Текст книги "Контрольный выстрел"

Автор книги: Олег Вихлянцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Оттолкнувшись от бетона, я поплыл за Звонаревым. Не знаю, сколько времени мы еще двигались под водой, но вот Лешка максимально приблизился ко мне и ткнул большим пальцем вверх.

Вынырнув, я увидал над головой дощатое покрытие. Лешка уже снял с себя маску и загубник.

– Что там было?! – тяжело дыша, спросил я у него, когда тоже освободился, от верхней части снаряжения. После кислородной смеси непривычно было дышать свежим воздухом. Щекотало легкие и немного кружилась голова.

– Клиенты Конопли, – отдуваясь, ответил Звонарев.

– Почему там? – задал я глупый вопрос.

– Витек сначала доил с них деньги. Потом затапливал в той комнате, о которой я тебе рассказывал. И опускал сюда с бетоном в ногах.

– А головы?

– Ты же помнишь его привычку, – ответил Лешка. – Он даже мертвым делает контрольный выстрел в голову.

– Да он больной! – выкрикнул я, но Звонарев тут же зажал мне ладонью рот.

– Тише ты! – прошептал он. – Мы уже на месте. Могут услышать.

– Что дальше делаем?

– Ждем появления деда Матвея.

– А он-то на фига? – не понял я задумки Зво-нарева.

– Все увидишь. Не задавай глупых вопросов. Лучше освобождайся от лишнего.

Мы принялись, стоя по пояс в воде, снимать с себя кислородные системы, хитросплетения шлангов и подвязок, стаскивать ласты.

Насколько я понял, мы сейчас находились под деревянным настилом, идущим от причала к самому дому. Используя его как прикрытие, можно незаметно подобраться к особняку. Однако в такой тишине вероятность остаться необнаруженными очень мала. Значит, Лешка привлек к операции деда Матвея, чтобы тот отвлек на себя внимание охраны. Но дед стар. Справится ли он? Не просчитался ли Звонарев, делая ставку на дряхлого мужичонку в развалюхе лодочке? С другой стороны, иного выхода у нас нет. Прожектора ощупывают каждый сантиметр берега. Не проскочить.

– Ну, где твой Матвей? – нетерпеливо спросил я.

– Плывет. Тихо!

В самом деле, со стороны озера донеслись скрип несмазанных уключин и надтреснутый голос старика:

– Из-за острова на стрежень, на простор речной волны!..

Дед Матвей на этот раз управлял лодкой так, что она готова была вот-вот перевернуться. Словно он сегодня в первый раз в жизни взялся за весла. Но это его нимало не смущало. Он продолжал:

– Выплывали расписные Стеньки Разина челны!

Тут же со стороны особняка донеслись два мужских голоса:

– Что там за гадство?

– А бес его знает!

– Кажись, дед Матвей с того берега приперся.

– А чё ему надо-то?

– Да пьяный в хлам! Не слышишь, что ли? А дедок перескакивал с одной песни на другую:

– ...Плыла-качалась лодочка по Яузе-реке!

– Может, он спьяну берега перепутал?

– Все может быть. Только Коноплю это не волнует. Он нам по ушам за этого придурка надает. Давай-ка гнать его отсюда.

– Дед! Слышь, дед!

– Не манди... Не манди... Неман – дивная река!..– Старик продолжал грести к берегу.

Мы с Лешкой замерли под деревянным настилом.

– Только бы он ничего не забыл, – еле слышно проговорил Звонарев.

– А чего он должен сделать? – спросил я.

– Да ничего особенного. Причалить. Только не к мосткам, а правее, к пляжу.

Значит, дед Матвей приступил к выполнению своей части дела. Был ли в этом риск? Однозначно – был. И немалый. Потому что охрана у Конопли, надо полагать, не лоховская. Малейшая ошибка, со стороны Матвея или с нашей может дорого нам обойтись.

– Дед! – продолжал кричать один из охранников. – А ну вали отсюда к чертовой матери! Пьянь сраная! Куда? Куда чалишься?!

Лодка с дедом Матвеем тем временем уткнулась носом в пляжный песок, и оба охранника побежали к ней, оставив свои посты за прожекторами.

Странно! Я-то думал, что охранники не лохи. А действуют они сейчас вызывающе непрофессионально. Любой частный секьюрити еще на курсах зазубривает как "Отче наш" тактику охраны объекта. И уж конечно ни при каких обстоятельствах не покинет пост, а для начала вызовет подкрепление. Здесь же оба, как новички, клюнули на наживку.

