Текст книги "Божественная игра"

Автор книги: Олег Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Что-то было в нем от тех, полупервобытных ракет, которые первыми устремились "бороздить космические просторы". Вытянутое, утончающееся кверху сооружение целиком из металла, ни грамма керамики. Странно, как оно не сгорает в атмосфере? Наверное, только благодаря паре бутафорских кубиков, висящих в рубке над головой первого пилота. Ведь они там висят?.. Вокруг "Барса" сновало множество всякого персонала. Некоторые, возможно, входили в состав экипажа. Но вот этот, стриженный под короткий ежик, наверняка пилот или даже капитан. Он заметил меня еще издалека. И увидел бумаги, которые правая рука комкала помимо моей воли. У него овальное лицо до странности бледное, волосы острижены вышеописанным образом, на лбу – высокие залысины. И глаза у него разного цвета: один серый, другой зеленый. – Нашего полку прибыло? – он улыбнулся и протянул руку. – Пат Донн, первый пилот. А ты, значит... помощник? Пат выглядел растерянным и удивленным. – Нам сказали, что пришлют замену... Трэвису... второму... выговорил он, вернув мне бумаги. Вот сукин сын, этот майор! Они отняли у меня и должность, которую теперь неизвестно сколько ждать, и половину положенного жалования! Бюрократы поганые! Конечно, он – последняя инстанция, кому на него жаловаться, на того майора? Да и если случиться чудо и я найду ступеньку выше, будет ли от этого прок? – Выходит, не прислали, – ответил я, сдерживая порыв разметать документы в клочки, истоптать их и... нет, этого я делать, пожалуй, не стану. – Послужит ваш второй еще немного. – Ну, проходи, – Пат повернулся ко мне спиной и пошел в обход махины с задранным к небу носом. Нос этот был конусообразным и красным, как у ракет, военных ракет. Дальше он расширялся, переходил в корпус напополам самолетный, напополам тот самый, полупервобытный. Естественно, самостоятельно "Барс" не взлетит никогда, нужен носитель, а вот сесть... Бес его знает, наверное, сможет, ведь садился как-то до сих пор. С другой стороны в белом корпусе оказался открытый люк прямоугольной формы с закругленными углами. К нему от земли вела узкая лесенка. Съемная. Но подниматься мы не стали. Вместо этого Пат пошел к ажурным опорам, крикнул что-то в глубину переплетений металлических полос. Оттуда явился тип, одетый в оранжевый костюм рабочего с эмблемой на спине треугольником, обведенным двойной зеленой линией. "Собственность компании Юта Инкорпорэйтед". Вот как, они, а теперь и я, принадлежат кому-то. Никогда никому не подчинялся и не принадлежал. Работать работал, на хозяина фирмы, но на моей спине не висела табличка "СОБСТВЕННОСТЬ"! Пат поймал мой взгляд и все понял. Он, как я заметил, вообще хорошо понимает людей без слов. Телепат что ли?.. "Да, да, ты все правильно понял", – сказали его глаза. Пат представил меня. Тот, кого я принял за рабочего, оказался вторым пилотом. Я – помощник, я... прислуга? Ассистент на корабле понятие растяжимое. Второй пилот сам по себе ассистент первого, современная техника позволяет ему не слишком перетруждаться. А что должен делать я? Стирать пыль с приборных панелей? Не будет этого! Пусть я обязан, пусть делают со мной, что хотят, но я не буду делать за них грязную работу. Этот "второй" сечас проверял плотно ли прилегают подушки опор к корпусу. Это значит нужно лазать по высоченным металлическим столбам, пачкаясь в грязи и смазке. Теперь это – моя работа. Второго пилота звали Брюс Вериваэс. Он улыбнулся, пожимая мне руку и по его глазам я увидел, что до него еще не дошло. Ну же, Пат, пойми меня и сейчас, молчи, сколько сможешь... Вериваэс вернулся к своим опорам, а Пат отвел меня в сторонку. – Ты, я вижу, умный парень, – начал он. – Соображаешь быстро. Да, мы действительно – собственность и ты теперь с нами в одном котле. И жрать нас будут всех скопом. Кого-то первым, кого-то последним. Ложка у хозяев большая. Так вот, на судне нужен только один пилот. В инструкциях написано, что два, но правила сам знаешь для чего придуманы. Тем более, второй нужен только на экстренный случай. Например, если я вырублюсь, он должен заменить меня. И почти все делаю я сам. Брюс... Он, как бы это сказать помягче, немного туповат. Тупой он, Брюс, и соображает хреново. Я не рискую доверять ему что-то серьезнее таких вот проверок – работа для низкоквалифицированного персонала. Вон из сколько носится. Видишь? А засунули Брюса сюда... э-э... по блату, короче. Его все равно в армию хотели забрать – не учился, не работал, так... Вот богатенький дядюшка – откуда ни возьмись! – постарался. Короче, так! Ты пока сиди тихо и смотри, учись. А Брюса я потихоньку отодвину. Будешь ты вторым. Понял? Конечно, я понял, что ж тут непонятного.

