"

Автор книги: Олег Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

* * *

– Ход окончен! Свон явно был доволен началом партии – все пока текло спокойно и правильно, так, как предполагалось. Но что там думает Ведьма?.. По идее, в ее функции не входит разрушать то, что строит Свон – они не являются олицетворениями Добра и Зла, они просто обычные игроки, играющие в увлекательную игру. Почти настольную игру. – Ход мой, – сказала Ведьма, – я ввожу еще одного персонажа и кое-что добавлю к миру. Это уже мое право и согласие второго игрока не обязательно. Я права? – Да, – ответили Боги-судьи, следящие за ходом игры. Ведьма удовлетворенно кивнула.

* * *

Дженнингс поправил рюкзак за плечами и еще раз посмотрел на карту. Вырванный из атласа листок был уже порядком измазан в золе и просто грязи, Дженнингсу постоянно приходилось оттирать необходимый участок. – Эй, Уил, погоди! Дженнингс поставил ногу на дырчатый камень и потянулся к карману за сигаретой. Далеко впереди белела вершина горы Мак-Кинли. Там, у ее основания, должна находиться старая фабрика – если верить словам старика Филиппа Брина. А верить ему опасно, потому как еще со второй мировой у него не все нормально с рассудком. Да и возраст в добавок ко всему. Шутка ли – восемьдесят лет! Сзади, на склоне холма, пыхтел попутчик Уильяма Дженнингса Гедеон Раввель, коротышка непонятной национальности и неопределенного возраста. В общем, средний такой человечек, но в то же время абсолютно неповторимы как по части внешности, так и по части повадок. Раввель остановился рядом с Дженнингсом – он едва доставал ему до плеча, но карликом не был, то есть пропорции тела у Гедеона были нормальные. Он, как уже сказано, обладал необычной, но совершенно непримечательной внешностью: светлые, с рыжинкой волосы, такие же светлые глаза, загорелое лицо. Может быть, одна из ветвей его родословной уходила в индейские семьи – что-то в загаре Раввеля было необычное, будто не от солнца он, а от природы. – К чему так бежать? – жалующимся тоном спросил Гедеон, сбрасывая рюкзак на землю. – К тому. Ну да ладно, отдохни немного. Черт, Гед, говорил я тебе, нет – все равно увязался. Не подумай ничего плохого, но в одиночку я бы уже давно был у Мак-Кинли. – Уильям, вспомни мать! Вспомни, что она сказала перед... перед... Забыл уже, да? Так я напомню. Она сказала: "Гедеон, никогда, ни при каких обстоятельствах не вздумай оставить моего сына Уильяма, потому что человек он непутевый и обязательно все провалит!" Вот, что она сказала. Уил отбросил окурок. В Нью-Йорке у него осталась фирма, производящая ковровые покрытия. И оставил он ее на попечительство... Эх, хоть не вспоминай. Фирма не слишком крупная, но доход приносит и популярность имеет. У Дженнингса сердце екало каждый раз, как он вспоминал офис с окном во всю стену на двадцать третьем этаже и скользкую морду... черт! – Ладно, отдыхать ночью будем, пошли, – Дженнингс поднял рюкзак, закинул его на спину. Гед плелся рядом, умоляя идти помедленнее. Дженнингсу казалось, что он и не идет, а ползет. Вроде, и склон тут не очень крутой. – И все же, Гед, лучше было бы тебе остаться дома. И за фирмой присмотрел бы. Это ж ведь не лавочка тебе, тут и желание, и умение надо. И голову на плечах. Гедеон промолчал. Наверное, ему просто надоело спорить на эту тему. Гораздо больше удовольствия доставляло созерцание природы, ибо здешняя природа неповторима, как неповторима природа крайнего севера с густыми лесами и коротким, но ярким летом. Воздух был нереально чист. Просто не верится, что где-то на Земле еще может быть такой воздух – он прозрачнее воды в горной реке, он прохладный и резкий, немного колет легкие. В воздухе нет жизни, но ничто не сможет противостоять смерти с большим упорством. Темнели склоны гор, укрытые лесом, среди деревьев блестела вода – изредка, если хорошо приглядеться. Пожалуй, именно в таком месте можно предаваться размышлениям о вечном и о смысле жизни. Но Солнце клонилось к горизонту гораздо быстрее, чем дорога сбегала вниз по склону. Миновал полдень, запылал и быстро отгорел закат, сгустились сумерки. Дженнингс развел костер, сложив из небольших камней кольцо. Костер будет гореть всю ночь и оставит на этом месте черный выжженный круг, ограниченный надтреснутыми булыжниками. Зато в следующий раз путник не станет зря ранить землю, а разведет огонь в этом же месте. Ужин состоял из консервов, хлеба и воды, набранной из источника не подалеку отсюда. У воды был необычный вкус – настоящая живая вода. Костер и сам бы не прочь уснуть, да будто понимал, что нельзя, что всю ночь нужно охранять людей. Следовало только изредка подбрасывать несколько еловых ветвей – они смолистые, и горят хорошо, и дым комаров отгоняет. Огонь не торопился, ел древесину, потихоньку пережевывая каждое волокно. Дженнингс лежал на спине и смотрел в небо. Ночь уже вступила в свои права и зажгла на небосводе огни звезд. Одна, казавшаяся самой яркой, указывала на вершину горы Мак-Кинли.

