Текст книги "Божественная игра"

Автор книги: Олег Котенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Григорьев дополнил свой монолог несколькими выражениями, имеющими к народной словесности самое непосредственное отношение. Оно внутри меня сморщилось: "Ну и контингент у вас!"

А что делать? Когда такие эмоции переполняют – с отрицательным зарядом – и не удержишься и начнешь великий и могучий гадить...

– Ну и что теперь делать будем? – спросил я. Григорьев неопределенно пожал плечами.

– Даже и не знаю. Наверное, закроют нас или что-нибудь в этом роде. Да, скорее всего, так и будет. А за получку потом и не вспомнят!

Я сморщился – Его просто передернуло. Слушай, Алексей Владимирович, ты хоть выражайся поаккуратнее. А ты, как там тебя, реагируй потише...

"Не "как там тебя", а Тим"

Ладно, Тим, угомонись, дай людям поговорить...

– Да что тебе та зарплата?! Ты о себе побеспокойся. В конце концов, наших пожалей – что в тебе уже и жалости не осталось? Они хоть и ненормальные, а, думаешь, не боятся? Так скажу тебе, Алексей Владимирович, боятся еще как!

– Осталась во мне жалость, осталась, не кричи. Кому как не мне о них думать? Ты – главврач, ты и должен думать, но почему-то все заботы на мою голову! Ладно, хватит, а то еще в седины друг другу вцепимся...

Тим облегченно вздохнул и расслабился. Что ж ты за существо такое, что любую ругань не переносишь?.. Насколько я знаю, все твои собраться и сами не прочь посквернословить да поизголяться словесно – что называется, мастера острого слова. Вам бы сатириками быть, высмеивать недостатки и пороки человеческого общества – вам ведь их виднее, вы ведь все просветленные и одухотворенные.

"Одухотворенные, конечно, а тебя что уже и зависть берет? Смотри, опять вниз скатишься..."

Не скачусь...

"Устал ты, смотрю, отдыхать тебе надо много и активно. Хочешь домой?"

Хочу. А можешь?

"Ну, смотри..."

Григорьев оторвал взгляд от далекого дерева за окном и перевел его на мое лицо. Секунду всматривался и, наконец, сказал:

– Что-то ты бледный, Андрей, все никак не отойдешь? Наверное, надо тебе на пенсию досрочно, а то сдавать стал.

Я тебе дам – на пенсию! Тормози!

"Тихо, тихо, все нормально... Это уже его слова, не мои". Не надо, не в обиду говорю, просто заметно... Ладно, поработаю сегодня за тебя, у меня настроение рабочее с утра. Иди домой.

Молодец. Спасибо...

* * *

Ну, что скажешь, брат Тим? Ведь ты мне теперь брат – соседом называть тебя... глупо звучит. Это, конечно, хорошо сидеть вот так на диване, укутавшись в плед, и пить попеременно чай и кофе с коньяком. Хорошо? Сам знаю, что хорошо. Когда мне тепло, и тебе приятно. Но запомни: от работы отлынивать не годится! Сегодня ладно, на первый раз можно, но чтоб больше – никогда! Иначе не за что будет нам чай пить.

"Да ладно тебе! Вот как вы умудряетесь настроение перебивать! Детство свое забыл что ли? Сам никогда от школы не косил?"

При чем тут школа? Я человек, а ты кто?

"А кто я? Ну, я... Ну и что?"

Да ничего...

К полудню все же потеплело и снежок превратился в дождь, который теперь уныло барабанил в оконные стекла.

Я уже свыкся с мыслью, что в моем сознании обитает иное, в принципе, чуждое мне существо. По крайней мере, эта мысль перестала казаться мне дикой. Забавно было вести внутренние диалоги с этим образованием, назвавшем себя Тим. Вполне человеческое имя...

Даже я, видевший сонмы обитателей тонких миров и не отрицающий возможность подобного сожительства, даже я иногда думал, а не сошел ли я с ума? Не сказалась ли работа в психиатрической лечебнице на собственном разуме? Но каждая такая мысль моментально придавливалась возмущением Тима:

"Иди ты! Настоящий я, настоящий! Спроси у кого хочешь, если сам увидеть меня не можешь!"

Ну что ж, настоящий, значит, настоящий...

