Текст книги "Сергей Есенин. Биография "
Автор книги: Олег Лекманов
Соавторы: Михаил Свердлов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Владимир Чернявский 1910-е
Легко заметить, что, избрав определенный стиль поведения со своими новыми друзьями, Есенин продолжал отчасти лукавить: в реальности он, как мы знаем, не был “только что приехавшим из деревни юношей”, да и “окал” поэт едва ли не нарочито – в рязанской области не “окают”, а “акают”[185]185
См.: Магомедова Д. “Я один и разбитое зеркало…” // Есенин С. Стихотворения. Поэмы. М., 2006. С. 8.
[Закрыть].
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство.
Тем не менее дружба с поэтами из кружка Ляндау обогатила петроградский образ Есенина чрезвычайно важными для него новыми оттенками. С этими поэтами Есенин не только и не столько изображал простоватого деревенского паренька, одаренного невесть откуда взявшимся стихотворческим мастерством, сколько иронически поглядывал на этого паренька как бы со стороны, впрочем не выходя из создаваемого образа полностью. Выразительный эпизод, относящийся уже к концу 1915 года, находим в мемуарах Михаила Бабенчикова:
Я помню, как удивился, впервые встретив его наряженным в какой-то сверхфантастический костюм. Есенин сам ощущал нарочитую “экзотику” своего вида и, желая скрыть свое смущение от меня, задиристо кинул:
– Что, не похож я на мужика?
Мне было трудно удержаться от смеха, а он хохотал еще пуще меня, с мальчишеским любопытством разглядывая себя в зеркале. С завитыми в кольца кудряшками золотистых волос, в голубой шелковой рубахе с серебряным поясом, в бархатных навыпуск штанах и высоких сафьяновых сапожках он и впрямь выглядел засахаренным пряничным херувимом[186]186
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 239.
[Закрыть].
Именно открытость Есенина позволила его ближайшему приятелю из кружка Ляндау Владимиру Чернявскому в своих мемуарах дать проницательный, пусть и ретроспективный, микроанализ поведенческой стратегии поэта. “Мы, пожалуй, преувеличивали его простодушие и недооценивали его пристальный ум, – признает Чернявский. – Конечно, мы замечали: Есенин не мог не чувствовать, что его местные обороты и рязанский словарь помогают ему быть предметом общего внимания, и он научился относиться к этому своему оружию совершенно сознательно”[187]187
Там же. С. 201.
[Закрыть]. И он же очень хорошо написал о подлинном, не заемном обаянии Есенина, которое помогало поэту преодолевать все преграды в общении: “В нем светилась какая-то приемлющая внимательность ко всему, он брал тогда все как удачу, он радовался победе и в толстых, и в тоненьких журналах, тому, что голос его слышат. Он ходил, как в лесу, озирался, улыбался, ни в чем еще не был уверен, но крепко верил в себя”[188]188
Там же. С. 20. См. также портрет Есенина этой поры в мемуарах Георгия Адамовича: “Есенин держался скромно и застенчиво, был он похож на лубочного “пригожего паренька”, легко смеялся и косил при этом узкие, заячьи глаза” (Адамович Г Сергей Есенин… С. 90).
[Закрыть].
В скобках приведем фрагмент из относящихся к куда более раннему периоду мемуаров И. Копытина: “Даже старшего учителя Евгения Михайловича Хитрова <Есенин> расположил к себе так, что тот ему во многом потворствовал, например чаще других отпускал из общежития в город”[189]189
Жизнь Есенина… С. 35.
[Закрыть].
Публичный поэтический дебют Есенина в Петрограде состоялся 30 марта. В этот день он читал свои стихи в редакции “Нового журнала для всех”. “Гости были разные, из поэтов по преимуществу молодые акмеисты, охотно посещавшие вечера “с чаем”. Читали стихи О. Мандельштам (признанный достаточно кандидат в мэтры), Г. Иванов, Г. Адамович, Р. Ивнев, М. Струве и другие <…> Попросили читать Есенина. Он вышел на маленькую домашнюю эстраду в своей русской рубашке и прочел помимо лирики какую-то поэму (кажется, “Марфу Посадницу”). В таком профессиональном и знающем себе цену сообществе он несколько проигрывал. Большинство смотрело на него только как на новинку и любопытное явление. Его слушали, покровительственно улыбаясь, добродушно хлопали его “коровам” и “кудлатым щенкам”, идиллические члены редакции были довольны, но в кучке патентованных поэтов мелькали очень презрительные усмешки”[190]190
Чернявский В. Три эпохи встреч (1915–1925) // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 203.
[Закрыть].
5
“Первые месяцы жизни поэта в Петрограде не были плодотворными: рассеянный образ жизни и небывалый успех на время выбили его из колеи”, – писал в своих воспоминаниях о Есенине Михаил Мурашев[191]191
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 188.
[Закрыть]. Позволим себе не согласиться с мемуаристом: собранные воедино биографические факты показывают, что апрель 1915 года Есенин вполне плодотворно использовал для закрепления достигнутых успехов.
В течение апреля он регулярно посещал Мережковских и вел с ними задушевные беседы, например, об отличительных свойствах характера петроградских жителей: “Люди в Питере, говорит, – ничего, хорошие, да какие-то “не соленые””[192]192
Роман Аренский [Гиппиус З.]. Земля и камень… С. 12.