02

Я вдохнул чистый до остроты воздух – наконец-то! Наконец-то, после всей этой городской грязи и пыли я вдохнул настоящий, чистый воздух! И, что самое главное, впереди, в лучах утреннего солнца высилась цель моей поездки, моего путешествия – гора Мак-Кинли. Сколько раз я видел во сне эту вершину! Еще учась в школе, я представлял ее себе, думал, как взойду на самый верх, как ступлю ногой на... Пусть я не первый, это совсем не важно для меня. Я хочу коснуться вершины этой горы! – Пойдем скорее! – глаза моего приятеля также загорелись азартом при виде грозного величества. Мы схватили рюкзаки и, сопровождаемые неудоуменными взглядами крестьян, согласившихся проводить нас от станции, сошли с дороги. Цивилизация еще не успела отхватить крохотный клочок дикой природы. Почему человек так безжалостен к своему же миру? Почему губит его, топчет ногами? Я не шел, я летел. Резкая смена обстановки на диаметрально противоположную, сам свет, которым было пронизано все вокруг прибавили мне сил. Казалось, я могу сутками идти, не останавливаясь, и не чувствовать усталости. И суровая красота, и холод в воздухе... Я бы остался здесь навсегда! Мы шли рядом, глядя по сторонам. Сейчас наши сознания просто впитывали информацию – картины, звуки, запахи. Обрабатываться она, информация, будет потом. Я заметил, что Андрей трет пальцами что-то висящее на шнурке у него на шее. Спрашивать было неудобно да и не до такой степени разыгралось мое любопытство. Мало ли, может, просто привычка, как у некоторых грызть ногти. Но это оказался кусочек дерева – я увидел его в просвет между пальцами. – Что это у тебя? – спросил я, приглядываясь повнимательнее. Удивительно! Какая красота скрыта в одном маленьком кусочке дерева! Он, во-первых, был гладкий, будто отполированный. Должно быть, привычка Андрея тереть его уже пустила прочные корни. Во-вторых, сама древесина осталось светлой, а линии потемнели до темно-каштанового цвета. Выглядело это потрясающе! – Это? – Андрей положил свой талисман на ладонь. – Это мне досталось в Сибири, кусок кедра. Знаешь, сколько ему лет? Очень много, много больше человеческой жизни. И знаешь... Это удивительное дерево. Я видел людей, которые носили вот такой же кусочек, взятый от определенного кедра, они рассказали мне, что его нужно носить на шее и тереть пальцами, когда возникнет желание. Так вот, эти люди были очень старыми, они все выглядели не менее, чем на семьдесят. Но на деле им было гораздо больше. Это не укладывается в голове... – То есть, ты хочешь сказать, что вот это продлевает жизнь? – Они так говорили. И еще – они сказали, что кусок будет становиться все красивее и красивее. Так и происходит. Когда мне его дали, это был просто кусок дерева похожего на сосну. А теперь взгляни! Будто лаком покрыт! Я вгляделся в рисунок на поверхности кусочка. Может, и вправду таит в себе древний кедр неведомую силу? Кто знает... Каких только тайн нет на Земле – и в земле, и в самой сути ее. Нам дано узнать об их существовании, но никогда не удастся проникнуть, познать, обратить в свою пользу. И это, наверное, правильно.

