Текст книги "Миры Источника. Трилогия"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 85 страниц)

– Он на автопилоте?

– Угадал. Но когда мы сядем в него, я переключу управление на себя. Как и всякий профессиональный пилот, я ревниво отношусь к чересчур смышлёным автопилотам и не доверяю им без крайней нужды.

– У тебя уже есть план действий?

Морис ухмыльнулся и пожал плечами:

– Если это можно назвать планом действий… Как я понимаю, ты пока не собираешься заявляться к Кевину?

Я решительно ответил:

– Нет!

– Вот то-то же. Поэтому я считаю, что нам следует обратиться к моему отцу. Можно не сомневаться, он придумает, как поскорее «воскресить» меня, а тебе поможет обрести легальный статус.

– Расскажешь ему правду?

– Да.

– А не боишься, что его первой реакцией будет вызов психиатрической бригады со смирительными рубашками?

– Нет, не боюсь, – без малейших колебаний ответил Морис. – Если кто и поверит мне, так это отец. А он точно поверит.

– Ты так думаешь?

– Я это знаю. Сам факт, что я жив, заставит его серьёзно отнестись к моим словам. Хотя даже не это главное. Мы с ним всегда понимали друг друга, находили общий язык; я всегда доверял ему, а он доверял мне. К тому же мы с ним родственные натуры. – Морис усмехнулся. – В молодости он был таким же разгильдяем, как и я, даже похлестче меня. До двенадцати лет я помню его очень смутно… впрочем, и вспоминать-то нечего. В те времена отец появлялся раз в год, а то и реже, и всего на пару дней, а затем снова отправлялся в странствия. Поначалу я здорово обижался на него, но где-то к девяти годам моё отношение к нему изменилось. Всё дело в том, что мать слишком рьяно настраивала меня против отца, и когда я научился логически мыслить, мне это показалось подозрительным. – Морис на секунду умолк и задумчиво покачал головой. – Всё-таки злая штука судьба. Мой отец, как и я, тоже был несчастлив в браке. Он любил мою мать, а она его нет. Но, в отличие от меня, у него хватило мужества уйти с её пути, дав ей полную свободу действий.

– Они развелись?

– Нет, формально они оставались мужем и женой. Мать не подавала на развод, потому что хотела оставаться невесткой моего деда, председателя правления компании; кстати сказать, она была его доверенным секретарём. А отец не делал этого из-за меня. В принципе, я и вовсе не должен был появиться на свет – причём дважды не должен.

– Как это?

– Во-первых, я был зачат по чистой случайности. А во-вторых, когда мать узнала о своей беременности, то решила избавиться от меня. Однако отец воспротивился этому. И не просто воспротивился – протестовать он мог сколько угодно, всё равно окончательное решение было за матерью. Но мой отец пригрозил ей, что если она прервёт беременность, он задушит её собственными руками. Мать поверила ему и испугалась. Вот так и получилось, что я дважды обязан отцу жизнью.

Я хмыкнул. Прежде Морис не очень распространялся о своей семье. А вернее, вообще избегал подобных разговоров.

– Интересно, почему ты это рассказываешь?

– Чтобы ты понял, каков мой отец.

– Что ж, – кивнул я. – Теперь начинаю понимать. Кстати, ты сказал о своей матери «была». Она умерла?