Зажигалка чиркнула, издав странный звук, – наверное, истерся кремень. Чиркнула еще раз, я закурил. Выпустил в форточку струю сизого дыма. Там до сих пор шел дождь... Тим кашлянул: ему не нравится, когда я курю. Ну, раз уж живем вместе, надо друг к другу приспосабливаться. Иначе, какое это сожительство?

Окурок ткнулся в пепельницу.

Это квартиру давно не проветривали? Душно что-то...

"Не знаю, по-моему, нормально".

Нет... Я пойду прогуляюсь.

"Нет, я не хочу".

Ну и что? Я хочу пойти прогуляться, мне душно здесь. Я пойду.

"Нет!"

Ты мне приказываешь? Ты, кажется, забыл, кто я, а кто ты! Не будем ссориться, я пойду подышу свежим воздухом.

"Андрей, я не хочу, я хочу остаться дома!"

Детские нотки пропали из голоса Тима. Что такое? Угроза?

Мне не нравится твой тон. Я сказал, что пойду, значит, пойду.

"Андрей!"

Я почувствовал, как в груди поднимается горячая тяжелая волна. Сердце забилось часто, бепорядочно. "Как перед инфарктом..." Перед каким еще инфарктом?!

Почему-то мне кажется, что если волна поднимется к горлу, будет плохо... Мне уже плохо – легкие будто сжимает клещами, боль стреляет в плечных суставах.

Что ты делаешь?! Это ты делаешь?!

"Да, я. Ты останешься сегодня дома, ясно?"

Волна ползет все выше...

"Ясно?"

Если ты убьешь меня, то лишишься дома.

"Не беспокойся, дом я найду. Тебе ясно?"

Да, я останусь... Только к чему все это?

Свинцово-тяжелый жар отступает, рассеивается... Становится легче...

Тим сердится, я недоумеваю.

Зачем ты это сделал? Для чего?

"Если я прошу тебя, ты должен делать..."

Кому это я что должен? Никому я ничего не должен! В следующий раз я пересилю тебя, не сомневайся.

"Следующего раза не будет. Тебе нужно отдохнуть, ложись спать..."

Я не хочу...

"Андрей!"

Тим перешел на крик. Острая боль кольнула в груди.

На этот раз жара и удушья не было, я просто провалился в непроглядную тьму. По-настоящему непроглядную... Только клочья багрового тумана плавали вокруг...

* * *

Я – река, я – все воды мира, я теку по равнинам, по мягкому илу, растекаюсь по лугам, перепрыгиваю с камня на камень, со скалы на скалу. Мне не больно, острые каменные сколы не ранят меня, потому что я – вода...

Я – земля, я греюсь под жарким солнцем, впитываю в себя тропические ливни и холодные моросящие дожди, мерзну, сплю подо льдом, взлетаю в воздух мелким песком... И ничто не может причинить мне вред, потому что я – земля, всегда возвращаюсь к земле...

Нет...

Все исчезает, растворяется...

Ощущение объемности пространства, ограниченного стенами, – зал. Клубится темнота, словно дым от костра. Подо мной холодеет каменный на ощупь пол.

Свечи встали в круг, зажглись разом, будто по команде. Внутри кольца – одна свеча из черного воска, горит ярче остальных и... Ее пламя такое странное... Трескучее и дымное, словно настоящий костер из смолистых еловых лап, и – огромное, растет ввысь и вширь. Скоро оно поглотит саму свечу... Нет, восковой стержень удлиняется, становится толще.

Клубится темнота... клубится мрак...

Дым от пламени черной свечи, освещенной десятком других огоньков...

Темнота, дым...

Вот! Мрак, наполняющий зал, исходит от этой самой свечи! Она уже разрослась до немыслимых размеров: толщиной в человеческое тело, высотой метра два с половиной... И чадит, чадит удушливой мглой...

Вспышка в сознании – отдается болью!

Черт...

Т_а_к_о_г_о ощущения "присутствия" у меня еще не было! Да, и в медитации, и во сне я контролировал себя, но всегда что-то на мне "висело", что-то ограничивало меня. Сейчас же все по другому: я здесь, я полностью здесь! Хотя и понимаю, что мое тело все еще там, за гранью, по ту сторону барьера...

Одного не пойму до сих пор: как и когда я "вышел"?

Не могу вспомнить, чтобы я собирался или хотя бы просто хотел сделать это. И чтобы инициировал выход тоже не помню. Но...

Момента перехода я тоже не помню...

