355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Герантиди » На чужой территории » Текст книги (страница 5)
На чужой территории
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 20:58

Текст книги "На чужой территории"


Автор книги: Олег Герантиди



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Вашингтон. Осень 1941 года

Обладательница немалого богатства, Эрика Фон уже на второй день своей новой жизни отправилась знакомиться с местными достопримечательностями. Парикмахерская, бакалейная лавка, булочная, почта – все находилось в двух шагах от её дома. Не обманули риелторы. Действительно, чуть более высокая цена за дом сторицей оправдывалась удобным его расположением. Невдалеке – протестантская церковь. За углом – полицейский участок и аж два пивных бара. Такое ощущение, что американцы изголодались по спиртному за время «сухого закона» и теперь пытаются впрок создать запас спирта в организме. Всезнающий Вернер объяснил ей самые простые правила поведения в США, все гораздо проще, нежели учили её в разведшколе, но простота эта требует не просто знания – привычки.

Здесь не принято улыбаться незнакомым мужчинам, а то ещё подумают черт знает что, и уж упаси Бог, улыбнуться негру. Их вообще не принято замечать. Зато в общении с «равными» просто необходимо излучать дружелюбие. Видимо, привычка ведёт свою историю со времён освоения Дикого Запада, когда за кривой взгляд могли и пристрелить, а улыбка в тридцать два зуба спасала от такого исхода.

Ещё неделя прошла в поисках, чем заняться, ну не сидеть же в самом деле с утра до вечера перед радио. Эрика вспомнила совет Судостроева о том, чтобы направить свои усилия на творческую стезю, но из её опыта на ниве живописи остались настолько страшные произведения, что никаким авангардизмом или кубизмом не прикроешь полное отсутствие маломальского навыка, не говоря уже о таланте. В поэтессы она даже и не пробовала «пойти», точно зная не только о своей нелюбви к рифмованному слову, но и помня, с каким трудом давалось ей заучивание в школе даже самых простых стихотворений.

Про свои спортивные успехи ей ещё в Союзе, в разведшколе, приказали забыть. И Штольц подтвердил – негоже богатой наследнице махать руками и ногами, ещё увидит кто, и ладно, что примут за оригиналку, а если заподозрят в чем. Сразу же быть стуку в полицию. Национальным спортом американцев всегда был и навсегда останется донос, по какому бы поводу он ни случился.

И вот на исходе следующей недели в дом к Эрике постучалась старушка в чепчике. Представилась миссис Эмилией Стоун, председательницей местного общества женщин-протестанток.

Штольц сразу же проводил Эмилию в гостиную, налил чаю и представил ей Эрику Фон, наследницу, беженку из Европы. Эмилия о Европе знала только что та где-то существует. Ей гораздо интереснее было, что это за новая девица появилась в их квартале. И какая от неё польза может быть организованному лично ею, Эмилией, обществу. Она оценила на пять баллов убранство дома, одобрила выбор дворецкого, который, несмотря на классовую неприязнь, изо всех сил старался понравиться, хотя едва удержался, чтобы не плюнуть в чай старой гарпии. В завершение визита старая дама пригласила Эрику на заседание клуба, которое состоится в ближайшую среду. И предложила подумать о сумме взноса в общество, а также прихватить с собой для чаепития вон того печенья, очень оно у вас вкусное.

В следующую среду Эрика в чепчике и с корзинкой печенья отправилась в библиотеку, служащую клубом для положительных женщин городка.

Эмилия долго и нудно знакомила её с такими же бабушками, как и она сама, предлагала им попробовать печенья и с гордостью рассказывала о приключениях Эрики во время бегства из Австрии через всю Европу в Америку. При этом Эрике трижды пришлось объяснять, почему она просто не взяла такси или просто не села на поезд. После этого женщины приняли её в своё маленькое сообщество и пообещали, что в этом городке, а тем более в квартале, все её проблемы будут разрешены в самое кратчайшее время. И одна из них натолкнула Эрику на мысль открыть кондитерскую лавку. Уж больно печенье вкусное…

Москва, Кремль. Осень 1941 года

У французского генерала голова кругом шла от всех этих встреч, совещаний, фуршетов. Он жал руки тем самым людям, о которых читал ещё в Академии. Будённый, отец стратегии «глубокой наступательной операции», прообраза «блицкрига». Шапошников, его труд «Мозг Армии» о работе штабов во время войны де Голль мог цитировать страницами наизусть. Жаль, не дожил, погиб, убитый заговорщиками Триандафиллов. Именно его труды – развитие теории Будённого – и положил в основу своей концепции современной войны французский генерал.

