Текст книги "Рассказы (СИ)"

Автор книги: Олег Голиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

пропуская Веру вперёд, на ходу тихо бросил Саше:

– Странное местечко…

–Угу. Сам вижу. И бабёнка какая-то левая – брешет и не покраснеет. Испарения какие-то

придумала можжевеловые! Что, братишка – башка сильно болит?

Сергей, поморщившись, кивнул. Александр потрепал его по плечу:

– Ладно, Серый, не грусти! Спустимся вниз – сразу по пивку!

Сергей, едва не поскользнувшись, отрицательно замотал головой:

– Неа. Здесь только таблетка поможет. «Спазмалгол», например…

Он обречённо сжал виски пальцами и продолжил карабкаться вверх. Саша, насвистывая

похоронный марш, двинулся следом.

«Рай» поражал своей убогостью. Это было просто ровное место с редкими деревцами,

которые почти не давали тени. Под ногами шуршал ковыль и ребята разочарованно

поглядывали по сторонам в надежде увидеть что-нибудь необычное.

– Это и есть ваш «рай»? – убавив шаг, разочарованно протянула Вера. Ольга остановилась.

Затем с лёгкой ухмылкой оглядела путешественников:

– А у вас он что, получше? – сострила она, но вдруг как-то помрачнела, словно сказала

что-то лишнее и тут же попыталась сгладить впечатления от неловкой фразы: – А вы

думали в раю мёдом намазано и финики растут?

Окончание получилось ещё хуже. Тогда, не давая ребятам до конца вникнуть в сказанную

нелепицу, она затараторила:

– Сейчас мы приближаемся к доисторической лестнице тавров. Она вырублена прямо в

скале, и ведёт через глубокое узкое ущелье на верхнее плато. Существует легенда, что

когда какое-нибудь судно бросало якорь в Зелёной бухте, самая красивая девушка из

племени тавров появлялась в поле зрения моряков. И очарованные, они бросались за ней в

погоню. Тогда она бежала по этой лестнице, заманивая чужеземцев в ловушку. После

того, как несчастные мореплаватели попадали в ущелье, им на голову сыпались огромные

камни, убивая и калеча всех непрошенных гостей. Затем с трупов сдирали кожу и

приносили в жертву. Сейчас, когда мы поднимемся вверх по лестнице, мы и попадём в

знаменитое капище, где тавры делали свои жертвоприношения.

Сергей тихонько хмыкнул и прошептал Саше на ухо:

–Теперь понятно, почему теперь так много педерастов на нашей планете. Они-то, поди, за

этой девкой не бежали. В результате оставались целенькими и спокойненько уплывали.

Ничего не попишешь – естественный отбор.

Саша солидным кивком подтвердил ценное научное замечание друга.

Поднявшись по выдолбленной прямо в скале огромной каменистой лестнице, группа

оказалась на широкой, довольно ровной каменной площадке, посередине которой лежала

небольшая кучка полусгоревших дров. Сергей присел на корточки, взял палочку и

попробовал разворошить потухшее кострище. Ольга предостерегающе погрозила

пальцем:

– Не стоит этого делать, Серёжа! Это, конечно, имитация капища. Но такие вещи лучше

совсем не трогать! Кстати, – она обернулась к Вере, – с этого места можно позвонить в

Москву и причём без всякого роуминга!

Сергей заинтересовался:

– И чем это обусловлено?

Чуть помедлив, Ольга снова сняла очки и улыбнулась:

– Ну, мне кажется, что отсюда с Краснодаром просто может быть хорошая связь. Ведь мы

почти триста метров над уровнем моря!

Тут она крепко зажмурилась, повернулась к морю и стала сильно втягивать воздух носом,

словно при дыхательной гимнастике йогов.

– Смотрите сюда! – вдруг раздался из кустарника голос Сергея. – Здесь свежие заготовки

можжевельника!

Он выполз из кустов, неся с собой две аккуратные пахучие чурочки.

Ольга, увидев серёжину добычу, бросила своё странное занятие и переполошилась:

– Ни в коем случае не берите их с собой – вдруг лесники нас остановят! Положите лучше

на место! Сейчас штрафы огромные за срубленный можжевельник!