К сердцу крадется тревога – и краски тут же меркнут, контуры смазываются, пламя свечей и разноцветные блики вокруг тускнеют. Вот это да! Никогда раньше это не происходило так быстро... Хотя, может быть, это я "вываливаюсь", а не мир реагирует на меня? Проверим...

Даже не потребовалась обычная сосредоточенность. Мимолетный образ в воображении – фигурные песочные часы, звякнув, падают на пол. Сквозь клубы мрака я вижу, как пересыпается песок внутри стеклянной колбы.

Пламя черной свечи гудит, будто печь, разбрасывает крупные искры. Те с шипением падают на пол. Меня обдает волнами жара. Что это? Что собой символизирует этот полуфакел-полусвеча? Что такое таится во мне, что рождает эту тьму и огонь?

Холодок в груди...

Тим! Тим? Тим, это ты?

Молчание... Гудит огонь, сыплются искры... Льются струи жидкого воска, растекаются по полу... А внутри – тишина... Только покалывает что-то.

Тим!

Крупинка льда возникла где-то в районе копчика, ползет, чертовски медленно ползет по позвоночнику... Невыносимая боль, не смягчаемая даже холодом... Гудит пламя, сыплются искры... Нет, нельзя потерять сознание здесь, это просто невозможно... Выше, в пояснице... О Боже, как же больно!.. Кажется, надо закричать и станет легче, но все звуки перебивает гул черной свечи... В затылке... Мозг рвется на части, голову заполняет холодное месиво... Все валится в бездну, заполненную багровым туманом...

Тим...

* * *

Я чувствовал себя совершенно разбитым, в горле стояла тошнота, болела голова, морозило. Короче, мне было очень плохо. Даже не хотелось открывать глаза. В груди шевельнулся Тим.

– Доброе утро, – пропищал он; я не ответил. – Что ты дуешься? Ну, извини, мне что-то нехорошо вчера было. Наверное, опять буря какая-нибудь.

Буря тебе...

– Ты где вчера был?

– Когда? – Тим казался удивленным и, надо сказать, если он притворялся, то получалось у него хорошо.

– Тогда, когда я чуть не задохся в том зале! У меня такого никогда не было, это ты сделал?

– Не знаю, я спал...

– Тим!

Наконец, я почувствовал, что ему страшно. Это были только зачатки страха – невольного, такой возникает очень часто и быстро исчезает. Но это было начало.

– Тим, нам лучше не ссорится. Ты понял меня?

– Да...

– Что?

– Да!

– Вот так. А теперь, собираемся и идем на работу.

На работе царил переполох: персонал сновал по коридорам с бледными лицами и широко раскрытыми глазами, пациентов развели по палатам. Григорьев вовсе походил на наркомана в ломке: синие круги под глазами, взъерошенные волосы, лицо и глаза без выражения. И еще – милицейские формы среди белых халатов...

Опять!

Сердце упало и тут же зажглось пламенем тревоги: все бросали на меня какие-то странные взгляды. Что такое?..

Тело лежало прямо посреди коридора, окруженное багрово-черным пятном. Тим дернулся и затих. Я же почувствовал подступающую тошноту.

О Господи, кто же мог сделать такое?!

Тело прикрыли простыней, но на ней тут же проступили красные пятна. Кровь свежая! Только-только начала сворачиваться! Что же это?!

Стало жарко... Будто в голову вливают горячее масло... Пятна крови на простыне растянулись, превратились в клочья тумана, поплыли по воздуху...

– Мирошин! – голос принадлежал Григорьеву, который стоял вот тут, прямо рядом со мной, но звучал где-то далеко. – Андрей!

Я дернул головой, отгоняя дурноту, повернулся – и встретил горящий взгляд заведующего.

– Андрей, нам надо поговорить.

Он сел за стол, сцепил пальцы рук. Его взгляд – тяжелее свинца – упал на меня, прижал к стулу, заставил сгорбиться и опустить глаза.

– Андрей... сколько мы работаем вместе? А?

– Не понял, ты о чем? О чем речь?

– Андрей... никогда бы не подумал... ладно, хватит! Хватит вранья! Тебя видели, три часа назад, здесь. Видел больной из седьмой палаты, но это неважно. Тебя видела дежурная медсестра! Ты – ты взял ключи от пятнадцатой? Взял, у нее же и взял. А утром нашли тело – он был в пятнадцатой палате, Андрей. И ты еще пришел на работу...