ЗЕМЛЯ, БОСВАШ, 11.54, ВРЕМЯ – ОБЩЕЕ СРЕДНЕЕВРОПЕЙСКОЕ 14.05.2023

Старт, мой первый старт в жизни, за вычетом виртуальных тренажеров. Первый настоящий старт с перегрузками и помутнением в голове – реальными, а не наведенными. И никто не копается в нервах... Надо сказать, меня охватил легкий мандраж. В Академии я постоянно трясся от бессильной злобы, когда не допускающий возражения голос приказывал лечь на койку и расслабиться. Но гнев – вот и все, что я чувствовал. Я знал, что никуда не денусь из своей пластиковой ячейки, моей временной палаты, которая имеет все шансы стать реанимацией. А сейчас – вот он, корабль, а вот и трап. Как оказалось, нормальное положение "Барса" все же горизонтальное и садится он подобно самолету. А сейчас наш "котенок" казался ничтожным и удивительно изящным по сравнению с огромным и грубым носителем. Звериная мощь этих двигателей вынесет нас на орбиту, потом носитель развалится на куски, а "Барс", сделав пару кругов вокруг Земли, чтобы окончательно скорректировать маршрут и выйти на необходимые координаты. Наш путь лежит к Фаусту, немалых размеров планете, что вращается вокруг, естественно, Мефистофеля. Мефистофель – "белая звезда", то есть стоит она на ступеньку выше нашего "желтого" Солнца. На Фаусте неоднократно бывали наши зонды, меряли температуру, давление, брали образцы атмосферы – состоит она из абсолютно чуждых нам газов, но мыши в ней не сдохли, значит, не сдохнем и мы. Вот он, закрытый, но обширный аквариум с белыми крысами, а рядом баллон с чужой атмосферой. Нам положено дышать ею пятнадцать минут в земные сутки, для привыкания. А мыши дышат круглосуточно. На "вкус" воздух Фауста кисловат, будто затхлостью какой-то отдает. А так – ничего, вполне нормальная атмосфера, немного в голову бьет, но это с непривычки. Когда кислорода много тоже "ведет"... Через минуту полдень. Пора. Пат поднимается по трапу первым, Брюс по привычке идет за ним следом, но Пат отталкивает своего "второго" и пропускает меня. Зря он так, потихоньку надо было... Но Брюс, вроде, и ухом не ведет. Он что, и вправду такой кретин? Приходит новый человек и первый пилот уже ставит его на трап вперед тебя, что тебе думать?.. Оказывается, ничего. Рубка "Барса" невелика. Можно даже сказать, тесна. В ней с трудом умещаются два кресла и приборная панель, оставляя немного места для передвижения – большую часть рубки занимает громоздкая установка "трансфер". Вот – один из памятников прогрессу! Электроника, способная исказить пространство! То есть, пространство уже искажено в достаточной мере, нужно только воспользоваться этим. Черные дыры – феномен, открытый в двадцатом веке, теперь мы используем его для прыжков через миллионы световых лет. Мы научились обгонять время, мы смогли вырваться из оковов материального. И это одно из величайших достижений. Не нужно придумывать ничего нового, все уже придумано до нас. Люк звякнул, закрываясь. Я улегся в кресло позади двух пилотских. Интересно, для кого оно было предназначено, если и двоих на судне хватает с головой? Секунды стали тяжелы и велики, они медленно подкатывались к краю, так же медленно срывались и летели вниз и, наконец, разбивались в дребезги с гулким стуком, без звона. Одна, вторая, третья... Взревели двигатели. Задрожал корпус, крупно задрожал. Сердце трепыхнулось в груди. Только... только... только не страх, сейчас не время... Панический страх – то, что иногда настигало меня, и то, чего я боюсь больше всего в жизни. Бояться страха... Подумать