Текст книги "От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед"

Автор книги: Олег Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Вождь официального патриотизма 1812 г. велел сделать надпись на своем надмогильном памятнике: «Среди моих детей покоюсь от людей». И мы знаем теперь, что если люди после 1812 г. не оценили сразу патриотических подвигов Ростопчина, то впоследствии потомство не по заслугам пыталось возвеличить эти несуществующие подвиги и не только Ростопчина, но и всех иже с ним сущих.

С.П. Мельгунов

«Перлы» и «клюква» мемуаров генерала барона де Марбо

Читая воспоминания генерала барона де Марбо, я невольно останавливал свое внимание на некоторых страницах его мемуаров о виденном и пережитом за всю его долгую службу Франции (1799—1848).

Военная карьера этого генерала прошла исключительно в кавалерийской среде. Барон де Марбо был знатоком своего дела, любил его и доблестно сражался во всех больших кампаниях Наполеона. Одиннадцать ранений, ряд высших французских и иностранных орденов свидетельствуют о его преданности французскому государству и о его личной храбрости в боевой обстановке.

Наполеону генерал де Марбо остался верен до конца и всегда был его самым убежденным защитником. Патриотизм и горячая натура генерала увлекали его порой, наверно, незаметно для самого себя при изложении некоторых событий в область пристрастности и фантазии. Но наряду с подобными недостатками в его труде можно найти прекрасные и ценные для русского читателя страницы, дополняющие наши знания о наполеоновских войнах.

Я задерживаюсь сейчас на 4-м томе (Березина – Лейпциг – Ватерлоо), особенно интересном для русских. Из него я выписываю ряд выдержек, перевожу их сам на русский и предлагаю их дорогим читателям «Военной были». Одни из справок относятся к категории «перлов», т. е. ценных и правдивых сведений; другие принадлежат к разряду «клюквы», т. е. указаний ошибочных или явно фантазерского характера.

Я уверен, что читатели сами, без затруднений, определят, к какой категории надлежит отнести каждую выдержку (к «перлам» или к «клюкве»).

 ^{Барон де Марбо в молодости. Неизвестный художник}

С. 24. «...Артиллерия Русских далеко не так хороша, как наша, но Русские пользовались в боях пушками-"единорогами", дальнобойность которых превосходит действенность огня французских орудий той же эпохи. Эти „единороги“ производили самые огромные опустошения в наших войсках...»

С. 36, 37 (Атака кавалергардов под Полоцком в августе 1812 года). «... Бесстрашный и умный генерал Беркхейм, подходя на помощь во главе 4-го кирасирского полка, бросился на кавалергардов. Несмотря на их храбрую защиту, они были почти все убиты или взяты в плен. Доблестный их майор оказался в числе погибших. Атака, произведенная горсточкой храбрецов (120 кавалергардов при 1 офицере), дала бы огромный результат, если бы была поддержана. Блестящее дело кавалергардов подтвердило лишний раз, что неожиданные атаки кавалерии обещают наибольший успех...»

С. 41. «...Как только раздавался последний ружейный выстрел, генерал Сен-Сир замыкался в монастыре иезуитов, где он посвящал целые дни, а часто и ночи, чему бы вы думали? Игре на скрипке!»

С. 47—48. «(В Бородинском сражении)... Французы одержали победу над русскими. Сопротивление последних было одним из самых стойких...»

С. 48. «(В Бородинском сражении)... Французы взяли очень мало пленных, и это свидетельствует о том, с каким мужеством защищались побежденные...»

С. 49. «(О Бородинском сражении)... Хотя русские были разбиты и были принуждены уйти с поля битвы, их главнокомандующий Кутузов осмелился написать императору Александру о том что только что одержал большую победу над французами! Эта ложная новость, пришедшая в Санкт-Петербург в день ангела императора Александра, вызвала чрезвычайную радость!.. Пели "Тебе, Бога хвалим"; Кутузов был провозглашен спасителем Отечества и произведен в фельдмаршалы. Между тем правда вскоре стала известной и радость превратилась в траур; но Кутузов был фельдмаршалом! Это было то, чего он желал...»

