Текст книги "От Аустерлица до Парижа. Дорогами поражений и побед"

Автор книги: Олег Гончаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

«Дворец, – говорит Орлов в своих воспоминаниях, – представлял разительную противоположность с улицами Парижа. Он был освещен сверху донизу. Тут собралось множество лиц, которые, казалось, с нетерпением ожидали приезда нашего… Так постепенно прошли передо мною все современные знаменитости Франции и в том числе глава их князь Талейран. Он пробыл в кабинете маршала довольно долго и, выходя, сказал несколько слов присутствовавшим. Воспользовавшись той минутой, что я остался почти один, он подошел ко мне и сказал: "Возьмите на себя труд повергнуть к стопам государя вашего выражение глубочайшего почтения, которое питает к особе его величества князь Беневентский". "Князь, – отвечал я в полголоса, – будьте уверены, что я непременно повергну к стопам его величества этот бланк". Легкая, почти незаметная улыбка скользнула по устам князя и, будучи, вероятно, доволен, что его поняли, вышел, не подавая виду, что понял меня».

Наконец вернулся граф Парр, ездивший вместе с Нессельроде, и «привез письмо, уполномочивающее нас привести к окончанию великое дело Парижской капитуляции».

Затем на простом листе почтовой бумаги, в присутствии маршалов Мортье и Мармон, Орловым был составлен проект капитуляции Парижа в 8 статьях.

Ст. I. Французские войска, состоящие под начальством маршалов герцогов Рагузского и Тревизского, очистят Париж 19 марта к 7 часам утра.

Ст. II. Они возьмут с собой всю артиллерию и тяжести, принадлежащие этим двум корпусам.

Ст. III. Военные действия должны начаться вновь не прежде как два часа спустя по очищении города, т. е. 19 марта в 9 часов утра.

Ст. IV. Все военные арсеналы, заведения и магазины будут оставлены в том состоянии, в каком находились до заключения настоящей капитуляции.

Ст. V. Национальная гвардия, пешая и конная, совершенно отделяется от линейных войск. Она будет сохранена, обезоружена или распущена по усмотрению союзников.

Ст. VI. Городские жандармерии разделят вполне участь Национальной гвардии.

Ст. VII. Раненые и мародеры, которые найдутся в городе после 9 часов, останутся военнопленными.

Ст. VIII. Город Париж предается на великодушие союзных государей.

Маршал Мармон прочел эти пункты вслух всем присутствовавшим и сказал, что ничего в них изменять не надо, и поручил полковникам Фавье и Дюсис подписать акт.

Было далеко за полночь, когда Орлов отправился с французскими уполномоченными в замок Бонди. Уполномоченные были приняты Нессельроде, а сам Орлов отправился с докладом к государю.

«Ну, – сказал государь, – что вы привезли нового?» – «Вот капитуляция Парижа, государь». Император прочел переданную ему Орловым бумагу. «Поцелуйте меня. Поздравляю вас, что вы соединили свое имя с этим великим происшествием».

Государь выслушал все подробности составления капитуляции, а также и поручение Талейрана «Теперь это еще анекдот, – сказал государь, – но может сделаться историей».

Ночь с 18 на 19 марта кавалергарды провели у ворот Пантен, где они получили приказание «быть готовыми к 7 часам пополуночи в наилучшей чистоте и исправности для входа в город Париж».

Но и без этого приказания войска приводили свое обмундирование, насколько это было возможно, в наилучшее состояние. Настроение у всех было накануне этого торжественного дня особенно приподнято, и ночи не существовало. К тому же уже до рассвета бивак был полон парижанами, главным образом – парижанками, предлагавшими водку, вино и… самих себя.

Еще с Германии солдаты прозвали вино «вейном», во Франции водку от «boire la goutte» окрестили «бурлагутом», а любовные похождения называли странным словом «трик-трак», и этими тремя удовлетворялись все несложные пожелания солдата на походе.

Ровно в 8 часов утра государь, в черном кавалергардском вицмундире при Андреевской ленте, выехал из замка Бонди. Под ним был серый конь Эклипс, подарок Коленкура еще в бытность его французским посланником в С.-Петербурге.

