Текст книги "Цена посвящения: Время Зверя"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Старые львы

Решетников завозился в кресле, кряхтением и сопением распугав тишину, висевшую в кабинете.

Владислав по памяти начал выдавать текст, как включившийся магнитофон, бесстрастно и без пауз:

– Загрядский взял на себя все расходы по воспитанию и обучению Глеба. Но рядом их никогда не видели. Лобов получил прекрасное домашнее образование: два языка, музыка и рисование. Занимался в секциях каратэ и плавания. Черный пояс и первый разряд. Школу с биологическим уклоном окончил с золотой медалью. Поступил в Сельхозакадемию.

– Странный выбор, – вслух отметил Салин.

– Окончив, поступил в аспирантуру Института госуправления. Защищался по теме: «Управление в социально-экономических системах».

– Уже ближе к теме, – вставил Решетников.

– Далее ушел в бизнес.

Салин поднял ладонь, остановив его. Переглянулся с Решетниковым.

– А что делать? – развел руками Решетников.

– Владислав, срочно все, что есть на Лобова, – распорядился Салин. – Весь архив.

Владислав пружинисто встал.

– Есть, Виктор Николаевич.

– Да, просчитай, как и через кого можно срочно выйти на этого пасынка «золотого короля», добавил Салин.

Владислав заглянул в записи.

– Он работает в контакте с Дубининым. Это самая короткая ниточка.

Решетников скорчил физиономию бегемота, севшего на ежа.

– Что за говорящая фамилия, – в сердцах произнес он. – Типа Горбачев.

– Ты против? – с сомнением в голосе спросил Салин.

– Выбирать некогда, – отмахнулся Решетников.

Владислав вышел из кабинета, и в нем вновь повисла тягучая тишина.

Глава четырнадцатая. Натурпродукт

Создатель образов

Глеб вышел из кабинета, чувствуя во всем теле звериную бодрость. На нем был черный костюм в тонкую полоску от Келвина Кляйна и рубашка цвета бордосского вина от Ланвин. Ворот расстегнут – решил обойтись без галстука. Плащ перекинул через руку.

Ирочка готовила кофе. Оглянулась. И, как завороженная, развернулась к нему лицом.

– Кому кофе? – спросил Глеб, втайне наслаждаясь ее реакцией.

Для деловых встреч выбрал образ «молодой босс мафии на стрелке с крестными отцами». Чуть расхлябанно, но стальной костяк чувствуется.

Ирочка глазками указала на дверь.

– Стас все совещается. Пятый раз варю.

Глеб бросил взгляд на часы. «Данхилл» на простом черном ремешке. Предел скромности по нашим временам. Но, поймав Ирочкин взгляд, понял, деталь точно попала в стиль.

Резко выдохнул через хищно очерченные ноздри. Прошел через секретарский предбанник и распахнул дверь в зал совещаний.

– Общий привет, – бросил с порога.

Медленно обшарил взглядом замершие лица сидевших за длинным столом. Полный комплект заинтересованных лиц: представитель Певицы, зам директора генерального продюсерского центра, двое безликих от фармацевтической фирмы, крашеный блондин с серьгой в ухе из клипмейкерского цеха и Стас, который замутил этот проект.

Стас тоже считал себя человеком творческим, поэтому редкие белесые волоски сгреб в жиденький крысиный хвостик, а на щеках отращивал пиратскую щетину. Но и от коммерции чересчур не удалялся. Носил костюмы исключительно от Хьюго Босса и пользовался «Фарингейтом». Кто-то когда-то напел ему, что это запах авантюристов. По той же причине в заколке от галстука свежей коричневой кляксочкой всегда искрился тусклым золотым крошевом авантюрин – камень искателей приключений. Стас числился вторым человеком в агентстве, где кроили, лепили и клепали «имиджи», но служебное положение в личных интересах почему-то не использовал. «Сапожник и должен ходить без сапог», – решил Глеб и разговоров о несуразном внешнем виде со Стасом не заводил.

– Нам как раз требуется светлая голова. Совсем зашились! – первым пришел в себя Стас. – Может, ты посмотришь? У нас уже глаз замылен.

Он указал на большой экран телевизора. На нем замерла картинка с улыбающейся Певицей. Точная копия кадра, который агентство приготовило для рассылки по прикормленным редакциям.