* * *

Вовсю распевали цикады, наполняли воздух призрачным шелестом мириады странных, похожих на ночных бабочек существ. Возможно, они и были ночными мотыльками, только очень большими. Или одной из разновидностей – благо, мир богат подобного рода чудесами. Два темных силуэта возникли на небе, четко вырисовываясь на фоне россыпи звезд. Вначале то были два пятнышка, которые вполне можно было принять за... каких-нибудь птиц, при желании, конечно. Пятнышки росли, увеличивались, раздался машинный стрекот – и разом умолкли ночные насекомые. Луна высветила из темноты два вертолета. Они снизились и сели недалеко от величественной громады Мак-Кинли, открылись дверцы, посыпались человеческие фигуры. После этого винты вновь пришли в движение, поднимая машины над землей. Они улетели, вскоре скрывшись в предутренней темноте.

* * *

Стоило мне проснуться, как сердце налилось едким предчувствием чего-то радостного – как в детстве, когда чего-нибудь долго ждешь и вот, наконец, приходит утро. Адреналин вырабатывался с такой силой, что у меня зудела кожа, а кости, казалось, вертятся вокруг своих осей. Ослепительно-ярко блистала вершина моей мечты! Мы наскоро умылись, позавтракали, доев вчерашние консервы с хлебом, и отправились в путь. До поднижия горы оставалось все пару часов пути. Мы шли быстро, торопились, хотели поскорее коснуться стопами склонов... И мы не замечали усталости, а ведь почти бежали. И вот, наконец-то! Но что-то привлекло мое внимание, что-то, что темнело в тени деревьев под навесом, образованным породой. Остатки здания. Но откуда? Я толкнул Андрея в бок, указывая туда, куда смотрел сам. Старая фабрика, она уже должна была развалиться и держалась неизвестно на чем. Деревянные части строения прогнили насквозь, от них несло гнилью, а железо было сплошной массой ржавчины. Вот, еще одна загадка Мироздания. И тут я услышал шум – шаги, множество торопливых шагов. А в следующее мгновение мои кисти взлетели до самого затылка, сжимаемые сталью, а если не сталью, то руками ничем металлу не уступающими. Я не удержался и вскрикнул, падая, но голос мой заглушила земля, ударившая в лицо. Я ослеп и онемел, слух – вот единственное, что у меня осталось. Множество звуков, но от неожиданности и недвусмысленности моего положения я ничего не слышал, кроме голоса отчаяния. В шею уперлось что-то холодное и, судя по всему, металлическое. Ствол? – Кто такие? – вопрос прозвучал быстро, но громко и отчетливо. Должно быть, обладатель голоса не хотел, чтобы мы запомнили... – Мы... мы путешественники, альпинисты-любители, – ответил Андрей, его голос был сдавленным, в нем прорезались тонкие нотки. Наверное, ему досталось поболее моего, хотя... нет, Андрей прекрасно переносит боль. Как и я. И это мне очень пригодилось, потому что в спину мне ударило что-то. Не знаю что, но было это больно! Ствол убрали с моей шеи, а руки и ноги скрутили. Судя по звуку, клейкой лентой, скотчем. Такие путы ни за что не разорвешь, надежнее стальных наручников – те хоть открыть можно, мастера находятся. Шок уже прошел и мною овладело недоумение пополам с негодованием. Скорее всего... черт, а ведь они говорят по-русски! Я-то, я мог внимания не обратить – всего несколько часов пробыл в чужой стране. Но Андрей! Он лежал рядом, мог бы как-нибудь толкнуть что ли... И мне уже порядком надоело дышать землей! Я выгнулся, приподнял насколько мог лицо и проговорил: – Послушайте, я гражданин другой страны, у меня и виза есть, и паспорт! На каком основани... – Заткнись! – меня пихнули в затылок так, что я снова уткнулся носом в траву. Рядом заворчал Андрей. Изредка я слышал голоса – их было много, человек