только, я боюсь страха! И тут грудь сдавило невидимой чугунной плитой. Каждый вдох давался тяжело, с потом, с хрипом, со слезами из выкаченных глаз. – Спокойно, Майк, – просипел впереди Пат, – не паникуй, дыши нормально... Рев двигателей сменился гулом в ушах. И пришло то самое неповторимое ощущение, которое некоторым кажется мукой, а некоторым доставляет наслаждение. Давящая тяжесть исчезла, но перед глазами заиграла настоящая радуга. Хотя, куда там той радуге – миллионы цветов складывали замысловатую картину. Абстракционизм вселенских масштабов. Мне кажется, я перестал дышать. Просто перестал. И сердце сначала гулко бухало в голове, а потом и вовсе умолкло. Но продолжалось это недолго. Черная стрела пронзила массу цвета, разлилась по телу болью, я стал приходить в себя. Глаза болели, уши болели, все болело от перегрузок. Это с непривычки, первый раз все-таки по-настоящему... Надо мной возникло лицо Пата. Только сейчас я заметил, что оно покрыто светлой щетиной двухдневной давности. – Ты в порядке? – спросил он. Я прикрыл веки в ответ – да, в порядке. Только в голове муть. – Все, мы вне атмосферы? – спросил я, поднимаясь с кресла, оттолкнулся руками и медленно поднялся над обитой мягким пластиком чашей. Невесомость. Как я ее сразу не ощутил. А ощущение потрясающее. Словно ты целиком из воздуха. Так, пожалуй, можно стать калекой, ведь никаких усилий не прикладываешь, чтобы двинуться. Пат с Брюсом натягивали поверх одежды комбинезоны из толстой черной ткани. Пат протянул и мне такой. – На, – сказал, – одень, без этого тут нельзя. А, в Академии нам рассказывали о таких и даже показали один, правда, довольно старый, уже списанный. Они не из обычной ткани, даже такое простое движение как сгибание и разгибание руки требует некоторых усилий. Чтобы мышцы не атрофировались. Корпус здорово тряхнуло – отделился носитель. Он в свою очередь развалится на несколько частей, покружит немного на орбите, приближаясь к Земле, и, наконец, рухнет в голубую бездну. Бездну холодного огня. В то же мгновение щелкнули и открылись заслонки на иллюминаторах, остались только светофильтры. Огромный шар, окутанный прозрачной дымкой, – Земля. Удивительно похожа на карты в атласах. И такая близкая... Вот она, высунь руку из иллюминатора и дотронешься до треугольной Африки. И как не пытайся, невозможно осознать громадность материков и океанов – отсюда они кажутся крошечными, не больше подошвы ботинка. Второй пилот засуетился у приборной паннели, сжимая в руке растрепанную пачку таблиц с длинными рядами цифр. "Барс", как и любое нормальное судно, не имел ручного управления. Только несколько маломощных двигателей было у него, чтобы лавировать при посадке, но это все. Листки проявили острый нрав – вырвались из руки, разлетелись по всей рубке. Я поймал один – цифры разделены на группы по четыре: номера ворот, координаты. Интересно, способен ли человек запомнить все это?.. До Фауста около пятнадцати прыжков. Хотя, смотря через какие ворота – некоторые могут перебросить всего на пару световых лет, а некоторые на целую сотню. Ворота тщательно подбирались путем перебора всей базы данных, собранной за десять лет исследования космического пространства. Земля медленно плыла за иллюминаторами... Листок повис прямо у меня перед носом. Пат, рванувшись вперед, схватил его, будто хищник добычу. И остановился – увидел Землю в иллюминатор. Взялся рукой за стену, чтобы установиться напротив окошка. – Красиво, правда? – сказал он, глядя туда. Изредка