Текст книги "В преддверии Нулевой Мировой войны (СИ)"

Автор книги: Олег Белоус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Пост у ворот утопал в густой тени от островерхих каменных башен. На стульях щурились от яркого солнца двое: Ищенко и Иванов, или два И как шутя называли смену коллеги. На коленях винтовки. Свежий ветер с реки шумел в кронах деревьев, каркали усевшиеся на проводах идущей в поселок ЛЭП вороны. Пух от тополей медленно летел по ветру, скапливался в ямах белыми сугробами. На солнце, подальше от караульных, храпит ободранный пьяница. До обеда оставался час с небольшим. Человек последним из пассажиров спрыгнул на землю.

– О! Привет, – не вставая поздоровался Иванов, Ищенко ограничился тем, что лениво помахал рукой, – какими судьбами к нам?

– Да так, – поздоровавшись за руку, неопределенно развел руки человек, – перетереть тут нужно кое-что с аборигенами.

Он любил изобразить из себя резкого на слова и дела персонажа в стиле любимого героя из американских боевиков: Крутого Уокера. Жаль только что сослуживцы давно не велись на это. Посмотрев на часы, время поджимало, он торопливо бросил:

– Пока, увидимся, – провожаемый ленивыми взглядами коллег направился по узкой тропинке вдоль реки к дальней пристани. С тихим шелестом накатывались на обрывистый берег гонимые ветром пенистые волны. Теплый ветер шумел в вековых соснах нетронутой тайги, благодать! Сейчас бы на пляж, позагорать, но некогда, дела превыше всего! Время от времени он оглядывался, вокруг никого, успокоенный, шел дальше. На горизонте – непременный атрибут Мастерграда с времен до Переноса: трубы электростанции. Правда сейчас их осталось только две, и те понемногу демонтировали промышленные альпинисты из бывшего городского спасательного отряда. Последний котел поздней весной бесповоротно вышел из строя и на следующий отопительный сезон придется полагаться на вновь построенные котельные. Течение реки вильнуло под девяносто градусов, отсюда ни Шанхай, ни крепость торгового поселка уже не видны. Человек начал спускаться, к гальчатому пляжу.

Одетую в старинный русский кафтан фигуру, стоящую на конце потемневшего от дождей и холодов дощатого пирса, он увидел еще издали. На миг остановился, внимательно огляделся, вроде никого постороннего нет. Приказчик, как договаривались пришел один. Рука скользнула по кобуре на боку. После переноса любой мастерградец мог свободно приобрести огнестрел и носить его постоянно стало модно. Для приобретения оружия была необходима лишь справка от психиатра, что не числишься на учете. Пистолет на боку придал человеку уверенности, он продолжил спускаться к воде.

На пирсе не подслушать о чем разговор, до берега далеко, а укрытий поблизости нет. Не подберешься незаметно поближе. Иван Пахомов, старший приказчик именитых гостей Строгановых, прищуренными глазами наблюдал за берегом и время от времени сплевывал на настил шелуху от подсолнечных семечек. Третий год он возглавлял торговые караваны из Орла-городка и успел приохотиться к заморской заразе.

– Здравствуй батюшка! – первым поздоровался, приказчик. Улыбка ласковая, а глаза настороженные, ледяные.

– Здравствуй Иван Пахомов! – в свою очередь ответил человек протягивая руку. Пожатие крепкое, ладони словно дерево твердые, в жестких мозолях.

– Подобру – поздорову добрался, батюшка? – деланно небрежно поинтересовался приказчик и впился в собеседника взглядом.

– Да, все нормально, – пожал плечами человек. Приказчик продолжал смотреть настороженным взглядом, надавливая на собеседника.

– Да смотрел, я смотрел, – не выдержал человек, – никого нет! Не шел никто за мной!

– Дай то боже, – немного расслабился приказчик, – принес батюшка?

– Принес конечно, – слегка обиженным тоном произнес человек и тут же продемонстрировал что уроки приказчика не прошли втуне.

– А Вы принесли?

– Конечно батюшка, как можно? – снова расплылся в ласковой улыбке приказчик, сунул руку в кафтан. На свет появился увесистый мешочек, качнул, внутри заманчиво брякнуло.

Собеседники обменялись, приказчик получил несколько густо исписанных листов а человек мешочек. Человек незаметно взвесил его в руке, пожалуй с полкило будет.

– Подожди батюшка, дай гляну что ты принес.

Человек развязал веревку, стягивающую мешок, на солнце блеснуло золотом. Приказчик начал, шевеля губами, читать переданные ему бумаги:

– Последние вертолеты встали, их разобрали на запчасти… – приказчик остановился, прищурившись глянул на собеседника. – летучих кораблей из вашего времени больше нет… правда ли это, или лжа? – спросил жестко.

– Точнее и быть не может! – отмахнулся человек. Он вытащил на свет отблескивающую золотом с обгрызенными краями монету и пытался прочитать надпись латиницей на ней, – весь город знает, с Нового года ни один вертолет не летал. «Ну вот, теперь есть с чем бежать в цивилизованные страны. Для эмиграции необходим начальный капитал а он у меня теперь есть.»

– Ну что, хвалю, молодец, добрый товар принес! – произнес приказчик одобрительно покачав головой и бережно пряча бумаги в потайном кармане в кафтане. Рука наткнулась на рукоять спрятанного ножа. «Прирезать дурака? Рано, еще может пригодиться!» Через минуту они еще раз пожали руки и расстались, довольные друг другом.

Прошло десять дней. Вечером в дом к человеку постучались двое полицейских во главе с одетым в безукоризненный костюм-двойку неприметным человечком. Предъявили подписанный прокурором ордер и, нацепив наручники, вывели. А еще через месяц состоялся суд, впаявший незадачливому мстителю по статье 276. Шпионаж, по-божески, всего десять лет. Учли чистосердечное раскаяние. На следующий день он впервые в толпе таких же заключенных как он, направился на разборку городской свалки.

* * *

Минзеля или Милечка как называла ее покойная матушка, устало брела по безлюдным ночным улицам поселка, не разбирая дороги и то и дело оступаясь в лужу. Днем прошел короткий дождь, и земля еще не успела впитать влагу. К груди она прижимала пузатую школьную сумку. Свет полной луны делал старше и суровее юное лицо тринадцатилетней девочки. К ботиночкам успел прилипнуть изрядный кусок грязи, но она не замечала этого. Горькие слезы, безостановочно текущие по щекам придавали полным боли глазам мрачное и обреченное выражение. Хотелось скрыться от всех и никого не видеть. Несмотря на видимую примесь монгольской крови, девочка была довольно красивой, хотя до полного расцвета женской красоты еще несколько лет. Даже немного узкие глаза и выпирающие скулы ничуть ее не портили. Небольшого роста, она напоминала лицом и фигурой хрестоматийную японку – гейшу хотя относилась к башкирскому племени табын.

«За что так мачеха со мной? А отец молчал и прятал глаза! Никогда им это не забуду и не прощу!» Эта мысль тяжелым молотом билась в голове. Ее все предали, даже отец! На ходу она достала кусок материи и вытерла слезы. Вечером произошло то, что она никогда не забудет и не простит! Мачеха придралась, что Миля не нанесла в дом воды. А она не успела! Она готовилась к экзамену в школе. Выучит главу и пойдет на колодец!

Мачеха, уперев руки в боки, просверлила падчерицу гневным взглядом.

– Мне на твою учебу…! – грубо выругалась по-башкирски, – Тебе уже тринадцать, родителям нужно помогать и о замужестве думать, а не по школам шляться! Мне нельзя тяжелое носить, а ты палец об палец не ударишь!

Одним движением мачеха сбросила со стола учебники и тетради на до бела отдраенные в обед девочкой доски пола.

– Мама! – крикнула Миля, вскакивая с лавки, – Что ты делаешь?!

Девочка любила школу и хотя учеба давалась нелегко, в дневнике красовались только четверки и пятерки.

Мачеху, что называется понесло, она была беременна на четвертом месяце и дочка мужа от первой, покойной жены была ей как пятое колесо в телеге. Лицо покраснело и покрылось пятнами. Глаза налились кровью и ненавистью.

– Быстро встала и пошла на колодец! – женщина кричала так, что голос ее почти срывался на хрип. Глаза сверкали от ярости, – Мы тебя кормим, а от тебя никакой пользы!

Миля оглянулась на отца. Он отвернулся и делал вид что происходящая его не касается. Тихий и даже где-то забитый мужчина предпочитал не прекословить взявшей над ним полную власть жене. Супруга права. Девочка совсем большая, а от школы никакой пользы. Зачем женщине грамота? Он ее не знает, отец его не знал и прадед. Ничего, прожили. Зачем женщине умение читать и писать? Умные люди мастерградцы, хорошие, но здесь словно дети. Миля поняла, что помощи от отца она не дождется.

Неожиданно мачеха наклонилась и подхватив с пола первую попавшуюся книгу метнулась к горящей печке и с размаху швырнула учебник на пылающие угли. Повернувшись к девочке с победным видом уперла тощие руки в бедра. Дескать что ты на это скажешь?

Миля ахнула и бросилась к печи. Схватив прислоненную к стене кочергу, выбросила книгу на большой железный лист под топкой. Огонь уже начал охватывать бумагу. Мачеха торжествующе расхохоталась. Девочка торопливо схватила тряпку и потушила пламя.

Крепко сжав губы, Миля подняла обгоревшую с краю книгу и повернулась к мачехе.

– Быстро пошла и принесла воды! – с напряжением в голосе приказала женщина. Отец по-прежнему безмолвствовал и прятал глаза.

Когда Миля вернулась с ведром воды, в печке догорали учебники русского языка и математики. У мачехи победное выражение лица, а отца в избе не видно. Руки девочки ослабели, ведро опустилось на пол. Школьные учебники! Это самое святое в ее короткой жизни!

– Как Вы могли так со мной поступить! – на всю избу заорала девочка, – Ненавижу Вас!

Бамм! – звонкая пощечина обожгла ухо и щеку.

Схватив в охапку оставшиеся учебники и тетради Миля опрометью бросилась в свою комнату. Оглянулась. Чем закрыть дверь? Поняла! С натугой подтащила тяжелую скамейку на которой она спала и заблокировала ею дверь. Только потом без сил опустилась на нее и тихо заплакала. Вечером к двери подходил отец, негромко стучал и звал на ужин, но она упорно молчала. Наступила ночь. Когда родители заснули и из их спальни доносился лишь негромкий храп отца, она поднялась, собрала в школьную сумку учебники, тетради, немудреную одежду и свою гордость: подаренный ей за успехи в учебе набор ручек с сменными стальными перьями. Эту диковину, придуманную мастерградцами, в чернила макать не надо, а только заливать их в специальный бачок внутри ручки.

Крадучись выбралась из избы и плотно притворила за собой дверь. Сюда она ни за что не вернется! Даже отец не захотел за нее заступиться! Обида на самого родного человека жгла детское сердце.

Когда Миля дошла до школы впереди показалось две тени. Девочка испуганно сжалась.

– Это кто это идет? – послышался окрик с мастерградским акцентом. Это оказались полицейские.

– Ух – облегченно выдохнула воздух девочка. Она правдиво рассказала им что с ней произошло и категорически отказалась возвращаться к родителям.

По итогам состоявшегося на следующий день заседания комиссии по правам ребенка, родителей девочки лишили родительских прав, а Милю с ее согласия направили в суворовское училище. Там девочка чувствовала себя на седьмом небе от счастья. Она будет жить в Мастерграде, хотя отца было немного жаль.

* * *

К началу четвертого года с момента Переноса, в экономике Мастерграда безраздельно господствовали крупные, с количеством работников в сотни и даже более тысячи, предприятия, созданные на базе работавших в городе до Переноса. Они выпускали большую часть оружия, все автомобили, трактора и станки, 100 процентов изделий черной и цветной металлургии, фармацевтики и химии, большую часть изделий металлообработки, главенствовали в электроэнергетике и электротехнике, производили большую часть консервов, муки и изделий из нее, 100 – оранжерейных и тепличных овощей и фруктов, начали производить анилиновые красители – настоящее золотое дно. Централизованное снабжение и планирование, помощь ученых мастерградской Академии в приспособлении технологий под уровень города, давали возможность предприятиям добиваться прорывных результатов.

Крупные заводы органично дополняло больше сотни мелких и средних, до несколько десятков работников, частных и артельных предприятий и больше тысячи зарегистрированных кустарей. Они изготовляли все, до чего не дотягивались руки у крупных заводов: от мебели и фарфоровых изделий собственного производства до стекла и ширпотреба. Несколько контор и частников специализировалось на ремонте: от старых еще советских холодильников, пылесосов и прочего хлама из дачных и прочих загашников, до компьютеров и старых телефонов типа «Нокия». Подобного «мусора» у жителей было много. Крестьяне, еще при Соловьеве в добровольно-принудительном порядке объединенные в что-то среднее между колхозом и производственным кооперативом, закрывали потребности города в хлебе, картошке, свинине и мясе птицы. Овощами и фруктами город снабжал себя сам с тепличного хозяйства. Хуже было с говядиной и продукцией из молока. Тут во многом приходилось полагаться на торговлю с окрестными племенами. Впрочем, положение и здесь начало меняться. Переселенцы на земли Мастерграда охотно брались за разведение крупного рогатого скота.

Каждое лето-весну сотни купцов со всех сторон Евразии: от средней Азии до Сибири и волжских городов и североуральских городов, прибывали в Мастерград на торги. Продукцию города закупали оптом: от предметов роскоши и церковных книг до металлических кос, подков, топоров и гвоздей, лопат и вил, но они не могли вывести все произведенное городом. За летнюю навигацию в столицу России успело сходить три каравана по десять судов. Спрос на изделия стоял такой, что для продажи мастерградской продукции пришлось нанять приказчиков из москвичей. Особым спросом пользовалась новинка: прозрачный фарфор, до этого привозимый из Китая и стоявший огромные деньги. Первая европейская мастерская, способная производить что-то подобное должна была появиться лишь десятилетия спустя. Месторождение необходимого для производства фарфора каолина находились очень близко от города и наладить производство получилось достаточно быстро, стоило только научится выдерживать температурный режим в печи. С утра до вечера над московским торжищем стоял крик: «А кому мастерградские ножницы да косы?» Качественная и недорогая продукция с ходу вытеснила изделия местных кузнецов. Для того, чтобы как-то прокормить семьи, они массами шли в открывающиеся по всей стране мануфактуры или перебивались мелким ремонтом.

Летом заработала совместная со Строгановыми кумпания по добыче вольфрамовых руд на знаменитом Пороховском месторождении, заработали шахты и обогатительное производство: измельчение, флотация с магнитной сепарацией и последующим обжигом. К августу в Мастерграде ожидали первые караваны с концентратом. Технологию извлечения из него металла в Академии отработали в лабораторных условиях и к следующему лету производственники намеревались организовать опытное производство вольфрама. Для скромных нужд города этого вполне хватало для покрытия потребностей в инструментальных сталях для станочной обработки металлов.

* * *

Ближе к осени вернулся отправленный на помощь казахам сводный военный отряд Мастерграда. Возвратился без потерь лишь несколько легкораненых тряслись в повозках. В новой битве в предгорьях Джунгарских Алатау захватчики вновь потерпели сокрушительное поражение и уползли назад в степи зализывать раны. На этот раз похоже, надолго, пока женщины не нарожают детей и из них не воспитают новых воинов. Возвращение отряда не прошло гладко. Когда до границ мастерградских земель оставалось всего несколько дней пути, но за границами патрулируемой с воздуха территории, отряд натолкнулся на сорокатысячное бухарское войско под управлением самого Субханкули-хана. Для нападения на Мастерград он собрал значительные пешие и конные силы с артиллерией. Торговля с городом пришельцев была золотой жилой для бухарских купцов, но жажда наживы элиты, привыкшей добывать богатства грабежом, пересилила слабые голоса негоциантов, призывающих к миру. «Халявщиков» в семнадцатом веке водилось много, и Бухара не стала исключением.

Колонна подошла к одному из степных холмов когда появился передовой дозор из казахов. Всадники изо всех сил нахлестывали коней, словно сам шайтан гнался за ними. Сбивающимся от волнения голосом десятник через переводчика объяснил, что они натолкнулись на двигающееся пересекающимся курсом войско бухарцев. Командир сводного отряда майор Серебрянников принял решение занять ближайший холм, слишком крутой, чтобы его могла атаковать конница и, приготовиться к обороне. Едва успели образовать на вершине оборонительный круг из повозок как вдали появились многочисленные толпы пеших и конных сарбазов[27]27
  Сарбаз – персидский, а также бухарский пехотинец регулярных войск.


[Закрыть].

Намерения бухарцев не вызывали сомнений. Они стремились сблизиться для рукопашной схватки и раздавить малочисленный мастерградский отряд. Майор Серебрянников, руководивший экспедицией, приказал радисту сообщить об обстановке в Мастерград и вызвать самолеты. За 2 километра до позиций бухарцев встретил сильный пушечно-минометный огнь. Однако толпы сарбазов продолжали фанатично атаковать несмотря на ужасающие потери, временами захлестывая подножие холма. Перелом наступил когда в безоблачном синем небе появились крестики самолетов. С ужасающим суеверных мусульман воем они приблизились к остолбеневшим порядкам бухарцев. Черные шарики авиационных бомб смертоносными каплями понеслись к выжженной солнцем земле.

Бах! Бах! Бах!

Огненные цветы взрывов поднялись среди густых толп сарбазов. Это оказалось соломинкой, сломавшей спину верблюду. Субханкули-хан первый бежал с поля боя, после него ударились в паническое бегство остальные. Русскому войску в качестве трофеев достались бесчисленные отары овец, табуны скота и караваны с припасами и ставкой бухарского правителя: богато изукрашенными палатками, коврами, диванами, ханской кухней и казной. В бою получило ранение несколько мастерградцев, но на поле боя осталось несколько тысяч погибших и раненных бухарцев. Прибыв в свою столицу Субханкули-хан столкнулся с враждебно настроенной к нему толпой, обвинявшей его в провале. На общем совете улемы выступили против эмира открыто и объявили его недостойным занимать трон «великого Тамерлана». Покинув столицу, он пытался бежать в Афганистан, но погиб, отравленный одним из приближенных. В государстве началась кровавая междоусобная борьба за трон…

Глава 8

Острая сталь приставленного к шее ножа ощутимо холодила шею Чумного, а в плечо упирался лакированный, гладкий приклад охотничьего карабина двадцать первого века. Боевой холоп навалился сзади, сосредоточенно сопит в ухо. Мозолистая ладонь давит на затылок, не давая отодвинуться. Одно движение и никакая медицина не спасет, с перерезанной глоткой не живут. Коротко и негодующе проржала лошадь, запряженная в подводу, на которой они приехали на место. Еще один, доверенный голицынский бандит с саблей наголо стоит где-то позади. Земля еще не успела прогреться и лежать на ней холодно, но Чумной не обращает на это внимания…

Позавчера, после двух лет заключения в подвале загородного имения Бориса Алексеевича Голицына, судьба обернулась к нему фартовой стороной. И на этот шанс Чумной готов поставить и собственную жизнь, и жизнь своей ненаглядной крали. Взяли его вместе с Софьей по глупости. Хотел же объехать Москву, не светиться. Нет захотелось ресануться перед любушкой. В придорожной корчме подсыпали снотворное в местное плохенькое пиво и очнулся он с гудящей головой уже в подземелье на цепи. Как он тогда орал, но все бесполезно. Местные тюремщики лишь смеялись над его потугами. Сначала пытали, без членовредительства, но убедившись, что рассказал все, что знал, так и оставили под замком и ни цепи. И словно забыли о его существовании, голодом не морили, но и убежать шанса не давали. Кралю свою Софью он больше не видел хотя держали ее в соседней камере и переговариваться можно было свободно. Это было единственное что помогло ему не умереть от тоски и продержаться два бесконечно долгих года.

Скрипнул железный засов на двери. В камеру вошел князь Голицына Борис Алексеевич, в руке теплится свеча. В лицо пахнуло нечистотами тюремной камеры: испражнениями и вонью немытого человеческого тела, но князь привычен, лишь едва заметно брезгливо дернулась щека. Как всегда, в русской одежде, борода обрита. Носил князь лишь длинные висячие усы. В руке сверкающая в навершии блестит красным драгоценный рубин трость. Подскочивший вслед слуга торопливо поставил стул и моментально удалился. Князь установил свечу на пол, воссел. Холодно и с брезгливостью глянул на лежащего в углу на кошме прикованного к стене цепью узника. Глумливая улыбка пробежала по заросшему буйной и грязной бородой лицу Чумного.

– О начальник пришел! Давно не виделись! Что нужно? Я тебе все рассказал, что знал!

Князь досадливо дернул уголком рта. Уж больно дерзки потомки воровских холопов мастерградцы. Ну да ничего, этот ему послужит и поможет пустить следствие по ложному следу. А самого потом в расход.

– Волю хочешь? – спросил, слегка прищурясь князь…

– Ты мешаешь мне целится! – сквозь зубы произнес Чумной, травинка попала в нос. Он не выдержал и отчаянно чихнул.

– Чего? – обдало ухо вонью больных зубов.

– Если ты с меня не слезешь, я не отвечаю за результаты стрельбы. Так и скажу князю!

Тот, кто стоял в сторонке, немного помедлил, затем приказал вполголоса:

– Слезь, куда он денется!

Голицынский боевой холоп задумчиво посопел, затем слез, встал позади. Над кустами, где они засели вьются лесные птахи. Будь это Чечня, где Чумному довелось повоевать, непременно заметили засаду. Зато отсюда дорога как на ладони, а их не видно. Первый надсмотрщик подошел ближе, спины коснулось что-то твердое и острое. Сабля, подумал Чумной. Ну и ладушки. Вы мне еще расслабьтесь чуток. Я своего шанса не упущу!

По освещенной ярким летним солнцем дороге двигалась двуколка с единственным пассажиром: старшим послом Мастерграда. Чумной как-то раз видел его, давно еще в первые дни после Переноса. Впереди два всадника: охрана. Без них мастерградцы не перемещались по городу и тем более за его пределы.

– Едут! – готовься стрелять! – наклонившись, вполголоса прошипел холоп, тот что с саблей. Чумной почувствовал, как по спине бежит холодок. Он промолчал, лишь досадливо дернулась губа. Сейчас он должен попасть! От этого выстрела зависит слишком многое и его жизнь, и Софьи.

Утром в посольство прискакал вестник от партнера по мануфактуре Рожковского Петра Семеновича. Дескать приехали дьяки из Пушкарского приказа, обижают его сиротинушку, мзду требуют. Ты ужо приедь, разберись. Вас мастерградцев сам царь жалует. По примеру многих посольских Рожковский завел совместное предприятие с местными и не прогадал. За год он почти вернул вложенные в предприятие деньги и теперь ожидал немалую прибыль. Приказав слугам запрячь легкую двуколку и прихватив двух бойцов, отправился на помощь партнеру.

Лицо «объекта» медленно вплыло в крестик оптики. Расстояние запредельно для оружия семнадцатого века а для двадцать первого оптимальная дистанция. Палец, ловя паузу между двумя ударами сердца, плавно, словно на лепесток розы, нажал на спусковой крючок.

– Бух! – раздался негромкий, приглушенный самодельным глушителем выстрел.

Мастерградец рухнул с сидения на дно двуколки, лошадь встала на дыбы, остановилась. Всадники соскочили на землю. Рвут с плеч автоматы, ищут откуда стреляли. Вокруг никого…

Что, не ожидали применение оружия двадцать первого века, оставаясь лежать на земле, с ехидство подумал Чумной.

