Текст книги "История Халифата. Том 1. Ислам в Аравии, 570—633"

Автор книги: Олег Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

САСАНИДСКИИ ИРАН

Как отмечалось в начале главы, Сасанидское государство по площади было примерно равно Византии. Существенное отличие заключалось в том, что это была сугубо континентальная страна с компактной территорией, менее уязвимая для нападений извне, с более однородным населением. Более двух третей этой территории приходилось на Иранское нагорье – огромную горную страну, приподнятую в основном на 500—1000 м над уровнем моря, разделенную десятками высоких (до 5000 м) хребтов на множество более или менее изолированных друг от друга районов, что способствовало изоляции и консервации различных этнических групп, говоривших на родственных иранских языках. Нагорье рассечено надвое по диагонали с северо-запада на юго-восток почти от самого Каспийского моря до Аравийского широкой ложбиной, занятой в значительной части бесплоднейшими солончаковыми пустынями. Северо-восточная половина в целом называлась Хорасаном, внутри которого наряду с собственно Хорасаном (северо-восток современного Ирана и Южная Туркмения до Амударьи, находящаяся уже за пределами Иранского нагорья) выделялись Сакастан (Сеистан, Систан) – район в нижнем течении Хильменда, Хашруда и Фарахруда, Тохаристан (область между Гиндукушем и Аму-дарьей) с главным городом Балхом и ряд других, более мелких областей, на которых здесь нет смысла останавливаться [+31].

Восточная граница сасанидского Ирана была очень неустойчива, особенно с северо-востока, откуда нередко вторгались кочевники-тюрки. В конце VI в. они заселили значительную часть пригодных для кочевого скотоводства земель в Хорасане.

Юго-западная половина нагорья и была собственно Ираном, Его сердцем являлся Парс (в арабской форме – Фарс), давший название новому языку Ирана (персидский, фарси). Здесь в древности находилась столица Ахеменидов Персеполь, отсюда вышла династия Сасанидов, сохранившая за собой эту область как домен. Главным городом Парса был Стахр (Истахр), расположенный неподалеку от Персеполя. На восток от Парса лежал Керман. а за ним простирался в сторону Индии обширный и малонаселенный Мекран.

Северо-западнее Парса до главной дороги из Месопотамии в Северный Иран расположены труднодоступные горные районы, тогда» как и сейчас, заселенные кочевыми иранскими племенами луров (Луристан). К востоку от них и к северу от Парса лежали плодородные, хорошо орошаемые равнины Спахана (Исфахана).

Далее к северо-западу начинался Азербайган, древняя Мидия, за которым Иранское нагорье без четкой границы переходит в Армянское. В столице Азербайгана, Гандзаке (70 км юго-западнее Мияне) находилась главная святыня Ирана – зоро-астрийский храм огня. За Араксом и Курой лежала Албания; северная, гористая часть ее была заселена лезгинскими племенами, на остальной части жили родственные им албанские племена. Возможно, что в это время с севера сюда проникло некоторое количество кочевников-тюрков. Главный Кавказский хребет прикрывал ее с севера от вторжений кочевников. Наиболее удобный путь для их набегов вдоль побережья Каспийского моря в самом узком месте был закрыт при Сасанидах мощной крепостью Дербент, от которой на несколько десятков километров в глубь гор тянулась оборонительная стена [+32].

Вся территория Армянского нагорья была тогда заселена армянами. Географическая раздробленность этой территории на ряд – межгорных котловин обусловливала политическую раздробленность Армении, превращавшую ее в игрушку в руках двух великих держав. До 591 г. большая часть Армении (примерно до 4Г в. д.) входила в состав сасанидских владений, затем Хосров II уступил армянские земли к западу от оз. Ван Византии за помощь, оказанную ему при восшествии на престол. Несмотря на политическое разъединение Армении, сохранялось культурное единство и самосознание армян, обусловленное не только единством языка и исторических судеб, но и единым вероисповеданием – христианством монофизитского толка.

Значительная часть Иранского нагорья страдает от недостатка влаги, особенно ее центральная котловина, лишь в горах и предгорьях выпадает достаточно осадков и имеются реки с постоянным течением, однако большинство из них течет в глубоких каньонах и может использоваться на сравнительно небольших участках. Только при выходе этих рек на равнину появляется возможность широко использовать их воду для орошения. Поэтому на огромной территории Иранского нагорья для земледелия использовалось примерно 3 % всей площади (около 5 млн. га), из которых искусственным орошением было обеспечено не более половины.

Основной район интенсивного орошаемого земледелия в Са-санидском государстве находился в Месопотамии, на аллювиальной равнине, образованной наносами Тигра, Евфрата, Кер-хе и Каруна. Физико-географически эта равнина составляет единое целое [+33], но в историко-культурном отношении ее восточная часть в низовьях Керхе и Каруна была самостоятельной областью, Хузистаном, относившимся к Ирану, а не к Нижней Месопотамии (Вавилонии).

Идеально ровная поверхность этой огромной долины и неглубокие русла обеих больших рек позволяли проводить самотечные каналы большой длины без возведения крупных плотин для подпруживания и использовать их воду для орошения практически от самой головной части. Все пространство между Тигром и Евфратвом от 34° с. ш. до слияния их перед впадением в залив было пересечено каналами от реки до реки. В нижней части их течении проблема заключалась уже не в том, как поднять воду на поля, а, наоборот, как защитить их от заливания во время паводка: по берегам каналов приходилось возводить дамбы большей протяженности, требовавшие постоянного внимания. В 628 г. во время необычайно большого паводка часть дамб разрушилась, но трудная политическая ситуация не позволила сразу же их отремонтировать, и за несколько лет здесь образовались обширные болота, которые так никогда и не удалось осушить [+34].

В Хузистане перепад высот был больше, чем в Месопотамии, и для орошения удобной для земледелия полосы между горами и болотистым побережьем требовалось сооружение плотин; две наиболее крупные из них были построены во второй половине III в. римскими пленными.

В сравнительно небольших по площади Вавилонии и Хузистане было около 4 млн. га плодородных орошаемых земель [+35] – больше, чем во всем остальном Сасанидском государстве. Поэтому эти области, несомненно, обеспечивали значительную долю всех поступлений от поземельного налога. К сожалению, сведений, относящихся к домусульманскому времени, о размере налоговых поступлений не имеется, а мусульманские источники, верные своей тенденции видеть в прошлом «золотой век», приводят фантастически преувеличенные цифры, которые нередко попадают в серьезные исследования[+36].

Верхняя Месопотамия менее благоприятна для земледелия: осадков здесь несколько больше, чем в Вавилонии, но недостаточно для уверенного земледелия, а реки текут в глубоких руслах; поэтому орошаемые земли идут узкой полосой в поймах и на нижних террасах, а обширное пространство между Тигром и Евфратом представляет собой сухую степь – продолжение аравийских степей. В противоположность этому полоса в 100–150 км между Гигром и горной цепью Загроса хорошо обеспечена осадками позволяющими обходиться без искусственного орошения.

Население Лесопотамии было в основном семитским, потомками древних вавилонян; в городах имелись значительные колонии евреев и арамеев-несториан, бежавших из Византии от религиозных преследований. Степное междуречье Верхней Месопотамии населили кочевники-арабы, проникавшие также в степи Хузистана. Левобережье Тигра севернее 34° с. ш. и горные районы заселяв курдские племена.

За Евфратом власть Сасанидов практически кончалась за кромкой обрабатываемых земель, дальше начинались владения арабских кочевников, приходивших со стадами в безводную пору к водопоям на краю долины и уходивших весной далеко в глубь зазеленевших степей и пустынь. Лишь в одном месте, там, где в долину выходит главная караванная дорога из Центральной Аравии, в хорошо орошенном районе находилось большое арабское поселение Хира – резиденция арабских царьков Лахмидов. Как и Гассаниды, они исповедовали христианство, но несторианского толка. Их власть распространялась на арабские племена до византийской границы и песков пустыни Нефуд. Их двор сыграл большую роль в развитии арабской культуры: сюда съезжались арабские поэты из Северной и Центральной Аравии, здесь, по-видимому, впервые арабская письменность приобрела права гражданства и стала употребляться в официальной переписке.

Лахмиды были верными вассалами Сасанидов и надежно обеспечивали степное пограничье, находившееся менее чем в трех переходах от столицы, кроме того, лахмидская кавалерия участвовала во многих войнах Сасанидов с Византией. Наибольшего могущества Лахмиды достигли в последнее двадцатилетие VI в. при ан-Ну'мане б. ал-Мунзире [+37]. Через Лахмидов Сасаниды осуществляли контроль над значительной частью караванного пути в центр Аравии.

Вдоль Аравийского побережья Персидского залива власть Сасанидов распространялась до Бахрейна, где сидел их наместник. В конце VI в. Сасаниды завоевали Йемен, но он не имел органической связи с метрополией, располагаясь слишком далеко от нее, и поэтому естественнее говорить о нем не здесь, а в связи с Аравийским полуостровом [+38].

В соответствии с реформой, проведенной в середине VI в., Сасанидское государство было разделено на четыре большие провинции: Хорасан, Азербайган, Нимруз (куда позднее причислили и Йемен) и Хорабаран (Месопотамия) во главе со спахбедами, объединявшими в своих руках гражданскую и военную власть.

Выделение Месопотамии в особую «четверть» подчеркивало ее особую важность, это объяснялось и ее экономической значимостью, и тем, что здесь располагалась столица государства, Ктесифон, носившая иранское название Бех Ардашир. Это был даже не один город, а целая агломерация: на западном берегу находилась Селевкия, собственно и называвшаяся Бех Ардашир, а на восточном – несколько резиденций, обнесенных мощными глинобитными стенами, в одной из которых находился главный дворец Сасанидов с огромным сводчатым залом для приемов, сохранившимся до наших дней. Арабы считали этот дворец одним из чудес света, а саму столицу называли ал-Мадаин – «города». Расплывчатость границ этой агломерации не позволяет представить истинные размеры города и численность его населения; во всяком случае, он немногим уступал Константинополю по площади и должен был иметь не менее 150 тыс. жителей [+39].

Из различных источников известно, что первые Сасаниды основали в Иране много новых городов, которые легко выявляются по названиям, включающим имя основателя: Ардашир-хуррз, Бех Шапур, Шапур, Нишапур и т. д. О том, что они собой представляли, мы знаем очень мало. Насколько можно судить по аналогиям с другими странами и эпохами, вновь закладываемые города обычно имеют правильную планировку и геометрически правильные внешние очертания. По-видимому, при Сасакидах был широко распространен тип квадратного в плане города с четырьмя магистральными улицами, пересекающимися в центре. Из городов, основанных Сасанидами, такую планировку имел Нишапур [+40]. В отличие от византийских для иранских городов характерно наличие цитадели, в которой размещалась резиденция наместника или правителя города и области.

Археологически сасанидские города очень плохо изучены, и даже об их размерах мы можем судить лишь по городам Северною Хорасана. Крупнейший из них, Мера (правда, построенный задолго до Сасанидов), имел площадь около 340 га, Балх – 200 га; вместе с тем один из крупнейших городов Западного Ирана, Спахан (Исфахан, Джей), – только 72 га [+41]. Исходя из этого можно говорить, что крупнейшие города сасанидского Ирана, как и Византии, имели до 100 тыс. жителей, а провинциальные центры – 20–50 тыс.

Развитие ремесла в сасанидских городах, по-видимому, отставало от византийского. Косвенно об этом свидетельствуют и направление культурных заимствований (из Византии в Иран, а не наоборот), и постоянное стремление переселить ремесленников из захваченных византийских городов в Иран [+42].

Во главе Ирана стоял «царь царей», шаханшах, который в отличие от византийского императора был владыкой по праву рождения, носителем особой царской благодати, присущей только правящему роду. Особое право этого рода на власть проявлялось и в том, что наместниками многих провинций становились сыновья царя, а не назначаемые чиновники. Но внутри рода все время шла ожесточенная борьба за власть.

Отличительной чертой общества сасанидского Ирана была строгая сословность. Деление общества на сословия жрецов, воинов к земледельцев (или скотоводов) уходило в глубокое прошлое времен индоиранской общности. Постепенно угасая и трансформируясь, эта структура неожиданно получила в Иране новый импульс в V в. [+43]. Высшим по-прежнему оставалось сословие магов, жрецов государственной религии сасанидского Ирана, зороастризма, к которому относились и некоторые другие лица, связанные с культом: судьи, храмовые служители и Учителя. Представители второго сословия, воинов, назывались обычно азатами, «благородными»; внутри его существовала Многоступенчатая иерархия, на вершине которой находился шаханшах, затем царевичи, нередко управлявшие большими провинциями и носившие титул шаха соответствующей области, далее – наместники областей не царского рода, высшие придворные чины и главы наиболее знатных родов (вузурги), а в самом низу – рядовые всадники-землевладельцы, обязанные службой шаханшаху. Впрочем, военная служба не была привилегией азатов: наряду с «дворянской» конницей существовала конница из служилых людей, представителей низшего сословия, получавших за службу деньги, а иногда и земельные наделы. Шаханшахи были заинтересованы в увеличении этого войска, полностью обязанного им своим положением.

Развитие бюрократического аппарата привело к появлению нового сословия, писцов (дапиров, дабиров), которое мы скорее назвали бы сословием служащих, поскольку в него входили представители некоторых обслуживающих профессий, стоявшие выше простонародья: лекари, музыканты, лица, занимавшиеся светскими науками.

В низшее сословие входили все остальные свободные, хотя по официальному делению оно распадалось на три группы: земледельцев, ремесленников и торговцев.

Сословия были замкнутыми социальными группами, принадлежность к которым определялась статусом отца. Представители низшего сословия не могли даже покупать недвижимость у лиц высших сословий, хотя обратное не возбранялось (следы этого установления прослеживаются и в христианской Армении, руководствовавшейся особым церковным правом). Представители родовой аристократии возглавляли другие сословия и их подгруппы как уполномоченные царской власти. Переход в более высокое сословие был возможен только по особому решению царя и знати [+44].

Вне сословной системы стояли рабы, правоспособность которых была чрезвычайно ограниченна, и незороастрийцы. Последние не то чтобы стояли на низшей ступени общества, а просто принадлежали к иной системе права. Можно все же предполагать, что в административных, правовых и иных отношениях различных гражданских общин соблюдался принцип эквивалентности социального положения.

Основной элементарной частицей этого общества была большая семья или группа родственных семей, которые в сасанидском праве во многих случаях выступают субъектами права, и всегда – как необходимое условие жизни общества, как та среда, в которой происходят все юридические действия. Власть главы семьи простиралась до права продажи члена семьи за долги. Для Византии все это было пройденным этапом: деспотическая власть главы семьи над ее взрослыми членами была полностью ликвидирована законодательством Юстиниана I [+45].

Можно думать, что мелкие сельские общины нередко совпадали с кровнородственными группами. В этом случае старейшина группы естественно оказывался бы и сельским старостой, представлявшим свой кровнородственный коллектив перед государственными властями. Однако во главе более крупных единиц, больших селений и волостей, стояли азаты, которых арабские источники стали называть дихканами («главами селений»). Они представляли собой власть на местах, отвечали за сбор налогов и несли царскую службу, выходя на войну со своим конем и снаряжением, составляя ядро тяжелой кавалерии сасанидского войска. Больше всего они напоминают западноевропейских рыцарей (кстати, «рыцарь» и есть искаженное Ritter, т. е. «всадник»). Эта аналогия была бы совершенно полной, если бы оказалось, что дихканы присягали стоящим над ними правителям, как последние давали письменную присягу-договор шаханшаху [+46]. В византийской практике подобного не было.

Все, что мы знаем о положении города в структуре сасанидского общества, касается только так называемых царских городов, т. е. городов, основанных Сасанидами на своей земле и во многих случаях заселенных пленными из византийских городов [+47], которые приносили с собой собственный уклад жизни и несвойственные Ирану формы внутренней организации. Сведения же о других городах дают еврейские либо христианские источники, интересовавшиеся только жизнью своей общины.

Судя по имеющимся данным, муниципальная организация в иранских городах отсутствовала. Можно только предполагать, что и в иранском городе тон задавали горожане-землевладельцы. Все ремесленники независимо от вероисповедания подчинялись «главе ремесленников», назначавшемуся шаханшахом или его наместниками.

Основным источником доходов государства был поземельный налог, взимавшийся в твердых ставках с равных единиц площади, различавшийся в зависимости от культуры и способа орошения земли. К сожалению, все сведения об этом мы получаем из более поздних арабских источников и, по-видимому, касающихся только системы налогообложения Месопотамии. В какой степени она применялась в других областях, мы не знаем. Лица высших сословий были свободны от налогов. Иноверцы кроме обычных налогов платили подушную подать, размеры которой определялись в зависимости от состоятельности налогоплательщика.

Особенностью политической структуры Сасанидского государства было наличие вассальных владений (особенно на востоке страны) и большая степень независимости наместников, каждый из которых имел собственное войско. При необходимости эти войска присоединялись к постоянной шаханшахской армии. Ни общая численность армии, ни численность ее ядра нам неизвестны. Судя по описаниям сражений, походная армия была не меньше, если не больше византийской.

Общественный строй сасанидского Ирана с его сословным Делением, сословным землевладением, наделами за службу, договорами-присягами правителей областей стоял ближе к феодализму европейского типа, чем византийское общество того же периода, и обычно характеризуется как раннефеодальный [+48]. Однако в то же время он более архаичен, чем византийский, сохраняет больше пережитков общинно-родовых отношений. Если считать, как это принято в нашей науке, что кризисная ситуация в Византии на рубеже VI–VII вв. порождена разложением античного общественного строя и переходом к новым, феодальным отношениям, то следовало бы думать, что сасанидский Иран представлял собой более развитое общество. Однако, как мы увидим дальше, он оказался в критической ситуации менее устойчивым, чем Византия.

АРАВИЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

Физическая география, население

Рис. 2. Аравия в начале VII в. (81 KB)

Аравийский полуостров – гигантский осколок Африканского материка, который по своим размерам (3 млн. км2) и степени изолированности заслуживает наименования субконтинента в большей степени, чем Индостан (1,8 млн. км2). Западный край этой гигантской плиты смят в горные складки, возвышающиеся местами более чем на 3000 м, которые круто обрываются к Красному морю и полого снижаются к востоку. Узкая приморская полоса носит название Тихама, а горные цепи вдоль Красного моря – Хиджаз; южнее 20° с. ш. Хиджаз переходит в горную область Эль-Асир. За ней в гористом южном углу полуострова находится Йемен, а вдоль южного, океанского побережья тянется Хадрамаут.

Обширное центральное плоскогорье Аравии, Неджд, с востока окаймлено невысокой горной цепью Тувайк и дугой широкого (до 120 км) разлома с рядами продольных параллельных уступов, вздыбленных в сторону Неджда и наклоненных в сторону залива. Пространство между ними заполнено песками пустынь Нефуд и Дахна. Узкая полоска Дахны на юге переходит в огромную безжизненную пустыню Руб-эль-Хали («пустая четверть»), не знающую дождей (около 10 мм в год).

Молодые горы Аравии тектонически активны, здесь нередки землетрясения и вулканические извержения. Старые кратеры и обширные лавовые поля (харра), разлитые в Хиджазе на десятки и сотни километров, напоминают об этом. Последнее мощное извержение, зафиксированное историками, произошло в 1256 г. около Медины [+49].

Вся поверхность Аравии, за исключением низменной равнинной части на востоке полуострова, изрезана глубокими каньонами древних рек, вади, которые наполняются водой только на несколько часов после дождей, когда по ним несутся мощные потоки (сайл – сель). Крупнейшее из них, ар-Рима (ар-Рума), пересекающее центр Неджда с запада на восток, тянется на

полтысячи километров, достигая местами ширины 5–6 км. Дно больших вади ровное, заполненное мелким галечником и песком или глиной. Его можно использовать для орошаемого земледелия, задерживая дождевую воду на обвалованных участках или у устья боковых ущелий. В руслах вади сравнительно высок уровень почвенных вод, и даже в засушливое время можно докопаться до воды. Близость увлажненного слоя определяет и более богатую растительность. Поэтому к большим вади привязываются пути перекочевок и караванные пути.

Климатические условия Аравии VI–VII вв., видимо, мало отличались от современных, с той только разницей, что почти голые ныне горы сохраняли в ту пору древесную растительность, богаче была саванная растительность равнин и соответственно богаче животный мир. Страусы, дикие ослы, различные антилопы, львы и гиены – обычные персонажи арабской поэзии того времени. Возможно, что в наиболее безлюдных районах сохранялись еще дикие верблюды. Охота тогда имела гораздо большее значение в жизни жителей Аравии, чем в новое время. Подавляющая часть Аравии получает ничтожное количество осадков – менее 100 мм в год, а примерно 1/6 ее территории, практически не знающая дождей (менее 25 мм), вообще необитаема. Только в Йемене, в зоне муссонных дождей, задерживаемых высокими горами, на площади около 200 тыс. км2 существует уголок влажных тропиков, где в древности были горные тропические леса, из которых вытекают настоящие, хотя и небольшие речки. Однако к здесь прибрежная равнина суха и бесплодна, и речки пересыхают в ней в сухое время года.

В зоне муссонных дождей возможно земледелие без искусственного орошения. Многовековым трудом йеменских земледельцев склоны гор были превращены в систему террас, обеспечивающих равномерное распределение дождевой воды. А в предгорных равнинах были созданы сложные ирригационные системы с монументальными каменными плотинами, задерживавшими паводковую воду вади. По уровню интенсивности земледелия Йемен можно поставить в один ряд с такими древними ирригационными цивилизациями, как Месопотамия и Египет.

К сожалению, археология еще не может ответить на вопрос, какая площадь одновременно обрабатывалась в Йемене в раннем средневековье. Учитывая, что значительная часть увлажненного района приходится на горы и гористые местности, непригодные для обработки, мы можем считать, что из указанной площади в 200 тыс. км2 вряд ли могло обрабатываться более 10 %, т. е. около 2–2,5 млн. га, что примерно соответствует состоянию в середине нашего века, когда здесь сохранялся традиционный, близкий к средневековому уклад жизни [+50]. Возможно, что в какие-то периоды древности обрабатывалась и большая площадь, но в VI в. многие ирригационные системы древности постепенно пришли в упадок [+51]. Хорошо увлажненные горные склоны и предгорья Южной Аравии были прекрасными пастбищами не только для неприхотливых овечьих и козьих стад, но и для крупного рогатого скота, которым славился Йемен.

В этой части полуострова, составляющей всего около 8 % его территории, концентрировалась по крайней мере половина его населения. Аналогия с ситуацией в середине нашего века и закономерности исторической демографии позволяют говорить, что здесь было не менее 3,5 млн. оседлых жителей, горожан и земледельцев [+52]. Уже поэтому Йемен можно по исторической значимости поставить в один ряд с такими странами древней цивилизации, как Палестина, Сирия или Вавилония.

Здесь насчитывалось не менее десятка крупных городов с населением 15–25 тыс. человек, с монументальными общественными и жилыми зданиями и мощными оборонительными стенами. Общее же число городов Йемена пока не поддается учету, тем более что крупные селения по типу застройки мало с уличались от городов. Поэтому не представляется возможным установить процент городского населения по отношению к сельскому. Ремесленная продукция Йемена – ткани, изделия из кожи и металлов – обеспечивала потребности почти всей остальной Аравии.

За пределами Йемена и горных районов Хадрамаута земледелие без искусственного орошения, как и ныне, возможно было лишь в отдельных пунктах, где выпадало достаточно осадков или высокий уровень почвенных вод позволял культивировать финиковые пальмы без полива. В большинстве же случаев в мелких оазисах, разбросанных по всей территории Аравии, посевы под дождь сочетаются с дополнительным поливом из колодцев или запруд, скапливающих дождевую воду. Площадь этих оазисов совершенно ничтожна по сравнению с необозримыми пространствами песчаных и каменистых пустынь, безотрадных голых гор и скал и солончаков – менее одной тысячной всей площади. Поэтому Аравия всегда воспринималась как царство кочевников-бедуинов и их верных помощников – верблюдов.

О верблюде стоит сказать особо: без него весь образ жизни обитателей Аравии и степень освоения ее кочевниками были бы другими. Он – незаменимое средство передвижения в условиях жары, безводья и скудного подножного корма. Аравийский одногорбый верблюд, дромадер, способен обходиться в жару без питья 4–5 суток и нести до четверти тонны груза, верховой верблюд беговой породы способен за сутки пробежать 120–130 км, а на коротких дистанциях развивает скорость до 20 километров в час. Ни в одном из этих отношений лошадь не в состоянии конкурировать с верблюдом. Поэтому ее использовали лишь в военных целях и как престижное верховое животное. В походах воины ехали на верблюдах, а на коней пересаживались только перед боем.

Кроме того, земледельцы использовали верблюдов как тягло на пахоте и для подъема воды из колодцев. Верблюд обеспечивал хозяев молоком, шерстью, кожей и мясом. Правда, рядовым бедуинам нечасто приходилось забивать их на мясо, так как, судя по современным аналогиям, количество их в одной семье в среднем не превышало десятка. Больше было поголовье овец и коз [+53]. Из этого скромного количества скота часть приходилось продавать для приобретения зерна или муки у земледельцев, а чтобы обеспечить семью в самых скромных пределах хотя бы ячменем, нужно было продать 4–5 полугодовалых баранов [+54].

По-настоящему сыты бедуины были только весной, когда на зеленых пастбищах скот давал много молока, после весенних дождей появлялись трюфели, их жарили свежими и сушили впрок. Большим подспорьем была охота, так как живности в степи было еще немало. Впрочем, бедуины не брезговали и саранчой и ящерицами.

Определить численность кочевого населения чрезвычайно трудно, даже сейчас численность его в Аравии известна с некоторой долей приближения, а в первые десятилетия нашего века счет велся вообще на «шатры», количество людей в которых определялось приблизительно. Если исходить из современного состояния, то в большей части Аравии плотность населения не превышает 1 чел./км2, только в более обеспеченных районах доходя до 4 чел./км2 (исключение составляют оазисы). По данным М. Оппенхайма, в начале нашего века на территории кочевания племен фад'ан, сба'а и амарат из Северной Сирии в Верхнюю Месопотамию, составлявшей примерно 36 тыс. км2, обитало 12245 «шатров», т. е. около 70 тыс. человек, в зоне кочевания племени сулайм (32 тыс. км2) – приблизительно 50 тыс. человек [+55]. Это дает примерно 1,6–1,9 чел./км2. Исходя из этих данных, можно с большой долей вероятия считать, что средняя плотность кочевого населения в Аравии VI–VII вв. была около 1,5 чел./км2, т. е. на всей территории степной Аравии (исключая Руб-эль-Хали) могло быть около 3 млн. бедуинов.

Все же население Северной и Центральной Аравии не было сплошь кочевым. Крупным земледельческим районом была Йамама, представляющая собой семисоткилометровую цепь небольших оазисов, особенно плотную на севере. По подсчетам путешественников первых десятилетий нашего века, в южной части Йамамы имелось не менее 3500 га орошаемых земель, которые составляли лишь часть того, что имелось в древности [+56]. Это доказывается существованием на рубеже древности и средневековья в ныне пустынном районе южнее вади Эд-Давасир большого города, столицы Киндитского царства в III в. [+57]. Это Позволяет думать, что в раннем средневековье площадь орошения Южной Иамамы была больше, чем в начале нашего века. Особенно много орошаемых земель было в лучше обеспеченной водой центральной части Йамамы. Не будет грубой ошибкой предполагать, что в раннесредневековой!амаме было около 25 тыс. га орошаемых земель. К этому надо добавить 15–20 тыс. га в Омане [+58], примерно столько же в крупных оазисах Хиджаза, Неджда и Бахрейна (таких, как Иасриб, Таиф, Тайма и др.) и до 10 тыс. га в двух-трех сотнях мелких оазисов в тех же областях [+59]. Всего в Аравии за пределами Йемена и Хадрамаута было по меньшей мере 75 тыс. га орошаемых земель, которые могли обеспечить существование 300 тыс. земледельцев [+60].

Впрочем, механическое деление жителей Аравии на оседлых и кочевников не совсем точно: непроходимой границы между ними не существовало. Здесь имелось много типов смешанного хозяйства: кочевники, имеющие небольшие участки обработанной земли около источников воды, служащих водопоем для скота; племена, часть которых кочевала, а часть в основном занималась земледелием, не прерывая родственные связи и обмениваясь продуктами; в то же время жители оазисов сами имели скот, пасшийся в степи. Чистые кочевники составляли подавляющее большинство только в особо пустынных районах.