Текст книги "Через триста лет после радуги (Сборник)"

Автор книги: Олег Куваев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

II. «Держать все время к востоку»

Апология поездов. Отступление от заданной темы

Поезда – как движущиеся миры. Инженер, подобно Лапласу, вычислил их стальные орбиты, и поезда летят сквозь пурги и звездные ночи, сквозь россыпи городов и безлюдные пространства. Возможно, мы – последние свидетели поездов, и наши внуки будут вспоминать о них, как мы мальчишками мечтали и, мечтая, грустили о безвозвратно ушедшей эре парусных кораблей.

Поезд катил на север.

Он не мчался, не летел, не стремился, а именно «катил», влекомый неторопливым паровозом ФД, до наших дней удержавшимся в дальних краях. Он подбадривал себя эхом гудков, дребезжанием старых вагонов. Поезд останавливался на крохотных полустанках. Его встречали пацаны в валенках, нейлоновых куртках, и неторопливый дежурный давал отправление.

Поезд останавливался на станциях. Веяние времени пробилось, и здесь исчезли вывески «кипяток». Вместо них появились стеклянные сооружения «Дорресторантреста». К станции подкатывал щегольской фирменный поезд с названием реки, города или иного географического понятия, выведенного на железных боках вагонов. У дверей тех вагонов уже не стояли пожилые проводники – провидцы и знатоки человеческих судеб. Здесь встречали пассажиров девчонки с прическами, в пригнанной по фигуре форме. Не проводницы, нет – стюардессы.

Но все-таки дух железных дорог и поезда, который катил на север, остался прежним. Ибо не так легко изжить великие времена переселений, времена гражданской, времена второй мировой, времена «пятьсот веселых», «пятьсот голодных», «шестьсот шебутных», которые пересекали страну от пустынь Средней Азии до Игарки, от бывшего Кенигсберга до порта с интересным названием Находка. Ибо эра поездов еще не ушла.

И как десятки, может быть, сотни лет назад, поезда все еще сопровождает печальный звук трубы дальних странствий. Та труба пела замотанным в плащи всадникам, почтовым дилижансам, каретам и первым рельсам, проломившимся сквозь материки.

Эра поездов еще не ушла.

В тряском вагоне на верхней полке лежал Сашка Ивакин, «стеклянил» глаза в потолок.

Внизу два щетинистых мужика в ковбойках, расстегнутых на жилистых шеях, неторопливо копались в дорожном хозяйстве. Один, весь в мускулах, как водолаз в глубоководном скафандре, поставил на стол водку, две зеленые эмалированные кружки. Сказал, задрав поросшее рыжей щетиной лицо:

– Попутчик! Ставь третью кружку. Кружка-то есть?

– Нет! – сказал Сашка.

– Все равно слазь. Будешь пить из моей, – просипел крепкий мужик.

– Не надо, – сказал Сашка.

– Не ломай компанию. Слезь из уважения.

Сашка спрыгнул с полки.

– До конечной путь держишь? До моря? – спросил рыжебородый, зажав в ладони кружку.

Сашка кивнул. Рыжебородый неторопливо высосал водку.

– Есть сельдяной флот. Зарабатывают, – он вздохнул. – Можно грузчиком в порт. Терпимо. Налить?

– А если просто на море? Матросом?

– Пустое перемещение по воде, – рыжебородый перевернул бутылку вверх донышком, пощелкал ногтем по стеклянному боку.

– Почему пьем? – сказал второй, верткий мужик, который маялся с кружкой в одной руке, хлебной корочкой в другой. – Договор подписал – аванс получил. А аванс зачем? Маленько бабе оставить, билет до места купить и получить отвращение к водке. Ты по договору?

– Нет, – сказал Сашка. – По несчастному случаю.

– Тем более выпей.

– Выпей! – утвердил рыжебородый.

Сашка подумал и выпил. Рыжебородый пододвинул ему сало, хлеб, ножик.

– Если в вагоне выпил, теперь всю жизнь будешь ездить, – сказал второй мужик и выцедил свою долю.

– Неплохой вариант.

– Будешь ездить и неизвестно чего искать. А земля, между прочим, везде одинаковая. Везде у людей две ноги, везде лес кверху растет…

– А помрешь, то везде вниз похоронят, – засмеялся рыжебородый.

– Вознесения не будет? – хмуро усмехнулся Сашка.

