Текст книги "Сборник "След зомби""
Автор книги: Олег Дивов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 65 страниц)
Тогда Карма разбежалась хорошенько, расправила широкие мохнатые крылья, взмахнула ими…
Олег Дивов
Стальное сердце
Развитие событий с определенного момента полностью вымышлено. Имена реальных действующих лиц изменены. Все цитируемые документы получены из открытых источников. Неопровержимых доказательств существования организации, называемой в тексте «Проект», на сегодняшний день нет.
Всем россиянам, считающим себя жертвами психотронного террора, посвящается.
Пролог
ДНЕВНИК МАЙОРА КРЕСТОВСКОГО
6-16 августа 1991 года. Западная Сибирь
6 августа.Пятый день преследования. Кажется, сегодня мы окончательно потеряем темп. Здесь начинается дикая тайга, непролазная чащоба. Придется забыть о прыжках на «вертушке» и идти пешком. В нашем распоряжении только след, с которого собаки постоянно сбиваются. И данные пеленгатора, которым я до сих пор верю с трудом.
Какого черта он пошел на север? И как ему удалось забраться в эту глушь? Нет, поставим вопрос иначе. Почему его отпустили так далеко? Опять рассматриваю фотографию. Кажется, знаю его лицо до малейшей черточки. Но почему-то хочется снова заглянуть в эти огромные глаза. Кто ты, Костенко Тимофей Сергеевич, 1968 г. р., русский, москвич, член ВЛКСМ, без определенных занятий?
7 августа.Он уходит звериными тропами. Собакам приходится очень тяжело. Иногда несколько часов кряду идем только по пеленгу. Ребята начинают поглядывать на меня с недоверием и отпускать замечания. Они видят, что я слишком уверенно выбираю направление. Пока что я вяло отшучиваюсь.
Объект в полутора днях пути впереди. Оставляет довольно много отчетливых следов. Как и прежде, он движется ровно, будто по ниточке. Словно его, как и нас, ведет чей-то пеленг. Иначе я это объяснить не могу. У него нет ни компаса, ни карты. Да и туристский опыт почти отсутствует. Тем не менее он идет очень резво. И прямо, только прямо!
8 августа.Поутру, едва проснувшись, и каждый раз, когда собаки теряют след, я ныряю за деревья. Ухожу подальше от группы и достаю из-за пазухи черную коробочку с экраном на жидких кристаллах. Нажимаю кнопку под надписью «прогрев» и через минуту жму на «локал.». И на экране появляется стрелка. Просто стрелка, больше ничего. Я мог бы сейчас написать по этому поводу очень много слов. В основном ругательных. Но я не писатель, а коммандо. У меня другие задачи.
9 августа.Нам навстречу сбрасывают еще одну группу. Кажется, начальство тоже уверено, что Костенко не свернет и будет мчаться по прямой. Это очень неприятно. Выходит, нам досталась роль загонщиков, а «сделают» Костенко те, другие. Спрашивается, какого… (зачеркнуто)…
Интересно, получил ли их старший те же инструкции, что и я?
10 августа.Мы все измотаны дальше некуда. И по-прежнему болтаемся в сутках пути от объекта. Самое обидное, что больше всего наше продвижение сдерживают… собаки. Они не так выносливы, как мы.
Вместе с тем шансы у нас неплохие. Засаду десантировали почти в ста километрах впереди. Ближе не вышло. Если чуть-чуть наддать, мы вполне успеем сцапать Костенко первыми. Тем более что он тоже не железный. Начинает, кажется, слегка прихрамывать. Может быть, вызвать сюда «вертушку», чтобы забрали собак с проводниками? Садиться здесь негде. Но и спешить некуда, пусть их тащат на борт подъемником. Я все больше доверяю пеленгатору. Он работает безупречно.
11 августа.Большой привал. Перечитал свои записи. Потом битых полчаса таращился на фотографию объекта. Породистая морда. Тяжело будет в нее выстрелить. Я не убийца. Я не убийца.
У него куча особых примет. Шрамы на теле, родинки, легкая картавость речи. Манера прокусывать насквозь сигаретный фильтр. Но это все детский лепет по сравнению с главным. Волосы. Длинная, до плеч, седая пепельная грива. Сейчас он собрал ее в хвост. Откуда у парня в двадцать три года такая седина? И почему у корней волосы темно-коричневые? Как будто он был крашен под седого. И волосы, отрастая, приобретают естественный цвет.