Несколько секунд сказанное усваивалось мозгом. Первым очнулся Тим – похолодел от ужаса, судорожно забился, словно пытаясь вырваться из моего сознания.

Нет! Не делай этого! Мне больно!!!

– Что кривишься? – Григорьев наклонился к столу. – Совесть зашевелилась?

Нет, не слушай его! Это не ты! Слышишь, Андрей, это не ты!

– Это не я... – послушно повторил я полушепотом.

– Что? А почему шепотом?

Это не ты!!

– Это не я.

– А кто? Видели-то тебя и ключи брал ты.

Тим? Тим?! Ти-им!!!

– Не знаю...

Скрипнула дверь, спиной я почувствовал человека...

– Ну что, любезный Андрей Михайлович, у нас есть все основания... Встать!

ГЛАВА III

– Позвонить мне хотя бы можно?

– Угу, три ха-ха. Тебе, может, еще права зачитать? Иди, дозвонился уже!

Меня втолкнули в камеру, сзади лязгнул замок – все, приехали. Хорошо еще, один пока... Тим!

Что? – голос у него расстроенный... или нет, разочарованный.

Что делать будем?

Не знаю...

Ну, придумай что-нибудь!

Сам придумай! Кто из нас человек – ты или я?

А где ж ваша высшая мудрость? Кончилась?

Молчит...

Что же делать? Наши органы хоть и зовуться правоохранительными, но своими обязанностями занимаются с излишним рвением, так сказать... Я осмотрел камеру – голые стены, засиженная мухами лампочка на проводе, металлическая дверь. КПЗ; интересно, сколько они меня продержат? У меня ж даже адвоката нет. Что делать, что делать?..

Я присел на краешек деревянного сооружения подозрительной внешности, закрыл глаза, попытался расслабиться. Может, там я найду ответ...

Учитель, я знаю, ваш дух жив! Где вы?

Горы, ледники, ущелья, хижина Учителя. Учитель, что мне делать?..

"Дорога жизни бесконечно широка. Идти ли по краю или посередине это твое дело. Как ты захочешь. Или петлять, огибая препятствия. Или грудью бросаться на каждую даже самую незначительную проблему, что, по моему мнению, глупо. Понял? Ты не обогнул камень, наступил на него и поранил ногу. Теперь – останови кровь и лечи свою плоть."

– А ну двигайся! – меня отбросило к стене; от удара я пришел в себя, открыл глаза. Дверь камеры закрывалась, а рядом со мной сидел тип – бритый затылок, дермантиновая куртка долларов за пятьсот или больше. Ясно, обычная тупая "шестерка". Только вот почему-то опасение внушают ободранные кулаки.

Послав в адрес стражей порядка словесную очередь, он тряхнул головой и посмотрел на меня – выразительный взгляд, ничего не скажешь. Главное, осмысленный.

– Ты кто такой?

– Я?.. – Тим, сочини чего-нибудь.

– Ну ты, ты!

– Врач я... – Тим умолк и принимать участие в моей дальнейшей жизни не желал.

– Не понял. Органы продавал?

– Я врач-психиатр.

– А-а, в дурдоме работаешь? Ясно...

Интересно, что ему ясно?

– А меня прям с кабака вытащили, козлы! Ну, ниче, обломаются...

Помню, что-то вроде екнуло у меня в затылке, а дальше все в тумане. Только отдельные отрывки, будто кадры старого кинофильма. Знаю, меня допрашивали, долго, упорно выпытывали то, чего я, хоть убей, не знал. Лица, форма, руки, ноги... Стены, фонарь, лампа на столе, не потолке...

Очнулся я в той же камере. Лампочка не горела, было темно. Съежившись на досках, спал мой бритый сосед. "Наверное, – подумал я, – не обломались..." Ощупав себя, я обнаружил свежую шишку над виском и еще что-то стреляло в боку. Хм, если что – упал, ушибся...

Спать не хотелось, мысли беспорядочно вертелись в голове, не желая складываться в четкую картину. Я был совершенно разбит как физически, так и морально. Даже мой Тим тихонько постанывал в груди – эхо от боли физической во много крат сильнее, а, значит, болезненнее для него.

Похоже, не успев сойти с одного камня, я наступил на другой и поранил вторую ногу. Такова жизнь... И не надо мне говорить, что мы строим свою судьбу! Слышишь, Тим? Не вздумай читать мне морали!