С. 53. «...Мюрат, вспоминая свои блестящие успехи в кампаниях 1806 и 1807 годов против Пруссии, когда он преследовал противника до крайности, считал, что одной кавалерии достаточно для всего и что последняя должна была совершать ежедневные переходы по 12—15 лье, не заботясь об усталости лошадей. Главное было нагрянуть на врага с несколькими головными колоннами! Но климат, затруднения в отыскании фуража, затянувшаяся кампания и в особенности стойкость русских изменили условия войны. Таким образом, когда мы прибыли в Москву, половина нашей кавалерии оказалась без лошадей, и Мюрат доканчивал уничтожение ее остатков в Калужской губернии».

С. 56. «... 19 октября (после ухода Наполеона из Москвы) маршал Мортье и две дивизии Молодой гвардии задержались в городе на двадцать четыре лишних часа для того, чтобы закончить разрушение города и взорвать Кремль».

С. 58. «...Маршал Мортье присоединился к императору после того, как взорвал Кремль»...

С. 62 «...Атаман Платов, пивший ночью по своей привычке, спал в это время... Дисциплина же в русской армии настолько сильна, что никто не посмел бы ни разбудить своего начальника, ни взяться за оружие без его приказания...»

С. 94. «...(На правом берегу Березины, накануне гибели французов). Я думал, что мосты были загромождены. Скачу туда галопом, и каково же мое удивление, найдя их совершенно пустынными! Никто не проходил по ним в то время, как в ста шагах от них, при хорошем лунном освещении я увидел более 50 000 отставших или оторвавшихся от своих частей солдат. Они получили прозвище "rotisseurs" (слово, трудно переводимое на русский, смысл его – кашевар, кухарь. – И.С.). Эти люди, спокойно сидевшие перед громадными кострами, готовили себе жареную конину, не подозревая того, что они находились перед рекою, переправа через которую будет стоить жизни многим из них. А сейчас, в несколько минут, они смогли бы перейти ее без препятствий и закончить приготовление своей еды на противоположном берегу. И ни одного офицера из Императорской штаб-квартиры, ни одного адъютанта из штаба армии, ни одного маршала не было здесь, чтобы предупредить этих несчастных и оттеснить их, в случае необходимости, к мостам!

В этом лишенном всякого порядка лагере я увидел впервые военных, возвращавшихся из Москвы. Моя душа была в отчаянье! Все чины были перемешаны; ни оружия, ни военной форумы! Солдаты, офицеры и даже генералы были покрыты лохмотьями и имели в виде обуви только куски кожи или сукна, плохо стянутые бечевкой! Громаднейшая толпа, в которой смешались тысячи людей различных национальностей, громко говоривших на всех языках Европейского континента, но не имевших возможности понять друг друга!..»

С. 101. «(После перехода через Березину)... Мой полк, еще многочисленный, очутился перед полком черноморских казаков. У них были высокие каракулевые папахи. Они были одеты добротнее и сидели на лучших лошадях, нежели остальные казаки. Мы бросились на них; по обычаю этих людей, которые никогда не сражаются в одной линии, казаки повернули назад и умчались галопом. Но, не зная местности, они направились к чрезвычайно редкому в этих обширных равнинах препятствию: большому и глубокому оврагу, заметить который издали мешала поразительная ровность почвы. Овраг остановил их как вкопанных. Видя невозможность пройти через него со своими лошадьми, принужденные повернуться лицом к моему полку, который настигал их, казаки сделали полоборота, придвинулись плотно один к другому и храбро выставили нам свои пики!..»

С. 103 «(Бой)... вскоре был кончен. Много казаков было убито, другие, бросивши лошадей, скатились на дно оврага, где большинство из них погибло в огромных кучах снега, наметенного ветрами».

С. 106 «...6 декабря мороз увеличился неимоверно: термометр опустился почти до 30 градусов. Таким образом, этот день был еще более роковым, чем предыдущие, в особенности для войск, не привыкших постепенно к непогоде. В числе последних была дивизия Грасьена. Насчитывая 12 000 призванных, она покинула Вильно 4-го, чтобы прибыть сюда раньше нас. Резкий переход от хорошо отопленных казарм к бивуаку при 29½-градусном морозе погубил в сорок восемь часов почти всех этих несчастных! Жестокость зимы произвела еще более страшное действие на 200 неаполитанцев гвардии короля Мюрата. Они тоже шли навстречу нам, пробыв долго в Вильно, но они умерли все в первую же ночь, которую они провели на снегу!»

