Текст книги "Спецхранилище. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Олег Синицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Сам дядя Саня устроился под коренастой сосной, лицом к воротам и караулке, расположенным на севере. За воротами простирался луг, еще дальше темнел небольшой лесок, называемый Прилугом. Если чебурашки попрут со стороны Прилуга – дядя Саня их всяко не пропустит, угостит черешней из своей двустволки. Ответственное направление, поэтому я и посадил на него бывшего десантника.

Тарасыч расположился лицом на юг и наблюдал за дорогой из Коровьина, тянущейся сквозь открытые луговые пространства. Метрах в семистах они превращались в холм, на котором две недели назад стояли «Уралы» и был разбит лагерь войск химзащиты. Я не очень верил, что пришельцы попрут с той стороны, уж больно местность открытая, поэтому и посадил на это направление Тарасыча.

Ну а ваш покорный слуга капитан Стремнин разместился лицом на запад, куда смотрел выход из бункера. Передо мной, сразу за ограждением из колючей проволоки, тянулась полоса луговой травы. Справа ее обрезал ручей, густо поросший ивняком. Слева торчал непросматриваемый подлесок. Расстояние до зарослей было около сотни метров. Будь я на месте пришельцев, для атаки выбрал бы именно это направление: лощина щедро усыпана зеленью, открытое расстояние минимально. Хотя один бог знает, какие мысли роятся в их серых лысых головах. Может, они попрут прямо через луг на каких‑нибудь шагающих танках? В таком случае все наши усилия тщетны. Оставалось утешать себя мыслью, что я сделал все от меня зависящее.

* * *

Было шесть часов вечера. Дождь больше не шел. Серые, наливающиеся чернилами тучи затянули небо пластами. В узком разрезе виднелся кусочек голубого неба и солнце – холодное, странное, топящее луга в неестественном белом свете. Потом разрез сомкнулся, солнце исчезло, и на земле сделалось неуютно и зябко. Лежавший под бетонными сваями Тарасыч застегнул куртку на все пуговицы и опустил наушники у кепи. Дядя Саня закурил, поставив двустволку между коленей и привалившись могучим плечом к стволу дерева. Морозову я отнес на вышку термос с горячим чаем и бутербродами. Пока лазал к нему, Орех, якобы случайно, забрел под навес и опрокинул в себя стакан водки.

Перед входом в бункер я, не без помощи стонущего Ореха, из обломков кирпичей организовал массивный бруствер. Устроившись за ним на верхних ступенях, я вложил цевье бластера в специальную ямку посередине и стал примеряться, как буду вести огонь. Поводил широким стволом из стороны в сторону, определяя границы сектора обстрела. Выстрелить разок на пробу не решился, да и жалко тратить попусту заряды. Вполне возможно, что только это оружие и сможет дать реальный отпор.

Около семи вечера на окрестные луга и подлески опустилась безжизненная тишина. Не слышалось ни щебета птиц, ни шелеста листьев, даже сверчки с кузнечиками куда‑то пропали. До слуха доносился лишь далекий шум воды на перекате, да Тарасыч изредка покашливал от близкого соседства с бетоном. А в остальном мир вокруг словно вымер.

– Паскудно как‑то, – поделился Орех, сидевший на две ступеньки ниже меня, привалившись спиной к гермодвери. Рядом с его плечом зеленела моя пластилиновая пломба. – Хоть бы дождик опять пошел. Измочил бы вас на хрен, и разошлись бы по домам как нормальные пацаны.

Что он за человек? Все, на что способен, – ныть, хамить и задираться. Хотя насчет того, что паскудно, я согласен. Нехорошая тишина. Зловещая. Впрочем есть вещи похуже.

Например, у меня опять задрожали руки.

Я заметил эту проблему, когда перевел взгляд с далеких зарослей лощины на конец бластера. Широкий ствол водило, словно он обрел собственную жизнь. Я оторвал ладони от рукояти и цевья, со страхом взглянул на них… Вот оно, снова пришло! Когда я наливал своим водку, то сам не пил, держался. Желание неуклонно поднималось внутри, но я давил его, борол. И казалось, что смогу побороть окончательно. Но в итоге витающее в воздухе напряжение просочилось сквозь мою слоновью кожу и гортань вновь охватила сухость, которую не утолить водой, а руки проняла дрожь.

