Текст книги "Полковник всегда найдется"

Автор книги: Олег Хандусь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– Да я, знаешь, где видел вас?! – Расул пнул с размаху пустую консервную банку и сам при этом чуть не упал, – Ой, черт!.. Ну куда тут идти?! Скоро совсем темно!

– Надо побыстрее. – Семенов с трудом застегнул ремешок каски. – Еще успеть бы окопаться... А сколько у нас саперных лопаток?

– Две! – неожиданно подал голос Бабаев.

– Молчи, с-сын! Убью! – гаркнул Расул.

Он стоял но бугре босой и расстегнутый, будто загнанный зверь, злобно озирался по сторонам.

– Собирайся, Расул, – повторил сержант и направился к Таракану, который повалился и лежал теперь на боку, скрючившись.

– Таракан, тебе сто раз повторять?

– Мы не успеем! – вскричал Расул. – Звони Скворцу! Скажи, что мы не успеем! Скажи... Таракан умирает!

– Я его сейчас оживлю. – Сержант подошел к Таракану и ботинком толкнул того в бок. – Поднимайся!

– Не трожь его! Иди звони, я сказал! – Расул подскочил сзади к Семенову и схватил его за плечо.

Сержант вырвался и, пригнувшись, отпрыгнул в сторону, успев поднять с земли автомат.

– Стоять!

Расул замер. Семенов опустил автомат, взявшись одною рукой за ствол, а другой за приклад.

– Бесполезно...

– Звони. – Расул утерся грязной ладонью. – Скажи: мы здесь остаемся. Раньше надо было!

– С ним только что связалась пехотная рота. На них там нападение было —обстреляли с таких же вот гор. Майора с солдатами убили... И нас здесь накроют. Вершина та повыше – здесь мы как на ладони. Надо идти туда.

Сержант нагнулся и принялся поднимать Таракана. Тот не двигался, только мычал. Расул стоял рядом, свирепо растянув рот и блеснув в полутьме металлическим зубом.

– Я м-маму вашу!.. – отбросил он плащ-палатку, схватил свою каску, ремень. И вдруг опять заметался. – Ну с-сыны!.. Достали старого! Бабаев! Таракан, падла! Я сейчас тебя оживлю!

Сержант бросил скрюченное тело Исы и обернулся к Расулу.

– Обуйся сначала.

– Молчи! – Расул, все еще огрызаясь, сел на песок и принялся обуваться. – Таракан! Человечая мозг – твою мать! Я сейчас тебя накормлю паштетом. – Он торопливо затягивал обрывки медного провода, служившие ему вместо шнурков.

Таракан молча поднялся и стал обалдело осматриваться вокруг.

– Где моя автомат?

– Щас я тебе покажу! – отозвался Расул, запихивая плащ-палатку и рассыпанные патроны сигнальных ракет в противогазную сумку. – Бабаев! Резко нашел мою флягу.

Сержант отсоединил телефон и, укоротив длинный ремень, перекинул его через голову.

– Я возьму пулемет. Таракан, твои – коробки с патронами, Бабаев потянет связь... Расул, тебе придется взять пустые катушки.

– Чо, самого молодого нашел?

– Больше некому. Автомат свой я сам понесу. – Семенов поправил за спиною коробку телефонного аппарата, присел и взялся за пулемет. – Ну что, ничего не забыли? Пошли!

Сержант и солдаты короткой вихляющей цепью спустились с вершины и вышли к сыпучему гребню. Светлым килем соединил он две соседние вершины, крутые скаты которых уходили в непроглядную тьму лощины. И вот четыре крохотные фигурки стали двигаться по единственно светлой и узкой полоске.

Опять впереди шел сержант, неся на плечах пулемет. Следом маячила щуплая фигурка Бабаева, за ней тянулась нить телефонного провода. Коренастый Расул своей упругою походкой шел замыкающим, не давая разорваться недлинной цепи, руганью и пинками подгоняя спотыкающегося то и дело Ису.

Распятый на пулемете Семенов почти сразу почувствовал, как немеют руки, а ноги становятся ватными. Могучее древо все более темнеющего неба, словно бы поднимавшееся от земли с приближением ночи, давило теперь густой и раскидистой кроной втройне – подминало под себя, лишая воли. Ноющая боль от неподвижно скованных пулеметом рук потянулась к плечам – и наконец острым клином вонзилась в спину. Сержант простонал. Ватные ноги отказывались нести его, подгибались при каждом шаге и расползались носками в стороны. Но Семенов знал, что лучше не останавливаться – будет только хуже, да и времени для отдыха нет, – и он шел и чувствовал, как последние силы покидают ослабевшее тело.