– Да, погибла. Вместе с дедом разбилась на самолёте, когда они летели в Канберру на какую-то деловую встречу. Тогда мне было двенадцать лет, и именно тогда я в полном смысле этого слова обрёл отца. Он вернулся ко мне и к семейным делам. Как я уже говорил, мой дед был председателем правления компании, и после его смерти эта должность стала вакантной. Наша семья контролировала самый крупный пакет акций «Рено», а отец был единственным сыном моего деда. Вступив в права наследства, он автоматически стал членом правления, но председателем, ясное дело, его не избрали. Тогда он был ещё слишком молод, к тому же его считали безответственным авантюристом и неисправимым плэйбоем. Многие видели в нём свадебного генерала, но они здорово просчитались. Отец проявил такую хватку и такие незаурядные деловые качества, что вскоре стал просто незаменим. Через семь лет он без труда потеснил первого вице-президента, отправив его на досрочный заслуженный отдых, а ещё через семь лет мог спокойно занять кресло председателя. Но не сделал этого – сказал, формальная должность не имеет значения. Всем известно, что главное лицо в компании мой отец, а председатель правления исполняет лишь сугубо представительские функции. Незадолго до моего «прыжка самурая» мы отмечали в некотором роде юбилей – общее количество акций, которыми владеет наша семья, превысило тридцать процентов. На практике это означает, что отец стал полновластным хозяином «Рено». Даже если против него ополчатся все остальные директора, у них не хватит голосов для квалифицированного большинства. А что касается общего собрания акционеров, то большинство их – на стороне отца, поскольку за годы его управления компанией дивиденды по акциям возросли более чем в два раза.

– Да, – сказал я. – Такой незаурядный человек не станет отметать невероятное только потому, что на первый взгляд это противоречит здравому смыслу. Прагматизм, в самом широком смысле этого слова, подразумевает принятие невероятного в качестве одной из возможностей – хотя бы с тем, чтобы учесть все варианты, не упустив ни единого.

– Об этом я и толкую, – сказал Морис. – Так ты согласен с моим планом?

Я пожал плечами:

– Не совсем согласен, но и не стану возражать. В конце концов, помощь твоего отца мне бы очень пригодилась.

– Тогда полетели?

Я на минуту задумался, потом отрицательно покачал головой:

– Нет, я останусь.

– Почему?

Резонный вопрос. У меня на сей счёт было два соображения. Прежде всего, я не люблю быть свидетелем трогательных сцен встречи после долгой разлуки; меня это смущает, и я чувствую себя крайне неловко. И потом, мне нужно было уладить кое-какие дела, в частности, обзавестись деньжатами, чтобы обрести твёрдую почву под ногами. Попадая в иные миры, я избегаю промышлять банальным грабежом, а предпочитаю нечто поизящнее, вроде азартных игр – тоже грабёж, но узаконенный. Правда, здесь я не собирался наведываться в Монте-Карло или в Лас-Вегас, поскольку знал, как можно прикарманить сравнительно небольшую сумму из капиталов Кевина. Нагреть моего дражайшего кузена на энное количество миллиончиков – дело чуть ли не святое. Так сказать, грабь награбленное.

– Для начала, лучше поговори со своим отцом с глазу на глаз, – ответил я Морису. – А после валяйте сюда, и мы потолкуем втроём. И между прочим. Почему ты не пригласил отца к нам?

– Это не лучший вариант. По пути он успеет собраться с мыслями и обдумать несколько версий моего чудесного возвращения с того света. Тогда мне, кроме всего прочего, придётся опровергать его предположения, на что потрачу немало сил и нервов. А так, я объявлюсь нежданно-негаданно и, не дав ему времени опомниться, огорошу его своим рассказом.

– Что ж, неплохо задумано. А ты уверен, что он на Земле?

– Я уже сделал запрос. Сейчас отец на нашей вилле в Монако.

– А как насчёт Софи?

Морис поджал губы, взгляд его потускнел.

– О ней я не узнавал.

– Боишься?

– Да, боюсь. Но надеюсь. Не верю, однако надеюсь. И страшно боюсь, что мои надежды напрасны. – Морис взмахнул рукой, будто отгоняя мрачные мысли. – Ладно, Эрик, договорились. Я отправляюсь к отцу, а потом вернусь, прихватив его с собой. Где-то через пару часов… Жаль, конечно, что я не взял то зеркальце, но ничего. Если понадобится, свяжусь с тобой по обычному комлогу. Когда услышишь зуммер вызова, нажми кнопку «ответ» на любом из визоров.

– Замётано, – сказал я. – А если я не буду отвечать, не беспокойся. Возможно, мне захочется осмотреть местные достопримечательности. Да, кстати, этот визор, – я указал на экран, – случайно не оборудован приставкой запахов?

– О чём ты?… А-а, понятно. Нет, не оборудован. Приставки запахов вышли из употребления почти сразу, как только были запущены в массовое производство. После некоторого бума, вызванного новизной, спрос на них упал так катастрофически, что вся индустрия потерпела полный крах. Сам я видел приставки запаха только в музее… А почему ты спрашиваешь?

– Да так, – солгал я. – Из чистого любопытства.

Попрощавшись со мной, Морис вышел из дома, и вскоре снаружи опять послышалось слабое завывание. Выглянув в окно, я увидел, как флайер начал медленно подниматься в воздух. На высоте около шести метров он на секунду остановился, повис неподвижно в воздухе, затем вдруг рванул с места в карьер, стремительно взмыл в небо и исчез с поля моего зрения.

Я лишь пожал плечами. Что с Мориса возьмёшь? Известно – лихач; наконец-то он дорвался до своих любимых сверхвысоких скоростей.

Я подошёл к визору, склонился к пульту и, обострив своё обоняние, принюхался. Определённо, запах присутствовал – тонкий аромат изысканных женских духов. Наиболее интенсивно он исходил из гнезда, откуда недавно Морис извлёк пластиковую карточку с записью.

Стало быть, подумал я, упомянутый всуе кузен Филипп здесь ни при чём. Если, конечно, он не гомосексуалист, что маловероятно – ведь Морис, который в таких вопросах настоящий педант, назвал его блядуном, а не пидором. Хотя, впрочем, не исключено, что это была какая-нибудь кузина, обожающая «клубничку», но всё же у Мориса появился шанс. Удачи ему…

Меня так и подмывало подняться на второй этаж и обследовать жилые комнаты на предмет обнаружения новых улик (тем более, что запах духов вёл также и к лестнице), но осуществить это намерение я не успел. Снаружи послышалось уже знакомое завывание, потом в окна вновь ударил яркий свет.

Так, так, так! Похоже, до Мориса дошёл скрытый подтекст моего вопроса насчёт приставки запахов, он достал карточку и обнаружил, что она пахнет женскими духами. И, очевидно, теми духами, которые предпочитает Софи. Вот он и вернулся, чтобы на месте произвести расследование.

Однако я ошибся. То был не Морис.

Я мысленно репетировал речь на тему «не нужно быть пессимистом» и «жизнь полна сюрпризов, не всегда неприятных», когда в дом вошла невысокая стройная девушка с роскошными тёмно-каштановыми волосами и невероятно притягательными большими карими глазами. Я сразу узнал её, хотя она была не в подвенечном платье, а в простеньких чёрных брюках и лёгкой короткой куртке зелёного цвета.

Даже в такой незатейливой одежде Софи выглядела как королева. Её утончённая красота в сочетании с одухотворённостью, сквозившей во всём её облике, и каким-то внутренним огнём, идущим из самых глубин её естества, произвела на меня эффект, сравнимый разве что с прямым попаданием молнии в голову… Внезапно я вспомнил слова Мориса: «Разумеется, он тоже полюбил её. Иначе быть не могло», – и теперь они не казались мне наивными. Более того, теперь я находил их очень меткими. Да, разумеется, как же иначе…

Не стану спорить, что каждый человек по-своему красив и привлекателен. Но согласитесь также, что красота красоте рознь, равно как и привлекательность привлекательности. Обычно природа соблюдает баланс, в меру распределяя эти качества, однако порой встречаются отклонения в ту или другую сторону. Зачастую очень красивые женщины не слишком привлекательны, а привлекательные – не очень красивы; речь, конечно, идёт о первом впечатлении, которое впоследствии может измениться. Но бывает и так, что она (то бишь природа) допускает вопиющую несправедливость, обделяя одних как красотой, так и привлекательностью, а других одаряя ими сверх меры. И ещё неизвестно, что хуже: если некрасивые и непривлекательные женщины в большинстве своём просто несчастны, то женщины, у которых и красота, и привлекательность присутствуют в превосходной степени, нередко становятся настоящим стихийным бедствием – как для других, так и для самих себя. К разряду ходячих стихийных бедствий я относил Диану, Юнону, Дейдру и Пенелопу. К этой же милой компании, вне всяких сомнений, принадлежала и Софи.