Глеб плотно закрыл за собой дверь. Подошел к торцу стола. Бросил плащ на спинку кресла. Садиться не стал.

– Крути кино, – распорядился он.

На экране пошел клип.

Пять клонированных сестер Певицы занимались домашней работой: от глажки белья до вращения педалей велотренажера. Все разом дружно сделали удивленные лица, когда мимо них прошла Певица в обтягивающем вечернем платье. Сестры-близняшки ее узнали и умилились. А Певица, встав в позу чемпионки по фитнесу, изрекла рекламный текст. Следом возник серебристый флакончик со снадобьем для похудания.

– Ну и в чем проблема? – спросил Глеб, поиграв желваками.

– Видите ли, Глеб Павлович… – затянул представитель Певицы.

Глеб остановил его, вскинув руку.

– Сначала я скажу, что вижу. Но перед этим задам неприличный вопрос. У вас какое образование, ребята? Кто пять лет обучался киноискусству, эстетике и истории живописи? Может, есть люди с консерваторским образованием? – Он обвел взглядом присутствующих. – В порядке самокритики скажу, я окончил сельхозакадемию, кафедру животноводства. Итак, раз здесь нет гениев от Бога и талантов с образованием, то речь пойдет о самом простом. То есть о деньгах.

Глеб ткнул пальцем в монитор.

– Я вижу классный клип для лохов и их лохушек. Потому что только безмозглая лохушка не тронется умом увидев шесть Певиц разом. И только полная лохушка побежит после этого покупать сухих тайских глистов.

– Это специальная витаминовая формула, – попробовал вставить один из бледных фармацевтов.

– Не принципиально, – отмахнулся Глеб. – Как бывший специалист по откорму парнокопытных, авторитетно заявляю: от кого родился, столько и весить будешь. Чем ни корми. Вывод – это гениальный клип, полностью укладывающийся в рекламную концепцию. Мэсидж, драйв, суггестия и прочая херня присутствуют в полном объеме. Запускаем проект, пудрим лохам мозги глистами… Извини, витаминами. И косим капусту. Бабки делим по справедливости. Кто не согласен?

Представитель Певицы побуравил плохо выбритую щеку антеннкой мобильного.

– Ты прав, Глеб, бабки – это святое, – вяло начал он. – Но я думаю…

– Думай быстрее, Игорек! А то, пока ты телишься, она опять вес наберет. И все бабки – в трубу! Тогда сам на диету сядешь.

Клипмейкер по-жеребячьи заржал. Но, встретившись взглядом с Глебом, осекся.

– Глеб, дело серьезное, – вступил представитель продюсерского центра. – Я рискую больше всех. Из-за этой жрачки для похудания я задерживаю релиз нового альбома.

Глеб пожал плечами.

– Что сказать, Эдик? Работай с Монтсеррат Кабалье. В бабе под сто пудов, а никто не подкатывает с предложением глистов рекламировать. Может, голос хуже?

Клипмейкер захлопнул рот ладошкой и согнулся в три погибели. Острые лопатки затряслись, шевеля гавайскую рубашку.

«Либо на старые дрожжи колбасит, либо „колесико“ захрумчал прямо здесь», – поставил диагноз Глеб.

– Да не глисты это, а витамины! – вдруг завелся другой фармацевт.

Глеб криво усмехнулся.

– Жаль. Можно было бы полить водой, чтобы ожили. И отправить своим ходом в Тайланд. А за витамины надо платить складские расходы. Еще мысли будут? – Он забросил плащ на плечо. – Как говорили на комсомольских собраниях, подвожу черту. Либо подписывайте акт, и работаем дальше, либо я сегодня же отзываю заказ из редакций и даю отбой ребятам в Останкине. Ничего не заработаю, но и время больше не потеряю. А о плодотворном сотрудничестве буду помнить долго. Очень долго.

Глеб дождался, когда под его давящим взглядом все опустили глаза, и примирительным тоном закончил:

– Но интуиция мне подсказывает, что до этого дело не дойдет.

Он развернулся. Бросил через плечо:

– Стас, проводи меня!

В предбаннике он достал платок, промокнул виски. Ирочка, увидев его лицо, спряталась в закуток за стеллажом.

– Ты сделал их, Глеб! – свистящим шепотом прошелестел Стас в самое ухо.