Да иди ты знаешь куда! Нужен ты мне морали еще читать! Во, послало небо дурака! Неприятности лезут к тебе, как мухи на... на мед, ладно уж. Чем ты им так нравишься?

Не знаю, ты мне скажи. Кто тут существо высшего порядка?

Да ты просто завидуешь!

Еще чего! Будто ты человеком никогда не был!

Тим примолк, видно, я попал в яблочко. Конечно, и он, и его собратья начинали свой путь так же, как и я. И все они были предметами, потом животными, людьми. И только после всего этого тем, кем являются сейчас.

Я до сих пор не знаю, как назвать эту форму жизни.

Но это не значит, что эволюция на этом остановилась. Она никогда не остановится, но для дальнейшего продвижения сама Вселенная должна перейти на следующую ступень развития.

И тогда все, неспособные принять новый мир, погибнут...

Мир для Избранных, для Высшей Расы – мечта фанатиков. Законы природы бывают очень жестокими...

Серега – так звали моего соседа – пошевелился во сне, невнятно матернулся, натянул куртку на голову и затих. Ему все равно, ему не впервой ночевать в камере, его все равно отпустят. А я?..

Я прикрыл глаза, увидел светлую точку в темноте, потянулся к ней... и снова посмотрел на камеру – уже другим взглядом, настоящим, которым можно увидеть в_с_е.

Стены в черных пятнах, доски, на которых скрутился Серега, те вообще гнилые. На полу кишат змеи, с потолка свисают длинные плети чего-то похожего на паутину. В общем, все как в дешевых фильмах ужасов.

Любой нормальный нагваль (хотя это звучит, как анекдот) пришел бы в ужас при одном только виде этого места. Эволюция тщательно обходит подобные участки Вселенной: здесь ее просто не может быть, тут нечему развиваться.

За дверью раздались шаги; Тим сжался и задрожал – он-то был в себе, когда меня допрашивали, и чувствовал все, что обошло меня.

Опять?! – закричал он.

Тихо. Не знаю. Нет, наверное, шаги утихают.

Меня начало клонить в сон. "Спать будешь?" – изумился Тим. "Мне иногда надо спать", – напомнил я и, поджав ноги, улегся на доски. Сон пришел быстро.

* * *

Проснулся я от толчков в бока. Это Серега будил меня, заглядывая в лицо.

– Вставай, – говорил он и пихал ладонью в ушибленный бок. Пришли там к тебе.

– Пришли? Кто?

– Ну, я почем знаю? Иди вон с ментом.

– C кем?! – стоящий в дверях представитель органов взялся за дубинку.

– Ладно, дядя милиционер, тихо, – Серега примирительно поднял руки.

За столом сидела Оксана.

Черт подери, почти два года я не видел ее лица, оно уже начало стираться из памяти. И вот, я встречаю ее здесь!

Мы развелись – просто расстались, как нормальные люди без ссор, истерик и дележа шкафов и вазочек с обильными выделениями пены изо рта. Вежливо и степенно. Ну, не сложилось, что поделаешь.

Она подняла на меня глаза, чуть прищурилась, сложила руки перед собой. Она ждала, пока я поздороваюсь. Но слова прилипли к языку, и несколько секунд я просто смотрел в ее лицо.

– Здравствуй, – наконец, выдавил я из себя. Она кивнула, ответила. – Откуда ты узнала?

– Мне позвонили из... с твоей работы.

Наверное, Григорьев.

– И все рассказали?

Оксана замялась.

– Не знаю, может быть. Наверное, все.

– И ты веришь?

– Знаешь, Андрей, мне уже все равно. Это звучит ужасно, но... Мы даже не остались друзьями, как собирались. Да и как ты это себе представляешь? Никак? Я тоже. Так что...

Тим договорил за нее.

"Она просто баба, – сказал он, – не из самых умных. Да, ей все равно, а что ей вообще надо? Я говорю не вообще, а конкретно про нее. Что ей было нужно? Деньги! Разве не так? И ты еще ждешь от нее понимания..."

Я не жду, я хочу...

"Чтобы тебя пожалели? Ну, это, в общем, нормально, характерно для л_ю_д_е_й".

– Оксан, зачем ты пришла? Рассказать мне, какой я неудачник?

А _в_ы_ разве не любите лесть? В жизни не поверю!