десять, может, больше. Не знаю, трудно определить. Они бегали туда-сюда, но говорили редко или так, чтобы мы не слышали – тихо или шепотом. Эх, не обмануть им натренированный слух! Это солдаты. Иначе зачем им называть друг друга по званиям? И они американцы, а русский язык... Он ведь чистый, без всякого акцента, неужели так можно научиться? Хотя, имена могут быть и не настоящими. Какая-то настырная букашка все пыталась залезть мне в ухо, видимо, принимая его за нору или дыру в земле. Я тряс головой. Пытался трясти, раскачиваясь и неизменно натыкаясь на твердый ствол. Наконец, муравей оставил мое ухо и... полез в ноздрю! Внезапно беготня участилась, послышались крики – и что-то грузно упало рядом со мной. Еще один? Урожайный день на путешественников. – Молодец, Дженнингс, только зачем привел этого? – впервые заговорили нормально, в полный голос – и это был голос военного, без всяких сомнений. Чувствовалась командная нотка, значит, офицер. Этот "кто-то" рядом со мной отчаянно возился, вертелся, задевал меня руками и ногами, всхлипывал: – Так... Дже... Уил! Зач... ем? А-а... за... а-а-а!!! Видно, его хорошенько пнули или огрели прикладом. – Не надо его так, – произнесли тихо, голос был мужским, на голос военного не похож. В нем даже слышалось сочувствие. Наверное, лежащий рядом был его товарищем. Ха, товарищ! – А это кто? – спросил он же. – Без понятия. Шастали тут. К, – здесь, по идее, должен быть кивок либо другой указующий жест, – приглядывались. – Идиоты! – голос превратился в хрипящее шипение. – Зачем было влезалть?! Они бы просто ушли, наверняка это и собирались сделать! А теперь что с ними делать? Сердце у меня подпрыгнуло – вот сейчас решится наша судьба. Андрей что-то совсем притих, наверное, прислушивался к разговору. Что же это за развалины такие?.. – Верно говорят про вас, армейцев, – продолжал голос, – вы когда думали в последний раз? Знаешь, анекдоты про прапорщиков? Вот и сам выдал – они определенно русские. Никакой другой народ не знает анекдотов про прапорщиков. Тем более, все у них фамилии Джонсоны с Джексонами, как в старых детективах. Русские... Мне еще подумалось, кто же этот человек, что вот так разговаривает с... А, хотя, какая разница военный-не военный? Военные ведь не какая-то там привилегированная прослойка общества, такие же люди как и все. – Да ничего. Завязать им глаза, отвести подальше и отпустить. – А ты уверен, что они вас не видели? – Уверен. – Точно? Потому что иначе... могут быть проблемы, хотя и легкоразрешимые, но нам ведь не нужно, чтобы разошлись слухи, верно? – Я абсолютно уверен. – Тогда тех двоих отпустить... нет, пусть еще полежат, а этого оставьте. Или вообще развяжите. Да, развяжите его. Ну, слышали! Так, друзья, теперь мне нужно с вами поговорить. Он ведь обращался к нам? Да, больше не к кому. – У нас здесь, в данный момент сложилась неприятная для нас всех ситуация – вы оказались в неправильном месте в неправильное время. Это понятно? Я изобразил согласный кивок. – Мы найдем общий язык. Понимаете, вам вовсе не нужно видеть то, что вокруг вас. Ну, не нужно и все. Так получилось. Именно поэтому вы находитесь в столь некомфортной позе. Но это временно, обещаю. Вы, вероятно, слышали наш разговор. Да, мы вас отпустим с одним условием: вы будете молчать. Если нет – вас найдут и тогда разговора не будет. Это понятно? Куда уж понятнее... Но я кивнул еще раз. – Отлично. А теперь поспите немного, ребята, вы ведь устали с дороги. Он сунул мне под нос пузырек с чем-то ужасно вонючим. Запах ударил в нос, в глаза, въелся в слизистую, которая будто остекленела. Все внутри у меня онемело, голова наполнилась туманом. Первоклассное зелье...

