Текст книги "Через триста лет после радуги (Сборник)"
Автор книги: Олег Куваев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
«Смотрит на увеличение 800 и радуется», – решил Славка.
17
Дверь открылась.
В комнату вошел незнакомый человек.
– Здравствуйте, – сказал он и снял шляпу.
Мудрые, чуть грустноватые глаза старого лешего были у этого человека. Оттопыренные уши и ехидных размеров нос составляли его лицо.
– Здравствуйте, – сглотнув от волнения слюну, сказал Славка.
Шляпа качнулась и опустилась, закрыв голый, как коленка, выпуклый череп мудреца.
– Здравствуйте, – повторил он. – Вы Беклемишев?
– Ага, – опять почему-то сглотнув, сказал Славка. – Вы это по интуиции или по информации?
Человек хитро улыбнулся. Сумасшедшая веселинка скакнула в его глазах.
– Крапотников, – представился он. – Директор норкового питомника. В местах отдаленных…
Славкина мысль обежала кругозор событий. Цепь фактов с лязгом сомкнулась. Он вежливо поклонился: Ярослав Беклемишев.
Странный человек широко улыбнулся. Славка улыбнулся еще шире.
– Мне рекомендовали вас как лучшего специалиста по норкам, – вкрадчиво сказал незнакомец.
– Без меня меня женили, – осторожно отпарировал Славка. – Я узкий специалист по грызунам.
– Давайте напрямик.
– Идет.
– У меня умирают маленькие коричневые зверьки, – серьезно сказал странный человек. – Каждый день я кидаю на свалку золотые рубли международной валюты. Мне нужен толковый специалист. Я не упрашивал бы вас, как мальчишка, если бы вы не были последней надеждой.
– Ваша последняя надежда видела норок три раза в жизни: два на экскурсиях в музей и один раз на препараторском столе.
– Готова койка с видом на океан.
– Океаны принимаю только по распоряжению начальства, – насмешливо сказал. Славка. – Какой океан?
– Тихий.
– Черт возьми! И все-таки идите к начальству.
– Ваше согласие, и я через пять минут принесу вам командировочное удостоверение.
– Вы действительно страшный человек, – усмехнулся Славка. – Теперь я все понял. У вас, не обижайтесь, паранойя. Идефикс, по-научному. С такими, как вы, невозможно бороться.
– А может, поговорим по-хорошему? Не боитесь поговорить по душам с параноиком? – Человек сказал это тихо, почти грустно.
– Идет!
Они встали. За стеной Миха Ступарь озабоченно насвистывал румбу. Тихо пощелкивала батарея отопления. Бюст питекантропа смотрел в темноту коридора слепым взглядом. Из-за стеклянных дверей доносился голос очередного докладчика.
18
Их встретила зеленая трава аэродрома. (Скажите, пожалуйста, здесь растет трава!) И ветер донес знакомый по мальчишеским снам соленый запах. (Это пахнет Тихий океан. Почему его не видно?)
Навстречу им двинулся жердеобразный человек в длинном, до пяток, плаще. Человек стеснительно пожал Славке руку и сказал баском: «Згуриди».
– Грек, – скороговоркой прокомментировал Крапотников. – Единственный грек на все побережье. Единственный закройщик плюшевых жакетов на сто тысяч квадратных километров.
Обшарпанная «Победа» крутила их по узким деревянным улицам. Шофер был в ковбойке и почему-то в зимней шапке. На поворотах он перекатывал папиросу из одного угла рта в другой. Уникальный грек с провинциальной вежливостью задавал вопросы о дороге;
«Победа» остановилась у деревянного одноэтажного домика. Полная женщина в ситцевом платье открыла им калитку.
– Прошу, – сказал Згуриди.
Низенькая чистая комната была тщательно убрана. Беклемишеву сразу понравилась эта комната, и даже горшки с фикусами у окон, и глупейшая картина рыночного производства. Полная женщина с церемонными извинениями накрывала стол. Згуриди принес откуда-то цветной графинчик.
– За знакомство, – сказал он.
Только Крапотникову не сиделось на месте. Он рассказал Славке о вольерах, холодильнике, каком-то микроскопе. Было ясно, что ему очень хочется немедленно схватить Беклемишева за руку и потащить его в питомник к норкам. Полная женщина с улыбкой наблюдала за ним. Видимо, Крапотников был в этом доме свой человек.