Сергей с видимым сожалением бросил полешки в кусты. Саша многозначительно

посмотрел на него и подмигнул. Вера сделала вид, что ничего не заметила.

Солнце скрылось за небольшим облачком и сразу стало холодно. С площадки, где тавры

сдирали кожу с похотливых морячков, было видно то самое ущелье, куда прелестница

заманивала свои жертвы. Ребята задумчиво смотрели вниз. Ольга же отошла в сторонку и

присела на сухую обугленную корягу, выступавшую, казалось, из самой преисподни.

«Жутковатое место, – пронеслось в голове Александра, – стоило солнышку спрятаться,

как сразу всё качественно изменилось». Он отряхнул ладони и подал руку Вере, которая

стояла в полной задумчивости. Сергей же напротив – наматывал небольшие круги по

мрачному плато, в надежде найти ещё какие-нибудь необычные предметы. Но тщетно.

Вокруг всё словно тщательно подмели. Даже мелкие камешки не попадались под ноги.

– Ну что – отдохнули? – наигранно бодро спросила Ольга. – Теперь – последний рывок –

на вершину горы Караул-Оба!

Он резко поднялась и поманила за собой всю троицу. После долгого, почти

вертикального подъёма, они оказались у подножия небольшого, метров двадцать,

совершенно голого утёса.

– Вот и добрались – выдохнула экскурсовод. – Теперь аккуратно – все за мной! Там

наверху такая энергетика – на всю жизнь зарядитесь!

И она стала ловко по-обезьяньи карабкаться вверх по склону.

– Я здесь останусь, – угрюмо пробормотал Сергей. – Голова болит – сил нет. Я на вас

отсюда полюбуюсь!

Он осторожно присел на край каменистого ложа и стал глазеть по сторонам.

Вера и Саша поспешили вслед за проводником.

Когда они взобрались на самую вершину, Оля, сложив ладони рупором, прокричала:

– А вы что же, Серёжа?! Столько шли – и теперь скисли! Подымайтесь к нам!

– Я останусь здесь – упрямо сказал Сергей и отвернулся. Это не позволило ему заметить,

как лицо Ольги с ненавистью передернулось, и глаза сверкнули за тёмными стёклами.

Зато он увидел, как на плато вышла парочка – мужчина и женщина. Они вежливо

поздоровались с Сергеем и тоже стали карабкаться наверх. Мужчина при этом подбодрил

спутницу:

– Ещё немного – и там вашу усталость как рукой снимет!

– Не верю я во все эти басни – спокойно отозвалась женщина, но всё же стала покорно

взбираться за проводником.

«Да у них тут целый туристический конвейер», – устало подумал Сергей, прикрывая от

солнца глаза, чтобы лучше рассмотреть, что там делается наверху. Саши и Веры

некоторое время не было видно. Затем сначала появилась Ольга. Она угрюмо качнула

головой и, ни слова не говоря, стала карабкаться вниз. Потом и Сережины друзья стали

осторожно спускаться обратно.

Когда все снова были в сборе, экскурсовод с плохо скрываемой злобой проговорила:

– Видели эту женщину? Она тут уже который раз – и всё время какие-то язвительные

замечания делает! Не верит ни во что… Одно слово – баптистка!

Саша приподнял удивлённо брови:

– Что – действительно баптистка?

Ольга поморщилась и пожала плечами:

– Или адвентистка – кто их сейчас разберёт. Верующая, одним словом. В прошлый раз с

Лёвой моим не захотела идти. И теперь помешала...

Ольга, оборвав фразу на полуслове, тяжело задышала.

Вера, подойдя поближе, смахнула со лба капельки пота. Затем приобняла Сашу за талию

и сказала:

– Мы на обратном пути в Царскую бухту хотим заглянуть. Говорят, там грот Голицына

какой-то красивый имеется.

– Я – пас, – сразу отозвался Сергей. – Мне сейчас аптека нужна, а не грот.

Ольга как-то равнодушно махнула рукой.

– Я покажу, как лучше туда добраться. Но в сам грот не суйтесь – там завалы бывают…

И вся четвёрка в полном молчании начала спуск.