И мало того, словно в насмешку, опять явились те сладкие мысли, которыми он тешил себя час или два назад, когда Таракан готовил эту отраву. Ведь тогда думал, что будет все совсем по-иному, что – да, он будет ходить по земле, передвигаться в этом трехмерном пространстве и делать там что-то, но души его здесь не будет, она окажется рядом с Маринкой, надо только почаще повторять ее имя... Но потом вдруг стало еще трудней и страшней. Маринка взглянула на него с детским ужасом и мольбой о пощаде. И теперь он даже не решался произнести ее имя. Она растворилась, исчезла – и ему никогда не вспомнить лица ее и улыбки.

Он лишился самого главного – воспоминаний... Безумный горячий дождь, когда они бежали босыми по площади, а затем она оказалась в его комнате совсем голой, ведь она вовсе вымокла, и он сказал ей, что лучше снять и просушить одежду... Тяжесть ее размокших и отвердевших джинсов с кожаной латкой на поясе – «Lee»; тогда он не знал, куда их поставить, и пристроил в углу, рядом с мольбертом, и включил калорифер, а мокрую желтую майку расправил на крашенных белой эмалью секциях батареи. Они были скользкими и холодными, ведь летом батареи не топят, – и оттого грустная собачья морда на майке стала совсем жалкой... А он стоял и смотрел в окно: на серые деревья и серые лужи, на серый проспект и людей, обернутых в целлофан и клеенку... Он стоял, не находя в себе силы сказать что-либо и повернуться, лишь взял с подоконника смятую пачку «Шипки» и закурил; нет, он не смел повернуться.

Дождь уж кончался, и тут послышался тихий голос Маринки. Она спросила, так что же ей делать. И тогда только он повернулся и увидел ее: почти голую и замерзшую. И ему захотелось согреть ладонями округлые плечи, склонить голову и тронуть губами эти нежные узелки, – они были сжаты и вздернуты и, казалось, стремились в разные стороны, а мокрый букет на светлом матерчатом треугольнике расплылся совсем... Семенову почему-то стало стыдно, больно и заломило в груди, – он быстро сдернул теплое покрывало с кровати, обернув и отринув то, что принадлежало ему одному.

Все это ушло, все это – смыто июльским ливнем и занесено горячим песком. Лишь всякие ползучие гады: змеи, скорпионы, фаланги и прочая нечисть, – перемешиваются с выжженной, забытой богом землею. И все же – все это было! Этого никто от него не отнимет, Он вправе вспоминать об этом и думать сколько угодно, до самой последней минуты...

– Вставай! Ну-ка, вставай, сволочь! – послышалось за спиной.

Расул в очередной раз поднимал обессилевшего Таракана. Оставалось совсем немного – изогнутое ребро сыпучего гребня было уже позади. Солдаты поднимались по крутому склону к вершине, выступающей из темноты светловатым наростом: они приблизились к ней на расстояние выстрела.

– Так, Бабаев, бросай это здесь. – Семенов указал на катушки, – Пойдешь дальше один... Хотя нет, я пойду сам.

Бабаев послушно кивнул. Он стоял рядом, тяжело дышал и рукавом утирался.

– Ложись сюда да смотри в оба! – Сержант снял из-за спины автомат и нащупал рукою торчащий из подсумка сигнальный патрон. – Если что – прикроешь меня. Но скорее всего, там нет никого... Я дам сигнал и выйду навстречу.

Держа автомат на весу, сержант двинулся вверх по склону. Он поднимался большими шагами, пригнувшись, – и скоро его подвижная тень слилась с волнистою поверхностью склона. Бабаев лег на песок и приподнял со лба козырек каски.

Семенов точно не знал, был ли кто на вершине. С вертолета могли не заметить, да и пролетал он здесь часа два-три назад... А если там есть кто-то? Сержант еще больше пригнулся: вот сейчас он увидит всплеск выстрелов, светлые струи пуль прошьют темноту навстречу ему – и всепроникающие удары наплыв за наплывом разнесут его грудь, руки и ноги. Отбросят назад – и он упадет, закопавшись в песке. Семенов даже почувствовал, как скрипит на зубах этот самый песок.

По рассказам он знал, что больно не будет. Больно станет потом, а вначале будет лишь как-то удивительно и страшно. Но Семенов все же надеялся, что успеет что-нибудь предпринять... Шприц-тюбик с промедолом находился там, где ему и положено быть. И второй, на всякий пожарный, лежал в другом нагрудном кармане, вместе с военным билетом. Конечно, обезболивающие средства лучше всегда держать под рукой, как у американских солдат: каска обтянута широкой резинкой, а под ней – перевязочные пакеты и шприцы, Так, если что, удобнее доставать. Все под рукой. Семенов видел фотографию времен вьетнамской войны, в журнале «Лайф», кажется. Отличная фотография! Хотя, может, то были просто военные фельдшера.

Однако это не главное. Важно то, что времени будет в обрез, да и сил тоже. Некогда будет возиться – расстегивать ворот, лезть в нагрудный карман, доставать индивидуальную аптечку, копаться там в ней... Но Семенов все же надеялся, что успеет что-нибудь предпринять и спастись от шока. Ведь всех их учили: надо укол сделать сразу, прямо через одежду, в мякоть руки или ноги, а пустой шприц-тюбик потом подколоть к ткани в том самом месте, чтобы медики знали, когда подберут.

Только и это тоже не главное, думал Семенов. Главное успеть сделать укол, чтобы не свихнуться от боли. А там – пусть делают со мной все, что хотят. Промедол – это сильный наркотик. Впрочем, ну его к черту!.. Пусть лучше сразу и насмерть, чем потом всю жизнь мучиться. Разом покончить – и не думать больше, не вспоминать. Я немного пожил, кое-что в этой жизни видел и понял, если так надо – мне и этого хватит. Все равно ничего не поделаешь, коль должно так случиться.

Небо давно погасло, но на нем различались смутные очертания облаков. Одно из них, заметное самое, вдруг отодвинулось и приоткрыло огромный светящийся шар. Полная луна находилась в самом начале пути, перекатываясь от одного края неба к другому. Сержант взошел на последний уступ и споткнулся; проклятие, снова окопы.

Несколько бесформенных рытвин чернело полукольцом по краю вершины, которая была уже не такой пологой, как прежняя. Своим могучим выпуклым теменем она, эта вершина, казалось, отошла от земли и погрузилась всей своей тяжестью в небо. Здесь не было никого, только вырытые торопливо и брошенные окопы. В полумраке они выглядели непомерно глубокими, точно могилы. Сержант поднялся на самую верхнюю точку, остановился, забросил за спину автомат и достал из подсумка сигнальный патрон.

– Ну что, так и будешь лежать тут? – Расул понял, что руганью и пинками от Таракана уже ничего не добиться, поэтому говорил спокойно, стараясь сдержать раздражение.

– Достал ты меня! Слышишь, нет?

Таракан тихо постанывал. Он лежал на боку, подтянув к себе ноги и обхватив руками бритую голову. Его каска, две пустые катушки и коробки с патронами к пулемету – все это валялось беспорядочно на песке.

– Ну-ка, вставай! – Расул обхватил руками обмякшее тело Исы и попытался поднять его.

Но тут на вершине вспыхнуло что-то, послышался треск осветительной ракетницы – и яркая точка с хвостом взметнулась, зависла в небе, раскрылась, высвечивая округу черно-белыми контрастами. Расул обернулся и увидел на вершине крохотный силуэт сержанта,

– Вставай, – он снова начал толкать Таракана, как только ракета погасла. – Ладно, коробки я сам понесу. Поднимайся только, пошли.

Таракан убрал с лица тощие руки и приподнялся.

– Никуда я не пойду больше. Здесь умирать буду.

– Ну что ты хочешь? Чего тебе надо?! – воскликнул Расул.

– Курнуть, – ответил Иса.

– Где я возьму тебе? – Расул вскочил на ноги и вывернул со злостью карманы.

– У тебя нет, а у меня есть, – протянул Таракан, и лицо его расплылось в слюнявой улыбке.

– Ах ты гад! Ты вот чего добивался! – Расул размахнулся и пнул Таракана в спину.

Тот опять свернулся в комок, закрывшись с головою руками.

– Ну, ладно, кури! Может, быстрее сдохнешь. – Расул сплюнул и опустился на корточки.

Таракан достал из кармана какой-то окурок, аккуратно вложенный в комсомольский билет, всунул в рот, подпалил торопливо. Он шумно вдыхал дым через щель между пальцами, сладко сопел и покашливал. Расул искоса посматривал на него.

– Хочешь? – предложил Таракан, захлебнувшись порцией ароматного дыма.

Расул огляделся.

– Дай сюда! – Он выхватил у Таракана окурок и затянулся: порывисто, энергично.

Иса откинулся на спину и пробормотал что-то смотревшим на него сверху звездам. Расул старательно обслюнявил окурок, отбросил его и прилег рядом.

– Ну, Таракан... давай случай... Как там, человечьи мозги...

– Ох! – выдохнул Таракан.

Сверху послышались голоса – разговаривали сержант и Бабаев. Расул толкнул Таракана и быстро поднялся на ноги.

– Вставай! Бери коробки, пошли!

Иса начал медленно подниматься.

– Ты же сказал, сам коробки возьмешь...

– Ты что, нюх потерял?! – Расул дернулся к Таракану. – Хватай, тебе говорят!

– Что такое, Расул? – раздался из темноты голос сержанта.

– Таракан оборзел, не хочет коробки нести.

– Я думал, он уже помер. – Семенов подошел, остановившись рядом с Расулом. – Ладно, пустые катушки оставим здесь. Утром, если что, заберем. Берите каждый по коробке, пошли!

Вершина все более отдалялась от соседних склонов и погружалась в неведомое пространство, будто крохотная планета. Ночные огни располагались не только вверху и по краям округлой вершины, но и даже, казалось, под нею. Звезды эти, совсем юные звезды, вспыхивали одна за другой, насыщая прозрачное черное небо; и вершина будто бы уплывала. Так что четверо усталых солдат взошли на нее с чувством опаздывающих на рейс пассажиров.

Сержант прошел к тому месту, откуда давал сигнал ракетой, и сбросил с себя пулемет. Подтянулся Бабаев с катушкой и телефонным проводом. Таракан скрылся в первом же углублении. Расул бросил коробку и сел на песок.

– Оставь это здесь, – обратился Семенов к Бабаеву, снимая из-за спины телефон. – Бери пулемет и тащи его вон к той яме – там будет укрытие, – он указал на дальнее углубление по правую руку. – Расул!..

– Я м-маму твою!.. – ответил Расул.

Он сидел на бугре, стягивал со стоном ботинок. Сержант вспомнил, что Расула мучил грибок, как бы сдирая до мяса кожу ступни и выворачивая трубочкой ноготь большого пальца.

– Расул! Слышишь, нет? – повторил Семенов. – Подойди сюда!

– Щас!

Сержант откинул крышку телефонного аппарата, подсоединил провод. Крутанул ручку динамо.

– Алё, Володька?– спросил он связиста. – Где Скворец? – Семенов слушал, глядя, как из дальнего углубления поднялась и приблизилась, пошатываясь, тощая тень. – В общем, передай ему, что мы здесь... Все нормально. – Сержант положил трубку и взглянул на стоявшего перед ним Таракана.

– Дай лопатка... Я окопаться буду.

– Где ты окапываться будешь?

– Там вон, – покачнулся Иса.

– Не там теперь надо копать, а вон где!.. – Сержант указал в сторону, противоположную той, куда Бабаев потащил пулемет. – Там будет второе укрытие... Расул, дай лопатку ему.

Расул отстегнул от ремня лопатку и воткнул ее в песок у ног Таракана.

– На, бери!

– Чо, нормально подать не можешь?! – простонал обиженно Таракан.

Он согнулся и взял лопатку. Побрел с нею в ту сторону, куда ему указали. Семенов посмотрел на босые ноги Расула.

– Так и будешь ходить?

– А что, нельзя, что ли?!

– А если ногу наколешь или споткнешься?

– Обо что?

– Да мало ли. – Сержант осмотрелся. – А где Бабаев?– Он поднялся и крикнул: – Бабаев!

– Я! – послышалось из темноты,

– Ты что там, спишь, что ли?

– Не, ща-ас! – Бабаев поднялся из углубления, затягивая на поясе ремешок.