Трофимов, местный кагэбэшник, на все вопросы только мотает головой. Его тоже удивляет, почему ловить Костенко прислали москвичей. К тому же это его злит. Хотя задачи нам ставит именно Комитет. Еще одна загадка. Почему по Костенко не работают гэбэшные оперативники? Я уверен, что у них есть группы, ничем не уступающие моей.
12 августа.Собаки встали намертво. Проклятье! Знай я, что такое случится, бросил бы их еще вчера. А теперь отдохнувшие здоровые псы скулят и жмутся к ногам проводников. Мы на крошечной полянке, впереди бурелом. И собаки отказываются туда идти.
Группа нервничает. Ребята в курсе, что наш объект – существо необычное, если не сказать хуже. И теперь, глядя на собак, начинают психовать. Наткнулись на след, довольно свежий. Но собаки кидаются от него, как черт от ладана. Что такое? Ничем этот след не присыпан. Вообще, объект всегда погоню игнорировал. Будто не предполагал, что она возможна. Бред.
Теперь психанул я. Впервые пеленгатор дал сбой. Вместо стрелки на нем появилось размытое пятно. Оно стреловидной формы, и я смог вычислить направление. Что такое? Батарейки сели? Поменял, результат тот же. Вряд ли это означает, что объект совсем близко. Судя по следам, мы все еще отстаем на сутки.
Принимаю решение оставить кинологов и дальше идти без собак. Похоже, это обрадует и тех и других. У одного пса истерика. Остальные в каком-то ступоре. Скажу Трофимову, чтобы вызывал сюда «вертушку».
13 августа.Пеленгатор работает все хуже. Но теперь я пользуюсь им часто, почти не скрываясь. И мы набрали приличный ход. Я уверен, что мы возьмем его завтра или послезавтра. Но с каждым днем мне все меньше хочется этого. Кажется, я слишком много думал на эту тему.
В начале августа он прошел через три людных поселка, две охотничьих заимки и лагерь геологов. Не скрываясь, вступая в контакт с людьми. Но даже парень, который подвозил наш объект на грузовике, не смог опознать Костенко по фотографии. Мы очень жестко допрашивали свидетелей. Я был поражен до глубины души. Его действительно никто не помнил!
Тогда я еще не верил пеленгатору. И если бы не девчонка из группы топогеодезистов, мы вряд ли смогли бы так быстро взять правильное направление. Она видела Костенко на пароме – мельком, но, похоже, втюрилась по уши. А он был неподвижен, как статуя, и глядел куда-то за горизонт. Похоже, он просто ее не заметил. И не тронул. Потому что с остальными он что-то сотворил.
Грешным делом, я верю в экстрасенсов. И перспектива встречи с Костенко меня пугает. Теперь, когда много наблюдений слились воедино, – да, пугает. Ребята тоже взвинчены до предела.
14 августа.Дохлая рысь. Здоровенная противная кошка. Навернулась с дерева, с высоты в три метра. Сломала лапу и почему-то сдохла. Трофимов все детство провел в тайге. Говорит, так не бывает. Я вижу, как он напуган. Четкие следы объекта уходят от рыси в чащу.
Мне приказано взять его мертвым. Как только будет визуальный контакт, немедленно огонь на поражение. Сфотографировать, закопать и уйти. После этого мы с группой переходим в ГБ. Привилегий обещали немерено. В принципе, мне все равно, где работать. Комитет много дурного сделал в прежние времена – но ведь иначе было нельзя. Они исполняли приказы. Но они же и служили Родине. А то, что меня пытались запугать, когда я получал это задание… Наверное, по-другому не умеют. Привычка. Я не в обиде на них. И горжусь тем, что именно мою группу выбрали для выполнения такого деликатного задания.
И все-таки очень хотелось бы знать, кто такой Костенко. Чего он натворил. Почему за ним отправили именно нас. И, как пеленгатор, который совсем разладился, умудряется-таки выдавать нам верный маршрут. По-прежнему совершенно прямой, как стрела.