Не только руки были не в порядке. В голове тоже творился кавардак. Вернулись воспоминания о том, как пришелец рвал мой мозг телепатией. Вернулись воспоминания о мертвых рыбьих лицах чебурашек, их мерзких речах, вылетающих асинхронно с движением губ, отвратительных поступках. Вспомнился бомж, захлебнувшийся собственной рвотой…

Руки затряслись еще больше.

Я распрямился, вскинул бластер на плечо и перелез через бруствер.

– Следи за зеленкой, пока меня не будет, – велел я оставшемуся внизу Ореху.

– Как же я без пушки? Начальник, ты надолго?

– Просто следи за зеленкой. Если что – крикнешь. Я сейчас вернусь.

По хлюпающей грязи я добрел до навеса, налил себе, выпил. Потом налил и выпил еще. Потом еще… Из бутылки выкатились последние капли. Я отбросил ее, с треском открутил пробку второй бутылки и наполнил еще один стакан. Из нагромождения свай за мной внимательно наблюдал Тарасыч. Не с завистью, не с укором – просто смотрел, как пьет его начальник. Я показал ему сердитым жестом, чтобы следил за своим сектором, а не за мной, затем опрокинул последний стакан.

Без закуски в желудке стало горячо и почему‑то отяжелели ноги. В остальном же я словно заново родился. Казалось, за спиной выросли крылья, а мир стал светлее и шире… Как долго я ждал этого момента! Почти сутки невыносимого мучительного ожидания, сухости во рту и самообмана. Но теперь я был спокоен (даже суперспокоен!), уверен в себе (даже суперуверен!). Я ощущал силу противостоять чему угодно, даже если из‑за холма все‑таки появятся шагающие железные мастодонты.

Не совсем твердой походкой я обошел бункер, чтобы глянуть на реку и противоположный берег. А заодно проверить дядю Саню возле сосны.

– Где там твои войска, командир? – спросил он, не оборачиваясь, заслышав шлепки подошв по грязи. Сидельников пребывал в той же позе, прислонившись спиной к дереву. Двустволка стояла между коленей, глаза в щелках век внимательно оглядывали густые кроны Прилуга.

– Войска на марше.

– А до нас когда доберутся?

– Не знаю. Спроси что‑нибудь полегче. – Я присел на корточки возле него. – Дай‑ка лучше закурить.

Он протянул мятую пачку. Я выудил из нее сигарету, чиркнул спичкой затворную раму (а вообще не знаю, как у бластера называется эта деталь), закурил, с наслаждением вдыхая резкий ароматный дым.

– Скажи, дядя Саня, у тебя дети есть?

– А что?

– Просто интересно. Мы раньше не разговаривали на семейные темы. Почему бы сейчас не поговорить?

– Дети есть. Трое.

– Ух ты!

– Да. Причем заметь, работа качественная – одни сыновья.

– А у Тарасыча?

– У Тарасыча уж внуки народились. Два или три, точно не помню.

– А у Морозова?

– Мороз еще молодой, глупый. Не дорос до женитьбы. Говорит, главное – в институт поступить. Зато Орех хвастается, что многие детишки, бегающие по поселку, его производства. Что многие, врет, наверное, но один или два – возможно. Хотя, если честно, я бы ему операцию сделал, чтоб не размножался. – Дядя Саня нервно затянулся, выпустил дым. – Ну а у тебя как на семейном фронте?

– Дочь.

– Тоже неплохо. Но сын нужен.

– Знаю.

Мы помолчали. Потом дядя Саня вдруг пристально глянул на меня своими голубыми глазами.

– Что мы защищаем, Валера? Может случиться, что поляжем тут все. Ведь может?

– Есть такая доля вероятности, – признался я.

– Хочется быть уверенным, что не зря поляжем. Что мы защищаем?

Я затянулся сигаретой, думая, как ему ответить.

– А вот детишек наших и защищаем. Твоих, моих, Тарасыча… и даже тех, кто от Орехова производства.

Сунув пальцы под чашечку из фольги, Сидельников озадаченно почесал коротко стриженное темя.