– Молодой человек будет спать после дороги, – сказала женщина. – Ваших норок он посмотрит и завтра.
– Я живу здесь седьмой год, – сказал Згуриди. – Два года назад здесь работали геологи. Очень насмешливые молодые люди. Они все удивлялись, почему я грек. «У тебя должна быть фелюга, Згуриди, – говорили они. – Какой же ты грек без фелюги?» Я послушал их. Действительно, живу, можно сказать, на берегу Великого океана, а фелюги нет. Я купил себе очень большую шлюпку. На ней есть мотор. «Мотофелюга» – так сказали геологи. Вы можете брать ее себе когда угодно. Здесь много рыбы. Но редко бывает погода.
Они пили какой-то сладкий ликер. Наверное, от него Славке в самом деле хотелось спать. Казалось, что он сидит в этой комнате сто лет. За тысячи верст отсюда остался город с библиотекой, курилкой, дурехой Катькой, идеями доцента Мироненко и стихами о мирах, написанными карандашом на серой гранитной колонке.
– Фелюга должна быть с парусом, – сказал Славка.
– Не умею шить парус, – усмехнулся Згуриди. – Могу сшить юбку-кринолин, но не знаю, как делать парус. Кроме того, у настоящей фелюги мачта должна быть из дерева кипариса.
– Чепуха, – сказал Семен Семенович Крапотников. – Исправный мотор – и все кипарисы.
19
Было обычное утро. Оно принесло с собой туман. Туман пах йодом и рыбой, потому что на берегах Тихого океана туманы всегда пахнут так. Он висел на иголках лиственниц и серебрил стены домов. Запах йода смешивался с запахом человеческого жилья и хвои.
В это утро Веня Ступников проснулся без пятнадцати семь. Его разбудил будильник. В сущности, Вене незачем было просыпаться именно в это время. После визита директора норкового питомника в музей не забрела ни одна живая душа. Но Веня-то твердо знал, что уважающий себя писатель должен начинать день чашкой кофе и сигаретой. И необходимо, чтобы это было пораньше.
Веня пил кофе, курил и мыслил. За окном стояла белая муть. В раскрытую форточку лезла сырость. Это был знаменитый туман Охотского побережья. Жизнь снова оказалась очень сложной. Из-за того, что в каком-то проклятом питомнике дохнут норки, он, Веня Ступников, не имеет ни минуты покоя. Каждый день он как идиот бредет в эту долину. Два дня подряд доказывал, что он историк и ни черта не понимает в животноводстве. Потом еще два дня по ее просьбе толкался по всем учреждениям города в поисках помощи. Кажется, он узнал всех служащих городка. Директор питомника, тот самый злополучный чудак, исчез – в неизвестном направлении.
По ночам память воскрешает далекий черноземный городок, и… так или иначе приходится заниматься самокритикой. А кому это приятно? Соня – Каткаль – Тамерлан. Она заставила его даже к этим норкам относиться с уважением, хотя он с детства терпеть не мог кошек, ворон и прочую живность. И сама она похожа на норку. Движется быстро, бесшумно, и кажется, что тело ее скручено из какого-то диковинно-упругого материала.
Сегодня ночью он нашел идею. Питомник будет спасен. Он напишет громовую газетную статью. Статью, которую будут рвать из рук миллионы. В современном духе, – Каждая фраза как бомба. Форма – это основное. Читатель ждет форму. Любой может слазить в энциклопедию на букву Н, выписать оттуда все, что относится к норке, вставить местные факты и фамилии – и готово дело. Веня Ступников сделает иначе. Он начнет с песни Монтана о Мари, которая носила норковую шубку, Мари гуляла в норковой шубке по Парижу, и все девушки завидовали ей, а парни на улицах шли следом, как лунатики.
А разве наши девушки не имеют права ходить в норковых шубках? Далее можно написать о достоинствах норковых шкурок.
В грустной французской песенке Мари кончила плохо. Она состарилась, и состарилась ее шубка. Мари стала никому не нужна.
Каждая девушка имеет право носить столько норковых шубок, сколько ей угодно. Но для этого нужны норки. А что же творится в нашем питомнике? Далее сплошные разрывы гранат.