Звонарев, посылая деда Матвея в отвлекающий маневр, играл на грани фола. Но думать об этом было уже поздно, потому что охранники уже находились совсем рядом с утлой лодчонкой.

– Дедок! Да ты чё, бля, в натуре? Охренел? Куда приплыл-то? Берега на хер перепутал? Давай-ка вали отсюда конкретно! – Один из парней подошел к деду, который пытался выкарабкаться из своей посудины и никак не мог этого сделать. Что с пьяного возьмешь? Ноги-руки не слушаются.

Но я-то прекрасно знал, что Матвей был абсолютно трезв! И теперь меня потрясала игра старика. Он, как видно, мастерски владел актерской профессией. Какой талант погиб! Смоктуновский, Ришар, Делон и... Нет, старикан был просто неподражаем!

– Я вернусь домо-о-ой! На зака-а-те дня! Напою-у жену-у-у! Обниму-у-у коня-а-а!..– негромко растягивал слова песни дед.

Я отметил про себя, что Матвей дело знает. Какой был бы с него толк, если б он орал во все горло и созвал сюда шоблу бойцов из особняка? Так нет же, поет, но не до хрипоты, так что в доме его вокальные данные вряд ли оценят. Ёшкин кот! Оценили.

Двери особняка, те, к которым вел дощатый настил, укрывающий нас с Лешкой, отворились. В проеме показались двое. У каждого в руках – автомат.

– Пацаны! – крикнул один.– Чё там у вас?

– Да дед Матвей нажрался как хряк! В гости приплыл! Ха-ха-ха! – ответил один из тех, что находились у лодки.

– Гоните его к корове в трещину! Гость, едрена палка, выискался!

– Да-да, гоните! – посоветовал второй с автоматом.– Конопля сегодня дерганый. Зашибет старика чего доброго.

– Может, помочь? – спросил первый.

Не знаю, как у Лехи, а у меня внутри все оборвалось. Если они сейчас подойдут на помощь прожектористам, а Матвей упрется, процедура выдворения затянется надолго – это раз. Просто убить старика могут – это два. К тому же их четверо. Можем и не справиться. Шум поднимут – кранты.

– Так помочь или нет? – переспросил первый автоматчик.

– Да сами справимся! – ответил один из прожектористов.

– Ну давайте. Только побыстрее.

Двое с автоматами удалились в дом. Мы с Лешкой облегченно вздохнули. Однако же покидать свое укрытие нам было рановато. Те, что пытались выдворить деда Матвея; постоянно оглядывались, и не представлялось возможности подобраться к ним поближе.

– Дедок! Все! Ты надоел! – Прожекторист взял Матвея за плечо и попытался подтолкнуть обратно к лодке.– Проваливай подобру-поздорову.

– Руки прочь от Советской власти! – возмутился старик. – Ишь ты! Грабли распустил! Я домой приехал! Я вернусь домо-о-ой! На закате дня!..

К прожектористу подключился его напарник. Они вдвоем взяли старика под мышки и поволокли к лодке. Дед болтал ногами, кряхтел и сопел. Но силы, понятно, были не равны. Парни усадили его на корму и оттолкнули лодку от берега.

– Греби отсюда! – прикрикнул один. Но грести Матвей по-прежнему не собирался. Он вновь вылез из лодки, очутившись почти по пояс в воде. Схватил свою посудину за прикрепленную к ней веревку и поволок в обратном направлении, то бишь на сушу.

– Может, пристрелим его, а? – предложил один. – Достал уже, козел старый!

– Да погоди ты! – возмутился второй.– Пристрелим-пристрелим! Стрелок выискался! Его вся округа знает. Все местные менты к нему за рыбой катаются. Тут же обнаружат, что дед пропал. Искать начнут. Мозги твои куриные! Пьяный же он, видишь? Лучше дадим по мозгам немного. Протрезвеет в один момент.

– Мужики! – заплетающимся языком обратился к ним дед Матвей.– Ну хоть стакашек на посошок налейте!

– Щас нальем! – угрюмо произнес прожекторист и двинулся к нему, разминая кулаки. Второй последовал его примеру.

Вот теперь – самое время выбираться и нам. Лешка словно услышал мои мысли и достал из ножен длинный узкий клинок. Я тоже взял в руку нож. Убрать этих двоих нужно без шума, не привлекая к себе внимания остальной охраны, поскольку силы явно не равны.

– Вы чаво, мужики?! – в испуге спросил дед Матвей, глядя, как на него надвигаются два здоровенных амбала.– Вы чаво, бить меня собрались? Можа не надотить?

– Ты сам напросился, дедок,– с ухмылкой произнес прожекторист.

– Вперед! – шепотом скомандовал Лешка.

Мы резво метнулись из-под настила, стремясь как можно быстрее преодолеть дистанцию в двадцать метров. Охранники были заняты стариком, и этот обстоятельство работало на нас. Не более пяти метров оставалось пробежать, как вдруг один из них оглянулся.

Вначале он замер от неожиданности, затем стал бестолково хлопать себя по бокам, видимо, стараясь ухватиться за кобуру с револьвером, висевшую на поясном ремне, а потом хриплым голосом вскрикнул:

– Братан, атас! Ниндзя!!! – и, спотыкаясь, попятился в сторону воды.

Второй оказался посноровистей. Он резко обернулся, уже сжимая в правой руке ствол. Судя по его стойке и манере держать оружие, можно было безошибочно определить: этот не промахнется.

Не промахнется в том случае, если мы с Лешкой будем стоять как остолопы и хлопать ушами. Но мы же не остолопы! Я даже не знаю, кто это такие. Эскалоп знаю, вкусно. А остолоп – понятия не имею. Хотя, наверное, дерьмо.

Так вот, в тот самый момент, когда первый прожекторист-охранник крикнул: "Братан, атас! Нин-дзя!" – а второй резко обернулся с револьвером в руке, Лешка метнул свой нож. В того, который обернулся с револьвером. Тот даже сообразить не успел, откуда накатила смерть.

Второй охранник все пятился и пятился, заходя в воду глубже и глубже. Он стоял уже по пояс в ледяных волнах, когда я подошел к кромке воды и позвал:

– А ну иди сюда, засранец!

– Не пойду! – ответил он, продолжая отступать. Лешка в это время убедился, что первый охранник мертв, а дед Матвей жив.

– Иди сюда, говорю, говнюк!

– А убивать будешь? – спросил он испуганно, понимая, что плыть ему все равно некуда.

– Нет, – говорю. – Только поджопников надаю. В общем, выманил я его из озера. А Лешка усадил уже в лодку деда Матвея, который выпячивал грудь колесом и жутко гордился участием во всей этой заморочке.

– Давай, дедуля, шустро греби отсюда. Спасибо тебе. Даст Бог, свидимся, сказал на прощание Зво-нарев и подошел ко мне. Я как раз ухватил промокшего прожекториста за шкиряк и посадил жопой на песок прямо перед собой. Его трясло от страха. Или от холода. Не знаю. Мы с Лешкой были по-прежнему в черных эластиковых гидрокостюмах. А это не то что в насквозь промокшей одежде, как прожекторист.

– Ты чего там орал? – спросил Звонарев. – Какие ниндзя?

– А кто ж вы тогда?! – вытаращил глаза охранник, осматривая нашу экипировку.

Нам стоило большого труда не разоржаться во весь голос.

– Ладно, дебил, – сказал Лешка, – ты кто, охранник?

– Ага! – беспричинно радостно кивнул тот.

– Ну, давай, охранник, рассказывай, кто там в доме, что и как?

И тут прожекторист узнал Лешку.

– Леха! Это ты?! – Он попытался вскочить на ноги, но Звонарев жестко припечатал его ногой к песку.

– Сиди, сучара!

– Леха, да ты чё, в натуре, братан?! Это чё, учения?

– Дрочения! – Лешка перетянул из-за спины свое оружие и направил на прожекториста. – Зашибу! Рассказывай, быстро!

Прожекторист тотчас стал чрезвычайно красноречив. Ему позавидовали бы ораторы Древнего Рима.

Тело убитого охранника мы временно затопили под дощатым настилом. Сюда же засунули и второго – живого пока еще, но крепко связанного и с кляпом во рту. И того и другого разоружили. Им-то теперь на фига револьверы? А нам очень даже могут пригодиться.

Тот, которому повезло остаться в живых, рассказал много интересного.

Лариска, к примеру, пытать и мучить – в обычном понимании этого слова Сашку не стала. Она просто содрала с нее одежду и попыталась навязать розовую любовь. Сашка в процессе расцарапала ей всю рожу и искусала до крови. Тогда рассвирепевшая подружка Конопли принялась душить ее. Но вовремя подоспел Витек и оттащил свою темпераментную пассию. Он пока решил оставить Сашку в живых, но Лариска взяла с него слово, что, когда настанет момент, ей будет позволено пристрелить Сашку собственноручно.

У Сашкиной матери стало плохо с сердцем. Ее кое-как откачали и оставили лежать в баре на диване.

Вадик наотрез отказался расстаться со своими деньгами. Стоя в камере уже по горло в воде, он кричал, что во всем виноват Женька Козаков, что он держит деньги Вадика под присмотром и не разрешает тратить без его ведома ни копейки. Найдите, мол, Казачка, с ним и разговаривайте. Ладно, доберусь и до этого козла.

Тот же прожекторист сказал, что жить Вадику осталось не более получаса. Вода в камере уже подходит под потолок. Успеть бы.

Да, вот еще что! Звонил Костыль. Разговаривал с Коноплей минут пять.

Витек Конопля в открытую заявил, что не собирается платить Жорику никакие штрафные. Подробностей этих переговоров прожекторист не знал, что естественно, но все же ему удалось услышать, что речь шла о китайце. Конопля кричал в трубку, что никакого китайца не знает и знать не желает. И еще кричал, что "ублюдок Вадик" его не интересует и пусть Жорик сам вспоминает, куда дел фирмача.

В особняке находились в настоящее время сам Конопля, Лариска, четверо охранников и двое... нет, теперь уже один прожекторист. Автоматического оружия две единицы. "Калашниковы". Все остальные вооружены револьверами и пистолетами,

Думаю, со всей этой шлаедренью мы как-нибудь разберемся...

– Хватит думать, – сказал Лешка. Он, зараза, прямо читает мои мысли! Пошли.

Мы подкрались к самым дверям особняка. К тем, за которыми находились двое с автоматами Калашникова.

– Запоминай, – в самое ухо шепотом сказал мне Лешка. – Начинаем с подвала. Планировку помещений я тебе рассказывал. Помнишь?

Я утвердительно кивнул.

– Сейчас заходим как ни в чем не бывало...

– Да там же эти! – переполошился я, имея в виду, что автоматчики не дадут нам спокойно проникнуть в дом.

– Не ссы в компот, как говорит старик Матвей. -Главное – будь готов...

– Всегда готов! – вскинул я руку в пионерском салюте.

Лешка посмотрел на меня как на душевнобольного и потянул за ручку двери, которая оказалась заперта.

– Ну, чё там у вас?! – раздался из-за двери недовольный возглас.

Охранник наверняка подумал, что это прожектористы. Провернулся в замке ключ, и массивная дубовая дверь отворилась

– Здорово! – поприветствовал автоматчика Лешка.– Спите, сурки?

– Леха?! – удивился тот. – Ты откуда? Ты чё, купался? А это кто такой? глянул он в мою сторону.

– Святой дух, – ответил Леха.

– Святой?! – еще какое-то время обалдевал от неожиданности охранник. Но очень скоро пришел в себя и вскинул автомат. – Стоять! Паца...

Он, видимо, собирался позвать на подмогу пацанов. Но не успел. Звонарев всадил ему нож в сердце по самую рукоятку.

В это время откуда-то из-за угла появился второй. И мне пришлось не мешкая метнуть в него нож. Может, не так красиво, как это сделал только что на пляже Звонарев. Но в цель попал.

Оттянув тела с прохода и осмотрев оружие, мы двинулись вперед. Возле одной двери на первом этаже Лешка остановился.

– Здесь еще двое, – сказал он. Открыл дверь и шагнул через порог. За столом на самом деле чаевничали двое. Один из них вскочил как ужаленный.

– Ты?! – и, направив в Лешку пистолет, выстрелил. Мы оба, как по команде, сиганули в разные стороны с последующим кувырком через плечо. Завершая кувырок, Лешка больно ударился о ребристый металлический корпус своего оружия. Все ж таки не для акробатики конструкция. Это помешало ему сгруппироваться, и парень с пистолетом нажал на спусковой крючок еще раз. Лешка взвыл от боли, и, матерясь, повалился на бок. В следующую секунду я дал короткую очередь по обоим охранникам. Те рухнули.

– Леха, ты как?

– Каком кверху. Бля, в ногу зацепил. Этого еще не хватало! Я пробовал перевязать Лешке ногу разорванной скатертью, а по коридору уже громыхали чьи-то ботинки. Нет, не одна пара. Слышались еще шаги. Чуть тише.

Лешка уже не боец. Это ясно как Божий день. Херово, братцы, оставаться одному в такой пикантной ситуации. А что если прожекторист соврал и в доме не четыре охранника, а, скажем, сорок четыре? В таком случае напрасно дергалась старушка в высоковольтных проводах. Не сдюжу я. Потому что не Рэмбо.

За дверью послышалась какая-то возня. Недолго. Секунды три. Затем дверь распахнулась, и мы с Лешкой, не меняя положения, выстрелили залпом в первого, кто появился в проеме.

Ё-моё! Такого расклада не ожидал никто. На пороге стоял сам Витек Конопля и держал перед собой бездыханное уже, продырявленное пулями и кровоточащее тело женщины. Ну не паскуда?! Он придерживал ее, обхватив левой рукой под мышками. В правой у него был пистолет Макарова. Но Витек держал ствол опущенным.

Поразило нас с Лехой не то, что Конопля прикрылся чужим телом. На него это было похоже. Щитом в данном случае послужила... Лариска. Это ее он первой впихнул в комнату, и поэтому сам остался жив. Выходит, она побежала с ним, когда услышала стрельбу в доме. Вот что за возня слышалась из-за двери. Вообще я ожидал увидеть на месте Лариски кого угодно – Сашку, ее мать, но только не подружку Конопли.

– Не стреляйте! – выкрикнул Витек. – Поговорим. Глядя на наше оружие, он понимал, что успеет завалить в лучшем случае лишь одного из нас. Второй же сумеет нафаршировать его свинцом под завязку. А умирать – о, премьера мысли! не хотелось.

– Пидорюга! – выругался Лешка.

– О чем базарить, Конопля? – сказал я. – Я тебе живой ни к чему. Ты мне тоже. Мы оба трупы. Давай заканчивать.

Я надеялся, что Сашка еще жива. В таком случае, если мне или Лешке удастся сейчас убить Коноплю, то девчонка, возможно, выкрутится из этой жуткой истории.

– Стреляй, Витек! И потом – свой фирменный, контрольный!..

– Если успеешь, падаль, – вклинился Лешка и из стороны в сторону повел своим стволом.

Конопля проследил за этим движением взглядом.

– Леша! Женя! Ребята! – скороговоркой залепетал Витек. – Все решим по-другому. Зачем кровь проливать?

– Удрочище! – прохрипел Звонарев. – Зачем кровь проливать, спрашиваешь? Даты, сучина, по уши в крови.

– Где Сашка? – спросил я. Этот вопрос меня волновал сейчас больше других.

– Не переживай, Женя! – доверительно сказал Конопля. – Я предлагаю вариант...

– Заткнись! – рявкнул Лешка. Речь ему давалась уже с трудом. Рана сама по себе была неопасная. Примерно такая же, как тогда, в Афгане. С той лишь разницей, что не ножевая, а огнестрельная. Но остановить кровотечение не представлялось возможным. Конопля не спускал с нас глаз. И Звонарев истекал кровью.

– Какой вариант? – спросил я, заранее не надеясь, что Витек может предложить что-нибудь путное.

– Вы даете мне возможность уйти. Я возвращаю вам всех ваших людей...

– Не трынди, – сказал Лешка, краем глаза взглянув на часы. – Вадик уже утоп. Так что не всех.

– Ну, не всех! На черта вам этот Вадик? Девчонку заберете, мамашу ее!

Заметно было, что Конопля чего-то боится и куда-то торопится. Чего? Куда? Витек не просто трусил. Его колотило в преддверии истерики. Не меня же с раненым Звонаревым он так перепугался.

А взгляд его между тем скользил по окну, выходящему во двор, – не туда, где плескалось озеро, а на противоположную сторону. У меня не хватало обзора, и я не мог определить, что там, за окном. Но скорее всего, из него просматривался участок перед въездными воротами.

Значит, некто грозный должен был прибыть сюда с минуты на минуту.

И тут догадка осенила меня! Ну конечно же, Конопля боится появления Жорика с людьми! Ведь, если верить рассказу прожекториста, между Витьком и Костылем произошла крупная размолвка по телефону. И теперь Жорик не преминет первым нанести удар. Хотя, по сути дела, первым ударил все-таки Конопля. Ведь это он подослал к Костылю китайца. Он отказался выполнять условия предварительной договоренности по выплате штрафа. Не может Жорик позволить плевать на себя с высокой колокольни. Никому не позволит. Я его по зоне знаю.

– Так где Сашка? – повторил я свой вопрос.

– Ребята, сначала я ухожу. Потом вы получаете двоих баб. Договорились?

– Жека, – обратился ко мне Звонарев. – Он нас за идиотов держит. Ты как хочешь, а я...

И Лешка дал длинную очередь по Конопле. Он сделал это из последних сил и потерял сознание. Лишь мгновение спустя я обратил внимание на то, что с улицы кто-то стреляет по окнам. Огонь, надо полагать, открыли одновременно с Лешкой. Такое вот совпадение. И еще я увидел, что на пороге лежит труп Лариски. Конопли рядом не было.

А по окну вели огонь непрестанно, и я слышал уже крики множества голосов. Бросив взгляд на Лешку, я чуть не закричал. В его голове зияла большая черная дыра, через которую хлестала горячая кровь. Либо шальная пуля стреляющих со двора зацепила Звонарева, либо Витек успел выстрелить. Но ведь и Лешка стрелял в него. Скорее всего, труп Конопли валяется сейчас в коридоре.

Чтобы выбраться отсюда, мне пришлось передвигаться ползком. Очутившись за пределами комнаты, я не обнаружил там Конопли. Ни живого, ни мертвого. Значит, ему чудом удалось избежать Лешкиной пули.

Я стоял в коридоре, расставив, ноги и еле держа в руках автомат. Перед глазами плыли фиолетовые круги. Меня раскачивало из стороны в сторону, словно в лодке деда Матвея. И – полная отрешенность от всего происходящего вокруг. Воля была подавлена окончательно. Вот он где, предел человеческих возможностей. А как же высокие слова о самом главном испытании в жизни? Нет, не смогу. Я на поверку оказался слизняком и ничтожеством. Сашка по-прежнему в опасности. Конопля ушел, чтобы выждать время и все равно убить меня. Лешка погиб...

А по комнатам особняка носились незнакомые мне вооруженные люди. Один из них, увидев меня, вскинул автомат, изготовившись к стрельбе. Другой легким ударом отвел его руку в сторону.

– В чем дело, Георгий Михайлович?! – услышал я голос.

– Это свой! – ответил стрелку тот, кто помешал выстрелу.

Идиотизм. В запарке я не узнал даже Жорика Костыля. А он меня узнал и, бесспорно, спас мне жизнь. Потому что к этому времени у меня не осталось уже сил ни обороняться, ни атаковать. Я выдохся.

Жорик подошел и двумя пальцами потрепал меня за щеку:

– Ты не выспался или съел чего?..

– ...Я выдохся.

– Так отдыхай. Виски вон пей со льдом. Расслабься. Все остальное без тебя сделают.

– Не сделают.

– Поживем – увидим. Успокойся.

Мы сидели в баре особняка сбежавшего Конопли. Успокоиться? О каком спокойствии может идти речь, если только что отсюда вынесли тело Сашкиной матери, скончавшейся от инфаркта? И мы сидим на том самом диване. Ничего у меня не получилось из задуманного. И Лешка не помог. Погиб, а не помог.

– Георгий Михайлович, – к Жорику подошел один из его людей, – мы обшарили весь дом. От подвала до чердака. Девчонки нигде нет.

Я так и знал, что Сашку не найдут. Голову даю на отсечение, что сволочь Конопля уволок ее с собой в качестве заложницы. Но как? Витек еще находился здесь, когда в дом ворвались бойцы Жорика. Мимо них и мышь не проскочит. А тут два человека – Конопля и Сашка – исчезли, как сквозь землю провалились.

– Михалыч! – в бар ввалился здоровенный парень, волоча за собой бесформенную тушу Вадика. – Гляньте, кого нашли! Еле откачали. Думали сначала, что вовсе утоп. ан нет, живучий...

Вадим Марксович был, как и ожидалось, совершенно мокр и, как уже не думалось, жив. Жив, черт возьми! Он дико вращал глазами, хватал ртом воздух и непрестанно икал. Губы у него были синими, а белки глаз красными. И вообще, он сейчас здорово походил на свежемороженого окуня.

– Казачок! Милый! Родной! – бросился он ко мне и принялся исступленно обнимать и целовать.

– Отвяжись! – пробовал я оттолкнуть его, но у меня ничего не выходило.

– Женечка, родненький! Я жив!

– Поздравляю.

– Слышь, унеси его, – обратился Жорик к своему человеку. – Достал, гнида.

Тот легко подхватил грузное тело Вадима и молча унес. Куда – меня теперь не интересовало.

Я рассказал Жорику всю историю, связанную с ночными гонками по Питеру. О красной "ауди" и темно-синей "Daewoo". He упомянул лишь про деда Матвея. Пусть живет себе спокойно, век доживает. Он и так совершенно зря ввязался в эти разборки. И мало ли чем закончится для него столь мастерски исполненный отвлекающий маневр. Лучше, чтоб о нем никто ничего не знал.

– Понятненько, – раздумчиво произнес Костыль. – Значит, ты полагал, что Жорик подослал китайца на твою погибель. За суку меня принял, – неприкрытая обида сквозила в его словах.

– Ну, ошибся, – пробовал оправдаться я.– С кем не бывает.

– Запомни, дурачок. – Жорик прикурил сигарету и глотнул виски. – Ты в этой жизни гроша ломаного не стоишь. И нет мне от тебя никакой выгоды. Помогаю, потому что приглянулся ты мне еще в зоне. Характер в тебе есть. И не хотелось, чтоб пропал ты ни за понюшку табаку. Обратись ко мне кто другой – не подписался бы ни за какие коврижки. У меня все есть, Красноармеец. Бабки, девки, дома и машины. Счета за границей – тоже есть. И заморочек своих без тебя хватает. Ну на какой ляд ты мне сдался?

– Действительно, на кой ляд? Вот и сюда примчался. Не меня ли спасать? наверное, в моих словах прозвучала ирония, потому что Костыль нахмурился.

– И тебя спасать тоже, – сказал он. – Но не только.

– А-а! Значит, есть корысть! Значит, не по доброте душевной!

– Ну, корысть, она всюду присутствует, милый мой. Даром в наши времена даже папа маму не целует. Я приехал сюда потому, что Витек буранул. Повоевать со мной решил, рожа козлиная. К тому же китаец в другом свете нарисовался. Проморгал я его, не раскусил вовремя. А уж когда поговорил с Коноплей по телефону, когда он стал вешать мне лапшу на уши, что знать не знает, где Вадик и кто такой Сэн, я сразу понял – жопой крутит. За дурака меня держит. Кто ж такое простит?

– И ты решил навести порядок, да?

– Порядок во всем должен быть. И в наших делах особенно. Конопля лишний. Он никому не нужен в Питере. Он только мешает и вносит неразбериху в систему.

– О какой системе ты говоришь?

– Я говорю о воровском законе, Красноармеец. Тут все должно быть правильно. А появление таких, как Конопля, неизбежно ведет к войне.

– Что вам мешает не воевать?

– Беспредел, Отморозков расплодилось – туши свет. И не существует для них никаких правил, никаких порядков и никаких авторитетов. Им человека убить – как муху газеткой пришлепнуть.

– Тебя послушать, так и я отморозок.

– Нет. Ты за правое дело убивал.

– Да как ты такое можешь говорить?! – возмутился я совершенно искренне. Как может быть убийство правым делом?!

– Ну-у! – развел руками Жорик. – В таком случае тебе нужно было не ко мне идти, а писать заявление в милицию: "Помогите, граждане начальнички! Спасите меня и сохраните!" Вообще, я тебя не понимаю! Сначала ты закидал пол-Питера трупами, а теперь что, раскаиваешься? Поздно! В дерьме ты по уши! – Что-то звериное мелькнуло в глазах Костыля.

Я чувствовал, что зашел в тупик. Убивать – грех. Неискупимый, как говорят. Не убивать – значит, быть самому убитым. Выходит, на убийство меня толкал страх за собственную жизнь? Но почему я должен быть убитым по прихоти кого бы то ни было?.. Запутался я, окончательно запутался. Может, действительно, прийти в милицию, рассказать все от начала и до конца. Пусть меня посадят. Пусть расстреляют. Но пусть спасут Сашку.

– Так что, друг мой сердечный, не философствуй, – продолжил Жорик. – Ты помнишь нашего философа с зоны?

– Он за жизнь говорил, которая дается человеку для радости и созидания. А человек эту жизнь в говно превращает, – сказал я.

– Да-да-да! И тот же философ хранил под подушкой Библию. Читал ее по ночам, подчеркивал там умности разные. А я как-то заинтересовался. У него на самой последней страничке записи от руки сделаны. Заголовок такой: "Противоречия". И написано в два столбика:

"Всякий рожденный от Бога не делает греха... Он не может грешить, потому что рожден от Бога" (1 Иоанна, 3,9.)

"Нет человека праведного на земле, который делал бы добро ц не грешил бы".

(Еккл., 7, 20.)

Так что понимай как хочешь, – закончив цитировать, произнес Жорик. – Всюду есть противоречия. Все несовершенно. Ясно одно: никто о тебе не позаботится, кроме тебя самого. Тебе, можно сказать, повезло, что мои интересы совпали с твоими. Конопля сумел и мне нагадить. Ничего, он еще ответит. Из-под земли суку достану.

– Уверен? – с сомнением спросил я.

– А вот скажи, если б люди Конопли на тебя случайно у Вадика не наткнулись, ты бы не стал его сам разыскивать?

– Зачем?

– Он же за решетку тебя отправил! Ответить должен!

– До сих пор же не искал. И не искал бы вовсе. Я жить спокойно хочу. Не мешать никому. И чтоб мне никто не мешал.

– И шел бы тогда на завод после зоны! – вспылил Костыль. – Чего к Вадику поперся ?! Там, где крутятся бабки, не бывает спокойной жизни! А вы все, чистоплюи, хотите и рыбку съесть, и на хер сесть! На мораль его потянуло! Раскаяться надумал! – Жорик вскочил со своего места и нервно заходил по комнате. – Иди! Беги к ментам! Ты же этого хочешь! Пиши заяву, сдавай всех и сам сдавайся! Но сначала подумай, почему мы сейчас здесь сидим и никого не боимся?! Здесь же война была! Стреляли! Горы трупов валяются! А мы сидим и не чешемся! Жорик бесился. Ярости его не было предела. – Где твои менты? Почему не едут?

Действительно, почему? Где они? Ведь перестрелка наверняка слышна была на всю округу. Зеленогорск не Питер. Здесь все на виду. Да и источники информации у ментов свои есть. Наверняка стуканули уже на Литейный, что между Костылем и Коноплей разборки зреют. Чего ж они не едут? Взяли бы с поличным!

– Так почему? – спросил я у Костыля.

– А потому, – уже спокойно ответил он и вновь присел рядом, наливая себе виски. – Философ в зоне всю Библию сто раз прочел. А я жизнь эту сраную, как толстую книгу, перелистал уже тысячи раз. И вот что тебе скажу. Сейчас время такое: все хорошо жить хотят. И менты тоже. Перед тем как людей своих собрать-вооружить и сюда отправить, я с одним человечком встретился. На Литейном, 4, он работает. Посидели, потолковали. Я ему о своих проблемах рассказал. Он мне о своих. Говорю ему: есть гнида в Питере, всем жить мешает, Конопля называется. Очень, говорю, хочется к праотцам его отправить. Не возражаешь?

– А он?

– Он не возражал. Скажу, говорит, тебе по правде, ваши разборки нам на руку. Вы друг друга мочите, нам работы меньше. Соображаешь?

Я соображал. Не сказать, чтобы слова Костыля были для меня новостью. Еще в зоне менты вражду между блатными сеяли. Одна мафия, как там называли группировки, другую опустит, вот уже их на единицу меньше и стало. Но чтобы мент с Литейного вот так открыто обсуждал дела с блатным! Что творится, а?

– Дальше-то что? – спросил я Жорика.

– А дальше я его попросил обеспечить мне свободу действий в районе Зеленогорска. Мои ребята, говорю, пошумят там, ну, то есть здесь, немного. Ты уж, говорю ему, подстрахуй от местных легавых. Пусть шумят, говорит он мне, только посторонних не трогайте. Чтоб никто из мирных жителей не попал под ваши стволы. Он так и сказал: "Из мирных жителей". Ты понял, да? Выходит, менты относятся к нашим разборкам как к войне. И эта война по большому счету их не касается. Делаю вывод: у них свой закон, а у нас – свой.