С. 107 «...Странная вещь: русские солдаты, привыкшие проводить зиму в своих постройках, хорошо защищенных от непогоды и снабженных постоянно топящимися печами, оказались гораздо более чувствительными к холоду, чем солдаты других стран Европы; таким образом, неприятельская армия несла большие потери, что и объясняет медлительность преследования нашей армии русскими.

Мы не понимали, почему Кутузов и его генералы ограничивались тем, что следовали за нами в хвосте, со слабым авангардом, вместо того чтобы обрушиться на наши фланги, охватить их и отрезать нам отступление, дойдя до головы наших колонн. Но такой маневр, который завершил бы наш разгром, стал для них невозможным, так как большинство их солдат погибало так же, как и наши люди, на дорогах и на бивуаках. Сила мороза была так велика, что можно было видеть нечто вроде дыма, выходившего из ушей и глаз. Этот пар, сгущаясь в соприкосновении с воздухом, звучно падал нам на грудь, подобно шуму брошенных в нее горстей проса...»

С. 108 «(То же отступление после Березины)... (Поляки)... во время переходов и на привалах воровали все, что им попадалось на глаза. Однако, так как к этим людям отношение было недоверчивое и так как одиночные акты воровства стали затруднительными, поляки решили работать на широкую ногу. Для этого они организовывались в шайки, снимали свои каски и надевали крестьянские шапки. Выскальзывая из лагерей, как только наступала ночь, эти люди собирались в назначенном пункте и потом возвращались в наши лагеря с военным кличем казаков «Ура! Ура!». Этим они вносили ужас в состояние умов ослабевших людей, из которых многие бежали, бросая свои вещи, повозки, продукты. Тогда так называемые «казаки», награбив всего, удалялись и возвращались до наступления утра во французскую колонну. Там они становились снова поляками, но для того, чтобы опять стать «казаками» в следующую же ночь».

С. 109. «(То же отступление)... Как только мы очутились вне Вильно, подлые евреи набросились на французов. До этого они сами приняли французов в свои дома, чтобы вытянуть из наших солдат последние, остававшиеся у них деньги. Евреи раздели и выбросили их на улицу через окна совершенно голыми!.. Несколько офицеров русского авангарда, который входил в этот момент в город, были настолько возмущены подобной жестокостью, что приказали пристрелить многих таких евреев».

И.И. Сагацкий

Еще об одной книге эпохи Отечественной войны

В октябре 1813 года одновременно в Лондоне, Эдинбурге и Дублине некий Джон Филиппарт выпустил в свет свой самый объемистый, двухтомный труд, озаглавленный: «Campaign from the commencement of the War in 1812 to the Armistice Signed and ratified June 4th 1813». Эти редкие два тома украшены гравированными портретами императора Александра I и Наполеона, пополнены всеми бюллетенями Наполеона за это время и двумя подробными расцвеченными картами, с нанесенными на них маршрутами обеих армий от Немана до Москвы и обратно.

По прочтении этого труда мысли читателя сосредоточиваются главным образом на контрасте между материалом, доставляемым в Лондон состоящей при российской армии военной английской миссией, и тем, как этот материал был обработан и преподнесен публике автором этой военной хроники.

Джон Филиппарт родился в 1784 году; по окончании Военной академии он поступил в канцелярию военного министерства и одновременно занялся компилятивной военно-литературной деятельностью, выказав большую трудоспособность, издавая журнал «Военная панорама». О созданном им себе положении как в обществе, так и в министерстве свидетельствует то, что он 43 года состоял бессменным канцлером ордена Св. Иоанна Иерусалимского; он умер в 1874 году. Описываемый труд он посвятил герцогу Адольфу-Фридриху Кембриджскому, возведенному в чин генерал-фельдмаршала именно в 1813 году; в посвящении автор дважды настаивает на том, что эти «огромной важности события» описаны в «достоверных и беспристрастных деталях, при свойственном автору независимом суждении». В предисловии же Филиппарт говорит, что он считает себя счастливым, ибо основывал свой труд «на источниках, доступных лишь очень немногим», и добавляет, что задача его была очень затруднена кратким периодом времени; действительно, закончил описания июнем 1813 года, а книга была выпущена через 4 месяца – в октябре того же года.

«Источники, доступные лишь очень немногим», состояли преимущественно из донесений английской военной миссии при российской армии или, что почти то же самое, при императоре Александре Павловиче. Уже с 1806 года миссия возглавлялась сэром Робертом-Томасом Вильсоном (1774—1843); за какой-то «подвиг» в сражении при Прейсиш-Эйлау под командою Беннигсе-на царь пожаловал ему орден Св. Георгия! Уже в следующем году, достав в Петербурге из-под полы ультиматум – объявление Россией войны Швеции (неизменной союзницы Англии), – Вильсон вызвал восторг в Лондоне, ибо сумел перегнать русского курьера; Вильсон был матерым агентом, научившимся своему делу и в Бельгии, и в Египте, и в Ирландии, Испании и Пруссии. В его английской биографии читаем многопоучительные слова: «...он имел значительное влияние на царя и высказывал здравое и честное суждение о русских генералах» (!!), о чем он впоследствии подробно писал в напечатанных после его смерти воспоминаниях.

О нескрываемой благосклонности к иностранцам со стороны Александра Павловича сообщают все современники и историки; но царя и Вильсона особенно объединяла острая неприязнь к Кутузову; вспомним хотя бы этот случай: 24 декабря 1812 г., в Вильно, выражая Вильсону благодарность за все его «письма», царь прибавил: «Вы всегда говорили мне правду, которую я не мог бы узнать другим путем» (!!)... и продолжали в разговоре поносить Кутузова... Фельдмаршал все это давно знал, но он не позволил себе выслать из пределов армии Вильсона (как Константина Павловича и Беннигсена), ибо также хорошо знал об английских «субсидиях» и доставляемом оружии. Штаб Кутузова делился на стоящих «за него» и бывших «против»; эти последние, разводившие непрестанные дрязги и славшие в Петербург доносы, дошли до того, что послали в Петербург с каким-то требованием английского агента Вильсона!.. И царь Вильсону поверил... а Вильсон слал свои донесения в Лондон.

А в труде Филиппарта нет ни намека на все эти сплетни, наветы и доносы, ни на «влияние», ни на односторонние, эгоистические «суждения о генералах». Наоборот, Филиппарт неизменно и неоднократно отзывается о Кутузове самым правдивым, благоприятным образом, так же как и о всем русском народе. Например: «После Бородинского сражения у Кутузова осталось вдвое меньше людей, чем у Бонапарта; к 9 октября он имел уже 200 000, включая крестьян, стремившихся к нему и выполнявших ответственную задачу – расстраивая ряды убегавших врагов. Этот старый, высокоценимый генерал пользовался доверием всей армии и всего народа: его жизнь заключалась в ответственных услугах отечеству, его имя во всей империи отожествлялось с "победой"»; и тут – подстрочная выноска, напечатанная мелким шрифтом: «Хотя он был главнокомандующим во время Аустерлицкого поражения и его военная репутация несправедливо пострадала в глазах Европы, сущая правда заключается в том, что последствия этого фатального события незаслуженно взвалены на него; весь план и его выполнение были несправедливо приписаны ему... авторитетом, с коим Кутузов не мог спорить...» Честь аустерлицкого поражения делят между собою Александр I и австрийский генерал.

Филиппарт приводит мнение о русском солдате другого члена английской военной миссии – полковника Диллона: «Всецелое, слепое повиновение – отличительная черта русского солдата. Все чувства, страсти постепенно меняющейся его натуры сводятся в конце концов к неуклонному исполнению его прямых обязанностей; русский солдат медленно подчиняется требованиям дисциплины, но, раз их усвоив, он превращается в какое-то бездушное существо, непревзойденное ни одним примитивным творением; в отношении стойкости русская армия стоит выше любой другой»... (и тут я оставляю заключения «чувствительного» англичанина без комментариев. – В Р.). Упоминается еще один член той же миссии, состоявший при армии адмирала Чичагова, – капитан 1-го гвардейского пехотного полка, молодой лорд гр. Гаприконель, умерший в Вильно 20 декабря 1812 года от простуды, полученной во время преследования французов; по приказанию Кутузова он был похоронен со всеми воинскими почестями и ему был поставлен памятник. Среди 43 генералов армии Наполеона, взятых в плен до 26 декабря 1812 года, перечислены 9 поляков.

Но когда Филиппарт касается прошлого России, он проявляет невежество; так, повторяя за Вильсоном некоторые случаи из сражения под Прейсиш-Эйлау, упоминается принимавший в этом бою участие... кн. Потемкин. Из «Мемуаров» того же Потемкина Филиппарт таким образом описывает страничку из истории казаков: «Это он (Потемкин) подчинил России "питомник" солдат (казаков), бывших до него лишь в номинальном подданстве и от коих было мало пользы. До него казаки составляли добровольческую милицию, управляемую республиканскими законами; до Потемкина никто не решался эти законы нарушить, но он их уничтожил. Он создал казачьи полки и подчинил их тем же законам набора, как и прочие войска. Потемкин уважал казаков и был ими любим, так же как и Суворов». Затем следует «наставление»: «Но все же только что организованные казаки – не то, чем они быть должны. Если русское правительство будет оказывать внимание казакам, оно превратит этих умных, неутомимых, воинственных людей в свое главное орудие успехов на страх врагам»...

^{Казаки у статуи Аполлона в Лувре. Художник Г.-Э. Опиц}

Опять и опять возвращаясь к Кутузову, читаем: «Бородинское сражение – это победа русских и поворотный пункт в необдуманном вторжении Наполеона (на пути в Индию! – В.Р.) в необъятные просторы России, погрузившие его и армию в гущу озлобленного народа, имея противником твердого, расчетливого, умудренного долгой жизнью, боевым и дипломатическим опытом Кутузова, поддерживаемого ограниченным числом умных сотрудников и терзаемого недальновидными интриганами, во главе с побежденным под Аустерлицем Александром I и его семьей...»

Как мы видим выше, Филиппарт внес в свое военное сочинение некоторое разнообразие – отступления; русские, например, не позволяют измерить Царь-пушку из боязни, что иностранцы выльют пушку большего размера. По его словам, в следовавшем за французской армией обозе было много и разных ремесленников, столяров, каменщиков и даже огородников (из Саксонии) с целью преобразовать завоеванные «азиатские пустыни» в цветущие города и деревни, утопающие в садах...

Наконец, Филиппарт затрагивает тему, несколько разъясняющую цель им преследуемую: «Британцы, всегда либеральные в отношении страждущего патриотизма, не могут безучастно относиться к несчастьям, свалившимся на русских крестьян и солдат. Пожертвования текут в Петербург, шлет их все наше население с членами Королевского дома во главе; нами учреждены в России комитеты, задачей коих является установление убытков, понесенных каждым (?! – В.Р.). Не только человеколюбие, но и политика требует от Великой Британии оказания помощи народу, так пострадавшему за умиротворение всего континента. Ни одна нация не проявила еще подобного духовного подъема... Благородное поведение русских зажгло факел свободы и произвело трещину в тирании над Европой... оно разрушило континентальную систему и снова открыло путь британской мануфактуре в Балтийское море; оно разорвало цепь, сковавшую британскую торговлю и благосостояние. Устроенные в нашей стране митинги постановили оказать русским помощь...» и т. д. (Нет ли статистических данных, указывающих, в скольких фунтах проявилась эта британская благотворительность... в отношении «каждого»? – В.Р.).

Итак, вопреки своим убеждениям, повинуясь солдатской дисциплине, Кутузов повел обновленную свою армию за пределы границ освобождать Европу, к неописуемой радости всех Вильсонов, и скоро – умер! Мавр сделал свое дело, а Филиппарт не нашел нужным углубляться в злые, шкурные наветы Вильсона. Но не при его ли содействии (т. е. Филиппарта) была отчеканена в Англии медаль (единственная!) в честь Кутузова?

В «Русском инвалиде» от 27 июня 1824 года читаем: «В среду 23-го с. м. скончалась здесь, ко всеобщему сожалению, княгиня Катерина Ильинишна Голенищева-Кутузова-Смоленская, урожденная Бибикова, Двора Их Императорских Величеств штатс-дама, и орд. св. Екатерины кавалерственная дама».

В 1950 году в одной польской газете мы прочли, что в деревне Тыменов Болеславецкого уезда (в польской Нижней Силезии), т. е. в бывшем немецком Бунцлау, стоит мавзолей, в котором в золотой урне возлежит сердце Кутузова; деревенская молодежь поддерживает порядок, так же как и на близко расположенном кладбище, где похоронены русские солдаты. Как могло случиться, что тело фельдмаршала было впоследствии перевезено в Казанский собор в Петербурге, а сердце осталось за границей?

В. Г. фон Рихтер