Текст книги "Таро Люцифера"
Автор книги: Олег Маркеев
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– Занятно. Про акацию я только романс слышал. «Белой акации ветви душистые…».
– Это не про любовь, уверяю вас. Вернее, не только про любовь.
Корсаков вспомнил мучительно грустную мелодию романса, в годы его отрочества почему-то считавшимся «белогвардейским».
– Он про смерть, – сказал он.
Мария покачал головой.
– Про любовь, про смерть и про жизнь после того, как любовь умерла.
Она отступила на несколько шагов. Указала на серый могильный камень. Кто-то старательно зачистил буквы и цифры, высеченные на камне, и они выделялись так четко, что Корсаков с расстояния смог без труда прочитать:
«Княжна Анна Петровна Белозерская-Белозерская. 1807–1827».
– Анна? – вырвалось у Корсакова.
– Да. – Мария удивленно взглянула на него. – Единственная дочь князя Петра Алексеевича. С ней связанна очень таинственная и темная история. Официально считается, что Анна умерла от воспаления легких. Но… Игорь, вы дали слово.
– И готов поклясться еще раз. Что-то мне подсказывает, что речь пойдет о чести дамы. Я прав?
Мария кивнула.
– Вы догадливы.
– Просто не первый день живу на свете.
– Только, Игорь, это тайна не только моя. Она касается Белозерских. Я имею ввиду их потомков.
– Еще интереснее. В деле большие деньги?
Мария помялась.
– Как сказать… Я посчитала необходимым поставить в известность нашего заказчика. Ведь дом принадлежит ему. Так случилось, что Ваня, реставрируя камин, нашел тайник.
– О, господи! И он туда же. – Корсаков тяжело вздохнул. – Не обращайте внимания, Мария. Это я так… Продолжайте, пожалуйста.
– Там была крохотная шкатулка черного дерева с инкрустацией. Никаких драгоценностей, слава богу. Только один документ. По всем признакам – конец восемнадцатого века. Начинается он словами: «Сие послание писано под кустом роз».
– И что это значит?
– На символическом языке масонов это означает, что речь идет о тайне ордена, или о личной тайне посвященного, которую он решил доверить «братьям». Остальной текст был зашифрован. Но шифр не очень сложный, так называемое «тамплиерское письмо». В те времена, конечно же, он был довольно надежен, ведь, восемьдесят процентов населения вообще никакой грамоты не знало. А сейчас «шифр тамплиеров» можно найти в книжках, продающихся на лотках.
Мария подошла почти вплотную, заглянула в глаза Корсакова. А он чуть не утонул в ее – зеленых с волчьим золотым ободком вокруг черного зрачка.
– Я расшифровала текст. Это действительно тайна рода Белозерских. Анна умерла родами. Незамужней. В имение ее привезли, чтобы скрыть нежелательную беременность. Отцом ребенка был некто, обозначенный литерами «А. К.». Судя по тексту, участник декабристского мятежа, лишенный дворянства, разжалованный в солдаты и сосланный в Сибирский округ. Анна догнала его на этапе, у них было свидание, после которого Анна понесла, как тогда выражались. А человек, сокрытый под литерами, умер от скоротечной чахотки, так и не доехав до места отбытия наказания.
– Просто кино снимать можно! – пробормотал Корсаков.
– Ни в коем случае! – Мария замотала головой так, что хвост каштановых волос хлестнул по плечам. – Это не будуарная тайночка, а тайна ордена! И срока давности она не имеет.
– Может, тогда не надо меня в нее посвящать? У меня и своих проблем, знаете ли…
– Я знаю, что делаю, – перебила его Мария. – Итак, некто «А.К.» умер, оставив наследника. Но он был лишен дворянства, значит, ребенок считался не просто бастардом, а совершенно ублюдком. По сути, княжна понесла от простого солдата, только представьте! Но это был плод их любви. И умирая, «А. К.» решился через Анну напомнить неким лицам об оказанной им услуге. Подробностей в документе нет. Но это было настолько важная услуга, что эти лица настояли, чтобы отец умершей Анны признал ребенка своим. И беседа об этом, как написано в документе, состоялась под розовым кустом в этом имении. Самое интересное, что в парке действительно была беседка, увитая розами, я ее видела на старых планах имения. Апраксины, что интересно, перепланировав парк, сохранили беседку в неприкосновенности. Интересно, да?
– Не то слово. А что стало с мальчиком? Ведь, родился мальчик, как я понял.
– Да. Крещен в этой церкви. Назвали Алексеем. Воспитывался в доме князя. Потом ему определили духовную карьеру. Статская и военная карьеры для него по понятным причинам были закрыты. Так в роду Белозерских появился священник. Только не совсем обычный. Я бы сказала, что он был более дипломатом и чиновником по особым поручениям, чем духовным лицом. Сужу по его карьере, насколько ее удалось отследить.
– И как вам удалось столько раскопать?
– Ну, я же историк, а не «бренд-чего-то-там», – улыбнулась Мария. – Иван, конечно, помог. Включил исследования в смету расходов.
– А заказчик как на это отреагировал?
– Если вы в курсе, что у нас за заказчик…
Корсаков кивнул.
– Ваня кое-что рассказал. Побольше бы таких подкаблучников, жилось бы художникам веселее.
– Не надо, Игорь. У него такие проблемы, что нам и не снились, – укоризненно произнесла Мария. – Короче говоря, передали мы Александру Александровичу шкатулку и весь комплект документов. Он просто просиял от счастья, моментально выписал чек. И укатил в Москву.
– Докладывать, – закончил Корсаков.
– Да. Есть там кто-то, чей воли боится даже Александр Александрович. Кто именно, я не знаю. Да и не хочу так глубоко лезть в чужую жизнь. – Она зябко повела плечами. Солнце уже закатилось за лес, и от земли потянуло холодом. – Пойдемте?
– Конечно. Иначе Ваня от ревности ужин съест в одну… В одно лицо.
Узкой тропинкой они вышли к аллее.
Под тенью лип, когда до дома оставалось всего десяток шагов, она вдруг остановилась. Взяла Корсакова за руку и развернула к себе лицом.
Игорь немного опешил. Бесова он уважал и дружбой его дорожил, ни за какие райские кущи не стал бы красть Ванькино счастье. Да и Мария не была пресыщенной дачницей, охочей до невинных и никчемных шалостей в бузине.
– Игорь, а почему вы не спрашиваете, как звали того человека? – шепотом спросила она.
– Какого? – Корсаков не сразу понял о чем речь.
– И почему я отрыла вам чужую тайну?
Ее зрачки расширились, а глаза стали бездонными.
Корсаков затряс головой, отгоняя наваждение.
– Я знаю, кто сокрыт под литерами «А. К.»! Пришлось напрячь подругу, она в Русском музее работает. Ваня меня даже в Питер на три дня в командировку посылал, – скороговоркой прошептала она. – Высший свет Петербурга того времени был достаточно узок, всего двести семей. И не так много лиц участвовали в заговоре. Я проштудировала материалы следствия, соотнесла с надзорными делами осужденных. Короче, я нашла его. Пойдемте!
Она потащила Корсакова к дому.
* * *
На первом этаже только в кабинете, выходившем окнами в парк, вставили стекла. В просторной комнате царила атмосфера рабочего уюта: ничего лишнего и все на своих местах.
Иван Бесов склонился над длинным столом, на котором взгромоздились макет усадьбы, кипы бумаг и рулоны чертежей. Что не уместилось на столе, было пришпилено к стене и расставлено на самодельных полках.
Оторвавшись от работы, Иван бросил взгляд на вошедшего Корсакова. Насупился и покачал головой.
– Вот сорока, растрепала-таки! – проворчал он.
– Ты о чем? – сыграл удивление Корсаков.
– Ладно. По роже видно, Маринка тебя загрузила.
– Мы просто церквушку осмотрели. Кстати, респект, Иван. Классная работа.
– Умеем, когда приспичит. Ты садись. – Он указал на свободное кресло. – Судя по тому, что ты еще на ногах стоишь, Маринка главный сюрприз напоследок оставила.
Корсаков опустился в кресло в стиле «Три медведя».
– Это не порожняк, про шкатулку?
– Не-а, – покачал головой Иван. – И про все остальное. Потерпи, сейчас она тебя окончательно добьет. Даже разрешаю после принять «наркомовские» сто грамм.
– Даже так? – Корсаков закинул ногу на ногу, полез в карман за сигаретами. – За водочку, конечно же, благодарствуем барин. Но мы ее на потом оставим. Печенка более не позволяет принимать ее, проклятую. Утречком, коли на то будет еще ваша соблагозволение, и откушаем.
– Поюродствуй, поюродствуй, – не оглядываясь, пробурчал Иван.
Он порылся в бумагах, вытащил какую-то фотографию, бликнувшую в лучах настольной лампы, и положил под руку.
Дверь распахнулась, вошла запыхавшаяся Мария. К груди она прижимала тонкую папку.
– Иван? – строгим голосом спросила она.
– Ни-ни! – Иван, дурачась, поднял над головой руки.
Мария повернулась к Корсакову. Достала из папки лист.
– Читайте!
Корсаков взял из руки Марии, успев отметить нежный бело-розовый цвет на ее запястье, лист ксерокса.
Побежал взглядом по строчкам каллиграфического почерка неизвестного чиновника.
«По заключению Аудиториатского департамента, высочайше конфирмованному двенадцатого июля сего года, приговаривается… с лишением дворянства, сословных привилегий, чинов и наград, прав собственности и родительских прав, разжалованию в рядовые и отправке в дальние гарнизоны».
Корсаков через край листа посмотрел на Марию, которая зашуршала бумагами в папке.
– Корсаков, – торжественно произнесла она.
– Да, это я, – удивился Игорь.
Мария по-девчоночьи тряхнула головой.
– Глупый! – Она протянула ему лист с ксероксом гравюры. – Вот он – Корсаков. Алексей Васильевич Корсаков, полковник Лейб-гвардии гусарского полка, кавалер Ордена Святого Георгия, награжден золотым оружием лично императором. И прочая, прочая… Разжалован и лишен всех прав, сослан, умер по пути в ссылку. Все сходится.
Корсаков всмотрелся в лицо на гравюре. Художник явно польстил заказчику, старательно облагородив узкие азиатские глаза, острые скулы, нос с хищно вывернутыми ноздрями. Кровь степняка отчетливо проступала в лице полковника. Остальное соответствовало моде и статусу: гусарские усы, пронзительный взгляд из-под насупленных бровей, прическа с бачками вперед, а-ля Александр.
Ничто на портрете не указывало на то, что спустя несколько лет изображенный на нем лихой усач изменит присяге и выступит против царя.
– Это список с портрета, который висел в Зимнем дворце в галерее героев Отечественной войны. После мятежа портрет, конечно, сняли, – вставила Мария.
Иван грузно поднялся из кресла, протопал к Корсакову.
– С твоей нынешней рожей их благородие сравнивать нельзя. Попробуй вот это.
Он положил поверх гравюры фотографию.
Корсаков поднял удивленный взгляд на Ивана. Снимок был Строгановских времен, на каком-то студенческом КВНе Корсаков изображал из себя гусара.
– Откуда он у тебя?
– От верблюда. Храню, вдруг для твоего музея потребуется.
– Ваня специально перерыл свой архив, когда я этот портрет из Питера перевезла. Помнишь, какой ты разгром здесь устроил?
Иван засопел.
– Просто кто-то уборку тут устроил, после которой ничего найти невозможно.
– Ванечка! – укоризненно протянула Марина.
Корсаков положил два портрета рядом. Не надо было быть художником, чтобы уловить сходство. Оно было полным.
– Ну? – Иван ждал реакции.
Корсаков откинулся в кресле.
– Ребята, а что это вы на меня так уставились? Клянусь, к истории с княжной лично я не имею никакого отношения.
– Ой, сейчас. – Мария зашуршала бумагами. – Вот она. Княжна Анна.
– Невероятно, – прошептал Корсаков, едва бросив взгляд на портрет светской дамы Николаевских времен.
Со старинной миниатюры на него смотрела Анна. Темноглазый ангел, случайно залетевший в арбатский сквот.
Два века не смогли изменить ее черты.
* * *
Сославшись на плохое самочувствие, во что легко верилось, стоило взглянуть на его лицо, Корсаков не стал ужинать. Поднялся в спальню на втором этаже.
Ему отвели капитально отремонтированную комнату с камином. В комнате стояла кровать все в том же стиле «Три медведя» и явно Бесовской работы тумбочка. На выровненном и подготовленном к паркетным работам полу лежал толстый палас. Видавший виды, но вполне приличный и чистый.
Корсаков был согласен на койку в строительном вагончике или на матрас в углу кабинета Ивана, но Мария, услышав такое, замахала на него руками. Иван пригрозил кулаком. Пришлось подчиниться, хотя отлично понял, что ребята отдали ему свою спальню, а сами будут спать в кабинете на первом этаже.
«Хотя, с милый рай и в шалаше», – успокоил совесть Корсаков и вытянулся на кровати.
Сон сморил его моментально. Но оказался скоротечным, каким бывает с перепоя или от дикой усталости. Только закрыл глаза, дрогнул всем телом, как от удар током, – и все. Сна ни в одном глазу.
В доме стояла густая, непривычная для городского слуха тишина. Лишь изредка из парка доносился шепот растревоженной ветром листвы.
Он долго лежал, закинув руки за голову. В черном прямоугольнике окна медленно проворачивался ковш Большой медведицы.
Мысли рассерженными шершнями роились в голове. В памяти всплыла тягучая, как невыплаканные слезы, мелодия «Сплина».
И лампа не горит.
И врут календари.
И если ты давно
хотела что-то мне сказать,
То говори.
Любой обманчив звук,
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья
Падает
бокал вина…
Корсаков потянулся за сигаретами. Пачка осталась в кармане плаща, брошенного на пол у кровати.
Рука нашарила в плаще плоский футляр.
«О, а про карты я и забыл! Надо будет Марии завтра показать. Судя по всему, она крупный дока по всякой черно-белой масонской зауми».
Корсаков достал футляр. Закурил. Ночь была ясной и лунной, света в комнате было достаточно, и он решил рассмотреть находку.
Он прислушался к тишине в доме. И отщелкнул крышку на футляре.
Стал одну за одной доставать карты. Всматриваясь в рисунки, пытаясь понять скрытый в их символике смысл, Игорь ощутил, что внутри поднимается темная, удушливая волна. Кровь точками стала колотить в виски, тьма прихлынула к глазам, и он провалился в густой, как смола, сон…
Он с трудом вытащил себя из мутного забытья.
В комнате стало заметно светлее. В окно смотрела полная луна. Яркая лунная дорожка рассекала пол на две равные половины.
Корсаков помял в пальцах фильтр сигареты. Она сгорела дотла, оставив на полу переломленный надвое столбик пепла.
«Черт, чуть дом не поджег!»
Взгляд его упал на карты. Каким-то неведомым образом они оказались выложенными в круг из двенадцати карт, тринадцатая – в центре, еще одна лежал слева. На ней корчил рожу козлоногий Бафомет.
«Только без глобальных выводов! – Игорь осадил разыгравшееся было воображение. – Просто сознание вырубилось, а руки продолжили играть картами. Все нормально, это еще не делириум тременс[27]27
Белая горячка.
[Закрыть]. Стоп! Не стоит на этом заморачиваться. Сделаем вид, что ничего не было. К тому же, я не знаю ни одного расклада Таро».
Он потянулся к картам.
«Солнце мертвых», – прозвучал в его голове чужой голос. Словно кто-то подсказал нерадивому ученику.
Игорь вздрогнул. Посмотрел на круг, образованный картами. Оказывается, расклад назывался «Солнце мертвых». Самое страшное было то, что Игорь после подсказки вспомнил, что раньше, очень-очень давно, скорее всего в другой жизни, он знал, как называется этот расклад загадочного Таро.
А дальше произошло страшное.
Из круга стал сочиться лунный свет, дымчатым облачком потянулся вверх. Медленно густея, обрел очертания фигуры женщины.
Игорь коротко выдохнул и перевалился на спину. Сердце бешено рвалось из груди. Но тело сковало льдом: ни вдохнуть, ни вскрикнуть. И Корсаков с холодной отстраненностью, будто не о себе самом, подумал, что умирает.
Женщина, одетая в лунный свет, шагнула из круга, подплыла к краю постели, нагнулась над Корсаковым.
Ее упавшие локоны холодом скользнули по его щекам, словно студеный сквозняк лизнул. Сердце замерло, готовое обморочно рухнуть и разбиться в дребезги, на миллион острых алых льдинок.
Черные провалы глаз призрака стали приближаться. Корсаков отчетливо осознал, что когда темные, сочные, как зрелая черешня, губы призрака вопьются в его рот, все кончится.
Или только начнется…
«Анна, Бог мой, Анна!»
Глава тринадцатая
Солнечное половодье до потолка затопило спальню. Яркий свет жег глаза.
Корсаков зажмурился и тихо застонал. Голова была тяжелой, как с хорошего бодуна. Мышцы выкручивало гриппозными судорогами.
«А ведь не пил ни капли! – заторможено подумал он. – Может, от этого и болею. Эх, надо было грамм сто принять! От такой жизни сам бог велел в ванне с водкой утопиться».
Явление ночного призрака было явным перебором, сознание и так с трудом справлялось с лихорадочной скачкой событий.
Корсаков облизнул шершавые губы. Показалось, что на них до сих пор лежит студеный налет лунного света.
Он свесил голову, посмотрел на пол. И оторопел.
Карты кто-то собрал и сложил в футляр.
– Я сойду с ума, – пробормотал Корсаков.
Он уткнулся лицом в подушку. Затаился.
Внутри вызревала решимость встать и шагнуть на встречу судьбе. Но сил для этого еще не было.
* * *
В кухне уютно пахло теплом и вкусной едой.
Марина, услышав его шаги, оглянулась и озарилась радостной улыбкой.
– Выспался? – спросила она, скользнув взглядом по лицу Корсакова.
– Куда же больше. Который час?
– Три дня.
– Ого! – Корсаков почесал висок.
– Ваня сказал не будить. – Она отвернулась к плите. – Душ примите. У вагончика кабинка стоит, с водогрейкой импортной. Ваня для рабочих поставил.
– Благородно, – прокомментировал Корсаков. – А сам он где?
– С утра в церквушке возится. – Мария ловко перевернула блин на сковородке. – Игорь, когда бриться будешь, посмотри повнимательней на себя.
Корсаков поскреб щетину на подбородке и, не поняв, к чему она это сказала, кивнул.
В душевой кабинке, распарившись под горячим дождем, он глянул на себя в зеркало.
– Ну ни фига ж себе! – вырвалось у него.
Из прямоугольника запотевшего зеркала на него смотрело заострившееся, поросшее щетиной лицо. Тревожные глаза загнанного волка. Но синяки и припухлости пропали, словно их и не было.
* * *
Оживший Корсаков бодро набросился на еду.
– А Ваня? – спросил он, откусив первый блин с мясом.
– Мы уже пообедали. Все тебе. – Марина придвинула к нему плошку со сметаной. – Ешь, не стесняйся. Беру обязательство откормить тебя за неделю до приличного вида.
– Ваня ревновать будет.
– Переживет, – со смехом отмахнулась Марина.
Подперев щеку кулаком, стала смотреть, как он ест.
Корсакову стало немного неловко под ее по-женски болючим взглядом. Всю жизнь ему выпадали женщины различной степени стервозности и экстремальности. Ежедневная жизнь с ними напоминала альпинизм без страховки: на секунду расслабишься – и в лепешку. Определенный шарм в таком экстриме был, но, оказалось, что в душе хотелось именно такого тихого, как летний вечер счастья. Чтобы холили тебя, лелеяли и откармливали всяческими вкусностями, глядя, как ты ешь, полными печали глазами.
«Повезло Бесову, – скосив глаза в сторону, подумал Корсаков. – Хотя, по вере твоей и воздается».
– Марин, а в доме приведения водятся? – спросил он.
– Водятся, – серьезно ответила Марина. – Неприкаянная душа Анны.
Корсаков поперхнулся.
– Откуда ты знаешь, что именно Анны?
Марина покатала по столу хлебный шарик.
– Я подняла все материалы по имению. Все, что удалось найти в местном музее и в Москве. Сохранились дневники нескольких членов семей Белозерских и Апраксиных. Все писали о приведении в доме. Женщина в лунном свете. Княжна Анна.
– А с чего взяли, что это Анна?
Марина пожала плечами.
– Им было лучше знать. Так и написано: «призрак княжны Анны».
– И что он предвещал? Смерть?
Мария внимательно посмотрела ему в глаза.
– Перелом в судьбе, Игорь. – Она помолчала и добавила: – Считалось, что призрак приходит, чтобы поцеловать своего избранника. Потеряв свою любовь, она ищет ее подобие в мире живых.
Игорь машинально облизнул губы.
– И что тогда произойдет?
– Не знаю. В дневниках об это не написано. Очевидно, призрак так и не нашел, кого искал.
Марина встала, налила себе кофе из турки.
– Кофе или чай, Игорь? – спросила она.
– Кофе. Ванькин «гербалайф» штука полезная, но, если честно, пить невозможно. Что он туда кладет, хотелось бы знать?
– Все подряд.
Марина улыбнулась и налила ему кофе.
Поставила чашки на стол, опустилась в кресло.
Кофе оказался густым и горьким, как любил Корсаков.
– Марин, а откуда вы столько знаете о масонах? В институте же не преподают, или я не прав?
Марина пожал плечами.
– Ну и что? Надо знать, если занимаешься историей. Это сейчас общественная жизнь кипит в политических партиях и на телевидении. А до конца девятнадцатого века единственной формой, где могла существовать мысль, альтернативная официальной и клерикальной, была масонская ложа. Ложа – это все: и политический клуб, и объединение по интересам и место приятного времяпрепровождения. Сейчас даже трудно себе представить, какое влияние оказывали масоны на все сферы жизни. Куда ни глянь – всюду их символы.
Она оживилась, оседлав своего конька.
– Вот, например, Храм Христа Спасителя. Православная святыня, памятник победы над Наполеоном, который считался в то время Антихристом. Помните, Пьер Безухов имя Наполеона по каббале просчитал и получил число Зверя. Глупость, конечно. Но таковы были в те временя идеологические штампы. Так вот, Храм был построен на пожертвования православных. Это общеизвестно. А вы знаете, что архитектор Витберг возил свой проект для одобрения виднейшим русским масонам – Гамалею и Новикову? Они тогда пребывали в опале и доживали свой век в селе Тихвинском. Новиков с энтузиазмом одобрил проект, Гамалей был более скуп на похвалу и лишь заметил, что ему нравится тройственная система, заложенная в проект. Она, якобы, полностью соответствует масонской концепции мирозданья. Имел в виду, как я понимаю, тройственную структуру: ученик-подмастерье-мастер, тело-душа-дух, мир Нижний, мир земной и мир Горний. И все в том же духе.
– Откуда ты это знаешь?
– О встрече? Из дневников самого Витберга.
– Нет, вообще?
– А-а. – Мария сделал глоток кофе. – Бывший муж всему научил.
В голосе скользнула нотка затаенной боли.
– Извини, – пробурчал, смутившись, Корсаков.
– Не обращай внимания. Все уже в прошлом. Хороший человек, прекрасный специалист… Спился. – Она слабо улыбнулась. – Есть такая глупая, но нерушимая традиция, получив профессора, жениться на своей первокурснице. Неравный брак всегда ярок, но не долог. Один отдает себя всего, а второй впитывает чужую жизнь, как губка. Когда высасывает полностью, душа партнера усыхает.
– Только себя не надо винить! – нахмурился Корсаков.
– А я и не виню. Просто трезво оцениваю ситуацию.
Она встала, завозилась у плиты.
Игорь молча, уже без всякого аппетита продолжил поглощать пищу.
– Игорь, – не оборачиваясь, окликнула его Мария.
– Да?
– Ваши карты… – Мария неожиданно перешла на «вы». – Всуе ими не играют, как нельзя упоминать имя Бога.
– Это ты их собрала?
– Да. Извините, заходила в комнату, хотела проверить, все ли нормально. Вы же кричали ночью. – Она повернулась. – Я не спрашиваю, откуда у вас Таро Люцифера. Случайно такие карты в руках не оказываются. Просто прошу, будьте с ними осторожны. Особенно здесь, в имении.
Корсаков замер.
– Что ты знаешь об этом, как ты сказала, Таро Люцифера?
Мария помолчала, глядя ему в глаза.
– А вы, Игорь, ничего о нем не знаете?
– Клянусь, нет.
– Тогда я не в праве ничего вам сказать.
– Но почему?
– Это запрещено.
Она отвернулась.
* * *
Бесов сидел на ступеньках крыльца. На коленях у него был планшет с эскизом ландшафта, раскинувшегося впереди. Скупыми, четкими линиями была намечена будущая чугунная ограда дома.
Корсаков, бросив взгляд на рисунок, усмехнулся:
– Влетит в копеечку. У тебя нет ощущения, что кто-то задался целью разорить твоего заказчика?
Он присел рядом с Бесовым. Иван отложил планшет и проворчал:
– У меня давно ощущение, что участвую в каком-то действе типа обряда.
– Это Мария тебе нашептала?
Бесов покосился на Корсакова.
– Своим умом дошел. Первый раз от меня требуют восстановить дом копейка в копейку. Обычно ограничиваются косметикой «а-ля Зимний дворец». Чтобы, как у графьев, на фиг!
– Не любишь ты заказчиков.
– А за что их любить? Ума у них хватило только на то, чтобы распилить бабки по понятиям. Главного же не поняли. – Он кивнул в сторону поселка. – Мужики – вон они. Со всеми их революционными понятиями. Нищие, злые и пьяные. Рано или поздно пустят «красного петуха», как в семнадцатом, и никакая охрана не поможет.
Корсаков угостил его сигаретой. Закурили, помолчали, глядя на низкое солнце, спрятавшееся в набежавшие белесые облака.
– Как дальше жить, уже решил? – глухо произнес Иван.
– За меня решили. Остается только соответствовать.
Иван покосился на него.
– Крепко на этот раз влип?
– Еще точно не известно, но крепче, чем раньше.
– Не на бабки попал?
– Нет.
– И слава Богу. Самые мутные заморочки из-за денег. Если что, могу подкинуть. Я сейчас богатый, хозяин за этап расплатился.
– Спасибо, Ваня. Припрет, обращусь.
Иван затянулся, долгой струей выпустил дым.
– Я вчера не сказал, брательник мой по весне приезжал. Тебя поминал.
Корсаков не показал виду, что удивлен. Славка-Бес, вечный пес войны, имел право конспирироваться. Но за Иваном такого не замечалось.
Не дождавшись никакой реакции, Бесов продолжил:
– Я в ваши отношения не лезу, Игорек. Но если Славка кого и хвалит, то только за одно. У него, отморозка, все понятия об искусстве – стрельба по-македонски.
Корсаков усмехнулся.
– Я с двух рук стрелять не умею.
– Не мое дело. – Бесов тщательно стряхнул пепел с кончика сигареты. – Глазки у тебя нехорошо блестят, Игорек. Сердцем чую, не усидишь здесь.
Корсаков кивнул.
– Надо возвращаться.
– Надо ли? У меня местный мент на прикорме, слова лишнего от него не услышишь. Работа для тебя есть. Деньги шеф платит приличные и без задержек. Что еще надо?
– Надо кое-какие дела закрыть.
Бесов тяжело задумался.
– Славка для тебя кое-что оставил, – тихо произнес он.
– Что?
– А что он мог оставить?! Че Гевара хренов…
Бесов задрал куртку и показал пистолет под ремнем.
– Вот. Один пришлось на себя зарегистрировать. Хозяин без проблем лицензию выправил, когда я сказал, что дом пора от воров охранять.
Корсаков потянулся к оружию, но Бесов отстранил его руку.
– Славка тебе еще круче оставил. Целый ящик всякого добра.
– И ты взял на хранение? Это же срок, как с куста.
– А что оставалось делать? Мудак он, а все равно – брат родной. Так что, принести гостинцы?
Корсаков под пристальным взглядом Ивана, опустил глаза.
– Пока не надо. Съезжу в Москву на разведку, тогда решу.
– На ночь глядя, поедешь? – удивился Иван.
Корсаков кивнул.
Бесов хотел что-то сказать, но выдохнув дым, молча, расплющил окурок о каблук. Злым щелчком отшвырнул в траву.
