Текст книги "Мальтийский крест"

Автор книги: Олег Борушко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Он узнал все, что было нужно.

– Здесь нет чужих ушей, – сказал виконт Аджюс с воротником-парусом. – Здесь даже слуги – родственники. Чего вам бояться? А при вашей любви к оружию… я хотел сказать – к антиквариату… вы всегда сумеете постоять за себя.

Волконский насторожился.

– Граф, давайте не будем ходить вокруг да около, – вмешался Кеткути-Ганадо и снова двинул местами, где то ли были, то ли никогда не было бровей. – Как вы думаете – сколько осталось ордену?

"В ход пошла тяжелая артиллерия", – подумал Волконский.

– В каком смысле? – осведомился он.

– У нас могут быть разные религии, – продолжал Кеткути. – Но когда дело касается земли – религиозная рознь уступает место расчету. Россия теперь – великая страна. Выскользнуть из солидарных клещей Турции со Швецией, невзирая на потерю флота, – это нужно иметь длинное дыхание. И если Священный орден не чувствует священного трепета (Кеткути усмехнулся), это говорит только об одном: высокомерие застилает глаза вернее черной повязки слепца. Но никогда не спешите избавить сатрапа от иллюзий. Никогда ведь не знаешь – кто придет на его место…

Волконский вдруг поймал себя на мысли, что с удовольствием слушает этого графа с похмельной фамилией.

– Сатрапа? – удивился Волконский.

– Ну, мы-то здесь, на острове, не шибко высокомерны. Мы, – Кеткути обвел рукой собравшихся, – склоняем головы перед священным военным орденом рыцарей-госпитальеров. Но только это наша земля. И за эту землю мы слишком много пролили крови и слишком много отдали денег23 задолго до захода в Большую гавань кораблей Лилль-Адама. И кто этого не понимает – тот ничего не поймет на острове.

Вошел слуга с разожженным кальяном.

Гости по очереди затянулись, и резкий запах гашиша вывел Волконского из политического состояния и снова привел в эмоциональное. "Да где же она? Обещали – и нету", – грустно подумал он.

И, представив лицо Лауры, ощутил теплую волну в непосредственной близости от сердца.

Слуга поднес ему в очередь глиняный змеевик. Волконский вдруг потянулся губами и сделал затяжку.

Он был честно и прямо поражен откровенностью мальтийцев.

"А чем, собственно говоря, они рискуют? – взвешивал он, чувствуя, как приятный туман мягкими лапами подступает к основанию черепа. – Я что, побегу докладывать Лорасу? И что они сказали такого, чего в ордене не знают и без моих докладов?"

"Канцелярия ордена потому и дает им с барского плеча подряды на поставку муки, – инструктировал Шешковский, – чтобы превратить мальтийскую знать в заурядных торговцев. И давно превратились бы, да остров слишком мал. Плюс грамотные вожди и железная субординация… Что возможно лишь на этаком крохотном пространстве…" – Шешковский вздохнул и грустно обвел глазами огромную карту Российской империи на стене кабинета.

Волконский глянул исподтишка на одутловатое, породисто-свирепое лицо барона Тестаферраты и поежился.

"Похоже, – думал он, – эти все повязаны круговой порукой. орден надеется, что закрыл вопрос. Откупился подрядами, уважил сумрачных подземных царьков. А они, видишь ты, играют не в деньги…"

– Так как же вы скажете? – донесся голос барона Тестаферраты.

– Если вы скажете "да", – вдруг подала голос доселе молчавшая Джианна Тестаферрата, – мы с вами перейдем к более приятным занятиям. – и, выпустив облако дыма, ткнула мундштуком куда-то в глубину дома.

Гости приятно закивали.

"Вот оно что!" – похолодело подумал Волконский сквозь сиреневый туман и уставился в ту сторону, куда показал мундштук.

Несмотря на легкое опьянение от гашиша, он вдруг почувствовал, что нужно сдаваться. В голове нарисовались знаменитые три "у" русской разведки: "Угадать, угодить, уцелеть".

"Все правильно", – подумал он.