– Все настолько серьезно?

– Ты их видел. Не просто так они из своей дыры вылезли, чтобы сараи поджигать. У них замыслы масштабные. Мы для них как колониальная Африка позапрошлого века, полная руды, алмазов и негров, которых можно грузить на корабли и везти в свои земли.

Крякнув, я поднялся на ноги и побрел на свою позицию. Мне показалось, что, пока мы разговаривали с дядей Саней, небо стало еще темнее.

* * *

Когда я вернулся ко входу в бункер, Орехов был без защитной фольги на голове. Он жрал бутерброд с сыром, в сторону лощины вообще не смотрел. Меня взяла такая злость, что я едва не заехал ему прикладом.

– Что ты, что ты, начальник! – завопил он, вскинув руки с зажатым бутербродом. – Снял‑то на секундочку, волосы устали, надеваю уже!

Я отпихнул его ногой и занял место возле бруствера. В спину опять кольнул взгляд ненависти. Как бы в самый ответственный момент не наткнуться на заточку этого полууголовника.

В тревожном ожидании и при полной информационной блокаде прошел еще час. В боевых условиях штаб полка обычно всегда в курсе, где враг и что он задумал, – для того работает разведка. У меня разведки не было, а на вопрос о дислокации врага я мог лишь ответить, что он где‑то в космосе. А о чем думают их серые инопланетные мозги и что они замышляют – об этом, к сожалению, мне никакая разведка не доложила бы.

Несколько раз Морозов сообщал по рации о передвижениях чужаков в зоне наблюдения. Дважды это были люди, судя по всему, работники из хозяйства Ипатова, может даже его родственники. Они обходили картофельное поле за ручьем и возились с бороной. Еще Морозов видел пробежавшую через холм собаку, а на другом берегу реки гигантского сохатого, который вышел из бора, постоял на опушке и ушел обратно в свои лесные владения.

Мороз не обманул, зрение у него было хоть куда. Правда, если до наступления темноты к нам не подойдет смена, то орлиное зрение не поможет. Ночка ожидается непроглядная, эти тучи не пропустят свет ни луны, ни тем более звезд.

Чем дольше я смотрел сквозь широкоугольную рамку прицела на окрестности, тем больше они меркли в моих глазах. От тревожного ожидания в груди снова начало дрожать и мне снова захотелось водки, хотя я и так выпил ее много. Когда я стал думать о том, чтобы вновь добрести до навеса, мой мобильник, лежавший на вершине бруствера, неожиданно засветился дисплеем и запиликал.

В трубке я услышал бодрый голос Гордеева:

– Все, капитан, можешь расслабиться! – У него там что‑то гудело, возможно, двигатель грузовика. – Смена идет! К тебе направляется усиленный мотострелковый взвод.

Оставив бластер в ячейке, я обхватил трубку обоими руками.

– Где они сейчас?

– Как мне доложили, прошли через Коровьино. Километрах в трех от тебя. Все нормально! Мотострелковый взвод на БМП, усиленный двумя танками и передвижными зенитно‑ракетными комплексами «Тунгуска». Небо над вами уже минут двадцать патрулирует МиГ. В вашу сторону повернут военный спутник – пришельцев не видно в радиусе двухсот километров.

Знал бы он, как легко стало на сердце. У меня на лице расцвела дурацкая улыбка. На радостях я ткнул Ореха кулаком в плечо. Кажется, ему это не сильно понравилось, но мне было до лампочки.

– В общем, твои сведения о Коровьинском инциденте подтвердились, – продолжал Гордеев. – Экстренное заседание комиссии приняло решение взять артефакт под усиленную охрану.

– Я давно об этом говорил.

– Да, говорил… Мне пора. Сдашь объект командиру подразделения. Встретимся утром. До свидания…

– Стойте! – воскликнул я. – Как фамилия моего предшественника?

Гордеев засмеялся.

– Да я это, чудила, я! Майор Фомин его звали. Не волнуйся. Через несколько минут убедишься, что я тебя не разыгрываю.

Он отключился. Я вылез из укрытия, напряженно взирая на слабо различаемую в темноте проселочную дорогу, взбирающуюся на холм.

Рация у меня на поясе ожила.

– За холмом вижу огни! – доложил Морозов сквозь треск помех. – Движутся… Похоже на фары автомобилей.

Я тоже увидел. Над темным гребнем холма поднималось желтовато‑белое сияние. Легкий ветер, дующий с юга, донес рокот многочисленных моторов. Настроение у меня поднялось еще на несколько баллов.

– Дядя Саня! Тарасыч! – крикнул я. – Поднимайтесь. Подмога идет!

Между свай заворочалась, задвигалась темная фигура.

– Можно не лежать? – осторожно спросил оттуда Тарасыч.

– Да. Вставай, иди сюда.

Подошел дядя Саня, тоже глядя на холм. Охотничье ружье висело за плечом. В сумерках я видел только смутные очертания его плотной фигуры да серебристую шапочку на голове. Лишь когда он очутился в полуметре, можно было разглядеть, что это действительно Сидельников.

– Значит, пронесло? – На вечно невозмутимом лице десантника читалось облегчение. – Пронесло или большеголовые не собирались нападать?

– Какая теперь разница!

С неба донесся сдавленный вой, раскатывающийся над облаками, – издаваемый МиГами звук сложно с чем‑либо спутать. Трудно сказать, почему пришельцы так и не попытались забрать пирамидку. То ли не знали толком, где она находится, то ли не решились спуститься в зону действия наших ПВО; один раз двадцать лет назад уже попробовали.

На холме показались фары головного БМП. Я услышал из темноты облегченный вздох Тарасыча, увидел вспыхнувший огонек спички в руках дяди Сани, собравшегося закурить сигарету, когда за облаками внезапно раздался надрывный визг, отдающий в ушах ультразвуком. Вся наша четверка, собравшаяся у бункера, разом придавленно задрала головы, словно ожидая удара сверху. Странный звук накрыл луга, заглушив рокот техники на холме, и растянулся, как готовая лопнуть струна, заставляя напрячься каждую мышцу, приводя в возбуждение каждый нерв. Орех задвигал кривыми губами, что‑то комментируя, но я ни слова не услышал.

Визг оборвался глухим ударом.

За облаками сверкнула пронзительная вспышка.

Словно зачарованные мы стояли и глядели, как в небесах, над ставшими вдруг прозрачными клубами пара, распускается уродливая пятиконечная звезда. В облаках замелькали черные пятна, и спустя секунду из‑за них вывалились обломки, которые еще несколько секунд назад являлись «двадцать девятым» МиГом.

– Твою мать! – громко произнес дядя Саня, выронив горящую спичку.

От падающей по косой траектории раскаленной груды металла отделились два неслабых обломка и с воем устремились к нам, увеличиваясь на глазах. Сперва мне подумалось, что они промчатся над спецхраном и рухнут куда‑то в картофельное поле Ипатова, лишив фермера приличной части урожая. Но уже через пару секунд стало ясно, что обломки мимо не пройдут.

Мои подчиненные сломя голову бросились врассыпную. Тарасыч – обратно к сваям. Дядя Саня – в канаву возле казарм. Орех – к центральным воротам. Один я остался на прежнем месте, задрав голову и сосредоточенно взирая на два стремительно надвигающихся куска авиационной брони. Какой смысл убегать? Все равно не вычислишь место падения, которое наверняка находится где‑то между теорией вероятности и законами подлости.

Когда обломки приблизились настолько, что практически нависли над головой (я уже думал о том, какой я все‑таки по жизни идиот, поскольку меня сейчас разнесет на хрен), они неожиданно разделились, уйдя влево и вправо. Один с грохотом пробил трухлявую крышу казарм, подняв в воздух доски, щепки и куски заплесневелого шифера. С хрустом он прошел сквозь длиннющее здание, круша деревянные перегородки, вывалился с торца и врубился в землю, подняв фонтан грязи. Другой обломок, часть крыла с красной звездой, с такой силой врезался в плац, что по земле пробежала сейсмическая волна, которую можно было смело классифицировать по шкале Рихтера. Обломок прокувыркался по территории, подпрыгивая и разбрасывая вокруг себя комья почвы, порвал проволоку ограждения и угомонился где‑то в глубине луга. Секундами позже к северу за лесом раздался дробный грохот – туда упали остальные обломки.

Я ощупал свои ляжки, чтобы проверить, на месте ли ноги – они настолько онемели, что, казалось, отсутствовали вовсе. Ноги были на месте. Я отряхнул с плеч щепки, ладонью стер грязь с лица. В разных концах спецхрана шевелились фигуры моих караульных. Они оглядывались, неуверенно и заторможенно поднимались на ноги. На вышке двигался серебристый колпак Морозова. Слава богу, все целы.

За холмом, на склон которого заползала техника усиленного мотострелкового взвода, началось нечто невиданное. С неба туда ударили три ослепительных луча – прямых, ярких, обвитых трескучими молниями. Я так и не увидел обещанных Гордеевым ЗРПК «Тунгуска» – только взметнувшиеся столбы огня, озарившие наши лица оранжевым светом. Техника и люди – весь взвод остался на склоне, не успев перестроиться из походного порядка в боевой, не успев выпустить в небо ни единой ракеты. Белые лучи из‑за облаков изжарили их беспощадно.

Все было кончено в течение пятнадцати–двадцати секунд. Лучи из‑за туч исчезли, оставив за холмом полыхающее пожарище. Я не мог отвести от него глаз.

Сквозь дребезжащий гул в ушах я различил мелодию играющего в кармане мобильника.

Звонил Гордеев.

– Положение оказалось серьезнее, чем мы предполагали, капитан! – кричал он мне в ухо из трубки. – Взвод уничтожен. Истребитель сбит. На тебя идет боевая тарелка. Держись, Стремнин, богом тебя заклинаю!

Глава 12Последний рубеж обороны

Все исчезло. Не было никаких движений, никаких шевелений, никаких световых эффектов в небе. Только пожар за холмом, который добавил нам света в лагере. Вывернув шею, я внимательно оглядывал могучую ватную перину облаков, низко висящую над нами. Где прячутся эти летающие сволочи?

Вернув взгляд на землю, я неожиданно обнаружил около себя Морозова. От быстрого дыхания его грудь часто вздымалась. На искаженном страхом лице играли кроваво‑красные отблески. Серебристый колпак съехал на левое ухо.

– Это что? Вот с этим вот мы должны сражаться? – истерично завопил он. – Да они сожгут нас как кузнечиков в печке!

Я вкатил ему смачную оплеуху. Морозов не удержался на ногах и ткнулся задницей в землю.

– Ты что здесь делаешь! – рявкнул я. – Марш бегом на вышку!

То ли из‑за пережитого стресса, то ли из‑за водки губы плохо слушались, поэтому слова получились скомканными. Морозов испуганно таращился на меня снизу вверх, я стоял над ним, пошатываясь, пьяный и злой, со сжатыми кулаками.

– Командир, – позвал из темноты дядя Саня. – Тухлое наше дело. Сбросят несколько бомб – от нас мокрого места не останется.

– Не сбросят! – огрызнулся я, отвечая всем разом. – Они с нами будут бережно, как с любимой женщиной. Им очень нужна штуковина, которая у нас хранится, а при массированной бомбардировке ее можно повредить.

– Так, может, это… того ее? – раздался с другой стороны неуверенный голос Тарасыча. Морозов ползал у ног, рассматривая меня взглядом побитой собаки.

– Нельзя ее того. Был приказ сохранить во что бы то ни стало. Хватит разговоров, всем на свои рубежи! Мороз, я что сказал, твою мать! …Хотя нет, стой. Стой, говорю, иди сюда! Нечего тебе на вышке торчать у всех на виду, и так все ясно. Иди лучше к Орехову… Где Орех?

Наш полууголовник исчез. Сгинул в синей вечерней мгле. После телефонного звонка я видел его фигуру, копошащуюся возле ограждения, но потом прибежал Морозов, и я потерял Орехова из вида.

На три окрика во все горло он не отозвался. Я отправил следом в пространство длинную матерную тираду, потом, переместившись под навес, опрокинул в себя еще стакан, зажевал чьей‑то колбасой и вернулся к бункеру. Орех сбежал, поняв, с чем нам придется иметь дело. Поступок вполне укладывался в его характер, составленный из бесчисленных понтов. А стоило попасть в настоящую передрягу, как его и след простыл.

Воздух вокруг меня вдруг пришел в движение. В пробитых обломком казармах засвистел ветер. На севере, за стеной темного леса, что‑то завыло, загудело. Землю под ботинками прошила дрожь. У стоявшего возле меня Морозова ослабли ноги, и он рухнул коленями на бетонную отмостку.

– Мамочки, что это? – прошептал он.

Из темного ветвистого массива послышался треск сучьев, хруст стволов… и из‑за леса на нас выплыло огромное массивное блюдце.

Аппарат пришельцев шел низко, волочась днищем по верхушкам деревьев, осыпая вниз дождь из сучьев, листьев и хвои. Движение сопровождал высокий чужеродный гул. На фюзеляже светились красные огни, похожие на чьи‑то огромные глаза, прищуренные от ярости. В тот момент мне подумалось, что дяди Сани с двустволкой, посаженного на том направлении, все‑таки недостаточно.

Летающее чудовище отделилось от леса и, скользнув над свободным от деревьев участком земли, повисло над нашей караулкой, кажущейся жалкой и хрупкой на фоне тяжелой гудящей стали.

Бластер как‑то незаметно переместился с плеча в руки. Пальцы попытались поудобнее устроиться на изгибах чужого оружия, но не получалось. Впрочем, уже неважно.

Пришло время опробовать трофейную пукалку на полноразмерной мишени.

Предохранителем служил небольшой рычажок на затворной раме. Я повернул его, плотно прижал к плечу короткий приклад и поймал в широкоугольный прицел массивный борт, висящий в воздухе.

– Целься в корму, Валера, – шепотом напомнил я себе. – В корму голубушке…

Завиток курка туго уперся в указательный палец, затем поддался. Ствол мягко дернулся в руках, толкнув прикладом в плечо. Раструб сверкнул вспышкой, лоб и левую сторону лица обдало жаром.

Из ствола выскочил сгусток огня и с визгом устремился в просторный борт летающего блюдца.

– Откушай соли‑хлебушка, тварь!

Раскаленный оранжевый шар летел, поворачиваясь и оставляя после себя длинный огненный след. За несколько мгновений он пересек воздушное пространство над хранилищем, поднялся на уровень блюдца и толкнул его в борт.

Брызнули искры.

…Которыми все и закончилось. Плазменный заряд, вчера с легкостью прошивший железобетонные плиты ограждения автотракторного депо, от контакта с бортом НЛО рассыпался на искры, не причинив ему заметного вреда.

У меня во рту стало сухо.

Справа раздались хлопки карабина. Было слышно, как пули бесполезно щелкают по борту тарелки и рикошетят в темноту. Я с трудом осознал, что это Тарасыч из своего укрытия открыл огонь по НЛО.

– На тебе, гадина!.. На! На! – слышался его старческий надтреснутый голос.

Бывшего электрика охватил гребаный азарт.

– Отставить огонь! – закричал я. – Беречь патроны!

Однако Тарасыч успел сделать еще два бесполезных выстрела, прежде чем смысл команды дошел до его взбудораженного адреналином разума. Карабин замолчал. Идиот. Половину боезапаса израсходовал. Когда из тарелки высадится штурмовой отряд, у него останется всего пять патронов, чтобы их остановить.

Впрочем, и с десятью шансов было немного.

Блюдце подвинулось в нашу сторону. Повернулось вокруг оси градусов на тридцать, скрыв вытянутую часть фюзеляжа, которую, по словам Гордеева, нужно считать кормой. На борту открылись ячейки, из которых появились раструбы, похожие на мой бластер, только гораздо больших размеров.

Гораздо больших.

– Во‑оздуу‑у‑ух!! – заорал я и бросился со всех ног в бетонное заглубление перед гермодверью, где, обхватив голову руками, уже сидел на корточках Морозов. В данных обстоятельствах весьма мудрое решение. Впрочем, более мудро будет убраться в бункер, под трехметровую защиту земли и бетона.

Трясущимися руками я достал из кармана связку с ключами. В этот момент на нас обрушился первый залп небесной артиллерии. Связка вывалилась, отлетев куда‑то в угол. Позабыв о ней, я упал на колени рядом с Морозовым, укрыв голову руками по его благоразумному примеру и молясь всем известным мне богам, большинство из которых были чьими‑то непонятными матерями.

Спецхранилище утонуло в огне, обрушившемся с неба.

Сгустки раскаленных частиц врезались в землю, сотрясая ее и оставляя глубокие воронки с начисто выжженной флорой и фауной в середине. После одного из таких попаданий старый асфальт плаца превратился в глубокую битумную лужу. После другого – ближнее к нам крыло многострадальных казарм занялось пламенем. С оттяжкой вдалеке рванул склад ГСМ; топливо разлилось по территории и ярко полыхало, извергая масляно‑черные клубы дыма. Крякнули деревянные брусья, и на землю с треском обрушилась смотровая вышка. Хорошо, что я вовремя снял с нее Морозова.

Вместе с будущим студентом политеха мы отчаянно жались к запертой бронированной двери – комья живой плоти посреди вздрагивающих бетона и стали. Словно накатывающимися волнами, наши спины периодически осыпало горячими комьями земли. Уши заложило грохотом. Стенки лестницы, послужившие нам укрытием, покрылись трещинами, но выстояли. Хотя, казалось, еще немного – и нас завалит пудовыми обломками, превратив убежище в глухую могилу.

Когда вспышки стали реже, а голова прояснилась после тряски и ударов, на четвереньках я осторожно выбрался на поверхность, чтобы оглядеться.

Блюдце НЛО, огибая очаги пожаров, размашисто и нахально гуляло над территорией спецхрана, демонстрируя подавляющее превосходство как в технике, так и в вооружении. Двигатели аппарата работали визгливо, надрывно; обычный автомобильный мотор, издающий подобную симфонию, давно бы разорвало к чертовой бабушке, а этому хоть бы хны. Слева, дыша в лицо жаром, бушевало пламя, охватившее крыло казарм. Справа земля была истыкана черными воронками, поперек которых на боку лежала наблюдательная вышка, смятая и изломанная. Пространство вокруг затягивал едкий сизый дым, удушливо спиравший легкие.

Я закрыл рот и нос отворотом куртки.

Прекратив огонь, НЛО вернулся на прежнее место над воротами и караулкой (по какой‑то причине нетронутой; возможно, пришельцы видели в окна, что в ней ни души, и не стали понапрасну тратить боезапас). Я спустился к гермодвери, чтобы подобрать бластер и ключи. Заодно растолкал Морозова, продолжающего пребывать в позе эмбриона, и знаками показал идти за мной. Парня трясло, и я дал ему отхлебнуть из бутылки, прихваченной мною со «шведского стола» еще до появления НЛО, после чего мы выбрались на поверхность.

Блюдце продолжало висеть над воротами, только теперь в его днище открылся люк, из которого на землю упал столб света. Через мгновение в световом пятне возникла фигура… Она шагнула в сторону, и на ее месте возникла еще одна, затем еще. Это выглядело словно какое‑то волшебство, но я догадывался о его природе. Пришельцы выпрыгивают из люка, пользуясь ускорителями перемещения – вроде того, что болтается у меня на поясе.

Все. Трое. Ну, это еще куда ни шло.

Стоило мне так подумать, как следом за первой партией высадилась вторая.

Четвертый… пятый… шестой.

Шестеро. На этот раз точно все.

Сквозь поволоку дыма я видел темные расплывчатые фигуры, слегка освещенные из люка НЛО. Четверка высоких узкоголовых атлетов и два низкорослых головастика. Насколько я помню по сарайному инциденту, телепатией владеют и те, и другие. Но у головастиков она сильнее, что ли? Они способны глубже проникать в разум и считывать большее количество информации. Как там говаривал Гордеев? Наивысший уровень пси‑контроля. У узкоголовых «спортсменов» уровень пси‑контроля, скорее всего, пониже.

И те, и другие держались уверенно, полагая, что сопротивление уже сломлено, положение рук недвусмысленно указывало на присутствие готового к бою бластера. Сейчас двинутся на нас… Они определенно знали, где находится бункер, хотя высаживаться прямо на него не решились. Если честно, я бы тоже не решился. Велик риск напороться на перекрестный огонь, никакое прикрытие с воздуха не поможет. Поэтому осторожничают, высаживаются подальше. Боятся земных аборигенов, чистоплюи. Правильно, пусть боятся.

Узкоголовые атлеты выстроились широкой цепью, головастики остались за их спинами на небольшом расстоянии. Я так понял, что первые создают штурмовую группу, вторые обеспечивают прикрытие: при помощи телепатии определяют позиции противника, создают психическое давление и наносят бесконтактный урон вражеским мозгам.

Ружейный выстрел прозвучал громко, неожиданно, раскатисто. Крайняя слева высокая фигура, взмахнув руками, рухнула в траву. Остальные моментально попадали на землю. В воздухе беспорядочно замелькали файерболы, оставляя после себя перекрещенные следы. Пара из них ушла куда‑то далеко за ограждение, два взорвались посреди полыхающих построек. Никак дядя Саня нашел себе мишень! Никаких сомнений – его двустволка прозвучала, служебный карабин Тарасыча разговаривает сдержаннее и суше.

Я сощурился, вглядываясь в полумрак. Рыжий ствол сосны располагался на пути пришельцев к бункеру, но дядя Саня под ним отсутствовал. И все же он был где‑то рядом. Возможно, вон в той заросшей кустарником сточной канаве. Так и есть! Среди листьев угадывались очертания коренастой фигуры и длинный ствол ружья, направленный в сторону тарелки. Удачная позиция. Прячась за кустами, дядя Саня мог перемещаться вдоль канавы и вести огонь с разных позиций, оставаясь незамеченным.

Штурмовая бригада так и не поняла, откуда был произведен выстрел. Представители высшей расы ползали, уткнувшись носами в землю, и подниматься не торопились. Как я их понимаю! Кому хочется умирать следующим!

Я передал бластер Морозову.

– Найди себе какую‑нибудь ямку и укройся в ней до поры. Как только кто‑нибудь из этих, – я мотнул головой в сторону тарелки, – пройдет вон ту сосну, вали его на хрен!

– Ту сосну, – сосредоточенно повторил Морозов.

– До того момента жди, себя не выдавай! Ты будешь нашим вторым рубежом обороны. Стрелять просто: здесь рычажок‑предохранитель, а здесь спусковая скоба. Вот тебе запасная обойма. Бей наверняка, после каждого выстрела меняй позицию. Все ясно?

– Ясно, товарищ командир.

– Давай, Гоша, не подведи.

– А вы как без оружия?

– За меня не беспокойся, я себе добуду. Да, и еще. Когда начнешь стрелять, глаза береги – слепит.

Я похлебал водки из горлышка и, спрятав лицо под курткой, нырнул в самую гущу дыма, используя его в качестве прикрытия, чтобы добежать до казарм. Я надеялся незаметно подобраться к пришельцам, завладеть чьим‑нибудь стволом и пособить дяде Сане с фланга. Ему одному все равно не справиться, будь он в два раза круче, а десантных полосок на его тельняшке – в четыре раза больше.

* * *

Я бежал сквозь дымную пелену, низко пригнувшись к земле, обозревая путь сквозь пуговичную петлю. Иногда выныривал наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха и прочистить глаза. Расчет состоял в том, чтобы добраться до ограждения, возле которого остался некошеный бурьян, проползти по нему до ворот, в районе которых залегли пришельцы, ну а дальше – по ситуации.

Я выбрался из дыма и проследовал вдоль тыльной, не охваченной пламенем стены казарм. Добравшись до конца, упал на землю, по‑пластунски дополз до угла и выглянул из‑за него.

Дядю Саню отсюда было не видно, равно как и бункер, – бушующее на другом конце здания пламя не позволяло рассмотреть ни того, ни другого. Зато ворота, над которыми расположилось блюдце и где в траве залегли пришельцы, просматривались как на ладони.

На борту НЛО опять что‑то задвигалось, у меня потяжелело на сердце. Однако вместо ожидаемых мною раструбов, извергающих плазму, из ниши выдвинулось устройство, напоминающее параболическую антенну. Что‑то громко свистнуло, и над задымленным лугом прокатился механический голос.