– Чего тебе рассказывать... Если бы ты слушал, я бы рассказала, а так только слова на ветер бросать.

Та-ак, слышу новую нотку в голосе; наверное, за два года мы изменились...

"Нет, мы не то, чтобы не любим лесть, мы просто не льстим".

– Насколько я помню, в прежние времена ты только этим и занималась.

А зря, иногда полезно.

– Вот как?! А ты совсем не изменился!

"Это когда же? Вот, попробуй, раз лесть полезна, угомони ее, она мне начинает надоедать..."

– Ну ладно, Оксана, прости. Ты забудь на минутку о развлечениях и подумай обо мне – как мне? Хорошо мне или плохо? Я счастлив по-твоему?

"Переходишь в нападение? Ну-ну... Гляди, она даже покраснела. Браво! Бис! Бис!"

Замолчи!

– Ох... ты прав. Дура я, дура...

Тим!

"Хе-хе... Ну, я же тебе помочь хочу!"

Обойдусь.

– Ты не дура, Оксана, ты просто неприспособленная. Все тебе чего-то надо, а о том, что есть, ты сразу забываешь. Но ведь всю жизнь так не проживешь.

– Андрей, я ведь помочь тебе пришла. Говорят, тебя пока отпустят на пару дней, пока они тут разберутся...

"Да, эти разберутся..."

–...а ты тем временем домой. Только подписку дашь. И присматривать за тобой будут, на честность не надеятся. Ну, и правильно делают, честные люди сейчас не в моде. И, естественно, не бесплатно.

– Спасибо, Оксана...

Видишь? А ты – деньги, баба...

– Андрюш, может, ты у меня поживешь? Тим расхохотался. Да так, что у меня внутри все затряслось. "Ну, деньги – не деньги, а баба точно!"

* * *

Тонко засвистел чайник. Оксана разлила кипяток по чашкам, добавила сахара.

– Тебе с молоком? – я отрицательно покачал головой.

Кофе был горький даже с сахаром. Пережаренный что ли?

Я поглядел в окно. Там, на мокрых крышах, нахохлившись, восседали голуби. Квартира Оксаны располагалась на пятнадцатом этаже, а вокруг были только девятиэтажки, поэтому крыши соседних домов лежали чуть ли не под окнами.

Два дня. У меня было два дня и первый из них уже подходит к концу.

– А ты так замуж и не вышла? – спросил я больше для того, чтобы оборвать затянувшуюся паузу.

– Вышла... да разошлась. Не везет мне с этим делом. Может, это родовое проклятье?

– Нет, это называется "характер".

– Да ладно...

– Ну, согласись, характер у тебя и правда не мармеладный.

– Характер как характер...

– Ладно, не будем торговаться. Расскажи, как у тебя дела? Два года не виделись все-таки.

– Никак. Жизнь как речка равнинная – течет себе и течет.

– А ты хотела бы быть речкой горной?

– Конечно. А так... Мы как разошлись, жила полгода сама. Хорошо квартира была. Потом вышла за одного... бизнесмена. Дурак попался. Дома никогда не было, вечно утром уйдет, ночью приходит. Я для него мебелью была. О супружеских обязанностях он даже не вспоминал – только из офиса, сразу к любовницам. Куда уж ему... Разошлись... Так и живу.

И мы сидели в сгущающихся сумерках, и почему-то – сам не знаю почему! – нам было хорошо вдвоем. Хорошо чисто по-человечески, когда спокойно дремлет душа, свернувшись калачиком.

Говорить и хотелось, и не хотелось – о чем говорить? О чем угодно, но лучше помолчать и послушать. Тим тоже почувствовал торжественность момента и притих, во всяком случае, старался воздерживаться от язвительных замечаний. Ну и хорошо, а то надоело его одергивать...

Давно был выпит кофе и съедено печенье, уже зажглись окна в соседних домах. Люди пришли с работы, поужинали и сели проводить обычный семейный вечер у телевизора.

Они не люди!

Им никогда не будет по-настоящему хорошо!

Потому что они о_б_ы_ч_н_ы_е!

А мы не такие! Не такие, как они, не такие, как все!

Они видят спокойное и мирное существование в серости, однообразности в поведении, привычках, общении и даже сексе. Мы не такие!

Внизу прошуршала машина, свет фар дотянулся даже сюда скользнул по стене, упал на металлическую статуэтку на шкафу. Это Аполлон.