"Когда не знаешь, что делать, – плыви по течению, – учил Шешковский. – Можно все – водку, баб, наркотики. Главное – помни как "Отче наш": ты служишь российскому престолу. Коль не забудешь в угаре – оно само вынесет куда надо. Забыл – не обессудь".

– А разве мне предложили выбор из "да" и "нет"? – медленно и важно сказал Волконский, сомневаясь: может, и вправду предложили, да он пропустил?

– Граф! Вы странный человек. – Тестаферрата не спускал с него глаз. – Разве мы недостаточно откровенны? Я могу сказать прямее…

– Не стоит, – быстро сказал Волконский.

"А еще говорят, в России разврат", – подумал посол.

– В обществе с жесткими нормами разврат есть движение души, – словно прочел его мысли барон Тестаферрата. – А когда нормы расплывчаты – разврат есть только движение тела.

Волконский обвел глазами теплую компанию, остановился на Джианне, порочно похожей на Лауру, и соблазн жаркой волной прихлынул к лицу юного посла. "Дикость", – подумал он.

– Хорошо, – сказал Волконский. – Я передам.

И поднялся.

"Что кому передать?" – пьяно подумал он.

– Джианна, проводи, – сказал барон.

Гости важно посмотрели вслед пунцовому Волконскому, который на этот раз не сделал никаких усилий, чтобы покраснеть.

В глубине дома оказался внутренний дворик, скорее похожий на колодец, весь в цветах.

Отблеск закатного солнца окрасил колодец в розовый цвет, и сочетание зеленого с розовым навело Волконского на любимую мысль о странном круговороте веществ в природе. "Все крутится, все вертится. Закон природы", – твердо подумал он.

На скамейке сидела девушка. Волконский узнал поворот руки, мягко опущенной на спинку. Еще ни разу не видел он Лауру со спины. "А тоже ничего!" – ухарски подумал он и заметил справа распахнутую во дворик застекленную дверь. А за дверью – помещение, где стояла ослепительной белизны кровать с разобранной кружевной постелью.

– Лаура, – позвала Джианна, подходя к скамье.

Встрепенувшись, девушка стремительно встала и во весь рост повернулась к гостю.

– Мама! – потрясенно сказал Волконский, сделал по инерции два лишних шага и наткнулся на Джианну.

– Я слушаю, – обернулась Джианна.

– Это я не вам, – бросил Волконский, не сводя глаз с чудесного явления.

Лаура была ослепительно красива. Она была так прелестна и желанна, что юный русский посол отстраненно отметил: он попал в водоворот, где, плывя по течению, трудно выделить компонент пользы для Отечества.

– Ну вот, – сказала Джианна. – До утра сюда никто не придет. Веди себя прилично. – она сухо кивнула дочери и удалилась.

Лаура смотрела графу в лицо. Она вся стояла перед ним как на ладони: то ли дорогая покупка, то ли краденая невеста, то ли просто подарок судьбы.

Волконский запрокинул голову, поглядел в квадрат закатного неба над головой. "Хоть бы дождь", – тоскливо подумал он. Набрал полную грудь воздуха. "Здравствуйте", – хотел сказать он. Но оставшаяся во дворике часть атмосферы предстала до такой степени хрупкой, что на язык наворачивалось гуманное "До свидания".

Волконский стал осторожно выдувать воздух через ноздри.

Лаура вдруг сделала шаг вперед, взяла графа за руку и решительно повела в дверь, на которую граф боялся даже смотреть.

Этот волшебный сон граф Дмитрий Михайлович Волконский не мог потом забыть всю жизнь.

"Что это было?" – думал он на следующее утро, уставившись через окно на ребристые ставни борделя на противоположной стороне страда Форна.

Он ожидал рассудочной страсти без страсти: выкуп, предложенный неизвестно за какую сделку. А получилось – просто утонул в ее нежности, занемог в ее чистых и сладких порывах.

Лаура вся затопила его, так полно и наверняка, что сама попытка осмыслить захлебывалась в волнах лучезарного восторга.

Присев на кровать, он интеллигентно повернул Лауру к себе спиной и, твердо схватив обеими руками за грудь, впился гусарским поцелуем в шею. Она замерла и сидела, сложив руки на коленях.

Тяжелая волна возбуждения – от овечьей покорности девушки – подкатила под самое горло графа. Он хищно скользнул рукой Лауре на бедро и принялся подтягивать длинное платье, собирая его в гармошку. Не отрываясь от шеи, он краем глаза следил через ее плечо за змеящейся вверх материей и страстно желал увидеть нижнюю белую юбку.

Вместо нижней юбки из-под платья показалась смуглая Лаурина коленка, и граф от неожиданности зарычал. Нижней юбки не было. "Сразу!" – подумал граф.

Лаура, опустив голову, безучастно смотрела на руку графа и на свое колено. И вдруг, развернувшись, схватила Волконского за запястья. Сжала с девичьей силой и посмотрела прямо в глаза. Граф отвечал со всей лучистостью, какую мог собрать в организме. С сожалением отметил, что платье скользнуло обратно вниз… Лаура приложила обе его ладони к своим щекам…

Граф потерянно смотрел на лицо Лауры в своих ладонях, и грубый приступ желания вдруг осел на дно, как оседает кофейная гуща от сверкающего кубика льда, брошенного в чашку. Быстро поднявшись, она оперлась коленкой о край кровати и, бросив его руки, стиснула ладонями его виски. И стала целовать в края губ, в щеки, в бугры бровей, едва касаясь, неумело и трепетно.

Теперь граф сидел как неживой. Его захлестнуло волной такой несказанной нежности, что закружилась голова. И он потом долго-долго, бесконечно целовал ее всю, поначалу не давая воли рукам, боясь спугнуть резким движением…

Что это было? Приворот? Гашиш? Но отчего же сейчас, утром, без всякого гашиша, он едва сдерживает себя, чтобы не броситься в Бурмаррад, в Мтарфу, к черту на кулички, чтобы только увидеть ее, Лауру? Ночную русалку, отдавшуюся ему по велению гражданского чувства – самому нелепому из любовных велений? И где же самое естественное из мужских чувств – легкое презрение после легкой победы?

Наперекор всем законам полудикая дочь полуденной Мальты вдохнула в русского графа саму себя. И самовольно распоряжалась теперь внутри, целиком забрав душу графа в нежные и тонкие пальцы.

51

В десять часов вечера наемная карета кавалера Джулио Литты подъехала к парадному подъезду графа Павла Мартыновича Скавронского.

Дом был расцвечен так, что толпа народа на Миллионной еще саженей за двести щурилась от модного света полусотни газовых фонарей.

Джулио явился в черной рыцарской накидке с белоснежным шелковым мальтийским крестом на груди и маленьким Георгиевским – под шеей.

Робертино, соскочив с подножки, кинулся в подъезд, лавируя меж гостевых экипажей, и вскоре дворецкий громовым контральто доложил нараспев на всю Миллионную:

– Мальти-ийский кавале-ер Креста и Благочестия владетельный граф Джу-у-улио Ренато Литта-а-а-а!

"А– а-а!" -покатилось по Миллионной, по переулкам, отражаясь от разожженных окон огромного особняка.

Все замерло. Все, что подымалось по крыльцу, что шевелилось и копошилось в ограде возле пролеток, и даже ровный гул взаимных приветствий под порталом, в настежь распахнутых дверях, где снимались накидки, плащи и шубы, – все на секунду замерло и оборотилось.

Джулио взошел по парадным ступеням.

"Рыцарь… Мальта… рыцарь… рыцарь…" – прошелестело в сыром столичном воздухе.

Джулио был так взволнован, что сперва даже не узнал, не увидел Катю, мирно стоявшую в глубине. И направился к Павлу Мартыновичу, на переднем плане.

– Ба-атюшки! – вскрикнул Павел Мартынович, неделикатно выпуская руку князя Куракина.

Князь нахмурился.

– Сколько лет, сколько зим! – кричал Павел Мартынович.