Долгожданный день отмщения Москвы наступил. Несметная толпа народа стояла у ворот Пантен. По мере приближения войск к центру города толпа все увеличивалась. Окна, балкона и даже крыши домов и деревья – все было запружено сплошной человеческой массой. Народ кричал, махал платками, бросал цветы под ноги проходивших полков, особенно – русских. Крики «Vive la Russie! Vive Alexandre!» не смолкали во все время прохождения русских полков. Первую ночь войска расположились как попало. На Елисейских Полях, в Булонском лесу и прямо на улицах Парижа.

В тот же вечер государь отправил в С.-Петербург бывшего командира кавалергардов Голенищева-Кутузова курьером с известием о взятии Парижа: «Поспешай, как наиможешь. Обрадуй матушку и жену». 13 апреля пушечные выстрелы с верков Петропавловской крепости возвестили жителям столицы о приезде Кутузова с радостной вестью.

На следующий день войска были кое-как размещены по различным казармам Парижа и в его окрестностях. Кавалергарды вместе с конной гвардией стали в Ecole Militaire. Депрерадович и штаб дивизии – в № 11, rue Madame.

Казалось, что после двух лет боев, тяжелых походов и лишений войска смогут насладиться долгожданным и заслуженным отдыхом. Но на деле вышло иначе. На армию посыпались парады, смотры и разводы, так что «солдату в Париже стало горше и тяжелей, чем на походе». Офицерам было запрещено отлучаться из казарм. Город был оцеплен двойной линией постов. Кроме того, каждый полк в своем расположении высылал круглые сутки патрули и разъезды.

Париж был разделен на три участка, во главе которых были назначены генералы. Расположение полка вошло в участок прусского генерала фон дер Гольца. Генерал-губернатором Парижа был назначен русский генерал барон Сакен, комендантом – русской службы флигель-адъютант государя, французский эмигрант граф Рошешуар. И Сакен и Рошешуар главную целью своего назначения видели в мелочных придирках и притеснениях войск, чем заслужили всеобщую к себе ненависть.

Конечно, после стольких лет походной жизни было трудно сразу окунуться в обстановку казарменной жизни. Тем более что победители Наполеона первые десять дней форменно голодали и для своего пропитания были принуждены захватывать самовольно проходящие транспорты с фуражом и продовольствием. Со временем все это наладилось. Офицерам было разрешено жить на частных квартирах и носить штатское платье. Каждому ежедневно отпускались кормовые деньги: 3 франка – корнету, 4 – поручику, 5 – штабс-ротмистру, 6 – ротмистру и 10 – полковнику. Государь выдал всей своей Армии полный годовой оклад не в зачет. Таким образом, денег оказалось много, тем более много, что банкиры легко учитывали русские векселя по простому удостоверению командира корпуса, что данное лицо владеет в России недвижимым имуществом.

Центром веселящегося Парижа был Пале-Руайяль с прилегавшими улицами и бульварами. В особенности бульвар des Italiens, на котором к 4 часам собирался весь свет и полусвет Парижа. Кафе Very и Tortini и ресторан des Freres Provencaux были излюбленными местами русского офицерства.

Однажды в кафе Very вошел кавалергард В.В. Шереметев с целой компанией офицеров. Кафе, как всегда, было полно. Среди присутствовавших были и французские офицеры, заметно навеселе. Завидя вошедшего Шереметева, они направились к нему навстречу с бокалами в руках, предлагая выпить за здоровье Наполеона. На это предложение последовал громкий ответ Шереметева: «Il faut etre un vrai m'enfichiste pour boire a present a la sante de l'Empereur Napoleon. Il fallait mourir en le defendant» [56]56
  «Вы, должно быть, подлинные оптимисты, господа, раз взялись выпить теперь за здоровье императора Наполеона. По мне, так он должен умереть в роли обвиняемого» (франц.).


[Закрыть].

Среди офицеров полка молодой 16-летний корнет Н.Н. Тургенев отличался необыкновенной силой. В числе прочих своих молодых товарищей он часто посещал гимнастические залы Парижа, среди обычных посетителей которых было всегда много англичан. Как-то раз между ними и русскими зашел спор, кто сильней. Стали пробовать силу на особом аппарате, показывавшем на отдельной шкале силу каждого. Когда очередь дошла до Тургенева, то он не только оттянул рычаг до отказа, но вытянул весь аппарат с его подставкой. Англичане пришли в неописуемый восторг и победителя отнесли на руках в ближайшее кафе.

