Текст книги "Обратная сторона войны"

Автор книги: Олег Казаринов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

А у Гитлера их не было вовсе».

В другом месте В. Суворов пишет: «Были ли у Гитлера дальние бомбардировщики? (…) Каждый школьник знает, что никаких дальних бомбардировщиков у Гитлера не было…»

И еще в одном: «Радиус действия немецких бомбардировщиков составлял тогда 1000 километров. Даже если бы удалось достичь намеченной линии Волга – Астрахань, радиус действия бомбардировщиков был бы недостаточным, чтобы вывести из строя уральскую промышленность, район Свердловска».

При всем уважении к смелости и дерзости В. Суворова, который заставляет нас задумываться об истории еще и еще раз, переосмысливать ее, он не мог не знать, что дальние бомбардировщики в люфтваффе были.

Суворов провел титаническую работу, собрав огромное количество материалов для своих книг. О танках он пишет виртуозно, а вот с самолетами получилась неприятность – «никаких дальних бомбардировщиков у Гитлера не было».

Я отслужил срочную в роте танковой разведки разведывательного батальона дивизии. И, конечно, мне гораздо ближе все, что ездит, ползает и копошится на земле. Я тоже очень люблю танки. Но ради справедливости и объективности стараюсь запоминать все данные об авиации, которые попадаются мне на глаза.

И поэтому я не мог не запомнить следующего факта, изложенного в книге прошедшего войну Л.А. Безыменского «Тайный фронт против Второго фронта» (Москва, АПН, 1987 г.), где исследуются тайные связи промышленников враждующих государств, в главе о роли трех германских концернов: «Мессершмитт», «Юнкере» и «Фокке-Вульф».

– «Л.А. Безыменский допускает личное воспоминание: «Помнится, лежа в траншее на берегу Дона, всматривался я в небо – будут бомбить паромную переправу или нет? Пройдут ли через нее машины нашего радиодивизиона? И вот слышится зловещий гул, а силуэты самолета малознакомые: «Юнкерсы» уже всем были известны, а вот эти четырехмоторные? «Фокке-Вульф – 200», – пояснил кто-то. – Дальний. Идет бомбить тыл».

Не правда ли, запоминающиеся строчки для всех, кто интересуется историей вооружения? Четырехмоторные фашистские бомбардировщики?!

Но любой четырехмоторный самолет тех лет – это летающее чудовище, о котором невозможно умолчать (либо о котором умалчивают специально, для того, чтобы принизить способности врага).

И в книге «Война на море 1939–1945» адмирал Ф. Руге также делится любопытными воспоминаниями.

«После похода во Францию несколько эскадрилий разведчиков дальнего действия из числа тактически подчиненных флоту были переброшены в район Бреста. Однако радиус действия самолетов «Do-18» и «BF-138», находившихся вэтих эскадрильях, не позволял им достигнуть морских путей в районе действия подводных лодок и дальше на запад. На это был способен только четырехмоторный «FW-200»; однако самолетов этого типа было мало, и не все из них разрешалось использовать для разведки над морем. Военно-морской флот не имел даже права давать указания расположенной в районе Бордо 40-й воздушной эскадре, к которой они принадлежали… Значительным препятствием явились и все ещё малое число машин и неточное вождение их при исключительно дальних полетах… Ежедневно в полете находилось обычно две большие машины. Если число их увеличивалось, то на следующий день вылетов не бывало вовсе. С середины февраля одна машина ежедневно летала из Бордо далеко на Запад, затем, в обход Британских островов, направлялась в Ставангер, в Юго-Западной Норвегии, и на следующий день возвращалась обратно… Несколько дней спустя Прин («U-471) заметил конвой к северу-западу от Ирландии, потопил 3 судна, торпедировал еще 2 и сохранил соприкосновение до тех пор, пока в 350 милях к западу от Ирландии на конвой не налетели 6 «FW-200», которые потопили 9 судов… При наличии большого числа самолетов можно было бы достигнуть и большего, но «FW-200» больше не производились, а от «Не-177», которые их заменили и должны были превзойти по своим качествам, ожидали слишком многого. Этот самолет страдал столькими «детскими болезнями», что вообще не появился на фронте…»

Каждый желающий может посчитать расстояние от Бордо на Юго-Западе Франции и «далеко на Запад, затем, в обход Британских островов» до норвежского Ставангера.

В литературно-художественном журнале «Нижний Новгород» (№ 5, 1997 г.) ветеран Б. Дехтяр отмечает интересную подробность: «В последний раз самолеты врага появились над [Горьковским] автозаводом весной 1944 года. Они прилетели из-под Кенигсберга, который 9 апреля был взят нашими войсками штурмом».

Если посмотреть на карту, то можно увидеть, что от Кенигсберга до Нижнего Новгорода ровно столько же, сколько от Нижнего Новгорода (расположенного на линии Волга-Астрахань, которого предстояло достигнуть германским войскам по плану «Барбаросса») до Тобольска, Кустаная, Аральского моря. А уж уральские Пермь, Екатеринбург, Челябинск, Магнитогорск, Уфа, Оренбург и подавно лежат на полпути.

К тому же можно допустить, что бомбардировщики летели из Кенигсберга не по прямой, а огибали Москву с непреодолимой ПВО. Тогда получается, что дальность их полета была еще больше.

Так что Гитлеру было чем бомбить советскую уральскую и зауральскую промышленность. «FW-200» («Кондор») состоял на вооружении люфтваффе уже в 1940 году и довольно успешно воевал на Средиземном море и в Атлантике.

Можно для примера сравнить характеристики «Кондора» с характеристиками лучших дальних бомбардировщиков стран антигитлеровской коалиции тех лет и увидеть, что германский самолет выглядел не так уж и плохо, чтобы его совсем не принимать в расчет.

Добавлю, что потолок «FW-200» составлял 5800 м.

Теперь можно поговорить об упомянутом Ф. Руге «Не-177». Этот бомбардировщик появился в конце 1940 —начале 1941 года. Он действительно страдал «детскими болезнями», но работы по его доводке велись полным ходом. «Не-177» («Гриф») обладал скоростью 510 км/ч и имел потолок в 7000 м.

Кроме того, он брал на короткие дистанции (1200 км) 4 тонны бомб, а на длинные (5570 км) – 2 тонны.

В СССР «Пе-8» с четырьмя усиленными двигателями по 1850 л с. мог в те годы преодолевать до 6000 км, но с меньшей скоростью в 450 км/ч. А в США сходный с «Грифом» дальний бомбардировщик В-29 «Суперфортресс» появился только в 1942 г.

Конечно, и «Пе-8» и «В-29» были более надежными машинами, чем «Не-177», но это не означает, что Гитлер в своих планах не мог полагаться на те инструменты войны, которые были в его арсенале.

К тому же, как я уже заметил, над «Грифом» продолжали работать.

Некоторые его модификации конструировались специально для транспортировки атомной бомбы. При этом грузоподъемность «Не-177» была доведена до 5–6 тонн. Известно, что летом 1942 года один из этих самолетов вылетел на пражский авиационный завод Летов в Чехословакии, где проводилась работа по расширению его бомболюка.

Может быть, этих самолетов было у Германии ничтожно мало? Так мало, что не стоило о них упоминать? И даже можно заявить, что их не было вовсе?

Конечно, четырехмоторных дальних бомбардировщиков в люфтваффе было очень мало. И их постоянно не хватало. Но их производили.

В 1942 г. У. Черчилль передал Сталину донесение британской разведки, которое называлось «Германское производство самолетов. На 1 сентября 1942 г.» В длинном списке типов самолетов, авиазаводов и цифр, были и такие строчки.

Знак вопроса означает, вероятно, что британским разведчикам не удалось установить точное число, и предположительно оно равно пяти.

Согласимся, 20 дальних бомбардировщиков в месяц это немного. Это всего 240 в год. В масштабах мировой войны это вообще ничто.

Однако «Пе-8», гордости советского военного самолетостроения, было произведено за всю войну всего 79 штук. Не потребовались Советскому Союзу эти самолеты во время войны в больших количествах. Германию бомбили союзники. Это им нужно было много дальних бомбардировщиков с большой бомбовой нагрузкой.

Но нет никаких сомнений, что если бы настала необходимость, то производство «Пе-8» немедленно развернулось в полном объеме.

Главное, что самолет уже БЫЛ.

То же самое можно сказать и про Германию. После победы производство истребителей могло быть сокращено, а все силы брошены на «НЕ-177» и «FW-2002», разрушающих остатки советской промышленности.

Разве эти планы не позволяли фюреру рисовать на картах жирные стрелы будущих захватов?

Мало того.

«В 1924 году, еще в пору действия суровых ограничительных законов, Клод Дорнье вынашивал идею гигантского самолета – летающей лодки, которой были бы по плечу грузовые и пассажирские рейсы между континентами. (…)

19 октября 1927 года началась постройка «Do-X» – лодки-исполина, изумившей впоследствии весь авиационный мир. 12 июля 1929 года махина была спущена на воду, 20 октября с 169 человеками на борту поднялась в часовой полет над Боденским озером.

При запасе топлива в 16 000 литров бензина самолет поднимал почти 20 тонн полной нагрузки. С 1930-го по 1932 год этот самолет перевозил пассажиров через Англию, Португалию и Кубу в Нью-Йорк. Затем до 1937 года его использовали только на внутренних рейсах в Германии с посадками на реках и озерах. В 1938 году летающий гигант передали в Берлинский музей воздухоплавания».

В. Германии была традиция, была школа строительства больших самолетов. Были действующие образцы. И это тоже не могло не учитываться фашистскими бонзами.

«Практически любой самолет, построенный Германией в конце 20 – начале 30-х годов, был потенциальной боевой машиной. Десятиместный Хейнкель Не-111 стал, как известно, основным бомбардировщиком люфтваффе, транспортный Юнкере Ju-52 бомбил республиканские позиции в Испании».

(За то, что немецкие конструкторы были готовы строить большие самолеты, говорит запущенный с августа 1942 г. в серийное производство транспортный Ме-323 «Гигант». Он имел шесть (!) двигателей по 1140 л.с., и хотя обладал черепашьей скоростью в 240 км/час и дальностью полета в 1300 км, но имел взлетный вес в 45 тонн!)

Пусть перед нападением на Советский Союз у фашистской Германии было мало четырёхмоторных стратегических бомбардировщиков, но ведь они были!

Может, перед тем как делать заявления об авиации надо почитать книги не только о танках, но и о самолетах?

Я сомневаюсь, что В. Суворов ничего не знал о существовании дальних бомбардировщиков люфтваффе. Наверное, этот факт просто не вписывался в концепцию его книг.

Перейду к другим примерам.

Не секрет, что батальная кинематография является настоящим бальзамом для души и глаз любителя военной истории. Для настоящего любителя предпочтительнее, конечно, документальные фильмы и кинохроника, однако и художественные ленты порой доставляют истинное удовольствие, когда во всех подробностях показываются блеск мундиров, настоящие взрывы, и оторванные ими конечности.

И пусть все это – бутафория, пиротехника и муляжи, компьютерная графика и искусство монтажа, но хорошо развитая фантазия превращает их в реальность.

А если не всегда удается дотянуться до всех киноновинок, то по крайне мере можно ознакомиться с разными критическими статьями и заметками об очередных фильмах о войне.

Например, в журнале «Premiere» за апрель 2001 г была опубликована аннотация некой Ирины Любарской к новому художественному фильму «Враг у ворот» («Enemy at the Gates», Германия – Великобритания-Ирландия, режиссер Жан-Жак Анно, в ролях Джуд Лov, Джозеф Файнс, Рейчел Уайс, Эд Харрис, Боб Хоскинс).

«В основе – эпизод Сталинградской битвы, история легендарного снайпера и ЛЕГЕНДА (выделено мной. – O.K.) о его дуэли с неуловимым противником (…) Конечно, есть и привкус «клюквы» (…) Именно политрук придумал трюк с листовками, рассказывающими о простом парне, чьи снайперские выстрелы вскоре стала подсчитывать вся страна. Западное кино рано или поздно откопало бы документальный комикс о подвигах реального человека. «Клюква» в том, что авторы полностью поверили истории про советского супермена, ставшего личным врагом фюрера и удостоенного дуэли с джеймс-бондовским элегантным полковником Кенигом (Харрис). Однако это – идеальный продукт советской военной пропаганды, поскольку НИКАКОГО КЕНИГА НЕ БЫЛО (выделено мной. – O.K.)».

Не позаботившись перепроверить информацию, заглянуть в энциклопедию или проконсультироваться с более эрудированными товарищами по перу (желательно, мужского пола), журналистка, сама того не зная, с профессиональной легкостью взрастила очередную «клюкву», которая расцвела на глянцевой странице журнала.

Но самое страшное заключается не в этом.

А в том, что целая армия диджеев и молодых обозревателей, таких же бестолковых и легкомысленных, но свято верующих в журнал «Premiere», являющийся для многих безгрешным наставником в мире современного кино-и видеорынка, начнут оптимистично вещать на молодежную аудиторию всей страны через ТВ, радио, свои журналы и газеты, на страничках буклетов, на коробках видеокассет: «Не было никакого Кенига и никакой дуэли не было! Зайцев – это голливудский супермен! Все это продукт советской военной пропаганды!»

И постепенно вырастает поколение next, уверенное втом, что не было никакого Героя Советского Союза снайпера Василия Зайцева, а Вторую мировую войну выиграл обычный американский парень, рядовой Райан.

Но даже если не принимать во внимание многочисленные энциклопедии, в которых упоминается знаменитый снайпер, разную героическо-патриотическую художественную литературу, действительно являвшуюся важной частью советской пропаганды, а просто заглянуть в воспоминания очевидцев, то можно найти несколько строчек и о советском снайпере В. Зайцеве.

Например, в мемуарах дважды Героя Советского Союза, маршала В.И. Чуйкова.

Чуйкову незачем было выдумывать легенды о героях, бывших неизмеримо ниже его и по званию, и по должности. Он просто упоминал то, чему сам был свидетелем.

«Особенно много внимания мы уделяли развитию снайперского движения в войсках. Военный совет армии поддерживал эти начинания. Армейская газета «На защиту Родины» объявляла каждый день счет убитых нашими снайперами фашистов, помещала портреты отличившихся метких стрелков.

Политические отделы, партийные и комсомольские организации возглавляли снайперское движение: на партийных и# комсомольских собраниях обсуждались вопросы и разрабатывались мероприятия по улучшению работы с меткими стрелками. Каждый снайпер брал обязательство подготовить несколько мастеров меткого огня, брал себе напарника, готовя из него самостоятельного снайпера. И горе было зазевавшимся фашистам.

Я лично встречался со многими знатными снайперами, беседовал с ними, помогал им чем мог. Василий Зайцев, Анатолий Чехов, Виктор Медведев и другие снайперы были у меня на особом учете, и я часто советовался с ними. (…)

Действия наших снайперов сильно встревожили гитлеровских генералов. По нашим листовкам они поняли, какие потери наносили им наши снайперы. Они решили взять реванш в этом боевом ремесле.

Случилось это в конце сентября. Ночью наши разведчики приволокли «языка»», который сообщил, что из Берлина доставлен на самолете руководитель школыфашистских снайперов майор Конингс, получивший задание убить прежде всего главного советского снайпера.

Командир дивизии полковник Н.Ф. Батюк вызвал к себе снайперов и заявил:

– Я думаю, что прибывший из Берлина фашистский «сверхснайпер» для наших снайперов не страшен. Верно, Зайцев? Надо этого «сверхснайпера» уничтожить. Только действуйте осторожно и умно.

– Есть, уничтожить, товарищ полковник! – ответили снайперы.

К этому времени быстро пополняющаяся группа наших снайперов истребила не одну тысячу гитлеровцев. Об этом писали в газетах, листовках. Некоторые из листовок попали к противнику, и противник изучал приемы наших снайперов, принимал активные меры борьбы с ними. Скажу откровенно, дело прошлое: в тот момент со столь открытой популяризацией нашего опыта не следовало торопиться. Стоило снять одного-двух вражеских офицеров, как фашисты открывали по месту предполагаемой засады артиллерийский и минометный огонь».

Сам Зайцев по словам В. Чуйкова описывал своё противоборство с немцем совсем не героически, а с профессиональной будничностью.

«О предстоящем поединке ночами в нашей землянке шли жаркие споры. Каждый снайпер высказывал предположения и догадки, рожденные дневным наблюдением за передним краем противника. Предлагались различные варианты, всякие приманки. Но снайперское искусство отличается тем, что, несмотря на опыт многих, исход схватки решает один стрелок. Встречаясь с врагом лицом к лицу, он каждый раз обязан творить, изобретать, по-новому действовать.

Шаблона для снайпера быть не может, для него это самоубийство.

«Так где же все-таки берлинский снайпер?» – спрашивали мы друг друга. Я знал почерк фашистских снайперов по характеру огня и маскировки и без особого труда отличал более опытных стрелков от новичков, трусов – от упрямых и решительных врагов. А вот характер немецкого «сверхснайпера» оставался для меня загадкой. Ежедневные наблюдения наших товарищей ничего определенного не давали. Трудно было сказать, на каком участке он находится. Вероятно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как и я его. Но вот произошёл случай: моему другу Морозову противник разбил оптический прицел, а Шейкина ранил. Морозов и Шейкин считались опытными снайперами, они часто выходили победителями в сложных и трудных схватках с врагом. Сомнений теперь не было – они наткнулись именно на фашистского «сверхснайпера», которого я искал. На рассвете я ушёл с Николаем Куликовым на те позиции, где вчера были наши товарищи. (…)

Я долго всматривался во вражеские позиции, но его засаду найти не мог. По быстроте выстрела я заключил, что снайпер где-то прямо. Продолжаю наблюдать. Слева – подбитый танк, справа – дзот. Где же фашист? В танке? Нет, опытный снайпер там не засядет. Может быть, в дзоте? Тоже нет – амбразура закрыта. Между танком и дзотом на ровной местности лежит железный лист с небольшой грудой битого кирпича. Давно лежит, примелькался. Ставлю себя в положение противника и задумываюсь: где лучше занять снайперский пост? Не отрыть ли ячейку под тем листом? Ночью сделать к нему скрытные ходы.

Да, наверное, он там, под железным листом, в нейтральной зоне. Решил проверить. На дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул. Дощечку осторожно опускаю в траншею в таком положении, в каком и поднимал. Внимательно рассматриваю пробоину. Никакого сноса, прямое попадание. Значит, фашист под листом. (…)

Теперь надо выманить и «посадить» на мушку хотя бы кусочек его головы. Бесполезно было сейчас же добиваться этого. Нужно время. Но характсрфашиста изучен. С этой удачной позиции он не уйдет. Нам же следовало обязательно менять позицию.

Работали ночью. Засели до рассвета. Гитлеровцы вели огонь по переправам через Волгу. Светало быстро, и с приходом дня бой развивался с новой силой. Но ни грохот орудий, ни разрывы снарядов и бомб – ничто не могло отвлечь нас от выполнения задания.

Взошло солнце. Куликов сделал «слепой» выстрел: снайпера следовало заинтересовать. Решили первую половину дня переждать. После обеда наши винтовки были в тени, а на позицию фашиста упали прямые лучи солнца. У края листа что-то заблестело: случайный осколок стекла или оптический прицел? Куликов осторожно, как это может делать только самый опытный снайпер, стал приподнимать каску. Фашист выстрелил. Гитлеровец подумал, что он наконец-то убил советского снайпера, за которым охотился чегыре дняти высунул из-под листа полголовы. На это я и рассчитывал. Ударил метко. Голова фашиста осела, а оптический прицел его винтовки, не двигаясь, блестел на солнце до самого вечера…»

И потом, славных страниц, подвигов и удивительных судеб во время Великой Отечественной войны было столь много, что западному кино совсем не надо было ОТКАПЫВАТЬ документы о подвигах реального человека для экранизации.

Кстати, снайпер Виктор Медведев, ученик Зайцева, дошел до Берлина, и его счет убитых гитлеровцев был больше, чем у его учителя.

И именно о нем можно было бы придумать легенду, сделать сверхсуперменом советской военной пропаганды и сиять фильм.

Но дело в том, что у Зайцева БЫЛА дуэль с германским асом, а у Медведева такой дуэли не было.

Пусть на этот раз обошлось. Страна ешё не забыла своего героя. Но я напомню, что именно из таких мелочей формируется мировоззрение поколения.

И каждая мелочь чрезвычайно важна. В какой-то момент она может вызвать настоящий прорыв в сознании, увлечь определенной темой, захватить откровением.

И не хотелось бы. чтобы эта мелочь была очередной «кіюквой», которая может сбить «с пути истинного» и унести в мир военно-исторических иллюзий.

Этот параллельный мир достаточно объемен, так как авторы зачастую списывают друг у друга, не брезгуя откровенным плагиатом. И ладно, если за основу берется лишь чужой сюжет или отдельная сцена (в конце концов война везде одинакова), но ведь их переписывают чуть ли не дословно, разбавляя своими фразами, отчего текст, как правило, проигрывает по сравнению с оригиналом.

Пример.

В жизни каждого, наверное, любителя военной истории бывают моменты, когда его «клинит» на какой-то определенной эпохе. Или на каком-то определенном роде войск. Или на личности отдельно взятого гениального полководца.

Тогда он с жадностью набрасывается на любую литературу, связанную с его милитаристским фетишем. И он жаждетеще, еще, еще информации о предмете его временного (или постоянного) помешательства.

Так однажды случилось и со мной, когда я со всей присущей мне страстью увлекся историей ВМФ времен Второй мировой войны, и в частности – морской войной в Арктике.

Сначала я буквально «проглотил» книгу Алистера Маклина «Крейсер «Улисс»» (которую я уже неоднократно упоминал), вышедшую в свет в 1956 году и рассказывающую о судьбе арктического конвоя «Эф-Ар-77». Надо признаться, книгу, незабываемую по реалистичности и по изумительной красоте слога.

А затем я с трепетом раскрыл до гой поры, к стыду своему, нечитанный «Реквием каравану PQ-17» небезызвестного Валентина Саввича Пикуля, впервые напечатанного в 1970 году в ленинградском журнале «Звезда».

Первое, что попалось мне на глаза и приятно порадовало, была цитата из «Крейсера «Улисса»» А. Маклина, взятая в качестве эпиграфа ко всей книге. Она была словно дружеским подмигиванием единомышленника.

И я, обнадеженный столь многообещающим началом, погрузился в чтение, предвкушая описание новых батальных сцен, парадоксальных моментов, случающихся только на войне, подвигов людей, чьи примеры оставляют в душе массу впечатлений. Ведь В. Пикуль тоже читал «Крейсер «Улисс»», значит имел перед собой образец для подражания. Так думал я.

Увы, оказалось, что он подражал ему слишком буквально, и новых впечатлений не было.

Служивший в годы войны унтер-офицером в британском флоте и не раз лично участвовавший в арктических конвоях, А. Маклин не понаслышке знал о нравах и традициях английских и американских моряков. Этим и ценны его наблюдения.

«Крейсер «Улисс»:

«Эти огнетушители никогда прежде не использовались; моряки «Улисса» знали лишь, что содержащаяся в них жидкость выводит самые застарелые пятна на одежде. (…) Попробуйте кому-нибудь из них втолковать, что отлить из огнетушителя несколько капель жидкости – преступное легкомыслие… Несмотря на регулярные проверки, большинство огнетушителей оказались заполненными наполовину, а некоторые и вовсе пустыми».

И В. Пикуль переносит чужие наблюдения в свою книгу, только переносит как-то уж слишком подробно и оттого беспардонно.

«Реквием каравану PQ-17»:

«– А знаете, сэр, я разбил на корабле три огнетушителя, пока четвертый не брызнул пеной мне на штаны.

– Зачем вам это было нужно, Брэнигвин?

– Здорово эта жидкость выводит пятна, сэр. Только секрет был известен до меня. Три пеногона трахнул об палубу, и только четвертый сработал, черт его побери…»

Возможно, что В. Пикуль многое узнавал лично из бесед или переписки с англо-американскими ветеранами, но он же читал «Крейсер «Улисс»», он видел, что его опередили!

Почему не шевельнулась при этом его писательская совесть, почему она не заставила искать новые факты и примеры?

Например, у А. Маклина можно прочитать такую сцену.

«Крейсер «Улисс»:

«Нередко между английскими кораблями и немецкими самолетами-разведчиками происходил обмен любезностями, на этот счет рассказывались самые диковинные истории. (…) Говорят, что начальник одного конвоя радировал «Чарли»: «Прошу, летайте в обратную сторону. Ато голова кружится». В ответ «Чарли» с любезной готовностью начал кружить в противоположном направлении…» (Кстати, «Чарли» англоамериканские моряки называли именно четырехмоторные «FW-200», налетавшие на арктические конвои. – O.K.)

Как же не использовать столь пикантную ситуацию! И «Реквием каравану PQ-17» украшается этим рыцарским обменом радиолюбезностей, способным поразить читателя лишь однажды, при первом прочтении.

«Реквием каравану PQ-17»:

«Как это бывало не раз, англичане вступили в радиопереговоры с самолетом противника. Обычно начиналось состязание в остроумии, и пальма первенства не всегда доставалась Англии.

– Эй, парень! – кричали радисты кораблей. – У нас закружилась голова от твоих петель. Покрутись немного обратно, чтобы у нас раскрутились шеи…»

Неужели Валентин Саввич не допускал мысли, что кто-то еще, кроме него, возможно, читал «Крейсер «Улисс», и его колоритные «находки» могут смахивать на бородатый анекдот?

А. Маклин скромно, в качестве авторского примечания к основному тексту, упоминает о героизме британских летчиков, взлетавших с палуб кораблей при помощи катапульт.

«Крейсер «Уллис»:

«После выполнения боевой задачи пилот должен был или выбрасываться, или же садиться на воду. Слова «опасная служба» вряд ли достаточно точно определяют боевую деятельность горсгки этих в высшей степени бесстрашных летчиков: шансов уцелеть у них в этом случае оставалось очень немного».

Это примечание, набранное мелким шрифтом, не осталось не замеченным В. Пикулем.

«Реквием каравану PQ-17»:

«Британский летчик мог сделать лишь один боевой вылет. Мало того, этот отважный парень был приговорен еще на взлете с катапульты, ибо вернуться ему было некуда. Катапультированный просто садился в океан, самолет тут же тонул, а пилот оставался на резиновом плоту, где весла, банка тушенки и компас были его единственными друзьями. Надежда на то, что его заметят и подберут, практически была очень слабой».

Бесспорно, ожесточение боев достигало такой силы, что иногда сбитые самолеты порой буквально таранили корабли и застревали в них. Этот потрясающий факт описан А. Маклином в «Крейсере «Улиссе»».

«Крейсер «Улисс»:

«Поперек судна, на четвертой башне все еще лежал обгорелый остов «кондора», из носовой палубы торчал фюзеляж вонзившегося по самые крылья «юнкерса»…»

Представляется сомнительным, чтобы каждый крейсер в арктических конвоях был протаранен машиной люфтваффе. Однако, судя по описанию В. Пикуля, получается, что так оно и было. Потому что писал он о других событиях, о другом конвое.

«Реквием каравану PQ-17»:

«Один из крейсеров нес на своей палубе обгорелый костяк германского самолета, врезавшегося в его надстройки, и среди обломков – никем не убран! – сидел за штурвалом, оскалив зубы, мертвый фашистский пилот…»

Конечно жутковатый труп летчика мог бы защитить авторство В. Пикуля, если бы А. Маклин первым не упомянул про «обугленные скелеты в обгоревшем фюзеляже «кондора»».

И судьбы обычных моряков, этих маленьких людей большой войны, выписаны обоими авторами с особой тщательностью. А вернее, одним выписан, а другим списан.

Сравним.

«Крейсер «Улисс»:

«Не в силах ничем помочь, Кэррингтон опустился на колени рядом со штурманом. Тот сидел на палубе, опершись спиной о ножки адмиральского кресла. От левого бедра юноши к правому плечу (…) шла ровная, аккуратная строчка круглых отверстий, прошитых пулеметом «хейнкеля». (…) Машинально проведя рукой по пробитому пулями комбинезону, он ощупал отверстия. Взглянул на стеганый канковый костюм и невесело улыбнулся.

– Пропал, – прошептал он. – Пропал костюмчик!»

«Реквием каравану PQ-17»:

«Он обернулся. Сварт лежал возле кранцев, среди нарядных обойм. Его капковый жилет – точно по диагонали, от плеча до паха, – был пробит дырками от пуль (удивительно симметрично)».

И удивительно похоже. Конечно, в горниле Второй мировой войны сгорело много капкового материала. Но, согласитесь, два капковых костюма, диагонально прострелянных германскими летчиками, в двух небольших книгах об арктических конвоях – это чересчур.

Хотя можно справедливости ради, признать, что есть и разница: у А. Маклина юноша был прострелен от бедра к плечу, а у В. Пикуля – наоборот, от плеча до паха.

А как А. Маклин подал сцену спасения людей с тонущего корабля при шторме! Мастер!

«Крейсер «Улисс»:

«Когда носовая часть «Сирруса» поравнялась с мостиком «Электры», люди, ждавшие этой минуты, начали прыгать на бак эсминца. Они прыгали, когда полубак «Сирруса» подкинуло вровень с палубой транспорта, прыгали и тогда, когда он стал опускаться на четыре-шесть метров. Какой-то моряк – с чемоданом и брезентовым мешком в руке – небрежно перешагнул через поручни обоих судов, когда они на какое-то мгновение как бы застыли. Люди прыгали с жуткой высоты на обледенелую палубу, вывихивая себе при этом лодыжки и тазобедренные суставы, ломая голени и берцовые кости. Двое прыгнули, но промахнулись. В немыслимом бедламе раздался вопль, от которого леденеет кровь: это одного из моряков ударило железным корпусом корабля, погасив в нем жизнь».

Разумеется, и эту сильную сцену В. Пикуль не мог обойти стороной. Тоже мастер. Плагиата.

«Реквием каравану PQ-17»:

««Орфей» подошел под корму транспорта, и тот всей массой своего борта тяжко навалился на хрупкий корвет. Раздался хряск металла, словно не кораблю, а человеку ломали кости.

– Прыгай! – И на палубу вдруг одиноко упал чемодан. – Прыгай! – вопил Дайк, и вслед прыгнул владелец чемодана.

Два борта разомкнулись на волне, и он попал между ними – в воду. Жалкий вскрик, и борта неумолимо сдвинулись. Потом, хрустя шпангоутами, они снова разошлись, а Дайк заметил на воде красное пятно. От человека остался только его чемодан! (…)

С транспорта вдруг посыпались люди, как по команде, разом. Один на другого. Был очень удобный момент: борт «Орфея» поднялся на волне, почти достигнув среза палубы транспорта. Дайк отвернулся. Он-то ведь знал, что сейчас все станет наоборот: «Орфей» уйдет вниз, а транспорт вырастет перед корветом, как пятиэтажный дом…

«Так и есть… вот он – хруст костей о металл!»

(…) Через ветровое стекло он глянул с мостика вниз: Баффин, молодчага, крепился, а вокруг валялись и корчились люди с перебитыми ногами, палуба была забрызгана кровью».

Конечно, подобных трагических ситуаций на море было немало. Но после прочтения обеих книг в хронологическом порядке их издания, невольно создается ощущение, что какой-то моряк с чемоданом специально путешествовал с каждым конвоем по огненно-ледяной пустыне Арктики только для toЈц, чтобы лишний раз прыгнуть с палубы тонущего корабля.