Текст книги "Таро Люцифера"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать вторая

Гроза, просыпавшись на имение скупым дождем, покатила к Москве.

Корсаков не мог оторвать взгляда от клубящихся черных туч с мертвенно-белыми подпалинами. В их сизых брюхах то и дело вспыхивал мутный электрический огонь. Казалось, что небеса кипят страшным колдовским варевом. И вот-вот исторгнут его на обреченную землю.

Злой, порывистый ветер хлестал парк. Деревья стонали. Сбитую листву охапками подбрасывало в воздух, закручивало в шелестящих водоворотах. Редкие капли дождя холодом клевали в лицо. Заметно похолодало. Лето в одночасье кончилось, пахнуло ранней ненастной осенью.

«А наше северное лето – карикатура южных зим», – вспомнилось из Пушкина.

Корсаков поднял воротник плаща.

«Какая русская судьба случилась у этого эфиопа, – не к месту и не ко времени подумал он. – Карты, бабы, на службу забил, невыездной пожизненно, с начальством на ножах, с императором на „ты“, долги, киндеров полный дом, жена с чесоткой в одном месте… И иностранец-педераст подстрелил. Вот так! У нас – только так. Иначе стихи не пишутся. И картинки не рисуются».

Он привалился задом к капоту «Нивы».

«Бог мой, как же я устал! Кто пристрелит, только спасибо скажу!»

Хлопнула дверь. На бегу кутаясь в плащ, на тропинке показалась Мария. Бежала, смешно, по-девчоночьи угловато, перепрыгивая через лужи.

– Вот, нашла! – Она показала Корсакову связку ключей с мерседесовским брелоком.

Он протянул ладонь.

Мария отрицательно покачала головой. Взгляд сделался по-учительски строгим.

– Я с вами

– А Ивана на кого оставите?

– С ним все в порядке. Обычный шок. Проспит до утра, завтра будет огурчиком.

– Не уверен, – с сомнением протянул Корсаков.

В кабинете взрывом разметало бумаги, перевернуло стол, даже монолитные ванькины кресла расшвыряло, как табуретки. Вынесло стекла и запорошило тонким графитовым пеплом стены и потолок. В коридоре, где молния едва не прошила Ивана, стены изрисовало черными разводами, словно кто-то спьяну побаловался паяльной лампой. Как обошлось без жертв, Корсаков так и не понял. Взрыв был такой, словно швырнули гранату. И самое странное, что вся посуда на столе в кухоньке осталась целой. Да и остальные комнаты в доме практически не пострадали.

Мария поджала губы.

– Игорь, я с прошлым мужем так намучалась, что в мужских болячках разбираюсь лучше любого врача. Поверьте, стакан валерьянки – это все, что требовалось. Ваня много работал, почти не спал. Сильный стресс – и его опрокинуло. Ничего страшного.

– Когда молния бьет, разве не страшно?

Мария пожала плечами.

– Вы же сами видели, у Ивана никаких признаков поражения током. Значит, и паниковать нечего.

Она вставила ключ замок двери.

– Я сам доберусь.

– До первого поста ГАИ, – парировала Мария.

– А вы мне доверенность черкните!

Мария, возясь с замком, бросила на него укоризненный взгляд.

– Игорь, машина Ивана. Доверенность оформлена на меня. При чем тут вы?

– Думаете, я водить не умею?

– А права у вас есть?

Она распахнула дверь и забралась на водительское сиденье.

Корсаков чертыхнулся. По ее лицу понял, не переспорить.

– До станции подбрось, и спасибо.

Мария не ответила.

* * *

«Нива», не свернув на отвилку к станции, понеслась, разбрызгивая лужи, дальше.

Корсаков недоуменно покосился на Марию.

Она, поймав его взгляд, нахмурилась.

– Я знаю, что вы подумали, – обронила она.

– И что же?

– Архивная мышка нашла свой выигрышный лотерейный билет, а теперь сдуру ставит на кон свое счастье. Так?

– И в мыслях не было!

– Было, было. – Мария грустно усмехнулась. – Вы правы. Ни одна нормальная баба, заполучив такого мужика, как Ванечка, не неслась бы бог знаете куда с неизвестно кем, а сидела бы сейчас у его постели. И не из сострадания осталась бы дома, а из банальной практичности. Зачем себя компрометировать? Зачем провоцировать возможный разрыв? Подумайте только, кормилец и поилец, надежда и опора очухается, а благоверной нет. Молнией его чуть не убило, а она с лучшим другом в Москву подалась! Что бы не подумал, лучше такого не допускать.