По распоряжению Александра I от кавалергардов был назначен караул в Мальмезон к императрице Жозефине. Они же отдали ей последние почести и несли караул у ее гроба.

Кавалергарды пробыли в самом Париже очень короткое время. 1 апреля они были переведены в Версаль и в ближайшие от него деревни. До них стояли там баварцы и до такой степени грабили население, что последнее, доведенное до отчаяния, обратилось к государю с просьбой пособить их горю. В записках современника Альфреда Лабушера описан приход полка в деревню Jouyen-Josas: «Les premieres troupes Alliees qui arriverent a Jouy en cantonnement regulier, furent les Chevaliers-Garde de L'Empereur Alexandre, lis descendirents un soir dans la vallee precedes d'une tres belle musique. Loges chez les habitants, ils resterent assez longtemps a Jouy. Le colonel Kabloukoff fut installe chez d-r Obercampf et il у vecut tres paisiblement. Les jeunes officiers appartenaient aux premieres families de Russie. Bien, eleves, aimables, ils furent remplis d'obligeance donnerent des serenades aux dames et maintinrent la plus severe discipline. On n'osait tenne se plaindre d'aucune infraction legere» [57]57
  «Первые войска союзников, которые прибыли в Жуй для расквартирования, были кавалергарды императора Александра, появлению которых вечером в долине предшествовала дивная музыка. Они расквартировались по местным жителям и оставались там долгое время. Полковник Каблуков проживал мирно у доктора Оберкампфа. Молодые офицеры принадлежали к представителям лучших семейств России. Они исполняли добрые серенады для дам в рамках сурово поддерживающейся дисциплины. Местные жители не боялись жаловаться командованию на неприемлимые поступки постояльцев» (франц.).


[Закрыть].

9 апреля Государь переехал в Рамбулье. По этому случаю туда было отправлено два эскадрона кавалергардов под командой полковника Каблукова. Производство Каблукова в генералы было отдано в приказе по армии лишь во время обратного пути полка в Россию. Каблукову было приказано, «так как государь император завтрашнего дня изволит быть в Рамбулье, то рекомендуется вашему высокоблагородию взять по сему предмету надлежащие меры. Особенно караул должен быть во всевозможной чистоте и исправности и соблюдать осторожность».

А соблюдение осторожности было необходимо. В густых лесах Версаля и Рамбулье скопилось и скрывалось много шаек французских и союзных дезертиров и приверженцев Наполеона. Часто происходили нападения на отдельных солдат и даже на целые транспорты. Так, 9 апреля в лесу, не доезжая Версаля, кавалергард Никита Паполита был ранен неизвестным в левую руку пулей навылет, а 28 апреля на двух кавалергардов Шефского эскадрона Сабатюка и Иванова между Версалем и Жуй напали французы и ранили первого – три раза саблей, а второму рассекли бровь.

Версальские уличные мальчишки преследовали кавалергардов криками «Barbares! Ogres russes!» Однажды, когда весь полк был в сборе на Версальском плацу, собралась толпа зевак и, по обыкновению, отпускала разные остроты и плоские шутки. Солдаты, не понимая языка, добродушно смеялись. Офицеров это изводило. Наконец, один из них, выведенный из терпения нахальством одного француза, указал на него вахмистру: «А ну-ка, проучи его хорошенько». Вахмистр, атлетического сложения, ловко подскакал к французу, запустил ему в волосы всю свою пятерню и так встряхнул, что француз вмиг оплешивел, а у вахмистра в руках болталось нечто вроде скальпа.

18 мая по случаю заключения мира полк ходил на парад в Париж, а 21-го кавалергарды начали свой обратный поход в Россию. В течение пяти месяцев, день за днем, версту за верстою, совершали они свой путь на Родину.

18 октября, под звон колоколов и криков тысячной толпы, теснившейся на улицах С.-Петербурга, кавалергарды вступили в столицу и вернулись в свои казармы на Захарьевской улице.

В.Н. Звегинцов

Русские артиллеристы. Картинки войны 1812 года

Русская артиллерия веками выработала свой особый взгляд на свое служение в рядах вооруженных сил России. Она выработала свои артиллерийские традиции, свой уклад жизни; свой тип взаимоотношений и даже не только среди офицеров, но и среди солдат-артиллеристов. Русская артиллерия – это особый мирок среди общего мира российских вооруженных сил.

