Текст книги "Оружие возмездия"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 34 страниц)

Филя наверняка представил некий симбиоз кровной мести с групповым изнасилованием, потому что его лицо вытянулось, а в глазах возник смертельный ужас.

– Все, Виталий, закрывай клиента. – Злобин встал. – И оформи ордер на обыск в квартире Гарика Яновского. Через пять минут Твердохлебов за ним зайдет.

– А Гарика за что? – выдавил Филя.

– За компанию,-усмехнулся Злобин. Злобин усталой походкой прошел к дверям, на пороге обернулся и, чуть заметно подмигнув, сказал:

– Кстати, Виталик, посмотри на часы. Часы показывали десять. Минута в минуту.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
КОФЕ В ПОСТЕЛЬ

Алла подставила тело горячим лучам солнца, бьющим в распахнутое окно, и блаженно, как кошка, прищурилась. Если кто-то и видел ее из окон напротив, она не возражала. Смазливая мордашка, длинные ноги и упругое тело – это весь ее основной и оборотный капитал. В последние дни Алла обдумывала эту простую мысль так активно, что г в левом уголке губ с ужасом обнаружила горькую старушечью морщинку. Пока едва заметную, но от этого на душе легче не стало. Напротив, жернова в ее маленькой головке завертелись еще быстрее, перемалывая в труху все возможные варианты спасения.

С детских лет Алла чувствовала повышенный интерес к своей персоне со стороны противоположного пола. Сначала это были сопливые мальчишки из детского сада, потом их сменили озабоченные одноклассники, а в десятом, классе Алла, за невероятную длину ног прозванная Бесконечной, узнала оборотную сторону мужского обожания. Пресытившись вниманием ровесников, она стала посещать клуб моряков, кафе и прочие увеселительные заведения Калининграда, где кипела «взрослая жизнь». За все: надо платить – даже если за развлечения платит очередной поклонник. Экскурсия во взрослую жизнь закончилась непредвиденной беременностью. Алла считала, что ей еще повезло. Подружку по веселому времяпрепровождению вскоре нашли в заливе с явными следами насильственной смерти, последовавшей после неоднократных насильственных половых актов.

Беременность школьницы в провинциальном городе – это что-то сродни солнечному затмению или гастролям Пугачевой. О таком событии судачат не один год, его хранят в памяти народной, украшая все новыми и новыми подробностями. Маме Аллы – работнику облроно – вовсе не хотелось, чтобы минимум две пятилетки подряд лекторы из облздрава использовали ее дочь в качестве отрицательного примера в беседах с новой порослью школьниц, достигших греховного возраста. Аллу срочно отправили к бабушке в Ленинград, и она вернулась, пропустив в школе всего две недели, в полном здравии и с новым жизненным опытом.

Опыт имел побочный эффект, за который за Аллой навсегда закрепилась кличка Бесконечная. Медицинского термина аноргазмия она тогда еще не знала, а когда нашла в умной книжке, это ничего не изменило. Поделилась своей бедой с мамой, на что ветеран облроно резонно заметила: «Дура, живи и радуйся, коль ничего тебе от мужиков, кроме денег, не надо».

Она была права, от денег Алла получала ни с чем не сравнимое удовольствие. Вскоре масштаб родного Калининграда показался ей недостаточным, и Алла, забросив педфак, отправилась покорять Питер.

А там демократический мэр Собчак срочно переделывал колыбель революции в будуар капитализма. Евроремонт северной Пальмиры шел полным ходом, и светская жизнь, сопутствующая экономическим реформам, била ключом. Хлынувшим в город инвесторам требовались эскорт-услуги, а среди отечественных бизнесменов возник резкий спрос на глупых, но длинноногих секретарш. Поэтому талант и внешние данные Аллы Бесконечной пришлись как нельзя кстати. За два года она изучила Питер вдоль и поперек. Но ее меньше всего интересовали Эрмитаж и прочие лавки древностей. Алла досконально исследовала все пристойные сауны, ночные кабаки и дачи. Была вхожа в несколько элитных квартир и элегантных офисов. Раз повезло целый месяц пожить в настоящем новорусском особняке. Само собой, пришлось выезжать за границу для сексуального обеспечения отдыха и деловых переговоров.

К сожалению, смертность среди двигателей реформ оказалось слишком высокой. Не успела закадрить человека, а его уже несут в ящике из полированного красного дерева. А потом и вовсе казанские братки устроили в городе такой отстрел, что половину визиток, что скопились у Аллы, пришлось за ненадобностью порвать. Очень некстати питерский угрозыск заинтересовался Аллой и стал регулярно вызывать для дачи показаний по поводу безвременно взорванных, застреленных и пропавших без вести знакомых. И добрые люди посоветовали временно исчезнуть из города.

Домой Алла вернулась, как викинг из похода: вся обвешанная дорогими шмотками и побрякушками, но никому не нужная. Пришлось забагрить первого попавшегося мужика. Им и оказался Игорь Михайлович Яновский. Гарик, как он сам просил себя называть.

На закате пятидесятилетия помятый и обрюзгший Гарик все еще молодился и старался везде и всюду показываться в сопровождении длинноногих девок. Сознательно или нет, но он пытался во всем походить на своего кумира – бородатого и пузатого певца, хрипящего: «За милых дам, за милых дам!» Алла, окончившая музыкальную школу и благодаря поклонникам знавшая азы бизнеса, быстро поняла, что деятельность Гарика имеет такое же отношение к экономике, как трехаккордные песенки его кумира – к музыке.

Ее новый избранник даже не понимал, что хотя бы для приличия надо время от времени совершать легальные сделки. Он почему-то решил, что провозглашенная новой элитой экономическая свобода распространяется на всех без исключения. «Им можно, а мне нельзя?» – вопрошал он в ответ на робкие советы Аллы унять жлобский аппетит и перечислял фамилии экономических чудотворцев, демократических депутатов и кремлевских бонз. Все шло к тому, что очень скоро Гарику должны были популярно объяснить, кому и что можно. Хуже всего, что Алла, таскаясь везде и всюду с Гариком, стала излишне осведомленной в его аферах. А как умеют мотать душу опера, Алла еще не забыла.

– Шторы задерни, шалава!-раздалось за спиной.– И за кофе следи.

Алла заставила себя улыбнуться и только после этого повернулась.

– Ой, мусик встал!-проворковала она.

– Кому голой задницей перед окном вертишь?-проворчал Гарик.

На ее памяти Гарик еще ни разу не просыпался в хорошем настроении. А сегодня он вообще был мрачнее обычного.

– Мусик, а мне скрывать нечего. Пусть любуются на халяву.

Гарик почесал волосатый живот, потом заросшую щеку. Вид Аллы, залитой золотым светом, не оказал на него никакого действия. Молча взял со стола «Коммерсант» и пошел в туалет.

Алла ловко подхватила турку, коричневая кофейная шапка, угрожающе поднявшаяся над краем, сразу же опала. Выключила газ. Тосты уже были готовы, сливки подогреты до нужной температуры – Алла специально сунула палец, чтобы убедиться, а то потом крику не оберешься. Малиновый джем и мед разлиты по розеткам. Осталось только открыть две упаковки йогурта. Дома Гарик завтракал диетически, но, едва переступив порог офиса, начинал жрать всухомятку все подряд, успевая материть сотрудников и общаться с партнерами по телефону. После ударного часового аврала он уезжал в ресторан, как выражался, на «второй завтрак», плавно переходивший в «бизнес-ланч», и после сытного обеда начинал согласовывать с друзьями вечернюю пьянку.

С туркой в руке она назло Гарику подошла к распахнутому окну и встала в картинную позу, упершись свободной рукой в раму.

«Пошел он нафиг! Жлоб толстобрюхий. – Алла зло прищурилась на солнечных зайчиков, прыгающих по черепичной крыше соседнего дома. – Что, я себе лучше не найду?»

И чуть не заплакала. Сама понимала, что не найдет. Количество богатых и свободных мужиков резко сокращалось, а уже подросла новая смена длинноногих, готовых на все ради контрамарки на праздник жизни. Хуже того, в моду вошла буржуазность, все резко заделались примерными семьянинами, выходить в свет полагалось исключительно в сопровождении супруги, в крайнем случае, если сослал семейство куда-нибудь во Флориду, дозволялось иметь официальную любовницу, но одну и несменяемую.

Алла изначально рассматривала Гарика как промежуточный вариант, но время шло, и временное по закону подлости превращалось в постоянное. А терпеть такое чудо рядом с собой она была готова только за такие деньги, которых у Гарика никогда не будет. Алла, до тошноты ненавидящая все то, что в ее кругу называли «совок», с ужасом осознала, что и ее не миновал крест русской бабы: тащить на себе бестолкового мужика, отнимать у него стакан с водкой, уговаривать принять лекарство, прощать заходы налево, вытирать сопли и с ужасом ждать неизбежного – не сумы, так тюрьмы.

– А ведь сядет, коммерсант хренов!-прошептала она вслух.

В унитазе громко заплескалась вода.

Алла успела смахнуть слезинку и отскочить от окна. Едва не расплескала кофе.

Гарик вышел из туалета мрачнее тучи. Швырнул на диван газету, подтянул трусы и молча направился в спальню.

«Опять запор! – закатила глаза Алла. – Вот послал Господь утречко».

– Ты скоро там, мартышка?-раздался из спальни недовольный голос.

– Уже бегу, мусечка! – звонко отозвалась Алла, но даже не шелохнулась.

Она вдруг вспомнила вчерашний вечер. ...Ужинали в клубе с банкиром Дубановым и его другом из Москвы. Гарик успел набраться до стеклянных глаз и не обращал внимания на то, как на нее смотрит москвич. Что означает столь долгий заинтересованный взгляд, Алла отлично знала. Весь вопрос, как из этого интереса выжать максимум. Дать по-быстрому в машине или сбежать с гостем в сауну, а потом полмесяца сиять фингалом под глазом, подарком Гарика, – такой романтики она себе позволить не могла. Рисковать, так по-крупному. Что в ее понимании означало переезд в Москву, должность в фирме, пусть на птичьих правах, и съемная квартирка в новостройке. На большее она не рассчитывала, заметив обручальное кольцо на пальце у москвича. Пытаться развести бизнесмена, как она уже знала, бодяга безнадежная, намучаешься, а потом сама же крайней и останешься.

Алла ответила москвичу взглядом глаза в глаза, потом медленно скользнула взглядом по плечам скатилась вниз по груди и ненадолго замерла на месте, прикрытом крахмальной салфеткой. Передернула плечами, словно избавляясь от наваждения, и, по-кошачьи зажмурившись, пригубила шампанское из бокала. Москвич был мужиком видным, с непередаваемым столичным лоском, одет с иголочки, с барскими замашками. Одного возраста с Гариком, но не в пример ему сухощав, с острыми чертами лица и шикарными усами под Никиту Михалкова. Алла с удовлетворением отметила, что после ее осмотра глаза москвича сделались, как у кота в марте.

Улучив момент, когда москвич, извинившись, вышел из-за стола, Дубанов наклонился к Алле и прошептал:

– Предупреждаю, Бесконечная, мужик он с гонором. Заставит ноги мыть и воду пить.

– А может, я именно об этом и мечтаю? – ответила Алла и достала сигарету.

Дубанов чиркнул зажигалкой, поднес огонь и едва заметно кивнул. Глаза при этом как-то странно блеснули.

Алла сообразила, что москвич зачем-то очень нужен Дубанову, и еще почувствовала, что Дубанов не просто подкладывает ее на раз приезжему партнеру, нет, по глазам было видно, что он решил командировочный интерес москвича превратить в свой, но не сиюминутный, а на перспективу

– Я умная девочка, – прошептала Алла, выпуская дым.

Дубанов еще раз кивнул и с довольным видом отвалился в кресле.

Алла, вздохнув, вернулась к печальной реальности. Перелила кофе в кофейник, бросила турку в раковину. Поставила на поднос две чашки. Прислушалась. В спальне было тихо. Осторожно на цыпочках подошла к двери в ванную. Открыла, встала на пороге. Всю стену занимало зеркало, и Алла пристально стала разглядывать свое отражение.

«Мамочка родная! Двадцать пять, без очков видно. Грудь еще ничего. Ноги, само собой, словно из зубов растут. Живот как у девчонки. А вот бедра уже тяжелеют. В мамку пошла, что тут поделать. Еще пару лет – и задница будет – хоть орехи дави».

– Пора, нечего тянуть. Последний шанс, девка, последний шанс! – прошептала она, подмигнув своему отражению.

– Ты скоро там, мартышка? – В голосе Гарика звучало раздражение.

– Иду, милый! – пропела Алла и шепотом добавила: – Чтоб ты сдох, жаба.

Она с омерзением представила рыхлый живот Гарика и дрожащие складки жира вокруг талии. И до боли стиснула ладонями виски.

СЕРЫЙ АНГЕЛ

Джип поставили поддеревьями, в сотне метров от дома Гарика Яновского. Солнце уже поднялось высоко, его лучи пробивали густую зелень каштанов, и пятнистая тень на капоте машины напоминала камуфлированный раскрас бронетехники.

По радио передавали новости, из которых стало ясно, что страна продолжает накапливать первичный капитал и снижать жизненный уровень.

Твердохлебов повернул ручку настройки, и салон джипа наполнился хрипловатым голосом звезды отечественной эстрады, однофамилицы Гришки Распутина.

– Коза с баяном,-проворчал Твердохлебов и выключил приемник.

Посмотрел в зеркальце заднего вида. Злобин, закрыв глаза, полулежал на заднем сиденье.

– Андрей Ильич, ты не спишь?

– Нет, просто расслабился. Силы берегу,-отозвался Злобин, не открывая глаз.

– И то верно. Нам с тобой сегодня еще силы понадобятся для полового акта в извращенной форме с руководством. – Твердохлебов поскреб по-армейски стриженный затылок. – Интуиция и опыт подсказывают мне, что на этом празднике разврата нам опять достанется пассивная роль.

– Не стони раньше времени, Батон. Уже сейчас ясно, что по глупой наводке Фили ты ликвидировал ОПГ Мухи. Музыкантский в бегах, дагестанцы в морге, а Филя от своих слов не откажется, он у меня на крючке. Начальству легче будет из тебя героя сделать, чем шум поднимать. Поэтому я и взял тебя, а не угрозыск, чтобы палочка за раскрытие дела по горячим следам тебе досталась.

– Премного благодарен, – ответил Твердохлебов без особой радости в голосе.

– Знаешь, Андрей Ильич, я в Чечне к какой мысли пришел? Героизм – это результат чьего-то раздолбайства или предательства.

– Классно сказал! Сам додумался?

– Ага, -кивнул Твердохлебов. -Только пока никак не соображу, почему все так сволочно устроено: за ошибки и подлость одних отвечают и платят жизнью совсем другие.

– Петя, возмездие умеет ждать,-назидательно произнес Злобин. – Филя в этом уже убедился. Через пять минут дойдет очередь до Гарика Яновского.

Твердохлебов в зеркальце посмотрел на Злобина. Глаза у рубоповца были грустные.

– Не скажи, Андрей Ильич! Филя – сявка мелкая, таких сажают по счету раз. А если бы этот жлоб Яновский хапнул денег побольше и прошел бы в областную думу, хрен нам сейчас дали бы его повязать! Попомни мое слово, еще всплывет, что он в местное отделение «НДР» входит. Так что готовься к неприятностям по партийной линии.

Твердохлебов зашелся нервным смехом. Злобин встрепенулся, сел и приготовился вступить в спор, но осекся, увидев идущего к машине Карасика.

Приняв в себя могучее тело Карасика, машина плавно закачалась на рессорах. Он устроился за рулем, правую руку положил на рычаг коробки скоростей.

– Как обстановка? – Твердохлебов сразу же стал серьезным.

– Объект в адресе, можно начинать, – коротко ответил Карасик.

– Ты его видел?

Карасика послали понаблюдать за окнами квартиры Яновского с чердака дома напротив. Заодно на правах старшего группы подготовить захват объекта.

– Сначала Алка Бесконечная в окнах мелькала. В полном неглиже, между прочим, завтрак готовила. А потом разок мелькнул Гарик. В сортир сбегал и опять в кровать завалился.

– Живут же люди! -с завистью вздохнул Твердохлебов. – Мы сутки на ногах, а ему голая баба кофе в постель подает. Нет, пора этот кайф обломать. Людей расставил? – Он опять перешел на деловой тон.

– Да. Один с крыши – на балкон, остальные через дверь. Ждут сигнала. – Карасик нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю.

– Так, предупредил, чтобы стволы не доставали? Мне на сегодня трупов хватит.

– Обижаете, Петр Иванович. – Карасик сунул руку под куртку, достал миниатюрный бинокль. Открыл бардачок, положил в него бинокль, но руку убирать не спешил. – Что из спецнабора взять?

– Андрей Ильич, – Твердохлебов повернулся, – а что прокуратура думает по поводу героина в квартире у гражданина Яновского?

– Ты ему еще гранату подбрось! – задохнулся от такой наглости Злобин.

– Хозяин – барин. – Твердохлебов шлепнул по руке Карасика. – Мы же для пользы дела... А вдруг отмажут Гарика по мошенничеству? Мы его сразу же по другому эпизоду и вновь открывшимся обстоятельствам за жабры и подхватим.

– Сейчас Стрельцов с убэповцами у офиса Гарика сидят, начнут вместе с нами. Гарик так с недвижимостью наколбасил, что в УБЭП уже все сейфы вспухли от компры. Расслабься, Гарику и без тебя срок идет.

– А героиныч лучше любой бумажки, – не сдался Твердохлебов.

– Уймись ты! С ним Алка в хате, на нее все стрелки и переведут. Неужели не ясно?

– Ошибку понял, вину осознал, больше не повторится! – Твердохлебов подмигнул насупившемуся Злобину. Повернулся, указал рукой вперед. – Карась, прямо по шоссе, скорость сто, ма-арш!

Машина так резко рванула с места, что Злобина вдавило в сиденье.

* * *

Гарик Яновский чесал заросший густой порослью живот и медленно сатанел. Алла, коза безмозглая, как назло, тянула с завтраком. Внутренности распирало от скопившихся газов, выпитое вчера жгло желудок и мерзким желчным вкусом стояло во рту. От яркого солнца висок буравила боль – первый признак начинающейся мигрени. Но в глубине души Гарик отдавал себе отчет, что не выпитое и съеденное вчера в клубе, а ночной звонок Музыкантского не дает ему покоя.

Страх никогда не оставлял Гарика, то таился внутри, то выпирал наружу, что всегда кончалось дикой мигренью, но не было дня, чтобы холодная лягушачья лапка не стискивала сердце. И не было от страха лекарства. Наркотиков Гарик боялся, а водка уже давно не помогала.

«Сука Музыкантский, рванул из города, а я отдувайся! Он же сам этого губошлепа Филю предложил кинуть, а чуть прижали – в кусты. Этот лох последний не знал, что Муза только по предоплате работает. Красиво получилось, Филю и на квартиру с домиком развели, и на бабки. Оставалось только на счетчик поставить... Кто же знал, что он взбрыкнет! – Гарик что есть силы зашкрябал ногтями по животу. – Муза аж обделался со страху, сам виноват, не просчитал Филю. Я за Музу не подпишусь, мое дело сторона. Филю надо быстрее под нож пускать, пока дагестанцы сюда бригаду не прислали. А если пойдут серьезные разборки, то меня вычислят задень. Откупаться придется. И то если повезет».

За свою жизнь Гарик Яновский имел крупные неприятности три раза. Первой стала неожиданная отсидка. Во времена Адропова решили взяться за торговлю и закрутили гайки так, что образовался резкий дефицит директоров магазинов. Гребли мелкой гребенкой лучших работников прилавка, сроки паяли быстро и безжалостно. И приходилось на вакантные места назначать чуть ли не из грузчиков. Черт дернул молодого экспедитора Гарика поддаться на уговоры начальницы райпищеторга и сесть в только что освободившееся кресло директора магазина. Искренне рассчитывал на то, что в родной Совдепии все делается кампанейски: поднимают волну, суетятся месяц, максимум квартал, потом докладывают и плюют в потолок дальше. Но просчитался.

Торг начали трясти за взятки. Палили кого-то наверху, а компромат набирали, выдергивая на допросы директоров магазинов. Гарик полдня парился в обществе заслуженных работников торговли в коридоре прокуратуры. В кабинет не вызывали, зачем-то тянули время. А мимо с озабоченными лицами сновали прокурорские ребята, таскали какие-то бумажки из кабинета в кабинет и не обращали никакого внимания на торгашей. Гарик совсем сопрел от страха, духоты и безысходности, когда один из прокурорских вдруг остановился рядом с ним и спросил:

– Чего маешься? Вот, черкни здесь, что давал ежемесячно, скажем... Ай, пиши, десять рублей. – Он сунул Гарику под нос раскрытую папку. – И вали домой. Десять рублей не те деньги, чтобы из-за них сыр-бор разводить, правильно?

– Что, я совсем лох– на себя писать? – возмутился Гарик.

– Лох, если законов не знаешь, – назидательно произнес прокурорский. – Кто первый о взятке стуканет, тот и неподсуден. Пиши, дурак, пока на тебя не написали!

– А кому давал? – поинтересовался на всякий случай Гарик.

– Завбазы Филатовой, там написано.

– А-а! – протянул Гарик и поставил витиеватую подпись.

Прокурорский побежал по коридору и скоро скрылся из виду. А сидевший на соседнем стуле седовласый пожилой мужчина в коричневом невзрачном костюме повернулся к Гарику и спросил:

– Вы что-то подписали, молодой человек? – Да. А вы?

– Я никуда не тороплюсь. Лучше посижу хоть до утра здесь, чем несколько лет в другом месте.

– Простите, а как вас зовут? – Гарик обрадовался возможности скоротать время в разговоре с умным человеком.

– Зачем я буду называть фамилию человеку, который не знает прописных истин! – Седовласый презрительно скривил по-старчески блеклые губы.

– Каких истин? – опешил Гарик.

– Ну, хотя бы такую: чем больше подписей, тем ближе прокурор, – нехорошо усмехнулся седой мужчина и отвернулся.

А через пять минут за Гариком пришли и предложили пройти в кабинет. Домой он в тот день не попал.

Через месяц следствие установило, что давал Гарик не десять, а пятьсот рублей в месяц и был начальным звеном в сложной системе взяток, восходящей прямо к вершине Минторга. Срок дали минимальный, но с конфискацией. Через два года на зону под Свердловском этапом пришел седовласый господин. Гарик злорадно заметил ему, что, оказывается, сажают и без подписи. Старик только хмыкнул и презрительно скривил губы. За хамство Гарик был тем же вечером жестоко избит урками, а старика с почетом устроили на работу в библиотеке.

Ничего хорошего на зоне Гарик не видел и ничему хорошему не научился. Он не мог понять, как это Ганди родил мысль, что всякий интеллигентный человек должен хотя бы год отсидеть в тюрьме. Индусу просто повезло, он чалился в британской колониальной тюрьме, а попал бы борец за свободу Индии на русскую зону, за неделю враз бы понял что к чему. Это англичане разрешили Ганди в одиночке даже козу держать. Якобы индус только молочко парное пил. Ага! У нас он бы сам... Тут Гарик всегда обрывал рассуждения, чтобы не вспоминать о неприятном.

Две другие неприятности случились уже в кооперативные времена. Гарик ошалел от свободы и принялся активно накапливать первичный капитал. Но всякий раз, когда капитала скапливалось достаточно для спокойной жизни, следовал дефолт местного масштаба. Бандюги отнимали все до копейки. Гарик выл от отчаяния, но все начинал сначала. Последняя конфискация состоялась в девяносто третьем, вымели все подчистую, и Гарик полгода жил в развалюхе в подмосковном городишке, питаясь хлебом и консервами. От нечего делать он, как Ленин в Шушенском, занялся самообразованием. Старый телевизор, шипя, принимал только один канал, и Гарик запоем читал все подряд. В книжке по истории Древнего Рима попался ему факт, от которого в голове, терзаемой непонятками, все сразу же стало на свои места.

Жил в Риме император Веспасиан, добряк и сибарит, типа Брежнева. Сам жил и давал жить другим. Поэтому и. воровали при нем самозабвенно. А он сквозь пальцы смотрел и только усмехался. Но оказалось, что крут и коварен был он, как Сталин. Если случалась в государстве какая нужда – война, праздники или пожар, – а в казне, само собой, нулевой баланс, то Веспасиан посылал преторианцев к первому попавшемуся чиновнику с ордером. Имущество конфисковывали в доход Рима, хапугу под возмущенный хор подельников казнили, и все возвращалось на круги своя. До следующего раза, когда императору потребуются деньги. И смеялся добряк Веспасиан в ответ на требования горлопанов покончить с коррупцией и казнокрадством. «Знаю, что воруют и будут воровать, – приговаривал он. – Но мне легче отнимать наворованное, чем сторожить казну».

Гарик запомнил, что в шутку Веспасиан называл казнокрадов губками: мол, пусть напитаются влагой, а потом и выжать можно. В каждой шутке есть только доля шутки, и Гарик с грустью понял, что для криминальной братвы он был лишь губкой. Сколько этим волкам за крышу ни плати, рано или поздно оттяпают все, и, не дай бог, вместе с головой.

Пять лет ушло на то, чтобы снова подняться до прежнего уровня. Конкуренция в Москве стала дикой, деньги крутились бешеные, но все равно на всех не хватало, а на крышу Гарик уже не надеялся. Подвернулся случай, и Гарик перебазировался в провинцию.

В Калининграде ему, естественно, место на самом солнцепеке не предоставили, своих хватало, но Гарик был не в обиде: умудренный опытом, он решил держаться в тени и на шестых ролях. Он поставил себе целью сделать миллион и свалить из этой пасмурной страны. Почему именно миллион, он и сам не знал. Есть, наверное, какая-то магия в этой цифре. Только дурак скажет, что полтора или три лимона хуже, но все убогие и отчаявшиеся ставят перед собой именно эту высоту – миллион долларов. Берут планку, естественно, единицы, большинство ломает шеи.

Гарик приподнял грузное тело, уперся спиной в спинку кровати, угол больно врезался под лопатку, но менять положение он не стал. Боль, что выстрелила в висок, оказалась еще сильнее.

– На кой мне все это? – простонал он, морщась от боли. – Господи, за что?

Он закрыл глаза, свет из окна стал просто нестерпимым, острые лучики, казалось, жалят прямо в мозг. А сил встать и опустить жалюзи не было.

– Ты скоро там?-прокричал он, почмокал пересохшими губами и пробормотал: – Коза безмозглая. Алла вплыла в комнату, неся перед собой поднос.

– Ваш завтрак, сэр!

– Сказал же, задницу прикрой! – рявкнул Гарик.

– Да иди ты... – Алла плюхнула поднос ему на колени. – На, жри! Потребуется ротик вытереть, зови, я в ванной.

– Ты чего ворчишь, шалава?! – Гарик пожалел, что поднос мешает дотянуться и засветить этой козе в ухо. – Щас в жбан, блин, наверну, сразу подобреешь.

Алла презрительно хмыкнула, подхватила с пуфика халатик, забросила, стерва, на плечо и, вызывающе покачивая бедрами, прошла по коридору в ванную.

– Сучка. – Гарик облизнул шершавые губы. – Пора морду бить, совсем оборзела.

Он налил себе кофе, поддел ложечкой мед.

В прихожей мелодично запиликал звонок.

Гарик замер. Ледяная лапка страха больно стиснула сердце.

Алла прошлепала мокрыми ступнями к двери.

– Кто там?

– Откройте! РУБОП!-прорычали из-за двери. Гарик вздрогнул так, что кофе выплеснулся на грудь. Ожога он не почувствовал, потому что краем глаза заметил тень, скользнувшую сверху на балкон. Через секунду от мощного пинка дверь отлетела в сторону так, что затрещали петли, и в спальню вломился огромный мужик в серой пятнистой форме. Лицо, как полагается в таких случаях, скрывала черная маска.

– Гарик, лежать и не дергаться! – прошептали губы в разрезе маски. – И скажи бабе, пусть дверь откроет.

Живот у Гарика неожиданно заходил ходуном, мощные судороги выталкивали наружу все, что успел переварить за ночь желудок. Гарик еле сдержался.

– Я кому сказал? – повысил голос человек в черной маске.

– Алла, открой им дверь!! – заорал Гарик, разбрызгивая вокруг себя остатки кофе.