Веня кончил пить кофе и закурил еще одну сигаретку. Материал о норках прекрасно складывался. Только надо все хорошо обдумать.
20
В это обычное утро Славка Беклемишев был в питомнике с восьми утра. Он наблюдал, как кормят норок. Маленькие коричневые зверьки с хрустом уничтожали рыбу. Они были веселы и явно довольны жизнью. Потом Крапотников провел Славку смотреть на больных. Это был полный контраст. Норки лежали у стенок вольер и безучастно смотрели на Беклемишева. В кормушках лежала нетронутая рыба. Один зверек был, по-видимому, мертв. Беклемишев попросил вынуть его. Зверек был невероятно худ. Сквозь шерсть просвечивала синяя истощенная кожа. Никаких внешних следов заболевания не было видно. Беклемишев чувствовал себя отвратительно.
– Надо сделать вскрытие, – сказал он как можно увереннее.
– Прошу, – сказал Семен Семенович. – Все готово. Я знал, что вы будете делать вскрытие. – Он сказал это спокойно, но Славка заметил, как у него дрожат руки, когда он вытягивал из кармана папиросу.
Они прошли в домик управления питомника.
Тоненькая смуглая девушка в халате ожидала их на крыльце.
– Это наша уборщица, – сказал Семен Семенович. – Я зову ее Тамерланом. В скором времени она уничтожит все мужские сердца города и окрестностей.
Вулканический румянец упал на щеки Тамерлана.
– А ну вас, – чуть слышно сказала она.
Славка неприлично долго нащупывал дверную ручку. Ему мешала дохлая норка, которую он держал под мышкой. Он услышал, как кто-то сдавленно засмеялся за его спиной, и услышал легкий топоток убегающих ног.
На обтянутом простыней столе лежали несколько скальпелей, пинцет. А в стеклянном шкафу горделиво распределился малый хирургический набор. У некоторых инструментов были даже братья. Видимо, реквизиция медицинского оборудования в городке имела широкие масштабы.
– Не буду мешать, – сказал Семен Семенович, тихонько притворив за собой дверь.
Славка закурил. Он ворошил в памяти обрывки лекций и практических занятий. Потом он попытался вспомнить статьи, читанные им в научных журналах. Он вспомнил Дж. Б. Гупера и его желудочных паразитов. Наверное, полевые мыши тоже худели, когда паразиты грызли их внутренности.
– С этого и начнем, – сказал Беклемишев. Он взял в руки ланцет… И вдруг ему стало чертовски хорошо. Легкая тяжесть ланцета в руке была свидетельством, что ему, Славке Беклемишеву, надо сделать сейчас нужное и полезное дело. Может быть, первое по-настоящему полезное дело в его жизни. Ему должно повезти. Ему не может не повезти.
Ночной таверны огонек метнулся и погас.
Друзья, наш путь еще далек в глухой полночный час,—
тихо запел Славка.
Мертвые оскаленные зубы зверька просили о помощи.
21
Веня, спотыкаясь, шел вверх по долине. Лицо и плащ были мокры от мельчайших капелек тумана. Казалось, туман настолько плотно прижимается к земле, что его можно будет резать ножом. Веня тихонько бормотал вслух фразы из первой в его жизни статьи. Пока это был только черновик. Но сладостный яд успеха уже туманил голову. Она должна это оценить…
– Черт! – сказал Веня, споткнувшись о камень. Ботинок был порван. Пальцы ног остро заныли.
Ощупывая ногу, Веня вспомнил о том, что узнал по дороге сюда. Чудак, директор питомника, вернулся. Привез с собой какого-то юного мужа науки. Наверняка очкарик. Аспирантишка.
Острая игла ревности кольнула Веню. А что, если это в самом деле молодой аспирант? Аспирант? Аспиранты – это такой народ. Всегда ухлестывают за девчатами с младших курсов. И всегда с успехом. Кому, как не Вениамину Ступникову, знать это? И Веня поспешно похромал в туман. Туда, где его должна ждать Соня – Тамерлан – Каткаль.