Но дал ли этот мирок что-либо особо полезное и славное для всей армии? Мы думаем, что – да. По нам могут сказать, что «грешневая каша сама себя хвалит». А что говорят другие? Пехота? Конница? Казаки? Еще недавно (впрочем, уж не так недавно, 60–70 лет тому назад) артиллерию ругали вовсю: у них-де и «шкура толста», они-де и «штрипок не носят», они-де «резиновые калоши надевают», они-де «штатские» и «фармазоны»… Но эти разговоры шли (и печатались) в тот бесславный век, когда русская армия переживала «Плевны» и подготовляла «Ляояны» и «Мукдены».

А что было раньше, в век Державного Бомбардира, в век екатерининских орлов, суворовских чудо-богатырей и «нашествия галлов и с ними двунадесяти языков»?

Недавно мне довелось прочитать рапорт главнокомандующему князю Голенищеву-Кутузову-Смоленскому генерала от кавалерии Войска Донского атамана графа Платова о действиях вверенного ему корпуса с 13 октября 1812 г. по 6 января 1813 г. За это время корпус Платова имел свыше 26 сражений и захватил 540 пушек, 30 знамен и штандартов и более 70 000 пленных, в том числе более 4000 офицеров и 40 генералов. В огромном рапорте, в кратких выражениях, но чрезвычайно красочно, описан ход всего Платовского похода от Москвы до Данцига. При этом подвиги русской артиллерии и фамилии артиллерийских начальников не сходят со страниц рапорта.

При упоминании первого же дела (13 октября) отмечаются двое особо отличившихся, из них полковник Кайсаров – артиллерист.

19 октября тот же Кайсаров, командуя шестью орудиями, прикрываемыми егерями, составляет центр боевого порядка и снова упомянут отличившимся (в числе трех имен).

В последующие дни противник (корпус Даву) спешно отходит, пытаясь где-либо задержаться, но, «будучи всегда опрокинут искусным действием артиллерии нашей, бывшей под командой храброго полковника Кайсарова, не находит себе нигде пощады».

22 октября Платов доходит до Вязьмы, где объединились в обороне корпуса Мюрата, Нея и Даву. «Егеря приспели к неприятелю поспешно, имея за собой орудия, вступили в дело и заняли высоту, владычествующую над Вязьмой». Французы перешли в наступление, «но открывшиеся батареи наши мгновенно привели неприятеля в замешательство… всюду поражаемые; обратились в бегство – Вязьма занята».

27 октября одержана победа на реке Вопь и захвачено 23 орудия: «При сем случае командовавший шестью орудиями… войсковой старшина Кирпичёв искусным и скорым действием сбил неприятельскую батарею, на противной стороне реки Вопь бывшую, и тем много способствовал к оставлению неприятелем вышеупомянутых 23-х орудий».

28 октября «при занятии Зеленихи неприятель был опять поражен действием орудий Донской Конной артиллерии и егерями 20-го полка, под начальством известного полковника Кайсарова, где в бою взято им 2 орудия и более тысячи человек».

Дальше, «до самого Смоленска неприятель тесним был с флангов донскими полками, но в авангарде полковник Кайсаров, с егерями и артиллерией, на всяком шагу выбивал его из позиций и деревень… и поражал столь сильно и упорно, что, вытеснив его ночью из укрепления, бывшего в трех верстах впереди форштадта (предместья Смоленска), отняв последние орудия, допустил едва тысяче человек…» отойти в город.

В начавшемся большом сражении за Смоленск Кайсаров с артиллерией, егерями и казачьими стрелками играет огромную роль. Он первым атакует в авангарде, нанося удары на оба фланга противника, а в центре, оставляя одну артиллерию, ведет огонь по различным целям и т. д. В заключение, когда противник устремился (бежал), чтобы укрыться за крепостными воротами, то артиллерия наша уже оказалась «на возвышениях у самого форштадта» и «его истребляла». После Смоленска полковник Кайсаров командует уже «сильным отрядом», к которому присоединяются четыре пехотных полка. Он умудряется несколько раз обогнать главные силы неприятеля и загораживать ему пути отхода… Но это уже не артиллерия, а артиллерист, возглавивший значительные силы из всех родов войск.

