Текст книги "Сергей Есенин. Биография "
Автор книги: Олег Лекманов
Соавторы: Михаил Свердлов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Ведь удивительно в есенинском рассказе не то, что царевне “от силы пятнадцать лет”, а то, что и себя он представляет не старше – пасторальным подростком, любовь которого так похожа на детскую игру.
Но что остается за вычетом вымышленной любви? Прежде всего отношения, завязавшиеся в 1917–1918 годах, – с З. Райх и Л. Кашиной. И как бы Есенин ни отрицал сердечную близость с ними, та же Вольпин не слишком склонна ему верить. Интересно, что и Г. Бениславская, думая о своем месте в есенинской жизни, сопоставляла себя именно с этими женщинами: “Я могла быть после Л<идии> К<ашиной>, З<инаиды> Н<иколаевны>…”[499]499
С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 108.
[Закрыть]
Дом Кашиной в селе Константинове Фотография второй половины XX в.
Говоря о романе Есенина с Кашиной, необходимо различать реальность и миф. О реальном характере отношений Есенина с последней константиновской помещицей Лидией Ивановной Кашиной известно немногое. Еще в 1904 году с золотым вензелем окончившая Александровский институт благородных девиц в Москве, она была старше поэта почти на десять лет. В свое поместье Кашина вместе с двумя детьми каждый год переселялась на лето, а зимой предпочитала жить в Москве, где в Скатертном переулке у нее был собственный дом.
Согласно мемуарам Екатерины Есениной[500]500
См.: Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 49–50.
[Закрыть], летом 1918 года ее брат на собрании бедноты отговорил мужиков сжечь константиновский помещичий дом – вычурное здание “в стиле старорусского терема с башней”[501]501
Бурачевский И. Девушка в белой накидке // Огонек. 1977. № 46. С. 21.
[Закрыть]. Однако саму Кашину из усадьбы в сентябре или октябре этого года все же выгнали. Также дошли слухи, “что отбирают ее дом в Москве, – записала позднее С. А. Толстая-Есенина со слов Кашиной. – Она поехала в Москву, он поехал ее провожать. Первое время жил у нее”[502]502
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 461.
[Закрыть].
Эти не очень ясные сведения дополняются в записях Толстой еще более туманным замечанием, противопоставляющим связь с Кашиной московскому литературному быту Есенина: “Отношение к Кашиной и ее кругу – другой мир, в который он уходил из своего и ни за что не хотел их соединять. Не любил, когда она ходила к ним. Рвался к другому”[503]503
Сергей Есенин в стихах и в жизни… С. 461.
[Закрыть].
Лидия Кашина. 1910-е
Несомненно одно: у Есенина был роман со своей бывшей помещицей, что давало хороший повод для дальнейшей мифологизации. Позже, обращая факты в стихи, поэт привычно представил действительные события в нужном ему свете. В есенинской поэме “Анна Снегина” (1924), чья заглавная героиня наделена многими чертами сходства с Лидией Кашиной, ее усадьбу сжигают-таки упоенные своей безнаказанностью крестьяне. Для большего эффекта автор вывел Анну замужней женщиной: гибель ее мужа-белогвардейца не только дает поэме дополнительную романтическую подсветку, но и позволяет поэту представить себя отвергнутым в любви и несчастным: “Мы все в эти годы любили, / Но мало любили нас”. Напомним соответствующий фрагмент “Анны Снегиной”:
Я понял —
Случилось горе,
И молча хотел помочь.
“Убили… Убили Борю…
Оставьте.
Уйдите прочь.
Вы – жалкий и низкий трусишка!
Он умер…
А вы вот здесь…”
Поскольку у реальной Лидии Кашиной не было мужа-белогвардейца (да и вообще не было мужа – с Николаем Кашиным Лидия Ивановна была в фактическом разводе с 1916 года), ее взаимоотношения с Есениным, разумеется, развивались в совершенно ином ключе. В частности, Екатерина Есенина вспоминала, как в Константинове "маленькие дети Кашиной, мальчик и девочка, приносили Сергею букеты из роз”, а мать Есенина ворчала: "…Брось ты эту барыню, не пара она тебе, нечего и ходить к ней”[504]504
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 46, 45.
[Закрыть].
Зинаида Райх. 1924
4
И все же – кого Есенин любил больше других женщин или, если угодно, к кому был менее всего равнодушен? Все версии сходятся на одном: в той мере, в какой поэт вообще мог испытывать чувство к женщине, он испытывал его к своей жене – Зинаиде Райх. Вот и соперницы были вынуждены признать ее первенство – с досадой и горечью. "Зинаида Райх (почти достоверно)!” – так Вольпин подвела итог своим "ревнивым догадкам”[505]505
Есенин глазами женщин… С. 127, 129.
[Закрыть]. Не сомневалась в ответе и Г. Бениславская: "Я знала, что так, как З<инаиду> Н<иколаевну>, он никого никогда не будет любить”[506]506
С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 81.