на зыбкой границе атмосферы вспыхивали огоньки. То метеоры врезались в атмосферу, будто камень, брошенный с большой высоты, в воду. Врезались и сразу же сгорали. Некоторым везло немного больше, они пролетали несколько десятков метров, возможно, километр. – Да... Но были там и черные, дымчатые пятна – следы человека. Через такие вот пятна Солнце льется на землю, ничем не сдерживаемое, и выжигает все... Или вовсе не пробивается к поверхности, лучи теряются в загаженной атмосфере, а внизу – черно. Вечный покров низких туч, из которых сыплется едкий дождь. Он разъедает почву еще и лучше солнечной радиации. Такие места называются пустошами. Я видел одну такую, на пленке, в хронике. Сначала показали вертолет, с которого велась съемка, – черная стальная птица в небе. Это небо никогда не даст приюта живым, щебечущим стаям. Под небом долина, кое-где холмистая, но повсюду усыпанная пеплом. Ветер гуляет здесь, не стесненный ничем, поднимает тучи мелкой пыли. Пат, должно быть, думал о том же, ведь темное пятно проплывало прямо под нами. Он нахмурился, отвернулся, присоединился ко "второму". "Барс" шел плавно, не включая двигателей, на одной инерции. Спешить нам некуда, прыжок займет только мгновение, которое даже невозможно назвать отрезком времени. Я прилепился к иллюминатору, прижался носом к стеклу, поверх которого была еще и пластина светофильтра, стал смотреть на звезды. Миллионы их сияли с с той стороны окошка. Чудовищно далекие, такие далекие, что пространство пропускает только свет. Свет... Свет могуч, он сильнее всего, сильнее тьмы, потому что тьма уступает ему дорогу. Становится жутко, когда подумаешь, сколько же пришлось пройти белому лучику, чтобы добраться до Земли и засиять на ее ночном небе. Чтобы отразиться в наших озерах и морях, играть на волнах. Непостижимо... – Готово, – сказал сзади Брюс, сказал тихо, будто про себя, и тут же повторил в голос, – готово! Я повернулся к ним лицом. Пат смотрел на экран бортового компьютера. Расчеты еще не были завершены, но ряд цифр и букв, определяющий курс, которому нам необходимо следовать, уже был рожден принтером, отпечатан на пяти листках бумаги – в пяти экземплярах. – Ну что ж, – Пат прижал листки магнитом к специальной подставке; они были нужны единственно для отчета. – Тогда не будем терять времени. Майк, в кресло! Легко сказать. Подплыть к пластиковой чаше удалось только с четвертой попытки и еще несколько минут ушло на утверждение в кресле, на пристегивание себя эластичными, но очень прочными ремнями. Щелкнули заслонки на иллюминаторах. Видеть изнанку Мироздания нам не положено... По корпусу "Барса" прошла мелкая дрожь. Прошла крупной волной, будто лихорадка. Мне отчего-то вдруг стало душно, горло сдавил холод. Это тоже с непривычки. И вдруг холод ударил в самое сердце. Я идиот! Полнейший и неисправимый! Ведь именно на последнем сеансе нейропрограммирования нас, людей, будущих пилотов... нам делали своеобразные прививки, в мозги закладывалась "программа", которая призвана управлять организмом во время прыжка! Черт, меня ведь сейчас скрутит в жгут, выжмет все кишки!!! О боги, нет... я еще слишком молод... Мне захотело заорать, вырваться из мягких ремней, я забился в кресле, хрипя и брызгая слюной. Я видел черную пасть даже сквозь металлические заслонки. Вот, сейчас, сейчас по горлу хлынет кровь, хлынет из носа, из глаз, из ушей, из порванных вен... Затрещат кости, а потом – лопнет от натуги позвоночник, меня выгнет в обратную сторону... Не-ет!!!

Трудно живому думать о смерти. Он, человек, не представляет себе, как можно умереть – просто исчезнуть. И поэтому панически боится вечного холода, в котором еще бог знает что будет... А может, и не будет ничего. В первые секунды я был совершенно спокоен и уверен, что сплю и вижу сон. Мне часто снились такие абстрактные сны. Но потом что-то подстегнуло память и я вспомнил... Клянусь, я бы порвал эти чертовы ремни, если бы не научный прогресс, будь он проклят. Я бы разорвал их одной грудью, судорожно вдохнув воздух. К моим губам поднесли чашку с водой – я ощутил прикосновение гладкого пластика и холод влаги. Пат... Стоп! Ведь невесомость же... Почему тогда вода в кружке остается, а не летает по всей рубке? Я открыл глаза и увидел, что Пат стоит рядом с креслом, "второй", Брюс, ковыряется с заевшей заслонкой. И не порхает в воздухе авторучка Пата, и шелковый лоскут висит, где положено. Пат освободил меня от ремней, увидев, что я уже пришел в себя. Вода показалась необыкновенно вкусной. – Что такое? – я поставил кружку на пол. – Куда делась невесомость? Вместо ответа Пат показал на иллюминатор. Там была и звездная чернота, но... была и каменистая поверхность. Пустыня. Она простиралась далеко, но все же не оканчивалась горизонтом, как на Земле. – Мы на планете? Пат отрицательно покачал головой. – Нет, на астероиде. Гигантский астероид. Он встал на нашем пути. "Барс" только-только вынырнул из дыры, как... Пришлось сесть, иначе врезались бы. Тяготение здесь есть, но очень слабое. Видишь? Пат подпрыгнул на месте, вспорхнул до потолка и медленно опустился на пол. – Кстати, ты плохо перенес прыжок. Как ты? Как я... Я чертовски рад тому, что остался в живых, хотя и не понимаю почему. То пространство, через которое происходит прыжок, его так и называют Простанство, должно было смять меня подобно пивной банке. Такие у него законы – все живое и неживое, что не снабжено специальными средствами, выходит из Пространства искореженным, а порой и разорванным на кусочки. Только куски всегда слеплены вместе. А на сеансах нейропрограммирования в наше сознание вживляют нечто. Все, естественно, засекречено, ибо у каждой нации свои методы. Иногда более продвинутые, как у нас, иногда... Я не знаю, как это все происходит, но с таким клеймом внутри пилот свободно проходит через Пространство. Любое судно, передвижение на котором в принципе подразумевает прыжки, оснащено "трансфером", устройством, подобным нашему "двадцать пятому кадру", как называют пилоты нейропрограммирование, вспоминая давние опыты с рассудком. Я встал с кресла, прошелся по рубке, разминая мышцы. Гравитация и впрямь была слабой, ходить приходилось осторожно, чтобы не удариться головой о потолок. "Второй" старательно оттирал масляные пятна от приборной панели. Почему же он такой молчаливый? Его голос, слабый и немного сиплый, я слышал только однажды: при знакомстве. Может, он и не такой тупой, как говорил Пат. Брюс не обращал на меня внимания, так что заводить разговор я не решился. Вместо этого сел в кресло – в ногах чувствовалась слабость. В кресло второго пилота. И вот тогда Брюс посмотрел на меня. Его взгляд был полон детской обиды – какая у детей обида, они готовы проклясть весь мир, все разрушить и сжечь, не задумываясь о последствиях. Прядь волос упала Брюсу на глаз, но он не смахнул ее в сторону, а продолжал смотреть на меня в упор. Губы его задрожали, лицо посерело. Кажется, еще секунда и он зарыдает. И я встал и ушел в дальний конец рубки. Догадка горела во мне, испуская смрадный чад. Брюс – умственно отсталый. Нет, не дебил, конечно, не из тех, что пускают слюни, запустив палец в нос. Возможно, это даже не отсталость в развитии, а последствие крупного потрясения, нервного срыва... Да чего угодно. В мире много такого, что может превратить человека не то, что в чудака, – в тупого скота, который даже оправиться самостоятельно не может, а пищу в него нужно вливать с помощью трубки. Значит, богатенький дядюшка? – Пат! Он повернулся. – Что? – Рассказывай. Рассказывай все – о Брюсе. Иначе не посмотрю, не струшу – вынесу тебе мозги и вернусь на Землю, а Патрика Доннована объявлю преступником. Меня оправдают, а Брюса отправят в госпиталь, где ему и место! Пат сел прямо на пол под иллюминатором. – Значит, тебя неплохо информировали. Даже имя мое настоящее сказали. Ты из Внутренних? Из Внутренней Разведки? – Нет, ничего такого. А имя твое было написано с обратной стороны вон той фотографии, – я показал на карточку, приклеенную к панели. Пат густо покраснел. Наверное, ему было, что скрывать. – А что еще было написано там? – спросил он, опустив голову. Я пригляделся к фотографии. Вот, это Пат, здесь ему лет восемнадцать. А этот мальчишка рядом с ним... Брюс! Они – братья?.. – Да, Майк, Брюс – мой брат. Он не дебил, как ты, должно быть, подумал. Он был нормальным парнем, но в пятнадцать лет дом наш загорелся. Он был там один. Брюса вытащили только через пять дней. Он надышался угарного газа, золы, он был чертовски испуган и голоден. Он выжил только чудом. После этого Брюс перестал разговаривать. Только через год мы впервые услышали его речь. Ты, Майк, не знаешь, как живут люди в госпиталях... для душевнобольных. Брюса хотели отправить в такой. И я забрал его к себе. Он не получает никакого жалования, но кто станет искать его в тысячах световых лет от Земли? Пат поднял голову, я увидел, что его глаза красны и полны слез. – Пожалуйста, Майк, молчи! Умоляю тебя, молчи... Пат зарыдал уже в голос. Видимо, та трагедия оставила глубокий шрам в его душе. Я ведь ничего о нем не знаю. Что стало с их матерью, отцом? Может, в ту ночь, когда горящий дом обрушился на их сына, они постарели на несколько десятков лет, а может... Пат и сам старше Брюса только на три-четыре года, но в его волосах отчетливо блестит седина. И я оставил Пата, подошел к его брату, "второму"... Нет, я никогда не стану так называть его. К Брюсу. Я подошел, наклонился и сказал ему: – Я не займу твоего кресла.