* * *

За одним из поворотов Саша и Вера свернули на указанную Ольгой тропинку и скоро

скрылись из глаз. Сергей, совсем раскиснув от нестерпимой головной боли, молча

следовал за экскурсоводом. На окраине посёлка у входа гастрономе мелькнула вывеска

«Аптека».

– Всё, Ольга – спасибо за интересную экскурсию, – с облегчением вздохнул Сергей. – Мне

туда… Он кивнул на магазин.

Ольга не сбавляя шагу бросила на ходу:

– Эта аптека летом не работает. Лучше спуститесь на набережную – там ларёк есть

аптечный. Во-он туда свернёте – и вниз. До свидания.

И, даже не посмотрев в его сторону, она нырнула в какую-то подворотню между

частными домами.

Серёга не поверил своим ушам. Колокола в голове загудели с нарастающей силой. Он

скрипнул зубами. «Хрен знает что! Как они живут здесь? Школа начальная. Аптека не

работает. Интересно, продукты хоть в магазинах имеются?» Он прибавил темп и через

минуты три выкатился на слабеющих ногах на набережную Нового Света.

Ларёк с заколоченными досками окошками и болтающейся на одном гвозде таблички с

поблекшей надписью «Аптека» Серый увидел сразу. Но верить в то, что это и есть тот

самый ларёк не хотелось. Солнце стояло в зените и припекало растерзанную болью голову

Сергея с равнодушием опытного палача. Он постоял с минуту возле жалкой хибары с

выгоревшей вывеской и понуро поплёлся в сторону своего временного пристанища.

Мыслей не было никаких. Перед самым входом в дом сквозь приступы боли проступила

одна: «Может, у хозяев есть… Таблеточка анальгина…»

Окна на хозяйской половине были плотно завешены тёмными тяжёлыми шторами, но

дверь была приоткрыта.

И он робко постучался.

– Извините, бога ради. У вас таблетки от головы нет?

За дверью началась тихая возня и странное повизгивание.

Сергею уже было не до церемоний. Он постучал сильнее:

– Мы в горах были – солнце напекло голову. А аптеки все закрыты. Нет ли у вас от головы

таблетки какой-нибудь?

Повизгивание резко затихло и писклявый, совсем не хозяйский голос, тихо проскрипел:

– Не держим-с. Без надобности. Мы не болеем.

И дверь плотно, не оставляя никакой надежды, притворилась.

Серёга понуро взошёл на веранду, доплёлся до своей кровати и рухнул в полном

изнеможении. Сил хватило только на то, чтобы, следуя старой студенческой привычке,

крепко перетянуть голову мокрым полотенцем. Не помня себя он провалился то ли в сон,

то ли в океан пульсирующей боли.

* * *

Проснулся он от странного хрустящего звука. Приоткрыв один глаз, Сергей увидел прямо

над собой Сашу, с аппетитом грызущего сухую баранку.

– Будешь? – Саша протянул ему целлофановый кулёк с бубликами.– Как башка-то твоя?

Таблетку нашёл?

Сергей сел на кровати и развязал полотенце. Надавив на виски, он мотнул головой:

– Вроде как полегче. – Потом с минуту обследовал языком рот. – А вот десна наверху

припухла неслабо. Может, флюс назревает… Но это всё ерунда, – тут Сергей почему-то

перешёл на шёпот, – у них тут ни одной аптеки нет. Вернее есть, но не работают. И, судя

по внешнему виду, и не работали никогда.

Вера вышла из соседней комнаты со стаканом кефира. Сделав большой глоток, она

равнодушно сказала:

– Подумаешь, аптеки… У них и школы нет. А в той что есть, детей мы что-то не

приметили. Странный здесь народ какой-то. Дважды нам неправильную дорогу

указывали. Один раз в такой тупик мы залезли – еле выбрались. А когда мы с Сашей в

грот Голицына забрались – а там летучих мышей – полным-полно! – Вера сделала

круглые глаза. – Висят как ни в чём не бывало!

Саша молча кивнул и допил Верин кефир. Сергей озадаченно посмотрел на друзей.