[Закрыть]. Даже те, кто относился к ней неприязненно, все же склонялись к этому мнению, пусть с сомнениями и оговорками[507]507
В. Шершеневич писал: "Не знаю, любил ли когда-нибудь Есенин Райх. Вероятно, любил, хотя он это всегда отрицал и обращался с ней недружелюбно” (Мой век… С. 578).
[Закрыть], или, как А. Мариенгоф, играя сильными парадоксами: "Больше всех он ненавидел Зинаиду Райх.
Вот ее, эту женщину, с лицом белым и круглым, как тарелка, эту женщину, которую он ненавидел больше всех в жизни, ее – единственную – и любил”[508]508
Мой век… С. 247. Нередко и сам Есенин говорил о своей любви к Райх – как в начале их совместной жизни (в разговоре с П. Орешиным: "Я, брат, жену люблю”. – Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 268), так и перед самой смертью (в разговоре с А. Тарасовым-Родионовым: "Только двух женщин любил я в жизни. Это Зинаиду Райх и Дункан”. См.: С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 245).
[Закрыть].
С чем связано особое отношение Есенина к Райх? Не с этим ли “белым и круглым” лицом? Прежде всего стоит отбросить крайние (обычно женские) суждения о внешности Райх. Вряд ли “она была <…> классической безупречной красоты”, как вспоминает дочь от ее брака с Есениным – Татьяна[509]509
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 265.
[Закрыть]. Еще меньше доверия описанию с противоположным знаком, продиктованному ревностью: “Была З<инаида> Н<иколаев-на>, но она, ей-богу, внешне не лучше “жабы”. <…> Не ожидала; что угодно, но не такая. И в нее так влюбиться, что не видит революции?! Надо же!” (из дневника Г. Бениславской)[510]510
С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 105. Напрашивающееся, хотя и неожиданное на первый взгляд сравнение: Ахматова о Л. Д. Блок (в передаче Л. К. Чуковской): “Самое главное в этой женщине была спина – широченная, сутулая. И бас. И толстые, большие руки и ноги” (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. М., 1997. С. 184–185).
[Закрыть]. Чаще всего ее находили привлекательной; мужчины были почти единодушны: “красивая, спокойная” (В. Чернявский)[511]511
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 216.
[Закрыть], “молодая интересная женщина” (П. Кузько)[512]512
Там же. С. 277.
[Закрыть], “обаятельная женщина” (М. Ройзман)[513]513
Ройзман М. Все, что помню о Есенине. С. 159.
[Закрыть]. Характерно, что даже в злых карикатурах Мариенгофа чувствуется невольное восхищение:
Не любя Зинаиду Райх (что необходимо принять во внимание), я обычно говорил о ней:
– Это дебелая еврейская дама.
Щедрая природа одарила ее чувственными губами на лице круглом, как тарелка. Одарила задом величиной с громадный ресторанный поднос при подаче на компанию. Кривоватые ноги ее ходили по земле, а потом и по сцене, как по палубе корабля, плывущего в качку. Вадим Шершеневич в одной из своих рецензий после очередной мейерхольдовской премьеры нагло скаламбурил: “Ах, как мне надоело смотреть на райхитичные ноги[514]514
Мой век… С. 110.
[Закрыть].
Зинаида Райх с дочерью Татьяной 1920-е
Гротескные сравнения Мариенгофа лишь подчеркивают особую притягательность Зинаиды Райх: уподобляя части ее лица и тела ресторанным блюдам (“чувственные губы” как бы на тарелке лица, зад как бы на “громадном” подносе) и тут же перескакивая на “морскую” метафору (завораживающее покачивание тела на “кривоватых ногах”), мемуарист словно обороняется циничным анализом от наваждения женских чар. Чем оскорбительнее мариенгофовские выражения (например: “алчный зад”, разделенный искусной портнихой “на две могучие половинки”)[515]515
Там же. С. ill.
[Закрыть], тем яснее они воспринимаются как гиперболы sex appeal. Так шарж превращается в миф.
Может быть, притяжение Есенина к Райх объясняется силой ее личности? Действительно, она была женщиной, что называется, с характером. Ведь не только же благодаря стечению обстоятельств Райх позже вышла замуж за другого знаменитого человека – Всеволода Мейерхольда и сама стала знаменитой актрисой! Обсуждая это чудесное превращение брошенной есенинской жены в любимую жену Мейерхольда и приму его театра, Мариенгоф язвительно заметит:
“Райх актрисой не была – ни плохой, ни хорошей. Ее прошлое – советские канцелярии. В Петрограде – канцелярия, в Москве – канцелярия, у себя на родине в Орле – военная канцелярия. И опять – московская. А в канун романа с Мейерхольдом она уже заведовала каким-то внушительным отделом в каком-то всесоюзном департаменте.
И не без гордости передвигалась по городу на паре гнедых”[516]516
Там же. С. 109.
[Закрыть].