15 августа.Еще один привал, и все. Завтра Костенко наш. Теперь это дело принципа. На сосне, под которой я сижу, красуется свежий затес и надпись на нем шариковой ручкой: «Отсюда начинаю убивать». У нас словно второе дыхание открылось. Парни злы, как черти.
Теперь понятно, зачем нужны были угрозы, которые я выслушал на Лубянке. Они хотели меня разозлить. И правильно сделали. Злоба убивает страх. А страху-то я за эти дни натерпелся… Особенно во время допросов свидетелей. Я быстро пришел к выводу, что наш объект – не человек или не совсем человек. Но я был зол и шел вперед.
Его действительно нужно ликвидировать. Он совсем рядом и завтра получит свое. Группа, которая идет нам навстречу, не успевает. Они там завязли в болоте по уши. И все же мне жаль. Он безоружен, топорик и нож, больше ничего. А я не палач. Но долг офицера, долг перед Родиной заставляет решать: или – или.
Мечтаю о дне, когда партия окончательно победит маразм. И наша страна вернет себе былое величие. Как прекрасно то, что происходит сейчас. Мы проходим через сложный и мучительный ритуал очищения.
Вот написал и сам не верю. А теперь, батенька, немедленно спать.
16 он чудовище надеюсь он вернется добьет меня.
Часть I
ЖУРНАЛИСТ
26 апреля – 30 ноября 1990 года
Когда из-за угла выпрыгнул оборотень, у Тима перехватило дыхание. Крепко сбитый широкоплечий зверь стоял прямо, чуть согнув в локтях когтистые передние лапы. Закрыв собой проход, вервольф оскалил длинные клыки, хрипло рыкнул, и Тима обдало запахом гнилого мяса.
Глаза чудовища горели в полумраке желтым огнем. Омерзительная щетинистая морда будто ухмылялась. Вставшая дыбом шерсть торчала рваными клочьями. Более тошнотворного зрелища Тим не видел в жизни. Вервольф только выглядел животным, но не был им. Он был – верная смерть. И почему-то в белом лабораторном халате.
Тим припал левым боком к стене, выставив топор перед собой. Зверь рыкнул снова, и человек почувствовал, что у него дрожат колени. Противная мелкая дрожь беспомощности потекла по телу снизу вверх, парализуя волю. Тим поймал себя на том, что пятится.
Зверь вдруг нырнул вперед и резко взмахнул правой лапой. Трясущимися руками Тим едва успел блокировать удар, и по лезвию топора потекла черная кровь. Вервольф заорал во всю глотку, прыгнул и легко подмял Тима под себя. Желтые глаза заглянули человеку прямо в душу. Громовой торжествующий рык заполнил собой весь мир. И тогда Тим закричал.
С безумным воплем он подпрыгнул над кроватью чуть ли не на полметра и упал на четвереньки. И, содрогаясь всем телом, принялся заматываться в теплое одеяло, бормоча то ли заклинания, то ли проклятья.
Телефон звонил.
Тим громко застонал. Собрав волю в кулак, он высунул из-под одеяла руку и на ощупь ударил ладонью по клавише ночника. Потом осторожно выглянул наружу. В комнате было почти светло, но все еще довольно страшно.
– Тим! – позвал незнакомый женский голос.
Телефон умолк.
– Эй! – позвал другой голос. Теперь уже мужской. Но тоже возникший где-то в голове.
Телефон зазвонил снова.
Тогда Тим разозлился. Он сел на кровати, до боли сжал кулаки и зарычал – не хуже вервольфа из кошмара. Встал, прошлепал до выключателя и зажег в спальне верхний свет. Вернулся, сел на кровать, сосредоточился и попробовал «щелкнуть». Не получилось. Не обращая внимания на крик телефона, Тим развел ладони перед собой на полметра и слегка пошевелил ими. Поля будто и не было никогда. Руки по-прежнему тряслись и плохо слушались, а по лицу катился пот.
Проклятый телефон не унимался. Тим вздохнул, поднял аппарат с пола на кровать, снял трубку и опасливо прислушался.
– Ну? – спросил молодой женский голос. – Так и будем молчать?
Тим медленно опустил трубку на контакты, закрыл глаза и тихонько выматерился. Нащупав тапочки и кое-как вдев в них ступни, он поднялся и нетвердыми шагами подошел к двери. Открыв ее, просунул руку наружу и, не глядя, нажал кнопку. В коридоре вспыхнула лампочка. Тим по стенке добрался до кухни, таким же манером включил свет там, поразмыслил несколько секунд, распахнул дверь кабинета и его тоже осветил. В ванную он вошел под настойчивые вопли телефона.
Холодная вода смыла остатки кошмара. Тим невесело подмигнул своему отражению и двинулся на кухню. Одной рукой открыл дверцу холодильника, другой – снял трубку.
В холодильнике было пять банок морской капусты, два десятка яиц, пачка масла, три бутылки «Столичной» по ноль пять литра, одна ноль семь и две бутылки пива «Русь». В трубке все тот же голос спросил:
– Тимофей, это ты?
– Ты ошиблась, – сказал Тим, бросая трубку.
Он выбрал одну из пол-литровых бутылок. Открыл банку капусты, достал вилку, отвинтил пробку. Не присаживаясь, сделал из горлышка три больших глотка, запрокидывая бутылку повыше. Пусть организм не жульничает, а будет вынужден проглотить действительно много. Чтобы поставить на стол опустевшую на треть бутылку, пришлось схватиться за холодильник.
Телефон зазвонил. Тим смахнул набежавшие на глаза слезы, уселся за стол и в несколько секунд жадно сожрал полбанки капусты. Закурил. И ему стало легче, легче, еще легче, совсем легко. Он снова отхлебнул, прожевал, затянулся, придвинул к себе пепельницу, снял трубку и буркнул:
– Доброй ночи.
– Доброй ночи! – эхом передразнила девушка. – Ты мне ничего не хочешь сказать?
– А чего бы ты хотела?
– Скотина!!! – заорали на другом конце провода и с грохотом дали отбой.
Тим рассмеялся. Он пересел со стула в глубокое кресло, поставленное к столу боком и занимающее в кухне все свободное место. Подвинул к себе водочную стопку и наполнил ее до краев. И поднял трубку, едва раздался первый звонок.
– М-да?
– Тебе не приходит в голову, что следовало бы передо мной извиниться? – осведомилась девушка.
– Сомневаюсь.
– Ах, он сомневается! Ты как со мной разговариваешь?! Ты жалкий, никчемный, бездарный, лупоглазый, кривоногий…
– Ой, ой, ой, ой… – пробормотал Тим, морщась и кладя трубку на стол. Под доносящиеся из мембраны неразборчивые вопли он поднял стопку на уровень глаз, посмотрел сквозь нее на мир и кровожадно усмехнулся. Выпил, помотал головой и рассмеялся счастливым беззаботным смехом.
Телефон давился частыми гудками. Тим взял банку капусты и методично очистил ее до дна. Поджег забытый в пепельнице окурок. Посмотрел на часы и тяжело вздохнул. «Полпервого ночи. Нельзя было рано ложиться. Засыпать нужно на рассвете, когда силы зла уже не так властны над миром. А ночью следует бодрствовать, чтобы голова была напряжена и в нее не могли влезть. Неужели только так? Плевать. Сейчас плевать. Вот я добью бутылочку, откупорю другую, включу музычку, возьму книжечку – и когда рухну в кровать, это будет такой отруб, что ни одна сволочь до меня не достучится. И сны я увижу обычные – яркие, светлые, интересные. В этих снах я буду нужен множеству людей и смогу для них сделать много хорошего».
Тим положил трубку и тут же поднял ее снова.
– Не надоело? – осведомился он довольно агрессивно.
– Ну и скотина же ты!
– Про скотину уже было.
– Ты скотина, скотина, скотина! Ты предатель! Ты грязный лживый двуличный предатель! Чего стоят все эти твои красивые слова, которые ты мне говорил, а?!
– Да я их тебе уже полгода…
– Подлец! Ничтожество! Предатель!
– Положим, если кто и предатель, так не я…
– Скотина! Я за все свои ошибки попросила у тебя прощения! Честно и откровенно! А ты…
– Ты действительно ничего так и не поняла, – заключил Тим, горестно кивая своим мыслям.
– А что тут понимать?!
– Я совсем не тот мужчина, что тебе нужен. Я ушел. Я не вернусь.
– Да какой ты мужчина?! Ты тряпка, ты слабак, ты ничтожество!
– Шла бы ты в глубокую задницу, – попросил Тим и бросил трубку на рычаги. Снял ее и положил на стол. Налил и выпил. Встал, глотнул воды из чайника. Проделал несколько замысловатых пассов руками, будто оглаживая свое тело. Застыл в странной расслабленной стойке, будто готовясь к рукопашному бою. И неожиданно легко «щелкнул».
Кухня окрасилась во все цвета радуги. Разной интенсивности, цвета эти пульсировали, текли, переливались. Одни были холодными, другие теплыми, одни гладкими, другие мохнатыми, будто шерстяными – и все были видны. Бездушные на вид предметы ожили и заговорили с Тимом на языке пси.
На этот раз Тим, похоже, «щелкнул» непривычно глубоко, потому что сквозь оконное стекло просочился и подлетел знакомиться дружелюбный бледно-голубой бублик. Раньше Тим почти не видел эти сгустки материи, болтающиеся в воздухе по каким-то своим делам. Тим подставил ладонь. Бублик деликатно на нее спланировал, посидел несколько секунд, ерзая, будто устраиваясь поудобнее, – и вдруг в руку провалился, растворившись в ауре человека. От неожиданности Тим слегка вздрогнул и из-за этого плохо различил пришедшийся, кажется, прямо в сердце легкий укол тепла. На секунду Тим ощутил головокружение, а когда оно прошло, он видел еще лучше. И еще лучше понимал суть происходящего вокруг.
Поэтому он напрягся, когда прямо в кухню ударила синяя молния. И отлетела от Тима, словно тот был резиновый, уходя рикошетом в коридор. «Так вот отчего среди ночи тебя иногда словно пронзает током и пробирает дрожь! – догадался Тим. – Надо же!»
Он закрыл глаза и осторожно пошарил руками вокруг головы. «Проклятье!» На ощупь это было похоже на вмятину в ауре. «А вот еще одна. Значит, я не ошибся. Кто-то пытался меня «пробить». Но кто, и зачем ему это нужно? Не понимаю. В любом случае это может быть опасно. Среди московских сенсов достаточно сумасшедших, и вполне мог объявиться какой-нибудь маньяк, которому нравится бодать остальных. Но до чего же, гад, силен! Я ведь мальчик крепкий, а он вот как меня ушиб… И расстояние! Не сидит же он в соседней квартире…»
Тим массировал ауру головы и терялся в догадках. «Допустим, меня ударил кто-то чужой. Интересно, он сам нагнал мне этот кошмарчик с вервольфом или я просто во сне сопротивлялся и подсознание мое стало бить тревогу? Спасибо тебе, конечно, дорогое подсознание, что разбудило. Но уж больно ты у меня крутое. Вытолкнуло из себя такой ужас… А ведь действительно, я очень боюсь вервольфов. Просто-таки до судорог. Какое счастье, что их, кажется, не бывает!.. Ну, похоже, хватит».
Чтобы проверить контроль, Тим последовательно «отщелкнул» на несколько менее сложных уровней, наблюдая, как беднеет гамма тонких излучений и блекнут цвета. Дольше всех не сдавалось красное электричество в проводах. Тим удовлетворенно крякнул, вылил в себя остатки водки, снова запил ее водой из чайника и задумался, не соорудить ли яичницу. После работы ему всегда хотелось есть.
Через несколько минут, когда пять яиц весело шкворчали на сковородке, Тим вспомнил про телефон. Шагнул к столу, и его здорово шатнуло. Рассмеявшись, Тим положил трубку на место и крепко выругался. Потому что зуммер тренькнул снова.
На этот раз в трубке надрывно рыдали.
– Перестань, – сказал Тим брезгливо.
– Тимочка… Прости меня, пожалуйста… Я ничего с собой не могла поделать. Ты меня так расстроил…
– Я тебя не расстраивал. Я просто от тебя ушел.
– Не говори так, пожалуйста! Не говори…
– Я тебе объяснил, что нельзя поднимать на меня руку? Объяснил или нет?
– Тима, ради бога!
– Один раз я стерпел. Но во мне что-то сломалось, понимаешь? Я думал, это вернется, но… Вышло иначе. И вообще дело не в том, что тебе понравилось меня лупить по морде. Просто между нами все кончилось уже давным-давно. А я ждал чего-то, ждал… Напрасно.
– Тима, ради всего святого, ради всего, что нас связывает, ради нашей любви…
– Нашей любви уже нет, – сказал Тим жестко и выключил под сковородой газ. Язык у него слегка заплетался. На душе было легко и приятно. Чувство освобождения от крепких уз оказалось поначалу горестным. Позади оставалась привязанность такой глубины, что на разрыв ушел почти год. И столько сил, что казалось, впереди уже не будет ничего. А теперь Тим верил, что жизнь еще только начинается. Он тщательно проанализировал роль спиртного в охватившем его облегчении. И нашел, что водка тут ни при чем. Он стряхнул с себя эту женщину с прекрасным лицом и душой, полной злобы. Окончательно. И постарается больше не иметь дела со злыми людьми.
– Тима, любимый мой, единственный!
– Прощай, Наташа. Надеюсь, мы больше с тобой никогда не увидимся, – сказал Тим. И, прежде чем положить трубку, совершенно искренне добавил: – Будь счастлива.
Потом он отключил телефоны. Съел яичницу, налил себе еще чуть-чуть, включил музыку.
Снова «щелкнул» и пошел к окну знакомиться с бубликами.
***
На ступенях факультета журналистики курили редкие гости – Зайцев и Смолянинов.
– Что нового в Чернобыле?
– Вот этот сапог, левый, – сказал Смолянинов, пожимая Тиму руку, – каждый день мою с мылом. Не в ту лужу наступил. Ой, пардон! – И он нырнул в двери вслед за входящей на факультет юной особой выдающихся форм.
– Ему там отличный дозиметр подарили. – Зайцев ловким щелчком выстрелил окурок в урну. – Думаем покататься по городу, составить радиационную карту Москвы. Растянем на десяток публикаций.
– Зайчик, – сказал Тим. – Как там дела с той лабораторией, на которую я тебя навел? Ты не ездил?
– Ездил. Слушай, ты сам-то в это дело веришь?
– Фотографии видел?
Зайцев рассмеялся.
– Прости меня, пожалуйста, но ты очень доверчивый.
Тим почесал в затылке. Зайцев был теплый, пушистый и доброжелательный. И недоверчивый. Больше года он вел в газете еженедельную рубрику, посвященную слухам. Сам их находил, сам проверял и, как правило, опровергал. Тут станешь недоверчивым, черт побери!
– Знаешь что, Заяц, – предложил Тим. – Давай к этому делу отнесемся профессионально. Допустим, это чистой воды утка. Но на этой утке можно сделать имя. Можно на весь Союз прогреметь. А что потом будет – наплевать.
Теперь в затылке почесал Зайцев.
– Пусть нас потом опровергает хоть Академия наук, – продолжал Тим. – А народ вполне готов скушать историю про тонкие излучения. В экстрасенсов люди верят? Верят.
– Ну, здесь же не экстрасенсы. Здесь попытка создать аппаратуру, имитирующую их способности.
– Ты пойми такую вещь, старина. Сегодня в наш обиход вошла микроволновая печка, которая волшебным образом вскипятит тебе суп в коробке из-под ботинок. И это никого не удивляет. Люди даже понять не пытаются, как она работает. А группа Полынина строит все свои генераторы на том же принципе. Только частоты другие.
– Странный тип этот Полынин, – пожаловался Зайцев.
– Да он просто очень сильный биоэнергетик, – не удержался и ляпнул Тим. И чуть язык не прикусил. Потому что Зайцев бросил на него косой взгляд. – Олежка, ты совсем экстрасенсов не воспринимаешь? – спросил его Тим сочувственно.
Зайцев поморщился.
– Слишком много шарлатанов, – сказал он. – Слишком много фокусников. Сплошь обманщики. И очень часто – не злонамеренные, а просто со сдвигом по фазе. Они в первую очередь себя обманывают.
– Ладно. Что сказал Гульнов по этому поводу?
– Сказал, будем думать. Поедешь со мной в редакцию? Ты все сдал на сегодня?
– Я все сдал навсегда, – ответил Тим. На лицо его вдруг легла тень. Он достал из кармана зачетку и по красивой высокой дуге послал ее точнехонько в урну.
Зайцев ловко поймал зачетку на лету. Тим закусил губу и отвернулся.
– Не могу здесь больше, – пробормотал он. – Здесь все ложь от начала до конца. На весь факультет два нормальных журналиста. Остальные не практикуют уже много лет или выдают такое, что уши вянут и глаза слезятся. Надоело мне.
Зайцев открыл зачетку и перелистал ее.
– Я эту сессию сдал, принципиально не готовясь ни к одному экзамену, – сказал Тим горько. – И всего две тройки. Здесь всем на все наплевать, понимаешь? Единственные, кто болеет за свой предмет, – это крепкие и твердые ленинцы. Партийно-советская печать и история КПСС.
Зайцев протянул ему зачетку.
– Оставь хотя бы на память. Все-таки это три года жизни.
– Если считать армию, то все пять, – вздохнул Тим, неприязненно разглядывая зачетку издали. Помялся и взял. – Ты знаешь, я о двух годах в армии сейчас жалею меньше, чем о трех годах на факультете. Допустим, последний год я почти не ходил – но все равно…
– Поедем, – сказал Зайцев. – Узнаем, что Гульнов надумал.
– Он осторожный, – вздохнул Тим.
– Он умный, – сообщил Зайцев наставительно. – И опытный. Он нам объяснит, как все сделать, чтобы не подставиться.
– Я ни в чем не убедил ни его, ни тебя. – Тим вздохнул еще горше.
– Тима, ну ты подумай! Мало доказательств! Мало же! Раскопаем что-нибудь серьезное, и тогда…
Тим «щелкнул». И Зайцев стал таким, какой он есть, – крепкое, прочно стоящее на ногах, очень надежное образование желтых и оранжевых тонов. Через двор факультета пролетело несколько синих грушевидных сгустков. Один из них завис над памятником Ломоносову и принялся зачем-то его изучать. Синие груши Тима не интересовали. Не получалось у них взаимности. Тим «принюхался» к Зайцеву. «Хороший парень Заяц. На него и смотреть приятно, а уж «нюхать» – как это биоэнергетики называют то, что я делаю сейчас, – вообще одно удовольствие. Только вот левая почка слабовата. Ну, это мы поправим. Заслужит пусть сначала». Тим переключился в нормальный режим.
– Ты о чем задумался так глубоко? – спросил Зайцев. – Оставь, старик, ей-богу…
– Поехали в редакцию, – сказал Тим. – Вздрючим твоего начальника как следует.
– Ты только на него слишком не наезжай. Он знает, что делает.
– Я тоже, – сказал Тим. И в сотый раз глубоко вздохнул.
***
– Откровенно говоря, я не очень-то силен в физиологии, – признался Тим. Сейчас он работал, но в последние месяцы это уже не мешало ему общаться. Он стал гораздо сильнее и с каждым днем все изощреннее пользовался своим даром.
Его рука мягко оглаживала живот пациентки на расстоянии нескольких сантиметров от тела. «Может быть, скоро я научусь обходиться без рук, – подумал Тим. – Только бы не распугать клиентуру. В экстрасенса, который совершает загадочные пассы, люди еще способны поверить. А если ты просто напрягся и сидишь как изваяние, то это уже черт знает что такое».
– Как это? – удивилась женщина.
– Ну… Я, конечно, знаю, что у вас две почки и они находятся ближе к спине. Печень, одна штука, вот тут где-то недалеко, в животе. Ну, сердце. Тоже одна штука. Ну, женские дела… Хотя тут-то я почти эксперт. В том, как эта система функционирует, я хорошо разбираюсь. И приведу ее в порядок, не сомневайтесь. Но это для вас так просто – печень, сердце, почки, придатки… А для меня совсем не так.
– А что же вы видите?
– Знаете, сложно описать. Человек очень непростая структура. Вот представьте себе пишущую машинку. Казалось бы, какие дела – бац по клавише, буковка пропечаталась. А на самом деле одна-единственная эта клавиша приводит в действие три цепи, у одной из которых к тому же самостоятельный привод. И попробуй разберись. Вы ведь почувствовали в целом облегчение после того сеанса?
– Да, Тимофей, это было так замечательно…
– Вот видите… Да, я сконцентрировался на вашей конкретной проблеме. Но я не мог не воздействовать на все системы в целом. Кроме того, когда одному органу полегчало, организм смог больше сил бросить на то, чтобы подтянуть остальные. Много тут всякого разного переплелось. А я-то всего-навсего пытаюсь научить вас быть нормального цвета.
