Текст книги "Спецхранилище. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Олег Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Надеюсь на это… Что у вас тут со связью? Никак не могла дозвониться маме. Только полчаса назад удалось.

– Сеть появилась?

Я достал свой мобильник. На дисплее «Нокии» светились две четкие полоски. Еще два часа назад их не было.

Юлька разделась и тихо прильнула к Насте. Та засопела, заворочалась, но не проснулась. Я убрал недопитую водку в буфет (не выливать же!) и вышел на площадку перед квартирой, чтобы забрать раскладушку. Не дойдя до нее, остановился возле окна и достал мобильник.

Я решил набрать Гаджиева. Держать в себе случившееся было невыносимо. В конце концов, он мой начальник, пусть скажет, что мне делать в ситуации, когда вокруг спецхрана с неба сыплются летающие тарелки.

Я выждал буквально полсотни гудков. Сквозь распахнутую форточку с темной улицы доносился монотонный шелест цикад. Гаджиев трубку не поднял. Я пожал плечами и выключил телефон. Потом снял раскладушку с гвоздя и отправился к семье.

Вообще, я чертовски рад, что они приехали.

Глава 6Человек из вертолета

На следующее утро в Коровьино не появилось ни одного чужака с внимательными глазами особиста. Я специально поспрашивал утром местных знакомых – чужих не видели. Ну вообще! Словно ничего не произошло!

Народ, конечно, слышал, что в лесу что‑то бабахнуло, но огненный грибок мало кто видел. Коровьино стоит в низине, и место катастрофы загораживает холм. Свидетелей падающего НЛО тоже не нашлось. Грохот приняли за шумовой удар истребителя, переходящего звуковой барьер; такое здесь периодически доводится слышать. Народ подивился только, что истребители вздумали летать в грозу, но ни сила хлопка, ни другие странности их не смутили. Дым на горизонте приняли за тлеющие торфяники, которые горят каждое лето. В общем, всему нашлось рациональное объяснение.

У Левы, моего соседа сверху, того, который жил с матерью, сегодня в сменах был выходной, и он собрался на другую сторону реки за грибами. Я попытался отговорить его от этой затеи, используя весь свой арсенал убеждения. Вроде удалось.

Юлька и Настя еще спали, когда я взял курс на свой ненаглядный объект, жуя таблетку баралгина. Обожженное плечо под утро так прихватило, что рука едва шевелилась. Баралгин утихомирил боль, но лишь часа на два, не больше. Потом она, засучив рукава, вновь принялась за старое.

В пути я трижды набирал номер Гаджиева, каждый раз придумывая новый вариант, как преподнести ему вчерашние события. Но директор отделения «Вымпела» упорно не брал трубку. Его рабочий день начнется в девять утра, и до этого времени Гаджиев не считал нужным заниматься работой. Удобная позиция, надо взять на заметку.

На спецхранилище караул нес дядя Саня. Как всегда невозмутимый, в десантном берете, в тельняшке, обнажающей крупные бицепсы, он сидел на крыльце и чистил карабин. Мое появление встретил без интереса. Поднял глаза, потом опустил. Персона начальника вызвала в нем столько же эмоций, сколько ползущий по крыльцу жук. Если я правильно понял, Тарасыч, которого он сменил на посту, выполнил мою просьбу и не рассказал дяде Сане о случившемся. Я строго‑настрого наказал деду держать язык за зубами. И он подчинился. Дед прекрасно понимал, что если бы не я, то он бы сейчас лежал за караулкой в один рядок с Кляксой.

Короче, разговора с дядей Саней не получилось, даже короткого обмена приветствиями, ну да и бог с ним, оно мне надо? Миновав ворота, я сразу направился прямиком к первому и единственному в моем хозяйстве бункеру.

После вчерашнего ливня земля раскисла, подошвы ботинок хлюпали по грязи. Добравшись до бункера, я сбил о бетонную стенку налипшие комья, отпер гермодверь, включил на ярусах свет и стал спускаться вниз по лестнице. Вчерашние вопросы обрели новую жизнь в моей голове. Что здесь потребовалось Семену? Один из хранящихся в бункере внеземных артефактов? Но какой? Тот, что издает шепот, катящийся по лугу?