– Сюда иди! – крикнул Семенов. – Бегом!

Бабаев тут же появился перед сержантом, застегивая ремень и расправляя под ним полы своей куртки.

– Ты что там делал? – спросил Семенов.

– Так, – замялся Бабаев.

– Разрешение надо спрашивать, – злобно вставил Расул.

– Вот будешь сам углублять и ровнять то укрытие. Понял, нет? – Сержант приподнялся и достал из кармана штанов сигареты. – А сейчас бери лопатку и копай здесь.

– Здесь прямо? – спросил Бабаев.

– Да, здесь будет командирский окоп. – Семенов повернулся к Расулу. – Вот смотри: сделаем два укрытия – по левую и по правую стороны, чтобы держать под контролем все подступы. Там будут стоять по одному человеку. И вот здесь, в центре, будет окоп. Отсюда видно, если что, и того, и другого... Установим здесь телефон, все дела... Ну что, как ты думаешь?

Расул сплюнул.

– Мне все равно; ты – начальник...

– Хотя сейчас они вряд ли сунутся. Пока мы здесь разговариваем, мелькаем... Но под утро, мне кажется, будет весело...

Сбоку затрещал телефон. Сержант поднял трубку и услышал голос прапорщика Скворцова:

«Семенов, ты? Ну как вы там... В общем, слушай, меня внимательно. Час назад совершено нападение на пехотную роту. Их обстреляли там с гор...»

Сержант ответил, что знает об этом.

«Действия мятежников активизировались. Ваша задача – не допустить их до огневой и, конечно, самим остаться в живых... Сережа, – голос Скворцова смягчился,– я знаю тебя... Ты – парень толковый... Я тебя прошу, не приказываю... Чтобы все было нормально... Ты меня слышишь? Я отвечаю за вас!»

– Понял, товарищ прапорщик, – ответил Семенов и сам ужаснулся тому, как быстро он забыл все обиды, понесенные им от Скворцова.

Он не знал, почему так случилось, но в нем сейчас действительно не было зла. Но и покоя не было. И даже то, нечто большее, что он чувствовал всегда у черты неминуемого, что не раз спасало его, теперь вот развалилось в нем и ослабло. Сержанту стало вдруг страшно. Его охватил непонятный озноб, будто дружный бой барабанов послышался издали. Темень надвинулась беззубой Тараканьей улыбкой, дохнула отвратительным холодом смерти... Семенов воткнулся лицом в ладони: план! Это план! Все это смерть!

Но надо было как-то дожить эту ночь до конца, найти в себе силы. Главное – сделать так, чтобы потом не было стыдно. Надо было что-нибудь предпринять! Сержант осмотрелся, прислушался. По металлическому лязгу он понял, что Расул возится с пулеметом. Еще слышалось рядом упорное сопение Бабаева, который склонился над углублением и быстро выбрасывал из-под ног землю,

– Здесь вот сделаешь ступеньку для телефона. – Семенов поспешно поднялся, глядя на то, как солдат справляется с тяжелой работой, и крикнул: – Расул! Ну что там?.. Иди сюда!

– Что ты хочешь? – донесся из темноты недовольный голос Расула.

– Иди сюда, – повторил сержант и сам направился к правому углублению.

Расул стоял на коленях перед разобранным пулеметом. Крышка механизма была поднята вертикально, снизу уже пристегнута коробка с патронами. Двигая взад-вперед затворную раму, Расул пытался заложить в патронник конец пулеметной ленты.

– Лучше, если пулемет будет находиться в командирском окопе, – Расул опустил и защелкнул крышку. – Готов к бою!

– Ты так считаешь?

– Конечно!

– Ну ладно, давай подтащим его туда.

Вдвоем они перенесли пулемет к возвышению центрального окопа. Бабаев заканчивал готовить укрытие, ровняя лопаткой бруствер. Расул спрыгнул вниз и примерился, широкой грудью оттеснив Бабаева.

– Нормально, пойдет!

Сержант посмотрел в сторону левого углубления, крикнул;

– Таракан! Сюда иди! Быстро!

Бабаев выбрался из Окопа, робко взглянул на сержанта.

– Пошел я... И ту окоп углублять надо...

– Погоди, – остановил сержант. – Сейчас Иса подойдет, поговорить надо.

Из темноты показалась зыбкая тень Таракана; Расул гаркнул:

– Опять обкурился?!

Таракан попятился и простонал:

– Не курил я, совсем не курил больше...

– Погоди, Расул, – вмешался сержант, – черт с ним! Нам сейчас надо другое решить. Сядь вот сюда, не маячь.

Расул отошел от Исы и присел напротив сержанта. Бабаев также опустился на корточки. Семенов не спеша достал сигарету и закурил, тщательно прикрывая огонь ладонями.

– Так. На всю ночь нас, конечно, не хватит. Спать будем по два часа каждый. И меняться окопами, чтобы не скучно было на одном месте стоять. Место отдыха – здесь вот: расстелим плащ-палатку рядом с командирским окопом. Тот, кто будет стоять здесь, должен охранять сон товарища, отвечать по телефону, если будут звонить. А главное – наблюдать за правым и левым укрытиями. Они далеко друг от друга, к ним запросто можно сзади в темноте подползти... Так что все мы повязаны. Если заснет кто – порешат всех!..

Сержант погасил окурок, всунув его в песок.

– Первым будет отдыхать Таракан. Он устал, от него сейчас все равно толку мало. Ему лучше поспать, – сержант посмотрел в лицо Таракану. – Понял, Иса? Проспись сейчас, потом легче будет. – Таракан покорно кивнул. – После него посплю я, потому что опаснее всего будет, вероятно, под утро... Потом – Расул, и последним отдыхать будет Бабаев – он парень выносливый, должен выдержать... Все согласны, никто против ничего не имеет?

Семенов посмотрел на Расула, Бабаева, Таракана...

– Я думаю, все нормально. Обижаться никто не должен. Каждый из нас простоит по два часа в правом и левом укрытии, два часа – в командирском и два часа будет спать. Если, конечно, ничего не случится...

– Все нормально, Семен! Пойдет, – согласился Расул и бодро поднялся. – Только не дай бог, если кто в окопе заснет!.. Не обижайтесь тогда! Я хочу дожить до дембеля. Таракан! Понял, нет?

– Понял, – обиженно пробубнил Таракан. – Только борзеть не надо...

Никто не борзеет. – Сержант поднялся, разминая затекшие ноги. – Расул правильно говорит: если заснешь – не обижайся тогда...

– Да не-ет, – вдруг простонал Таракан. – Я сейчас покемарю кяйфово так, потом не буду хотеть.

– Посмотрим, – злобно буркнул Расул.

– Да не-е... все путем... все нормально, – бормотал Таракан, расправляя под собой плащ-палатку.

Ну все, по местам! – Сержант спрыгнул в окоп и, взявшись за рукоятки, подтянул к себе пулемет. – Нормально!.. Да, Расул, оставь мне лопатку, надо бруствер еще подровнять.

– Она тама осталась, – пробурчал сонно Иса: он уже улегся на плащ-палатку, свернувшись в комок.

– Тоже мне: тама осталась... – Семенов выбрался из окопа и вместе с Расулом направился к левому углублению.

Таракан приподнялся, посмотрел им вслед и достал из кармана вложенную в комсомольский билет еще одну папиросу, а потом, пригнувшись и старательно пряча огонь, прикурил.

– Да-да, не много же он здесь накопал...

Саперная лопатка валялась на дне укрытия. Сержант спустился за ней, пытаясь разглядеть следы предпринятых Тараканом усилий.

– Он и не копал здесь, – усмехнулся Расул. – Специально ушел, покурить чтобы.

– Да нет вроде. Я посматривал за ним – огонька не было.

– А ты никогда не увидишь. – Расул протянул сержанту руку, помогая выбраться из укрытия. – Это же Таракан! Профессор!.. Хотя, может, и не курил он... Забивал косяки себе на ночь.

– Слушай, Расул! Давай обыщем его и заберем все?

– Бесполезно, не отдаст. Он уже так все заныкал, что ничего не найдешь. В песок где-нибудь закопал... или сейчас лежит там и шабит...

Семенов оглянулся, но ничего не заметил. Не увидел он огонька – лишь светловатый изгиб вершины на фоне звездного неба, бесформенный нарост бруствера и темный комок Тараканова тела под ним.

– А где он берет, как ты думаешь? Мы же вроде забрали у него все, что было...

– Да! Все, да не все! – Расул спрыгнул в укрытие, скинул с плеча автомат и положил его аккуратно на бруствер. – У него всегда есть. Земляки, если что, помогают... Он без этого жить не может, сразу подохнет!

Расул облокотился на пологий откос и зевнул.

– Ладно, лопатку взял... Все равно я копать здесь не буду. Через два часа, – он посмотрел на свои ручные часы со светящимися зеленоватыми точками на циферблате, – даже вот меньше уже, заступит Бабаев – он выкопает. Я как-нибудь так простою...

– Пролежишь, – сержант, усмехнувшись, пошел обратно. – Да сам смотри не засни!

– Не боись, не засну! – послышалось вслед. – Подходи, если что, поболтаем!

– Ладно!

Сержант обошел спящего Таракана и спустился в окоп. Начал не спеша откидывать лопаткой землю от бруствера, выравнивая с краю небольшую ступеньку, чтобы разложить на ней патроны сигнальных ракет и гранаты. Сзади постанывал Иса, хотя он давно уже спал. Семенов поднялся на край окопа и сел, свесив ноги.

Его снова начали мучить вши – зашевелились, выбравшись из складок одежды и швов. Днем, когда тело находилось в движении, вши почти не давали знать о себе, и Семенов о них забывал. Но стоило успокоиться с наступлением ночи или попытаться заснуть, как они выползали из своих укромных мест и начинали перемещаться по телу, шастать всюду, кусать. Особенно под мышками и в паху, под трусами... «Проклятие!» – выругался сержант. Надо будет обязательно постираться в бензине.

Послышались шаги за спиной. Семенов обернулся – Расул. Он шел и негромко ругался:

– Проклятые вши! Зашевелились, сволочи!

– Не расстраивайся, у меня та же история... Вон зато Таракану – все побоку!

Расул спрыгнул в окоп и присел рядом с сержантом.

– Когда же все это кончится?! Сейчас бы в Германии – собирали бы дембельский чемодан... Брежнев, паскуда!

– Да все они сволочи!.. Брежнев ввел войска, какой-нибудь придурок найдется – выведет, похерит все то, что делаем... А мы опять останемся в дураках. – Семенов достал сигарету и закурил, скрывая огонь в ладонях. – Понял, письмо брат прислал... Да, я ведь дядя теперь – племянник родился. Ну вот, а пацана кормить нечем, молока нет. Во всем городе, понял?! Вообще нет!.. А помнишь, на переправе мы были, снаряды грузили?

– На границе?

– Ну да, на границе. Видел, там продукты гниют не жаре: тушенка, сгущенка... Целыми ящиками! А они не берут... Мы посылаем, а они не берут.

– Им коран запрещает, неверные мы.

– Во, а пацана кормить нечем.

Они помолчали. Сержант стал думать о том, что, конечно, нехорошо это все, несправедливо. Ворвались в чужую страну неизвестно зачем, теперь хотим откупиться. Кровь сливочным маслом замазать. То ли дело американцы!.. Оставили выжатый лимон из Вьетнама, а многие еще и набили карманы – теперь процветают. Сытым можно и о справедливости говорить, и о культуре подумать. Им плевать на Вьетнам, главное – всегда жить припеваючи... Расул подтянул к себе опухшую, грибком изъеденную ступню и стел сыпать горстями песок, осторожно втирая его между пальцев.

– Что, помогает? – спросил сержант.

– Мокнет. Надо, чтоб сухо было.

– М-м...

Они опять помолчали.

– Посмотри, там Таракана будить не пора? – спросил наконец Семенов.

Расул взглянул на запястье – в темноте перемигивались зеленоватые точки.

– Пора. Второй час ночи пошел. Сержант встал.

– Давай будем будить. Ты пойдешь с ним и сменишь Бабаева, потом вернешься сюда. – Сержант подсел к Таракану. – Подъем, Иса! Время вышло, вставай!

Таракан застонал и еще сильнее сжался в комок. Семенов принялся расталкивать его за плечо.

– Вставай! Слышишь, нет? Пора другим отдохнуть. Ты не один, поднимайся!

Тощее тело Исы трепыхалось, не подавая признаков жизни. Расул обошел его с другой стороны и пнул легонько в согнутую спину,

– Ну-ка, вставай! Тебя долго будить?