– Цвета? Ой, Тимофей, а какая я?
– Разных оттенков желтого и оранжевого. Потом, эти цвета разной интенсивности и разные на ощупь. Как у большинства людей. Но это только на мой взгляд. Я подозреваю, что у каждого биоэнергетика своя палитра. Мы все очень разные. И вообще, я не хотел бы оказаться в одном ряду с другими. Я с ними и не общаюсь почти. И сам не афиширую то, что я – сенс.
Тим оторвал руку от пациентки, слегка потряс кистью в воздухе, прижал ладони к глазам и неспешно, через все уровни пси-восприятия, начал спускаться к обычной жизни. Секунд через десять он уронил руки на колени, открыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов.
– Нормально, – сказал он. – Теперь жду вас в четверг, в то же время. Еще два-три сеанса, и все.
– Спасибо вам большое, – сказала женщина, садясь и застегивая кофточку. На Тима она смотрела почти с благоговением.
– Потом, – отмахнулся Тим. – Вот когда родите крепкого здорового мальчика, тогда милости просим ко мне с цветами и коньяком. А пока лучше деньгами.
– Мальчика? – удивилась женщина.
Тим смутился.
– Не знаю… – пробормотал он, отводя взгляд. – Столько я всего чувствую, что иногда сам удивляюсь. Не знаю. Похоже.
Женщина рассмеялась и вдруг протянула руку и провела ладонью по его пышной темно-коричневой шевелюре, спадающей до плеч.
– Мне все равно, – сказала она мягко. – Лишь бы получилось. Мы с мужем так хотим ребенка… Ох, храни вас господь, Тимофей, от таких проблем. Хотя вы-то справитесь, наверное…
– Как знать… – Тим окончательно смутился. – Я тоже не всесилен. Да, я буду расти, учиться, совершенствоваться, но природа тоже не стоит на месте. Она с каждым годом портится. Тут мне один иглотерапевт жаловался, что в последние годы в Москве что-то изменилось. Он убежден, что его терапия перестала быть такой эффективной, как раньше. Симптомы она снимает по-прежнему хорошо, но саму болезнь уже не лечит. Я думаю, это очень серьезное предупреждение для многих и для меня в том числе.
– Воздух грязный? – спросила женщина, открывая сумочку.
– Все грязное, – вздохнул Тим, принимая деньги. – Спасибо. Воздух грязный, вода, пища… По мне, так самое страшное, что мысли у людей грязные. Кстати, о грязи. Если все получится, рожать постарайтесь за границей. Или подыщите себе заранее что-нибудь надежное здесь.
– Сейчас многие дома рожают…
– А реанимация у вас дома есть?
– Ну, Тима, это вы уж… Ой…
– Да нет, что вы! Нет же! Все у вас будет нормально. Но случаются же непредвиденные обстоятельства, понимаете? Ну, не знаю… потолок рухнет.
Женщина рассмеялась.
– Я поняла, – сказала она. – Но на этот случай я вас приглашу, Тимофей. По-моему, вы лучше, чем реанимация. Во всяком случае, мне рассказывали…
– Врут! – отрезал Тим и почувствовал, что краснеет.
***
Тряся головой, как эпилептик, Тим стоял посреди тротуара и пытался отогнать наваждение.
Он никого не трогал, ничего особенного не предпринимал. Ему просто нужно было зайти к Рябцеву и поговорить с ним. Но вот уже третий раз за полтора часа Тим, словно впадая на какое-то время в забытье, проходил мимо и удалялся по меньшей мере на два квартала от нужного ему дома.
Сейчас он застрял в километре от искомой точки и больше приближаться к ней не хотел. Где-то неподалеку проходила та невидимая граница, за которой сознание Тима мутилось, и будто какая-то мягкая рука отталкивала его в сторону, заставляя уходить с маршрута вбок.
Тим закурил и тоскливым взглядом обвел улицу. Ему не было страшно. Он ведь не галлюцинировал, не ощущал беспочвенного ужаса. С ним просто творилось что-то не то. Творилось в реальности и наводило на очень неприятные размышления. Он шел на встречу с необычным человеком, и метод, которым этой встрече кто-то пытался воспрепятствовать, тоже оказался из ряда вон…