[Закрыть]. Поэт познакомился и с признанным прозаиком, знатоком русской старины Алексеем Михайловичем Ремизовым (15 апреля датирован инскрипт Ремизова Есенину на книге “Подорожье”[193]193
Впоследствии Ремизов в предисловии к своей книге “Николины притчи” (1917) отметит, что в работе над ней он пользовался “рязанскими сказками с. Константиново, переданными <…> поэтом С. А. Есениным” (Ремизов А. Сочинения. Кн. 1. М., 1993. С. 257–258).
[Закрыть]). И только Блок, любовь к которому в то время граничила у Есенина с обожествлением[194]194
Свидетельство Георгия Адамовича: “Как-то мы шли по Невскому. Есенин сказал: “Если Блок сказал бы: “Сережа, пойди, ляг мне под ноги, ножкам моим жестко”, – я, не задумываясь, лег бы ему под ноги”” (Проект “Акмеизм”… С. 146).
[Закрыть], от личного общения со своим протеже вежливо уклонился. Но и он в письме к Есенину от 22 апреля нашел нужные слова, чтобы ободрить начинающего поэта:
Дорогой Сергей Александрович!
Сейчас очень большая во мне усталость и дела много. Потому, думаю, что пока не стоит нам с Вами видеться, ничего существенно нового друг другу не скажем.
Вам желаю от души остаться живым и здоровым.
Трудно загадывать вперед, и мне даже думать о Вашем трудно, такие мы Алексей Ремизов. 1900-е с Вами разные; только все-таки я думаю, что путь Вам, может быть, предстоит не короткий, и, чтобы с него не сбиться, надо не торопиться, не нервничать. За каждый шаг свой рано или поздно придется дать ответ, а шагать теперь трудно, в литературе, пожалуй, всего труднее.
Я все это не для прописи Вам хочу сказать, а от души: сам знаю, как трудно ходить, чтобы ветер не унес и чтобы болото не затянуло.
Будьте здоровы, жму руку.
Александр Блок[195]195
Цит. по: Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 174–175.
[Закрыть].
В начале апреля 1915 года на квартире у Рюрика Ивнева собралась большая компания литераторов-модернистов, чтобы послушать, как Есенин читает свои стихи и поет частушки[196]196
Чтобы пополнить запас частушек (с помощью Городецкого он даже собирался издать их отдельной книгой), предусмотрительный Есенин еще в середине марта отправил неожиданно кроткое и даже ласковое письмо Бальзамовой: “Мария Парменьевна! Извините, что я обращаюсь к Вам с странной просьбой. Голубушка, будьте добры написать мне побольше частушек. Только самых новых. Пожалуйста. Сообщите, можете ли Вы это сделать. Поскорей только” (Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 65).
[Закрыть]. Поэт пришел туда “в голубой косоворотке, был белокур и чрезвычайно привлекателен, – вспоминал Всеволод Пастухов. – Он читал стихи каким-то нарочито деревенским говорком. Георгий Иванов с обычной своей язвительностью, я бы сказал очаровательной язвительностью, прошептал мне: “И совсем он не из деревни, он кончил учительскую семинарию (или что-то в этом роде)””[197]197
Пастухов В. Страна воспоминаний // Воспоминания о серебряном веке. М., 1993. С. 459.
[Закрыть].
Нецензурные частушки, которые исполнял Есенин, вызвали куда больший интерес у присутствующих, чем его стихи. “Кузмин сказал: “Стихи были лимонадом, а частушки водкой””[198]198
Там же. С. 460. Слухи об этом вечере (который именовали чуть ли не “афинским”) и о есенинских частушках широко разошлись в артистических кругах Петрограда. Один из отзвуков находим в позднейшей рецензии Георгия Адамовича на стихи В. Князева: “Одно время это был даже модный столичный “аттракцион”: приходите, – кокетливо звали хозяйки литературных салонов, – приходите, будет Есенин, будет петь частушки. Пел он большей частью такое, что дамы краснели, бледнели, ахали – и, наконец, не выдержав, бежали” (цит. по: Адамович Г. С того берега: Критическая проза. М., 1996. С. 248). См. также тенденциозное описание этого вечера в кн.: Чернявский В. Три эпохи встреч (1915–1925) // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 203–205.
[Закрыть]. В тот вечер перед зрителями едва ли не впервые замаячил образ Есенина, который будет прочно ассоциироваться с поэтом в послереволюционные годы.
21 апреля вышла в свет брошюра С. Городецкого “А. С. Пушкину. Стихотворение с примечаниями”.
На ее последней странице был помещен анонс готовящейся книги Сергея Есенина “Радуница”.
А 24 апреля, вероятно с подачи того же Городецкого, Есенин отправил первое письмо Николаю Клюеву. Это письмо стоит привести здесь полностью – не только как пролог к многолетним взаимоотношениям двух поэтов, но и как своеобразный есенинский отчет о проделанной им в Петрограде “работе”:
Дорогой Николай Алексеевич!