Часы пробили девять. На землю опустилась ночь. Тим шумно вздохнул, свернулся в комочек и уснул – сразу стало теплее и спокойнее. Оксана сидела, повернувшись к окну. То ли ей нравилось смотреть на ночной город – благо, он расстилался перед окнами во всей своей нищей красоте – то ли не хотела смотреть на меня.

Все реже стучали трамваи, пустели улицы, гасли окна в домах. На небо выплыла большая, совсем близкая Луна – открой форточку, протяни руку и дотронешься. Выплыла и осветила лицо Оксаны.

Наверное, тишина и умиротворенность сделали свое дело: в голове поплыл прозрачный туман, голова отяжелела, веки налились свинцом...

* * *

Душно. Жарко и душно! Влажный горячий воздух.

Я стою на краю бассейна, а бассейн заполнен кипятком. От него идет смрадный пар, пахнущий серой. На воде покачивается надувной матрац, рядом с ним плавали набухший клочки картона.

Голос...

Словно пар, поднимающийся из бассейна, шепчет что-то...

"Андрей... Андрей... Андрей..."

Поток холодного воздуха прорвался сквозь покров духоты, разогнал смутные силуэты. Поверхность воды дрогнула, ощетинилась мелкой рябью. Я почти услышал гневный возглас, но в последний момент звук оборвался и ушел куда-то...

Дна не видно!

Это не бассейн, это огромный колодец. Вот – серый камень покрытый мхом, вот – исполинский ворот и цепь, весящая, наверное, целую тонну. И старая прогнившая кадка. Что там на дней?..

О Боже! Нет!

Там человеческие кости – пожелтевшие, потемневшие, покрытые трещинами. Размолотые в порошок... Нетронутые... Человеческие... И длинные светлые волосы! Целая копна волос...

Ясные голубые глаза в широких глазницах!

Нет!!!

Меня лихорадило: бросало то в жар, то в холод. Голова раскалывалась от боли. Это Тим бился в конвульсиях, изнывал от бессильной злобы.

"Ну хватит же, хватит! Прекрати!" – кричал он, изо всех сил молотя по моим нервам.

Тело Оксаны лежало на столе. Одежда, порванная и покрытая бурыми пятнами, валялась рядом, на полу. А Оксана... Кровь доползла до самого порога и там остановилась, собравшись в лужу...

ГЛАВА IV

Суд был коротким и, в принципе, справедливым. Тим тихонько плакал, и слезы его копились у меня под сердцем. Мне было жаль его... Все, теперь никаких допросов. Но! Это вечное "но". Выжить в тюрьме очень трудно... Сомневаюсь, смогу ли я... вынести это.

Меня взяли под руки и вывели из зала суда. Я так ничего и не смог сказать в свое оправдание.

Эх, Тим, что ж ты ничего не сделал?..

Но Тим не слышал ничего за своим плачем.

До суда меня снова допрашивали. Хотя, нет, скорее – проверяли или обследовали. Неважно. Психиатры. Хорошо, что среди них не было Григорьева...

Мне надоело молчать, терять все равно было нечего.

И я рассказал им про себя и про Тима, про выходы и полеты. Я выложил перед вами свою жизнь – нате, режьте! Выбирайте куски получше! А ты, молоденький студент, третий-не-лишний, отложи что-нибудь для диссертации. И вы положите что-нибудь в свои папки, чтоб потом можно было... Эх, да что там!

Черт с вами со всеми!

Вы – люди...

А я – сумасшедший; по крайней мере, так записали в диагнозе. Шизофреник.

Радуйтесь, вы загубили еще одну жизнь!

* * *

"Предположительное время смерти 22:37. Самоубийство, повешение. Вскрытие не проводилось. У покойного замечены расстройства психики. По его словам, в его сознании живет Нечто, существо высшего порядка, не нуждающееся в физическом теле, оно и привело его к тюрьме и самоубийству. В последние часы был возбужден, бредил, крича о том, что видит багровый туман..."

* * *

Я лечу ввысь, очищаясь от тяжести и грязи. Внизу, в умирающем теле с остатками сознания, вопит Тим. Он доживает последние часы, его смерть должна быть долгой и мучительной. Пусть, это моя месть.

Я жил, чтобы собирать грязь! Я – новый Искупитель?! Ужасно...

И – мне не удалось стать совершеннее...

3: ГДЕ ЗЛО, КОТОРОЕ ТЫ ИЩЕШЬ?