– Зачем же поехали? Я же предлагал…

– Чтобы вы добрались, потому и поехала! – неожиданно резко ответила Мария.

Корсаков уставился в стекло, по которому «дворники» размазывали струи дождя. Достал сигареты, хмурясь, закурил.

– Вы, Мария, знаете то, что неизвестно мне, – сказал он после долгой паузы.

– Да.

– И что же?

– Сейчас вершиться ваша судьба. И все, кто оказался рядом, волей или неволей вовлечены… Точнее, должны сыграть свою роль.

– Получается, вы сейчас роль играете?

– И да, и нет. Я хочу защитить себя и Ивана, нашу судьбу. От вас, Игорь. И единственный способ – это сыграть требуемую роль и отойти в сторону. Если я все сделаю правильно, нас не затронет. Вернее, не разрушит. Я чувствую, что моя обязанность доставить вас в Москву, чтобы вы встретились с Анной, и я это делаю. Интуиция подсказывает, что я права. А Ванечке я потом все объясню.

– Ошибка! На свидания у меня просто нет времени. Я ищу карты. Если не найду до полуночи, то… В общем, потом можно и не жить.

Мария бросила на него пронзительный взгляд.

– Вы так ничего и не поняли, Игорь?

Корсаков поскреб висок.

– Если честно, то давно уже ничего не соображаю. Меня гонят, я бегу.

– Гонят конкретные люди?

Корсаков помедлил и ответил:

– В некотором роде – люди.

– И их цель – карты Таро?

– Да.

– Нет!

– Не понял?

Мария передернула рычаг скоростей, плавно перевела машину через глубокую лужу.

– «Пусть степной лис вновь напьется из Белого озера». Помните?

– А, вот вы о чем! – разочарованно протянул Корсаков.

– На могильном камне княжны Анны Белозерской был вырезан степной лис. Вчера я специально очистила камень. Сама удивилась, увидел корсака. Он свернулся в изножье, словно охранял сон княжны. Или умер от тоски на ее могиле. Точно такой лис изображен на родовом гербе Корсаковых. Золотой корсак на зеленом фоне в нижней части щита. Вы не знали об этом?

– Я на своих дворянских корнях как-то не заморачивался.

– Но знать же свою родословную надо!

Корсаков усмехнулся.

– Бабушка, пока была жива, все твердила, что я мальчик с прекрасной родословной и ужасной биографией.

Мария помолчала.

– Просто вам до сих пор не выпадал шанс сотворить свою судьбу.

– Интересно… А что такое творить судьбу, вы знаете?

– Исполнить замысел Творца.

Корсаков пыхнул сигаретой и отвернулся к окну.

– Я не буду больше отвлекать вас разговорами, – сказала Мария. – Вы подумайте получше, Игорь. Где-то должна быть отправная точка всех событий. Вы могли не придать ей значения. А теперь путаетесь, потому что спутали причину и следствие. Самое незначительно и заурядное, на ваш взгляд, на самом деле было решающим. Просто вы не сумели этого осознать. Знаете, Рерих писал, что даже муравей может стать Вестником.

– Лучше бы Рерих картины писал, а не вещал, как Будда, – проворчал Корсаков.

Он надвинул шляпу и закрыл глаза.

Мерное урчание мотора и монотонный шум дождя навевали сон.

Спать он в транспорте не привык. Считал это делом неопрятным. Славка-Бес похохатывал, объясняя, что великим искусством спать в пути владеют только колхозники и военные. Две категории граждан с философским стоицизмом относящиеся к судьбе. Мыслят просто, но правильно: ехать, не идти, а коли везут, то пока делать нечего, лучше поспать, ибо неизвестно, дадут ли поспать там, куда везут, или нет.

«Творить свою судьбу… Красиво сказала. А я знаю, что это такое. Благодаря Славке-Бесу. Семь лет выслеживать и убивать, вот что это такое! Без угрызения совести и ярости. С брезгливостью, как пальцем тараканов давить. Разрекламированный художник, мальчик-мажор из семьи с Кутузовского проспекта, престижный муж и авантажный любовник… И в одночасье – никто. Полное ничто! Семь лет, двадцать восемь трупов… И ни одной приличной картины. Вот что такое сделать судьбу, девочка!»