* * *

Дженнингсом с самого утра овладела задумчивость. Он уже не спешил, как вчера, а шел медленно, так что Гедеону не приходилось поминутно окликать его. Раввелю это показалось странным, но он списал молчаливость Дженнингса на усталость. Дженнингс же по мере приближения к горе становился все мрачнее и мрачнее. Он все время вытягивал шею, заглядывал вперед, высматривая что-то. Вскоре он окончательно умолк и Гедеону так и не удалось вытянуть из него ни единого слова. Гора росла, приближаясь. Наконец, показалась полоска голой почвы у подножия. И еще – древнее строение в гуще деревьев и кустов под самой горой. – Погляди, Уил, – Гедеон подошел поближе. – Это что, фабрика? – Да, это фабрика. Очень старая фабрика. Видишь, она почти сгнила вся. Извини, Гед. Последние слова Дженнингса абсолютно не подходили к вопросу. В чем он извиняется? Раввель обернулся, удивленно взглянув на Уильяма, но встретил тяжелый удар дубинкой. Откуда-то появились солдаты, они связали Раввеля, бросили на землю, где уже лежало двое. Он пытался вырваться, что-то сказать, но... Его утихомирили ударом сапога в спину.

* * *

Мы пролежали лицом вниз до самого вечера. Это невыносимо! Зелье оказалось ненадежным, его хватило только на пару часов. Все тело ломит, но это только вначале, потом – хуже. Потом суставы начинают болеть. Даже не болеть – они становятся источниками боли, которая разливается по всему телу. А уж потом приходит онемение. Все, боль уходит, а вместе с ней и все остальные ощущения. Тело чужое, не твое, вытесанное из камня. Только голова твоя, каким-то неизвестным художником-абстракционистом прилаженная к мраморной скульптуре. Когда начались сгущаться сумерки, нам надели повязки на глаза и, наконец, сняли пленку с запястий и лодыжек. Встать я, конечно, не смог. Меня подняли и повели куда-то, подвесив рюкзак на плечо. Я заметил, что он порядочно полегчал. Постепенно кровь возобновляла свой ток, чуть покалывало в мышцах. Это хорошо. Наверное, на руках и ногах у меня черные линии где была намотана пленка. Сволочи! Это же издевательство над людьми! Я уже не говорю о нарушениях прав, в подобной обстановке это просто смешно. Но чисто по-человечески... Нас несли довольно долго, после чего посадили на землю и удалились. Деревянными пальцами я кое-как стянул повязку с головы Мак-Кинли была далеко, примерно как вчера вечером. Наши рюкзаки лежали тут же, на земле. Андрею было совсем плохо – кисти его были белыми, как мел, а под ногтями разлилась голубизна. Это очень плохо, нужно в что бы то ни стало привести его в чувство, вернуть жизнь в конечности пока не поздно. Я встал на четвереньки, подполз к Андрею, снял с него повязку – по крайней мере, лицо у него было нормального цвета и принялся растирать руки. Растирал долго, пока вены не вздулись и по коже не пошла розовая краска. Ноги себе он уже растирал сам. И только сейчас... только сейчас я испугался. Понял, что нас запросто могли убить. Это понимание всегда приходит позже – прыгни на стальные прутья, пробеги сквозь огонь, не задумываясь, а потом похолодей от ужаса. И первым моим желанием было все бросить и бежать. Желание было сильно, очень сильно, так что ноги уже сами напряглись. Но я схватился руками за траву, удерживая неспокойное тело. Андрей поднял на меня удивленные глаза. – Что ты делаешь? – спросил он, глядя, как я цепляюсь за землю. – Я хочу убежать... И если отпущу траву – побегу, куда глаза глядят. Только к утру я почувствовал себя нормально – развеялась немота, я смог ходить, не хромая. Возвращаться глупо, если не убили в первый раз – убьют сейчас. Лучше всего сейчас для нас уйти отсюда как можно быстрее. Вещи наши не украли, полегчавший рюкзак был всего лишь плодом моего воображения. Все на месте, значит, они, в принципе, настроены не агрессивно, а мы просто попались под руку. Но что же такое там?.. В небо потянулась струйка дыма, как от костра. Создатель, кем бы он ни был, придумал любопытство для того, чтобы людям легче было впутываться в неприятности. Хотя, и наделил им каждого по разному. Наверное, чашка, из которой любопытство вливали в меня, перевернулась, выплеснув все. Я взял рюкзак и пошел обратно, нацарапав короткую записку: "Возвращайся домой, за мной не иди. Если я вернусь, то устрою такую гулянку, какой не видел ни ты, ни твой отец с дедом!"