Ничего толком не понимая, он задумчиво произнёс:

– А если, допустим, приступ сердечный приключится… За валидолом в Судак прикажете

бежать? Н-да… Интересное местечко. И хозяев наших не видно… «Не болеем мы…» -

говорят. А на свет не выходят. И таблеток никаких не держат.

Ребята переглянулись. В комнате и без того сырой, несмотря на уличную жару, потянуло

каким-то недобрым холодком.

Сергей обул тапки и решительно встал с дивана.

– Валить надо отсюда! – голосом, не допускающим возражений, заявил он. – И побыстрее!

Саша с Верой, ни слова не говоря, послушно скрылись в своей комнате и стали торопливо

собирать вещи.

Серёга быстро покидал свои нехитрые пожитки в дорожную сумку и вышел во двор.

Затем вернулся в туалет и прихватил книжонку с понравившимся рассказом. Бросив

сумку на заднее сидение, он стал протирать лобовое стекло, покрывшееся за ночь слоем

бархатной пыли. Дверь хозяйской половины, чуть скрипнув, приоткрылась, и оттуда

послышался давешней писклявый голос:

– Далеко собираетесь? Насовсем что ли?

Сергей подозрительно посмотрел на тёмную щель между дверью и косяком.

И сам не зная зачем, соврал:

– Да нет. Съездим в Судак за лекарствами – и вернёмся. Мы же за два дня заплатили…

Дверь тихо встала на место. Сергей завёл двигатель и два раза отрывисто просигналил.

Вера с Сашей по-воровски юркнули с вещами в машину и Серёга, поддав газку, с

облегчением покатил по пустым пыльным улицам посёлка.

Когда они отъехали подальше, Саша тут же принялся рассуждать, загибая пальцы:

– Живности никакой в заповеднике нет – раз. Капище тавров явно действует, так как

дровишки были заранее заготовлены…

Вера, нагоняя ужаса, зловеще прошептала:

– Может это были по нашу душу дровишки…

– Вот-вот. Это два. Экскурсоводша мутная – к бабке не ходи. И граф какой-то грузинский,

якобы первопоселенец… Может и не грузинский, а трансильванский…

Сергей, обернувшись, подлил масла в огонь:

– Роуминг у них возле капища с Россией бесплатный. Не иначе как русских кровопивцев

на пиры созывать. И детей нигде нет. Ни в начальной школе ни вообще в посёлке. И аптек

нет. Без надобности, понятное дело…

Саша, поморщив лоб, стал дальше систематизировать странности Нового Света:

– Названия эти дурацкие « ад», «рай»… Да и само название «Новый Свет» тоже на мысли

наводит… Прибавьте к этому грот с летучими мышами, и наших хозяев без домашней

аптечки, не выходящих при этом днём на улицу.

Вера покрепче прижалась к Александру и добавила:

– И верующую ту наша проводница как невзлюбила. Хорошо что ещё Сергей с нами на

самую вершину не полез. А то столкнула бы всех троих – и поминай как звали!

Саша покровительственно посмотрел на свою подругу:

– Какой там столкнула! Она же говорила про какую-то благодать! Висели бы сейчас все

втроём в гроте Голицына и крылышками перепончатыми хлопали бы…

Навстречу им из пыльного марева приблизилась таблица дорожного указатель «Новый

Свет». Внизу детским почерком была накарябана явно издевательская надпись тёмно-

бурого цвета: «До свидания!»

Предполагать вслух, чем именно было написано это нехитрое пожелание, никто не

захотел.

Сергей пощупал языком набухшую верхнюю десну и покривился от солоноватого

привкуса крови. С другой стороны, пульсируя, совершенно симметрично припухала левая

десна.

Вырвавшись из странного местечка, все трое друзей одновременно вздохнули. Вера,

чмокнув Сашу в щёчку, спросила:

– Надеюсь, никого эти «новосветовцы» из нас ночью не тяпнули?..

На её вопрос никто не ответил…»

–

–

ЭССЕ И ФАНТАЗИИ

Где дома лишь фасады, а слова – пустоцвет,

И след сгоревшей звезды – этот самый

проспект,

Я хотел быть, как солнце, стал как тень на

стене,

И неотпетый мертвец сел на плечи ко мне…

Б.Г.