– Нет, не будет нам вознесения! Это ты верно, попутчик. Хо-хо! За что возносить-то? За лес, который валил? Или за деньги, которые пропил? Нету причины, чтобы вознестись!

Дарья Никифоровна

– Так как, не решился? – спросил рыжебородый.

– Не могу, – сказал Сашка. – Не могу.

– Жалко! – вздохнул рыжебородый. – Як тебе пригляделся. Ты бы нам подошел. Втроем-то, а? Две сотни в месяц. Одну на еду, другую на книжку.

– Не могу. Спешить надо.

– Дурик! – гнул свою линию рыжебородый. – За четыре месяца как раз на билет скопишь. И лети на свою Колыму как крупный начальник.

– Попробую морем. На судне северной трассой.

– Тогда будь здоров. К старушке зайди. Она все понимает. А врачам не верь. Они ничего не знают. Может, решишься?

– Не могу, Федор. Не уговаривай.

– Еще встретимся, – рыжебородый пожал Сашкииу руку.

– Рельсы – вещь узкая, – сказал верткий.

Сашка постоял, посмотрел, как уходят мужики-добытчики. Телогрейки их затерялись в толпе.

…Звездная ночь висела над городом. Сашка тащился с чемоданом в руке. Улочка была деревянной, извилистой, деревенской. Где-то глухо брехали собаки.

Сашка подошел к одной калитке. Постучал в освещенное окно.

На крыльцо вышла женщина.

– Дом девятнадцать? – спросил Сашка.

– Девятнадцать дальше, – певуче произнесла женщина. – А кого ищешь?

– Дарью Никифоровну!

– Считай от моего дома четвертый. А ты кто ей?

– Человек, – сказал Сашка.

Женщина вышла из калитки и долго смотрела ему вслед, пока не убедилась, что Сашка свернул правильно.

Окошко светилось. Сашка постучал.

– Ты чего, хулиган, дверь ломаешь? – тонко спросили за дверью.

– Дарья Никифоровна! – позвал Сашка.

– Отколь меня знаешь? – спросили за дверью.

– В поезде сказали. Попутчики.

– Какие?

– Борода у одного рыжая. Федор Игнатьич.

– Сколь выпил?

– Непьющий.

– Дыхни в скважину!

Сашка изо всей силы «дыхнул» в замочную скважину.

– Вроде правда непьющий, – изумленно сказали за дверью.

Дарья Никифоровна оказалась крохотной старушкой в огромных валенках и огромном пуховом платке; нос, валенки да платок.

Она прибавила свет в лампе и сказала ворчливо:

– Я чего не пускала-то. Думала – пьяный. Мужики, которые лес валят, в городе пьют. Ругаешь, ругаешь, потом деньги отымешь, чтобы семье отвез, сколько хлопот-то.

– У меня денег нет, – сказал Сашка. – Я по делу приехал.

– Дело чего искать? Дело само ищет, все заборы объявлениями увешаны.

– На море хочу попасть, – сказал Сашка.

– Все на рыбацких тысячах помешались, прости господи!

– Не тысячи. Море!

– Море-е!.. Вода она и есть вода…

Сашка сел на скамейку. Снял пальто, положил его на чемодан.

– Дарья Никифоровна. Ничего, если я несколько дней у вас поживу? Пока не устроюсь.

– Если правда непьющий – живи. Треска есть, картошки купим. И живи себе на здоровье.

– Спасибо.

– Одной-то мне скушно. Я комнатку маленькую недавно белила. Светло там, чисто. Будешь жить, словно девушка.

– А море тут далеко?

– Как далеко, если на море живем?

Море

Сашка стоял на вершине сопки. Был ветер и черный обдутый камень. Несколько чахлых искривленных лиственниц чудом держались на такой высоте.

Внизу было море.

Сашка, не отрываясь, смотрел на него. Море казалось зеркально-гладким. Корабли выглядели отсюда игрушечными. Они стояли на рейде, и видна была тень их на гладкой воде, и они казались особенно неподвижными. Несколько катеров метались по рейду, как бы проверяя стоящие пароходы.

Светлый блик солнца отражался в дальней воде. Еще дальше за бликом море сливалось с белесой мутью, и на границе ее шел в небо темный пароходный дым. Но самого парохода не было видно.

С бухты дул ветер. Сашка ладонью «потрогал» его. Потом подошел к лиственнице, погладил искривленный ствол, прислонился.

…Около пятидесяти или шестидесяти лет тому назад точно так же стоял на этой сопке неудавшийся священник и богослов Николай Шаваносов.

Вдоль берега тянулась влажная полоса гальки, поблескивающей на солнце. Казалось, что корабли вырезаны из черной жести и окаймлены ярко надраенной бронзой. Сашка поднял ленту морской капусты. Принялся ее жевать. Неведомо откуда набежавший вал подкатил к ногам, замочил Сашке ботинки и оставил фарфоровый пузырек. На белом боку пузырька бежал синий парусник. Паруса были надуты, и кудрявились вдоль бортов синие волны.

Сашка взял пузырек, долго смотрел на него, бережно спрятал в карман. Все происходило почти по мечте…

Сашка пошел медленно, чуть сгорбившись, выбирая дорогу меж обкатанных морем глыб.

Могучий пароходный зов потряс воздух. К гудку присоединился второй, третий. И тотчас, точно солнце ждало этой минуты, красный свет упал на бухту, окрасил ее, и вспыхнули красным пароходные силуэты, море и дальние сопки, и заснеженные склоны запылали в ослепительно розовом.

Вряд ли найдется человек, который в минуту душевной, так сказать, важной для жизни сосредоточенности может спокойно услышать далекий ход паровоза за лесом, ночной призыв электрички, заоблачный гул самолета или пароходный гудок. Эти звуки приходят к нам как напоминание о пространствах, о наших пращурах: бродячих охотниках и собирателях, о предках-кочевниках, которые ногами открывали неизученную планету, открывали материки, степи, горные хребты, лесные пространства и пустыни. Никогда не придет время, когда человек будет равнодушен к сигналам дороги: гудкам, стартовым командам, реву оживших двигателей, как раньше он не был равнодушен к ржанию коней, стуку копыт и колес, сиплому крику караванных верблюдов, И потому звуки дороги окрашивают мгновение жизни, в котором мы их услыхали, неповторимой краской нашего бытия.

Город, разбросанный по склонам, светился огнями сквозь белый сумрак полярного дня. Легкий туман окутывал и бухту. Сквозь туман просвечивали разноцветные огни кораблей. Сашка, оскальзываясь, шел по камням. Невдалеке визжали моторы кранов, ухали грузы, мегафон разносил резкую командную речь, во все это врезались сирены катеров, короткие деловые гудки. Порт работал.

Порт

Огромные ворота порта принимали в себя вереницы машин. Обратно машины выходили нагруженные контейнерами с заморскими надписями, тюками, мешками. За воротами слышался лязг, и краны вздымали в небо забитые грузом многотонные сетки, которые издали казались просто кулечками.

Глазея на машины, на краны, Сашка шел, как лунатик, пока дорогу ему не преградил крепко вооруженный казах в белом полушубке.

– Пропуск!

– Мне в порт.

– Зачем тебе порт?

– Хочу поступить на судно.

– Пропуск давай.

– Откуда у меня пропуск?

– Обратно ходи! – грозно сказал казах.

– Посмотреть хоть пусти.

– Ходи! Хуже будет, – охранник перехватил автомат.

– Эх, – вздохнул Сашка.

– Нельзя, товарищ. Порт это…

– Место, где стоят корабли…

– Правильно! Значит, что? Значит, нельзя!

Сашка отошел от проходной. Прислонился к груде исполосованных надписями ящиков.

Мимо в обе стороны тяжело ревели грузовики, обдавая его пылью, гарью выхлопных газов. Плотной кучкой прошли иностранные моряки в круглых шапочках с помпонами, загорелые белозубые ребята.

И возник Николай Шаваносов, странный человек в длинном пальто, у причала.

«В корабельной гавани легче думать о назначении жизни. Корабли объединяют мудрость человеческой мысли и красоту природы».

Занимая тротуар, четким курсом по направлению к ресторану «Арктика» шли трое парнишек в импортных галстуках, плащиках и туфлях заграничного производства. Но физиономии у парнишек, несомненно, были свои, российские, и любой, кто хоть день прожил в этом городе, определил бы в них торговых морячков, отпущенных сегодня на берег в знак прибытия на родину после долгого времени в дальних морях.

– Ребята, – устремился к ним Сашка.

– Слушаем, кореш, – остановился светловолосый крепыш. Остальные сгруппировались вокруг него на всякий случай (…Помню, как на одной улочке в Вальпараисо, глубокой ночью…).

– Вы с судна?

– Точно, – сказал крепыш и поправил узел марсианского галстука. – С шипа, браток.

– С коробки! – вежливо добавил черноволосый.

– Где контора, которая туда нанимает?

– Книжка для загранплавания есть?

– Нет!

Черноволосый присвистнул:

– Матросская для местного плавания?

– Я море вчера в первый раз увидел.

– Тогда гребем с нами в хижину, – высокий мотнул головой на ресторан. – Расскажем тебе про штор-р-рмы.

– Угощаем, чудак, – добавил второй.

– Времени нет, ребята.

– Сейчас не сезон. Без матросской книжки – труба, – дополнил крепыш.

– Контора-то есть, которая на палубу нанимает?

– Во-он контора, – сказал неожиданно тонким голосом третий, голубоглазый детина.

– Проснись, Веня! Книжки у человека нет.

– Так а шо мы толкуем? – по-детски изумился голубоглазый.

– Он с нами идет?

– Нет, – сказал Сашка.

– Гребем?

– Гребем. – И моряки целеустремленно ринулись к ресторанному входу.

…Из дощатого неказистого здания вышли трое в капитанских фуражках. Краснолицые пожилые здоровяки. По-хозяйски остановились у входа, глянули на город, на небо. Потом со значением, с уважением к себе и собеседнику обменялись рукопожатием и разошлись.

Разболтанный малый в беретике с сигаретой стоял, прислонившись к тамбуру, и с интересом следил за Сашкой. Сашка нерешительно пошел к входу.

– Займи трояк, – сказал малый.

Сашка остановился, не понимая.

– Деревня! – Малый сплюнул и отвернулся.

Коридор был забит людьми, сидевшими на лавочках, кучками стоявших у урн, дым плавал в воздухе. Из закрытых дверей несся треск пишущих машинок. В дверях у прорезанных окошечек стояли очереди.

Дверь за Сашкиной спиной открылась, кто-то толкнул его, проходя, оглянулся и с изумлением воззрился на Сашку. Выглядел Сашка диковато среди видавших виды раскованных моряков, забивавших коридор.

– От сохи к пирсу! – крикнул кто-то.

– Засадим палубы… огурцами. Ио-го-го-го!

– Мы с милашкою гуляли возле нашего пруда. Нас лягушки напугали, не пойдем больше туда… – дурашливо запели в глубине коридора.

Сашка повернулся и вышел.

Разболтанный малый все еще стоял, подпирая стенку.

– Туз он и в Африке туз, – загадочно произнес он.

– А шестерка везде шестерка, – сказал Сашка.

– Ты сюда не ходи, – малый медленно развернул к Сашке профиль.

– А куда мне ходить?

– Грузить селедку на старом причале, – ответил малый, окончательно утеряв к Сашке какой бы то ни было интерес.

Вася Прозрачный

На деревянном причале, где сиротливо лежала прикрытая брезентом кучка груза, в стороне валялись пустые бочки, разбитые ящики, отходы малой навигации, сидел на бочонке круглолицый парняга, курил, сплевывал и с интересом смотрел на подходившего Сашку.

– Здорово, – дружелюбно сказал он.

– Привет!

– Значит, теперь будем оба-два?

– ?

– Надо погрузить вон ту кучу. Сейчас катер придет.

– Сторож, что ли?

– Не-е. Я Вася. Фамилия Прозрачный. Обслуживаю малую навигацию. Поможешь? Пятерка на нос.

– За этим пришел, – сказал Сашка. Прицелился и выкатил себе бочонок из груды. Уселся рядом с Васей Прозрачным.

– Кури, – тот вытащил из кармана пачку «Прибоя».

– Не курю.

– Кури, чудак! Не стесняйся. Я все понимаю. Сам на мели.

Сашка взял папиросу. Прикурил.

Они сидели на ветхом деревянном причале и пускали голубые дымки. Вася безмятежно щурился на солнце, на море – голубой, отрешенный от забот человек. Притушил окурок. Посмотрел на часы.

– Капитально! Через десять минут притопает катер… Погрузим мы оба-два эти ящики и устремимся обедать. Так?

– Так. – Сашка улыбнулся и посмотрел на этого безмятежного человека. Тот широко улыбнулся в ответ. – Так, – повторил Сашка.

– Капитально! Потом снова сюда, еще груз должен быть. Поработаем и вечером выпьем пива.

– Давно здесь?

– Не-е! Временный перебой. В порт не берут, в порту докер работает. А катера должен кто-то грузить?

Из-за поворота в чахлых дымах выполз обшарпанный грузовой катер. Человек в кожаном пальто – за версту в нем можно было узнать снабженца – стоял на носу – открыватель не отмеченных на картах путей снабжения. Катер подошел к причалу, из люка вылез парень в беретике, кинул чалку и сам же махнул вслед за ней, принять.

Снабженец сошел на берег.

– Орелики! – закричал он простуженным голосом. – Давай, орелики, перекидывай груз, не обижу.

В дымной и шумной пивной они устроились за угловым, прижатым к стенке столиком. Вася прихлебывал пиво и с изумлением поглядывал вокруг.

– Во многих местах я был. Надо тебе сказать, пивные везде одинаковы. Значит, существует на них типовой проект?

– Сюда как попал?

– Приехал. Имею специальность: каменщика, плотника, бульдозериста. Раз! Могу: на компрессоре, автомашине, буровой установке. Два! Слесарить не так чтобы очень умею и газорезчик второго разряда! Три! С моими руками меня везде ждут.

– Понятно, – сказал Сашка. – Завидую. Но все-таки зачем ты здесь?

– Не знаю, – сокрушенно ответил Вася Прозрачный. – Чувствую капитальное движение души. Но нету общей идеи. Получается что? Получается, Васька – летун. Между прочим, водку не пью и к рублю равнодушен.

– Обратный случай, – сказал Сашка. – Есть идея. Нет денег и… времени. Ты на Колыме не бывал?

– «Колыма ты, Колыма, чудная планета. Десять месяцев зима, остальное лето». Не был. А ты?

– Буду! – коротко сказал Сашка. – Хотел матросом на навигацию. Не получается. Надо иметь вариант.

– А ты приглашай меня. Вдвоем мы в Индию заберемся.

– Чудак! Ты меня всего два часа знаешь.

– Я шаромыг за версту вижу, понял. Тебе верю.

– Спасибо. А зачем Колыма, знаешь?

– Расскажешь.

Сашка огляделся. Дым и человеческий шум. В стороне, заняв столик, сидели вшестером рыбаки – обветренные ребята. Сидели молча, смотрели перед собой, и каждый зажимал кружку рыбацкой рукой, красной от соли, ледяной воды и сизаля.

– У меня, Вась, мечта. И чтоб ты не мучился…

В дымной пивной, заполненной людьми физического труда, Сашка рассказал вновь обретенному другу о дальней вятской деревне, о розовой чайке, о горнолыжном спорте и о странном человеке Шаваносове, который отправился искать птицу, потому что хотел дать людям новую религию, основанную на «живой красоте». Методика поисков розовой чайки в дневнике Шаваносова была описана с чрезвычайной краткостью: «Держать все время к востоку».

Средь запаха пива, еды, человеческих тел и опилок шел спотыкающийся рассказ Сашки Ивакина. Васька Прозрачный – весь внимание, только беззвучно усмехался, восхищенно крутил головой. Сашка смолк. С минуту Прозрачный рисовал пальцем по мокрому столу пивные узоры, потом твердо глянул Сашке в зрачки.

– Слышь, Сань! А у тебя там, случайно, не баба? Любовь там, разные всякие чувства.

– Нет, – усмехнулся Сашка. – Все так, как я рассказал.

– Тогда Васька с тобой. Значит, что? Перво-наперво капитально решим денежную проблему. Руки-ноги при нас, получается что? Получается, заработаем. Как заработаем, так и рванем. Осуществим капитально твою мечту. Эх, специальности у тебя человеческой нет! Лыжи и прочее – это все несерьезно, Санек. Но руки-ноги при нас. Это главное, это капитально. А счас топаем к пирсу, малая навигация нас ожидает.

По-весеннему пригревало солнце. Доски причала были сухи и теплы. Сашка Ивакин и Вася Прозрачный лежали и курили.

– Надо еще работу найти, – сказал Сашка. – Чувствую, что надо спешить. Так мы долго рубли сколачивать будем.

– А знаешь, Сань. У меня тоже мечта есть, – доверительно заговорил Вася Прозрачный. – Мечтаю быть в Антарктиде. Сегодня во сне видел. Стоит пингвин и хохочет. Чего, говорит, Васька, долго не ехал? Где шлялся? Да так, говорю, в пределах родной державы. От Чукотки до Балтики. Пингвин так махнул рукой, крылом то есть, пошел прочь. А понимаешь, – Прозрачный мечтательно улыбнулся, – приедешь в свою деревню или кореша встретишь знакомого. Где был, где калымил, будет, конечно, вопрос. А я гордо так отвечаю: никак не калымил, браток. Осваивал шестой континент на пользу советской науке… А пингвин правда хохотал сегодня во сне. Надо же такому присниться… – Прозрачный замолчал, затянулся, выпустил к небу дым. – А работу найдем, – другим голосом добавил Васька. – На лесной бирже люди нужны. Через месяц двинем в сторону, противоположную Антарктиде. Шестой кон-ти-нент! Да-а!

Сашка Ивакин в компании с двумя телогреечными личностями разгружал машину на пирсе. Складывал в штабель огромные папиросные ящики. Внимательный снабженец стоял с блокнотом, делал пометки. Время от времени Сашка поглядывал на дальний конец причала, ждал Васю Прозрачного.

– Папиросы все! – сказал наконец снабженец. – Сейчас пойдут две машины сгущенки. Ты за старшего, – обратился он к Сашке.

– Ага! – Сашка отодвинул в сторону ящик. Сел.

Вытащил из кармана пачку сигарет. Прикурил, сгорбился на ящике. Телогреечные личности отошли в сторонку.

Снабженец сел в машину и укатил.

В сторонке стоял, покачивался на волне катер. Вышел морячок, развесил на тросике постирушку. Постоял, закурил, глянул на причал. Неторопливо ушел в рубку.

По причалу бегом бежал Вася Прозрачный.

– Капитально! – издали крикнул он.

Но все больше замедлялся его бег, потом он перешел на шаг и подошел вовсе уж грустный.

– Вот! – Он извлек из кармана газету.

«Новая советская экспедиция отправляется к берегам Антарктиды», – гласил крупный заголовок.

– Вот, – сказал Васька убитым голосом. – Везет же людям!

Сашка откинул окурок и закурил новую сигарету.

– А ты рискни, – тихо предложил он.

– Что ты! Там же очередь с километр, наверное. Все же хотят.

– Не все, Вась. Это ты по ошибке.

– Ну, у кого вместо мозгов квартира там или ресторан. Вдвоем бы! Почему я тебя раньше не встретил, Саня?

Сашка молча затянулся раз, другой, третий. Искоса посмотрел на Прозрачного.

– Едем! – сказал Сашка.

– Не шути, Саня. Горестно Ваське сегодня.

– Едем! Я не шучу.

– А как же…

– Обойдется! Так едем?

– Куда, Саня?

– В Ленинград, естественно. Антарктиду там формируют.

– Бичи! – крикнул Сашка телогреечным личностям. – Постерегите ящики.

– Дождись. Деньги получишь, – не отрываясь от созерцания небесных высот, прохрипел один.

– Дарю! Ты и получишь. Идем!

– Циркач! – изумленно сказал ему вслед бич.

Антарктида

Было раннее ленинградское утро. Они шли по совершенно пустынной улице. Прозвякал и прокатил мимо утренний, тоже пустой трамвай. Вдали показалась поливочная машина.

– Постоим, – сказал Вася Прозрачный.

Они закурили. Поливочная машина прокатила по улице, разбрызгивая воду. Вася проводил ее взглядом.

– Не работал на такой. Наверное, в жару интересно. Едешь и вроде бога выдаешь дождик.

– Ты что хитришь? – спросил Сашка.

– Знаешь, Саш. Ты иди один.

– Разумеется, – поспешно сказал Сашка.

…Они стояли у чугунной ограды. Сашка нервно прикурил, затянулся, бросил сигарету, посмотрел на часы.

– Вот что. Начальник экспедиции – человек занятой. Пойду прямо сейчас. Займу очередь. Буду первым.

Капитально! Я – напротив. – Вася кивнул через улицу. – Буду там ждать.

Сашка прошел двор, нашел стеклянную вывеску. Потянул на себя тяжелую дверь.

Вахтер за столом поднял голову.

– К кому?

– В Антарктиду, – сказал Сашка.

– Второй этаж, – буркнул вахтер.

Сашка поднялся на второй этаж. Коридор был длинен и пуст. Одна дверь была приоткрыта. Сашка заглянул, прочел фамилию на двери. Вошел в приемную.

Стол. Зачехленная машинка. Три стула. Напротив дверь кабинета. Сашка потрогал ее. Дверь открылась.

– Входите, – сказал мужской голос.

Сашка вошел.

В увешанном картами кабинете сидел пожилой человек в летной кожаной куртке. Огромное окно раскрыто. Ветер шевелил занавески.

– Слушаю, – человек взглянул на Сашку.

Но Сашка как завороженный смотрел на то, чем человек занимался. Перед ним лежала толстая стопка листов географических карт, и он перекладывал листы, сверяя их номенклатуру.

– Желаете попасть в Антарктиду? – не отрываясь от карт, сказал человек за столом.

– Нет, не желаю. То есть желаю, но не могу.

Человек поднял голову и внимательно посмотрел на Сашку. Взгляд был усталый, но в глазах явно проглядывал интерес.

– А что же? Что привело вас сюда?

– Там, за окном, стоит парень, который видит во сне пингвинов. Между прочим, он вам просто необходим. Две руки, семь специальностей. Не считая побочных. Я географ и кое-что понимаю. Он действительно необходим в Антарктиде.

– Садитесь! – Человек кивнул на стул. – Первый случай в моей практике, когда в вашем возрасте просят не за себя…

– Просить именно не за себя гораздо естественнее, – усмехнулся Сашка.

– Согласен. Но в чем все-таки дело?

И Сашка Ивакин второй раз вынужден был повторить свой неправдоподобный рассказ, где детство смешалось с прошлым веком, розовая чайка с горными лыжами и мечта о неоткрытых землях с угрожающей слепотой. Он старался рассказать все это сдержанно, отодвинуть себя и свои недуги на дальний план, а вперед выдвинуть странную судьбу Шаваносова и птицу, которая есть все-таки на самом деле.

– Завидую, – сказал начальник экспедиции. – Двадцать лет в Арктике, но я ее не видел. Изумительная все-таки птица. А с этим Шаваносовым разберитесь. Зайдите к деду Монякину. Он главный историограф Арктики. А эта записка для вашего друга. Его проверят… если все так, то, безусловно, возьмут.

Начальник встал. Посмотрел Сашке в глаза.

– А из вас, возможно, будет географ, Ивакин. Институт вы зря бросили. Но впрочем…

– Ладно, – без улыбки сказал Сашка.

Продолжение дневника Николая Шаваносова

Любовь натолкнула меня на мысль о красоте, которая возвышает душу человека. Говорят, что Гёте плакал перед прекрасной статуей Венеры Милосской.

Я думаю, что чем больше будет открыто в мире живой красоты, тем меньше останется в нем места для жестокостей и бед.

Такова общественная основа моего решения.

На фактический план меня натолкнуло чтение сочинений покойного академика Крашенинникова. Читая выполненное им с величайшим тщанием описание природы и животного мира Камчатки, я вдруг подумал, что розовая чайка, будь она на Камчатке, не ускользнула бы от тщательного ума этого натуралиста.

Естественное любопытство привело меня к чтению отчетов экспедиции Беринга, Лаптевых, Прончищева, Ласиниуса, славного Миддендорфа.

Упоминаний о розовой чайке в их трудах я не встретил. Но перед взором моим развернулись необъятные пространства полярной России. Дальнейшие мои доводы должны быть поняты каждым: англичане встретили розовую чайку на восточных наших пределах, потомки норвежских викингов встречали ее на западных. Возможно ли в этом случае представить себе, чтобы эта птица миновала, оставила в стороне тысячеверстные земли между чукчами и Архангельском?

Изучение путешествий по русскому Северу со времен Ермака до изысканий последних лет указывает с ясностью, что наименее известным местом в России является пространство между дикими реками Индигиркой и Колымой. Можно сказать, что это одно из самых глухих мест в мире. Туда не забирались путешественники, не заходили миссионеры. О животном мире тех мест, о племенах и географии ничего не известно. Предполагается только, что там лежит огромная равнина, покрытая тундрой, озерами, по-видимому, лишенная леса.

А может – быть, есть племена, которые молятся розовой птице. Я присоединился бы к их вере…

Прощание

Как ни крути, но пришел все-таки этот момент, и отодвинуть его уже невозможно. Скверик был мокрый, лавочки блестели под весенним дождем. Вася Прозрачный рассовывал по карманам бумажки, прятал глаза и говорил чепуху:

– Командировочное предписание – раз! Талон на спецодежду – два! С ума сойти – три теплых костюма. Письмо к главному механику – три. Капитально! Получается итог: снова Васька при деле.

– Антарктиде – привет, – сказал Сашка.

– Передам. Пожму лапу пингвину. А как же? Может, передумаешь?

– Не судьба.

– Насчет судьбы – это все разговоры больше. Ее гусеничным траком надо давить. Действовать на нее упорной силой. Что будешь делать, Саня? Как применять упорную силу?

– От Качуга вниз по Лене. Потом все время к востоку.

– Ты держись за людей. Не за всех, а которые наши ребята. Ребята везде есть. Как увидишь барак или там палатку, рожи чумазые, сапоги-телогрейки, так иди сразу смело. Эх, Санек, может, тебе неизвестно это: много ребят настоящих есть…

Сашка вынул из кармана пачку денег. Разделил пополам.

– Наши с тобой капиталы.

– Не пойдет, – твердо сказал Вася. – Прими как мой вклад. В получку кину перевод «Якутск, до востребования». Договорились? Или в другое место. Ты в клинике будешь?

– Наверное, в клинике. Давай к поезду. Пора.

Они стояли у чистеньких пригородных вагонов. Была середина дня, и перрон был почти пуст.

– Саш! – с усилием сказал Вася Прозрачный. – Если у тебя серьезное что… я слышал, глаза пересаживают. Ты не унывай. Васька тебе свой глаз даст. Будут ходить два корешка одноглазых. Один с Арктики, второй с Антарктики. Умора! Правда, умора, Сань?

– Возьми адрес. – Сашка вырвал листок из блокнота. – Тут все написано. Это мой тренер. В крайнем случае… через него.

– Ты к птице не очень стремись. Полежи, верно, в больнице.

– Давай прощаться. Иди в вагон.

– Будь, Саня.

– Будь. Антарктиде привет.

Сашка, не оглядываясь, неторопливо пошел по перрону. Дверь электрички зашипела и стала закрываться. Васька сунул ногу, руку, раздвинул дверь и держал открытой, смотрел вслед Сашке. Сашка свернул за угол. Электричка двинулась.

Сашка вскочил в трамвай. Стоял, держась за ручку. Лица пассажиров вдруг расплылись, стали серыми, Сашка тряхнул головой, потер глаза. Ничего не изменилось. Он долго стоял, зажмурив глаза, задерживая дыхание. Открыл. Все было нормально.

…Сашка выскочил из трамвая. Пошарил глазами. Такси шло свободным. Он поднял руку.

– В аэропорт, – сказал он таксисту и отвалился на заднее сиденье. Сидел, кусая губы.

В аэропорту Сашка долго стоял у расписания самолетов, пересчитывал деньги. Самолеты взлетали как мечта о краях, где мы не бывали, и уходили в светлое небо как подтверждение тезиса о том, что побывать в тех краях стоит, и когда-нибудь, черт возьми, это исполнится.

Прижимая руки к груди, Сашка что-то объяснял кассирше и показывал тощенькую пачку денег.

Наконец кассирша дала билет. Сашка сунул его в карман, посмотрел на часы и пошел по зданию вокзала.

Письмо Николая Шаваносова, вклеенное кем-то в дневник

«Вы, конечно, уже почитаете меня, Государыня моя, в царстве мертвых, не получая так давно от меня, ни обо мне ни малейшего известия. Я начну сие письмо тем, что постараюсь оправдаться пред Вами в моем долговременном молчании, и донесу Вам тому причины…»

Вот так, «Государыня моя», начиналась занимательная книга некоего Дела Порта «Всемирный путешествователь», написанная около ста лет назад. Свои путевые записки славный «путешествователь» излагал в виде писем некой прекрасной даме.

Я тоже сейчас «путешествователь». Большую часть зимы я провел в Иркутске в сборах и подготовке. В Иркутске же мне сказали: «Мы знаем о, тех краях только то, что там жить нельзя».

Ехать же мне надо было от Иркутска до Качуга по зимнему пути. От Качуга после весеннего паводка сплавиться вниз по Лене до Якутска. От Якутска начиналось незнаемое.

В качестве основной карты я взял карту, составленную известным капитаном Гаврилой Андреевичем Сарычевым. Карта эта была составлена им во время путешествия Биллингса, то есть много десятилетий тому назад, но позднейшие путешественники мало что к ней прибавили.