Иса поднял голову и осмотрелся. Опять со стоном прильнул к плащ-палатке, закрывшись руками.

– Не хочу... я не буду жить... не бейте меня... – он плакал.

– Тебя никто не собирается бить. – Сержант расстегнул ремень, сняв с него флягу. – Пить хочешь? Или умойся, легче станет,

– Что ты с ним возишься, а ну-ка – подъем! – Расул схватился за край плащ-палатки и резко дернул, сбросив на землю тело Исы. – А ну-ка, вставай! Считаю до трех: раз...

Таракан тяжело поднялся и, покачиваясь, куда-то побрел.

– Не туда! – гаркнул Расул, забрасывая на спину автомат. – Где оружие твое, потерял?

– Спрятали, да?.. – прогнусавил Иса.

– Никто не прятал его. – Семенов поднял с земли автомат Таракана и подал ему. – На, бери и не ной. Шагай вон туда! – Он повернулся к Расулу. – Нет, с чего толку не будет. Глаз да глаз за ним нужен.

– Под глаз ему нужно, пошли!

Расул толкнул Таракана в спину – и они зашагали к укрытию, где находился Бабаев. Сержант проследил, как ушли в темноту две знакомые тени: одна приземистая и упругая, вторая тощая и неустойчивая.

Откуда-то со стороны далекого каменистого гребня послышались выстрелы. Сначала жесткие по звуку и одиночные, но скоро их захлестнул треск «Калашниковых"... Сержант прикинул, что именно там должна была расположиться на ночь пехотная рота.

От округлых песчаных склонов взлетела в ночное небо ракета. То была красная ракета – сигнал тревоги. Зеленая означала бы отбой или «Не стреляйте, свои!..». Еще могла быть СХТ: сигнал химической тревоги – желтая ракета с протяжным, удручающим свистом. Ею обычно стреляли без всякого повода, только бы пошуметь... Но сейчас в небе вспыхнула красная точка, именно красная – пехоту снова обстреливали.

Семенов отошел от окопа и посмотрел в сторону огневой. Внизу, в лощине, было темно и, казалось, спокойно. «Ничего, скоро и до них, и до нас доберутся», – сказал он негромко, радуясь неизвестно чему. Присел к телефону и крутанул ручку динамо.

– Володя... Как там у вас, спите?.. – Из темноты показался Бабаев, переходивший от одного окопа к другому. – Да у нас все нормально пока. Нет, это пехоту долбают. У нас пока тихо. Скворец спит?.. Ну ладно, ты не спи только. Если что, позвоню. – Сержант положил трубку.

– Видал?! – Расул с ходу запрыгнул на бруствер и начал осматривать едва различаемое желтоватое зарево, возникшее в той стороне, откуда взлетела ракета и доносились выстрелы. – Что-то горит там у них.

– Нет, это прожектора... Они врубили прожектора и шарят ими по склонам. – Сержант встряхнул плащ-палатку и расстелил ее рядом с окопом. – Во, слышишь?! – Он разогнулся и замер. – Это не автоматы уже, это из крупнокалиберных пулеметов молотят.

Семенов скинул каску, отбросил на край плащ-палатки ремень с распертым подсумком и штык-ножом, начал укладываться. Расул спустился в окоп.

– Спать будешь?

– А что, подождать, пока придет твоя очередь? Потом будет поздно, потом не дадут...

– Не дай бог – кто посмеет нарушить мой дембельский сон!..

– Не волнуйся, посмеют... – Сержант вздохнул, повернувшись на бок. – Вскочишь как миленький. А не то уснешь навсегда, и на дембель повезут тебя в цинковом чемодане.

Расул ничего не ответил. Он стоял лицом к брустверу, продолжая смотреть на далекое желтоватое зарево, а затем, подняв голову, на сияющий купол неба, наполненный бесчисленными огнями звезд. Сержант лежал позади, чувствуя тепло и близость широкой спины товарища.

Какое-то время отвлекали частые всплески выстрелов и снова мучили вши. Но Семенов заставил себя не двигаться, не расцарапывать без толку грязное усталое тело, зная, что этим он лишь отгонит спасительный сон, хотя отдаленные выстрелы, вши и мысли все же беспокоили... Надо было забыться и поскорее уснуть, а для этого нужно вспомнить что-то хорошее, быть может, самое лучшее в жизни.