ПРИДУМАННЫЙ ГОРОД-МЕМОРИАЛ

…Город мифов и невероятных историй, застыв в многогранном скульптурном убранстве

под низким северным небом, молча смотрит на своё отражение в холодных водах Невы…

Поэт Иосиф Бродский как-то метко выразился – Питер страдает нарциссизмом… А иначе

и быть не может – город, который преимущественно стоит на воде и каждую минуту

может любоваться своим отражением, волей неволей грешит этим достаточно невинным

пороком. Санкт Петербург любит самолюбование, он как бы возникает из него,

продолжаясь в изумлённых глазах многочисленных зрителей роскошью императорских

резиденций и сказочной фантазией парков в обрамлении зеркальных каналов.

О надуманности и призрачности Петербурга давно слагают легенды, а древнее

пророчество кликуш и раскольников времён Петра «Быть пусту месту сему…» за более

чем три века, казалось, вот-вот сбудется. Но этот вечный город снова возникал из глубин

наводнений, кровавой суеты революций и костлявой стужи блокады, обновляясь и

очищаясь в горниле страстей природных и человеческих. Вместе с превратностями

истории менялось и название этого странного города, но прежнее, изначальное – Санкт

Петербург, словно заколдованная молитва, возвратилось на круги своя и снова гордо

сияет в северных балтийских широтах.

Архитектура города отражает всю его бурную историю, включая прихоти временных

владык и случайные стечения обстоятельств. До Елизаветы, дщери Петра Великого, город

рос сам по себе, впитывая в свой каменный наряд сомнительные вкусы вельмож и

временщиков, без опаски смешивая разнообразные стили и архитектурные традиции.

Весёлая и жизнерадостная Елизавета привнесла в этот хаос темперамент южной

архитектуры, прославляя бессмертные творения итальянского архитектора Франческо

Растрелли, и предоставив ему неограниченный кредит на широкие реализации своих

архитектурных фантазий в стиле барокко. Растрелли после долгих лет упорной работы

существенно изменил облик Петербурга, придав ему известную утончённость и

изысканность. Главное творение гениального маэстро – Зимний Дворец стал некой точкой

отсчёта, и для города и для правящей династии. Идеально вписанная в панораму

стальных вод Невы и блеклого северного неба, зимняя резиденция русских царей на

долгое время стала центром Империи, всех её главных событий, внутренней и внешней

политики. Чуть позже, во времена царствования Екатерины Петербург познал немецкий и

французский стиль архитектурных изысков, а гордая Нева была закована в безупречный

финский гранит, что также являлось неким символом величия начинаний императрицы.

Но в целом архитектура города уже жила собственной жизнью – расправивший плечи

Санкт Петербург в екатерининскую эпоху сам диктовал Европе и моду и стиль. Поэтому

все последующие дуновения и эксперименты в градостроительстве были поглощены

объёмной и выразительной индивидуальной стилистикой, которая полностью

сформировалась к тому времени и царствует по праву и в наши дни. Как достойный

финальный аккорд в процессе становления Великого Города напротив Исаакиевского

Собора вознёсся на дыбы Медный Всадник, сотворённый капризным старцем Фальконе,

измученным придворными интригами и славным российским казнокрадством. Неистовый

Пётр на неистовом скакуне – злой и добрый гений Санкт Петербурга, его бессменный

грозный символ, заваривший питательный духовный брульон для будущих

фантастических замыслов великих художников, поэтов и писателей.

Но не причудливая архитектура и не величественная Нева с её притоками и каналами, и

уж, тем более, не наличие династического духа и царской усыпальницы создали тот

мрачновато притягивающий колорит Петербурга, который на протяжении многих веков

манит и ужасает своим неразгаданным мистическим ореолом, тихо мерцающим над

городом в тишине белых ночей…

…Мертвецы…Десятки, сотни тысяч мертвецов, щедро удобривших питерскую землю,

своим невидимым присутствием направляют сознание живых в самые мрачные

лабиринты размышлений и психологических опытов. Иначе как объяснить тот

противоречивый культурный пласт, сравнимый по своей мощи и размерам разве что с

самим Петербургом, сформировавшийся в этих странных широтах? Бурлящая смесь

яростного декаданса и прогрессивного искусства, которое положило начало многим

фундаментальным мировым течениям…Невероятный по своему многообразию и

воздействию на мировую культуру пантеон великих писателей, композиторов,

художников и поэтов – Карамзин, Жуковский, «Могучая кучка», Стравинский, Гоголь,

Пушкин и Достоевский, Ахматова, Блок и Бродский – здешний человеческий перегной

дал умопомрачительные всходы, которые определили мировую историю искусства на

многие годы…

Среди теней, бродящих по улицам этого вымышленного Города выделяется одна, жизнь

которой была отдана за строящийся Петербург в далёком сибирском городке. Фанатичный

Петр отдал приказ – пока строят город на чухонских болотах, ни одно строение из камня

на Руси не поднимать. Но староста местечка Ковязино на свой страх и риск всё-таки

возвёл каменную церквушку, за что был бит розгами и сослан в каторгу, где вскоре отдал

богу душу. Вернее не богу, а Санкт Петербургу – Городу, который, словно Перун

постоянно жаждет новых жертв.

Мертвецы – вот подлинная недвижимость Санкт Петербурга, его проклятие и

благословение во веки веков. Возможно, те каторжные и свободные русичи и иноземцы, в

изобилии полегшие на здешних болотах по приказу Петра, а позже – кровавые жертвы

революции и страшной блокады сегодня желают видеть в Питере некий бессмертный

памятник своим бесконечным страданиям, воплощённых в памятниках и дворцах, прямых

прошпектах и линиях этого призрачного города. Культурное наследие.…Думается, что

именно как собственное наследие желают рассматривать этот непокорный город и его

величественное культурное потомство неуспокоённые души миллионов жертв репрессий

различного рода. И поэтому бежит по пустынным улицам, обезображенным наводнением,

безумный Евгений от ярости Медного Всадника, бредёт обречённо Раскольников с

топором в специально пришитой петельке, а где-то в Михайловском Замке хрипит

император Павел, тщетно пытаясь скинуть с шеи шёлковый шарф своих убийц…

А вослед всем бывшим и будущим, истинным и придуманным героям и жертвам

пристально смотрит из-под низких бровей-туч сумрачный и величественный Санкт

Петербург в его непостижимой и суровой красе, достойной искреннего поклонения и

невольного, мистического страха…

–

Этот город странен, этот город непрост.

Жизнь бьет здесь ключом.

Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами,

Этот город – сумасшедший дом

Майкл Науменко

УЕЗДНЫЙ ГОРОД N – УПАДОЧНАЯ АРХИТЕКТУРА РОК-Н-

РОЛЛА

… Это действительно сумасшедший Город с разношёрстной архитектурой, неторопливым

ритмом жизни и прелюбопытнейшими жителями, посему путешествие по здешним

улицам и площадям весьма чревато фантасмагоричным смешением персонажей, стилей и

эпох, граничащим с полным безумием. Но, несмотря на подобное многообразие,

неистребимый привкус упадка и тления уже незримо присутствует в этих призрачных

причудливых нагромождениях, создаваемых фантазией тех, кто случайно или намеренно

заглянул сюда потому, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».

Вот уже более двадцати лет уездный Город N обычно полон праздными и, как правило,

подвыпившими гуляками, которые с удовольствием глазеют на строгие башни местных

готических замков, пасхальные купола церквей и мрачноватые анфилады причудливо

раскрашенных соборов и пагод. И, конечно же, временные гости не обходят вниманием

замечательные в своей совковой убогости стены и тротуары, на которых нет-нет, да

мелькнёт традиционное для этих чудных мест воззвание – «Цой жив!», написанное

второпях кабачковой икрой советского образца.

Забредшие в эти Бобом благословенные места поклонники готики, коих можно в

изобилии встретить среди нынешней ищущей молодёжи, по прибытии в Город обычно

сразу устремляются осматривать замок Леди Макбет, знаменитый своими согбенными

атлантами, исполненными в виде убиенных сыновей Макдуфа. Но надо признаться,

многих любителей Шекспира здесь ждёт неожиданное разочарование, а именно встреча с

самой старушкой Макбет, изрядно поистаскавшейся по здешним пивнушкам. Это

синюшное полубезумное создание, подрезавшее в своё время педиатра Фрейда, может

воодушевить только Венечку Ерофеева, который преотлично устроился прямо в

крепостном рву замка и который год пишет десятую по счёту версию поэмы «Москва –

Петушки». В этом варианте нестареющего шедевра самый знаменитый выпивоха

советской эпохи предстаёт перед читателем в виде Менделеева, который никак не может

перенести периодическую таблицу из своего сна на бумагу. Что и становится, в конечном

итоге, довольно предсказуемой причиной беспробудного пьянства главного героя с

соответствующими запоями, графиками и рецептами коктейлей, создаваемых с научным

уклоном в органическую химию.

Стоящий неподалёку от замка Макбет необычный готический собор своими очертаниями

напоминает не совсем удачного гибрида парижского Нотр Дама и костёла Святого Витта,

что вознёсся в реальном мире над тихой Влтавой. Этот странный изыск местной

архитектуры объясняется достаточно просто – в «парижском» крыле в виде

прямоугольной башни с попеременной удачей лихорадочно творит мюзиклы

неугомонный Квазимодо. А в «пражском», с заострённым кверху стремительным

шпилем, властвует глиняный Голем – содержатель городского гончарного цеха, основная

продукция которого – миниатюрные фигурки того же самого Голема, рассчитанные на

кошелёк полупьяных туристов. В целом это достойное здание сохранило все признаки

готического стиля – вертикальная устремлённость линий к несуществующему небу

(которое здесь с каждым днём становится всё ближе), удачно дополняется роскошными

вычурными витражами, причудливо расписанными старым добрым портвейном «777» и

знаменитыми болгарскими «чернилами».

Пройдя от собора чуть вниз по кривой улочке, щедро усыпанной окурками

«Беломорканала» фабрики Урицкого, обязательно стоит ненадолго задержаться возле

маленькой живописной таверны, у входа в которую стоит слегка сгорбленная фигура

самого Миши Урицкого, запечатлённого неизвестным скульптором в кожаном чекистском

плаще и с маузером, уверенно направленным на прохожих. У левой ноги беспокойного

начальника Петроградского ЧК примостился знаменитый в 70-х годах прошлого века

гаджет «Fuzz», он же педаль для звуковых эффектов электрогитары. Благодаря удачно

выраженной экспрессии движения стопы, зрителю кажется, что приподнятый ботинок

Михаила Соломоновича вот-вот нажмёт на «мощный фуз», чтобы под длинный «соляк»

красиво положить на асфальт из старого доброго маузера десяток-другой зевак. Вся

скульптурная композиция выполнена из папье-маше, исходным материалом для которого

послужили лежащие повсюду окурки от папирос фабрики имени того же Урицкого. Таким

образом, как объясняет всем любопытствующим регулярно выпивающий в этой таверне

господин Кант, неизвестный мастер хотел передать парадоксы ноуменов и феноменов

этого несовершенного мира, которые постоянно мутируют, трансформируясь друг в

друга.

Местный публичный дом, привлекающих любителей острых ощущений своим

популярным казино и доступными ценами на услуги «Ночь со звездой», расположился в

древнем массивном строении, обнесённом крепкой стеной из красного кирпича, которую

строили, всем миром, или по меткому выражению местного гуру – возводили «локоть к

локтю». Это помпезное здание с мощными очертаниями округлых стен очень сильно

напоминает Константино-Еленинскую Башню Московского Кремля. Пафосный антураж

интерьеров этого престижного заведения также близок к роскоши славянского барокко,

но с некоторой поправкой на наличие неприятных следов нашествия армии Наполеона –

всюду какая-то непонятная грязь, непереваренные и извергнутые остатки пищи, немытая

посуда и пустые бутылки.