Читал я Ваши стихи, много говорил о Вас с Городецким и не могу не написать Вам. Тем более тогда, когда у нас есть с Вами много общего. Я тоже крестьянин и пишу так же, как Вы, но только на своем рязанском языке. Стихи у меня в Питере прошли успешно. Из 60 принято 51. Взяли “Сев<ер-ные> зап<иски>”, “Рус<ская> мыс<ль>”, “Ежемес<ячный> жур<нал>” и др. А в “Голосе жизни” есть обо мне статья Гиппиус под псевдонимом Роман Аренский, где упоминаетесь и Вы. Я бы хотел с Вами побеседовать о многом, но ведь “через быстру реченьку, через темненький лесок не доходит голосок”. Если Вы прочитаете мои стихи, черканите мне о них. Осенью Городецкий выпускает мою книгу “Радуница”. В “Красе” я тоже буду. Мне жаль, что я на этой открытке не могу еще сказать. Жму крепко Вашу руку.
Рязанская губ., Рязан. у., Кузьминское почт. отд., село Константиново, Есенину Сергею Александровичу[199]199
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 66.
[Закрыть].
Рюрик Ивнев. 1910-е
Клюев откликнулся на это письмо сразу же, 2 мая. Невольно соревнуясь с Городецким, в своем ответе Есенину он решительно увеличил дозу сердечности и “народности” в сравнении с той, что содержалась в есенинском послании. И уже в первых строках попытался “резко отъединить поэта-крестьянина от его “городских” покровителей”[200]200
Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. СПб., 2002. С. 119. Годом ранее Клюев стращал Александра Ширяевца: “Я предостерегаю тебя, Александр, в том, что тебе грозит опасность, если ты вывернешься наизнанку перед Городецким. Боже тебя упаси исповедоваться перед ними, ибо им ничего не нужно, как только высосать из тебя все живое, новое, всю кровь, а потом, как паук муху, бросить одну сухую шкурку” (цит. по: Александр Ширяевец: Из переписки… С. 20).
[Закрыть], от того же Городецкого и Гиппиус:
Милый братик, почитаю за любовь узнать тебя и говорить с тобой, хотя бы и не написала про тебя Гиппиус и Городецкий не издал твоих песен. Но, конечно, хорошо для тебя напечатать наперво 51 стихотворение.
Если что имеешь сказать мне, то пиши не медля, хотя меня и не будет в здешних местах, но письмо твое мне передадут. Особенно мне необходимо узнать слова и сопоставления Городецкого, не убавляя, не прибавляя их. Чтобы быть наготове и гордо держать сердце свое перед опасным для таких людей, как мы с тобой, соблазном. Мне многое почувствовалось в твоих словах – продолжи их, милый, и прими меня в сердце свое.
Н. Клюев [201]201
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 196.
[Закрыть].
Есенин моментально взял на вооружение лукавый прием Клюева: притворяясь глубоко равнодушным к мнениям “городских” поэтов о себе, просить подробного отчета об этих мнениях у третьих лиц. Стоило Владимиру Чернявскому в письме к Есенину от 26 мая 1915 года обмолвиться: "У Мережковских <…> много о тебе говорили”[202]202
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 199.
[Закрыть], как крестьянский поэт уже спешил с поручением: "Интересно, черт возьми, в разногласии мнений. Это меня не волнует, но хочется знать, на какой стороне Философов и Гиппиус. Ты узнай, Володя” [203]203
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 71.
[Закрыть]. Отчет Чернявского: "Сказали мне только, что говорили о тебе "как о хорошем мальчике”, будто бы тебя в Питере кто-то портит”[204]204
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 204–205.
[Закрыть].
Николай Клюев. 1918–1919 или 1922
Письмо Клюева застало Есенина уже в Константинове: удобные для жизни в деревне месяцы он решил провести вне Петрограда, да и стесненные денежные обстоятельства не позволяли задерживаться в столице.
29 апреля поэт выехал в Москву. Он Николай Клюев. 1918–1919 или 1922 покидал Петроград "с "большими ожиданиями”, зная, что еще вернется и что <здесь> он уже начал побеждать. Это радовало и веселило его, он был благодарен каждому, кто его услышал и признал” [205]205
Чернявский В. Три эпохи встреч (1915–1925) // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 208.
[Закрыть].
С 1 мая по конец сентября Есенин жил в родном селе. "Сергей приезжал домой почти каждое лето, но воспоминания о нем у меня слились воедино, – писала сестра поэта Александра в своих мемуарах. – <…> Даже сам приезд его был необычным, и не только для нас, а для всех односельчан. Сергей любил подъехать к дому на лихом извозчике, которые так и назывались "лихачи”, а то и на паре, которая мчится, как вихрь, колеса брички едва касаются земли и оставляют позади себя кучу дорожной пыли. С его приездом в доме сразу нарушался обычный порядок: на полу – раскрытые чемоданы, на окнах появлялись книги, со стола долго не убирался самовар. Даже воздух в избе становился другим – насыщенным папиросным дымом, смешанным с одеколоном”[206]206
Есенина А. Родное и близкое… С. 34, 35.
[Закрыть].
Леонид Каннегисер.1916
Кое-какие сведения о есенинской жизни в Константинове в 1915 году можно почерпнуть из его тогдашней переписки с друзьями. В конце мая – начале июня в гости к Есенину приехал еще один молодой поэт из окружения Кузмина – Леонид Каннегисер, будущий убийца председателя петроградского ЧК Урицкого. По формуле Марины Цветаевой, в Петрограде Есенин и Каннегисер были “неразрывными, неразливными друзьями”[207]207
Цветаева М. Из очерка “Нездешний вечер” // Русское зарубежье о Есенине… Т. 1. С. 106.
[Закрыть]. “Помню, как мы влезли… на колокольню, когда ночью горели Раменки, и какой оттуда был прекрасный вид, – ностальгически писал Каннегисер Есенину из Петрограда три месяца спустя[208]208
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 206.
[Закрыть]. “Все время ходили по лугам, на буграх костры жгли и тальянку слушали”. Так уже сам Есенин в письме к Чернявскому от 13 июня рассказывал о своем и Каннегисера времяпрепровождении в деревне[209]209
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 71.
[Закрыть]. И далее в этом же письме: “Он мне объяснил о моем пантеизме и собирался статью писать”[210]210
Там же. С. 71. Курсив наш. – О. Л., М. С.
[Закрыть].
А 22 июля Есенин торжествующе извещал Чернявского: “Порадуйся со мной вместе. Осенью я опять буду в Питере”[211]211
Там же. С. 73.
[Закрыть].
Деньги для осенней поездки Есенин добыл, пристроив через Философова стихи в газету “Биржевые ведомости”. Финансовые надежды поэта в этот период были связаны и с петроградским журналом “Северные записки”, для которого в летние, константиновские месяцы он в рекордно короткий срок, за 18 ночей, написал повесть “Яр”.
Эту повесть даже самый доброжелательный критик вряд ли назовет большой удачей Есенина[212]212
Ср. разве что в кн.: Прокушев Ю. Сергей Есенин: Образ. Стихи. Эпоха. М., 1975. С. 169–172.
[Закрыть]. Крайняя невнятность сюжета и злоупотребление диалектизмами (“Где-то замузыкала ливенка, и ухабистые канавушки поползли по росному лугу”[213]213
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 5. С. 74.
[Закрыть]) превращают чтение “Яра” в трудоемкий, почти мучительный процесс. Не спасает положения и то, что в повести легко отыскиваются переклички с лучшими пантеистическими стихами Есенина: “От самовара повеяло смольными шишками, приятный запах расплылся, как ладан, и казалось, в избе только что отошла вечерня”[214]214
Там же. С. 44.
[Закрыть], а также следы прилежного ученичества у модернистов, прежде всего у Андрея Белого: “Он… выбегал на дорогу, падал наземь, припадал ухом, но слышал только, как вздрагивала на вздыхающем болоте чапыга”[215]215
Там же. С. 38.
[Закрыть] (сравним в “Серебряном голубе”: “По вечерам припади ухом к дороге: ты услышишь, как растут травы”[216]216
Белый А. Серебряный голубь. М., 2001. С. 159. Ср. также в блоковском стихотворении “Я ухо приложил к земле…”.
[Закрыть]). Чувствуя, что сюжет повести расползается буквально по швам, Есенин попробовал компенсировать этот недостаток множеством вставных, по-цирковому броских реприз: “Приподнявшись, шаркнул ногами и упал головою в помойную лохань”[217]217
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 5. С. 12.
[Закрыть]; “…повернувшись на грядке, полетел кубарем в грязь”[218]218
Там же. С. 17.
[Закрыть]; “Дед Иен высморкался, отер о полу халата сопли и очистил об траву”[219]219
Там же. С. 78.
[Закрыть] и т. п.
В итоге издательница “Северных записок” Софья Чацкина все же напечатала повесть Есенина, но ожидаемых лавров это автору не принесло.
Отголоски прозаических опытов Есенина слышны в его эпистолярных стилизациях того же времени. В качестве курьезного примера приведем краткое “незатейливое” есенинское письмо Л. Берману от 2 июня 1915 года:
Дорогой Лазарь Васильич!
Посылал я вам письмо, а вы мне не ответили. За что вы на меня серчаете? Меня забрили в солдаты, но, думаю, воротят, я ведь поника[220]220
Поника – “поникший, склоненный долу” (Словарь В. И. Даля).
[Закрыть] Далёко не вижу. На комиссию отправ<или>. Пришлите журнал-то. Да пропишите про Димитрия Владимир<овича> <Философова>. Как он-то живет[221]221
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 70. Ср. также в письме Есенина к А. Добровольскому от 11 мая 1915 года: “На днях меня побили здорово. Голову чуть не прошибли. Сочинил я, знаешь, на старосту прибаску охальную, да один ночью шел и гузынил ее. Сгребли меня сотские и ну волочить” (Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 69).
[Закрыть].
6
В начале октября 1915 года Есенин вернулся в Петроград и временно поселился у Сергея Городецкого. Сюда к молодому поэту поспешил Клюев, некоторое время уже обретавшийся в столице. “И впился в него. Другого слова я не нахожу для начала их дружбы”, – свидетельствовал в своих мемуарах Городецкий[222]222
Городецкий С. О Сергее Есенине… С. 139.
[Закрыть]. Недоброжелательность этой характеристики следует отнести на счет разногласий Клюева с автором “Яри”, о которых речь еще впереди. Пока же Городецкий, Клюев и Есенин действовали слаженно. 10 октября на квартире Городецкого прошло совещательное собрание литературного общества “Страда” с участием Клюева и Есенина. Всеми тремя велась также активная подготовка к вечеру группы новокрестьянских писателей “Краса” в Тенишевском училище. О своем потенциальном участии в этой группе Есенин, как мы помним, горделиво упомянул в первом, весеннем письме Клюеву.
Именно в октябре 1915 года в сознании современников начал формироваться миф о двух неразлучных друзьях, старшем – Клюеве и младшем – Есенине.
6 октября они вместе посетили переводчика и коллекционера Ф. Ф. Фидлера, о чем тот оставил запись в своем дневнике: “Оба восхищались моим музеем и показались мне достаточно осведомленными в области литературы. Увидев гипсовую голову Ницше, Есенин воскликнул: “Ницше!” <…> Видимо, Клюев очень любит Есенина: склонив его голову к себе на плечо, он ласково поглаживал его по волосам”[223]223
Цит. по: Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. С. 121.
[Закрыть]. 7 октября Есенин и Клюев навестили художника и стихотворца, давнего знакомца Клюева по гумилевскому “Цеху поэтов” Владимира Юнгера. 21 октября они были в гостях у Александра Блока, записавшего в дневник: “Н. А. Клюев – в 4 часа с Есениным (до 9-ти). Хорошо”[224]224
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 175. По-видимому, как раз эта дневниковая запись ввела в заблуждение Георгия Адамовича. Ср. с. 67 нашей книги.
[Закрыть]. Этим же вечером выступили с чтением стихов в редакции “Ежемесячного журнала”. Из дневника писателя Б. А. Лазаревского: “Великорусский Шевченко этот Николай Клюев, и наружность, как у Шевченка в молодости. Начал он читать негромко, под сурдинку басом. И очаровал <…> Затем выступал его товарищ, Сергей Есенин. Мальчишка 19-летний, как херувим блаженности и завитой, и тоже удивил меня. В четверть часа эти два человека научили меня русский народ уважать и, главное, понимать то, что я не понимал прежде, – музыку слова народного и муку русского народа – малоземельного, водкой столетия отравляемого. И вот точка. И вот мысль этого народа и его талантливые дети – Есенин и Клюев”[225]225
Цит. по: Азадовский К. Жизнь Николая Клюева. С. 121, 123.
[Закрыть].
Сергей Есенин. Рисунок В. А. Юнгера. Петроград. 7 октября 1915
Тем не менее Есенин, верный своему обычаю, и в этот период стремился не ограничивать себя единственной, пусть и "на ура” воспринимаемой ролью[226]226
В кружке Константина Ляндау Есенину советовали, "отпустив подлиннее свои льняные кудри, носить поэтическую бархатную куртку под Байрона” (Чернявский В. Три эпохи встреч (1915–1925) // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 212). По-видимому, эта роль была отвергнута Есениным, как уже отыгранная ранними символистами.
[Закрыть]. "Сейчас, с приезда, живу у Городецкого и одолеваем ухаживаньем Клюева”, – иронически докладывал Есенин в письме от 22 октября 1915 года к московской поэтессе Любови Столице[227]227
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 75.
[Закрыть]. Это как-то не очень вяжется с мифом о дружбе херувима блаженного с великорусским Шевченко.
Иероним Ясинский
1910-е. Фрагмент групповой фотографии
Уже и в первый свой приезд в Петроград Есенин довольно часто бывал в доме у прозаика Иеронима Ясинского на Черной речке, где регулярно собирался пестрый кружок “Вечера К. К. Случевского”[228]228
К сожалению, Ясинский лишь мельком упоминает о Есенине в своих мемуарах: Ясинский И. Роман моей жизни. М.; Л., 1926. С. 319, 320.
[Закрыть]. Среди членов этого кружка были поэты С. Городецкий и А. Кондратьев, публицисты-народники М. Протопопов и А. Фаресов, писательница Н. Тэффи, известный критик А. Измайлов и др. Гостеприимная квартира Ясинского весной 1915 года послужила для молодого поэта своеобразным полигоном, учебной площадкой, где он отрабатывал манеру чтения и где отбраковывались и исправлялись неудачные строки его стихов. “…Поэту давали всевозможные советы, тренировали, некоторые строфы просили повторить, – вспоминала дочь Ясинского Зоя. – На Черной речке Есенин как бы имел последнюю репетицию перед публичным выступлением”[229]229
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 256.
[Закрыть].
Появившись здесь с Клюевым в октябре, Есенин, кажется, сознательно подчеркивал контраст между своей внешностью и явно затрапезным, провинциальным обликом старшего поэта. Приходя к Ясинскому, он “одевался по-европейски и никакой поддевки не носил, – вспоминала Ясинская. – Костюм, по-видимому купленный в магазине готового платья, сидел хорошо на ладной фигуре, под костюмом – мягкая рубашка с отложным воротничком. Носил он барашковую шапку и черное пальто. Так одевались тогда в Питере хорошо зарабатывающие молодые рабочие. Есенин имел городской вид и отнюдь не производил впечатления провинциала, который “может потеряться в большом городе””[230]230
Там же. С. 254.
[Закрыть].