Глеб отстранился. Поиграл желваками на скулах. Отчетливо, чтобы слышала Ирочка в закутке, произнес:

– Полдня, что ты промудохался в прокуренном помещении, лучше бы провел с детьми в парке. В следующий раз так и сделай. Разрешаю.

– Да ну их! Киндеры и так на даче живут.

– Повезло детям с папой.

– Знаешь, какие-никакие, а бабки им я сегодня заработал! – обиделся Стас.

– А я себе заработал на бифштекс с кровью. – Глеб похлопал его по рыхлому плечу. – Ирочка, я уехал на обед! Когда эти ценители прекрасного свалят, будь добра, проветри как следует.

– Будет сделано, Глеб Павлович! – раздалось из закутка. – Ой, Глеб Павлович, минутку!

Она мышкой выскочила из-за перегородки.

Глеб остановился на пороге.

– Забыла передать. Еще раз звонил Добрынин. Просил предупредить, что с ним прибудут два партнера.

– Да? – Глеб поднял бровь. – Кто такие, сказал?

– Салин и Решетников. Из фонда «Новая политика». – Ирочка перевела дыхание. – Вы просили не соединять. А потом так замоталась… Извините, Глеб Павлович.

Глеб усмехнулся.

– Ты, Ирина, невинная жертва чужой неорганизованности. По-научному, компенсаторное звено в системе местного бардака. – Под его давящим взглядом Стас обиженно насупился. – Ладно, кролики. Оставляю вас работать над ошибками, а сам удаляюсь поглощать честно заработанные калории.

– Ой, Глеб Павлович, уже без двадцати два. – Ирочка постучала ноготком по часикам. – Вы не забыли, Федотов просил до двух ему перезвонить?

– Умница! – Глеб послал ей воздушный поцелуй.

Он бодрой походкой сбежал по лестнице, прошел через общий зал, неся на лице добродушную улыбку, и кивал всем, с кем встречался взглядом.

* * *

Ровно в два часа Глеб был на месте.

Если Федотов говорил, что звонить надо на «второй телефон», то это означало, что обедать он будет на Кузнецком. От кого он шифровался, неизвестно. В стране, где компромат стал одним из способов размещения капитала и самым ходовым товаром: производился в стратегических объемах, скупался и перепродавался оптом и в розницу, обменивался, использовался по прямому назначению и шел на взаимозачеты в клиринговых схемах, Федотов мог плевать на чужое мнение о себе, любимом, высказанное в любой форме. Хоть устно, хоть письменно, хоть в исполнении «говорящей головы» в телевизоре. Он входил в круг неподсудных, необсуждаемых и непотопляемых. Он не боялся компромата. Он с ним работал.

Мрачная грязно-коричневая громадина «Детского мира» нависала над переулком, застилая небо. В густой тени, отбрасываемой гигантским кубом, отмытый фасад гостинцы «Савой» смотрелся совершенно игрушечным.

Глеб прошел мимо зеркальных стекол гостиницы, свернул за угол, обошел вход в бутик, обозначенный столбиками с цепью, и открыл роскошно белую дверь с золотой каемкой в стиле «модерн». Надраенная до зеркального блеска медная табличка извещала, что за дверью размещается модельное агентство «RSM International».

В маленьком холле царил тот же декаданский стиль. Пахло гримеркой: косметикой и новой одеждой. Три двери, белые и элегантные, как крышки концертных роялей.

В правую входили сотрудники, к центральной мамы приводили дочек, из левой папики выводили в жизнь девочек. Глеб толкнул левую.

В овальном зале все в том же кокаиново-хризантемном стиле притаилось крохотное кафе. Шесть столиков, покрытых белыми скатертями. Белая обивка венских стульев. Золотая вязь на мебели, золото багета на зеркалах и золотые пчелы на обоях. Так стараются только для с в о и х, постигших разницу между истинной роскошью и дешевым гламуром «ВИП-класса».

Мужчина, сидевший за столиком у зеркального полупрозрачного окна, поднял голову. Глеб постучал пальцем по циферблату. Мужчина кивнул. По плеши на голове прополз золотой отблеск.

Глеб прошел через зал между пустующими столиками. Бросил плащ на спинку соседнего стула и сел напротив мужчины.

Из золотисто-белой стены материализовался официант, поплыл между столиками.

– «Перье» со льдом, – распорядился Глеб.