Но, желая уличить Райх-актрису “канцелярским” прошлым, мемуарист только лишний раз подтверждает ее человеческую незаурядность. Ведь, в самом деле, какой вывод напрашивается после ознакомления с этим “curriculum vitae”? Прежде всего следующий: за что бы Райх ни бралась, она всегда преуспевала и добивалась успеха. То, что в канцеляриях она достаточно быстро доросла от скромного секретаря до заведующего “внушительным отделом”, – закономерно. Во всем, даже в хлопотах по дому, она проявляла лидерский дух. Так, будучи замужем за Есениным, она “хозяйственна и энергична” (Т. Есенина)[517]517
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 266.
[Закрыть], вследствие чего в их домашнем “укладе начала чувствоваться домовитость” (М. Свирская)[518]518
Русское зарубежье о Есенине. Т. 1. С. 148.
[Закрыть]. Став женой Мейерхольда, Райх развернулась в полную силу: “…Зинаида Николаевна возглавила хозяйство многолюдного дома, налаживала режим. Квартира, лишенная поначалу самого необходимого, стала быстро приобретать жилой вид” (Т. Есенина)[519]519
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 268.
[Закрыть]. С той же энергичной хваткой и предприимчивостью она действовала на театральном поприще. Неудивительно, что вскоре недавняя секретарша и домашняя хозяйка перестала довольствоваться ролью марионетки в руках великого мужа, получив право на голос и творческий поиск; взять хотя бы неоднократные уважительные ссылки на ее мнение и опыт в выступлениях Мейерхольда: “Нужно приветствовать тот почин, который сделала Зинаида Райх”; “Самый серьезный вопрос задает Зинаида Николаевна Райх”; “Актеры мало интересуются такими вещами, как тишина в зрительном зале (извиняюсь перед Зинаидой Николаевной <…> потому что она как раз этим любуется в “Даме с камелиями”)” [520]520
Мейерхольд В. Э. Статьи, письма, речи, беседы. Ч. 2. М., 1968. С. 83, 90, 339.
[Закрыть].
Оставим в стороне вопрос о талантливости Райх, в любом случае проделанный ею путь свидетельствует о недюжинной жизненной силе. Однако только обаянием и сильным характером есенинской привязанности к Райх не объяснить. Ни женскими чарами, ни женской хваткой нельзя было надолго удержать поэта: влечение и “плен” уж слишком скоро сменялись отталкиванием и отвращением. Весьма характерна в этом смысле глумливая частушка Есенина, обращенная к Мейерхольду:
Ох, и песней хлестану,
Аж засвищет задница,
Коль возьмешь мою жену,
Буду низко кланяться.
Пей, закусывай изволь!
Вот перцовка под леща!
Мейерхольд, ах, Мейерхольд,
Выручай товарища!
Уж коль в суку ты влюблен,
В загс да и в кроваточку.
Мой за то тебе поклон
Будет низкий – в пяточку.
В этих сомнительного поэтического достоинства куплетах проявляется не только нарочитое хулиганство поэта, но и инстинктивный жест. Реакцией на притягательность Райх (как и в мариенгофовских мемуарах) становятся грубая гастрономическая метафора (“закусывай”) и обсценные намеки (“задница”) на ее сильный характер – откровенная брань (“сука”).
Другое для Есенина было дорого в Райх: только с ней он жил по-настоящему семейной жизнью, только с ней имел дом.
“Однажды с Есениным мы ехали на извозчике по Литейному проспекту, – пишет Н. Никитин. – Увидев большой серый дом в стиле модерн на углу Симеоновской (теперь ул. Белинского), он с грустью сказал:
– Я здесь жил когда-то… Вот эти окна! Жил с женой в начале революции. Тогда у меня была семья. Был самовар, как у тебя. Потом жена ушла…”[521]521
Никитин Н. Избранные произведения. В 2 т. Т. 2. Л., 1968. С. 618.
[Закрыть]
По дому и женщине, которая в его сознании была неразрывно связана с домом, он тосковал в последние годы.
Дом у Есенина был лишь в революционные годы. Вопреки бушующему в нем и вокруг него вихрю он верил тогда в возможность личной гармонии. Поэту казалось, что, разрешив все противоречия, он сможет и “с земли улететь”, и “в сердце дом построить”. Из своей внутренней бури он выводил семейное счастье, как в своей поэме – из “мирового кипения” райский град Инонию.
А между тем эта малая, домашняя Инония была обречена. Мариенгоф позже искал причину разрыва Есенина с Райх в житейском соре – в обмане, ревности и обиде:
“Зинаида сказала Есенину, что он у нее первый. И соврала. Этого Есенин никогда не мог простить ей. Не мог по-мужицки, по темной крови, а не по мысли.
– Зачем соврала, гадина?!
И судорога сводила лицо, глаза багровели, руки сжимались в кулаки”[522]522
Мой век… С. 247.
[Закрыть].