Все задвигалось вокруг в прежнем ритме.

Катерина Васильевна втайне поразилась впечатлению, которое произвел приезд рыцаря на ясновельможный питерский свет.

В Неаполе Джулио явился рядовым посетителем посольства. Сегодня он прибыл первостатейной знаменитостью.

Александра, на правах сестры также встречавшая гостей внизу, пожала Кате руку выше локтя. И Катерина Васильевна, словно только ждала команды, невольно сделала шаг вперед.

– Бон суар, – сдержанно сказал Джулио и поцеловал сухими губами тонкую шелковую перчатку хозяйки.

Катерина Васильевна немо смотрела на рыцаря.

Тайная мысль, что красавец монах, этот огромный и властный мужчина с романтического острова Мальта, Георгиевский кавалер и герой битвы при Котке, наследный миланский герцог, о котором трещит весь Петербург, третьего дня стоял у нее под окнами, как мальчишка… Эта мысль наполнила сердце Катерины Васильевны совершенно незнакомым ощущением, близким к полному женскому счастью.

Катерина Васильевна Скавронская только теперь, в эту секунду, всей душой поняла: роман начался. Дороги назад нет, и обложка захлопнулась.

Укол женского тщеславия довершил подспудную работу души. Обложка захлопнулась с нежным звуком поцелуя в перчатку из третьей галантерейной линии Гостиного двора.

"Сегодня!" – решила она.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. В 637 году арабы, воодушевленные пророком из Каабы, захватили Иерусалим. Однако препятствий пилигримам из христианской Европы чинить не стали. В 1020 году купцы из Амальфи и Салерно получили от калифа Египта Фатимида концессию на право построить в Иерусалиме странноприимный дом и при нем госпиталь для христианских паломников в Святую землю. Так неподалеку от Гроба Господня возникает приют с церковью Святого Иоанна Крестителя, где монахи-бенедиктинцы лечат страждущих.

К концу X века примитивные турки-сельджуки вырвались из Малой Азии на аравийские просторы. Быстро переняв ислам, они не только потеснили арабов, но стали грозить оплоту христианства на Востоке – Византии. Захватив в 1071 году Иерусалим и Сирию, они вынудили византийского императора обратиться за помощью к братьям по вере – европейским католическим монархам. Распря между православием и католичеством побледнела перед лицом общей угрозы христианству и святым местам. В 1091 году папа Урбан II призвал христианскую Европу к оружию.

С началом крестовых походов госпиталь святого Иоанна принимает первых раненых и со взятием Иерусалима когортами первого крестового похода в 1099-м получает от благодарных пациентов-рыцарей значительные суммы денег. Ректор госпиталя монах-бенедиктинец Питер Жерар пишет устав, и в 1113 году буллой от 15 февраля папа Пасхалий II признает госпитальеров как монашеский орден с августинскими обетами безбрачия, бедности, послушания и главной целью – заботой о больных и нищих. Облачение монахов – черная ряса с простым белым крестом на груди.

Преемник Жерара на посту ректора госпиталя брат Рэймонд Дюпюи называет себя магистром и включает в устав ордена, кроме лечения, защиту христианских паломников. Так орден становится военно-монашеским, а его члены называются теперь странноприимными рыцарями святого Иоанна Иерусалимского. Дюпюи также вводит белый восьмиугольный крест, ставший с тех пор эмблемой ордена и ныне известный как мальтийский. В 1248 году папа Иннокентий IV специально для рыцарей разрешает вместо монашеского клобука черную накидку поверх доспехов с белым крестом на левом плече. В 1259 году папа Александр IV меняет цвет накидки на красный, и с тех пор цвета Ордена госпитальеров остаются неизменными до наших дней.

С образованием Римского Королевства Иерусалим Орден госпитальеров, наряду с тамплиерами и Тевтонским орденом, становится сборным пунктом для всех добровольцев-христиан из Европы. С нарастанием над Иерусалимом новой мусульманской угрозы стремительно растут военная роль и престиж ордена, а вместе с ними поток новобранцев и пожертвований. Кавалерийские полки ордена в Иерусалиме ("туркополы" – то есть отражающие турок) наряду с войсками двух других орденов явились фактически первой и единственной в те времена регулярной армией Запада. Кроме того, признанное за орденом право содержать собственные вооруженные силы и вести войны в защиту христианства в сочетании с независимостью от национальных держав знаменовало явление первой наднациональной структуры, обладающей суверенитетом без наличия собственной территории.

Уже к концу XIII века благодаря новым обширным владениям орден располагал сетью госпиталей-убежищ на всех основных путях паломничества из Европы в Святую землю. Каждый госпиталь управлялся группой рыцарей во главе с командором. Несколько госпиталей объединялись в округ, или бэйливик, во главе с балифом. Округа далее входили в приорства и великие приорства.

Рыцари– госпитальеры святого Иоанна Иерусалимского -последние, кто покинул пылающий Иерусалим, отбитый у христиан 2 октября 1187 года войсками Саладина. Здесь погиб великий магистр Роджер де Мулен. Одна за другой падают христианские крепости на Святой земле. При штурме Газы в 1244 году попадает в плен великий магистр Вильям де Шатонеф. После катастрофы пятого крестового похода в 1249 году во главе со святым Людовиком Французским Орден госпитальеров закрепляется в Акре, в Палестине. Здесь рыцари готовятся к неизбежной осаде последнего оплота христиан на земле Иисуса.

В 1291 году турки-мамлюки после месячной осады довершают месть ислама за кровавое падение Иерусалима в 1099-м. Остатки рыцарей и солдат – монахов ордена бегут на Кипр. Однако если боевой дух тевтонцев и тамплиеров сломлен трагедией на Ближнем Востоке, то Орден госпитальеров под руководством великого магистра Джона де Вильера, наоборот, окреп и полон решимости продолжать дело крестовых походов. Поскольку все земли Восточной Римской Империи, кроме Константинополя, находятся теперь в руках мусульман, поле битвы должно закономерно переместиться с суши на море – в акваторию Средиземного моря.

В Лимассоле, преодолевая враждебность киприотов, ордену в течение двух десятилетий удается создать первый небольшой флот. Орден начинает усиленно искать постоянного и надежного прибежища. В 1307 году при поддержке генуэзцев флот ордена осаждает остров Родос в Эгейском море. После двухлетней осады Родос сдается на милость победителю.

Орден более чем на двести лет обретает собственную независимую территорию, великий магистр де Вилларет становится великим князем Родоса, а орден – Орденом рыцарей-госпитальеров родосских.

Сделавшись территориальной державой с собственной валютой и подчиняясь только папе, орден отныне служит единственным форпостом христианского мира в борьбе с Турцией и исламом.

Взятие турками Константинополя в 1453 году открыло эру новой экспансии мусульман. В 1480 году турки осадили Родос и даже прорвались сквозь укрепления, однако мощная контратака рыцарей смела войска Мехмета обратно в море.

В 1522 году армия Сулеймана Великолепного, султана Оттоманской империи, числом в 150 000 на 500 кораблях вновь осадила Родос. Сулейман полон решимости смести с лица земли "приют сыновей сатаны". После беспримерной шестимесячной осады население Родоса возроптало, склоняя рыцарей принять условия капитуляции. великий магистр Филипп де Лилль-Адам, вынужденный с гневом склониться перед волей большинства родосцев, сдает остров. Но не турецким войскам, так и не сумевшим взять твердыни, а лично Сулейману Великолепному. Восхищенный мужеством рыцарей, Сулейман предлагает ордену беспрепятственную эвакуацию с Родоса и необходимую помощь. Как горько будет на старости лет султан Великой Оттоманской империи Сулейман II Великолепный сожалеть о юношеском благородстве!

Суверенный, военный, святого Иоанна Орден госпитальеров иерусалимских и родосских снова остался без приюта.

Прощальный взгляд великого магистра Филиппа де Лилль-Адама на Родос с палубы отплывающей галеры выразил полной мерой все, что испытала после захвата своего форпоста уязвленная Европа. Но, в отличие от Европы, из всей горькой гаммы чувств великий магистр не мог позволить себе одного – отчаяния. орден должен выжить. Орден найдет себе новый дом. Обе задачи орден выполнит ради простой цели – сражаться за Слово Иисуса Христа.

2. Безбородько Александр Андреевич (1747-1799) – светлейший князь, действительный тайный советник, обер-гофмейстер, государственный канцлер (министр иностранных дел).

3. Иоанн Антонович (1729-1764) – правнучатый племянник Петра I, правнук брата и соправителя Петра I – Иоанна, внук его дочери Екатерины Иоанновны от брака ее дочери, Анны Леопольдовны, и Антона-Ульриха, принца Брауншвейгского. Указом императрицы Анны Иоанновны объявлен российским императором в 1731 году – за 9 лет до своего рождения. Будучи претендентом на российский престол, был заключен Елизаветой Петровной в Шлиссельбургский равелин. Погиб в ночь с 4 на 5 июня 1764 года во время попытки поручика Мировича освободить его. Приводим воспоминания С. Энгельгардта: "К нему (к Иоанну Антоновичу) приставлены были два заслуженных штаб-офицера, которым дано повеление: ни в коем случае живого его не выдавать. Сказанный поручик Мирович подговорил солдат своей роты и с оными вломился в темницу несчастного Иоанна. Упомянутые два штаб-офицера, видя, что уже не осталось им никакого средства сберечь своего узника, закололи его. Таким образом, Иоанн, 24 лет, окончил несчастную свою жизнь. Мирович, вошед в ту камеру, где он содержался, и увидя его мертвым, сам представил себя правительству как мятежника. Сенат и первенствующие государственные чины присудили на эшафоте отрубить ему голову". По воспоминаниям Державина, "народ, стоявший на высотах домов и на мосту, не обыкший видеть смертной казни (после казни Волынского в 1740 году никому публично не отрубали голову. – О. Б.) и ждавший почему-то милосердия государыни (Екатерины II. – О. Б.), когда увидел голову в руках палача, единогласно ахнул и так содрогнулся, что от сильного движения мост поколебался и перила обвалились.

4. "Societas Jesu", или "Общество Иисуса" в России известно как Орден иезуитов. Основан в 1534 году в Париже Игнатием Лойолой. Орден иезуитов стал главным орудием Контрреформации.

В Европе в начале XVI века возникло широкое общественное движение, принявшее форму борьбы против римско-католической церкви, получившее название Реформации. Формальным началом Реформации традиционно считается выступление Мартина Лютера в Германии (г. Виттенберг) в 1517 году с 95 тезисами против индульгенций и основных догматов католицизма. В частности, отвергалась необходимость церкви с ее иерархией и духовенства вообще (тезис об "оправдании одной верой"). Единственным источником религиозной истины признавалось Священное Писание (Мартин Лютер сделал новый перевод Библии на немецкий язык), тогда как Священное Предание отвергалось. Отвергались права церкви на землю и т. п. В России отголоски Реформации нашли себя в расколе.

В 1545 году Тридентский собор положил начало Контрреформации, то есть церковно-политическому движению во главе с папой, направленному против новых реформаторских веяний. Активные проводники Контрреформации – монашеские и религиозно-военные ордена, а также святая инквизиция. Активнейшим и самым влиятельным из орденов быстро становится Орден иезуитов. Основные принципы: строгая централизация, подчинение младших членов старшим, абсолютный авторитет главы ордена, поощрение взаимного шпионажа и доносов внутри организации. Ради "вящей славы божией" доктрина разрешает преступления. С 1610 по 1768 год в Парагвае существовало целое "Иезуитское государство". К середине XVIII века иезуиты имеют мощнейшие лобби при всех европейских дворах. Раздражение монархов выливается в гонения на орден, и в конечном итоге папа Климент XIII декретом вынужден под давлением испанского двора запретить один из любимейших своих орденов.

5. Структура Ордена госпитальеров.

За годы пребывания на Родосе орден превратился в мощнейшую и богатейшую общину из сыновей европейской элиты. Рыцари сумели соединить высокий подвиг монашества с кодексом рыцарской чести, военным и, главное, морским искусством – сочетание, невиданное ни до, ни после ордена госпитальеров-иоаннитов. Владея независимой территорией на Родосе, иоанниты, в отличие от могущественных тамплиеров и Тевтонского ордена, сумели остаться вне интриг европейских дворов. Перед лицом постоянной исламской угрозы сохранили высокий дух и смысл христианской военной общины.

Еще устав Жерара Дюпюи разделил братство на три класса: рыцари (кавалеры), капелланы и оруженосцы. Кавалеры при посвящении представляли твердые доказательства благородного происхождения: выходцы из Германии, например, до 16-го колена. Позже, кроме "кавалеров по праву", возник институт "кавалеров – и даже дам – по милости" – почетный титул для лиц, оказавших ордену крупные услуги, но не принявших монашеских обетов.

Организационно Орден иоаннитов состоял из восьми национальных образований – лангов, или языков: Прованс, Овернь, Франция, Арагон, Кастилия, Италия, Англия и Германия. Каждый имел собственный штаб, или "Auberge". В "Оберж де Кастилль", штаб-квартире ланга Кастилия в Валетте, ныне находится офис премьер-министра Мальтийской Республики. В "Оберж де Прованс" – Национальный, или Археологический, музей. Часть штаб-квартир погибла во время Второй мировой войны.

Главы лангов – пильеры (столпы), вместе с великими приорами и балифами – министрами земель ордена, составляли верховный совет, или конвент, наряду с епископом и конвентом – верховным судом. Все члены конвента являлись Рыцарями Большого Креста. За ними следовали командоры и, наконец, просто кавалеры. Оруженосцы, или капелланы, вместо белого полотняного креста на месте сердца – носили полукрест, то есть знак наподобие буквы "Т". В промежутках между заседаниями конвента текущими делами ордена руководил капитул.

Конвент ордена представлял, как видим, высшую законодательную, исполнительную, церковную и судебную власть и подчинялся прямо великому магистру. Великий же магистр, избиравшийся рыцарями пожизненно, отвечал только и непосредственно перед папой.

К моменту изгнания с Родоса орден владел 20 000 земельных наделов, 700 богатейшими поместьями, чеканил собственную монету, имел посольства при главных европейских дворах, и сокровища его слыли легендарными. Напомним, однако, что, давшие обет нестяжания, рыцари-монахи не имели собственного имущества, и все деньги ордена шли на нужды благотворительности, распространения и защиты христианства. Но потому и текли рекой в орден со всех концов континента.

К началу XVI века орден рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна превзошел богатством всю римско-католическую церковь.

6. Французский ланг, или язык, – традиционно самый многочисленный и влиятельный в ордене госпитальеров.

7. Историческая справка

В 1609 году бездетный польский магнат Януш Острожский учредил в пользу Ордена госпитальеров иерусалимских, Родоса и Мальты огромный родовой майорат под именем "Острожская ординация" в Волыни и Ровно с доходом в 300 000 золотых. Ординация входит в Баварскую приорию ордена. После уничтожения Баварского ланга в первой половине XVIII века Острожская ординация по женской линии перешла в управление Сангушкам. Януш Сангушко, не обращая внимания на закон о майорате, раздаривал земли направо и налево.

В 1772 году, опасаясь выступления Пруссии и Австрии на стороне Турции в русско-турецкой войне, Екатерина Великая вынуждена пойти на первый раздел Польши. В итоге к России отходят восточные районы Белоруссии – Полоцк, Витебск, Могилев, к Пруссии – балтийское побережье, к Австрии – Западная Украина и Галиция. Речь Посполитая перестала существовать. Королем Польши сейм под давлением Екатерины избирает Станислава Августа Понятовского, вторую после Сергея Салтыкова большую любовь великой тогда еще княгини Екатерины. Острожская ординация, формально оставаясь в составе Польши, попадает в прямую сферу влияния русской короны.

Орден, озабоченный судьбой Острога, посылает в Санкт-Петербург кавалера Саграмосо. Заручившись поддержкой Екатерины, Саграмосо в 1773 году прибывает в Варшаву, где вынуждает короля учредить комиссию для разбора претензий ордена на Острог. Комиссия, в свою очередь, выносит вердикт: князю Адаму Понинскому, маршалу Конфедерации и совладельцу Сангушки по Острогу, образовать командорство из своей доли в пользу Ордена госпитальеров. Понинский соглашается, и Саграмосо возлагает на него крест Рыцаря По Милости. Однако двустороннее соглашение должно быть санкционировано ассамблеей трех стран – Пруссии, Польши, России. 18 января 1774 года Саграмосо открывает конференцию вступительной речью: "Если мои скромные и миролюбивые предложения будут отвергнуты конференцией, их придется передать на рассмотрение другим силам".

Эти "другие силы" есть силы русских армий.

16 июля 1776 года подписано трехстороннее соглашение об образовании Великой Польской приории на базе острожских земель из 6 командорств. Саграмосо получил от ордена пожизненную пенсию в 10 000 туринских лир ежегодно.

Однако польские смуты так и не позволили ордену наладить сбор средств с Острожской ординации до того времени, о каком ведется речь в этой книге.

После Французской революции и конфискации у ордена всех поместий во Франции Острог остается последним имением ордена в Европе.

8. Прошло еще долгих семь лет в чаяниях отвоевать прекрасный Родос, семь лет тяжелых переговоров и скитаний – с Крита в Италию и из Сиракуз в Ниццу, – прежде чем Филипп I Франзузский, с ним император Священной Римской империи, король Испании и Сицилии Карл V, с ними бывший кавалер Большого Креста Ордена госпитальеров Святого Иоанна папа римский Климент VIII и великий магистр Филипп Вильер де Лилль-Адам пришли к соглашению. 24 марта 1530 года Карл V подписал дарственную хартию, навсегда связавшую имя крупнейшего и славнейшего из рыцарских орденов с маленьким безвестным островом в центре Средиземного моря. Хартия устанавливала навечно нейтральный статус Мальты с запрещением военным кораблям заходить в гавани архипелага.

9. Браницкий Ксаверий Петрович – великий коронный гетман польский, позже генерал-аншеф русской армии. В 1775 году вместе с магнатом Радзивиллом едва не разбил войска Екатерины, которыми командовал князь Дашков (муж знаменитой Екатерины Дашковой) при так называемом "первом разделе Польши". Екатерина желала поставить Станислава Понятовского польским королем. Браницкий и Радзивилл активно этому противились. После второго раздела Польши перешел на сторону России. Муж Александры Васильевны Энгельгардт, родной племянницы Потемкина и статс-дамы императрицы Екатерины.

10. Цитируется по: Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка 1769-1791. М.: Наука, 1997. Автограф – ГА РФ. Ф. 728. ОП. 1. Д. 416. Л. 28. Частично пер. с фр. с некоторыми изменениями пунктуации.

11. Цитируется по: Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка 1769-1791. М.: Наука, 1997. Автограф – РГАДА. Ф. 5. Д. 85. Ч. 1. Л. 401. Частично пер. с фр.

12. Европа первой половины XVIII века – театр бесконечных войн, секретной дипломатии, скоротечных союзов и интриг. Средиземное море находится в фокусе колониальной торговли Франции, Англии и Испании. Ордену госпитальеров все трудней соблюдать нейтралитет. С Францией нужно дружить: именно там, на берегах Роны и Луары, крупнейшие и богатейшие поместья ордена. Испании принадлежит Сицилия. А поскольку снабжение Мальты целиком идет через эту испанскую провинцию, стало быть, рука, осеняющая Сицилию, находится слишком близко к горлу Ордена госпитальеров. При этом традиционный выкуп за Мальту, ежегодно посылаемый орденом вице-королю Сицилии в знак приверженности испанской короне – "сокол с золотыми колокольчиками", – может ведь быть расценен соперниками Испании как жест, далекий от нейтралитета.