03

Я шел, и сердце прыгало в груди. Вся жизнь мелькала перед глазами – драки, ссоры, любовь, ненависть, радость, горе... Если бы записать это, получилась бы увлекательнейшая книга, настоящая эпопея о жизни одного человека во всех подробностях. Человек такого не сочинит никогда, но жизнь подсказывает нам сюжеты. Сизый дымок вился впереди, превращался в моем воображении в столб, даже не дыма, а простой мраморный столб, поставленный по чье-то прихоти. Или как памятник. Кажется, птицы умолкали при моем приближении и насекомые разлетались в стороны. Я тысячу раз сгорал от гнева на самого себя, тысячу раз мною овладевало желание вернуться и было оно ничуть не слабее жаления убежать вчера вечером. Но я шел. Может быть, Небо сохранит меня... И я увидел их – одни солдаты в форме, только двое в штатском. Один сидит связанный на земле – руки у него скручены за спиной, но ноги свободны. Наверное, это тот, которого бросили вчера рядом со мной. Невысокого роста, заурядной внешности... Его попутчик имел влияние среди военных. Во всяком случае, его они слушали, чуть ли не заглядывая в рот. Старая фабрика была окружена вниманием и почетом: вокруг нее постоянно суетились солдаты, что-то подпирая, что-то очищая от грязи и ржавчины. Кусты и деревца, которыми фабрика обросла со всех сторон, уже вырубили и теперь она стояла, освещаемая солнцем, будто памятник губительному времени – черный прогнивший остов. Почему она не падает?.. Откуда-то показался солдат с бревном, он волочил его по земле, потому что поднять не смог бы. Приподнял, желая подпереть что-то, может, одну из стен или еще... и уронил! Прямо на стену! Я ожидал, что все строение сложится и рассыпется в пыль, но... ничего этого не произошло. В адрес нерадивого работника тут же полетели нелестные выражения человека в штатском, тот, потупив глаза, поднял бревно и затащил его за огромный валун. Я сидел в кустах довольно далеко от группы военных, укрепляющих здание фабрики, и не смел даже пошевелиться – ветер дул от меня и вполне мог донести шум. Нет сомнений, меня услышат. Сидел уже около часа, если Солнце не обманывает. Человек в штатском... А ведь он не русский! Солдаты – да, русские, а он нет, у него акцент. Американец? Нет, скорее, англичанин. По происхождению англичанин, возможно, долго жил в России и выучил русский... Что-то привлекло мое внимание – там, в траве, возле фабрики горит огонек. Нет, не настоящий огонь, конечно, скорее кусок зеркала, отражающий солнечные лучи. Во всяком случае, похоже. Его заметили. Человек в штатском – солдаты называли его Дженнингс – показал на огонек пальцем, а связанный, взглянув, страшно закричал. Дженнингс и сам побледнел, а через секунду и вовсе спал с лица. Огонек будто магнит притянул мой взгляд. Что же это такое? Связанный все кричал и бился в попытках освободить руки. В такие моменты человек способен на все – даже сталь порвет, не то, что веревки или ленту. Огонек разгорался все ярче. И я услышал смех. Нет, хохот, безумный хохот, на какой способен только выживший из ума старик либо просто псих. Солдаты разом повернулись – смех доносился из-за фабрики – и вскинули автоматы. Полслова, полжеста командира – и тогда уж точно дождь пуль разнесет всю фабрику в пыль. Но приказа не было. Дженнингс дернул рукой и двое пошли в обход здания, а еще двое с другой стороны. Секунды тяжелы... и долги, растянулись... будто часы... ожидание. Вскрик! Помимо воли – вскрик неожиданности. Обе пары встретились с той стороны здания, столкнулись нос к носу. И вслед за этим последовал еще один взрыв хохота... Прямо позади меня! Спину обожгло морозом, по щекам потекли струи пота. Да, я вспотел, как свинья, хотя вся кровь отхлынула от кожи. Меня сейчас, наверное, можно принять за альбиноса... Шея, будто свинцовая, из теплого свинца, еле поворачивается. Мышцы свело сильнейшей судорогой. Страх достиг своего апогея, выше которого подняться просто не мог... нет, выше только смерть, холодная смерть. Я повернулся. И увидел его. Человек, мужчина, он сидит на корточках, опираясь руками о землю. У него седые всклокоченные волосы, неопределенного цвета глаза – как у людей-альбиносов, худое узкое лицо с большим носом римского образца и тонкими губами. И еще у него абсолютно безумный взгляд. Он улыбнулся – совершенно по-идиотски, – пригнулся к земле, глядя впереди себя. Туда, где метались в панике солдаты. Я посмотрел и ужас, овладевший мною, еще более ожесточился. Военные, люди служивые, наверняка повидавшие войну – они были готовы упасть и грызть землю, раздирать ее ногтями и зубами. Я видел это по их лицам. А Дженнингс стоял, как вкопанный, и светился смертельной белизной. Особенно это было заметно на солнце – лучи отражались от лица Дженнингса, как от листа хорошей бумаги. – Посмотри на цветок, оторви лепесток... Боже! – И любимого вспомни, и... Он прыгнул, как кузнечик, перепрыгнув меня и приземлившись так, чтобы заглянуть мне в лицо. И захохотать. От этого хохота у меня все внутри затряслось. Наверное, я бы обмочил штаны, если бы не справил нужду раньше. Черт, что же такое в этом человеке, что внушает такой ужас? Должно быть, все наложилось одно на другое – и обстановка, и события, и... он сам. Он встал на четвереньки, стал ползать кругами, бормотать что-то себе под нос. Нес он полную несуразицу – до моих ушей долетали отдельные фразы. И вдруг... он встал, выпрямился, взгляд его обрел выражение, стал осмысленным. И дебильная улыбка исчезла с лица. – Димитрий Норкаус, агент Национальной Разведки, – сказал он вполне нормальным голосом и чуть склонился, приложив руку к груди. Назовите свое имя. – Михаил Муравьев... – ответил я машинально. – Отлично. Благодарю вас, вы отвлекли их внимание на себя, он кивнул в сторону военных, – и тем самым дали мне шанс спастись. Ладно, хватит стоять столбом. Очнитесь же! Все оцепенение мигом слетело с меня, вернулась ясность мышления. Я снова мог мыслить, здраво рассуждать. – Вот так-то лучше, – он заглянул мне в глаза. – Пойдемте, посмотрим, как там наши друзья. Он усмехнулся. Черт подери, он смеется! Эти люди могли убить меня и... наверное, и его тоже. Но назвавшийся Димитрием Норкаусом направился к фабрике с такой неподдельной уверенностью, что... Мы спустились с пригорка, на котором я сидел все это время. Я не знаю, как он это сделал, но не хотел бы я быть врагом человека, с такой легкостью оперирующего чужим сознанием. Они все из людей превратились в животных, безмозглых и тупых. Они ползали по земле, они рычали друг на друга, их глаза налились кровью... Дженнингс все так же стоял, выпрямившись и глядя прямо перед собой. Глаза его были широко открыты и полны... пустоты. В них не было ничего! Я подошел, помахал перед лицом ладонью – никакой реакции. Дженнингс дьявольски бледен... – Он мертв. Норкаус стоял спиной ко мне, разглядывая здание фабрики только сейчас оно начало разваливаться: падали с остова хлопья ржавчины, сыпалась труха и гнилье. – Что? – переспросил я; казалось, эти слова произнесены кем-то сторонним и относятся не ко мне. Норкаус повернулся. – Мертв, – повторил он, – если хотите, можете убедиться. Лицо Дженнигса холодно, кожа на ощупь будто резина. Верное, мышцы свело судорогой, а потом тронуло окоченением. Он будет стоять так, пока ветер не свалит его или пока... пока разложившаяся плоть не подломится под весом туловища. А связанный, попутчик Дженнигса, лежал на траве под кустом. Его лицо посинело и набрякло: он задохнулся, воротник перетянул шею. Норкаус схватил меня за руку и потащил куда-то. – Нам пора, – говорил он...

* * *

Золотистый шарик утвердился над головой Свона – ход перешел к нему. Свон заглянул в Сферу и печально покачал головой – слава Богам, Ведьма хотя бы не додумалась сгубить его главного персонажа. И это уже хорошо, от Ведьмы можно ждать чего угодно... Зато она приплела кого-то – толстую красно-черную нить рядом с зеленой нитью свонового человечка. Теперь две фигурки сияли рядом в Сфере – Свон удивился, увидев это. Как это воспринимать?..

* * *

Димитрий Норкаус тащил меня за руку, я даже не сопротивлялся. Не осталось сил, все выплеснул там, на пригорке, когда не мог оторваться от земли от страха. Мощнейший эмоциональный разряд. Один раз только спросил неуверенно "куда?..", но на этом все закончилось, а Норкаус, похоже, меня даже не услышал. Мимо нас мелькали какие-то горы, деревья... деревья были вначале хвойные, потом лиственные, а потом и вовсе средняя полоса пошла – дубы, березы, осины. Что за бред! Все смешалось в одну мельтешащую массу... Наконец, Норкаус остановился и выпустил мою руку, а сам присел на дырчатый камень у дороги – из-под моих ног выбегала дорога и уходила вдаль, терялась среди лесов... Меня уже и не удивляла абсурдность окружающей природы, лимит эмоций на сегодня был исчерпан. Я просто повалился на землю и уснул. Когда я проснулся, было темно и рядом горел костер – красный свет открытого огня дрожал на земле. Я перевернулся на другой бок, лицом к костру, и увидел Норкауса. Он сидел напротив, держа в руках несколько огромных сосновых шишек. Их он подбрасывал в огонь, чтобы отогнать насекомых. Да, на сумасшедшего он не похож. Скорее, на солидного пожилого юриста или врача с многолетней практикой. Пожеванного жизнью, но еще не сдавшегося, не взятого старостью. Я сел. – Как спалось? – улыбнулся Норкаус и тут же ответил на свой вопрос: – Думаю, не очень: во сне вы кричали и размахивали руками. А один раз чуть не угодили кистью в костер. Я хотел разбудить, но не стал. – Где мы? – я оглянулся; никакой горы и близко не было, кругом разлеглась лесистая равнина, а мы, похоже, расположились на вершине холма. – Далеко... – неопределенно ответил Норкаус. – Как вы помните, Дженнигс был мертв, но солдаты не сошли с ума, это временно. Нужно было уходить. Быстро. Другого пути я не нашел... – Какого, черт вас возьми, пути?! – я готов был взбунтоваться. Что за чушь вы несете?! – Как? – удивился Норкаус. – Вы не знаете? Странно... – Ничего странного, я не имею ни малейшего понятия о том, что вы пытаетесь мне сказать. Я знаю только один вид дороги: с места на место, а мы... – я еще раз оглянулся, – фиг знает где. Где Мак-Кинли? – Ее здесь нет... Черт, а он начинает меня раздражать! Тихо... Вид солдат, засевший в памяти, подстегнул мое воображение. – Я вижу! Где она?! – Ее здесь никогда и не было... Позвольте объяснить. – Пожалуйста, объяняйте. – Естественно, совершить такой скачок... э-э... извините, преодолеть такое расстояние за столь короткий срок мы бы, естественно, не смогли. Поэтому я решил прибегнуть к... В общем, это... Норкаус подыскивал необходимые слова, но или он не настолько хорошо знал русский язык, или просто считал меня... неспособным понять что-то. – Это, Михаил, не тот мир, не та Вселенная, в которой вы родились. Вот так. Хотя, почему-то я не очень-то и удивился. Сейчас начнет рассказывать про параллельные миры и прочее, и прочее... Земля задрожала, в каком-то метре от меня открылась трещина. Я отскочил в сторону, а трещина все росла. Наконец, из-под земли вырвалось облако дыма и в небо взмыл настоящий ком огня. После этого земля утихла. Норкаус даже не двинулся с места. – Не бойтесь, здесь все ненастоящее. Ничего себе! Ком, рванувший из трещины, разлетелся в ночном небе на сотню кусков. Настоящий феерверк... И выглядел он вполне натурально. – Мир разделен на две части, или существует два разных мира как вам удобнее понять, – продолжил Норкаус. – В данный момент времени мы не находимся ни в одном из миров, а в промежуточном пространстве. Честно говоря, нас сейчас вообще не существует, и истории о нас ни в одной из Вселенных нет. Она появится в тот момент... – Стоп, стоп! Какие миры, какая история? О чем вы вообще? – Повторить? – Нет, я попробую сам... Итак, два мира... две части – Вселенная разделена пополам... как мне удобнее понять! А почему бы и нет? Не следует отметать все, что не можешь понять сразу. – А что же с историей? Ведь я родился, рос... ну, семьи у меня не было еще, но были друзья, просто знакомые. – Ничего этого в данный момент не существует. Ваши знакомые, может, и живут в родной вам Вселенной, но они не ваши знакомые, потому что вас там никогда не было. Это ясно? – И что, стоит мне вернуться, как все это появится вновь? – Конечно. – А если я выберу другую... Вселенную? – Тогда и история будет другая. Но у вас будут предки, причем, с самого начала рода человеческого, будут и друзья, и знакомые. Может быть, и семья, как сложится. – Сложится? Что вы... – Это лотерея, Михаил. Самая настоящая. Но играть в нее можно только однажды, потом она теряет смысл. Как сложатся карты, такая и будет судьба. Или как выберет... если есть кто-то выше нас. – Бог? – Назовите это как вам удобно. Я вообще не уверен в существовании этого, но чем черт не шутит. Итак, домой вам возвращаться нельзя. Солдаты вас видели. Они, конечно, вели себя как звери, но память сохранится. Так что... нет, вернуться вы, конечно, можете, но... короче, смотрите сами. Появись вы там – и все восстановится. Нельзя... Значит, туда, к иным звездам? А почему бы и нет? Я никого не брошу, никого не оставлю там, ведь меня никогда не было... – Я пойду с вами. – Вы уверены. Там тоже можно погибнуть и тогда ваша история просто завершится. Я не смогу помочь. – Да, я пойду с вами. Я решил. Ведите!