Вероятно, все же причина в другом: как ни тянуло Есенина к семейному очагу, еще сильнее несло его прочь от семьи. Этот роковой конфликт (снова – “корней” и “крыльев”) предопределил отношения поэта с Зинаидой Райх – и в итоге привел к разводу.
Алексей Ганин и Сергей Есенин Вологда. 1916
С первых дней их совместной жизни события разворачивались слишком стремительно – пока еще в духе авантюрного романа или комедии положений. Все в то лето 1917 года совершалось вдруг. Так, уже само предложение Есенина застало Райх врасплох: “ей казалось, что если она выйдет замуж, то выйдет за Алексея” Ганина и что с Сергеем ее связывают “чисто дружеские отношения” (М. Свирская)[523]523
Русское зарубежье о Есенине. Т. 1. С. 147.
[Закрыть]. Характерно, что сцена решительного объяснения между Есениным и Райх в сознании мемуаристов ассоциируется с дорогой, движением, путешествиями: им запомнилось, будто решение принято второпях, на ходу – то ли на пароходе (“Для нее было до некоторой степени неожиданностью, когда на пароходе Сергей сказал, что любит ее и жить без нее не может, что они должны обвенчаться” – М. Свирская[524]524
Там же.
[Закрыть]), то ли в поезде:
“Уже на обратном пути <с севера>, в поезде, Сергей Александрович сделал матери предложение, сказав громким шепотом:
– Я хочу на вас жениться.
Ответ: “Дайте мне подумать” – его немного рассердил. Решено было венчаться немедленно” (Т. Есенина)[525]525
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 265.
[Закрыть].
Впрочем, реальные события выглядят не менее увлекательными, чем домыслы: обряд совершается 30 июля 1917 года хоть и не на Соловках (“На Соловках набрели на часовенку, в которой шла служба, и там их обвенчали” – М. Свирская[526]526
Русское зарубежье о Есенине. Т. 1. С. 147.
[Закрыть]), но тоже в неожиданном месте, в глуши – в церкви Кирика и Иулитты Вологодского уезда. А поездка на Соловки становится чем-то вроде свадебного путешествия.
Женитьба Есенина исполнена приключенческого духа: молодые, внезапно ““окрутившиеся” на лоне северного пейзажа” (В. Чернявский)[527]527
Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 218.
[Закрыть], оказываются далеко от дома, без денег – и вот в Орел, к родителям Райх, летит телеграмма: “Выхожу замуж, вышли сто. Зинаида” (К. Есенин) [528]528
Там же. Т. 2. С. 278.
[Закрыть]. На букет невесте денег все равно не хватает, но выход найден: Есенин тут же, на лужайке перед церковью, рвет охапку полевых цветов (Т. Есенина)[529]529
Там же. С. 265.
[Закрыть]. Молодым надо показаться в Орле родителям жены – и эта поездка не обходится без веселых приключений: “В конце лета приехали трое в Орел, – вспоминает отец Райх. – <…> Зинаида с мужем и какой-то белобрысый паренек. Муж – высокий, темноволосый, солидный, серьезный. Ну, конечно, устроили небольшой пир. <…> Посидели, попили, поговорили. Ночь подошла. Молодым я комнату отвел. Гляжу, а Зинаида не к мужу, а к белобрысенькому подходит. Я ничего не понимаю. Она с ним вдвоем идет в отведенную комнату. Только тогда и сообразил, что муж-то – белобрысенький. А второй – это его приятель, мне еще его устраивать надо” (К. Есенин)[530]530
Там же. С. 278.
[Закрыть].
После возвращения в Петроград приключения сменяются тихой семейной идиллией на фоне революции: Есенина, “тогда еще не избалованного чудесами, восхищала эта неприхотливая романтика и тешило право на простые слова: “У меня есть жена””. При этом в семейной повадке Есенина было нечто демонстративное: он с удовольствием играет в ““избяного хозяина” и главу своего очага”, распоряжается с нажимом (“Почему самовар не готов?”; “Ну, Зинаида, что ты его не кормишь?”; “Ну, налей ему еще!” – В. Чернявский[531]531
Там же. Т. 1. С. 218.
[Закрыть]). “Я, брат, жену люблю”, – с гордостью заявляет он П. Орешину[532]532
Там же. С. 268.
[Закрыть]. Однако покой и уют оказываются иллюзорными.
“Первые ссоры были навеяны поэзией, – передает Т. Есенина рассказы матери. – Однажды они выбросили в темное окно обручальные кольца (Блок – “Я бросил в ночь заветное кольцо”) и тут же помчались их искать (разумеется, мать рассказывала это с добавлением: “Какие же мы были дураки!”). Но по мере того как они ближе узнавали друг друга, они испытывали порой настоящие потрясения”[533]533
Там же. Т. 2. С. 266.
[Закрыть].
Зинаида Райх с отцом Николаем Андреевичем. Орел. 1910-е
Однако вскоре странное, противоречивое чувство к Райх разбудило другого Есенина – мрачного, подозрительного, с тяжелым нравом. Со временем все больше давала о себе знать есенинская “темная кровь”: так и не развившаяся любовь подчас переходила в ненависть. Об одной из жестоких домашних сцен Райх позже расскажет дочери:
“Он поднялся ей навстречу. Чужое лицо – такого она еще не видела. На нее посыпались ужасные, оскорбительные слова – она не знала, что он способен их произносить. Она упала на пол – не в обморок, просто упала и разрыдалась. Он не подошел. Когда поднялась, он, держа в руках какую-то коробочку, крикнул: “Подарки от любовников принимаешь?!” Швырнул коробочку на стол. Она доплелась до стола, опустилась на стул и впала в оцепенение – не могла ни говорить, ни двигаться.
Они помирились в тот же вечер. Но они перешагнули какую-то грань, и восстановить прежнюю идиллию было уже невозможно” (Т. Есенина)[534]534
Есенин в жизни: Систематизированный свод воспоминаний современников. Калининград, 2000. Т. 1. С. 157–158.
[Закрыть].
Впервые именно с Райх Есенин открыл в себе зверя. “Я двух женщин бил, – говорил он несколько лет спустя Г. Бениславской, – Зинаиду и Изадору [535]535
То есть Айседору Дункан.
[Закрыть], и не мог иначе, для меня любовь – это страшное мучение, это так мучительно. Я тогда ничего не помню…”[536]536
С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 82.
[Закрыть] Что за чувство поэт называет мучительной любовью? Голую ревность, приступы собственнического самодурства – и вместе с тем яростное раздражение от чрезмерной близости чужого, в сущности, человека. Все это Есенину еще предстоит с годами узнать в себе, а пока, на Литейном, темная сторона его натуры еще только едва угадывалась в первых “изломах и вспышках”[537]537
По словам В. Чернявского, “если в его характере и поведении мелькали уже изломы и вспышки, предрекавшие непрочность… (семейных. – О. Л., М. С.) устоев, – их все-таки нельзя было считать угрожающими” (Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 218).
[Закрыть].
Ритм семейной драмы – расставаний, чередующихся с попытками возобновления отношений, – прослеживается по плану (увы, так и не написанных) воспоминаний, набросанному Райх. Легко догадаться, что скрывается за скупой строкой:
“Москва – письмо, Москва с С<ергеем>”[538]538
Красовский Ю. А. Зинаида Райх о Сергее Есенине: План книги воспоминаний // Встречи с прошлым. Вып. 2. М., 1986. С. 152.
[Закрыть]: московской весной 1918 года супруги впервые расстались, и Райх уехала в Орел (там у нее и родилась дочь Татьяна). “Москва с Сергеем” означает конец прежних отношений (“С переездом в Москву кончились лучшие месяцы их жизни” – Т. Есенина[539]539
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 266.
[Закрыть]), о чем, по-видимому, могло бы поведать упомянутое письмо. На продолжение драмы в письмах указывает запись № 15: “Зима в Орле, письмо к С<ергею>”, а следующие – на ее кульминацию и исход: “Встреча в 1919 году, “друг”” (то есть уже только друг, больше не супруг); “Осень 1920 г<ода>, зима 1920 года (частые встречи). Параллели не скрещиваются”[540]540
Красовский Ю. А. Зинаида Райх о Сергее Есенине… С. 152.
[Закрыть].
Инициатором разрыва станет, конечно, сам Есенин. Он будет скрываться от Райх, оскорблять ее явным пренебрежением и в конечном счете обратится к Мариенгофу с “дружеской” просьбой:
Нежно обняв за плечи и купая свой голубой глаз в моих зрачках, Есенин спросил:
– Любишь ли ты меня, Анатолий? Друг ты мне взаправдашний или не друг?
– Чего болтаешь?
– А вот чего… Не могу я с Зинаидой жить… Вот тебе слово, не могу… Говорил ей – понимать не хочет… Не уйдет, и всё… ни за что не уйдет… Вбила себе в голову: “Любишь ты меня, Сергун, это знаю и другого знать не хочу…” Скажи ты ей, Толя (уж так прошу, как просить больше нельзя!), что есть у меня другая женщина.
– Что ты, Сережа… Как можно! – Друг ты мне или не друг?.. Вот… А из петли меня вынуть не хочешь… Петля мне ее любовь…[541]541
Мой век… С. 334–335.
[Закрыть]
Зинаида Райх и ее дети от брака с Сергеем Есениным: Татьяна (справа) и Константин Фотография М. С. Наппельбаума. 1920-е
Гораздо милее станет ему Райх после ее второго замужества – тогда-то он и предастся “правде мечты”. В “Письме к женщине” (1924) поэт даст понять, что не он бросил жену, а она его:
Вы говорили:
Нам пора расстаться… —
что он любил и любит, а сам при этом “ни капельки не нужен ей”:
Любимая!
Меня вы не любили.
Как и в случае с Кашиной, Есенину понадобится миф об утраченном счастье, чтобы было о чем сожалеть, на что оглядываться в пронзительных элегиях и поэмах.