Наконец, последние крупные бои у Почуленки (на Немане). Здесь выдвигается другой артиллерист, генерал князь Кудашев. В первый день он командует, и весьма удачно, массированной артиллерией. Затем на артиллерийский участок подходят три кавалерийских полка: Житомирский и Арзамасский драгунские и Ольвиопольский гусарский, и князь Кудашев, «командуя оными», «напал» на противника и «истребил в один час».

Таково свидетельство об артиллерии и артиллеристах времен Отечественной войны со стороны славнейшего кавалериста и казака того времени.

Дух, предприимчивость и твердость артиллерии той эпохи сохранились и до времен Первой мировой и Гражданской войн. Этого духа не понимали, над ним смеялись в эпоху упадка. Но его опять поняли в наши дни, т. е. 50 лет тому назад.

Б.Н. Сергеевский

Смотр российских войск под Вертю 26 и 29 августа 1815 года

Перед возвращением русской армии на родину государю императору Александру I было угодно сделать общий смотр русским войскам, находившимся во Франции в числе более 150 тысяч человек. Для смотра избрали необозримую равнину, прилегающую к городу Вертю, в Шампаньи, среди которой возвышалась небольшая гора, как бы нарочно насыпанная для того, чтобы с нее лучше можно было видеть движения многочисленной армии.

^{Портрет Александра I. С рисунка Сен-Обера}

Войска наши собрались на этой равнине к 20 августа 1815 года, а 25-го в Вертю приехал государь император. Смотр был назначен на 29-е число, после которого должны были совершиться молебствия и церковный парад перед походом домой.

По строевому рапорту к 25 августа в рядах русских войск, собранных для смотра, было: 87 генералов, 4413 штаб– и обер-офицеров и 146 054 унтер-офицера и солдат при 540 орудиях. Командовать такими массами для одновременности действия было невозможно, почему сигналы для исполнения команд подавались пушечными выстрелами.

Император Александр I, освободивший Европу от Наполеона, хотел представить свою победоносную армию своим союзникам. Все государи, главнокомандующие союзными армиями и масса всяких иностранцев были приглашены к смотру, а потому, желая, чтобы войска показали себя молодцами, государь назначил на 26 августа репетицию парада, где сам подавал команды. С восходом солнца в этот день войска выстроились на назначенных им местах: 3-й корпус ген. Дохтурова, 4-й корпус ген. Сакена и 5-й корпус ген. Раевского с их кавалерией стали в первой линии, за серединой их поместились гренадерский корпус ген. – лейт. Ермолова и 7-й пехотный корпус, имея кавалерию по флангам, а артиллерия стала при своих дивизиях.

В 6 часов утра на горе собрались уже все русские начальники, не бывшие в строю. Вид громадного поля, на несколько верст покрытого густым строем войск, был так грандиозен, что все невольно молчали, как бы боясь нарушить и мертвую неподвижность всего окружающего.

Но вот раздался выстрел, возвестивший войскам прибытие государя на гору. Яркое солнце мгновенно блеснуло на штыках ружей, и, как один человек, вся армия взяла ружья «на плечо». Грянул второй выстрел, войска сделали «на караул», и громкое, протяжное и раскатистое «ура» полилось по рядам и на далекое пространство огласило всю окрестность. Заиграла музыка и трубы, загремели барабаны.

По третьему выстрелу полки вновь взяли «на плечо» и построили батальонные колонны, а по четвертому – вся масса войск начала строить одно необозримо-громадное каре, три стороны которого состояли из пехоты, а четвертая из конницы. Перед одним фасом каре выстроились 10 батарей конной артиллерии. Государь в это время спустился с горы, объехал при громких, радостных кликах «ура» все каре и, остановясь посредине его, стал пропускать войска церемониальным маршем.

Впереди всех шли гренадеры, причем оба батальона каждого полка, построенные в густую взводную колонну, следовали один возле другого, имея знамена впереди. За каждой пехотной бригадой шла принадлежащая ей артиллерия, за гренадерами проходили армейские пехотные полки, конница и резервная артиллерия. Первою бригадой 3-й гренадерской дивизии – Астраханский и Суворовский полки – командовал его императорское высочество великий князь Николай Павлович, впоследствии император Николай I. После церемониального марша государь возвратился опять на гору, а войска стали в тот же порядок, как и для встречи его величества. По новому пушечному выстрелу они опять сделали «на караул», и снова загремели музыка и барабаны, и снова радостное «ура» наполнило воздух.