– Попал, – восхищенно произнес старший из голицынских, сабля уже не так сильно упиралась в спину, – Вставай, чего разлегся, тебе еще в воровского царенка стрелять!

– Все, все – торопливо произнес Чумной, делая вид, что он покорен воле тюремщиков. На бледном после двухгодичного заключения лице проступил пятнистый, лихорадочный румянец. Губы побледнели, но не от страха, а от предвкушения схватки. Сердце безумно заколотилось, а кровь в висках застучала набатом. Неторопливо поднялся. То, что надо. Он стоит между голицынскими холопами на расстоянии руки. Зря они так с фартовым человеком неосторожно. Да к тому же прошедшим школу разведвзвода в Чечне. Добрые у него были учителя. Ой добрые! Пора! Время словно замедлилось, потекло тягучей патокой.

Приклад, крутанувшись полукругом, с такой силой ударил по сабле у эфеса, что она отлетела далеко в сторону, едва не вывернув руку.

Стремительно и мягко развернулся. Неизвестно откуда появившаяся в руке щепа, размерами и формой больше похожая на колышек, вонзается в глаз второму холопу.

Не успел тот даже поднять руки как Чумной повернулся к первому тюремщику Подвывающий крик позади.

Холоп хватается за нож на поясе. Быстрым, почти неуловимым для глаз движением, весь упав наперед, страшной силы ударом приклада вбил зубы в гортань. Неудачник летит на землю, вместо лица кровавая маска, блестящий доброй сталью клинок падает в другую сторону.

Теперь вновь второй. Тонко подвывая, держится окровавленными пальцами за торчащий из глазницы колышек. Стремительно подшагнув, Чумной рвет с пояса его же нож и вонзает бедолаге в грудь. Упал и забился в предсмертных судорогах. Выдернув из тела клинок, склоняется над старшим голицынским холопом, тот без сознания. Удар в сердце упокоевает и этого. Чумной хищно ощерился, в глазах злое торжество. Огляделся, вокруг никого, только еще теплые трупы. Отодвинув кусты осторожно выглянул на дорогу застывшая двуколка, рядом кони охранников. «Чистенько сделал. Вот так… не стоит менять злить! Будете знать младшего сержанта разведвзвода. Нашли дурака, я замочу Петра 1, а вы меня и Софью поблагодарите ножом в сердце! В таких делах свидетелей не оставляют. А потом мое тело с карабином подбросите московитам в качестве доказательства что в убийстве Петра виноваты мастерградцы а вы останетесь чистенькими. Нашли фраера ушастого!»

Чумной склонился над трупами, по-быстрому обыскал. В качестве добычи ему достались несколько серебряных копеек, два тяжелых кремневых пистолета, сабля и неплохой нож. Он досадливо поморщился, невелик хабар! «Мало, не хватит чтобы свалить в Европу, там только с деньгами ты человек! Ну ничего достанем еще! Все, время! Пока охранники убитого посла не очухались надо немедленно уезжать.» Забравшись на телегу закрутил вожжами, лошаденка потащилась в поле, чтобы объехав мастерградцев выехать на дорогу. У него остались дела в усадьбе Голицына и не отданный должок.

* * *

Послышался легкий шорох, похожий на шум помех, а потом зазвучал встревоженный голос:

– Герр Питер, это Александр Петелин!

Петр Алексеевич сел на кровати, непонимающе взглянул на слугу с черной коробочкой рации в руке, наконец в глазах мелькнуло понимание. Протяжно зевнул, потер пятерней заспанные очи и принял из рук слуги рацию.

– Слушаю тебя друг мой, – голос царя полон недоумения, слишком ранний звонок. Вчера они вместе с младшим мастерградским послом ездили на ночные учения преображенцев и вернулись под утро. Зело понравилось Петру. Уж больно ловко действовали гвардейцы. Взяли в ночном штурме на штык крепость, построенную на Яузе, пониже Преображенского дворца. Она хоть и потешная, но возведена по всем правилам воинского искусства. Бревенчатые стены расширены и укреплены сваями, на углах возвышаются крепкие башни с бойницами. Снаружи выкопаны глубокие рвы. Засевшие там солдаты полка Лефорта, ничего не смогли сделать. Изрядно обучили гвардейцев мастерградские инструктора, порадовали.

– Герр Питер, беда, подстрелили Рожковского, насмерть!

Царь на секунду опешил, потом круглые глаза налились кровью.

– Кто посмел, где это произошло? – царь смертельно побледнел.

– Под Москвой у деревни Островцы. Не это главное, думаю убийство совершили враги твои и нас, мастерградцев. Поберегись Герр Питер. Охрана говорит, что слишком издалека и чрезвычайно точно стреляли. Сразу в голову. Похоже враги как-то достали наше оружие. Сейчас что хочешь может случиться, хоть на тебя покушение, хоть бунт! Помнишь читал про стрелецкий?

– Да, – Петр умолк и до боли стиснул кулаки, иначе все эмоции выплеснулись бы из него наружу.

– Я высылаю к тебе четверых телохранителей. Они обучены, защищать даже от нашего оружия, ты не против Герр Питер?

Предложение Александра выглядело разумным, Петр долго не раздумывал:

– Хорошо, жду!

– Все, конец связи, мы усиливаем охрану посольства.

Петр выругался матерно, слуга принесший радиостанцию съежился и испуганно покосился на дверь. Как бы сбежать, больно гневен государь. Рация упала на искусную вышивку одеяла. Опираясь локтями о колена, и прижав подбородок к кулакам, царь невидящим взглядом смотрел в окно. Гнев, ужас, смятение были в его глазах, но он уже не тот подросток, который убежал от сестрицы в Троице-Сергиев монастырь. Теперь он будет драться!

– Князя Ромодановского и командиров гвардейских полков ко мне! Пулей! – белугой взревел царь.

Днем началось. После обедни по Москве пронесся зловещий слух, что царь Петр то ли помер, то ли решил разогнать московские стрелецкие полки. Это оказалось последней искрой воспламенившей людей на открытый бунт. Народ в стрелецких слободах зашумел, заполошно ударили в набат. Тревожные резкие звуки понеслись над сонными слободами. Стрельцы поспешно хватали мушкеты и бердыши. Звон набата плыл над дворами и избами пока оружные и недоумевающие стрельцы с женами и детьми не оказались на улице. Все хотели жить благолепно, как деды и праотцы и неважно жив царь Петр или нет, люди жаждали милой сердцу старины. У всех накипело на душе. При порядках, установленных молодым царем и Нарышкиными, жить очертело. Люди как полоумные забегали по улицам. Матерно ругаясь, стрельцы разбивали полковничьи и прочих начальных людей дворы. Грабили, выкатив бочки хлебного вина, пили, а владельцев добра без жалости подымали на копья. Вовремя отправленные в слободы усиленные наряды семеновцев и измайловцев хватали бунтовщиков и тащили к страшному князю-кесарю Ромодановскому. Из четырех полков, восставших в известной попаданцам истории: Гундертмарка, Чубарова, Колзакова и Чермного, смогли подняться только два последних.

Восставшие полки собрались на площади перед слободской церковью. Созвали общий круг, по примеру казачьего, выбрали начальных людей. На телегу влез избранный пятисотенным Проскуряков Овсей. В полках уже знали, живы цари: и Петр и Иван. Огляделся. Надо решать что делать дальше. Вокруг море алых и зеленых стрелецких кафтанов. Над толпой колышутся острия длинных пик, разбрасывая по сторонам солнечные зайчики. Крики, шум. Ратовища бердышей, мушкеты уперты в землю, хищно сверкают острой сталью. Жарко и душно. Стрельцы смотрят, задрав бороды, ждут. Овсей поднял над головой чекан[28]28
  Чекан (от славянских «топор», «кирка», «клык кабана» и др. или тюркских «боевой топор», «бить» и др.) – короткодревковое холодное оружие с основным ударным элементом в виде клюва (топорика) и молотком на обухе и знак начальнического достоинства.


[Закрыть], закричал, надсаживая горло.