С 1918 года и до конца жизни он так и остался бездомным. “Я Есенина видел много раз, – писал В. Шкловский, – и всегда он был не у себя дома”[542]542
О Есенине: Стихи и проза писателей – современников поэта. М., 1990. С. бої.
[Закрыть]. “Он мог нестись, как метеор, сквозь квартиры, улицы, общественные места, – вспоминал С. Спасский. – И всегда за ним следовал хвост людей, увлеченных его движением”[543]543
С. А. Есенин: Материалы к биографии. С. 195.
[Закрыть]. Обратного пути у Есенина уже не было.
Фанни Шерешевская, Анатолий Мариенгоф, Иван Грузинов (стоят, слева направо), Вадим Шершеневич и Сергей Есенин (сидят, слева направо) 1924 (?)
Глава седьмая
Приключения имажиниста (1919–1922)
1
Почему Есенин стал имажинистом? Одни считали – случайно, сгоряча: “Есенин любил драки; и как в гимназии “греки” дрались с “персами”, так он охотно пошел к имажинистам, чтобы драться с футуристами” (И. Эренбург)[544]544
Эренбург И. Люди, годы, жизнь: Книга первая и вторая. С. 588.
[Закрыть]. Другие утверждали – по ошибке, запутавшись и растерявшись: “Загнанный отсутствием классовой установки, потерявший пути <…> попавший в антиобщественную, узкописательскую богемную среду <…> Есенин переживал новую тяжкую угарную болезнь, мучительнейший провал своей жизни…” (В. Киршон)[545]545
Киршон В. Сергей Есенин. Л., 1926. С. 20.
[Закрыть]; “Он увидел и отметил себе гибель дедовской старины, но он слишком любил ее, он искал путь-дорогу к новому Китежу, но попал в чарусу. Она жадно и быстро поглотила его” (А. Воронский)[546]546
Воронский А. Искусство видеть мир: Портреты. Статьи. М., 1987. С. 187.
[Закрыть]. По мнению третьих, Есенин просто стал жертвой обмана: “Он поверил в <…> серьезность и значительность” имажинизма “и дал себя затянуть в сектантство, кружковщину, кофейщину, короче, на “Зеленую улицу”, где семью цветами радуги расцветают Хлестаковы от Парнаса и чахнет истинный лиризм” (А. Ветлугин)[547]547
Русское зарубежье о Есенине. Т. 1. С. 129.
[Закрыть]; “…Есенина затащили в имажинизм, как затаскивают в кабак. Своим талантом он скрашивал выступления бездарных имажинистов, они питались за счет его имени, как кабацкая голь за счет загулявшего богача” (В. Ходасевич)[548]548
Ходасевич В. Собр. соч. Т. 4. С. 143.
[Закрыть]. Из этих версий в итоге складывается миф о “страдательном” Есенине (“загнанный”, “дал себя затянуть”, “затащили”) и имажинистах – то ли хищниках, то ли паразитах (“поглотили”, “питались за счет его имени”). В известной статье Б. Лавренева “Казненный дегенератами” миф доведен до карикатуры: с одной стороны – “ситцевый деревенский мальчик”, заблудившийся в дебрях города, с другой – поймавшие его “литературные шантажисты”, “литературные сутенеры”, “палачи и убийцы”[549]549
О Есенине: Стихи и проза писателей – современников поэта. С. 458–459.
[Закрыть].
На самом же деле в повороте Есенина к имажинизму не было ни легкомыслия, ни легковерия; никто “парнишку” никуда не затаскивал – выбор нового “ордена” (или “банды”) был сознательным шагом, результатом точного расчета и верной интуиции. Проницательнее многих современников оказался С. Городецкий, угадавший есенинский замысел – использовать имажинизм как трамплин, чтобы уйти “из деревенщины в мировую славу”: “Это была его революция, его освобождение. Его кафе было для него символом Европы” [550]550
Городецкий С. Жизнь неукротимая… С. 46–47.
[Закрыть].
После провала левоэсеровского восстания, летом и осенью 1918 года, Есенин активно ищет новые пути к славе. Для начала он готов заключить союз с большевистской властью и даже, реализовав формулу: “Мать моя Родина. Я – большевик”, – записаться в партию[551]551
Из воспоминаний Г. Устинова: “Есенин несколько раз говорил о том, что он хочет войти в коммунистическую партию. И даже написал заявление, которое лежало у меня на столе несколько недель” (Памяти Есенина… С. 83).
[Закрыть]. “Понимал ли Есенин, что для пророка того, что “больше революции”, вступление в РКП было бы “огромным понижением”, – вопрошает В. Ходасевич, – что из созидателей Инонии он спустился бы до роли рядового устроителя РСФСР?”[552]552
Ходасевич В. Собр. соч. Т. 4. С. 140.
[Закрыть] Нет, на “роль рядового устроителя РСФСР” Есенин, конечно, никогда бы не согласился: он был готов сотрудничать с властями, но только на правах литературного вождя – чтобы еще на ступень приблизиться к вершине. К своей цели “созидатель Инонии” был готов идти разными путями. В октябре 1918 года он инициирует заявление об “образовании крестьянской секции при московском Пролеткульте”. Если бы эта задумка удалась, лозунги программного стихотворения “О Русь, взмахни крылами…”, той же осенью торжественно прочитанного Есениным на открытии памятника Кольцову, могли бы получить организационную основу и стать реальным руководством к действию:
За мной незримым роем
Идет кольцо других,
И далеко по селам
Звенит их бойкий стих.
Л. Каменев и С. Есенин на открытии памятника А. И. Кольцову
Кадр кинохроники. Москва. 3 ноября 1918
Но ничего из этого не вышло, как и из других попыток сближения с большевиками, предпринятых на рубеже 1918–1919 годов. В ЦК Всероссийского Совета Пролеткульта по поводу заявления крестьянских поэтов приняли решение: “Вопрос оставлен открытым”[553]553
Летопись… Т. 2. С. 164.
[Закрыть] – чтобы уже больше к нему не возвращаться. В дальнейшем одним из решающих моментов в отношении Есенина с “верхами” стала резолюция члена редколлегии “Правды”, будущего главы Госиздата Н. Л. Мещерякова на оригинале поэмы “Небесный барабанщик”, предназначавшейся для публикации в главной партийной газете: “Нескладная чепуха. Не пойдет. Н. М.”. Узнав о таком вердикте, Есенин, по воспоминаниям Г. Устинова, “окончательно бросил мысль о вступлении в партию. Его самолюбие было ранено…”[554]554
Памяти Есенина… С. 84.
[Закрыть].
С. Есенин на открытии памятника А. И. Кольцову
Кадр кинохроники. Москва. 3 ноября 1918
Власти ясно дали понять, что хотели бы видеть в поэте не литературного вождя, а служащего, “рядового устроителя”. В ответ поэт демонстративно отказался играть по их правилам, о чем со всей определенностью заявил в “Ключах Марии” (видимо, уже в 1919 году): “Мы должны кричать, что все эти пролеткульты есть те же самые по старому образцу розги человеческого творчества”; “нам <…> противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусств”[555]555
Есенин С. Полн. собр. соч.: В 7 т. Т. 5. С. 211–212.
[Закрыть].
Впрочем, уже осенью 1918 года Есенин не слишком надеялся на верхи, гораздо больше – на свои организаторские способности. Понятно, на кого прежде всего он мог опереться в литературной борьбе – на своих соратников, крестьянских поэтов. И в сентябре-октябре Есенин сколачивает из младших “скифов”, с примкнувшим к ним Андреем Белым, независимую артель (Московскую трудовую артель художников слова) и устраивает при ней издательство. Но почти сразу же выяснилось: настоящей боевой группы из единомышленников-“скифов” не получается. Среди всех членов артели деловой хваткой и смекалкой выделялся лишь сам Есенин, что он немедленно и доказал:
“Все запасы бумаги в Москве были конфискованы и находились на строжайшем учете и контроле. Есенин все же бумагу добыл. <…> Он надевал свою длиннополую поддевку, причесывал волосы на крестьянский манер и отправлялся к дежурному члену Президиума Московского Совета. Стоя перед ним без шапки, он кланялся и, старательно окая, просил “Христа ради” сделать “божескую милость” и дать бумаги для “крестьянских” стихов. Конечно, отказать такому просителю, от которого трудно было оторвать восхищенный взор, было немыслимо.
И бумагу мы получили”[556]556
Из воспоминаний Л. Повицкого. Цит. по: Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 234.
[Закрыть].
Характерна реакция Андрея Белого на ловкость Есенина (“Что-то Есенин мне по линии своего литер<атурного> повед<ения> не очень нравится: уж очень практичен он…”[557]557
Андрей Белый и Иванов-Разумник: Переписка. С. 165.
[Закрыть]), а Есенина – на житейскую неприкаянность мэтра. Из мемуаров Л. Повицкого:
…Андрей Белый, восторженно закатывая глаза, взволнованно заявил:
– А я буду переносить бумагу из склада в типографию!
Есенин тихонько <…> шепнул:
– Вот комедиант… И глазами и словами играет, как на сцене…[558]558
Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 234.
[Закрыть]
Ясно: Андрей Белый был учителем, замечательным собеседником, в артели же – лишь свадебным генералом, но никак не союзником Есенина в войне за литературное первенство.
С остальными артельщиками дело обстояло не лучше. От Орешина, видимо, не было особого толка (Л. Повицкий так и не смог вспомнить, что ему поручили на первом собрании группы[559]559
Там же.
[Закрыть]), Клычков же и вовсе оказался под подозрением в растрате: “Есенин взволнованно и резко обвинял во всем Клычкова, утверждая, что тот, будучи “казначеем”, пропил или растратил весь <…> основной фонд. Клычков не признавал за собой вины и приводил какие-то путаные объяснения”[560]560
Там же. С. 235.
[Закрыть]. Так издательство прекратило свое существование, а группа распалась.
Демонстрация в честь первой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции
Фотография П. А. Оцупа. Москва. 1918
Итак, решающим доводом против “крестьянской купницы” была ее неспособность к решительным, эффективным действиям на литературном фронте. Весьма симптоматичным представляется следующий эпизод, случившийся в литературном кафе “Домино” 14 декабря 1918 года. “Я пришел в кафе рано, в девятом часу, и, к удивлению своему, никого там не застал, – записывает в дневнике Т. Мачтет. – Еще накануне мы знали, что на 30 <декабря> назначен вечер народной поэзии с Есениным и Клычковым <…>. На дворе бушевала метель, публика не собралась к 10-ти часам вечера <…>. Есенин, точно предчувствуя, что кафе пустеет, пришел <чуть> не перед самым закрытием его и с удивлением остановился у двери. <…> “Что же, станете читать?” – спросил я на всякий случай. “Куда тут читать?” – удивился поэт <…>. медленно продвигаясь сквозь ряды пустеющих столиков <…>. В конце концов мы махнули на все рукой и я даже не объявил, что вечер с Есениным откладывается на неопределенное время”[561]561
Летопись… Т. 2. С. 191.
[Закрыть]. Пустой зал, несостоявшийся вечер и поэт, на минуту возникший из метели, – таков последний акт скифского спектакля.
Но декорации резко изменятся, когда два месяца спустя, 19 февраля 1919 года, на сцену “Домино” выйдут новые друзья Есенина – имажинисты, только что составившие свой манифест. О характере этих изменений свидетельствует дневниковая запись того же Мачтета: “…на эстраде совершается великое событие. <…> Публики масса. <…> По-видимому, происходит смотр их силам. Победители футуризма смелы, решительны и нахальны”. “В зале стоит хохот”[562]562
Там же. С. 222.
[Закрыть] – и публика смеется не над имажинистами, а вместе с ними.
2
Следствием договора с большевистскими властями был бы тупик “социального заказа”; следствием союза с “мужиковствующими” – тупик мелочного литературного сектантства. Необходим был прорыв – неожиданный и рискованный ход в большой игре. И вот в ноябре 1918 года проходят первые переговоры Есенина с А. Мариенгофом, В. Шершеневичем и Р. Ивневым; 30 января 1919 года эта четверка, а также художники Б. Эрдман и Г. Якулов подписывают “Декларацию имажинизма”; 10 февраля ее публикует газета “Советская страна”. Так, объявив себя имажинистом, Есенин совершил, может быть, решающий поступок в своей поэтической карьере.
Не стоит слишком доверять названию группы (от фр.: image): имажинистов объединяла не столько вера в образ, сколько “религия “рекламизма””[563]563
Формула Вс. Иванова, примененная им к Есенину. См.: Есенин в восп. совр. Т. 2. С. 75.
[Закрыть]. Во главе группы стояли “ловкие и хлесткие ребята”[564]564
Слова Н. Полетаева. См.: Есенин в восп. совр. Т. 1. С. 298.
[Закрыть] – помимо Есенина, Шершеневича и Мариенгофа еще и А. Кусиков, вскоре заменивший переметчивого Ивнева. Связавший их договор должен был увеличить шансы каждого в погоне за личной славой.
Имажинистов много ругали за их предприимчивость – и напрасно: они ни в коем случае не были лишь тривиальными карьеристами от литературы. Скорее авантюристами, но обязательно с оговоркой из есенинского “Черного человека” – “самой высокой и лучшей марки”; то есть не просто жадными до успеха и хваткими писателями, но и талантливыми искателями приключений. Революционная эпоха требовала “создания иных литературно-бытовых форм”[565]565
Эйхенбаум Б. “Мой временник…” С. 95.
[Закрыть]; имажинисты понимали это по-своему, смещая быт в сторону авантюрного романа. Каждым своим жестом они провоцировали газеты на сочинение ““рокамболических” биографий”[566]566
Выражение А. Мариенгофа (Мой век… С. 363).
[Закрыть], враждебных литераторов – на создание памфлетов вроде “Тайн имажинистского двора”[567]567
По воспоминаниям И. Грузинова, брошюру с таким названием собиралась выпустить группа ничевоков (Мой век… С 685).
[Закрыть]. Можно дополнить этот список еще одной аналогией. С кем из персонажей более всего ассоциируется “литературный облик” имажинистской великолепной четверки? Конечно, с мушкетерами А. Дюма.
Похождения трех имажинистов и Есенина порой настолько напоминали сенсационную беллетристику, что обязательно должны были попасть в роман. Так и случилось: ведь не случайно основным мемуарным источником по имажинизму считается произведение с названием “Роман без вранья” (1927). Судьба этой книги, написанной одним из четырех "командоров” и ближайшим другом Есенина – Мариенгофом, оказалась нелегкой.