Убаюканные мерной качкой и густым теплом салона мысли замедлили свой бег, перестали сновать зверьками, выкуренными из своих нор.

И он вспомнил Анну.

* * *

Их глаза встретились.

И вновь все поплыло, янтарный свет залил комнату до потолка, дыхание у Корсакова сперло, сердце ухнуло в груди и замерло…

Анна на коленях подобралась к Корсакову, потянула из его пальцев лист.

– Ты – гений, – прошептала она.

Корсаков слабо улыбнулся.

Азарт работы схлынул, и усталость навалилась на него, как тюк гнилой мешковины.

– Девочка, – Корсаков протянул руку и погладил ее растрепанные светлые волосы. – Я круче! Я – бывший гений.

Трепещущие тени легли на ее лицо, и оно казалось таинственным и прекрасным.

– Зачем ты так?

– Потому что все уже было.

Анна медленно отстранилась. В глазах плескалась немая боль. Корсаков едва сдержался, чтобы не притянуть ее к себе, прижать к груди и больше не отпускать. Никогда.

Окурок обжег пальцы, и боль смахнула пелену наваждения. Он послюнявил палец, тщательно загасил окурок, сунул его в пустую бутылку и прилег на матрац.

В прихожей забухали шаги. Раздался возбужденный голос Влада, шелест полиэтиленовых пакетов и перезвон бутылок.

– Ты есть будешь? – спросила Анна.

– Нет, – сглотнув комок в горле, прошептал он.

Теплая ладонь коснулась его щеки.

Анна повернулась и крикнула в приоткрытую дверь:

– Лось, копытами не греми! Человек спит.

Владик пробубнил что-то невнятное, и сразу же стало тише.

Корсаков благодарно улыбнулся девушке, невольно поразившись ее душевной чуткости. И почувствовал, что его и вправду засасывает теплый водоворот сна.

«Анна, Бог мой, Анна! Пусть она меня полюбит, а буду писать ее всю жизнь. А может и не буду. Будем просто жить, как заповедовал Господь жить мужчине и женщине. Может и жизни-то осталось всего – ничего…»

* * *

Корсаков медленно вынырнул из сна.

Мысли в голове были вялыми и полусонными, как головастики в прогретой солнцем воде.

«Все, если честно, началось со встречи с Анной. Остальное – бесплатное приложение. Что ходить вокруг да около? Да, увидел человечка и решил, что вот он – знак, что все закончилось. Семь лет… Перечеркнуть и забыть. И жить заново. А как в ту ночь работалось! Как раньше. Нет, в сто раз лучше. Если даже папахен в акварельке опознал музейного уровня работу. Разбудила она меня, разбудила… Как сложится с ней, боюсь загадывать. Но прежним мне уже не быть. Да и смысла нет. Если Жук навеки приторчал в клетке, надеюсь, это не видение, то, можно считать, что дело сделано. Пора начинать новую жизнь. Дай Бог, опять поднимусь. Нет, просто буду писать картины для себя и друзей. И жить, как Бог на душу положит».

Он проморгался, зевнул в кулак.

Машина неслась в редком потоке по правой полосе.

Мария сосредоточенно следила за дорогой. Руль она держала по-мужски уверенно и, что редкость на русских дорогах, профессионально использовала коробку передач. Руку даже не убирала с рычага.

– Вам сняться сны, где вы и Анна вместе, – неожиданно произнесла Мария.

– Я что, кричал во сне?

– Нет. Только раз назвали ее по имени. Но я знаю, вам должны сниться такие сны. Иные времена, возможно, иные страны. А вы – вместе.

Корсаков завозился в кресле, устраиваясь поудобнее.

– Просто вы, Мария, романтическая натура, – немного смутившись, пробормотал он.

– Нет. Просто я слишком много знаю из того, что знать бы не следовало. Все эти масонские тайны… Глупышка, сунулась, куда не просили. Теперь мучаюсь.

– Ну и не мучились бы.

Она покачала головой.

– Нет. Они говорят, знания обязывают к действию.

– Кто – они?

– Посвященные. – Она перехватила его напряженный взгляд. – Нет, нет… В фартуке и с мастерком в руках я хожу только с Ванюшей. Но знания… Понимаете, в отличие от вас, я не могу оправдаться неведением.

– Во многих знаниях…

– Именно.

Она вдавила педаль в пол и пошла на долгий обгон фургона. Дальнобойщик места не уступал, и ей пришлось выскочить на встречную полосу. Закончив лихой маневр, она заслужила приветственное бибиканье в след от водителя фургона.

– Где так научились водить?

– В прежней жизни, – коротко ответила она. – Смотрите!

Впереди уже вставала белая стена новостроек.

Над Москвой в небе нависала сплошная черная стена. Грозно черная, с едва видимыми мутными размывами водяных смерчей.

Вдоль дороги заклубилась пыль. Взлетала в воздух высокими закрученными султанами. Плотный ветер вдавил в лобовое стекло, на мгновенье остановив машину. Двигатель хрюкнул, но преодолел сопротивление и еще яростней заурчал.

– Грозе великой быть на Москве, – прошептала Мария. – Где живет ваша Анна?

Корсаков назвал адрес нового микрорайона на другом конце Москвы.

– А, «Лужковская деревня», – кивнула Мария. На секунду задумалась. – Поедем через центр. По Кольцевой боюсь. Вдруг накроет грозой, не выберемся.

Черная стена туч поглотило солнце. Сразу же потемнело, как в сумерках. Встречные машины зажгли фары.

* * *

Накрыло их в районе Савеловского. Шквал ветра сорвал рекламный щит, легко, как картонку, закрутил в воздухе. Ветер был такой силы, что капли дождя полетели параллельно земле.

– Ого! – воскликнул Корсаков.

Из-за крыши дома появился, как парашют, зонтик летнего кафе.

Мария сбавила скорость. Машину резко дергало от жесткий ударов ветра.

– Прорвемся переулками. Это же ненадолго.

Провода хлестало ветром, зацепляясь друг о друга, они высекали яркие электрические искры. Казалось, вдоль опустевшего шоссе разом включились сотни сварочных аппаратов.

– Не уверен. Похоже не Конец света.

Мария бросила на Корсакова строгий взгляд.

– Не шутите таким вещами.

Она резко свернула вправо.

В переулке выло, как в аэродинамической трубе. Еле преодолев напор ветра, машина свернула в следующий. Здесь было потише, но кроны деревьев терзало с устрашающей силой.

– Зря свернули. Надо было на Савельнике мне прыгать в метро. Теперь только на Динамо. Дотянем, как считаешь?

Мария отрицательно покачала головой.

– В метро тебе нельзя. Если вырубит электричество во всем городе, то окажешься в ловушке. А тебе бежать надо, Игорь, бежать, ни на секунду не останавливаясь.

– Куда бежать?

– Не куда, а к кому. Анну искать.

Корсаков хлопнул себя по лбу.

– Черт! Как раньше в голову не пришло! Она же вещи перестирала и плащ вычистила. Вот тихоня-то! Золотая девочка.

Мария резко затормозила.

– Вы только что очень плохо про нее подумали.

– Адекватно я подумал! – прокричал Корсаков. – Адекватно! Это все ваша мистика и розовые сопли…

– Так позвоните ей и узнайте! – оборвала его Мария.

– Что сделать? – опешил Корсаков.

Мария молча указала на стекляшку таксофона.

– Елки-палки, – проворчал Корсаков. – С такой жизнью уже забыл, в каком веке живу. У тебя мобилы нет?

– Дома оставила. Вдруг Ивану понадобится.

– Конечно, ему нужнее, – проворчал Корсаков, роясь в кармане.

– Зато у меня карточка есть.

Корсаков достал визитку Анны и карточку таксофона. Улыбнулся Марии.

– Извини, это нервное.

– Я понимаю. Осторожнее там.

Он взялся за ручку двери.

– Знаешь, я Ваньке завидую. Повезло так повезло.

Мария слабо улыбнулась и толкнула его в плечо.

Корсаков выскочил в дождь. Ветер чуть не опрокинул с ног. Пришлось подмять полы плаща и что есть силы держать «стетсон».

В телефонной будке было сыро, воняло мочой и сырыми окурками. Надписи присутствовали соответствующие: мат, спорт и секс.

«Как тут мог жить Чебурашка?» – с идиотской улыбкой подумал Корсаков.

Спохватился, сунул карточку в щель и стал набирать номер квартиры Анны.

Соединили на третьем гудке. Корсаков облегченно вздохнул.

– Привет! – раздался бархатистый голос Анны. – Оставляю сообщение персонально для тебя. Если позвонишь, то узнаешь, что я тебя люблю и жду в…

Страшный удар и скрежет сминаемого металла заставил Корсакова в страхе оглянуться.

Крючковатый ствол тополя, переломившись пополам, накрыл «Ниву», продавив крышу. Высыпались стекла, отвалилась передняя фара, из пробитого радиатора стрелял султан пара.

Корсаков выскочил наружу.

Захлебнулся ветром. Необоримая сила пригнула к земле. Он припал на колено. Закрыл лицо смятой шляпой. Пыль, каменная крошка, сор и капли воды слепили и норовил и содрать кожу, как наждак.

Деревья вдоль дороги стали подламываться у корней. С хрустом ломая ветви, валились наземь. В какие-то секунды вся улица превратилась в засечный завал.

Тучи выстрелили картечью града. Дробь ледяных дробинок с чопяющим звуком стала сечь листву; белые жемчужинки бились о стекла, со стеклянным звоном запрыгали по подоконникам, раскатились по асфальту.

Вдруг сделалось тихо. И хлынул ливень. Запахло холодной водой и свежим спилом дерева.

Корсаков бросился к «Ниве». Рванул дверь.

Мария ничком лежала на сиденьях, зажав голову руками.

– Жива?!

Она повернулась, бледное лицо озарилось улыбкой.

– Даже мотор успела заглушить!

– Ненормальная! – выдохнул Корсаков.

Протянул руку. Схватившись за кисть Марии, увидел мелкие порезы на ее пальцах и успевшую выступить кровь.

Мария с его помощью протиснулась под просевшей крышей, выбралась наружу.

– Ни фига себе! – Она с удивлением осмотрелась.

Месиво из стволов, остро переломленных ветвей и снопов листвы запрудило улицу.

– Не крутись, ты! – Корсаков обшарил взглядом Марию, ища более серьезные раны. Ничего. Если не считать тонкой царапины на лбу.

– Нигде не болит?

Она резко оттолкнула его руки.

– Нашел время! – выкрикнула она. – Ты так ничего и не понял?! Это же все из-за тебя! Все, все это, – она махнула рукой вокруг. – Все из-за тебя, Корсаков! Слово в слово по пророчеству. Что тебе еще не ясно, дурак набитый?!

«Исполнится срок, и явится Совершенный.

Он сломает печать в ночь над День Всех святых.

И восстанут все силы Ада, и смешаются все силы земные.

Грозе великой быть на Москве».

– Бред.

Корсаков отшатнулся. Мария была страшна в своем пророческом безумии.

Мария вдруг, чего от нее никак не ожидал, по-армейски витиевато и многоэтажно выматерилась. Метнулась к машине, сунула руки под сиденье. Достала что-то, завернутое в тряпку.

Подбежала к Корсакову, глядя в глаза, сунула ему за ремень холодную стальную тяжесть. Корсаков втянутым животом почувствовал ребристую рукоятку пистолета.

Мария привстала на цыпочки, смазала губами по лбу.

– Ваня просил тебе отдать. Беги! – жарко выдохнула ему в лицо. – Храни тебя Господь.

Она толкнула его в грудь.

Корсаков оступился. По инерции сделал несколько шагов назад.

И побежал.

Бежал, петляя между лужами и наваленными внахлест ветвями. Бежал, чувствуя на своей коже жар дыхания Марии. Храня в памяти священный огонь, полыхавший в ее глаза.

Огонь знания, который сжигает сомнения и обязывает к действию.

Глава двадцать третья

С неба сыпал мелкий дождик. Дорога блестела от рано зажженных фонарей.

Жизнь медленно возвращалась в насмерть перепуганный город. Заметно прибавилось машин. По тротуарам засновали прохожие. Владельцы киосков и летних кафе спешно ликвидировали последствия урагана.

Водитель попался слоохотливый, да к тому же перевозбужденный только что утихшей бурей.

– Как на каркал Лужок. Вчера слышал по радио, очередной международный конгресс в Москву заманил. Что-то там про озеленение во всемирном масштабе, га! Так он, ты прикинь, взобрался на трибуну и понес: «Москва – самая зеленая столица в мире. Бла-бла-бла…» И все в таком духе. Типа берем обязательство за десять лет сменить шестьдесят процентов зеленых насаждений в городе. – Он указал на поваленное дерево. – Вот теперь пусть все разом и меняет! Одна труха, как выяснилось. Все на корню сгнило, ты посмотри! Ни одного нормального дерева. Как при Сталине посадили, так и росли. Ни фига сами не сделали. Только бабки пилить умеют, да нам лапшу на уши вешать.

Корсаков покосился на водителя. Парень, вроде бы молодой, тридцати нет, а клеймил, как седой ветеран.

«Средняя школа или путяга. В армии отбарабанил. Не сидел, но в криминальной среде болтался. В бандиты не выбился, из пролетариев убежал, ни денег, ни ума не нажил, – на глаз определил Корсаков и подытожил: – Пасынок реформ».

– Чем тебе Лужков не угодил? – задал вопрос Корсаков, просто чтобы поддержать разговор.

Парень злорадно хохотнул.

– А что мне его любить? Я на его стройках год корячился. Горбом своим отрабатывал то, что мама с папой меня не в том городе родили. Вот ты москвич?

– Прописка есть, – уклончиво ответил Корсаков.

– По твоей логике получается, что я тоже москвич.

– Не по логике, а по закону.

– Сказал тоже – по закону, – хмыкнул парень. – Закон у вас, как в дурдоме, кто первым встал, тому и тапочки. Первым штампик в паспорт получил – москвич. Не успел – иногородний. Раньше инородцами обзывали, кто рожей не вышел. А теперь – «иногородний». Типа есть город Москва. А что не Москва, то Ино-город! – хохотнул он. – И если ты в ином этом городе жить уже не можешь, то в Москве тебе светит только стройка, ларек, рынок или это… На Тверской кое-чем торговать. Вот ты как прописку получил?

– Паспорт дали, а в нем уже прописка была.

– Повезло, значит. А я за бабки купил. Но по закону, не боись. Отвалил со стройки, прорабу зарплату отписал, чтобы не возбухал. Поторговал с вьетнамцами на рынке. Блин, весь ихними палочками провонялся! Но платили хорошо. Поднакопил бабок, обернулся четыре раза за тачками в Голландию. Потом выцепил одну лярву, тоже на рынке ошивалась. Добазарился с ней на три штуки. Сходили в ЗАГС, отштамповались. А дальше, будьте любезны, «мужа к жене прописать». И вот этом Лужку! – Он на секунду выпустил руль и хлопнул себя ребром ладони в согнутый локоть. – И всем сразу – во!

«Мне бы твои проблемы», – с тоской подумал Корсаков.

Закурил, чтобы не участвовать в бессмысленной беседе.

– Вот почему говорят, что иногородние в Москве больше всех совершают преступлений?

Водителю был нужен не собеседник, а слушатель. На затихшего Корсакова он не обратил внимания.

– Не, я не спорю, все правда. А почему это так? Нет, ты не бычься, а подумай! Потому, командир, что озвереешь, на такое глядючи. – Парень свободной рукой ткнул в яркие витрины. – Ну подумай сам, кто же будет корячиться, как рыба об лед, костями греметь, когда тебя сразу сказали – срань ты иногородняя! И ни фига тебе здесь не светит. Здесь люди живут. Люди! Понял, да? А я, значит, типа уже не человек? Говно, значит, за всеми выгребать, человек. Кирпичи на морозе таскать – человек. А как жить, как человек, так – иногородний!

Он зло зашкрябал у себя под носом.

– Вот усы у меня были. Классные! У нас все в усах ходят. Так что? Пришлось сбрить. Менты задолбали останавливать. Я им паспорт с регистрацией сую, а они рожи воротят. Говорят, морда у меня иногородняя, за версту видно. Сказали, у них типа приказа есть – проверять всех с усами. Либо чечен, либо без регистрации. Стопудово. Короче, сбрил я их. Опять начался гимор. Типа, в паспорте в усах, а на роже усов нет. Подозревают, как пособника террористов, прикинь! И опять башлять Васе каждому менту. Во жизнь! Блин, думаю, попал! Но я уже ученый, хрен меня укусишь. Короче, сейчас думку гоняю, как, типа, паспорт потерять и новый выписать. Чтобы на фотке путем выглядеть: без усов, в гаврюхе и белой рубашке. Чтобы все чин-чинарем было.

– Еще очки надень, – подсказал Корсаков.

Водитель радостно заржал. Потом осекся и задумчиво произнес:

– А это – мысль. Спасибо за подсказку.

Корсаков отвернулся к окну. Устало закрыл глаза.

Водитель замолчал. Покрутил ручку приемника. В эфире был сплошной треск.

– Слышь, командир. А тебе водитель, или типа того не требуется? Машина моя, права категории «С». Или еще какая работа. Я все могу. Ремонт по полной программе, например. Или охранником.

– Рисовать умеешь? – лениво отозвался Корсаков.

– В смысле, стенки красить?

– Нет, рисовать. Картины писать маслом.

Водитель вздохнул.

– Акварелькой в школе получалось. Но потом в руки только малярная кисть попадалась. Ты уж извини. Облом.

– Значит, не сложилось. А то бы в ученики взял.

– А ты, что – художник?

– Да. Причем, известный.

– О! А похож на музыканта. На этого… Который «как молоды мы были». Он еще пискляво так умеет, аж уши закладывает.

– Градский, – подсказал Корсаков.

– Во! Только ты на морду гораздо худее. И без очков.

Корсаков через силу хохотнул.

– Спасибо за комплимент!

– Кушай на здоровье. А из художников я этого уважаю… Как его? Еще в Америке живет, в америкосовском камуфляже ходит и наших хромачах. Ну ты же должен знать…

– Шемякин.

– Во, точно! Вот кого уважаю. Хоть и в очках, но рожа конкретно бандитская. Сразу видно, из правильных пацанов. Слышь, а он правда замок в Штатах купил? Я по телику слышал.

– Правда.

– Вот так и надо, – одобрил парень. – Свалить, волчарой прогрызться – и замок у них купить. Всем назло. И срать на всех с самой высокой башни!

– Идея понятна. Очень американская, кстати. Сам-то откуда?

Парень скис.

– Из Казахстана. Типа, беженец. – Он быстро ожил. – А что это меняет? Что?

– Ничего. Умные люди говорят, что русскому дальше Москвы ехать некуда.

Парень, раздумывая, покачал головой.

– Резонно. На ихний Нью-Йорк меня уже не хватит.

Машина миновала пикет ГАИ, вылетела на Кольцевую, развернулась на отводной дуге. Впереди цветными огоньками окон засветились башни новостройки.

– Вот она – стройка века. – Парень кивнул на огни. – Век бы ее не видеть! Целый год бетон месил и плиты клал. Вот, зуб даю, сейчас мужиков опять на леса погнали. Только ветер стих – и айда. Хватай больше – кидай дальше, отдыхай, пока летит. У тебя там квартира, или как?

– Мастерская, – без особого энтузиазма соврал Корсаков. – Хочу проверить, целы ли окна.

– А этаж какой? Если выше пятого, то считай, что вместе с рамами в дом вдуло. Там же, на верхотуре, такой ветер, ого-го!

– Знаю.

– Ничего ты, художник не знаешь. Вот половил бы плиту бетонную руками, когда ветром ее качает, а вниз аж смотреть страшно. Тогда бы…

Он неожиданно замолчал.

Дорога была новенькой четырехрядкой, прямой и пустынной, как взлетная полоса. Машина сама собой стала постепенно набирать скорость. Все быстрее, быстрее, быстрее… Пока в щелях не завыл сквозняк, и прерывистая разметка не превратилась в сплошную линию.

Корсаков бросил взгляд на спидометр. Стрелка неукротимо ползла к отметке «сто». Посмотрел на водителя.

Парень вытаращил невидящие глаза, мертвой хваткой держал руль. Но было видно, что не он ведет машину, а она, потрясывая руль, крутит его руками.

С разлепившихся дряблых губ водителя свалилась капля слюны.

– Черт, опять!

Он проклял себя, что расслабился и забыл, в какие игры и, главное, с кем играет.

Отчаянно пнул по стопе водителя, впечатавшей педаль газа в пол. Но стопа, как налитая сталью, ни на миллиметр не поддалась.

Корсаков примерился к мелькающей за бортом бровке бордюра. Скорость была слишком велика, а каменная кладка слишком близко.

Он рванул рычаг ручного тормоза.

Под днищем протяжно, как токарный станок взвыл крошащийся стержень тормоза. Машину затрясло. В салоне пахнуло стальной гарью. Рычаг вибрировал и болью стрелял в руку. Заклиненные колеса с воем скребли асфальт.

Корсаков досчитал до семи и плечом выбил дверь.

Падал, закрыв голову руками, поджав к животу колени.

Ожидал беспощадного удара об асфальт, обжигающей боли, хруста костей и самого страшного – кровавой вспышки в мозгу, после которой настанет мгла, их которой уже никогда не вынырнуть.

Но произошло странное. Тело подхватила мягко пружинящая сила, словно окунулся в пуховую перину. Невесомое тепло обволокло тело, залепило глаза и уши. В полной, противоестественной тишине, начался завораживающе медленный полет. Плавный и не страшный, как в детском сне.

Он почувствовал, что его переворачивает, вытягивает и плавно опускает ногами вниз. Распахнул руки и подогнул колени, готовясь сгладить возможный удар о твердую поверхность. Но его опустило также медленно и бережно, как и подняло в воздух.

Корсаков замер, боясь пошевелиться.

Сон вдруг оборвался. Разом нахлынули звуки. Шелестел дождь, выл двигатель удаляющейся по пустому шоссе машины. Страшно изношенный «москвичок», в котором остался парализованный водитель, шел на разгон под крутой уклон.

Первая мысль, проснувшаяся в голове, была абсолютно глупой.

«Шляпу-то я забыл в машине. Жаль. Как-никак, семь лет вместе».

Машина, разогнавшись на спуске, на дикой скорости выскочила на перекресток. Выкатившийся наперерез автобус затормозить не успел. Тюкнул в бок бампером.

«Москвичок» резво вскинулся, задрал передок, высек из асфальта шлейф искр. Ударился о бордюр. И высоко взвился в воздух. Завалившись в полете на бок, исчез в темноте. Спустя секунду полыхнула яркая вспышка.

Корсаков зажмурился. Когда открыл глаза, на месте падения машины плясал высокий язык пламени.

Мягкий толчок в спину заставил Корсакова сдвинуться с места. Еще один, настойчивее и сильнее, вынудил сделать первый шаг.

Упругая сила, подталкивая в спину, бегом погнала вперед, к дому Анны.

* * *

Выйдя из лифта, он достал из кармана две связки ключей. Долго соображал, какая же из них от квартиры Анны. Ключами от московской квартиры Ивана так и не воспользовался, а вернуть не сложилось. Впервые за несколько лет в его карманах скопилось столько ключей.

– Не тормози, – сказал он сам себе.

Вход в коридор перегораживала стальная дверь. Присмотревшись к замку, Корсаков выбрал подходящий. Сунул в скважину. Оказалось, угадал.

Приоткрыл дверь, прислушался. В коридор выходили четыре двери, не хотелось нарваться на соседей.

Быстро прошел к двери квартиры Анны, вставил ключ в нижний замок. Провернул. Дверь была закрыта еще и на верхний. Этот замок долго не пускал ключ в скважину. Потом внутри заело какую-то пружинку.

Корсаков чертыхнулся. Приказал себе расслабиться. Медленно провернул ключ. Щелкнула собачка замка. И дверь распахнулась, как от сквозняка.

Корсакова ударом швырнуло через порог. И он едва не упал, споткнувшись о труп блондина. Кроме белобрысого ежика на голове у тела ничего не уцелело. Все остальное словно измочалили молотком. Что странно, крови ни капли не было.

Рука сама собой выхватила пистолет и передернула затвор.

В квартире гулял сквозняк, разнося тухлый, тошнотворный запах. Из темноты доносились чавкающие звуки, бульканье и урчание.

Корсаков посмотрел на стену. Она вся была расписана четырехпалыми порезами. Когти неизвестного зверя продрали обои и глубоко вошли в штукатурку.

«Мы это уже проходили».

Он поднял голову к потолку. Как и ожидал, весь потолок был забрызган густой слизью.

Шагнул влево по склизкому полу.

Дверь в кухню сорвана. Вся мебель порушена. На полу, среди груды щепок и обломков досок, распластались густо-черные неподвижные тела. Внавал.

Мертвая тишина. Ни стона, ни всхлипа.

Из-под двери в ванную вытекала студенистая лужа. Корсаков приоткрыл дверь. Отшатнулся.

«Два шага вправо. С порога – полшага влево, упасть на колено. Ствол – перед собой».

Основное побоище произошло в комнате. Словно стадо бешенных слонов проскакало. Или ураган отбушевал только в отдельно взятой квартире.