22
Соня читала «Трех мушкетеров». Крапотников строго-настрого запретил ей уходить. Она должна была ждать, пока тому, в соседней комнате, не понадобится помощь. Но в соседней комнате было тихо. Может быть, он там заснул? Такой смешной. Высокий, взрослый, а ищет дверную ручку не с той стороны. И дохлый хвост торчит из-под руки. Уж если сам директор не знает, отчего умирают норки, то где знать ему!
– Где директор? – раздался громкий вопрос. Соня – Тамерлан вздрогнула. Страшная голова смотрела на нее из соседней комнаты. Всклокоченные волосы, в зубах нахально дымилась папироса.
– Где этот Крапотников? – спросила голова ликующим тоном.
Соня опомнилась.
– Директор вышел, – обидчиво сказала она.
Но ученый чудак только рассмеялся. Он выскочил из комнаты и схватил Соню за руку. Он потащил ее в ту самую комнату. От растерянности Соня даже не вырывала руку. На столе лежала растерзанная норка.
– Прошу прощения, – сказал голос за спиной.
Соня тихонько потянула свою руку. Но Беклемишев ничего не замечал.
– Что это? – снова закричал он и сунул ей в нос пинцет с какой-то гадостью.
Снаружи хлопнула дверь. Кто-то сбежал по крыльцу.
– Слушай, Тамерлан, – свистящим шепотом сказал Славка. – Немедленно тащи сюда этого гениального комбинатора. Я дам ему урок на всю жизнь. Быстро…
Соня послушно побежала.
23
– Таким образом, – лекторским голосом продолжал Беклемишев, – челюстные косточки этой рыбы не растворяются желудочными кислотами. Иногда они скапливаются в желудочном тракте и своими острыми краями вызывают многочисленные ранения, переходящие в язвы. Вы должны немедленно прекратить кормление зверьков этой рыбой.
Семен Семенович Крапотников молчал. Он только что посмотрел под лупой злополучные челюстные косточки. Все было ясно. Все, кроме одного.
– А чем же я буду их кормить? – убитым голосом спросил он. – Я же отказался от запаса комбикорма.
И тут настала очередь Беклемишева растеряться.
– Можно отрубить головы, – сказал он.
Семен Семенович грустно покачал головой.
– Сконструировать специальную гильотину?
– Это уже ваше дело, – сказал Беклемишев. – Будем думать вместе, – поправился он.
– Я уже думаю, – сказал Семен Семенович. – Я уже кое-что придумал… – Крапотников смотрел на Славку. Он выпрямил спину и улыбался. Два сатанинских чертика прыгнули в его глазах. И исчезли.
– Я уже кое-что придумал, – повторил он. – На пару недель комбикорма хватит. И нам поможет не кто иной, как старый пройдоха Згуриди.
24
В этот туманный день Топорков, Бедолагин и Янкин кейфовали. Ставить сеть почти вслепую было бессмысленным делом. Выполнять те, взятые ранее обязательства по доставке дров, а также по ремонту сарайчика, очень нужного одному доброму человеку, как-то не хотелось. Вчерашней выручки за рыбу хватило на недельный запас чая, сахара и дешевейших папирос «Байкал». Непривычный избыток материальных благ наводил на всякие мысли.
– Вот жжем мы, ребята, эти папироски. Тощенькие. Гвоздики, одним словом. А в Америке миллионеры сигары курят. В той сигаре этих гвоздиков целая пачка. И ведь курят, не умирают.
– Смерть свое сама знает. Может, она его через сигару брать не хочет.
– А через чего она тебя, интересно, выцеливает? – ехидно спросил Янкин.
– Я мужик тертый, ответил Бедолагин. – Меня выцелить трудно. Помню, в позапрошлом году я новую жизнь начал. Совсем было в экспедицию устроился. Хотите верьте, хотите нет, полный меховой комплект выдали. Ну и хэбэ само по себе, как положено. Консервов и курева завались на складе. Держался я две недели…
– Врешь.
– Ну, полторы, – сказал Бедолагин и чиркнул спичкой.
– А я однажды жениться хотел, – вздохнул Топорков. – То ли с бабой не повезло, то ли сам виноват. Затосковал, в общем.
– Понятное дело. Я из-за такой тоски да за фартом столько исколесил, что и паровозу не наездить до самого слома. Может, я в этом месте потому и застрял, что надоело.
– А может, надо было все-таки жениться.
