Текст книги "Цена посвящения: Время Зверя"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Создатель образов

Глеб не оглядывался, он знал, чувствовал, что мэтр, как привязанный, семенит следом.

Ударом распахнул дверь на кухню. Замер на пороге. Концентрированная смесь кухонных запахов так ударила в нос, что немного закружилась голова.

Дебелая женщина в белом, колдовавшая над тележкой, уставленной накрытыми крышками судками, охнула и уставилась на Глеба.

– Последние штрихи в натюрморте? – Глеб подошел ближе. – Дайте-ка полюбуюсь.

Он повел носом, принюхиваясь. Снял крышку с центрального судка. Пахнуло жареным мясом и пряными травами.

– Как заказывали, Глеб Павлович, – прошептал на ухо мэтр. – Филе кабанчика на вертеле. Как велели, с кровью. Трофим Ильич расстарался. Травки свои, не беспокойтесь. У черных ничего не покупаем, все исключительно свое.

– Кабанчик откуда? – не обернувшись спросил Глеб.

– Из-под Вязьмы. Договор с местным егерем.

– Замечательно. – Глеб еще раз принюхался к аромату, теплой волной поднимавшемуся от покрытого аппетитной корочкой куска. – Пойдем со мной!

Он быстрым шагом перешел варочный зал, вошел в коридорчик. Здесь было прохладно, запахи улицы заглушали теплые запахи кухни. Глеб понюхал воздух. Из-под второй двери слева тянуло сырым мясом и талым льдом.

Глеб ударом ноги распахнул дверь.

Худой поваренок, скобливший колоду ножом, открыл от удивления рот.

– Пошел вон! – процедил Глеб. – А ты войди.

Поваренок ужОм выскользнул из разделочного цеха.

За спиной у Глеба раздалось астматическое сопение, но он не стал оглядываться. Взял забытый поваренком большой нож, поигрывая им, прошел наискосок к окну. По пути, как посетитель музея средневековой камеры пыток, равнодушным глазом осмотрел инвентарь и нехитрые механизмы.

Сквозь замазанные белой краской стекла узкого окна в помещение сочился мутный, мертвенный свет. Под высоким потолком горел единственный светильник дневного света, его бессветное свечение, многократно отраженное от кафельных стен, превращало воздух в разделочном цеху в холодную дымку.

Глеб встал у стойки с крючьями. Потыкал ножом в белесый бок свиной туши. Болталась она на одной ноге, вторую отмахнули топором по самый копчик.

Крюк скользнул по штанге, и кафельные стены отразили мерзко-холодный скрип металла о металл.

Кончиком ножа Глеб отковырял полоску мяса. Пожевал, сплюнул комок на пол.

– Поганцы. Не сеном, а паяльной лампой обшмалили.

– Глеб Павлович, что с дикарей возьмешь! – взмолился мэтр. – Вы же знаете, пьянь одна в деревнях осталась. А шеф-повар наш, Трофим Ильич, он расстарался как никогда. И в винце вымочил, и лучком обложил, и травками нужными пересыпал. Запах отбили, не сомневайтесь!

– М-да? – Глеб оглянулся через плечо.

Сипло выдохнул, полоснул ножом по краю туши, отхватив широкую полосу. Шлепнул его на колоду. Пригвоздил ножом.

– А куда хозяин дел Леонида Самойловича? – спросил он у мэтра.

Мэтр сглотнул ком и ответил:

– Уволил.

– А тебя, значит, взял на его место. – Глеб пошевелил ножом ошметок мяса. – Своих, значит, расставляет. Что ж, имеет право. Как зовут, я запамятовал?

– Петр Алексеевич, – подсказал мэтр.

– Не Романов, надеюсь?

– Ну что вы, Глеб Павлович. – Мэтр смутился. – Водопьянов моя фамилия.

– Ненавижу Петра Первого!

Глеб рубанул по куску мяса. Звук резкого удара хлестнул по стенам. Мэтр вздрогнул.

– Расскажу я тебе одну историю, Петр Алексеевич. – Взмах руки, звук ножа, секущего воздух, и глухой удар о колоду.

– Однажды кончилась у меня жратва. Не велика печаль, лес прокормит. Если умеешь охотиться. – Еще один резкий удар.

– Неподалеку дуб стоял. К нему кабаны за желудями приходили. – Новый удар.

– Забрался я на нижнюю ветку и стал ждать. Долго ждал. Даже брюхо свело. – Два удара подряд.

– К полудню приперся кабан с семьей. Хрумчат внизу, набивают утробу, а я жду. – Вновь жесткий прицельный удар.

– Пошевелиться боюсь. Шуршать нельзя. Дышать нельзя. Даже потеть нельзя. – Три удара подряд.

– Радуга перед глазами от голода и напряжения плясала, а я терпел. И дождался! – Удар.

– Завалились звери отдыхать. Мать с выводком чуть в сторонке. А секач прямо подо мной. Я специально над его лежкой устроился. Все рассчитал. Ну, и повезло немного, как на охоте без этого. – Глеб занес нож для удара. Поднял взгляд на мэтра. – Я не сказал, что оружием у меня был кол?

– Нет, – пролепетал загипнотизированный Петр Алексеевич. Он не мог оторвать взгляда от черного широкого клинка.

– Очень важная деталь. – Клинок с чавканьем рассек мясо. Гулко отозвалась колода.

– Завалить кабана колом практически невозможно. Надо бить в бок, под лопатку. А хрен он тебе ее подставит! – Глеб нанес еще один кромсающий удар.

– А мой разлегся в траве. Бок выпирает. Только бей. Но! – Еще один удар.

– Не дай бог промахнуться. Не дай бог смазать удар. Не дай бог кол сломать. И не дай бог секач тебя в воздухе засечет. Примет на клыки – и кишки на траву выхлестнут. – Каждое предложение Глеб заканчивал ударом. Кусок мяса превратился в бесформенный ком.

Глеб лезвием сгреб клочья мяса в одну кучу, стал короткими ударами рубить в липкий фарш.

– Жрать я хотел жутко. Оттого и получилось. Прыгнул вниз и пробил секача насквозь. Он рванулся, сбросил меня, да и подох сразу же. Я кубарем по траве прокатился, взлетел по стволу наверх, сам не знаю как. Кабаниха визг подняла… Как сбесилась баба! Трава клочьями, земля комьями в разные стороны летела, ужас! Думал, она сдуру дуб повалит. Хорошо, что выводок стреканул с поляны. Материнский инстинкт верх взял. Бросила она муженька мертвого и за малышней полосатой поперла, как трактор.

Частая дробь от ударов лезвия по дереву оборвалась. В помещении повисла тяжелая, обволакивающая тишина. Глеб замер, расширенные зрачки не открывались от красной жирной массы, размазанной по колоде.

– Во-от! – выдохнул он. – А кабана того я неделю жрал. Жарил, коптил, в ивовых листьях тушил. Соли не было, золой обходился. Но вкус мяса на всю жизнь запомнил. И знаешь, чем кабан пахнет?

Он посмотрел в бегающие глаза Петра Алексеевича. Они, белесые от страха, замерли.

– Волей, – произнес Глеб. – Но откуда тебе это знать?

Он шагнул вперед. Нож вспорхнул из-под руки вверх, и черное сальное лезвие уткнулось острием в дряблую складку под подбородком мэтра.

– Рот открой, – ровным голосом приказал Глеб.

Нижняя челюсть Петра Алексеевича сама собой отпала вниз. Глеб надавил кончиком ножа на ряд фарфоровых зубов, заставив шире открыть рот.

Не оглядываясь, Глеб сгреб фарш с колоды и залепил им рот мэтра.

– А это колхозный хряк. Некастрированный свин. Мясо воняет спермой, дерьмом и комбикормом, – процедил он. – Глотай!

Нож переместился на живот мэтра. Петр Алексеевич закатил глаза, лицо сделалось пепельно-бледным. Глубокие борозды у носа и впадины на висках залоснились от липкого пота.

– Глотай!

Глеб сильнее вдавил нож, и Петр Алексеевич с хлюпающим звуком всосал в себя фарш. Сморщась, заглотил. Живот дрогнул от спазма.

Глеб вытер ладонь о форменный пиджак мэтра, развернулся на каблуках, прошел к морозильному шкафу, распахнул дверцу.

– О! Я же чую, что-то съедобное лежит поблизости! Вот куда заныкали, сволочи.

В ответ раздался звук натужной рвоты. Петр Алексеевич, перегнувшись через край ванны, исторгал из себя потоки белесой слизи. В мутном воздухе цеха поползла липкая волна зловония.

Глеб посмотрел на его выгнутую спину, дрожащие колени и пальцы с потемневшими ногтями, вцепившиеся в облупленный край ванны. Нож, все еще зажатый в руке, дрогнул черным лезвием.

Глеб облизнул губы, сплюнул себе под ноги. Широким махом, не целясь, метнул нож через весь цех.

Свиная туша, жирно чавкнув, приняла в себя стальное лезвие. Наружу осталась торчать только рукоять. В щербинах грубой насечки тускло бликовал мертвый свет.

Глеб достал из шкафа судок с мясом и вышел, ногой захлопнув за собой дверь.

В варочном цеху царила тихая паника. Официанты сбились в кучу, перекрякивались, как пингвины на льдине. Дебелая тетка что-то втолковывала шеф-повару, округло поводя руками. А тот стоял, хмурый и сосредоточенный, как хирург перед операцией.

Глеб подошел и протянул повару судок.

– Трофим Ильич, с кабанятиной возникли проблемы. Вот парная лосятина, если не ошибаюсь. В порядке импровизации и очень скоренько изобразите из нее что-нибудь.

– А какие проблемы с кабанчиком? – еще больше нахмурился шеф-повар.

Дебелая повариха с невероятной для ее фигуры скоростью скользнула вбок и исчезла из поля зрения. Остался только табачный запах подмышек и густой, как бульон, запах перегретого у плиты сдобного тела.

– С кабанчиком – никаких. Классно получился. – Глеб успокаивая, коснулся руки повара. – Но едоки у меня сегодня подкачали. Уж извините, Трофим Ильич. У одного язва, у второго что-то там непроизносимое… Думал потешить вашим фирменным кабаном, да не вышло. Попостнее бы им да на скору руку. Сможете?

Трофим Ильич распустил морщины на лице.

– Отчего же нет? Мясо знатное. – Посмотрел на буро-красное мясо в судке. – Хоть сырым ешь.

– Я бы съел. А им каково? – Глеб сверкнул улыбкой. – Постарайтесь, Трофим Ильич. В ваших руках моя деловая репутация.

Трофим Ильич преисполнился ответственности. Свободной рукой поскреб подбородок.

– Пока вальдшнепов фаршированных распробуете, минут десять пройдет. Разрезать на порционки, в масло кипящее макнуть… Травки сверху. Соку чесночного, а? Или сами с соусами разберетесь?

– Не смею советовать мастеру!

Глеб снял с тележки серебряный судок с отвергнутой кабанятиной, не глядя вытянул руку в сторону. Кто-то из официантов метнулся, и рука тут же опустела.

– Трофим Ильич, только одна просьба – не до хруста. С кровью!

– Само собой, с кровью, – кивнул шеф-повар.

Глеб щелкнул пальцами, призвав к вниманию официантов. Фельдфебельским глазом осмотрел строй черных смокингов и белых рубашек.

– Начинаем, ребята! – скомандовал он.

И вышел, ни на кого не глядя.

В нише, у задернутой толстой портьеры, он остановился.

В зале шел неспешный тихий разговор. Обрывки фраз, полные намека на нечто большее, чем было произнесено вслух. Частые паузы, в которых умещался долгий взгляд глаза в глаза. Обертоны и интонации, различимые только тонкому тренированному слуху.

«Нафталиновые души», – процедил Глеб.

Резко втянул носом воздух. Верхняя губа выгнулась, сжавшись к носу, обнажив хищный оскал.

Глава шестнадцатая. Еще раз про пиар…

Старые львы

Решетников сибаритствовал, как медведь, забравшийся в малинник. Добрынин хрустел тонкими косточками вальдшнепов, как кот. И так же блаженно морщил сальную физиономию. Салин ел так, как рекомендуют японские диетологи, «украдкой от самого себя». Кусочек того, ломтик другого, не спеша и не досыта.

Он краем глаза следил за Глебом. Вернее, не мог оторвать от него взгляда. Глеб поглощал пищу странно. Нельзя сказать, что неаккуратно. Нет, при всем желании упрекнуть его в отсутствии манер было нельзя. Но было что-то хищное в том, как Глеб кусал, пережевывал и заглатывал пищу.

И к тому же он единственный выбрал лосятину с кровью. При каждом нажиме вилки из едва изменившего цвет куска мяса на тарелку выступала мутная сукровица. Глеб макал в нее отрезанный кусочек, точным движением отправлял в рот. Пережевывал, играя желваками на скулах. Насаживал на вилку соломку картошки, макал и ее в кровавый соус, отправлял в рот. И тут же прицеливался в горошину. Так и ел, размеренно, точными, скупыми движениями орудуя вилкой и ножом.

– Фазанчик – выше всяких похвал. – Решетников положил на край тарелки обсосанную косточку. – А как твоя лосятинка?

– Прекрасно. Лось не был алкоголиком, это точно, – ответил Глеб.

Решетников недоуменно изогнул бровь.

– Анекдот такой есть. – Глеб промокнул салфеткой губы. – Охотник наткнулся в лесу на лося. Тот воду из ручья пил, ни на что внимания не обращая. Ну, охотник долбанул ему между рогов из двух стволов. Треск на весь лес! А лось пьет. Охотник перезарядил и опять дуплетом – ба-бах! Лось пьет. Охотник опупел от такого и весь патронташ высадил. А лось только ушами прядает, но пьет. Кончились патроны, а охотник уже в раж впал. Схватил ружье за стволы и, как дубиной, стал охаживать лося по башке. Ноль эмоций! Мужик приклад расколол, стволы погнул, а лосяка все пьет и пьет. Плюнул мужик и весь в непонятках пошел домой. – Глеб обвел взглядом слушающих. – А лось через час морду из ручья вынул и простонал: «Все, завязываю пить с бобрами. Трубы горят и башка, как чугунная!»

Салин издал короткий вежливый смешок. Добрынин заржал в голос. Решетников, захихикав, отвалился на спинку стула. Сложил руки на животе, стал покручивать большими пальцами, будто нитки наматывал. Глаза лукаво поблескивали.

Глеб немного выждал и добавил:

– Анекдот старый, хоть и в тему. А посему… – Он положил вилку и нож под небольшим углом, дав знак официанту убрать посуду. – С меня бутылка шампанского. Возражения или иные предложения будут?

– Глешка, ты настоящий гусар. Но на шампанское меня не хватит. – Добрынин сыто вздохнул. – Предлагаю взять штраф мартелем.

Салин с Решетниковым обменялись взглядами и почти синхронно кивнули. Весь обед за столом перекидывались ничего не значащими фразами. Но приглашали на бизнес-ланч, стало быть, и о деле не мешало бы поговорить. Что касается Салина, так он запретил себе даже гадать, что способен предложить Глеб. Но очень не терпелось услышать. Тогда и выводы можно сделать, хотя бы предварительные.

Со стола в мгновенье исчезла использованная посуда. Появилась витая бутылка мартеля, изящные коньячные бокалы и чашечки-наперстки для кофе.

Официанты, перехватив взгляд Глеба, строем промаршировали в нишу.

Мэтра в зале почему-то не было, и Глебу пришлось взять командование на себя. Впрочем, делал он это незаметно, словно посылал мысленные импульсы официантам. Салину, исподтишка глядевшему на безукоризненное кружение вокруг стола черно-белых фигур, вдруг пришел на память цирковой номер, виденный в давнем детстве. Тогда форейтор, неподвижно стоя в центре манежа, неведомым способом управлял десятком черных и белых лошадок.

Глеб сам разлил коньяк. Покачал бокал в ладони. Принюхался к теплому, солнечному аромату.

– Вы готовы выслушать мое предложение? – Он обвел присутствующих взглядом. – Адресуется оно непосредственно Ивану Алексеевичу. Но мнение его деловых партнеров, вас, Виктор Николаевич, и вас, Павел Степанович, для меня чрезвычайно важно.

Решетников после паузы кивнул, послав плутоватый взгляд Салину.

«Ловко вяжет, сучонок», – прочел в его глазах Салин.

В эту секунду он добрым словом помянул Владислава, тихонько сидящего в соседнем зальчике с баром и бильярдом. Верный страж, преданный, как пес, как всегда безмолвно жертвовал собой. Наплевав на все бредни о вредности электромагнитного поля, под пиджаком он прятал специально сконструированный жилет. Конструкторы голову на отсечение давали, что его электронная начинка надежно блокирует работу любых «жучков» в радиусе пятидесяти метров.

Глеб покачал жидкость цвета мокрого сена, заставил стекать по краям бокала двумя правильными дугами.

– Сначала краткий обзор ситуации, – вдруг севшим голосом начал он. – Дефолт – явление не экономическое, какая у нас к черту экономика! Это политическое событие. Момент истины, если хотите. За три дня стало ясно, кто мы, в какой стране живем и куда катимся. Кто ничего не понял, Бог ему судья. Итак, первое. Кто мы? Имею в виду народ, это – безвольный сброд, неспособный даже на голодный бунт. Такой народ способен принять и признать любую, подчеркну, любую власть. Что делает бессмысленной политику в общепринятом смысле слова. Политика в России опять сведется к драке бульдогов под кремлевским ковром, по меткому определению Черчилля. А народу останется роль массовки в сериале «Демократические выборы».

Мои аналитики провели анализ всех политических и социальных идей, циркулирующих в обществе. Вывод – шизоидный бред. Ни одна из идей не имеет путей практической реализации, и все идеи взаимно исключают друг друга. Отсюда второй вывод: власть и далее будет действовать по Черномырдину. Хотеть как лучше, а что выйдет, то и выйдет.

Глеб обвел взглядом слушающих, ни поддержки, ни возражений не дождался и вновь уткнул его в бокал.

– Дефолт – это конец режима Ельцина, – произнес он. – Пусть земля ему пухом!

Глеб плавным движением поднес бокал к губам и сделал глоток.

Под Добрыниным тихо скрипнул стул.

Глеб отставил бокал. Поднял взгляд на Добрынина. Тот еще раз скрипнул стулом, неловко пошевелившись.

– Агония займет какое-то время. Но это интересно только журналистам и историкам. Я вижу перед собой трезвомыслящих реалистов. Вопрос стоит беспощадно просто: либо сделать ставку на реальную тенденцию, либо дать себя увлечь очередной химерой, а значит – погубить все наработанное за эти годы.

– Так-так-так, – пробормотал себе под нос Решетников, активно накручивая на большие пальцы невидимую нить.

– Ельцин невольно повторил ошибку ненавистного ему Горбачева, – продолжил Глеб. – Приписав себе победу на выборах, он оказался перед выбором: реально руководить страной или ограничиться представительскими функциями. У Горбачева не хватило ума, чтобы руководить раздрызганной страной, а у Ельцина – здоровья. Внутреннюю политику оба почему-то понимали как периодическую сшибку конкурирующих группировок. Себе же, любимым, отводили роль разводящих, усмиряющих и карающих. Слава Богу, эта тенденция себя исчерпала. Элита, группировавшаяся вокруг Ельцина, интеллектуального импотента. В ближайшее время ее либо выметут разом, либо будут выдавливать, как пасту из тюбика. Вопрос лишь в длительности процесса. Ближайшие год-два следует ожидать прихода к власти новых людей.

Глеб обратился к Салину:

– Виктор Николаевич, кто вам больше симпатичен: уголовники или чекисты?

Добрынин нервно хохотнул.

– Ну ты, Глеб, даешь! – встрял он. – Почему так категорично?

– Потому что, как учит реклама, при всем разнообразии выбора, другой альтернативы нет. «Новые русские», «новые воры» и «новые чекисты» – вот три силы, которые будут определять динамику процессов в постельцинской России.

– Заинтриговали. – Салин поощрительно улыбнулся.

Стоило это ему великого труда. Глеб почти слово в слово цитировал аналитическую записку, составленную для Матоянца. Один ее экземпляр хранился в сейфе Салина.

* * *

Оперативная обстановка

Собственность ООО «Агентство „Pro-PR“»

Охраняется Законами об авторском праве и коммерческой тайне

Строго конфиденциально

Аналитическая записка (Фрагмент)

…В обществе обозначились два лагеря носителей «государственной авторитарной идеи», условно называемые нами «государственниками снизу» и «государственниками сверху».

Обе формы (модели) общественного устройства, как и сами их носители, доказали свою жизнеспособность в самых экстремальных условиях, имеют прочную социальную базу, собственную идеологию и отработанную методологию власти. В отличие от импортируемой идеи либерализма, обе «государственные» модели являются продуктом исторического творчества этноса, населяющего данную территорию.

«Государственники снизу». Термин вводится исключительно с целью снять негативное восприятие описываемого явления. По сути же, под ним мы имеем в виду криминалитет – всегда существовавшее, а в последнее время бурно эволюционирующее уголовное сообщество. Причем, под криминалитетом не следует понимать лишь «воров в законе» – явление больше мифологизированное, имеющее отношение скорее к сфере идеологии, нежели к реальному положению дел.

«Воровская идея», если таковая и существовала когда-либо в чистом виде, в постперестроечной России полностью лишена смысла. Основной капитал сообщества, т. н. «общак», ныне формируется не за счет добровольных взносов с удачных карманных краж и налетов, а с операций в финансовой сфере, крупномасштабной системы «крышевания», проституции, наркоторговли и хищений, получивших промышленный размах.

Отсюда следует, что тон в криминальном сообществе задают сорокалетние деятели, прошедшие лагерные университеты, но в то же время получившие опыт и развившие вкус к жизни по меркам элитарного слоя общества. «Новые воры» фундаментально разнятся с «ворами старой школы». По меткому определению авторитета «новых воров» Япончика, «глупо отстегивать кровью заработанные деньги туберкулезному старикану, все достоинства которого состоят в количестве лет, проведенных за решеткой».

Между тем в мировоззрении «новых воров» стойко удерживается стереотип идеального устройства общества на принципах «зоны».

Сверхжестокие условия существования в ИТУ выработали уникальный тип организации человеческого сообщества. Все делятся на неравные, жестко сегрегированные слои «опущенных», «мужиков» и «блатных». Существует и насильственно претворяется в жизнь собственный «закон», обязательный, как выражаются, «для всех, кто на зоне чалится». Лагерная администрация вынужденно устанавливает договорные отношения с блатными и негласно разделяет с ними функции по контролю и сверхэксплуатации «мужиков».

Только на первый взгляд лагерное мироустройство с многочисленными «авторитетами», «смотрящими», «ближними», «положенцами» и тому подобными социальными масками является вывернутой наизнанку моделью общества, существующего по другую сторону колючей проволоки. Более тщательные исследования приводят к поразительному выводу: мир «зоны» является рудиментом первобытнообщинного строя периода его расцвета, чудом сохранившимся в современных условиях.

Разделение на «зоне», как и в общине, идет по линии «авторитет – сила». Наиболее активные особи, способные на открытое физическое насилие или моральное давление «авторитетом», сплачиваются в элитную группу, присваивающую себе право перераспределения благ и продуктов.

Основные производители, «мужики», искусственно удерживаются в положении, когда получаемая ими доля едва способна поддержать цикл жизни, что автоматически приводит к возобновлению цикла системы. Накопление продуктов как способ получить независимость лишено смысла, потому что накопленное неизбежно будет насильственно изъято «элитой».

Слой социально бесправных формируется за счет наименее способных к жизненной борьбе в предъявляемых условиях. Низвержение в слой бесправных является основной угрозой для «мужиков» и диссидентов из числа «блатных», гарантированно держащих их в узде сильнее, чем законы, исходящие от лагерной администрации.

При всей противоестественности для нормального сознания модель «государства-зоны» имеет все основания быть успешно реализованной. К ним относятся:

– слабость, аморфность, интеллектуальная и политическая импотентность официальных государственных структур;

– уровень коррупции, практически приведший к срастанию административного аппарата страны с теневыми органами управления криминального сообщества;

– созданный в России тип экономики, основанной на «теневом» обороте основной массы капитала, что делает неизбежным участие в финансово-экономической и хозяйственной деятельности криминального сообщества;

– капитал преступного сообщества, сопоставимый с бюджетом государства;

– опыт разрешения конфликтных ситуаций во всех сферах жизни, фактическое присвоение криминальным сообществом функций государственного правосудия;

– высокая степень криминогенности общественной жизни; каждая третья семья имеет опыт общения с условиями «зоны» через отбывавших срок родственников, и это не в условиях сталинских репрессий, а в повседневной правоприменительной практике государства;

– внедрение специфического криминального фольклора и «понятий» в массовое сознание, создание положительного образа криминалитета.

В сложившихся условиях кризиса режима Ельцина криминальное сообщество, осознавая свой возросший потенциал, переросший все границы маргинальности, безусловно предпримет попытку захвата позиций в легальной сфере управления страной через участие в предстоящих выборах.

«Государственники сверху». К ним мы относим многочисленную и разношерстную массу сотрудников различных «силовых ведомств» и спецотделов коммерческих структур. Наиболее дееспособная и амбициозная часть представлена сорокалетними «новыми чекистами», названными нами так по аналогии с «новыми русскими» и «новыми ворами».

К настоящему времени «новые чекисты» получили опыт руководящей работы в условиях рынка на различных должностях в самых различных сферах, что привело к накоплению значительного личного и корпоративного капитала. Личные и корпоративные связи по линии КГБ, ставшие для многих стартовой площадкой в бизнесе, лишь укрепились и еще больше спаялись круговой порукой в ходе коммерческой деятельности.

В повседневной практике «новыми чекистами» широко используется весь арсенал методов спецслужб: от «выкручивания рук» с использованием компромата до «акций устрашения» – бандитского налета в исполнении спецназа. Не останавливаются они и перед «спецмероприятиями» – выборочной ликвидацией ключевых фигур с использованием всего арсенала средств «тайной войны».

Но как бы ни были они адаптированы к современным деидеологизированным и криминализированным условиям, в глубине сознания «новых чекистов» прочно удерживаются стереотипы, заложенные в Высшей школе КГБ. Лишь «государственные», надличностные интересы для них являются оправданием любых действий, в том числе – противоправных.

Модель государства, носителями которой они являются, можно сравнить с «зоной», если смотреть на нее с вышки охранника или режимного завода, если смотреть на него из окон «первого кабинета».

В такой системе действует официальный закон или служебная инструкция, обязательные для исполнения всеми без исключения. Неформальные нормы права, существующие внизу, признаются лишь ради облегчения и оптимизации управления подведомственным контингентом. С ними мирятся, но не считаются. Для «новых чекистов» любой, не входящий в узкий корпоративный круг, – лишь объект разработки. Никакого «разделения властей», конкуренции они не потерпят.

«Новые чекисты» ныне достигли второго эшелона государственных должностей, их концентрация на нижестоящих уровнях в государственной и коммерческой иерархии еще выше. Накопленного силового, информационного, финансового и управленческого потенциалов более чем достаточно для прихода их к власти в рамках «демократических» выборов.

Будущее – диктатура

Если Петр Первый за волосы втащил Россию в Европу через им же прорубленное окно, Сталин пинками сапога вогнал в ХХ век и поставил на лидирующее положение в мире, то вопрос дальнейшего существования России как национального, геополитического и культурного феномена сводится к проблеме политического лидера, способного любой ценой, идя на любые жертвы, перетащить страну через порог ХХI века.

О конкретной фигуре будущего диктатора говорить преждевременно, а в свете высокоэффективных методик манипуляции общественным сознанием, на взгляд авторов, – лишено смысла. Практически любой чиновник из верхнего эшелона власти способен осуществить диктаторские функции.

Современные методы социального управления позволяют осуществлять «бескровный» диктат. При задействовании всего арсенала средств «психологической войны» и оперативного ремесла, собственно крайние формы насилия потребуются лишь как разовые мероприятия для устранения наиболее сильных конкурентов и создания необходимого психологического фона.

В некоторых разработках встречаются предложения масштабных «зачисток» наиболее криминализированных и коррумпированных сфер, но даже их авторы настаивают, что подобная кампания должна носить кратковременный характер и основной ее целью является не установление режима террора, а «очищение общественного сознания и создание благоприятных социальных условий для разумных реформ». (В качестве образчика подобных разработок предлагаем книгу С.Норки «Русь окаянная», М.: ОЛМА-Пресс, 2001.)

С уверенностью можно утверждать, что ни одной олигархической группировке или их временному «союзу» по образцу выборного штаба Ельцина не удастся, несмотря на весь финансовый и политический капитал, создать жизнеспособную модель «колониальной демократии». В конкурентной борьбе с носителями концепции авторитарного государства – «новых чекистов» и «новых воров» – у олигархов нет ни единого шанса на победу.

Двумя противоположными лагерями «государственников», существующими в стране, «новые русские» рассматриваются лишь в качестве дойных коров и жертвенных баранов. Капиталы олигархов априори признаются «незаконными» и подлежащими конфискации во имя реализации той или иной модели авторитарного государства.

Олигархи создали собственные «мини-КГБ» и установили тесные контакты с лидерами преступного сообщества. Но пагубность такого положения в том, что любой член «системы», чекистской или уголовной, всегда выберет лояльность профессиональному сообществу, нежели личную преданность нанимателю. И в день «М» весь силовой потенциал олигархов обернется против них самих.

Согласно аксиоме Зиновьева[36]36
  Александр Зиновьев – выдающийся отечественный ученый, всемирную известность получил благодаря своим книгам «Зияющие высоты», «На пути к сверхобществу», «Катостройка», ставшими классикой социального анализа современного общества. В СССР его работы были признаны «антисоветскими», за что ученый был выслан из страны. Долгое время проживал на Западе, в 1991 г. Правительство России вернуло Зиновьеву гражданство. В настоящее время А.Зиновьев живет в Москве, активно участвует в научной и политической жизни.


[Закрыть] в условиях кризиса общество не способно к порождению новых форм организации, а откатывается к предыдущим, давно отработанным формам, на практике доказавшим свою эффективность.

Такой формой социальной организации в период максимального обострения всех постоянно действующих негативных факторов для России является авторитарное правление со ставкой на народовластие. (Модели Московской Руси и СССР периода Сталина.)

Высокая жертвенность населения, склонность к колоссальным мобилизационным усилиям, необходимость упреждающей готовности отражению любой угрозы нашли свое полное и логическое завершение в модели сталинской экономики. При всех своих издержках она выполнила свое главное историческое предназначение – обеспечила выживание страны в условиях Мировой войны и на пятьдесят лет отсрочила превращение России в аграрно-сырьевой придаток Запада.

Какой бы ни была бездарной, самодурной и жестокой центральная власть, ее ослабление или крах расценивается населением как величайшее несчастье, наравне с голодом, эпидемиями и войной. «Смута» для русского сознания равноценна «концу света». И все потому, что дезинтеграция и коллапс централизованного управления в наших климатических условиях ставит на грань голодной смерти целые регионы, а в случае иностранной интервенции способны погубить всю страну.

Именно ставка на глубинные инстинкты русского этноса, разбуженные профессионально осуществленным воздействием на массовое сознание, способна создать условия установления диктатуры и затормозить диструктивные процессы в стране.

…Но «новые чекисты» отлично осознают, что первые же практические шаги к созданию независимого и мощного государства будут безоговорочно расценены Западом как «казус белли» – повод к войне, итогом которой будет установление неприкрытого международного протектората. Модель подобной «войны» успешно отработана в Югославии – «России в миниатюре».

Очевидно, что приход к власти «новых чекистов» и первые годы их правления будут обставлены как серия спецмероприятий, нацеленных на ослабление и устранение с политического поля основных конкурентов – «новых русских» и «новых воров».

Первым признаком начавшегося процесса станет неожиданное, но проведенное в рамках Конституции отстранение от власти нынешнего президента.

* * *

Глеб обвел взглядом сотрапезников.