О де Голле заговорили в Европе, о нем стали писать американские, английские и французские газеты, его признали лидером не только подпольной «Свободной Франции», но и, в пику правительству в Виши, лидером самой Франции. Как кусали себе локти англичане, можно только догадываться, но Шарль помнил их холодные улыбки и напускное непонимание, когда он, чудом вырвавшись из лап немецких оккупантов, обивал пороги английских ведомств. Тогда английская бюрократия сработала на пять: обозначили противника для немцев, поставили галочки в пропагандистских отчётах, что французы и после падения Франции остаются союзниками, и на этом – все.

А Сталин и не торговался вовсе. Все что надо – на, бери. Оружие? Пожалуйста! Средства связи? Да сколько душа потребует! Униформа? С этим труднее, но есть трофейная польская, если подойдёт – нет проблем! Только ордерочек подпиши. И де Голль подписывал. Списал долги царского правительства, резонно полагая, что возврата их уже никогда не будет. Если Россия, обессиленная Гражданской войной, не пошла на это, то победив всю Европу, не пойдёт и подавно.

Сталин сам завёл разговор о бронетанковом вооружении будущей французской армии и, как туза из рукава, достал предложение выкупить французские танки, которые сначала были захвачены Гитлером, а потом достались Советам в качестве трофеев при их первом ударе по Германии. Всего их набралось три с половиной тысячи, чуть ли не больше, чем собственно немецких. Де Голль был поражён масштабом предательства Франции. Такая силища, а он прекрасно знал боевые свойства этих танков, не сломала хребет немецким танковым группам и была сдана врагу.

Ещё больше он был поражён Советским Союзом. Чем основательнее он знакомился со страной, тем яснее он представлял все преимущества, которые дал России социализм. В его восприятии, сформированном вековыми совокупными пропагандистскими усилиями европейцев, Россия – это страна варваров, и никогда ей не светит никакое будущее. Ну, может, лишь в качестве колонии или младшего партнёра одной из европейских держав. Пусть поставляет пушечное мясо и отобранное у голодных крестьян масло по дешёвке в Европу.

А здесь! Одной поездки на метро хватило, чтобы потрясти до основания все его жизненные устои. А новые здания, а широкие проспекты? А люди, все как один читающие что-то? Он в вагоне метро ухитрился подглядеть, что читал молодой крепыш в футболке, и был поражён ещё больше, когда увидел, что тот изучает книгу по французскому средневековому зодчеству.

В магазинах самый полный набор продуктов, и, судя по всему, цены, даже в связи с войной, не поднялись, ну разве что за счёт инфляции. В Большом театре, расположенном совсем недалеко от «Метрополя», премьеры спектаклей. Театралы, как и на парижских премьерах, ищут лишний билетик, и так же, как в Париже, у некоторых личностей таковой «случайно» находится, правда, по цене несколько более высокой, чем в кассе.

Борис Шапошников на следующей встрече в Генштабе объявил де Голлю, что командование РККА из взятых в плен солдат французской армии уже сформировало три пехотные (точнее, стрелковые, так он выразился) дивизии. Они полностью вооружены своим оружием, обмундированы в свою форму и управляются своими же командирами. Правда, пришлось самых старших офицеров сместить, а среди других произвести повышение на одну ступень, да ввести кое-какие изменения в обмундирование, но в остальном дивизии полностью боеготовны.

Де Голль поблагодарил Советский Генштаб за заботу и вечером вновь встретился со Сталиным, Калининым и Молотовым. Сначала они подвели итоги своей совместной работы, а потом Сталин пригласил их на «обед», и они все вместе поехали к нему на дачу.

Чем больше де Голль узнавал Сталина, тем больше он ему удивлялся. Скромность, не показная, а настоящая, какую не сыграешь, была у него во всем. И в одежде, и в поведении, и в убранстве жилья и кабинетов. И везде книги, десятки, сотни книг. По их корешкам видно, что это не «парадные» тома, а постоянно используемые. И незачем удивляться тому, что вся страна учится – каков поп, таков и приход.