КРЕЙСЕР КЛАССА "3" "БАРС", ВРЕМЯ БОРТОВОЕ.

Время второго прыжка. Незачем тратить время на лавирование и маневры, лучше побыстрее пройти все ворота и предстать перед огненным ликом Мефистофеля. Черные дыры есть везде. Они дрейфуют около звезд, ожидая последнего часа светил, чтобы втянуть в свое чрево остатки жизни, что еще теплится во взорвавшемся газе. Они скрываются в необозримых черных просторах, поджидая добычу. Но человек все же оказался умнее. Две дыры не есть два входа в тоннель. Каждая является уникальностью, парадоксом, которые по всем правилам не может существовать в нормальном, рациональном мире. Хотя, кто их знает, эти правила... Ворота, дыра, своего рода портал, хотя их и нельзя назвать входом. Скорее, ворота это преобразователь. Они выводят попадающий в них объект на некий иной уровень существования. Это и позволяет громадному судну нестись со скоростью света – оно и само становится светом, для которого нет преград, кроме камня да металла. Встретится лед – свет растопит его, встретится туман – пройдет насквозь. То есть, входя в ворота, судно не исчезает из "нашей" Вселенной, но, как ни абсурдно это звучит, для нас оно существовать перестает. Оно свет, но свет невидимый и в сотни раз более быстрый. Главное – вовремя вынырнуть, чтобы не вылететь... Одни боги знают, куда можно вылететь. Я с огромной неохотой лег в кресло. Если и этот прыжок будет таким, как первый... Пожалуй, такого удара астероид еще не видел. Двигатели рванули крейсер, что называется, с места в карьер. Наверное, целая лавина пламени обрушилась на камень, что веками видел только холод, абсолютный холод, и лед. Может быть, астероид был и не каменным вовсе, может, он был сплошным куском льда с вмерзшими частичками пыли и мелких камней. Перегрузки были недолгими и незначительными: ничего не стоило оторваться от поверхности глыбы, которая едва держала на себе судно. Через несколько минут "Барс" уже разворачивал свой нос в сторону следующей дыры. Захлопнулись заслонки. Секунды... Я сам вжался в кресло так, будто уже чувствовал боль перехода. Но боли не было. Я ждал, ждал с каким-то сладостным упоением, но она не приходила. Адреналин тек по венам вместо крови, голова кружилась от такой дозы естественного наркотика. Все внутри у меня тряслось от напряжения. Я готов был завопить во все горло, только бы прекратилась эта пытка... Все поплыло, понеслось в сплошном круговороте. Рубка, панель, закрытые иллюминаторы, грузовой отсек в задней части, вооружение сейчас все это растворилось и смешалось. Боль!!! Переход длился только одно мгновение, какое занимает вспышка света. Потом... Оборвалось внезапно, время встало на свое место, сплошная масса, которая, должно быть, кипела снаружи, разделилась на звезды, планеты и абсолютную тьму. Глубокий вдох. Две-три секунды. Свет вспыхивает вновь. Нет, это выдержать невозможно. Почему же это причиняет такую боль?.. Я задыхаюсь, желудок скручивается в тугой жгут, воздух просто не лезет в легкие. Хоть заталкивай его туда руками! Все... И снова... И снова... И снова... Свет горит, свет гаснет, я проваливаюсь то в темноту, то в огонь. Один вдох в вечность. Один взгляд сквозь пустоту. Я вижу в ней пламя. Я горю в этом пламени. Оно медленно, наслаждаясь, пожирает меня... Когда серия прыжков завершилась, я чувствовал себя тряпкой, выжатым лимоном. Нужное сравнение можно подобрать самостоятельно. Но во мне не осталось ни грамма энергии, что держит в нас жизнь. Я мог умереть прямо в кресле, стянутый эластичными ремнями. И уже почувствовал, что жизнь уходит из меня, но сильные руки отбросили в сторону ремни, тряхнули меня, пальцы разлепили веки. Но никакие руки не могли удержать сознание в изможденном пытками теле.

* * *

Свет в рубке, само собой, никогда не выключался, так что день и ночь для нас смешались в одно целое, цифры, что прыгали на часах, ничего уже не значили. Когда я проснулся, на часах было восемь вечера, то есть 8:00pm. Да, самое время просыпаться... Надо сказать, чувствовал я себя отлично. Наверное, серия прыжков оказалась мощным катализатором, который соединил и заставил реагировать многолетнюю усталость, накопившуюся за годы обучения в Академии, хроническое недосыпание и прочие неприятности вместе с сеансами нейропрограммирования. Можно только представить себе, какая смесь получилась из таких компонентов. Брюс спал пристегнутый ремнями к креслу второго пилота, Пат сидел, обхватив ногами скобу, вваренную в пол, и вырезал что-то из куска дерева. Заслонки на иллюминаторах были открыты. Там, снаружи, висел громадный серый шар, почти гладкий. Фауст. А Мефистофель горел по другую сторону планеты. Такой звезды я еще не видел. Не зря ее наградили одним из имен Дявола! Даже сквозь толстые стены и стекло иллюминаторов я чувствовал жар, исходящий от нее. Свет Мефистофеля, жгучий, белый, мог пронизать все, что угодно. – Пат, – позвал я. Он оторвался от своей работы, подплыл ко мне и расстегнул ремни. Я снова мог почувствовать чарующую легкость в теле. – Это он, да? – я указал на иллюминатор; Пат кивнул. – Тогда почему мы медлим? – Интересно ты рассуждаешь. Кто-то спит сутками, а кто-то в это время работает, дежурит и вообще. Ты спал два дня и две ночи по земному времени. Мы тоже хотим немного отдохнуть. Ничего, Брюс проснется и тогда сядем. Я еще раз взглянул на Фауста. Почему Пат не говорил о цели?.. Зачем мы пришли сюда, в кусочек Вселенной, безнадежно отдаленный от родной Земли? Зачем нам такая честь? – Пат. – Да? – Что в твоей "синей папке"? Это ведь не прогулка на ночь, да? – Конечно. Образцы почвы, горных пород, местной флоры и фауны. Ведь это возможность, понимаешь? Здесь есть растения, но есть ли животные – неизвестно. – И для этого нужен крейсер? Военное судно? – Д-да... – Пат смешался. – Знаешь, если уж тут найдутся звери, то почему бы... в общем, если мы встретим "собратьев по разуму", то они ведь могут повести себя агрессивно, да? Ну, вот. – Агрессивно? Короче, если мы встретим сопротивление – жечь все? – Ну зачем же так радикально. Нет, но мы имеем право защищаться. Впрочем, ты, наверное, прав, пора уже завязывать с нашим путешествием. Примерно полчаса ушло на приготовления. Потом "Барс" двинулся по заново расчитанному курсу – спиралью, постепенно приближаясь к планете. Это давало больше времени для расчетов траектории движения крейсера в атмосфере. Скоро, скоро мы сядем... И тут меня словно водой обдало. А как мы взлетим? Ведь крейсер предназначен только для посадки, для взлета нужен носитель. Пат быстро что-то писал на листе бумаги, иногда поглядывая на монитор, где медленно ползла полоска процентов. Фауст сначала вертелся в иллюминаторах, а потом вырос настолько, что занял практически все поле зрения. Сплошная серая масса с красными и черными пятнышками. Что же делать? Я чувствовал подвох, что-то в этом всем было не так. Поведение Пата вполне естественное, но вот... В кармане я нащупал твердую рукоятку десинтора. Действует быстро и эффективно, почти без видимых и слышимых проявлений. Секунда... еще одна... и все. Я уверен, что сработаю быстро, что смогу вернуть "Барс" на Землю. "Ты, Майк, не знаешь, как живут люди в госпиталях... для душевнобольных". Брюс. Только это остановило мою, уже устремившуюся к карману, руку. Остановило на несколько секунд, которых хватило полоске на экране монитора, чтобы доползти до финиша. И рукоятка десинтора легла в мою ладонь. Оружие уставилось стволом в спину Пата. Палец дрожал на кнопке. Я боялся, что десинтор может выскользнуть из ладони. Но нет, я сжимал его так, будто от карманного оружия зависит участь целого мира. Может, убить их обоих? Черт, к чему все это! Святые небеса, как я могу?.. Убить человека, даже двоих из-за малейшего подозрения. Я быстро спрятал десинтор обратно в карман. И успел – Пат повернулся, завершив работу с компьютером. Посмотрел на меня удивленно: наверное, мое лицо было покрыто потом; я чувствовал, как он струится по лбу, почти затекая в глаза. – Нормально, нормально, – заверил я его. – Это с непривычки, все будет в порядке. "Барс" ввинтился в атмосферу Фауста. Почти такая же плотная, как и земная, она добела раскалила корпус крейсера. В рубке стало жарко, чуть слышно потрескивали заслонки на иллюминаторых. Если к ним сейчас прикоснуться голой рукой, кожа задымится и вся останется на металле. Траектория расчитана со всеми подробностями, учтены погодные условия, карты поверхности. Все должно пройти нормально... Так, скорость падает. Наверное, включились тормозные двигатели. И дополнительные: "Барс" лавирует, выбирая наиболее пригодное для посадки место. Человек не сможет управлять такой махиной при всем желании. Тряхнуло. Вылезли шасси. Тряхнуло еще раз, уже сильнее. Все, "Барс" коснулся поверхности и теперь мчит по сравнительно ровному участку. Страшно подумать, что будет, если мы врежемся во что-нибудь! Все судно, весь огромный крейсер сплющит в одну лепешку, исходящую дымом и горящим пластиком. Наверное, сзади раскрылись тормозные парашюты. Когда "Барс" остановился, в рубке повисла мертвая тишина. Я понял, как привык к постоянному шуму техники, к щелканию заслонок, к говору Пата и Брюса. И теперь все это исчезло в одночасье. Пат облегченно вздохнул: – Cели, слава богу. Теперь наденьте-ка маски. На всякий случай. Я натянул на голову подобие противогаза, клапаны, через которые дыхательная смесь поступала в рубку, были перекрыты. Пат сам встал у люка и взялся за ворот. Щелкнули замки, которые управлялись электронно. Открыто. Теперь только повернуть... И он повернул. Раз, второй, третий. Зашипел воздух в открывшейся щели. Внутрь ворвался поток чужого воздуха, другого, холодного. Да, там, снаружи, было чертовски холодно. Пришлось надеть теплые вещи поверх комбинезонов. Пат набрался смелости открыть люк, но первым на поверхность Фауста ступил я. Почва была твердой, присыпанной серой пылью. Это зола. Вот почему он из космоса кажется серым – вся планета усыпана золой. Катастрофа. Вот, что такое катастрофа планетарного масштаба. Я даже представить себе не мог такой пожар. Ну, теперь еще один ответственный шаг. Вдохнув как можно глубже, я рванул маску и отбросил ее подальше, чтобы не было соблазна одеть обратно. Глаза резанул холодный ветер. Белое раскаленное солнце стояло в зените, но на поверхности царил мороз. Я откуда-то знал, что здесь всегда так, здесь никогда не бывает тепло и все после... после... чудовищного взрыва! Да! Все началось со взрыва, который расколол воздух, поджег его и разметал осколки. Небо затмилось клубами дыма, ядовитого, смертельного дыма, а сама планета сдвинулась с места. Совсем чуть-чуть, но "чуть-чуть" для человека равно миле для планеты. Этого хватило. Дым рассеялся, но небо осталось черным и безжизненным, на нем рядом с безжалостным солнцем горели звезды. Пепел укрыл планету. Теперь уже навсегда. Много лет прошло, прежде чем восстановилась атмосфера и небо приобрело прежний, чуть зеленоватый оттенок. Все это было в моей памяти. Но откуда??? Чужой воздух рванулся в легкие. Нейропрограммирование, "двадцать пятый кадр", мозгомойка. Это все закачали в меня насильственно, без согласия, без сопротивления. Если бы я вздумал противиться, электроника сварила бы мои мозги в собственном соку и преподнесла их на обед начальству. Я дышу. Я жив.