Увидев в доме незнакомца, она лишь на мгновение растерялась, затем смерила меня оценивающим взглядом и, как ни в чём не бывало, приветливо произнесла:

– Bonsoir, monsieur.

У неё был приятный мелодичный голос и очаровательный восточный акцент, который казался тем более экзотичным, что внешность Софи была чисто европейская, скорее даже британская – этакая смесь кельтской и англосаксонской кровей.

За время знакомства с Морисом я неплохо поднаторел в французском языке, но общаться на нём с другими людьми ещё не решался. Поэтому ответил нарочито неуклюже, с утрированным английским акцентом:

– Bonsoir, mademoiselle.

Это возымело своё действие, и Софи тут же перешла на английский язык, которым, как оказалось, владела весьма недурно.

– А вы не похожи на заблудившегося альпиниста, – заметила она, снимая слегка припорошенную снегом куртку. Мельком глянув в окно, я обнаружил, что начался снегопад. – Вы здесь в гостях или как?

Под курткой на Софи была симпатичная красная кофточка из неизвестного мне материала, которая, как и брюки, плотно облегала фигуру, подчёркивая все её достоинства и указывая на отсутствие каких-либо изъянов.

– Вы правы, я не альпинист, – ответил я, украдкой раздевая её взглядом (уж с этим я ничего не мог поделать, только старался не слишком наглеть). – Я гость господина де Бельфора.

– Ага, понятно. – (И если Софи поняла меня так, что я гость Бельфора-старшего, то это её личное дело.) – Хотя странно… Он ничего не говорил вам обо мне?

– О вас? – Я замялся, не зная, что и сказать. – Ну… собственно…

Софи истолковала моё поведение по-своему и решила прояснить ситуацию.

– Я Софи де Бельфор, – представилась она. – Франсуа де Бельфор мой тесть.

– Да, конечно… То есть, я хотел сказать, что мне очень приятно… В смысле, приятно познакомиться, – сбивчиво проговорил я. – А меня зовут Эрик Брендон. Весь к вашим услугам.

Софи одарила меня пленительной улыбкой, от которой мой пульс подскочил раза в полтора.

– Судя по произношению, вы не с Земли, – сказала она. – Ваш английский довольно архаичен, что характерно для отста… для провинциальных планет.

– Угадали. – Мне не оставалось ничего другого, как подыгрывать ей. – Мои соотечественники ведут замкнутый образ жизни и избегают контактов с внешним миром.

– В самом деле? А как называется ваша родина?

– Царство Света. Вряд ли вы слышали о ней.

Софи утвердительно кивнула:

– И правда, не слышала. Но название очень красивое.

С этими словами Софи подошла к визору и, как бы между прочим, прикоснулась к одной из кнопок. Когда в ответ ничего не произошло, на её лице отразилось удивление. Она ещё несколько раз с тем же успехом ткнула кнопку, затем наклонилась и заглянула в гнездо считывающего устройства. Теперь её лицо выражало целую гамму чувств от тревоги и растерянности до досады и раздражения, а на щеках вспыхнул яркий румянец.

Резко выпрямившись, Софи повернулась ко мне и требовательно спросила:

– Где она?!

Благо у меня было время подготовиться к этому вопросу, и я ухитрился не выдать своего замешательства. Стараясь не переигрывать, я с искренним недоумением произнёс:

– О чём вы говорите?

– О записи!

– О какой записи? – невинно осведомился я. – У вас что-то пропало?… Ах да, понимаю. Теперь я вспомнил, что господин де Бельфор производил у пульта какие-то манипуляции.

– А он не включал визор?

– Нет, не включал.

В конце концов, я не солгал. Морис действительно не включал визор, это я включил его, а он лишь выключил и забрал карточку с записью.