По иронии судьбы, знаменитый “народный” костюм Есенина был если не придуман, то в деталях обсужден именно в доме Ясинских. Незадолго до вечера “Красы” в Тенишевском училище “возник сложный вопрос – как одеть Есенина. Клюев заявил, что будет выступать в своем обычном “одеянии”[231]231
Клюев ходил “в очень длинной, почти до колен, бумазейной широкой кофте темной старушечьей расцветки с беленькими крапинками-цветочками и подпоясывался шелковым пояском с кистями” (Ясинская З. Мои встречи с Сергеем Есениным // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 253).
[Закрыть]. Для Есенина принесли взятый напрокат фрак[232]232
К подобным переодеваниям Есенину доводилось прибегать и раньше. Ср. в письме поэта к отцу (август 1914 года, Ялта) сведения о едва ли не первом публичном есенинском чтении стихов перед широкой публикой: “Недавно я выступал здесь на одном вечере. Читал свои стихи. Заработал 35 рублей. Только брал напрокат сюртук, брюки и ботинки, заплатил 7 рублей” (цит. по: Есенина (Наседкина) Н. Семейная переписка: Известное и неизвестное // Слово. 2000. Ноябрь-декабрь. С. 68).
[Закрыть]. Однако он совершенно не подходил ему. Тогда С. М. Городецкому пришла мысль нарядить Есенина в шелковую голубую рубашку, которая очень шла поэту. Костюм дополняли плисовые шаровары и остроносые сапожки из цветной кожи, даже, кажется, на каблучках”[233]233
Ясинская З. Мои встречи с Сергеем Есениным // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 257. М. Петрова-Вод-кина добавляет еще один элемент костюмирования, а именно – “большую синюю папаху” (Петрова-Водкина М. Моп gmnd mari russe… (Воспоминания жены художника) // Волга (Саратов). 1971. № 9. С. 160), более ни в каких мемуарах не упоминаемую.
[Закрыть].
В модернистском гардеробе 1910-х годов экзотический “народный” костюм Есенина по праву соседствует с маскарадной черной маской Андрея Белого, алым хитоном Лидии Зиновьевой-Аннибал, желтой кофтой Владимира Маяковского… Удивительно, но факт: Александр Тиняков в пору своего заболевания тяжкой формой юдофобии обвинил в маскарадном есенинском переодевании некие зловещие еврейские силы: Есенин писал “стишки среднего достоинства, но с огоньком, и – по всей видимости – из него мог бы выработаться порядочный и почтенный человек, – рассуждал Тиняков в антисемитской газете “Земщина”. – Но сейчас же его облепили “литераторы с прожидью”, нарядили в длинную, якобы “русскую” рубаху, обули в “сафьяновые сапожки” и начали таскать с эстрады на эстраду. И вот, позоря имя и достоинство русского мужика, пошел наш Есенин на потеху жидам и ожидовелой, развращенной интеллигенции нашей”[234]234
Цит. по: Летопись… Т. 1. С. 352.
[Закрыть].
Есенин и Клюев. Петроград. 1916
За четыре года до Тинякова печально известный В. Буренин темпераментно обличал в “прожиди” двух крестников поэтического дебюта Есенина в Петрограде:
Г<осподина> Блока спешит восхвалить и поддержать г<осподин> Городецкий, достойный его соперник по бездарности и безмыслию своих виршей. Посмотрите же, как он это делает. Он ставит эпиграфом, определяющим сущность “поэзии” г<осподина> Блока, следующие два совершенно шутовские его стиха:
Вперед с невинными взорами
Мое детское сердце идет.
Представьте себе эту картину: г<ос-подин> Блок выступает с томом своих юных вдохновений, а впереди идет его детское сердце, у которого оказываются "невинные взоры”. Конечно, только для отпрысков Израильского племени, какими, несомненно, должны считаться и сам г<осподин> Блок и его критик г<осподин> Городецкий, такая картина может показаться поэтической до самой "необычайной чрезвычайности” (выражение одного из "еще неведомых избранников” по части распространения жидовских глупостей в газете братьев Гессенов и Милюкова). Если еврейские отпрыски Блок и Городецкий могут вообразить сердце с глазами и, вероятно, также с носом, ртом и ушами, идущим впереди носителя этого удивительного сердца, то почему бы не усилить еще более нелепость картины, почему не нарисовать уже целую процессию других органов г<осподина> Блока, идущих впереди его? Ведь рядом с сердцем могут также основательно идти печенка, селезенка, желудок г<осподина> Блока. Ведь и эти органы можно также наделить "невинными взорами”, сладостно улыбающимися устами, еврейскими носами, трепетно и жадно нюхающими, откуда дует ветер всяких модернистских нелепостей и т. д.”[235]235
Буренин В. Критические очерки // Новое время. 1911. 30 сентября. С. 4.
[Закрыть].
Однако Тиняков в своей статейке о Есенине имел в виду отнюдь не Городецкого и Блока[236]236
Печально, но приходится сообщить, что Блоком (и Ремизовым) заметка Тинякова была прочитана с сочувствием. См.: Летопись… Т. 1. С. 352.
[Закрыть], а, скорее всего, С. Чацкину и Я. Сакера, печатавших Есенина в своем журнале "Северные записки” и вообще всячески покровительствовавших молодому дарованию.
Как ни странно, процитированный пассаж из тиняковской заметки отчасти перекликается со следующим фрагментом из не слишком правдивых мемуаров советского поэта Всеволода Рождественского, обвинившего в придумывании для Есенина псевдонародного костюма семейство Мережковских: “Для Зинаиды Гиппиус <…> появление Есенина оказалось долгожданной находкой. В ее представлении он, так же как и поэт Н. Клюев, должен был занять место провозвестника и пророка, “от лица народа” призванного разрешить все сложные проблемы вконец запутавшейся в своих религиозно-философских исканиях интеллигенции. Чтобы больше подчеркнуть связь с “почвой”, “нутром”, “черноземом”, Есенина облекли в какую-то маскарадную плисовую поддевку (шитую, впрочем, у первоклассного портного) и завили ему белокурые волосы почти так же, как у Леля в опере “Снегурочка””[237]237
Рождественский В. Страницы жизни. С. 252.
[Закрыть].
Опровергнуть Рождественского легко: достаточно напомнить о том, что как раз Зинаида Гиппиус с нескрываемой иронией отнеслась к маскарадным переодеваниям Есенина. По воспоминаниям самого поэта, увидев его однажды в валенках в салоне, Гиппиус насмешливо спросила: “Что это на вас за гетры?”[238]238
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 5. С. 229.
[Закрыть]
Запланированный вечер “Красы” состоялся 25 октября. “Закоперщиком-конферансье вышел Сергей Городецкий, одетый под стрюцкого в клетчатые штаны. За ним – курносый, дьякообразный Алексей Ремизов в длиннополом сюртуке. А дальше – Клюев в сермяге, из-под которой топорщилась посконная рубаха с полуфунтовым медным крестом со старинной цепью на груди. И под конец – златокудрый Лель – Есенин в белой шелковой рубашке и белых штанах, заправленных в смазные сапоги. Трехаршинная ливенка оттягивала ему плечи”[239]239
Карпов П. Пламень. Русский ковчег. Из глубины. М., 1991. С. 325.
[Закрыть]. Такое шаржированное изображение участников вечера оставил в своих мемуарах крестьянский поэт и прозаик Пимен Карпов.
“Это был первый публичный успех Есенина, не считая предшествовавших закрытых чтений в литературных собраниях”, – подчеркивал в своих мемуарах Городецкий[240]240
Городецкий С. О Сергее Есенине… С. 140.
[Закрыть]. Все же говорить о стопроцентном успехе не приходится. Зрителей, обладавших художественным и литературным вкусом, не могла не насторожить “довольно приторная” “погоня за народным стилем”, устроенная организаторами “этого нарочито “славянского” вечера”[241]241
Чернявский В. Три эпохи встреч (1915–1925) // Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 212.
[Закрыть]. Так, Борис Садовской в “Биржевых ведомостях” неодобрительно упомянул о “парикмахерски завитых кудрях” Есенина, дающих “фальшивое впечатление пастушка с лукутинской табакерки. Этого мнимого “народничества” лучше избегать”[242]242
Цит. по: Летопись… Т. 1. С. 280.
[Закрыть]. Еще более резок был автор издевательского “Вдохновенного отчета” о вечере “Красы”, помещенного некоторое время спустя в “Журнале журналов”. О выступлении Есенина он писал так:
Но и полного провала, сопровождаемого криками из публики: “Деньги на бочку!”, как о том поведал в своих воспоминаниях завистливый Пимен Карпов[244]244
Карпов П. Пламень… С. 326. Карпов в мемуарах Есенина охаял, хотя в 1916 году подарил ему свою книгу “Пламень” с такой дарственной надписью: “Светлому поэту милостию Божией Сергею Александровичу Есенину с горячей любовью” (цит. по: Летопись… Т. 1. С. 318).
[Закрыть], тоже не было. Есенин, читавший стихи и аккомпанировавший себе на балалайке, имел успех. “Хрупкий, девятнадцатилетний крестьянский юноша, с вольно вьющимися золотыми кудрями, в белой рубашке, высоких сапогах, сразу, уже одним милым доверчиво-добрым, детски чистым своим обликом властно приковал к себе все взгляды”[245]245
Цит. по: Летопись… Т. 1. С. 282.
[Закрыть]. Наверняка поклонница молодого крестьянского поэта, Зоя Бухарова в своем газетном отчете несколько преувеличила степень магнетического воздействия внешности Есенина на зрителей. Однако “преувеличила” в данном случае не означает “солгала”. “В его поэзии чувствуется влияние Городецкого, Брюсова, Блока. Иногда промелькнет даже Поль Верлен, загримированный кудрявым пастушонком Лелем”. Так, не без иронии, но в целом вполне доброжелательно описывал свое впечатление от Есенина корреспондент “Нового времени”[246]246
Там же. С.279.
[Закрыть]. “…Публика, привыкшая в то время к разным экстравагантным выходкам поэтов, скоро освоилась, поняв, что это “реклама” в современном духе и надо слушать не балалайку, а стихи поэтов”, – писала в своих мемуарах Зоя Ясинская[247]247
Ясинская З. Мои встречи с Сергеем Есениным… С. 257.
[Закрыть].
Вероятно, мы не ошибемся, если предположим, что общее впечатление от выступления Клюева и Есенина на вечере “Красы” приблизительно совпадало с суждением, которое значительно позднее высказал об этих двух поэтах Максимилиан Волошин: “Деланно-залихватское треньканье на балалайке, игра на гармошке и подлинно русские захватывающие голоса”[248]248
Волошин М. Лики творчества. Л., 1988. С. 770.
[Закрыть].
Все же отсутствие обещанного триумфа сыграло негативную роль в наметившемся охлаждении к Городецкому со стороны славолюбивого Есенина. Масла в огонь наверняка подлил ревнивый Клюев. Характерно, что группа “Краса” после вечера в Тенишевском училище вскоре прекратила существование.
7
Впрочем, о полном разрыве между Городецким, с одной стороны, и Клюевым с Есениным – с другой, речи пока не было. Осенью 1915 года Городецкий познакомил крестьянских поэтов с полковником Д. М. Ломаном, “уполномоченным Ее Величества по полевому Царскосельскому военно-санитарному поезду № 143 Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны”. Это было очень кстати для Есенина, все время жившего под страхом призыва в армию и отправки на фронт. В октябре Городецкий отправил Ломану письмо с просьбой содействовать зачислению молодого стихотворца в поезд для прохождения воинской службы.
Тогда же произошло знакомство Есенина с поэтом, которому на долгие годы было суждено стать его главным соперником в борьбе за популярность в читательской среде.
“В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками и крестиками, – вспоминал Владимир Маяковский. – Это было в одной из хороших ленинградских (так! – О. Л., М. С.) квартир. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.
Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:
– Это что же, для рекламы?
“Краса – Сирины пииты”: С. Городецкий, Н. Клюев, А. Ремизов, С. Есенин
Карикатура А. Д. Топикова (Е. И. Праведникова) на членов общества “Краса” из петроградского журнала “Рудин” (1915. № 1)
Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:
– Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной… посконной…
<…> Но малый он был как будто смешной и милый.
Уходя, я сказал ему на всякий случай:
– Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!
Есенин возражал с убежденной горячностью. Его увлек в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться”[249]249
Маяковский В. Как делать стихи? // Маяковский В. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 12. М., 1959. С. 93–94.
[Закрыть].
Сходный портрет Есенина набросал в своих воспоминаниях Горький, познакомившийся с молодым поэтом той же осенью: "Кудрявенький и светлый, в голубой рубашке, в поддевке и сапогах с набором, он очень напоминал слащавенькие открытки Самокиш-Садковской, изображавшей боярских детей, всех с одним и тем же лицом”[250]250
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 5. Этот мимоходный мемуарный портрет по понятным причинам весьма сильно повлиял на тональность многих советских мемуаров о Есенине.
[Закрыть].
Сергей Есенин
Петроград. 1915
В конце октября Есенин закончил составление своей первой книги стихов “Радуница”. 16 ноября он, по совету Клюева, отдал эту книгу в издательство М. Аверьянова. Еще через два дня, 19 ноября, Клюев и Есенин приняли участие в первом вечере литературно-общественного объединения “Страда”, наследующего “Красе”. Председателем объединения был избран Ясинский, товарищем председателя – Городецкий.
Вскоре после проведения этого вечера исподволь копившееся раздражение Есенина и Клюева против Городецкого прорвалось наружу. Придравшись к пустячному поводу – Городецкий был категорически против принятия в “Страду” посредственного стихотворца Дмитрия Цензора – административная верхушка объединения резко прервала с ним контакты. При личной встрече Городецкого с Есениным дело дошло чуть ли не до драки[251]251
См.: Летопись… Т. 1. С. 290.
[Закрыть]. “К сожалению, мужики мало похожи на кремень, народ не очень прочный, лютый до денег, из-за чего на все стороны улыбки посылают. Я говорю о наших гостях-мужиках Клюеве и Есенине”, – с горечью резюмировал ситуацию Городецкий в письме к Александру Ширяевцу[252]252
Александр Ширяевец: Из переписки… С. 28. До самой гибели Есенина отзвуки этой ссоры слышались в суждениях Городецкого о стихах младшего поэта. Так, в 1923 году он тенденциозно усмотрел в есенинском стихотворении “Нощь и поле, и крик петухов…” “рабство перед религией и урядником” (Городецкий С. Деревенские соловьи // Город и деревня. 1923. № 2 (май). С. 7). Ср. также: Городецкий С. Поэты из деревни // Кавказское слово. 1917. 29 сентября.
[Закрыть]. Спустя совсем короткое время литератор Л. Клейнборт спросил у Есенина:
"– Зачем вы это с Городецким?
– С Городецким? – удивился он. – Ах да! Ну, это ничего; люди и не то делают, да проходит”[253]253
Цит. по: Кузнецов В. Тайна гибели Есенина: По следам одной версии. М., 1998. С. 262–263.
[Закрыть].
Есенин и Клюев. Петроград. 1916
После разрыва с Городецким пропаганда творчества Есенина и Клюева сделалась едва ли не основной задачей "Страды”. А Клюев, воспользовавшись моментом, приобрел над Есениным еще большую власть. "Он совсем подчинил нашего Сергуньку: поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами”, – жаловался Владимир Чернявский в письме к Василию Гиппиусу от 1 декабря [254]254
Цит. по: Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 6. С. 363.
[Закрыть].
10 декабря 1915 года в зале Товарищества гражданских инженеров в Петрограде прошел первый закрытый вечер "Страды”, целиком посвященный поэзии Клюева и Есенина.