Этот смотр, по количеству войск в нем участвовавших, остается и до нашего времени, когда команды подаются через громкоговорители, а вертолеты управляют расположением войск на парадном поле, единственным во всей военной истории. Можно сказать, что ни ранее того, ни позже ничего подобного не было и количество участвовавших войск в последующих парадах XIX века, а также и нашего столетия никогда не достигало 150 000 человек. Очевидцы единогласно писали в своих воспоминаниях, что точность, с которою выполнялись ружейные приемы и все построения, опрятность и щеголеватость одежды, блеск оружия были поразительны и превзошли самые смелые ожидания. При построении каре некоторым полкам приходилось проходить до 3 и даже 4 верст, кавалерия неслась в карьер, но порядок ни в чем не был нарушен. На церемониальном марше из 107 000 пехоты ни одна часть не сбилась с ноги!

Государь был так доволен репетицией, что промолвил: «Я вижу, что моя армия первая в свете. Для нее нет ничего невозможного и по самому наружному ее виду никакие войска не могут с нею сравниться». Слезы гордости выступили у генералов и офицеров, окружавших государя, при этих словах, и многим невольно припомнилось, что в этот день – 26 августа – исполнилось ровно три года со дня Бородинского сражения. Тогда села и города русские от Немана и до берегов Москвы-реки пылали в зареве пожаров и кровь русских воинов текла ручьями. Франция, победившая всю Европу, взяла ее с собою и привела в Бородино. При Бородине состоялась битва народов. Россия не сокрушилась под ударами соединенной Европы. И вот русские в годовщину Бородина торжествовали славу своей победы на французской земле, знамена русские развевались на равнинах Шампаньи, и эхо французских гор – за нашими полками вслед – кричало наше русское победное и радостное «ура»…

29 августа смотр происходил в том же порядке, как и 26-го, с тою лишь разницею, что в числе зрителей были император австрийский, король прусский, все главнокомандующие союзными армиями и много, много заслуженных боевых генералов. На церемониальном марше государь лично предводительствовал армией, салютуя союзным монархам. Когда, после церемониала, монархи и все присутствовавшие вновь взъехали на гору, открылась пушечная и ружейная пальба. В течение 12 минут сотни пушек и тысячи ружей изрыгали гром и молнию, воздух наполнялся дымом, армия мало-помалу скрывалась и, наконец, совершенно исчезла в густых облаках его.

Иностранцы с изумлением смотрели на густые ряды войск, проходивших мимо них в замечательном порядке, и Веллингтон, один из лучших полководцев того времени, говорил, что он «никогда не воображал, что армию можно довести до такого громадного совершенства». Хвалил безукоризненную дисциплину русских войск и Шатобриан, писавший, что Франция ожидала увидеть варваров, но варвары эти дали Европе пример дисциплины, опрятности, а в поступках их императора и благородства.

Веллингтон с таким напряженным вниманием следил за всем происходившим на параде, что заметил даже, что в одном кавалерийским полку недоставало эскадрона. Видя в Париже 3-ю гренадерскую дивизию, он думал, что люди в ней подобраны со всей армии. Другой генерал говорил, что смотр в Вертю – это «урок, данный российским императором прочим народам».

30 августа, в день Александра Невского, тезоименитства государя, на том же самом поле высилось, по числу корпусов, семь походных церквей-палаток, конница без лошадей и пехота без ружей окружили их. Туман закрывал войска. В 8 часов прибыл государь. В то же время туман рассеялся. Началось молебствие. Государь и все воины преклонили колена.

Когда иностранцы разъехались из Вертю, государь лично выбирал людей в гвардию и гренадеры, награждал и благодарил войска за мужество в кровопролитных битвах многотрудных походов 1812, 13, 14 и 15-го годов и затем приказом своим повелел им выступить из Франции в Россию.

В первых числах сентября российская армия тронулась в обратный поход к пределам своего отечества.

Ю.Н. Солодков