Софи облегчённо вздохнула и всё же, очевидно для пущей верности, испытующе посмотрела на меня. Её взгляд вдруг показался мне таким странно-знакомым, что я непроизвольно послал в её направлении тестовое заклятие…

С этим я явно переборщил. И не только потому, что был слегка взвинчен, но также и по той причине, что ещё не успел приноровиться к местным условиям. Из-за интенсивной эксплуатации Формирующие здесь были возбуждены до предела и, образно говоря, гудели, как провода высоковольтной линии при значительной перегрузке.

Впрочем, я не оправдываюсь. Просто объясняю, почему вместо безобидного толчка у меня получился нокаутирующий удар. Софи пошатнулась и, если бы я вовремя не среагировал, упала бы в обморок на пол. А так её падение было более мягким – прямиком в мои объятия.

Подхватив бесчувственную Софи на руки, я несколько минут простоял в неподвижности, потрясённый и обалделый. Потрясён я был своим открытием, а обалдел от того, что держал это открытие в своих объятиях, крепко прижимая к себе. Должен признать, что второе довлело над первым, и я испытывал огромный соблазн сейчас же, не теряя ни секунды, взбежать с ней наверх, запереться в первой попавшейся спальне и чисто по-мужски воспользоваться её состоянием. Лишь неимоверным усилием воли я подавил в себе это недостойное желание, однако не смог удержаться, чтобы не поцеловать её бесчувственные губы.

То ли под воздействием моего поцелуя, то ли просто потому, что прошло достаточно времени, Софи начала подавать признаки жизни. Веки её дрогнули, дыхание стало более глубоким и ритмичным, а щёки слегка заалели.

Я усадил Софи в кресло, а сам сел рядом с ней. Кресло оказалось достаточно вместительным для нас обоих, но недостаточно просторным, чтобы мы могли сидеть, не прикасаясь друг к другу. Мало того, правой рукой я обнимал Софи за плечи, а моя левая рука лежала на её бедре. Я пытался заставить себя убрать хоть эту руку, но все мои аргументы на сей счёт казались мне неубедительными.

Наконец Софи распахнула глаза и посмотрела на меня затуманенным взглядом. Затем смущённо улыбнулась и произнесла:

– Не знаю, что на меня нашло.

«Зато я знаю», – подумал я.

Впрочем, думал я не только об этом. Мои мысли двигались в двух разных направлениях, одновременно и независимо друг от друга. Как сказала бы в шутку Диана, мой мозг переключился в режим реальной многозадачности. Однако мне было не до шуток.

Я думал о своём открытии. Софи оказалась непробуждённой ведьмой. Причём, судя по характерному «эху», у неё был скрытый Дар, унаследованный от отца-колдуна, а её мать была простой смертной. Возможно, её отец был мутантом или сыном (или даже внуком) мутанта, но лично я не верил в существование мутационного Дара. Я не видел ни единого мутанта-колдуна, и никто из тех, с кем я разговаривал об этом, не мог назвать мне ни одного конкретного имени – только «кто-то», «где-то», «когда-то». Я же привык доверять фактам, не полагаясь на слухи.

А факт состоял в том, что Софи – полукровка. Но откуда она взялась? Кто её отец? Неужели Кевин? О, ужас!..

Хотя нет, вряд ли. Из послания Кевина следовало, что он открыл этот мир около пятнадцати лет назад, а Софи сейчас девятнадцать-двадцать, не меньше. Конечно, возможен и такой вариант, что она родилась в другом мире, а в возрасте пяти лет Кевин продал её здесь на невольничьем рынке… Чушь! Кевин псих, но не чудовище. Он обожает всех своих сестёр, даже ненормальную Ди, даже распутницу Алису по прозвищу Из-Рук-в-Руки; по-своему он любит и Пенелопу, хотя сам не признаётся себе в этом. Семья для него святое, и будь у него дочь, он бы души в ней не чаял. В сущности, ты хороший парень, Кевин… но почему я терпеть тебя не могу?…

Итак, остаётся Александр. Похоже, Софи его дочь, о существовании которой он не подозревает. Нечего сказать, хорошенькая перспектива! А если ещё окажется, что Диана права насчёт той девушки, Дженнифер, то и вовсе получается цепь дичайших, попросту невозможных совпадений.

Нет, надо же – у первого человека, которого я повстречал в мире простых смертных, обнаружился колдовской Дар! И скорее всего, это моя родственница. Сказал бы кому – не поверят…

Параллельно с этим я думал о Софи не как о полукровке и моей предполагаемой кузине, а как о женщине, которая в считанные минуты заставила меня потерять голову. Я думал о том, что на одной Радке свет клином не сошёлся. То же самое я думал о Дейдре. Вместе с тем, я сильно подозревал, что свет для меня всё-таки сходится клином – но теперь на Софи. Случайная встреча, одно невинное прикосновение, и вся моя личная жизнь полетела вверх тормашками… Мамочка, я влип!

– Пожалуйста, – слабым голосом произнесла Софи; видно было, что она ещё плохо себя чувствует. – Не смотрите на меня так.

– Как?

– Ну, так… так, как вы смотрите.

– Я не могу смотреть на вас по-другому, – честно ответил я. – Смотрю так, как выходит.

Софи тяжело вздохнула:

– В этом моя беда… Тогда совсем не смотрите.

– Вы требуете от меня невозможного, – сказал я, и это была чистая правда.

Она слегка вздёрнула подбородок, видимо с тем, чтобы, глядя мне прямо в глаза, попросить меня пересесть в другое кресло. А я как раз и сам собирался это сделать и уже подался немного вперёд. У нас получились на редкость синхронные движения, наши губы встретились и совершенно неожиданно слились в поцелуе.

Поцелуй был жарким и взаимным, но длился недолго. Не говоря ни слова, Софи высвободилась из моих объятий и встала. На ногах она держалась не очень уверенно, но упасть ей уже не грозило. Молча она обошла столик и опустилась в кресло, которое я занимал во время разговора с Морисом. Затем взяла стакан с недопитым мной апельсиновым соком и скептически посмотрела на него.

– Это ваш?

– Да, мой.

– Тогда хуже не будет.

– В каком смысле? – не понял я.

– Всё равно мы целовались.

Я смутился и на пару секунд отвёл взгляд от Софи, но потом снова уставился на неё.

А Софи между тем выпила остаток сока и вернула пустой стакан на прежнее место.

– Это всё от волнения, – сказала она, объясняя то ли свой обморок, то ли наш поцелуй. – Я чересчур впечатлительная.

– Вы так переволновались из-за записи? – спросил я.

– Да. Это… это слишком личная запись. Ничего такого особенного в ней нет, но я бы не хотела, чтобы её кто-то смотрел.

– А господин де Бельфор?

– Франсуа уже видел её… говорит, что только начало. Он нашёл эту карточку среди вещей Мориса и отдал мне.

– А вы неосмотрительно оставили её здесь?

– Она всегда здесь, но хранится в надёжном месте. Просто вчера я забыла вынуть её. – Софи внимательно посмотрела на меня. – Так Франсуа вам действительно ничего не сказал?

– О чём?

– Что я здесь живу. В этом доме.

Вот-те на!.. Изображать удивление нужды не было, я и так был удивлён. А ещё обескуражен. Удивился я тому, что Морис не заметил ничего подозрительного. А ведь должен же был заметить! Хоть бы на той же кухне – по обстановке, по продуктам в холодильнике (или что там его заменяет). Впрочем, возможно он решил, что здесь хозяйничал его кузен Филипп.

А обескуражен я был, поскольку попал в неловкое положение и не знал, как из него выкрутиться. Теперь ясно, почему Софи так озадачена. Любому на её месте показалось бы подозрительным, что Франсуа де Бельфор оставил своего гостя, мужчину, на ночь в доме, где живёт его невестка, причём одна-одинёшенька. Поступи он так в действительности, это здорово смахивало бы на сводничество…

Вдруг Софи рассмеялась. Её смех был звонкий и чистый, а во взгляде, наряду с весельем, присутствовало смущение.

– Вот оно что! Понимаю…

– И что же? – полюбопытствовал я.

Она уняла свой смех и объяснила:

– Франсуа старый сводник. Последние полгода он усиленно ищет мне мужа. Ведь вы не женаты, правда?

– Нет… То есть, я не женат.

– Значит, я угадала. Вы очередной кандидат мне в мужья.

– Ага… – пробормотал я, краснея.

Склонив набок голову и откинув назад длинную прядь каштановых волос, Софи принялась рассматривать меня уже не просто с интересом, а как бы оценивающе. Мне стало неловко. Я чувствовал себя в роли племенного жеребца, и не скажу, что был от этого в восторге.

– Ну что ж, – наконец произнесла Софи. – Надо признать, что Франсуа относится к своей затее серьёзно и не жалеет ни времени, ни сил. – Если это был комплимент, то весьма своеобразный. – Небось, у вас на родине ваш отец занимает видное положение?

– В нашем мире он самый влиятельный человек, – ответил я, не покривив душой. Я решил по возможности не лгать ей, поскольку она, по причине своего Дара, рано или поздно обязательно узнает, кто такой я и кто мой отец.

Софи кивнула:

– Так я и думала. В последнее время Франсуа принимает слишком деятельное участие в моей судьбе, чересчур сильно опекает меня, порой даже допекает своей опекой. С тех пор, как он удочерил меня, ему повсюду мерещатся проходимцы, охотники за богатым приданым.

– Он удочерил вас?

– А вы не знали?

– Понятия не имел.

– Странно. Ещё в мае прошлого года Франсуа удочерил меня и сделал своей главной наследницей. Морис был его единственным ребёнком, и когда он погиб…

Софи умолкла, ясный взгляд её потускнел. Трудно сказать, какие чувства обуревали её – грусть, тоска, раскаяние, сожаление, осознание собственной вины… Но в одном сомневаться не приходилось: она не была равнодушна к Морису и очень болезненно восприняла известие о его гибели. Эта боль всё ещё жила в ней…

– Вы сильно любили своего мужа? – напрямик спросил я.

Это был бесцеремонный и бестактный вопрос, но мне очень хотелось услышать ответ. Главным образом меня интересовало не то, что она скажет (на её откровенность я не рассчитывал), а какона это скажет.

Софи ответила не сразу. Сперва она внимательно осмотрела свои безупречно наманикюренные ногти, затем подтянула ноги на сиденье, обхватила колени руками и, откинувшись на спинку кресла, устремила на меня задумчивый взгляд.

Я смотрел на неё, поджав подбородок рукой – чтобы, чего доброго, не отвалилась челюсть. Неужели она не понимает, как соблазнительно выглядит в этой позе?! Или нарочно провоцирует меня?… Хотя нет, не думаю. Скорее, она слишком непосредственна и, в определённом смысле, наивна – как Пенелопа, которая без всякого умысла разбивает мужские сердца. И женские, впрочем, тоже…

– Я любила Мориса, – наконец заговорила Софи. В её голосе была такая искренность, которую невозможно подделать. Она не пыталась убедить меня и не оправдывалась, а просто констатировала это, как бесспорный факт. – Но Морис не верил в мои чувства. Он не верил, когда я говорила, что люблю его. Я всеми силами старалась доказать ему свою любовь, но он всё равно не верил. Он вбил себе в голову, что я только покоряюсь ему, а сама втайне мечтаю избавиться от него. Возможно, со стороны это так и выглядело, но… Вы ничего не знаете о моём прошлом?

– Кое-что знаю, – ответил я. – В общих чертах.

– Фактически я была рабыней, – продолжала Софи, – хоть и жила в роскоши. Морис купил мне свободу, но тогда я этого не понимала. Я считала его своим новым хозяином, – она грустно усмехнулась, – хозяином моей мечты. Хозяином, которого я любила не в силу долга, а по велению сердца. Морис не уставал твердить мне, что я свободна, и в теории я это знала. Но на практике… Только позже я начала осознавать, что свобода – нечто большее, чем возможность выбирать себе хозяина. И даже большее, чем просто быть хозяином себе. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к свободе, научиться жить без хозяина, обрести самостоятельность – но Морис не хотел этого понять. Он полагал, что достаточно освободить раба, и тот сразу станет свободным человеком.