Официант на полпути исполнил поворот кругом и растворился в воздухе.

– Как всегда вовремя, – вместо приветствия произнес Федотов.

Помешал в розетке творожную массу, обильно политую малиновым муссом и покрытую дольками тропических фруктов. Подцепил на ложечку и отправил в рот. Пожевал, капризно кривя губы. Проглотил. Запил морковным соком. Поставил стакан на стол, тихо тренькнув кубиками льда о тонкие стенки. Промокнул губы салфеткой.

– Что светишься? – спросил он у Глеба.

Глеб почесал кляксу бородки.

– Старый облезлый кот,

Одну чечевичную кашу ест.

А тут еще и весна.

– Не понял? – Федотов посмотрел в розетку, потом поднял взгляд на Глеба.

На вид ему было лет пятьдесят. Лицо интеллигента, рано вкусившего власть. Повадки царедворца, в глазах циничный ум тайного советника. И непередаваемая аура денег, достаточных, чтобы чувствовать себя в безопасности, и лежащих в безопасном месте.

Глебу показалось, что сегодня лицо Федотова выглядит каким-то нездорово отечным. Всмотрелся. Оказалось, исчезли глубокие морщины от носа к уголкам губ. Наверное, свел инъекциями парафина, решил Глеб.

– Басе. Японский поэт.

Федотов подумал немного и кивнул.

– Ладно, один-ноль твоя польза.

Появился официант, поставил перед Глебом стакан с пузырящейся водой и исчез.

Глеб сделал глоток и свободно откинулся на спинку стула. Правая ладонь осталась лежать на скатерти.

Федотов отправил в рот новую порцию диетической витаминной смеси. Облизнул тонкую верхнюю губу. Нижняя была толще – оттопыренная и казалась темнее.

– Я доложил твой проект шефу.

Глеб изобразил на лице вежливое внимание.

– Сказал, можно попробовать, – продолжил Федотов. – С некоторыми оговорками.

– Принимаются без обсуждения. – Глеб легонько хлопнул ладонью по столу. – Я не Скуратов, чтобы с Кремлем бодаться.

– Умница. – Федотов удовлетворенно кивнул. – Первое: мы абсолютно не в курсе. На финальном этапе кивнем в знак одобрения, но не более того. На Центризбирком повлияем в нужном ключе, если увидим, что дело выгорело. Второе: все делаешь по собственной инициативе. Провалишься – не вякай. Третье: денег не дадим. Четвертое: пятьдесят процентов отстегнешь нам. С подельниками разбирайся сам.

– Все?

– Мне потребуется отчет по каждому этапу. В деталях.

Глеб сделал глоток.

– Могу отчитаться прямо сейчас. Деньги я нашел.

– Сколько?

Глеб на пальцах показал – «три».

Федотов посмаковал дольку киви, сглотнул и кивнул.

– Кого обул?

– Не удивляйся, Якова Борисовича.

Федотов коротко хохотнул.

– Яшу-Гешефта? И старый еврей не догадался, на что его деньги пойдут?

– Я что, его смерти хочу?

Федотов опять хрюкнул. К лицу прилил розовый румянец.

– Глеб, с тобой опасно, но чрезвычайно интересно работать.

– Примерно такой же комплимент мне сделал Яша-Гешефт.

Федотов отвалился на спинку стула, захрюкал громче, задрожал толстым животом.

– Дальше? – спросил он, в момент становясь серьезным.

– За сутки я проведу деньги от воров к ментам и вложу в политику. Фигуранты интересуют?

– Только менты.

– Генерал Орликов.

Федотов прикинул что-то в уме.

– Ладно, не жалко. Месяц мы его еще потерпим.

– Решили снять?

– Типа того.

Распахнулась дверь, и в белый зал впорхнули тропические птицы. Стерильная тишина наполнилась жизнерадостным щебетом.

В зеркале за спиной Федотова отразилась стайка девушек, все как одна ломкие в коленях, вытянутые телом, с бесконечными ногами и едва обозначенными припухлостями грудей. Стайку, как кречет, опекал молодящийся мужчина в свободном костюме кремово-песчаного цвета.

Глеб потянул носом, всасывая смесь тропических ароматов, исходящих от вздрагивающих от возбуждения тел. Нарзанная волна возбуждения, пенясь, ползла от паха через живот в голову.

Лицо Федотова на несколько секунд застыло, потом потекло, нижняя губа, сделавшись влажной, еще больше вылезла вперед. Глаза подернулись поволокой и заметались, как у старого кота, увидевшего целый выводок мышек.

Пока они рассаживались вокруг столика, Федотов прощупал взглядом каждую из пяти девушек. Пожевал нижнюю губу. Задумался. Вновь принялся осматривать живой товар в яркой упаковке.

Глеб решил не мешать Федотову. В конце концов, все мы пытаемся сочетать приятное с полезным, необходимость с удовольствием. Что такого, если переговоры под легкую закуску человек совмещает с обедом в приятном обществе.

Федотов уже не таился, копался глазами в выставленных напоказ прелестях, как жена банкира на рождественской распродаже в секции нижнего белья.

Глеб попытался угадать, на ком в конце концов остановится взгляд старого кота. Посмотрел в зеркало. Девушки, что-то оживленно обсуждали, грациозно склоняясь над столом, прыскали в ладошки. Только одна, блондинка в платье цвета перезрелого авокадо, играла неведение. Она явно знала, зачем и почему в дальнем конце зала сидят двое представительного вида мужчин. Выглядела она если не старше, то взрослее своих подруг. В глазах и уголках губ отчетливо читалось то, что называют пудовым словом опыт.

Федотов глотнул морковного сока, промокнул губы салфеткой.

Словно это было сигналом, мужчинка, сопровождающий моделек, встал из-за стола походкой усталого гения кройки и шитья подошел к столику Федотова..

– Добрый день, Владимир Дмитриевич, – в меру подобострастно поздоровался он с Федотовым.

И чуть изменив тон:

– Глебушка, рад тебя видеть. Шикарно выглядишь. – Сказано было с непередаваемым пафосом служителя самой продажной из муз – Моды. Чуть в нос и вялыми губами.

– Здравствуй, Роман.

Глеб руки не протянул, как, впрочем, и Федотов.

– Это и есть твои новенькие? – спросил Федотов.

– Новее не бывает. Вчера только кастинг прошли. Желторотики. Мамины пирожки в животиках еще переваривают.

Федотов пожевал нижнюю губу.

– Откуда?

– Провинция, естественно. Вологда, Оренбург, Липецк, Мурманск и Астрахань. Натур продукт, экологическая и прочая чистота гарантируются. Жанне семнадцать. Остальным пятнадцать. Только Ната Астраханская подкачала, ровно четырнадцать. Но – ровно. Сам паспорт проверял. – Роман перевел дух и с халдейскими нотками в голосе поинтересовался:

– Что-нибудь выбрали, Владимир Дмитриевич?

Федотов помедлил с ответом, еще раз прошелся взглядом по телам девушек.

– Нату, – обронил он. Запил сказанное соком.

Роман уставился на Глеба.

– Я – пас.

– Не пообедаешь со мной? – неожиданно предложил Федотов. Попутно он небрежным жестом отослал Романа. – Ночью работа предстоит. Хочу расслабиться немножко.

Это можно было оценить как знак доверия. Если не знать, что Федотов относится к немногочисленной когорте неприкасаемых. Ему не только забавы с малолеткой сойдут с рук. В нынешнее потерявшее стыд время, когда смена сексуальной ориентации считается поводом для пресс-конференции, ему слова не скажут даже за тяжкую некрофилию. Хоть каждую ночь устраивай оргию в Мавзолее. Рот распахнУт от удивления, но не выдавят ни звука. Как Кремль умеет зашивать рты суровой ниткой, все уже насмотрелись. Дураков нет. Да и кто нынче не без греха? Только вякни, вмиг утопят в собственном же дерьме.

– Увы, уже ангажирован. – Глеб бросил взгляд на часы.

– На кого ты глаз положил?

– Я бы выбрал пару.

– Два-ноль, хочешь сказать?

– Нет. На полном серьезе. Рациональный подход, только и всего. Вон ту блонди в сине-зеленом и какую-нибудь малолетку в нагрузку. Блонди и уговорит, и утешит подружку, да, на мой взгляд, еще и вас чему-то новому научит.

– Я подумаю.

Глеб встал, оправил пиджак, взял со спинки плащ.

– Кстати, с чем едят фонд «Новая политика»? – непринужденным тоном спросил он.

Федотов посмотрел на него снизу вверх долгим взглядом.

– Как бы они тебя не сожрали, – произнес он. – Это «кладбище слонов» КПК. У нас с ними «водное перемирие»[28]28
  Особенность поведения животных в засуху, когда хищники и травоядные мирно сосуществуют у водопоя.


[Закрыть]. Слоны они боевые, разозлишь – затопчут.

Глеб хохотнул. Наклонился, уперевшись ладонями в стол.

– Если я их забагрю в дело, что мне за это будет? – горячим шепотом спросил он.

Федотов долго смотрел в его горящие жгучим огнем глаза.

– Такой услуги мы не забудем.

Глава пятнадцатая. Смотрины под бифштекс с кровью

Старые львы

Смотрины Глеба Лобова организовал Добрынин. В оперативных делах он ни черта не смыслил, всю жизнь занимался аппаратной работой. Сначала в ЦК ВЛКСМ, потом, набравшись опыта и заручившись рекомендациями, перешел в серое здание на Старой площади, а в девяносто первом, когда здание ЦК обложила демократическая толпа и пришел конец КПСС, трудоустроился в ЛДПР.

Добрынин даже не ощутил дискомфорта от переезда со Старой площади и никаких душевных колик от перемены в судьбе не почувствовал. Аппаратная жизнь течет, независимо от партийной вывески. Ремесло свое он знал досконально, а идеи и партийные лозунги никогда всерьез не воспринимал. Судя по лоснящейся физиономии, не бедствовал и особо на работе не перенапрягался.

Бюрократия во все времена живет по правилу «ты – мне, я – тебе», а посему неистребима. Счет взаимных услуг и исполненных и принятых обязательств негласен, но точен, как «черная бухгалтерия» в уважающей себя фирме.

Как аппаратчик старой школы, Добрынин отлично знал правила игры и никогда их не нарушал. Если уж люди масштаба Салина с Решетникова снизошли до просьбы, расшибись в лепешку, но постарайся быть полезным. Зачтется, не волнуйся. Такие люди услуг не забывают, хотя и воспринимают их как должное.

Вот только в оперативном ремесле ничегошеньки не понимал. Защелкал хвостом по паркету от радости, что без промедления организовал нужным людям встречу с нужным человеком. Что с непуганого идиота возьмешь!

А Салина такой оборот погрузил в мрачное настроение. Даже футболисты мандражируют играть на чужом поле. А тут не мячик пинать предстояло, а смотреть клиента. Проводить оперативное мероприятие на чужой территории душа не лежала.

И назывался кабак весьма подозрительно – «С полем!». Салин не подал вида, что названьице показалось ему уж больно разгуляистым, новорусским. Промолчал и, оказалось, правильно сделал.

Войдя в зал, немного опешил. Ожидал увидеть барские охотничьи интерьеры «а-ля рюс», стилизацию под шалман в рыцарском замке, на худой конец некую копию таежной заимки. Чего сейчас не учудят на шальные деньги. А оказалось, кто-то скопировал внутреннюю обстановку домика в Завидовском охотхозяйстве ЦК. Причем, в деталях. На новомодный взгляд, привыкший к пастельным тонам и изысканной роскоши, цэковский дизайн казался примитивным и провинциальным.

И еще одно удивило. Спускались в подвал, уходя от промозглого московского дня, а оказались в зальчике, окнами выходящем на залитое луной редколесье. Трюк с ложными рамами и подсвеченными картинками за толстым стеклом был выполнен столь искусно, что создавалась полная иллюзия, что за стенами мерзнет от зимнего ветра Подмосковье.

Добрынин добродушно расхохотался, увидя замешательство Салина.

– Да Завидово это, Завидово! Образца семидесятых годов. Я первый раз тоже глаза вытаращил. Время-то какое было, одно удовольствие вспомнить. Великая эпоха!

Добрынин в ту самую «Великую эпоху» уже служил в отделе административных органов ЦК КПСС. Значит, было что вспомнить и о чем пожалеть.

Нынешняя синекура в ЛДПР ни по статусу, ни по престижности, безусловно, не шла ни в какое сравнение со скромной цэковской должностью. Деньги, правда, другие. Тогда о таких и подумать было страшно. Но эти, шальные, невесть откуда берущиеся и уходящие сквозь пальцы, лишь будоражили нездоровой щекоткой нутро, как наркотик. И как та же дурь опустошали и выстужали душу. Неспокойно делалось на душе от этих тугих пачек и растущих ноликов на банковском счете. То ли дело тогда, в «Великую эпоху»! Партмаксимум плюс цэковский паек и соответствующий рангу дом отдыха, а чувствуешь себя небожителем.

– А твой Глеб – психолог, – обронил Салин.

Решетников хмыкнул, понимающе подмигнул.

– А что, дружище, стол у вас всего один? – обратился он к метрдотелю.

– Да, – с профессиональным достоинством кивнул метрдотель. – Но он так устроен, что раздвигается по мере необходимости. Минимально – на четыре персоны. В полную длину – на двадцать.

– Да ну, в прошлый раз двадцать шесть набилось, и еще место осталось, – вальяжно махнул рукой Добрынин. – Это же охотничья изба, так? А после охоты все садятся за один стол. По ранжиру и старшинству, но – рядком.

– Само собой… Рассейский вариант Круглого стола[29]29
  Легендарное братство рыцарей во главе с королем Артуром собиралось вокруг круглого стола как символа равенства. Подробнее о сакральной символике легенды можно прочитать в книге А.Платова «В поисках Святого Грааля. Король Артур и мистерии древних кельтов». М., 1999.


[Закрыть]. Демократический централизм называется, – хохотнул Решетников. – А другое помещение имеется? – спросил он у метра.

– Да. – Он указал на нишу. – Там курительная. Бар и бильярд.

– Сердцем чую, и банька где-то поблизости. – Глаза Решетникова игриво блеснули.

Мэтр ответил приплюснутой улыбкой.

Владислав, повинуясь брошенному ему украдкой взгляду Решетникова, вышел у них из-за спин и прошел в темную нишу. Там сразу же вспыхул неяркий свет и ожил музыкальный центр. Послышалось мелодичное треньканье бокала, тихий голос бармена что-то спросил. Владислав коротко ответил. Музыка оборвалась.

Расселись за столом. Салин с Решетниковым, не сговариваясь, по привычке, заняли места напротив друг друга. Добрынин оказался сбоку. В перекрестье их взглядов предстояло сидеть и клиенту.

Салин протер очки, вновь вернул на нос. Стал рассматривать фотографии на стенах.

Хрущев с Фиделем у убитого медведя. Хрущевское политбюро в полном составе у убитого Никитой Сергеевичем лося. Политбюро без Хрущева у накрытого на поляне стола. Молодой генеральный секретарь Брежнев с тульской двустволкой. Брежнев, уже заматеревший, выцеливает косулю в оптический прицел. Политбюро на поляне, Брежнев произносит тост, все внимают, один Подгорный косит куда-то в сторону. Пожилой Брежнев в шапке-ушанке. Один. Устало присел на тушу кабана. Все фотографии старые, архивные, увеличенные до плакатных размеров. Из новых, кодаковских, лишь один снимок: плешивая голова Коржакова торчит из пожухлого камыша. Щурит глазки. Ждет пролета уток.

«Этот уже отстрелялся, – флегматично отметил Салин. – Гусь заклевал».

– Может, друзья, пока по апперитивчику? – подал голос Добрынин. – Заодно и освоитесь.

Салин с сомнением посмотрел на Решетникова.

– Раритет. – Решетников загнул угол хрустящей скатерти, показал тусклую печатку ХОЗУ ЦК. – И сервизик оттуда же, сердце подсказывает. А на стульчиках, должно быть, бляшки хозушные сохранились.

– Да все здесь старое! Сам не знаю, где добыли. Но идея не плоха, согласись. – Добрынин нетерпеливо потер ладони. – Так как мое предложение, проходит? Как говаривал первый и последний – «главное нАчать и углУбить». – Он в точности спародировал Горбачева.

– Если твой парень, Иван Алексеевич, не имеет привычки опаздывать, то лучше обождать, – с сомнением в голосе начал Решетников. – С другой стороны…

– Я уже здесь! – раздался от дверей бодрый голос.

– О, молодец, Глеб! – радостно встрепенулся Добрынин. – Минута в минуту.

Салин поправил очки, чуть съехавшие с переносицы, и надежно закрыл глаза дымчатыми стеклами.

Фотографии и оперативная видеосъемка не наврали, Глеб Лобов действительно обладал броской, странно притягательной внешностью.

Выглядел он скорее как состоятельный и состоявшийся представитель богемы, чем молодой карьерист, напичканный комплексами, амбициями и саентологией.

Черный, хорошего кроя костюм Глеб носил с элегантной небрежностью. Сильные волосы, не поддающиеся расческе, сами собой спеклись в черные прядки, похожие на смелые мазки масляной краской. Аккуратная мефистофелевская кляксочка на подбородке, чуть темнее, чем самая черная прядь на голове, зрительно уравновешивала вытянутое лицо и широкий лоб. Плотные, чуть припухшие губы, разойдясь в улыбке, обнажили хищный строй крепких, длинных зубов.

Кроме одежды, Салин не увидел ничего, что помогло бы отнести Глеба к истерично-склочному миру «творческих личностей». На них, с дурными глазами, бесформенными улыбками на сальных от самовлюбленности лицах, Салин до изжоги насмотрелся на телеэкране и в глянцевых журналах. Решетников по-пролетарски называл всех отечественных звезд, звездочек, звездунов и гениев с короткой биографией сложносоставным словом, рифмующимся с «обормоты». Безусловно, в перевернутом мирке, кочующем с презентации на презентацию, Глеб не был чужим. Но только полный слепец не смог бы увидеть, что мир этот ему совершенно чужд.

Фотографии не смогли передать той особенной ауры, что окружала широкоплечую поджарую фигуру Глеба. С его появлением в зале возникло странное наэлектрилизованное поле. Это было не обаяние, не шарм, ни буртальность, ни секс-эпил и прочая галиматья из глянцевой макулатуры для дур. Лобов не выставлял себя напоказ, он просто и естественно приковывал к себе внимание, как магнит притягивает к себе металл. Что-то было в нем такое, что заставляло постоянно держать его в поле зрения.

– Уж извините. Это мы по стариковской привычке на пятнадцать минут раньше заявились. – Решетников отодвинул стул. Привстал, протягивая руку Лобову. – Павел Степанович.

Салин в свою очередь тоже представился и пожал сухую, тонкокостную и очень крепкую кисть Лобова.

Добрынин представил их как старых друзей, еще с коммунистических времен, и деловых партнеров в либерально-демократическом сегодня. Глеб Лобов без пафоса и рисовки назвал свое место работы: «Владелец пиар-агентства».

Расселись по местам и стали вежливыми, прощупывающими взглядами изучать друг друга. Добрынин если и участвовал в переглядках, то только из личного интереса. Ему важнее всего было узнать, пришелся ли по вкусу Глеб столь значимым людям.

Салина и Решетникова, как всегда, интересовало дело. Они присматривались, принюхивались настраивались, как пара старых матерых львов перед началом охоты.

Мэтр раздал всем папки в дорогом кожаном переплете. Замер в торжественном ожидании.

Глеб с вежливой улыбкой сообщил:

– Должен признаться, себе заказ я уже сделал.

– Все уже готово, Глеб Павлович. – Мэтр отвесил поклон, полный достоинства вышколенного слуги. – Если кто-либо из гостей желает дичь, могу порекомендовать фазанчика. Из Оренбуржья, но свеженький. Самолетом доставлен.

– Попробую я фазана, что самолетом летает, – с добродушным смешком сказал Решетников.

– А мне всяких хрустиков, из того, что летает. Ну там вальдшнепчиков, перепелов… И для полноты картины, из того, что бегает, вот его. – Добрынин поцарапал ногтем столбик в меню. – Гарнирчик на твое усмотрение.

– Заяц, фаршированный грибочками. Сделаем, – кивнул мэтр.

Салин выбрал седло горного барана в пряном соусе. В меню блюдо фигурировало под названием «Кавказский трофей».

Мэтр, приняв заказ, вышел из зала поступью королевского мажордома.

Глеб, вопреки ожиданию, инициативы к началу беседы не проявил. Ждал, со спокойной, вежливой улыбкой на лице ждал, кто же из гостей начнет первым.

Салин к своему неудовольствию осознал, что этот орешек с первого наскока не расколоть. Решил взять тайм-аут и дал сигнал Решетникову переключить внимание Лобова на себя.

Решетников сразу же нашел тему для обсуждения – интерьер периода Великой эпохи. Добрынин с радостью подхватил. Глеб легко включился в разговор.