К слову, сам Великий император до своей бесславной кончины регулярно играл по-

маленькой в здешнюю рулетку с Иваном Дураком (который, как выяснилось чуть позже,

совсем не дурак, а даже совсем наоборот – постоянный участник шоу «Умники и

умницы»). Так, в последнем споре этих двух постоянных оппонентов, в котором снова

утверждалось, что Наполеон не император, а просто коньяк, Иван в доказательство своей

правоты выставил присутствующей публике три ящика пузатых бутылок из мутного

стекла цвета бедра испуганной нимфы, увенчанных известным вензелем «N». Однако

последствия демонстрации столь убедительного аргумента оказались весьма плачевны -

после бурной трёхдневной попойки Бонапарт почувствовал себя плохо, и, пробормотав

странную фразу: «Мышьяк… проклятые англичане» на рассвете почил в бозе. Императора

быстро кремировали, прах его поместили в пустую бутылку из-под коньяка и развеяли над

Городом.

Этот знаковый эпизод чуть позже лёг в основу известной композиции «Мне снится

пепел…», написанной местным божеством, полного имя которого здешнее табу запрещает

произносить вслух. Однако таинственную аббревиатуру, на которую иногда откликается

таинственный козлобородый Сатир, он же Мастер всего Сущего, можно найти на стенах

всех публичных мест, включая отхожие, на которых неизвестными смельчаками

начертаны всего лишь две буквы – «Б» и «Г». Разгадка этого престранного ребуса – дело

умов будущих поколений, которые, возможно, смогут понять, что скрывается за этими

мистическими символами. В настоящее время среди мудрецов и старожилов Города

бытует мнение, что это просто единственные согласные русского алфавита, которые

одинаково хорошо справляются с обозначением, как высших духовных ценностей и

религиозных атрибутов, так и общепринятых оскорблений и брани.

Эпицентром интереса туристов и жителей Города N, безусловно, является «Клуб

музыкальной и литературной критики», стоящий в изысканном одиночестве на главной

площади, неподалеку от местного вокзала. Стоит заметить, что здешний недействующий

вокзал – довольно убогое и никчемное строение, печально знаменитое вечно пьяной, но

по-прежнему красивой алкоголичкой Анной Карениной, жаждущей литературной смерти

на матовой параллельности уныло ржавеющих рельс.

Однако вернёмся к замечательному Клубу критики. Сказать, что это просто рядовой дом

было бы просто несправедливо – несмотря на некоторую скромность размеров,

примитивность и угловатость линий, это здание уверенно претендует на статус барского

имения средней руки, которые были распространены в средней полосе России середины

18 века. Очередной неизвестный архитектор был явно не лишён остроумия, что позволило

ему украсить фронтон, претендующий на помпезность, изумительно точным по

исполнению черт лица барельефом Покорного слуги Глагола, который является

почётным членом Клуба и бессменным его Председателем. Но то ли по злому умыслу, а

то ли по пьяному недосмотру, гримаса Покорного Слуги Глагола выражает крайнюю

степень презрительного недовольства и, кажется, что великого человека сейчас просто

вырвет на каждого входящего в резные двери с золотой цепью, сотворённые из

небезызвестного сказочного дуба, воспетого гением. Судя по глубоко брезгливому

выражению гипсового лица Председателя, несчастному посетителю при входе в этот Храм

критической мысли следует навсегда оставить на пороге любые надежды и иллюзии

насчёт собственного таланта и одарённости.

…А где-то совсем неподалёку от славного пристанища критиков всех мастей, среди руин

древнейшего амфитеатра «Красная волна», покрытых розовым пеплом из второго сна

мальчика Банана, бродит тень самого создателя Города N, которая изредка побренькивает

в желейной тишине на полусгнившей расстроенной гитаре. И когда эти жалобные подобия

аккордов доносятся до случайных туристов, то по странному свойству акустики здешнего

воздуха, они преобразуются в ритмичную знаковую фразу – «Рок-н-ролл мертв…». И эта

печальная парадигма как погребальный колокол ещё долго звучит в ушах после того, как

уже закончится сама песня, и ты, грустно улыбнувшись доброй фантазии Миши

Науменко, снимешь свои наушники и осторожно нальёшь в стакан спасительного пива…