Будь ты проклят, Мракобес. Люди будут

ненавидеть тебя. Люди, в которых ты веришь...

Елена Хаецкая, "Мракобес"

ГЛАВА I. Вступительная.

Я крепче сжал винтовку – абсолютно бесполезный рефлекс, но устранять его – это значит тратить силы. А как раз это я себе сейчас позволить не могу.

Где-то впереди, среди ветвей, мелькнула лоснящаяся спина локка.

Двигался он как всегда бесшумно, но зрение тоже инструмент сильный и точный, от него трудно ускользнуть.

По крайней мере, локку от моего зрения.

Совсем рядом, прямо возле лица, упал пятнистый стебель лианы джорго. Это всегда сопровождается громким треском. Я мысленно выругался: это добавляет локку шанс уйти подальше в джунгли. Стебель зашипел по-змеиному, пожелтел, набух и раскрылся слизкими лепестками. В центре этого цветка торчало острое, почти как металл, и прочное жало. Не увернись вовремя, путешественник, и через несколько минут лиана обовьет тебя, вонзится в тело сотнями таких жал и выпьет... полность, оставив только кожу да кости.

Мы, переселенцы, вначале и не догадывались, что может такое сделать с человеком. Только находили изредка в джунглях высушенные оболочки – скелеты, обтянутые кожей, – и ужасались. Сетовали на негостеприимную планету, на неизвестных еще существ – возможно, разумных – и даже на ауру.

Среди нас было мало реалистов.

Романтики погибли, а те немногие, кто все-таки были реалистами, остались в живых.

Отточенным движением я выхватил из-за пояса нож, широкий взмах и – смертоносный цветок корчится на земле, все еще стараясь дотянуться до меня. С презрением топчу его.

Локк, мне хорошо заплатят за твою голову и твой Медальон. Мне уже дали крупный задаток, на него я могу безбедно жить по крайней мере неделю. Но одна из моих природных черт – жадность, я хочу еще. И я получу свое вознаграждение. Выполню работу и получу.

Вы, кажется, телепаты? Так слушай, я убью тебя обязательно, локк! Грязная тварь...

Волна страха окатила меня так внезапно, что я даже отскочил назад – настолько страх был густ. Ага, локк, ты боишься? Это хорошо! Страх – твой убийца, не я. Ты уже мертв, потому что боишься.

Мшистый ствол, огромный, просто гигантский. Двадцать человек, не меньше, а то и больше, понадобится, чтобы обхватить это дерево. И за этим стволом – залог моего богатства на полгода. И чем же ты так насолил, локк, местным фермерам? Воровал скотину, детей, женщин? Ничего, для меня это все равно не имеет никакого значения.

Длинный изящный прыжок – я имею все основания гордиться этим своим умением: я отлично прыгаю. Прыжок – вот он ты! Худое, но с рельефными мышцами, тело, большая голова, треугольное лицо: две овальные дыры-ноздри, подвижный рот и выразительные глаза.

Да, природа наделила вас почти человеческими глазами, тут я ничего не могу возразить. Я даже признаю, что они светятся разумом. Но тебя это не спасет, локк!

Как приятно чувствовать твой страх! Это невыразимое словами и совершенно особое наслаждение, ему нет аналогов в известном мне мире. Это мания – уничтожать вас, твари.

Мягкое нажатие на курок – винтовка, издав звук похожий на чихание, выплевывает заряд – ярко-голубой от температуры шарик. Эти пули делаются из какого-то местного металла – от нагревания он начинает светится то голубым, то фиолетовым.

Глухой звук удара и сразу же еще один – это пуля врезалась в древесный ствол, пронзив тебя, локк.

Теперь отдай-ка мне свой Медальон.

Я положил круглую металлическую пластину бронзово-желтого цвета на ладонь, полюбовался ею. В центре искусно-выполненный рисунок, изображающий крокодилоподобное существо, схватившееся с локком; по краю – надпись на языке этих уродов. Хотя, буквы у них красивые, похожи на наши руны. Четыре больших символа с одной стороны – "ЛОКК", и еще семь с другой – "АВОДЕРГ".

Это его имя.

* * *

Пол приоткрыл мешок, поморщился – жара все-таки, еще раз поглядел на Медальон. Довольно улыбнулся.

– Молодец, Кен! Истории о тебе слагаются не на пустом месте. Вот, обещанная награда.