За столом на даче у Сталина прислуживала пожилая женщина. По всему было видно, что это не специальная прислуга, как бывает у руководителей других государств, а так, домосмотрительница. Более того, Сталин, после того как женщина принесла на стол множество всякой снеди, её отпустил, взяв на себя труд разливать вино и подкладывать в тарелки гостям ароматное мясо, густо приправленное специями.

Сначала разговор не клеился, мешали сидящий, словно проглотивший кол, Молотов и слишком рано набравшийся Калинин. Но Сталину почему-то было важно их присутствие на этом ужине. И позднее, уже в самолёте, несущем его на запад, де Голль понял, почему. Молотов – зам главы правительства, а Калинин – спикер местного парламента. Все, о чем они договорились, как бы освящалось ими. Сталин вёл переговоры, даже за столом, не только и не столько как глава компартии, а как глава российского государства. Его первый заместитель и «всесоюзный староста» подтверждали своим присутствием его полномочия.

Спать де Голль остался у Сталина, благо на даче места хватало. И когда он уже засыпал на диване, он слышал, как во двор дачи заехал автомобиль, а по голосу узнал в позднем посетителе Василевского, заместителя начальника Генштаба. Сталин и после плотного ужина с вином остался в состоянии принять одного из высших руководителей воюющей армии.

Пригород Вашингтона. Декабрь 1941 года

Вернер Штольц, услышав от Эрики, что ей предложили заняться выпечкой печенья, сел в «Додж», автомобиль, купленный им для поездок по делам хозяйства, и уехал в город. Только к вечеру он смог вернуться и сразу же приступил к приготовлению ужина для «мисс».

Когда «мисс» спросила его, где он пропадал весь день, Штольц, как и положено уважающему себя дворецкому, чуть помедлил с ответом, а потом принёс и подал на серебряном подносе конверт с бумагами. Надпись на первой странице, сделанная золотыми буквами на чёрном фоне, гласила: «Корпорация „Доминатор“, а чуть пониже, тоже золотом – имя владелицы: госпожа Эрика Фон.

– Что ж, фирму мы зарегистрировали, остаётся теперь её «раскрутить», – голос Штольца изливал елей.

– А дальше что? – Эрика повертела в руках регистрационные документы.

– Дальше? Ну как минимум надо печь печенье и предлагать его в бакалейные лавки.

– Для чего вообще все это?

– Эрика, нам нужно поговорить. Предлагаю подняться в кабинет, я сейчас туда принесу кофе, коньяк и… боюсь, разговор затянется.

Эрика поднялась в кабинет, села в кресло у окна и стала ждать Штольца. Тот чем-то гремел на кухне, а ей вспомнилось то чувство отчаяния, когда она одна-одинёшенька шла по грохочущему и грязному Нью-Йорку на встречу к «дяде Семе». Кажется, как давно это было, а на самом деле прошло только две недели. Она чуть взгрустнула, представив расстояние, разделяющее её и Родину, и в этот же по-мазохистски сладостный миг в кабинет вошёл Штольц, несущий целую гору всякого съестного и выпивки. Он поставил поднос на кофейный столик, а на столе разложил документы, принесённые им из мэрии.

– Для начала, – предложил он, – давай снова познакомимся.

– Привет, меня зовут Эрика. – Эрику начал забавлять важный тон дворецкого.

– Госпожа Фон, я серьёзен. Меня действительно зовут Вернер Штольц, только о моей судьбе не знает всего даже господин Родригес. Я не только был гофмаршалом в одном прусском поместье. Я ещё был и достаточно крутым боевиком «Красного Фронта». Когда наши в тридцатых проиграли нацистам борьбу за власть, я был вынужден бежать из Германии и уже семь лет мыкаюсь по Америке. Повидал на своём веку – не пересказать словами. Не знаю, каким чудом Родригес нашёл меня, но я буду благодарен ему до гробовой доски. – Вернер с трудом глотал комок в горле и сдерживал слезы.

– Успокойся, Вернер. Никто теперь тебя не обидит, тем более нет причин беспокоиться о твоей работе или благополучии. – Эрика достаточно близко к сердцу приняла то, о чем ей говорил этот маленький длинноносый человечек, с неизменной серьёзностью произносящий всегда: «Чай подан, мисс».

– Я ведь вижу, что ты не разведчица, тем более не резидентка. Понятно, что тебя забросили, как это русские говорят – «на авось». Только ведь ты ещё и не обосновалась здесь как положено. Вот ты радовалась, что была принята местным сообществом. Хочешь, предскажу твою будущую судьбу?

– Давай, очень интересно.

– Да пожалуйста. Сначала ты привыкнешь к окружающему тебя комфорту. Привыкнешь ко всей этой роскоши, и уже не до дел твоих тебе будет. Почему? Да потому что много нового и интересного в жизни сокрыто. Пока тебя будет финансировать Хорхе, тебе и делать ничего не придётся. Потом Родригес, ввиду твоей явной бесполезности, перестанет давать тебе деньги. И покатишься ты по наклонной. Сначала богемные мальчики и седые богатые плейбои, затем планка будет падать все ниже и ниже, пока ты не обнаружишь себя в дешёвом баре, без кола, без двора, и даже без косметики. Ты захочешь переиграть всю свою жизнь, но это пока никому не удавалось.

– Ты жесток, старик.

– Я видел жизнь. И я бы хотел многое сделать по-другому, с сегодняшним опытом я бы совсем иначе построил свою жизнь, только опыт этот пришёл ко мне слишком поздно. У меня нет детей, и именно поэтому, если можно, я хочу помочь тебе избежать ошибок, которые сам совершил в жизни. Знаешь, какая самая большая ошибка? Недооценивать себя. Неважно, что думают и говорят о тебе окружающие, важно, что ты всегда сам готов совершить невозможное. То есть подвиг. Предлагаю тебе совершить подвиг. Господин Родригес, по нему видно, много бывал в Европе. И потому судит об Америке, как о Европе. Но Америка – не Россия и не Европа. Здесь другие ценности и другие приоритеты. На богему здесь смотрят, как на людей второго сорта. Впрочем, на простых людей смотрят, как на третий сорт. Кто здесь вне подозрений, прямо как жена Цезаря? Правильно, бизнесмены. Белая кость – голубая кровь Америки. Вот и нам надо войти именно в этот круг. Без успехов там грош нам цена и как резидентам, и как подпольщикам. А вот здесь и кроется самая большая опасность. Погоня за миллионами – это занятие затягивает похлеще, чем опиум. И очень скоро тебе трудно будет говорить с тем же Хорхе, а тем более ты не сможешь понять, о чем тебе толкует какая-нибудь мать-одиночка, которой нечем накормить детей.

– Ты в чем меня подозреваешь? В том, что я не смогу устоять перед богатством?

– А ты уже не смогла устоять…

– Говори!

– За это время мы с тобой потратили столько денег, сколько хватило бы, чтобы прокормить пять рабочих семей полгода.

– Ну так переезд, устройство и все такое.

– А деликатесы, а наряды по сотне долларов за штуку, а всякие безделушки. И вот ведь что самое неприятное для меня. Мы эти деньги не заработали, и неизвестно, откуда они у Родригеса. Может, он их у голодных русских детей отнял, чтобы нас здесь устроить, а мы шикуем.

– Не мы, а я. Я все поняла, Вернер. Говори дело.

– А дело простое, надо засучить рукава и приниматься за работу. С моими знаниями и с твоей молодостью, а также с нашим тевтонским умом и нашей немецкой настойчивостью нам по силам сотворить чудо. Чудо будет называться: корпорация «Доминатор».

Трир. Германия. Осень 1941 года

Генерал де Голль летел над Германией в самолёте, четырехмоторном красавце, любезно предоставленном Сталиным французскому Народно-освободительному комитету. Легко Сталину дарить такие подарки. Самолёт-то – трофей, из-под Геринга забранный, но все равно, черт подери, удобно и приятно. Де Голль все время возвращался в памяти к последнему разговору с советским вождём. Пытался анализировать, но его все время преследовало ощущение, что Сталин, который его во всем мягко убеждал, нет, убеждал не то слово, он вроде бы подводил его к выводам, которые де Голль делал сам, но как он это проделывал, де Голль не мог понять.

Как трехчасовое общение могло сделать из него искреннего приверженца новой архитектуры Европы, он ума не мог приложить. Ведь не столько немцы, а в этом раньше был убеждён генерал, сколько янки и англичане – истинные враги и Европы, и всего континента. Именно они, Морганы и Барухи, взрастили Гитлера и, как волкодава, спустили с цепи на беззащитную Европу. А другие – Херсты и Чемберлены – вложили в его руки не только оружие, самое страшное – они убедили немцев в том, что путь, предложенный Гитлером, и есть настоящий, стоящий путь для энергичного и развивающегося народа. Сталину удалось укротить этого волкодава, но в этом ли дело? А если Сталин прав, если поражение Германии вовсе не означает конец этой войне. Ведь де Голль прекрасно помнил, что на пятнадцатое мая 1940 года французским Генштабом было запланировано начало войны против Советского Союза. И в Генштабе все считали не только вероятным, но и обязательным условием поражения СССР вступление Германии в войну против России. Только Гитлер не стал ждать, и десятого числа начал наступление на запад. Все было решено уже через две недели. Война, правда, шла ещё полтора месяца, но это уже были конвульсии французской армии.

Но! Какое дело до Европы американцам, которые в своей косности и малограмотности считают, что Париж – это деревенька на Оклахомщине, а Франция – часть Норвегии, которую норманны захватили сразу после завоевания Англии. Что им до европейских дел? Неужто желание погреть руки на пожаре в Европе подвигнет их рисковать людьми и техникой?

Де Голль посмотрел в круглое окно самолёта на проносящуюся мимо Европу. Прекрасная, прикрытая туманной дымкой, она, словно сирены Одиссея, манила его, манила на погибель.

Генерал вспомнил о самых последних минутах разговора со Сталиным. Именно тогда, когда они набрались весёлого «сока», Сталин предложил разговор начистоту. И тут де Голлю изменило чувство такта. Он переспросил Сталина, готов ли тот услышать не благодарности за помощь, а то, что де Голль действительно думает обо всем об этом. Сталин кивнул, а через секунду добавил, что не только готов, но и действительно хочет это услышать.

– Тогда слушай. Ты сам – не просто, как пишут наши газеты, тиран. Ты – сам дьявол во плоти. – Генерал, понимая, что может пожалеть о сказанном, тем не менее не пытался остановиться, а ещё больше распалялся. – Ты стравливаешь между собой народы, это ты развязал большую европейскую войну, и все для чего? Для пожара всемирной революции! А ты нас, наши народы, спросил, нужна нам мировая революция? Вы, восточные варвары, все время смотрите с завистью на наше благополучие и всегда стремились и стремитесь ворваться к нам для большого грабежа. Но ты сделал все более тонко. Ты не допустил неорганизованного грабежа, у тебя все под контролем. Вся кровь Европы на тебе, все жертвы и страдания, все эти толпы беженцев – твоя заслуга.

Сталин, сидел, прикрыв глаза, и на эти обвинения только кивал головой, а де Голль продолжал:

– Я понимаю, что, заключив договор с тобой, я проиграю. И не только потому, что в договоре с дьяволом невозможно что-то выиграть. Ты гораздо расчётливей и умней всех политиков Запада, вместе взятых. Я прекрасно это понимаю, но пошёл на контакт с тобой по одной простой причине – попытаться минимизировать те потери, которые понесёт народ Франции, они все равно будут, но я постараюсь их уменьшить…

– Хорошо. А теперь ты меня послушай и постарайся понять. Это важно, и важно не столько для меня, сколько для тебя самого. Все, что ты сказал, я давно уже читал. Сначала это писали про царя Ивана Грозного. Ты не поверишь, но тот перевод его прозвища, который ходит в Европе, совсем не точен. У вас нет слова адекватного слову «Groznyi», и вы переводите его как «Ужасный», «Пугающий», что не отвечает истине. Народ дал ему это прозвище, а оно для народа звучит скорее как «предостерегающий», а вовсе не как «Ужасный». Так вот ужасы, которые вы в Европе приписываете ему, по сравнению с теми, что творились в то время у вас, – не более чем детские игры в песочнице. Рассказать, что было в то время в Англии, во Франции, в Германии? Иван Васильевич, конечно, ужасный тиран, но это по нашим, по российским меркам. И не европейцам его судить, притворно ужасаясь: «Ах, какой злодей!» А я думаю, в отместку за то, что Иван Грозный выбил европейцев из России, нанеся вам поражение в Ливонской войне, вы решили его убить после смерти ещё и морально, опоганив память о нем. Но и это ещё не все. Точнее, отношения Европы с православным Востоком не тогда начались. Это, стало быть, Византия так завидовала нищим, одетым в шкуры феодалам, что напала на них. Восторгалась, так сказать, ещё не построенными шедеврами архитектуры и ещё не написанными шедеврами научной мысли. Только вот подмечается одна закономерность. Как только с востока на эти государства нападали кочевники, я имею в виду и Византию, и Русь, так сразу же с запада к ним присоединялись «христиане». Подлость эта настолько была очевидна современникам, что они и стали пытаться демонизировать эти страны. Мол, византийцы погрязли в разврате и богатстве. А писали так, словно с натуры описывали нравы собственно «святого престола». А русские, те вообще то лисиц едят, то собак пользуют. Про христианских младенцев на копьях тоже не первый век байка ходит.