В этот туманный день владелец мотофелюги Згуриди искал среди заросших корявыми лиственницами улиц «Шанхая» домик, где живут три деклассированных элемента.
25
Веня Ступников не был алкоголиком. В институте он выпивал только по праздникам, а на четвертом курсе вместе с ребятами заходил иногда в «чипок» под стипендию. Тем более он никогда не пил спирт.
Сегодня он купил в магазине бутылку спирта. Он нес ее к замшелому домику музея, старательно исследуя со всех сторон мысль о том, что в одиночестве пьют лишь совершенно пропащие люди.
Бутылка пустела очень медленно. После двух стопок мрачное настроение пришлось поддерживать искусственным путем.
– Все они такие, – убеждал себя Веня, наливая третью стопку.
Потом мысли приняли саркастическое направление. «Подумаешь, биология! Тоже мне, наука. Живчик-яйцеклетка. Печки-лавочки. Ах вы, сени, мои сени, вестибюль мой, вестибюль. – Веня начал тихонько раскачиваться на стуле. – В конце концов, я больше могу. Я все могу, когда захочу. Только не отвлекаться. Плевал я на этого К. Д. Авдехина с его толстой книгой… И пить брошу, хоть спирт пить я уже умею…»
26
Где-то внизу, на дороге, глухо профырчала автомашина. Соня подумала, что, наверное, приехал тот самый смешной очкастый чудак из Москвы. Может быть, он профессор и его положено каждый раз привозить на машине. Неожиданно с фокуснической ловкостью веник как-то сам, словно был одушевленным, исчез за тумбочкой, и вместо него столь же неуловимо в руках возникло маленькое зеркало.
Между прочим, все это было зря. Вместо загадочного московского человека появился Веня Ступников. Веня вел себя странно. Сухо поздоровавшись, он по очереди заглянул во все комнаты, подергал запертую дверь кабинета директора. Сел на табурет.
– Я принес директору статью о питомнике. Думаю, что зверьков удастся теперь спасти.
– Их уже спасли, – хихикнув, сказала Соня. – А директор будет через полчаса.
– Сегодня в «Севере» новый фильм, – несущественным тоном начал Веня. – «Чайки умирают в гавани». Изысканная вещь.
«Пшчик, пшчик», – ответил ему веник.
27
…Крышка гигантского краба, служившая пепельницей, была полна окурков. Семен Семенович расхаживал по кабинету, слушал Веню. Теперь это был не тот растерянный человек, который унес из музея «Кролиководство» и «Российского натуралиста» за 1879 год. Его шаги были сдержанны, но энергичны. И только в силу чрезвычайного волнения Веня не замечал быстрого, ощупывающего взгляда своего собеседника.
– Нет, – сказал Семен Семенович, – писать о случившемся инциденте сейчас неактуально. Вы же сами не хотите работать по мелочам. Я признаю ошибку и думаю, как ее исправить. Нам надо срочно и дешево добыть много корма. Посоветуйте. Старый Крапотников охотно слушает умные советы.
– Редакция сделает все возможное, чтобы помочь питомнику, – растерянно сказал Веня Ступников.
– Может быть, редакция добудет кита? Это очень поможет! – саркастически усмехнулся Семен Семенович.
– Идея, – сказал окончательно запутавшийся Веня. – В нашем районе ходит флотилия «Алеут». Можно дать кратко и убедительно: «Нужен кит». Они поймут, они помогут.
– Нет! – жестко сказал Семен Семенович. – Пресса – вот это идея! – Он поднял палец и посмотрел на Веню гипнотизирующим взглядом. – Нам нужна большая пресса. У нас колоссальные ресурсы. Питомник можно расширить до гигантского предприятия. Нам нужны деньги. Нужны новые зверьки. Нужны специалисты с высшим образованием. Пресса, наука и помощь – вот что нам надо.
– Черт, это в самом деле идея, – взволнованно сказал Веня. – Я же все время думаю об этом. Вы чертовски правы. – Он схватил кепку и добавил: – Все-таки я думаю помочь вам с кормом.
Справедливости ради надо сказать, что загадочная краткая телеграмма «нужен кит» была в самом деле получена флагманом флотилии «Алеут». К сожалению, корабли преследовали крупное стадо кашалотов за много сотен миль от маленького городка, а радист получил устное замечание от капитана за прием бредовых заявок.
28
Пятна облаков плыли с Тихого океана в глубь Азиатского континента. Иногда солнце прорывалось сквозь них, и тогда громадные желтые блики падали на город, на, дорогу, на склоны сопок. Три небритых мужика, поднимавшихся по распадку к конторе питомника, не замечали, что они идут по разноцветным полянам света. Они подходили к бревенчатому домику серьезно и молчаливо.
– Привет, зверобои! – бодро воскликнул навстречу им Крапотников.
Он выпорхнул из-за стола и как-то в одно мгновение успел окрутиться вокруг каждого из мужиков в отдельности.
– Нетто мы зверобои, – буркнул старик Топорков.
– Я однажды… – начал было Бедолагин.
– Заткнись! – тихо сказал Янкин и подозрительно посмотрел на Семена Семеновича. Тот, потирая руки, прошелся по кабинету.
– Я имею вам предложить, – торжественным и интригующим тоном начал Семен Семенович.
Посвященный Беклемишев, краснея от необычности момента, неловко поставил на стол бутылку. Отпетые личности, не переглядываясь, не обмениваясь ни одним словом, сомкнули ряды. Бутылка и хитрый тон предвещали многое.
В городском кинотеатре начался второй вечерний сеанс. Подстреленная полицейской пулей чайка второй раз падала в море в далеком бельгийском порту, а Соня – Тамерлан уже третий раз выносила панцирь-пепельницу. Потом еще раз сообщила Крапотникову, что уходит. «И вообще она не обязана сидеть здесь до двенадцати».
Хлопнула дверь. Соня тихо сошла по ступенькам. На третий сеанс было еще рановато.
В долине стояла тишина. По краю сопки шла странная оторочка из опалового воздуха. Соня подумала о том, что, может быть, это виден далекий край океана. Сердитые камни долины казались розовыми. Соня остановилась, вздохнула и вдруг побежала вниз, легко угадывая дорогу между камнями.
Между тем в комнате сгущалась обстановка. Семен Семенович только что изложил свой план. Его идея была проста, как все великие идеи. Он решил организовать зверобойную бригаду. Свою собственную зверобойную бригаду из людей, знающих море, винтовку и удачу.
Карты были раскрыты. В комнате воцарилось молчание.
– Мы как-то больше по рыбе, – нерешительно сказал Топорков.
– Моржа или эту нерпу, конечно, можно.
– Снасть нужна, – буркнул, перебивая его, Янкин.
– А чего ты с этой снастью делать будешь? Морж не рыбина, об весло не оглушишь.
– И не надо об весло, – с необычной живостью заговорил Бедолагин. – Про моржа не скажу, врать не буду, но вот эту самую белуху, ну, тоже вроде бы моржа, большая очень, мы, значит, и сетьми ловили, и опять из винта ей под дыхало, надо бить на ладонь сзади, и всплывает, как миленькая, Тут не зевай, гарпунь, и сидит она у тебя на лине. Как хариус на леске вроде бы.
– Наслушался или сам видел? – подозрительно спросил Янкин.
– Зачем же наслушался. В Мандрякиной губе это было, возле самого Таймыра. В одна тысяча девятьсот тридцать восьмом году и в одна тысяча девятьсот тридцать девятом тоже.
– Мы, директор, люди серьезные, – сказал Топорков. – Мы чего не умеем, того не знаем. Вот он про эту белуху говорит, значит, пробовал. Лет тому шесть назад я на Утином мысу плотничал. Избы ставили для охотников. Охотники там чукчи все. Не говорю, что сам, но для баловства я с ними в море ходил раз десяток. Не промышлял, но приглядывался. И снасть ихнюю чинить приходилось.
– А белуха, она большая, – вздохнул над своим Бедолагин. – Тащить ее на берег тяжело. Воротком, конечно, это делается…
– Нерпу, ту больше с берега хлещут? – задумчиво сказал Янкин. – Но опять же снасть нужна.
Семен Семенович встал и прошелся по комнате.
– Человеку свойственно быть добрым, – сказал он. – Хороший человек не бывает жадным. Именно поэтому единственный грек на побережье отдает нам бесплатно свою мотофелюгу. Сегодня я проверил дальние углы в трех здешних складах. И я нашел там разные вещи, которые, на мой взгляд, как раз приспособлены для морской охоты.
Славку Беклемишева давно уже подмывало вставить что-нибудь свое в этот чертовски волнующий разговор. Но, кроме всплывшей из какого-то учебника фразы «По насыщенности органической жизнью Охотское море напоминает уху…» – ничего не приходило ему в голову.
Опаловый край воздуха над сопкой давно уже исчез. Темная ночная прохлада заполняла долину.
Совещание в комнате заканчивалось. Топорков, Бедолагин и Янкин переминались на месте, слушая последнюю речь С. С. Крапотникова.
– Каждый желает, чтобы его уважали. Каждый хочет быть на своем месте. Разве не так?
Никто не возражал. Бедолагин с легким вздохом покосился на чуть тронутую бутылку спирта. Янкин осторожно дернул его сзади за штаны.
– От нас, в общем, нет возражения, – откашлявшись, сказал он. – Попробовать можно. Пошли мы.
Они повернулись к двери.
– Эй, товарищи!. – спохватившись, крикнул Семен Семенович. – Початую посуду не оставляют. Не годится.
– Непьющие мы, – постным тоном ответил ему Бедолагин.
29
Улетая, Славка Беклемишев не оставил адреса. Тем более он был удивлен, когда в питомник пришло письмо на его имя. Писал Миха Ступарь:
«Тут у нас недавно состоялось собрание. Представь, вспомнили о тебе. Шеф сказал, что наши специалисты работают сейчас в самых глухих восточных районах. За ним выступил Мироненко и резонно ответил, что «практика – воздух молодого ученого». Только Чернышев втихую съехидничал: «Практика практикой, а мимоза в тундре не цветет»: Ты черкни, как гам насчет мимозы. И еще: встретил я в библиотеке твоего приятеля-физика. Тот взял меня за пуговицу и стал допрашивать, как на востоке обстоит дело с самоорганизующимися системами. Я на всякий случай заверил, что очень хорошо».
– Что нибудь важное? – спросил Семен Семенович.
– Так. Кое-что про систему Мироненко. Спрашивают, цветет ли здесь мимоза.
– Она здесь цветет по своей, особой системе, – серьезно ответил Семен Семенович.
Они сидели на камне возле крайней вольеры. В стороне оживленно перетюкивались ножи. Десяток домохозяек, привлеченных сдельной оплатой, обрубали зловредные головы.
– Идемте, – сказал Славка.
– Я думаю, может быть, организовать пацанов на ловлю бычка? У бычков нет этих косточек?
– Проверим, – сказал Славка.
30
– Куда гарпун кладешь? – сердито спросил Топорков. – Или он тебе с левой руки нужен?
Мотофелюга «Старушка» третий раз отправлялась в море. Первый рейс был просто пробным. Во второй раз сорвавшийся откуда-то ветер загнал шлюпку обратно в речное устье.
За это время мотофелюга приобрела вид бывалого промыслового судна. Длинные шесты гарпунов аккуратно мостились вдоль борта. Зачехленные от морской сырости винтовки лежали на банках. Портящие морской антураж посуда и примус прятались в носовом отсеке. Брезентовые полосы брызговиков не болтались как попало, а были аккуратно прикантованы бечевкой. Толстый морской брезент укрывал одежду и продукты, и кольчатые свитки линей висели на нужных крючьях.
В этот раз на берегу не торчала толпа. Было раннее утро. Ленивые, почти неприметные для глаза валы океана с шорохом перекатывали гальку. Сплющенное рефракцией солнце висело над водой желтым блином.
– Куда они пойдут? – спросил Славка.
– В какую-то Татьянину бухту. Старожилы посоветовали. Говорят, по морскому зверю нет богаче места, – ответил Семен Семенович.
Они стояли на берегу трое. Третьим был Веня Ступников. Он стоял в сторонке и, сосредоточенно дымя сигаретой, наблюдал за погрузкой.
– Пошли! – скомандовал Топорков и налег плечом на корму.
Мотофелюга проскрипела килем по гальке и тихонько закачалась на воде. Затарахтел двадцатисильный двигатель. Никто из троих, сидевших в лодке, не оглянулся на берег.
Семен Семенович Крапотников долго смотрел вслед шлюпке. Он размышлял о том, что такое удача и какова ее вероятность. И, как бы отвечая на его мысли, Веня сказал:
– Они же дилетанты в морской охоте, а дилетантам всегда везет.
– В «очко» им везет, – сердито сказал Семен Семенович.
Желтый круг солнца поднялся выше. Пылающая отблесками рябь усов тянулась за носом лодки, которая теперь казалась просто черным непонятным предметом.
– Черт возьми, – зачарованно вздохнул Славка. – Такое не каждый день увидишь.
– Конечно, если человек нездешний, – ехидно вымолвил Веня и, независимо сплюнув, зашагал от берега.
31
– Ну что ж, – сказал Славка. – Пожалуй, мне пора на крыло, Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. А то как бы там институт без меня не обрушился.
В дверь постучали. С независимым видом вошла Соня.
– Семен Семенович, – сказала она, – там бычков привезли три корзины. Принимать или не принимать?
– Соня, – сказал Семен Семенович, – я объявлю вам выговор. Какой вы, к чертям, Тамерлан, если человек ни с того ни с сего собирается уехать!
– Может быть, человеку столичные нравятся, – дерзко сказала Соня.
Зазвонил телефон. Славка взял трубку.
– Кит, – сказал чей-то хриплый возбужденный голос. – К вам прибыл кит.
– Какой кит? – спросил Славка.
– Мертвый, конечно, – ответила хриплая трубка.
32
Они обгоняли пешеходов. Пешеходы тоже шли к пристани. У них был необычный возбужденный вид. Пешеходов становилось все больше. Еще издали они увидели на пристани толпу. Толпа стояла у причала, и оттуда шло глухое удивленное молчание.
Мотофелюга «Старушка» покачивалась у деревянной стенки. Рядом с ней качался мертвый сероватый кит. Топорков, Бедолагин и Янкин встали им навстречу.
– Как? – сиплым голосом спросил Семен Семенович, :
– Обыкновенно, – сказал Бедолагин.
– Кашалот. С зубами, – добавил Топорков.
«Нет, такого мне больше никогда не увидеть», – сказал сам себе Беклемишев. Но он ошибался. Ему предстояло увидеть еще многое…
– Пресса, пропустите прессу, – раздалось сзади. Веня Ступников рассекал толпу, целясь в фотоаппарат, – Готово, – сказал он, переведя Десятый кадр. – Теперь мне надо снять, как его будут резать.
– Обыкновенно, – сказал Бедолагин.
– Вытащить надо вначале, – добавил Янкин.
Кита удалось вытащить при помощи двух автомашин и одного трактора. Его отвели на отмель за пристанью. Теперь он лежал на песке. Беклемишев шевелил губами. Он вспоминал систему определения возраста кашалотов и их размеры.
Веня Ступников дощелкивал вторую пленку. Топорков, Бедолагин и Янкин совещались о чем-то в стороне.
– Ну, – сказал Семен Семенович, – транспорт ждет.
Но никто не подходил к киту ни с топорами, ни с ножом.
– В чем дело?
– Большой он, – сказал Янкин. – Чем резать?
– Чем?
Кит лежал как монолитная скала. Семен Семенович ожесточенно скреб затылок. Беклемишев стоял в стороне и мучительно старался приспособить кита к системе раздела тушек грызунов. Но ни Мамушкин, ни Гупер в этой ситуации не годились.
Веня Ступников метался между Крапотниковым и Бедолагиным, между Янкиным и Топорковым.
– Идите к черту, – сказал ему наконец Янкин. – Я не знаю, как обдирают эту мышку.
«Я должен найти выход, – сказал сам себе Веня. – Я обязательно должен его найти».
И он вспомнил.
– Моби Дик! – крикнул Веня. – Есть такая книга, где все про китов. Увлекательный роман. Я бегу в город.
Веня бежал в город и обдумывал варианты поисков, если книги не окажется в библиотеке.
В это время кто-то осторожно дернул Крапотникова за рукав.
Трое темнолицых невысоких юношей стояли перед ним. На них были одинаковые черные костюмы с выпущенными поверх воротниками рубашек. Он узнал их. Это были юноши из зверобойного поселка к северу. Они прибыли сюда катером и ждали самолета. Все трое летели куда-то учиться.