– А как же ваш… – я с опозданием прикусил язык.

– Что «мой»?

Я растерялся. Надо было срочно что-то придумать, но, как на зло, мои мысли зациклились на одном вопросе, и ничего путного, кроме нелепых отговорок, в голову не приходило. Софи сразу почувствует фальшь…

«Ну и чёрт с ним, – в конце концов решил я. – С какой это стати я должен деликатничать?»

– Мне говорили, – осторожно начал я, – что по пути на Землю вы… э-э… у вас начался роман с одним человеком, другом Мориса. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но… мне так говорили.

Софи потупила глаза и густо покраснела. Видя её смущение, я тут же пожалел, что не прибегнул к одной из тех нелепых отговорок, которые лезли мне в голову.

– Вас не совсем точно информировали, – сказала она, не поднимая взгляда. – Или вы неверно поняли. То был не друг, а подругаМориса.

– Подруга?! – ошарашено переспросил я.

– Да, – кивнула Софи. – Она была без памяти влюблена в Мориса и страшно ревновала. Я хотела успокоить её, мне казалось, что мы и втроём сможем неплохо поладить – ведь на Новой Персии многожёнство в порядке вещей. Алине, подруге Мориса, понравилось со мной, я думала, что всё идёт хорошо, и лишь потом, значительно позже, поняла свою ошибку.

– Стало быть, Морис решил, что вы… ну, эта…

– Нет, хотя в некотором смысле я «эта». На Новой Персии и «это» в порядке вещей, особенно в таких больших гаремах, как тот, где я воспитывалась. – Софи подняла на меня взгляд, в котором, наряду со смущением, был вызов и была насмешка. – Имейте «это» в виду, если вздумаете приударить за мной… А что касается Мориса, то он истолковал моё поведение, как молчаливый протест. И ещё Морис решил, что я придерживаю Алину в надежде, что он снова вернётся к ней, а меня оставит в покое.

– Вы так и не уладили ваши недоразумения?

– Не успели. Тогда я понятия не имела, что делаю всё не так. А Морис молчал, поскольку был уверен, что я выхожу за него против собственной воли, из одного чувства благодарности за своё освобождение. – Она коротко рассмеялась, как я подозреваю, чтобы подавить всхлипыванье. – Бедняга так и умер, считая себя подлецом… Если бы можно было повернуть время вспять!..

«В твоём случае можно, – без особого энтузиазма подумал я. – Если не повернуть время вспять, то исправить былые ошибки…»

Между тем Софи легко вскочила с кресла (её слабость, отчасти развязавшая ей язык, видимо, уже миновала) и подошла к дивану, где лежали сумки с моими и Мориса вещами. Разумеется, её внимание в первую очередь привлекла Грейндал.

– Вот это да! – сказала она, взяв шпагу в руки. – Какая тяжёлая! Небось настоящая, боевая, не из тех бутафорий, с которыми щеголяют придворные олухи в Версале. Ваша, не так ли?

– Фамильная реликвия, – ответил я.

Софи стояла, повернувшись ко мне боком, и я откровенно любовался её изящным профилем. Предупреждение, что она немножко «эта» нисколько не отпугнуло меня. Общаясь с крошкой Ди и Браном Эриксоном, которые на все сто процентов «эти», я убедился, что «эти» – такие же люди, разве что со странностями. Ну а «немножко», тем более у женщин, вообще не считается.

Ещё я думал о том, что в самом начале свалял дурака. Нужно было сразу, как только Софи представилась, сказать: «Очень мило, мадам. Кстати, вы всего лишь на пять минут разминулись со своим мужем»… Впрочем, боюсь, и тогда было поздно. Анализируя свои чувства, я пришёл к выводу, что втрескался ещё в невесту на экране, которая раздевалась перед зеркалом в брачных покоях. Или, самое позднее, это случилось, когда она переступила порог дома в своей лёгкой курточке, припорошенной снегом, обворожительно улыбнулась и произнесла со своим дивным акцентом: «Bonsoir, monsieur»…

Набравшись мужества, я встал с кресла и твёрдо заговорил: