Текст книги "Неучтенный фактор"

Автор книги: Олег Маркеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Преторианцы

Седой в своем пальто, перемазанном грязью, блевотиной и сукровицей, походил на задержанного, а не на опера, возвращающегося со встречи с агентами.

Небо бы рухнуло на землю, реки потекли бы вспять, если бы Дмитрий удержался от шуточек в его адрес.

– Слышь, Седой. Теперь я знаю, как ты будешь выгладеть, когда тебя из нашей конторы выкинут.

Дмитрий заржал первым. Остальные подхватили. Вовсе не из желания подыграть начальнику. Просто всегда приятно слегка попинать своего.

Седой промолчал. В машине было жарко и накурено. От подсыхающего пальто пошел кислый тошнотный запашок. На душе было также: гадостно и паскудно. От удара дубинки ныла спина. Еще хуже было на сердце.

Седой не помнил, что было между тем, как он увидел в подъезде человека, и вытолкнувшего из забытья долгого зуммера рации. Странное ощущение не покидало его. Внутри все было опустошено. Будто выговорился, выжал накопившийся гной обид и унижений, расхристался до несвежего исподнего души перед случайным попутчиком. Ушло все, что таил и копил, бередил и лелеял. Осталось только пустота. И в ней медленно проростала тревога. А вдруг случайная встреча будет иметь пренеприятное продолжение. И невольное покаяние обернется против тебя самого. А знание о сокровенном станет оружием, которое ты сам же сунул в чужую руку.

Он закрыл глаза, и тут же перед внутренним взором возник тот человек. Седой еще раз, в догон, ужаснулся скорости изменений, которые произошли с тем странным типом: был серым, невзрачным и совершенно безликим, а в долю секунды личина рассеялась, как хмарь, и проступили снисходительная сила, уверенность в себе, отточенный интеллект, отшлифованная и прекрасно контролируемая боевая ярость, готовность убить и достойно принять смерть. И еще нечто странное и пугающее, что шло изнутри и концентрировалось в глазах. Седой очетливо помнил, как за мгновенье до полного забытья глаза незнакомца превратились в два водоворота в стылой ноябрьской воде. Из таких не вынырнуть, как не старайся, они сначала сковывают тело и замораживают волю, а потом уже утаскивают в могилу омута.

– Слышь, Седой. Скинул бы ты пальтишко. Столько служишь, а не знаешь, что самый опасный террорист – это бомж с гранатой! – выдал с командирского места Дмитрий.

Все дружно грохнули таким хохотом, что у Седого зазвенело в ушах.

Шутка была дежурной, но запущенная к месту, всегда вызывала дружный гогот оперов.

Фразу "самый опасный террорист – это бомж с гранатой" на полном государственном серьезе выдала вице-председательша Госсовета. Дама по-обкомовски сисястая и безмозглая. Мало того, что высидела мысль, как наседка яйцо, так еще и раскудахталась на весь Георгиевский зал, требуя зачистить Москву и основные города страны от завшивленных бездомных горемык.

Выпучив глаза в праведном гневе, с непередаваемым державным пафосом доказывала, что легче всего для террактов вербовать бомжа: сунул ему в одну руку бутылку, в другую – гранату – вот тебе и взрыв в метро. Так вошла в раж, что спросила у самого шефа ГСБ Ларина, работает ли его ведомство по бомжам.

Интеллигентный Ларин долго жевал губы и пыхтел, глотая рвущийся наружу мат. Потом коротко обронил: "Примем меры". Само собой, и пальцем пошевелить не собирался. Под описание госдамы подходило большинство граждан страны.

Говорят, по высоким кабинетам еще долго гуляла расшифровка аббревиатуры ГСБ в обратном порядке: "Бомж С Гранатой".

Машина запетляла между бетонными блоками, поставленных в шахматном порядке. Впереди был блок-пост.

– Не понял? – протянул водитель и придавил педаль тормоза.

Седого резко качнуло вперед. И он открыл глаза.

Прямо у лобового стекла висела балка шлагбаума.

«Вляпались! Конспиратор хренов! – Седой скривил губы, наблюдая, как Дмитрий с вальяжной ленцой достает из бардачка пропуск. – Давай, давай, сучонок, работай. Сам закомандовал не светиться и пропуск на стекло не лепить – вот и нарвались!»

Судя по знакам различия, на блок-посту стояли бойцы из Сил Быстрого Реагирования. В город СБР ввели в ходе плановой замены войсковых подразделений, приданных комендатурам. И почти сразу же выяснилось, что ребята с оранжево-черными нашивками на камуфляже жутко гонористые, упрямые и никого ни во что не ставят, зато молятся на своего командующего генерала Скобаря.

Молодой сержантик с осунувшимся лицом, давно и без пропуска все понял, не так уж много машин рискует пересекать границу Домена, а такие сытые рожи на каждом шагу тоже не встретишь, но упорно продолжал тянуть время, по извечной российской традиции мелко мстя залетному начальству демонстративно-тупым исполнением этим же начальством придуманных правил.

Дмитрий тоже не спешил. За ним была власть и право ареста любого.

«Зря! Парень молодой еще, сдадут нервы – полоснет очередью. Пропуск твой хренов только в морге прочтут, если время будет», – подумал Седой.

Он чувствовал, как неудержимо вскипает злоба, захотелось двинуть кулаком в ненавистный затылок, туда, где уже наметилась плотная жировая складочка, выхватить пропуск и самому все разъяснить отупевшему от недосыпа парню.

«Ну и кретин! У, грохнули бы тебя … Не доводи до греха, сволочь! Ему же все равно, по глазам видно, давно на все плевать. Сделает из "Волги" сито – и глазом не моргнет!»

Наконец-то Дмитрий достал пропуск и прижал его к стеклу. Но у солдата уже созрел свой план. Он пошевелил плечами, сдвигая промокший бронежилет, и слегка кивнул напарнику. Тот быстро сместился к багажнику.

– Вылезай из машины!

– Что?! – Дмитрий от неожиданности пустил петуха. – Что ты сказал, "сапог"?!

Парень поиграл желваками на скулах.

– Вытаскивай жопу из машины, ясно?!

– Боец, да ты на пропуск посмотри! Читай – «Положено оказывать содействие…»

– На "положено" давно знаешь, что положено? Рысью из машины!!

Он отступил на полшага назад и скользящим движением снял предохранитель. Ствол смотрел прямо на Дмитрия. По глазам было ясно – будет стрелять, до последнего патрона, кромсать, пока не плеснет ярко-белое пламя, а потом станет смотреть своими перегоревшими пустыми глазами, как в ревущем аду будут биться эти жирные штабные свиньи.

У Седого между лопатками шмыгнула холодная капля. Глупее положения придумать было трудно: переулок наполовину перегорожен мешками с песком, сзади из подворотни высунул тупую морду БТР, их "фольксваген" зажат с двух сторон, а солдатик явный психопат, но если психанет, разбираться уже будут без них. Случись это где-нибудь в провинции, черт с ним, там вечный бардак, как норма жизни, но в Москве, в пяти минутах от родного Управления. Бред!

«За что боролись, на то и напоролись. Хотели порядка – хлебайте горстями! Только не наш это порядок, а вот таких пацанов с автоматом». – Седой отвел глаза боясь встретиться с ним взглядом.

В машине стало тихо. В пальцах водителя дотлевала сигарета, тонкий дымок, дрожа у основания, тонкой ниточкой тянулся к окну. Дмитрий то ли выжидал бог знает чего, то ли отупел от неожиданности, но все еще прижимал к стеклу уже никому не нужный пропуск.

– Выходи! И мордой на капот. Руки – за голову. Все двери – открыть! Водила, вытащи ключи и брось на пол. Руки держи на руле, дернешься – первая пуля твоя. Остальные – сидят и не трепыхаются. Выходит этот. Самый умный. Все! Раз, два, три – пошел! – Он слегка согнул колени, ствол замер на уровне стекол. – Пошел, я сказал!!

Седой закрыл глаза и сжал сцепленные пальцы между колен. В полной тишине было отчетливо слышно, как открылись двери, что-то глухо ударилось о капот и резко хрустнул под тяжелым сапогом камешек.

В распахнутые со всех сторон двери ворвался сырой ветер. Седой с тоской втянул острый запах дождя и поздних грибов.

«Вот и все. Когда-нибудь все должно было кончится. Пусть так, если не вышло пожить по-людски».

– Эй, Кабан! – выкрикнул патрульный.

Седой открыл глаза. В зеркальце хорошо было видно, как солдат, вальяжно развалившийся на броне БТРа и безучастно смотревший на эту сцену, расплылся в улыбке – его приглашали принять участие в бесплатном развлечении. Как видно, развлекались так не первый раз.

– Че?

– Через плечо! Старшого буди! – Патрульный упер автомат Дмитрию под ребро. – Тихо, зема, не рыпайся.

– А на хрена? – подыграл напарник.

– Морда треснет столько спать!

– Понял, не дурак!

Солдат со смаком грохнул сапогом по броне.

«Слава богу, стрелять не будут. Вроде, обошлось. А Дмитрий сам виноват, довыеживался!»

Седой покосился влево и увидел, что рука Павлова медленно ползет к притороченному к спинке водительского сиденья автомату. Седой резко перехватил руку, больно стиснув запястье взмокшими пальцами, зло прошипел:

– Ты что, смерти ищешь?

– Пусти… Больно!

У Павлова весь нос был усыпан мутными бисеринками пота. Седой впервые видел, чтобы страх вызывал такое физиологическое действие.

– Успокойся, Миша, держи себя в руках.

Патрульный, что стоял у багажника, грохнул прикладом:

– А ну, заткнулись, падлы! Руки за голову, живо!

Пришлось подчиниться.

Старший, с заспанным, помятым лицом, в давно нестиранном комбинезоне с капитанскими погонами, появился через две минуты. Хоть и был явно "под мухой", но сообразил быстро. Первым делом снял Дмитрия с капота, потом взялся за своих. Матерился он, конечно, виртуозно, но чувствовалось, что на мужиков он давно управы не имеет. Да и не хочет иметь.

– Сидоров, засранец, ты у нас грамотный или где? На кой хрен ты тут мне стриптиз с балетом устроил, а?

– Действовал по инструкции. Принял меры и вызвал старшего.

– А глаза где твои? Какого хрена ты его раком на капоте поставил, чмо болотное! Я тебя сам раком поставлю! Пропуск смотрел? Че скалишься?!

– Он бы его еще в трусы спрятал. А полагается иметь на стекле. Так в инструкции сказанно.

– Ты у меня не тупи, Сидоров. Если я начну тупить, тебе служба враз поперек жопы встанет. Не зли, ты меня знаешь. На номер смотри, баран! Открыл рот на ширину приклада и ворон ловишь, допрыгаешься у меня, щегол пестрожопый!

– Отупеешь тут, товарищ капитан. Еще час без смены простою, точно кого-нибудь из автомата охерачу.

– Я сам тебя сейчас ломом охерачу! Шлепай в машину, проспись час, Перерве скажи, я велел подменить.

Дмитрий зло чиркнул зажигалкой. У Седого тревожно запела тонкая струнка в груди.

Именно так все и начинается. Маленькая нестыковка, диссонанс в поведении, незаметный для других, но тонкой невидимой иголочкой бередящей чутье истинного опера. Что-то не вязалось. По идее, а своего молодого шефа Седой изучил вдоль и поперек, он сейчас должен был не сидеть, набычившись, в кабине, а скакать вокруг полупьяного капитана, драть его до смерти, грозя всеми казнями египетскими, отводить душу после испытанного унижения. Но Дмитрий упорно не хотел светиться перед капитаном.

– Не, мужики, без обид. Бойцы оборзели, вторую неделю ждем смену, понять можно. Всякое бывает. Работа наша собачья – гавкать и не пущать. Вы без обид, лады? – Капитан наклонился к окну, заискивающе улыбнулся, показав ряд грязных щербатых зубов. – О, какие люди! Слышь, старшой, че не здороваешься? – Он явно обращался к Дмитрию, но тот даже не пошевелился. – Извини, братан. Ты мне ночью такой подарок отвалил, в штабе до сих пор кипятком льют. Правда, это тот, что старика на Арбате грохнул? Если так, должок с меня. Подваливай со своими, я здесь ночую, отметим!

Дмитрия наконец-то прорвало. Он вытянул руку в окно, сгеб "сапога" за грудки и заорал в перекосившееся лицо:

– Я тебе отмечу, сволочь! На прочесывания в лес захотел? Устрою! Банда, а не взвод! Я тебе, бля, смену устрою! Штаны не успеешь менять!! – Он повернулся к водителю. – Саша, не спи!

– Ты че, мужик?! – побелел лицом капитан.

– Рот закрой, сапог драный! – бросил Дмитрий в окно. – И шлагбаум задери, мудила!

Машина рванула с места, обдав обалдевшего "сапога" мелким грязным крошевом. Седой как-бы невзначай оглянулся, срисовав бортовой номер БТРа.

* * *

Уже в Управлении легкое подозрение, зародившееся у Седого в машине, переросло в уверенность. Стоило только сопоставить факты и Дмитрий спекался, как сосунок.

За долгие годы работы Седой усвоил главное: в первооснове самой сложной комбинации, самого накрученного дела лежит что-то до обидного элементарное, простое до невероятности: едва ощутимое желание или извращенная мыслишка, минутная трусость или элементарная зависть, наконец. Все растет оттуда, из грязи. Только бы не проскочить сгоряча, докопаться сквозь ворох бросовых фактов,найти и примерить на себя, без брезгливости и гордыни, вжиться в изначальное, что толкнуло разрабатываемого к п о с т у п к у, и все становилось ясным, как божий день.

Он и заслужил славу тягуна и копалы за то, что один из многих шнырявших по коридору посредственностей и карьеристов испытывал истинное удовольствие, оставаясь вечером в опустевшем управлении, предаваясь, как сладкому тайному греху, копанию в каждой строке дела, выискивая и нанизывая на тонкую нить одному ему известной версии факты и фактики. Он был убежден, что эта презираемая большинством молодых сторона их работы и была истиной сутью их сыскарского ремесла. А то, что благодарности не дождешься и бортуют тебя при раздаче наград, так бог им всем судья.

Дмитрий остановился у своего кабинета, полез в карман за ключами. Погруженный в свои мысли Седой сбился с шага и чуть не врезался в начальника.

– Не спи, замерзнешь! – Но и улыбка у Дмитрия сейчас получилась какая-то натянутая.

– Что дальше, шеф? Дмитрий покрутил связку на пальце. – М-м… Дальше будем действовать таким макаром. Контакт с "малышами" фуфловый. Пусть снимают наружку. Боюсь, вспугнут. Переключи на технарей. Посмотрим, может, что-нибудь и вытанцуется. Чего это ты взбледнул, Седой? Перетрухнул малеха,а? Надо будет тебя на захват пару раз командировать.

– Мне там делать не фига. Пусть молодые геройствуют.

Дмитрий по авантюрной своей жилке обожал захваты. В командировки выезжал при первой же возможности. Возвращался бодрячком, с горящими глазами. Жаль, только живой. Обзавелся кучей дружков среди разномастных спецов силового задержания и огневых контактов. Готов был рассказывать о их и своих подвигах, только слушай. Один раз обмолвился, что нет выше наслаждения, чем заглянуть в глаза только что свинченному клиенту. Седой это запомнил. Он помнил о шефе многое.

– Кому что, – обронил Дмитрий.

– Шеф, у меня полчаса будет? Язва точит, на зуб бы чего-нибудь бросить. И душ не мешало бы принять.

– У тебя не язва, а яма желудка – сколько не ешь, а тощий. Не в коня корм. Давай. Только не пропадай. Полуправления из-за этих гребанных облав на выезде. В любой момент могут понадобиться люди.

– Спасибо.

Седой постарался побыстрее исчезнуть с глаз начальства, пока оно не передумало.

Сейчас для него кровь из носу надо было пропасть на эти полчаса. Как старый кадр, он знал святое правило: над чем бьются в одном отделе, давно известно секретарше в соседнем, а все концы ищи в архиве.

В архив его гнало какое-то странное чувство. Смесь страха с сосущим чувством голода. Причем, голода по чему-то сладкому и запретному, словно припрятанная шоколодка.

Со страхом еще более-менее все было ясно. Адски рискованно совать нос в старые дела, да еще без ведома прямого начальника. Только за одно это любопытный нос расквасят в кровь. А если Дмитрий узнает, что носом копали под него лично, то оторвет нос вместе с головой.

А вот мучительно сосущая тяга к запретному, но сладостному… Оно было гороздо сильнее, чем обычная щекотка от прикосновения к чужим похабным тайнам. А сколько их подшито в литерных делах, ого-го! Слюной и испариной от возбуждения изойдешь, пока перечитаешь.

Только в переходе между зданиями Седой вдруг осознал, что бежит, как вспугнутая мышь в нору. Исходя потом от страха и предвкушая удовольствие, когда из темной безопасности норки можно будет показаь кукиш всем котам на свете.

Осознал и невольно сбился с шага.

«Да, я трус! – зашипел он на самого себя. – А кто тут герой? Суки одни и пауки в банке. Герои у нас, блин, на кладбище гниют».

Он машинально натянул на лицо улыбку и кивнул идущему навстречу соратнику по конторской войне. Засекреченная личность в сером костюме, черной рубашке и синем галстуке с искоркой, с никогда не выходящем из моды крохотном значочке на лацкане пиджака, кивнула в ответ. Аппоплескический румянец на отекших щеках при этом сделался еще сочнее.

Преторианы

Барабин, прищурив от дыма один глаз, зажав изжеванную сигарету в углу рта, держал на вытянутой руке карточку фоторобота. Седой отметил, как она подрагивает в пожелтевших от табака пальца.

На обороте карточки кто-то из оперов написал для памяти: "Максим Иванов. Кличка "Странник". Особо опасен. Ликвидировать при обнаружении". Карточка не один год висела на стенде в отделе, прямо напротив рабочего стола Петровского, затерявшись среди нескольких десятков таких же смазанных физиономий лиц, находящихся в вечном розыске.

– А что означает крестик насупротив фамилии? – спросил Барабин.

– Якобы ликвидирован.

– Якобы? – чутко среагировал Барабин. – И давно ты в этом сомневаешься?

– Сегодняшнего дня, – немного помявшись, ответил Седой.

Барабин накрыл карточку ладонью и внимательно посмотрел на Седого.

– Угораздило же тебя, Михаил Петрович.

– Что, серьезно?

– Вот принесут папочку, поймешь. По твоему описанию и этой картинке, с учетом того, что фоторобот – дело максимально смутное… Но память меня еще не подводила.

– Потому я и здесь. Таких спецов, как ты, скоро не останется.

Барабин польщенно хмыкнул. Потянулся к сейфу.

– Может пока по маленькой? Для разрядки, а?

– Давай! – От острого желания выпить у Седого резью свело горло. – «Сейчас полста – не помеха. Только голова лучше фурычить будет. А разберусь со всей этой бодягой, напьюсь, ох, и напьюсь! Рожухин мой спекся, ясно, как божий день… Слава тебе, господи, одной сукой меньше станет!»

Выпили из тонкостенных "служебных" стаканов, как стойкие часовые окружавших пузатый графин.

«А вот интересно, есть ли в "конторе" хоть один стакан, из которого не разит всеми сортами спиртного? Надо начальству подбросить идею, пусть устроят рейд по обнюхиванию всех стаканов. С "оргвыводами", как водится, – подумал Седой, наслаждаясь теплом, хлынувшим по венам. – Ого! Во, дает!»

Барабина развозило прямо на глазах. Одутловатое лицо медленно наливалось краской, дрябло обвисли губы, в глазах появилась безумная поволока.

– Степаша, ты чего? На старые дрожжи развозит?

– Не-а. На новые. – Барабин облизнул губы. – Мне теперь стакана хватает. Да и пьется здесь легко. Это у тебя суета круглый день. А здесь – тишина. Болото, бля!

– Сам ушел с "земли". – Седой всегда завидовал людям, способным на п о с т у п о к.

– Ибо в дерьме копаться устал! И крови боюсь… – Барабин погрозил пальцем. – Я же между делом почитываю что вы сюда сплавляете, писаки херовы! Да и старые архивчики, что не сожгли пока перестраивались, тоже, я тебе скажу, еще то чтиво. Пьешь под них, закусывать не надо! Работники, мать вашу за ногу…

– Всех-то не суди! Кто задницу рвет, а кто лямку тянет, – почему-то вдруг обиделся Седой.

– Все одно. Все на одной сковородке жариться будем. И большие, и маленькие. И те, кого для отмазки шлепнут, и те, что своей смертью помрут.

– Ну, тебя несет, Степан! О вечном начал думать?

– О чем еще думать в архиве, как не о вечном? Нет уже никого: и кто стучал, и кто дело крутил, и кому по тому делу яйца открутили и лишнюю дырку в башке сделали, а дела – вон они. Стоят, родимые, как кирпичи в Китайской стене. И века еще стоять будут.

Барабинское лицо стало пунцовым, видно, эти полста коньяку, действительно были не первыми. Седой помнил времена, когда перепить Барабина было даже теоретически невозможно. – "Ох, сдал мужик! Скоро совсем сопьется", – подумал он и демонстративно отодвинул стакан.

Барабин пошамкал дряблыми губами и продолжил мысль:

– Стоят, да… Только не папки это, Мишаня. А консервы с дерьмом. В котором весь мир утопить можно.

В селекторе зашуршало и мягкий голос произнес:

– Принесли, Степан Андреевич. Мне войти?

– На подпись есть что? – спросил Барабин.

– Не срочное.

– Пускай отлеживается. А папку давай сюда. – Барабин вытер губы. – Твою порцию дерьма принесли, Миша. Шас покушаем.

Секретарша внесла тонкую папку, положила между стаканами. Молча вышла.

Седой проводил взглядом ее крепкие бедра, туго обтянутые юбкой, и улыбнулся:

– Я даже брошу пить!

– Из-за Ирки-то? Не стоит.

– Точно? – Петровский подмигнул.

– Можешь мне верить. – Барабин расплылся в самодовольной улыбке. – Видал, даже бровью не повела!

– Твоя школа?

– А то! Сам муштровал. А то пришла дура-дурой после ускоренных курсов. Ни в рот взять толком не могла, ни папки по номерам расставить. Ты бери пока, читай. Даю десять минут. Больше нельзя, у меня своих стукачей, как тараканов. Еще будешь? – Барабин потянулся к бутылке.

– Капни чуток, – сдался Седой. – "Не умру. Тем более, что один он пить не станет, еще обидится", – подумал он, пристраивая папку на коленях.

* * *

Оперативная обстановка

Протокол допроса

полковника ВВС Семенихина В.Б.

(фрагмент)

«Там такой крутой поворот, едешь почти вслепую. Только из поворота вышли, сразу его увидели… Водитель от неожиданности дал по тормозам. Правильно сделал. Там, они трос натянули. УАЗик тряхнуло и поволокло вперед. А этот… Он стоял посредине дороги и спокойно смотрел, как неудержимо тащит к нему машину. Автомат опустил на скрещенные руки, стволом вниз…»

Ретроспектива

Странник

Он стоял посредине дороги и спокойно смотрел, как неудержимо тащит к нему машину. Автомат опустил на скрещенные руки, стволом вниз. Так удобнее, ремень не давит плечо.

«Нормально, Макс! Только не мандражируй. Чем ты спокойнее, тем больше они паникуют. Если что, правая – к курку, левая ведет цевье, ствол вправо – очередь в левое колесо, отпрыгнешь влево, и с колена – в правое заднее… Ты успеешь. Только держи себя в руках».

УАЗик не дотянул пяти шагов. Максимов невольно подал корпус назад, спиной ощутив, как дрожит на ветру туго натянутый трос.

Сквозь темное лобовое стекло лица людей казались размытыми пятнами.

«Не давай им опомниться! Не дай бог, полезут в дурь. Пока в шоке, они твои. Раз, два, три … Пошел!»

Он быстро подошел к машине. Рванул дверь водителя. Сержант сидел, чуть подавшись вперед, пальцы скрючились на руле. Максимов сунул руку в кабину, выключил мотор и вынул ключи из замка.

Сразу стало оглушительно тихо. Где-то далеко в лесу отчаянно загомонили птицы. Пахло разомлевшей от зноя травой и взбитой в воздух по-летнему белой пылью.

Максимов левой рукой осторожно положил ключи на капот. Водитель сразу же уткнулся взглядом в ярко заблестевший брелок.

«Пока нормально. Парень в шоке, очухается нескоро. А полковник уже начал соображать. Молодец!»

Он отступил назад, ствол по-прежнему смотрел точно в бок водителю. В кабине кроме этих двоих никого не было.

«И слава богу. Подвела бы разведка, все пошло бы насмарку. Просто чудо, что он никого не подобрал по дороге. Пока нам везет».

– Только не дури, полковник. У всех нервы. Не надо. Я не один. Малейший понт – из машины сделают сито. – Максимов говорил тихим голосом, без нажима, боясь вспугнуть. – Выйди. Разговор есть.

Полковник, косясь на автомат, медленно открыл дверцу и вылез из машины.

Максимов отступил еще на шаг.

«Самый опасный момент. Ударит моча в голову, схватится за пистолет. Сунется назад в кабину и пальнет. Придется стрелять. Парня наверняка зацеплю. Спокойно, сам не дергайся!»

Вчера он сам настоял, что на дороге он должен быть один. Пусть страхуют, как хотят, но один.

Сейчас, конечно, страховали, полковник был под постоянным прицелом. Стоит только потянуться к кобуре, срежут первым же выстрелом. И черт с ним, значит, говорить с ним не о чем. Но операцию придется крутить по полной программе, а этого как раз Максимову меньше всего хотелось.

«Выпендреж! По раскладу ты прав, но это – дешевый выпендреж! Если в гроб захотел, делай. Но учти, Макс, этого понтярщика я сниму лично. При первой же подставке с его стороны, пусть только дернется. А потом из его аэродрома целину устрою, понял? И ты мне мешать не будешь. Все! Замяли!» – Юрка был прав, тысячу раз прав, но Максимов никогда бы не простил себе действий по "крайнему варианту".

Полковник спокойно встретил его взгляд:

– Мне сдать оружие?

– Не надо. Отойдем немного.

Максимов кивнул на кювет.

* * *

Оперативная обстановка

Протокол допроса полковника ВВС Семенихина В.Б.

(фрагмент)

«… Похож. Да, это он. Но тогда у него были уставшие глаза. И лицо уставшее, издерганное лицо. На щеке царапина. Наверное, веткой полоснуло. Камуфляж старый. Линялый такой, в заплатах. А глаза запомнились больше всего. Глубокие. И уставшие. Он сидел рядом и молчал…»

* * *

Он молчал, внимательно разглядывая полковника. Потом облизнул побелевшие от пыли губы: – А ты крепкий мужик, летчик. С тобой можно говорить начистоту. Мы тут крутимся не один день. Разнюхали все. Вчера вечером я был под твоими окнами. Ничего не стоило бросить гранату или выстрелить в окно. Охрана аэродрома для нас не помеха, поверь мне. Но это лирика, а сейчас – главное. Только не перебивай. Постарайся понять, многого я тебе сказать не могу. Но ты поймешь, я уверен. – «Он хорошо держится. Водила бы не начудил. А пока все нормально. Так, теперь у нас полный порядок».

Через плечо полковника он заметил, как к машине подполз Юрка и встал у открытой двери. Максимов сломал травинку, пожевал, ощущая под языком приятную горечь.

– Кто я такой, надеюсь, уже понял?

– Примерно.

Полковник поджал губы. На заветренной щеке поблескивали черные точки плохо пробритой щетины.

– Поговорим как мужик с мужиком. Ты готов?

– А что мне еще остается? Ты себе все козыри сдал.

– Не все. Я не держу на мушке твою жену и детей. Не приставляю им ствол к голове. Обещаю, при любых раскладах ты уедешь отсюда живым. Разговор пойдет на равных. Ты солдат, и я солдат. Еще есть время договориться. – Максимов сплюнул горечь. – Сегодня, крайний срок – завтра ты получишь приказ. В этом районе будет проводиться акция.

– Какая еще акция? – Полковник насторожился.

– Вы хорошо жили. Как на острове. Впрочем, как и мы… Откуда тебе знать, что в мире делается. Смотри!

Максимов вытащил из нагрудного кармана пачку фотографий. Внимательно следил, как каменеет лицо полковника. Тот быстро перебирал фотографии, подолгу задерживаясь на самых страшных – с убитыми детьми.

– Акцией теперь о н и называют зачистку территории. Фильтрация с последующим принудительным выселением. Люди сопротивляются, как могут Так или иначе, все кончается вот так. Снимки не я делал. Нашел на убитом. Мудак, носил на память. Как тебе это?

– Причем тут я?

– Нет, к этим фотографиям ты отношения не имеешь. Но к тому, что запланировали в нашем районе, да. Ты будешь прикрывать с воздуха и обеспечишь их десантирование в район Выселок. Час лету отсюда, знаешь, где это?

– Да. Мои к ним пару раз летали. Нормальные люди живут. Пашут от зари и до зари. Черт с ним, что из городов сбежали, ни кому же не мешают?

Максимов покачал головой.

– Государев пес, а не понимаешь! Без царя люди живут. Нельзя так! Сыто и свободно жить нельзя, человек должен, как пес, сидеть на цепи и с голодухи служить за баланду. На этом все и всегда держалось.

– Слушай, я ни черта не понял …

– Это война, полковник. Сначала война пришла в наш дом. А теперь она пришла к тебе. Я не имею право решать за тебя, все решишь ты сам. Хочешь остановить ее на пороге, остановишь. Нет – Бог тебе судья. Но решать придется. Выбор за тобой.

– А что я могу выбрать? Я присягу давал.

Максимов разрешил себе разозлиться.

– Вот и выбери, что я – твой враг. Которого поклялся истреблять, не щадя жизни. Или как там сейчас в присягах пишут… Выбери, и отгребешь по крайнему варианту. Я не выпущу отсюда ни одной "вертушки". Проще всего поднять в воздух цистерны, пожечь все вертолеты, гранатами забросать казармы. Представляешь, какой фейеверк здесь получится?

Полковник зло прищурился.

– Так чего ждешь? Или на испуг берешь?

– Не для того я тебя сюда вытащил. Да ты и не из пугливых. Тебя хватит попытаться сейчас вырваться. Или нарваться на пулю. Надеешься, что вас хватятся. Найдут машину и объявят тревогу. Я угадал? – По хмурому лицу полковника пробежала тень. – Ну, допустим, удалось тебе это. Погиб ты героически. А дальше, что? Допустим, твой полудохлый взвод охраны и технари отобьются, поднимуться вертушки и отстреляют нас, как волков. Ну я погибну героически. А дальше-то что? Ты пойми, кто-то там, – Максимов кивнул за лес, – нас приговорил. А мы с этим не согласны. И терять нам нечего. Задавить нас нетрудно, в поселении девки молодые, дети да пацаны. Но если хоть одного вы упустите, он проползет, слышишь, даже раненный проползет, и отравит воду. Литр настойки трав в системе водоснабжения – и счет будет равный. Всех ваших за всех наших. Только так!

Максимов внимательно следил за глазами полковника, ровно на миг в них мелькнул неподдельный страх.

– Ты… Это… Долбанутый, да?

– Вот теперь ты испугался. Подумай о своих людях. Зачем им война? А так оно и будет! Пойми же, ты, сюда гонят банду убийц. И людей просто вырежут! Вырежут и пожгут там все. Это же бешеные собаки, их стрелять надо, разговаривать с ними мне не о чем. – Максимов ткнул в фотографии. – И эту грязь ты на себя возьмешь. Значит, станешь таким же, и разговора у нас больше не получится. Не лезь ты в эту грязь, прошу тебя. Ты же летчик! Что у тебя общего с этим зверьем?

Полковник скрипнул зубами.

– Я не могу не выполнить приказ.

– Нет таких приказов для солдата – своих стрелять! У тебя один выход. Если ты, конечно, не горишь желанием прогнуться перед начальством и заработать очередную висюльку. Хочешь, подскажу?

– Ну?

– Сделай так, чтобы зверье не ночевало на аэродроме. Тогда у меня не будет соблазна накрыть вас одним ударом. Подсказываю, скрытно переночевать день-другой можно в бывшем санатории.

– Это где раньше шизиков лечили?

– Да. От тебя всего три километра по грунтовке. Корпуса сохранились. Не баре, поспят на досках. Их будет два взода, не больше. Поместяться.

– Получается, я сам их на закланье отдаю, так?

– Не ставь себя с ними на одну доску, полковник. Ты – летчик, а они – звери. Отдай их мне. Все равно не люди они, зверье.

Полковник закрыл лицо ладонями. Долго растирал кожу, словно умывался.

– Я должен подумать, – выдохнул он.

«Правильно! Иначе я бы ему не поверил. Он все обдумает и решит, как отрежет. Мальчишка загорелся бы и полез на рожон. Этот должен все взвесить».

– Хорошо. – Максимов пружинисто встал. Ростом он оказался по плечо летчику, но гибче и легче в кости. – Я тебя прошу, не делай глупостей. Сегодня ровно по нолям у тебя в кабинете должен трижды мигнуть свет. Я пойму, что ты сделал правильный выбор. В противном случае твой аэродром превратится в большую свалку. И один фиг им негде будет спать. Акцию отложат, а за это время мы уйдем глубже в леса. Вот чуть не забыл!