Необъяснимое чувство вновь подвело меня к двери под циферкой «1». Я покрутил штурвал и вошел в комнату.

Она покоилась на прежнем месте, на подложке из зеленого сукна. Маленькая пирамидка. Обработанный камень с ровными гранями, несущими по одному иероглифическому знаку.

Я пододвинул стул и уселся на него. Положив на столешницу подбородок, стал мучительно разглядывать пришельца из космоса. Все правильно, этот камень такой же пришелец, как два (уже два!) мертвых гуманоида в холодильнике. Такой же непознанный, загадочный, а потому жутковатый. Он единственный из всех объектов не реагировал на приближение тарелки. Не потому ли, что его сила намного больше, чем сила огромного диска, напичканного невообразимой техникой будущего?

Нет. Ерунда. Он не реагировал, потому что это просто камень . Камни не шевелятся.

Я тронул его подушечкой указательного пальца, и мне ужасно не понравилось чувство, вспыхнувшее в ответ в груди. Словно я нарушил чей‑то покой. Или пошевелил мощи святого. Хотя нет, не святого. Наоборот, черного, злобного, проклятого навеки. И за это действо меня ждет расплата… Вероятно, подобные мысли родились в голове ученого, высадившего коллеге мозги и выцарапавшего себе глаза…

Сияющее Великолепие.

Темный камень не подходил под этот эпитет. Возможно, я напрасно торчу возле него в глубоком подземелье, пытаясь разгадать многочисленные загадки. Но почему‑то меня не интересовали ни кристаллы из комнаты «2», ни железяки из комнаты «3», ни даже трупы пришельцев. Всю мою сущность занимала эта простая и бесполезная на первый взгляд пирамидка. Вещица, с которой, я уверен, «академики» закончили заниматься ввиду ее бесперспективности в первую очередь. Однако меня не покидало чувство, что именно в ней скрывается тайна. Интуиция во все горло кричала об этом.

В настенном шкафчике нашелся скальпель, и я поскоблил им поверхность пирамидки. Не удалось отделить даже крупицы. Лезвие скользило по граням, точно по полированному граниту. Потом я поводил по ребрам пламенем зажигалки. Пирамидка немного нагрелась, но на этом все закончилось.

В расстроенных чувствах я откинулся на спинку стула. Попытки проникнуть в суть артефакта выглядели жалко. Военные ученые ничего не обнаружили в нем за несколько лет исследований, а я собирался сделать открытие за пять минут. Ты, Валера, прямо чудной какой‑то!

* * *

К десяти часам утра денек разгулялся. Тучи рассеялись, и окрестные луга озарило солнце. Я решил, что пора бы Гаджиеву появиться на рабочем месте, и достал мобильник, обдумывая нюансы предстоящего разговора. В лоб о случившемся не расскажешь, слишком специфичная информация. Нужно начать издалека. А то подумает, что я взялся за старое и у меня случился алкогольный психоз.

Однако телефон зазвонил прежде, чем я решился набрать номер.

Директор меня опередил.

– Ты в курсе, что у тебя за рекой был взрыв? – начал он, не поздоровавшись.

– Как раз собирался вам звонить по этому поводу.

– Военные засекли его со спутника. Других подробностей не знаю, да никто особо и не рассказывает.

– Тут нужны спецы из Института, – сказал я, – чтобы посмотрели…

– Они уже в пути. Вместе с армейскими частями. Короче, я звоню предупредить. К тебе приедут люди с документами, подписанными мною. Если надо, допустишь на объект, ответишь на вопросы и вообще будешь оказывать всяческое содействие.

– Есть.

– Про охрану тоже не забывай.

– У меня к вам вопрос. Тут… я даже не знаю, как сказать…

– Ничего не хочу слышать. Приедет человек. Полковник Гордеев. Ему все расскажешь, а мне не надо. У меня от этих дел крыша едет. Не верю я в чертовщину, которую ты там якобы охраняешь. Но у нас подписан договор, и я вынужден выполнять его обязательства, даже если на объекте содержат закованного в цепи шайтана!

– Все немного прозаичнее.

– Я сказал, что не хочу слышать… Такой маленький объект, а столько возни!

– У меня еще вопрос.

– Какой? – устало спросил директор.

– Мне бы косу моторизованную.

Гаджиев бросил трубку.

В течение следующего часа я нервно бродил вдоль периметра, ожидая прибытия официального лица из Института. Некошеные заросли вдоль колючки колыхались от порывов ветра, словно немой укор, но я теперь даже не представляю, когда займусь ими. Чувствую, приедет сейчас компания военных и забот будет выше крыши.

Часа через полтора в небе раздался далекий стрекот. Я приложил ладонь ко лбу, закрываясь от слепящего солнца. За рекой над лесом, где над верхушками елей еще поднимался дым на месте крушения тарелки, появился болотно‑серый Ми‑8. Покружив несколько минут в районе пожара, он заложил вираж и двинул куда‑то в сторону фермерского хозяйства Ипатова. Я наблюдал за винтокрылой машиной, пока ее не скрыли кроны Прилуга.

Еще через час со стороны Коровьина раздался рев моторов, и вскоре на вершине соседнего холма показалась колонна тентованных грузовиков «Урал». Они двигались по дороге, ведущей к спецхранилищу, и я с ужасом представил, следы каких размеров оставляют их громадные протекторы в ослабленном вчерашним ливнем грунте. Можно не сомневаться, дорога будет разбита навечно. По ней не то что на велосипеде не проедешь – пешком не пройдешь без риска поломать щиколотку в застывших колдобинах.

До спецхранилища колонна не доехала. Машины развернулись на холме и двинулись к реке, к тому месту, где находился речной перекат. Возле берега они остановились, выстроившись в ряд. Тенты раскрылись, и из кузовов высыпало порядка двух взводов. Один взвод, облаченный в противогазы и общевойсковые костюмы химзащиты, без заминки перебрался на другую сторону реки и исчез в лесу. Второй стал выгружать оборудование, разбивать палатки, выставлять охрану. Над местом падения появились еще два вертолета… В нашей глухомани становилось оживленно.

Дядя Саня невозмутимо строгал кухонным ножом какую‑то деревяшку. Весь этот переполох с солдатами и вертолетами за рекой, казалось, совершенно его не волновал. Он лишь разок лениво глянул в ту сторону и вернулся к своему занятию. Как он сказал вчера? «Нас не трогай, мы сами разберемся, как нам службу нести». И действительно. Спецхрану ничто не угрожает. Так с какой стати ему волноваться?

Стрелки на часах приближались к часу дня. В качестве наглядного примера, чем надо заниматься в такое время, дядя Саня достал из спортивной сумки восьмисотграммовую банку с тушеной картошкой, отвинтил крышку и, сидя на крылечке караулки, стал потихоньку опустошать ее при помощи столовой ложки. Свое единственное и основное блюдо он закусывал черным хлебом и запивал молоком из другой банки. Глядя на него, я начал подумывать о картонной чашечке с лапшой быстрого приготовления, оставшейся еще со вчерашнего дня. Но тут вблизи спецхрана раздался усиливающийся клекот, воздух пришел в движение, и на площадку перед воротами КПП опустился болотно‑серый Ми‑8, который первым побывал на месте крушения НЛО.

Из открывшейся дверцы выбросили трап, по которому спустился человек в гражданском костюме. Ростом чуть выше среднего, поджарый, прямой как палка, жидкие волосы зачесаны набок, черты лица тонкие, отчасти благородные. В глазах читалось, что он наизусть знает Большую советскую энциклопедию и несколько иностранных языков.

– Капитан Стремнин! – представился я, когда человек подошел к воротам.

– Вместо Фомина, что ли?

– Так точно.

– Полковник Гордеев. Я представляю Институт. Точнее, одно его подразделение. – Продолжая говорить, он оценивающе меня разглядывал. Не люблю, когда на меня смотрят как на товар в магазине.

– Покажите бумагу.

Не спуская с меня прищуренных глаз, Гордеев достал из внутреннего кармана сложенные вчетверо листки, протянул мне. Один был пропуском для работы на территории спецхрана за подписью Гаджиева. Другой – приказ для меня с его же подписью.

– Удостоверение?

Мне под нос въехали корочки с фотографией и синей печатью. Полковник Гордеев, закрытый спецотдел Института. Исчерпывающая информация.

– Вчера за рекой произошла разгерметизация магистрального газопровода с последующим взрывом, – сказал он, наконец убрав от меня свои чертовы глаза‑рентгены. – Видели взрыв?

– Одним глазком.

– Что‑нибудь странное при этом наблюдали?

– Странное? Гм‑м. Кое‑что было. – Я махнул рукой, приглашая. – Пойдемте. – Гордеев замешкался. – Пойдемте, пойдемте.

Мы прошли сквозь ворота. Вертолет за нашими спинами заглушил двигатель. Лопасти несущего винта остановились и провисли.

Я провел Гордеева по территории, и мы спустились в бункер. «Семен» лежал на полу рядом с хирургическим столом, на котором покоился первый гуманоид, и за ночь успел покрыться тонким слом инея. Трупное окоченение застало его в весьма неудачной позе: голова склонилась к плечу, ноги переплелись, руки раскинулись – никакой степенности, как у соседа по морозильной камере. Но мне вчера было некогда его выкладывать как на выставку.

– Вот, поглядите на одежду этого мужика. Странная‑а! А больше ничего не видел, товарищ полковник, уж извиняйте. Маленькие мы люди, умишко у нас слабый.

Гордеев посмотрел на меня. И засмеялся. Так засмеялся, что мне стало легче. Его оценивающий взгляд исчез, и я почувствовал, что между нами установился неуловимый контакт.

Пройдя мимо хирургического стола, Гордеев склонился над «Семеном».

– Что с ним случилось?

– Табурет на голову упал. Дважды.

– Табурет, говоришь? – Он восхищенно мотнул подбородком. – Хех!

– А теперь извините, товарищ полковник, но мне требуется от вас еще одно удостоверение. Выйдем наружу.

Он вопросительно глянул на меня, но подчинился. Мы покинули морозильную камеру, я закрыл дверь, снял свой респиратор, стянул респиратор с полковника и стал ощупывать его лицо. Нос, скулы, глазницы, череп. Вроде в порядке. Тактильные ощущения полностью соответствовали визуальным. То есть пальцы щупали именно то, что видели глаза. Обмана не было.

– Ну как? – спросил Гордеев.

– Скулы у вас ни к черту.

– Ладно, хорош. – Он отпихнул мои руки от лица. – Я не они… Вижу, ты за один день набрался опыта, как мы за двадцать лет.

– Наберешься тут с вами.

– Ты молодчик, капитан! Умница, просто! Для информации, этот трупик у тебя в морозилке – боевой разведчик с наивысшим уровнем пси‑контроля. Не думаю, что шарахнуть его табуретом по черепу было просто. Перед этим он тебя обработал по полной программе – так, наверно, что у тебя сейчас голова раскалывается.

– Чешется маленько. В мозжечке.

Он снова засмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Ладно, капитан, пойдем поговорим. Есть о чем.

* * *

Если к бункеру полковника Гордеева вел я, то обратно – уже он меня. Наш путь лежал к вертолету, перед которым лейтенант кавказской внешности соорудил раскладной столик и два стула.

Пока я возился со створками ворот, закрывая их за собой, ко мне подошел дядя Саня и поинтересовался с напускным безразличием:

– Начальник, куда у нас Клякса подевалась? Я ей косточек бараньих принес.

– А ты за караулку загляни.

– Зачем?

– Сходи, загляни.

– Прошу! – громко пригласил к столику Гордеев. – Располагайся.

Он уже устроился за ним. Я последовал предложению и занял свободный стул, а полковник тем временем с ностальгией разглядывал постройки спецхрана:

– Этот объект возводили под моим руководством. Сразу после инцидента в 1986‑м. Построили за три месяца. Казармы, техника, склады – это все для прикрытия. Самое главное – бункер и то, что в нем хранится.

На желтой тряпичной скатерти, покрывавшей стол, не без помощи кавказца появилось блюдо со свежими, посыпанными кунжутом булочками, пластиковые коробочки с вареньем и джемами, кубики желтого масла, баночка сочной красной икры, нарезка сервелата, сырокопченой колбаски, ветчинки, трех сортов сыра, стальной термос, из горловины которого одуряюще потянуло кофе. У меня моментально скрутило желудок, а рот наполнился слюной.

– Угощайся, – указал на яства Гордеев и, в качестве примера, стал намазывать разрезанную булочку тонким слоем масла. – Извини, что так скромно.

Чую, лапше быстрого приготовления придется подождать до завтра.

Без всякого стеснения из ломтей хлеба, балычка, сырокопченой колбаски и сыра я соорудил высоченный бутерброд, который принялся безжалостно пожирать. Чтобы не мешать нам, кавказец деликатно удалился в вертолет. Из кабины пилотов доносился треск радиостанции и чьи‑то переговоры.

– Я не вправе называть некоторые вещи своими именами, – начал Гордеев. – Поэтому давай условимся, что будем именовать представителей той стороны, скажем, «чебурашками». Не возражаешь? Твои детские воспоминания это не оскорбляет? Отлично… Так вот, чебурашки существовали всегда. В Северной Африке пещерные люди изображали их на наскальных рисунках, а первые письменные упоминания появились уже в шумерских летописях. Мы в Советском Союзе долго не обращали внимания на тарелочки. Летают, ну и пусть летают. Их стали воспринимать всерьез только в семидесятые–восьмидесятые годы двадцатого века, когда начались попытки проникновения на наши военные базы и аэродромы. В войсках ПВО был выпущен специальный приказ о регистрации всех случаев контактов третьего рода. Иногда тарелки терпели катастрофы. Иногда их сбивали истребители или ракетные установки. В особых НИИ занимались исследованием обломков и тел чебурашек, а наш Институт был головным предприятием по этому вопросу. Добились ли мы чего‑нибудь – сказать тебе не могу, сам понимаешь, государственная тайна. Но, отмечу, добились немногого. Как и американцы. А потом случилась перестройка, и это дело увяло. В том, чтобы заниматься чебурашками, не стало экономической выгоды. Сейчас, правда, работа потихоньку возрождается.

– Насколько опасны катастрофы летательных аппаратов? Я имею в виду радиацию.

– Трансурановое топливо, из которого вырабатывается энергия для двигательных установок, обладает быстрым полураспадом. При выбросе в окружающую среду через несколько дней количество изотопов уменьшается вдвое, через две недели – исчезает вовсе. Воздействие радиации на природу непродолжительно. У этой тарелки… – откусив от бутерброда с икрой, он кивнул в сторону леса и продолжил, жуя: – …расколот трансурановый накопитель. Самый неудачный вариант крушения. Пилотам истребителей мы рекомендуем вести огонь по корме, чтобы в первую очередь повредить двигатели. В системе срабатывает защита, накопитель герметизируется, и при падении тарелки на землю радиационного заражения местности не возникает.

– Как же разобрать, где у нее корма? – изумился я. – Тарелка со всех сторон круглая.

– Ну, во‑первых, не со всех сторон. Корма имеет вытянутую форму, если приглядеться, это заметно. Во‑вторых, можно определить по направлению движения диска и углу его наклона в полете. В‑третьих, по изменению оттенков неба вокруг… Я веду закрытый курс по этому вопросу, но не вижу смысла читать его сейчас, ты ведь не пилот МиГа.

Я был вынужден согласиться. Тем более меня интересовали более важные вопросы.

– Этот задохлик, который лежит в холодильнике, говорил, что, типа, его господин – великий и ужасный повелитель миров. Что скоро он спустится на Землю и мы будем ползать у его ног, словно рабы…

Полковник оторвал зубы от бутерброда и жестом прервал меня.

– Не нужно названий. Используй термин «детский сад»… Ты хочешь сказать, что чебурашки собираются захватить детский сад?

– А вы полагаете, что нет?

– Знаешь, они много врут, эти чебурашки. Такие лжецы, каких свет не видывал. Оттого, наверное, что способны видеть наши глубочайшие страхи и прекрасно информированы, какое влияние они на нас оказывают. Нам кое‑что известно о социальной организации противника, в ней отсутствует четкая иерархическая структура. Поэтому разговоры о каком‑то господине не более чем пустая болтовня, направленная на то, чтобы застращать тебя… И потом, почему именно сейчас они решили захватить детский сад? Почему не сделали этого раньше, когда подопечные детсада были слабы? Многие годы чебурашки бродили возле ограды, разглядывали детей сквозь прутья и ничего не предпринимали. А сейчас у детей появились лопатки и рогатки, они в состоянии дать чебурашкам отпор. Рогатки хорошие – недаром транспорт ублюдков двадцать лет назад рухнул в Коровьинском районе. Да и кое‑кто, сидящий за этим столом, сумел найти с ними общий язык. При помощи табурета, не так ли? Точно тебе говорю, разговоры о захвате детсада – уловка.

– Он также сказал, что повелителю миров якобы нужен один из объектов, хранящихся в бункере.

Гордеев сосредоточенно допил кофе из чашечки, потом пристально поглядел на меня.

– Он сам тебе это сказал?

– Нет, мышка на ушко нашептала.

– Это снова какая‑то уловка. Мы изучали объекты шесть лет. Шесть! Не только здесь, но и в других местах. Рассматривали под микроскопом, взвешивали, проводили анализы, определяли реакцию на всевозможные вещества. Работу вели доктора наук, профессора, даже два члена‑корреспондента Академии наук. Авторитетно тебе заявляю, здесь нет ничего, что представляло бы интерес для чебурашек. Самые заурядные элементы… Впрочем, если встреченный тобой экземпляр потерпел катастрофу, ему могли потребоваться запчасти. Может, он шел за кристаллами управления?

«Семен» говорил, что на его корабле повреждено управление, – вспомнил я. – Может, Гордеев прав?»

Но тут же отмел эту мысль.

– Нет, я сомневаюсь, что ему потребовались кристаллы. Что представляет собой пирамидка?

Гордеев затряс головой.

– Ну это точно не она. Пирамидка изготовлена из обычного минерала под названием «гематит». Это железная руда. Ее особенность лишь в видоизмененной кристаллической решетке, повышающей прочность. На этом необычные свойства заканчиваются. Обработанный кусок инопланетной породы. Считай его предметом искусства.

– Шепот тоже считать предметом искусства?

– Что? – не понял Гордеев.

– Шепот. Тихий такой. Словечки, как шелест кузнечика. Раздается из бункера. Я услышал его вчера перед появлением тарелки.

– Шепот – это миф. Легенда, не имеющая достоверных подтверждений.

– Что за легенда?

Гордеев поморщился, словно ему не хотелось поднимать эту тему.

– Есть одна… Шумерский текст, который называется «Книга Набар». Текст содержался на одной из глиняных табличек, найденных на территории современного Ирака. Сохранилась только его часть. Она повествует о схождении на Землю небесных богов. Кстати, Набар – это город, который они осчастливили своим посещением. Так вот, если мне не изменяет память, в тексте говорилось, что богов повсюду сопровождал Великий Шепот, доносившийся до людей. Я знаком с этой легендой, поскольку она считается древнейшим свидетельством посещения планеты чебурашками. Множество элементов в ней совпадают с нашими знаниями о них: боги прилетели на летающем диске, владели удивительными технологиями и обладали способностью проникать в тайные замыслы людей. Есть и другие детали, на которых я не хочу останавливаться, часть, касающаяся непосредственно Шепота, является чистым вымыслом шумеров. За последние четыре тысячи лет ни в одном из нескольких сотен зафиксированных случаев контакта о Шепоте не упоминалось. Я подчеркиваю, ни в одном!

– Хотите получить зафиксированный случай? Я слышал этот шепот.

– И о чем он?

– Слов было не разобрать.

– Шепот может являться слуховой галлюцинацией. Ты ведь общался с ним … – Полковник мотнул головой в сторону бункера. – Телепатическая атака оставляет след, так называемый рикошет.

– Я услышал шепот до его появления.

Он допил чашечку, поставил ее на столик. Бурый осадок на дне сложился в форме диска… Я потряс головой. Меня уже преследуют навязчивые видения.

– Здесь нет фактического материала для исследования, – непререкаемым тоном сказал Гордеев. – Твоя информация лежит в области домыслов и галлюцинаций. Человеческая психика часто проявляет себя подобным образом при столкновении с необъяснимыми явлениями.

– Хорошо. Тогда расскажите мне о несчастном случае, который произошел в бункере.

Гордеев остро глянул на меня из‑под бровей.

– Тоже мышка нашептала?

– Угу.

Он нервно потер лоб.

– Рассказывать особо нечего. Дело простое и одновременно чрезвычайно запутанное. Двое ученых исследовали в бункере инвентарный объект…

– Пирамидку?

– Нет, не пирамидку. В то время она, кажется, находилась в московской лаборатории на исследовании химического состава. А эти ученые разбирали антропологию гуманоида. Они работали в морозильной камере. Собственно, возле нее все и произошло. – Гордеев больше не ел, только рассказывал, иногда протягивая руку, чтобы выровнять на столе салфетку или нож. – Самое удивительное, что они были приятелями. Хотя порой малейшая ссора между приятелями перерастает в глубокую ненависть… Мы полагаем, что все началось с конфликта в семье убийцы. Его супруге давно не нравилось, что муж неделями пропадает в спецхранилище, а в тот вечер он пришел затемно, выглядел уставшим и озлобленным какой‑то неудачей. Между ними разыгрался скандал, и он стал говорить, что ему не нужна семья, что они могут катиться на все четыре стороны. Супруга так и поступила. Собрала вещи, взяла за руку пятилетнего сына и села на рейсовый автобус, идущий в город. А наш герой остался в квартире один. Мы не знаем, о чем он думал целую ночь, но на следующее утро он снял со стены охотничье ружье и отправился на объект.

– Его пропустили с ружьем внутрь периметра?

– Он отпилил приклад и спрятал ружье под плащом. К тому же караульные его хорошо знали. Он спустился в бункер, через пятнадцать минут туда отправился его коллега, а еще через какое‑то время грянул выстрел. Когда прибежал охранник с первого яруса, «коллега» лежал без половины головы с разбросанными по полу мозгами, а стрелок царапал себе глаза и повторял, что у него украли Сияющее Великолепие.

– Что это?

– Понятия не имею. Сияющее великолепие. Еще он говорил «золотой свет». Без конца повторял эти слова. Добиться вразумительного объяснения нам так и не удалось: он совершенно выжил из ума. Позже я ездил к нему в лечебницу. Он оброс волосами, ползал вдоль стен и не переставал талдычить, что должен увидеть Сияющее Великолепие. Военная прокуратура пришла к выводу, что долгое и тесное общение с внеземными элементами сыграло с человеческой психикой злую шутку. После того случая мы организовали для работающих в бункере строгий график без сверхнормативных часов и с обязательными выходными. Также наняли психолога, который регулярно беседовал с учеными, выявляя зачатки психических расстройств. С тех пор несчастные случаи не повторялись.

– Забавная история.

– Забавнее некуда.

Я неловко шевельнул плечом, и в него врезалась боль. Муки, которые она вызывала, очевидно, отразились на лице, потому что Гордеев насторожился.

– Что у тебя с плечом?

Он поднялся со стула, обошел стол и, приблизившись, двумя пальцами оттянул ворот моей куртки.

– Это он тебя так?

Я кивнул.

– Чем?

– Ножичком.

– Который светится?

Я снова кивнул.

– Где он?

Я вытащил трофей из кармана. Полковник осмотрел устройство, потом положил его в целлофановый пакетик, тщательно запечатал край и убрал во внутренний карман. Вот так, будто и не было у меня светящегося ножика.

– Что‑нибудь осталось? – осведомился Гордеев.

Я смотрел на него с улыбочкой.

– Ну давай, капитан, колись, что там у тебя!

* * *

Мы вернулись в бункер.

Здоровой рукой я вытащил из кладовки инопланетный контейнер. Почесывая подбородок, Гордеев недовольно оглядел трофей. Потом быстро (намного быстрее, чем я вчера) отыскал защелку, отпирающую крышку. Свет потолочных ламп блеснул на трубках сложенного внутри устройства.

– Это позитронный резак, – с ходу определил полковник. – Очень мощный агрегат, способный вспарывать танковую броню и банковские сейфы. Режет их как масло. У него контактный способ действия, поэтому в качестве оружия не применишь. Зачем чебурашка его притащил?

– Может, для того чтобы вскрыть гермодверь?

– Опять ты об этом!

– Задолбал меня ваш эзопов язык… Я уверен, что пришельцам что‑то нужно в бункере. Вот почему этот хмырь крутился над нашими местами, пока в его тарелку не ударила молния. Мне повезло с ним справиться, но, уверен, вместо него прилетят другие. И будут прилетать до тех пор, пока не получат то, что им нужно.

– В бункере ничего ценного нет. Все ценное мы увезли на подмосковный объект. Возможно, пришелец искал именно увезенные объекты. А здесь, я повторяю, объекты стратегической важности не хранятся. Гриф особой секретности с них снят.

Чей‑то голос из рации на поясе моего собеседника (не самая дешевая модель «Моторолы») вызвал Гордеева и сообщил, что все готово. Что именно, я не знал, да мне и не нужно. Хватает своей головной боли.

– Я должен идти, – сказал Гордеев, убирая рацию в чехольчик на поясе.

– Спецхранилищу требуется дополнительная охрана. Сейчас объект караулит всего один человек с карабином. На мой взгляд, этого катастрофически мало. Нужны еще люди. Даже не просто люди – спецы, которые знают, с чем мы имеем дело.

– У меня нет лишних людей. Все силы брошены на специальную обработку зоны падения, охрану местности и эвакуацию тарелки.

– Хотя бы отделение.

– Нет. У меня приказ. Как я объясню начальству причину, по которой снял людей с экстренных работ? Чтобы перебросить их на охрану никому не нужного объекта? Меня за яйца повесят.

– Значит, не ждать от вас помощи?

– Продолжайте нести службу в прежнем режиме. Суету за речкой объясни подчиненным как устранение последствий аварии на магистральном газопроводе. Ту же самую версию пустим в местных новостях.

Он задумчиво глянул на позитронный резак в контейнере, стоявший на полу между нами.

– Мне сейчас некуда забрать этот сундук. Как и второго гуманоида. Поэтому до поры пусть оба полежат здесь, в бункере. Существующий перечень я расширю, копию получишь с курьером. Вопросы есть?

– Полно.

Он рассмеялся и направился к выходу.

Когда его вертолет поднялся в воздух, у меня создалось ощущение, что с этим полковником мы еще встретимся. Ощущение не подвело.

* * *

Я стоял возле ограждения на небольшом участке скошенной травы и разглядывал небо. Голубое, с легкой дымкой облаков на горизонте. Оно простиралось над холмом, за которым пряталось Коровьино, над лугом, над спецхраном посреди него, над лесом и рекой. Небо было просторным и необъятным.

Нападения мне следовало ждать отовсюду.

Меня не обучали войне с противником, который невидим, чья дислокация неизвестна, чьи цели покрыты мраком, а технологии превосходят на порядок. Пришельцы спустятся с небес на летающих блюдцах, вооруженные невероятными устройствами смерти, которым я не смогу что‑либо противопоставить. Если бы «Семен» не потерял меня на мгновение из виду – фиг бы я с ним справился. С одним. Но теперь поодиночке их ждать не придется. Они явятся во множестве – хорошо оснащенные, подготовленные, озлобленные смертью собрата. Я уверен, что они придут снова. Потому что им нужна пирамидка. Очень нужна, как бы ни отговаривал меня от этой мысли Гордеев. Пусть он изучал внеземную жизнь продолжительное время, пусть многое о ней знает, зато он не видел, с каким вожделением вещал про объект из бункера мертвый «Семен». Как горели при этом его глаза.