– Но я хотел…

– Подожди, я тебя слушал, хотя мне и неприятно было. Что касается мировой революции. Странно, что эту тему поднял француз. Вообще-то, это лозунг вашей революции, Великой французской. Это вы собрались нести свободу на кончиках штыков по всей Европе. Это ваш лозунг был – Свободную Францию должны окружать только свободные страны. Что из этого вышло? Большая кровь по всей Европе. Я не хочу сказать, что вы самые кровожадные люди, но! Топить людей баржами придумали вы. Толпой связывать и стрелять в них картечью – тоже вы, что поделать, пулемётов тогда ещё не изобрели. А вспомни Тридцатилетнюю войну. Из двадцати миллионов немцев, дай Бог, если осталось миллиона четыре, и при этом – Россией там и не пахло. А что касается мировой революции, это ведь идея Троцкого, моего идейного противника. Именно отрицанием мировой революции и идеей построения социализма в одном государстве я и победил его. Победил в открытой дискуссии. Партия более 90 % голосов отдала мне, моему курсу. А Троцкий попробовал противостоять всей партии. Ну и был за это наказан. Вы приписываете мне идеи моего врага, идеи, за которые я его уничтожил политически. А казнило его советское государство не за идеи, а за конкретные преступления против СССР: организацию подполья, теракты, связь с Гитлером и за другие «шалости». Поверь, за каждую шалость в отдельности, если бы она была проведена против любой западной страны, его бы четвертовали по решению вашего гуманного суда. Вот смотри, как вбиты в тебя предрассудки по отношению к нам. Даже то, что Красная Армия не грабит и не насилует, вы и то ставите нам в вину, по-вашему что, пусть лучше грабит? Пойми, я не для того это говорю, чтобы унизить тебя или другим образом подмять. Раз уж мы с тобой договорились стать союзниками, я хочу, чтобы ты понимал и наши интересы, и нашу политику. Сколько себя русский народ помнит, всегда вы, предварительно попугав своих сограждан, собирались и шли к нам грабить, насиловать, убивать. Поводы придумывались разные – здесь и борьба за чистоту веры, и распространение свободы, и прочий бред. Кончалось это всегда большим разгромом незваных гостей, после чего в Европу приходили русские войска. Сколько раз русские были в Берлине, даже в Париже, и что, сожгли они Париж, хотя бы в отместку за сожжение Москвы? Теперь у вас новые затеи. После того, как вы у себя в Европе устроите хорошее кровопускание, когда вырежете всех, кого можно вырезать, после этого, как пьяный задира, мутным взглядом порыщете по сторонам и вновь прётесь к нам. То Фридрих, то Наполеон, то Антанта. Вот и сейчас – Гитлер. Нам надоело! Наша политика далее будет заключаться в том, чтобы в Европе не возникла ещё раз такая гангрена. И поэтому мы, с Францией ли во главе, с Германией ли, но построим милую и безопасную для НАС Европу. Вы нам не нужны, ни бабы ваши, ни дома, ни скот. Вы нам нужны вменяемыми и добрыми соседями.

Де Голлю было что сказать на эти слова, но он решил промолчать пока, все обдумать. А при дальнейшем размышлении он решил, что роль, предписанная Сталиным Европе, гораздо более привлекательна, чем та роль, которую ей отводили и англосаксы, и нацисты. И он для себя принял эту роль и своё участие в ней.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю