Текст книги "Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля"

Автор книги: Олег Шишкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

3

Секретное заседание в Институте Ленина вел главврач 2-й Градской больницы Борис Вейсброд. Первый вопрос, который задал председатель присутствующим светилам науки, звучал впечатляюще: «1. Может ли цитоархитектоническое исследование дать указание на материальное обоснование гениальности В.И. ЛЕНИНА?» ¹³Ответ последовал незамедлительно: «Проф. Фогт и все присутствующие высказываются положительно. Уже с первых шагов исследования можно будет определить особенность клеточного строения; но вместе с тем нужно указать на то, что исследование не должно ограничиться однократным осмотром, но по мере развития техники окраски и науки должны повторно подвергаться исследованию новые срезы. Изучение этих срезов должно вестись путем сравнения со срезами других мозгов, а также (психоанализа) психологического изучения» ¹⁴.

На заседании Фогт представил план своих дальнейших работ с препаратом. Он предложил разрезать хранившийся в Институте В.И. Ленина мозг на слои толщиной 1,8 см, залить их парафином, чтобы в дальнейшем производить тонкие срезы для фотографирования и патологического исследования. Фогт настаивал на том, чтобы мозг Ленина отправился за границу, в Берлин, где в Нейробиологическом институте есть опытные сотрудники, уникальная аппаратура и где работает «единственный в мире специалист по данному вопросу проф. Фогт» ¹⁵. Немецкий профессор утверждал – для блага эксперимента мозг Ленина следует немедленно отправить в столицу Германии. Только там имеются надлежащие условия.

Фогт пугал ученых и партийных чиновников гибелью дорогого мозга. По результатам обсуждения и предложениям немца нарком здравоохранения Семашко и Товстуха 18 февраля направили запрос в Политбюро:

«По заявлению проф. Фогта, с которым согласились и работающие над изучением мозга профессора Минор, Крамер, Дешин, Бунак и Абрикосов, дальнейшее изучение требует:

1) разреза мозга на ряд срезов (до 30 000); и

2) вывоза мозга для этого и для дальнейшего изучения в лабораторию проф. Фогта в Берлин сроком приблизительно на год.

Неприятие этих мер, по мнению проф. Фогта, в ближайшее же время лишит мозг способности к восприятию окраски, необходимой для постановки изучения его, и сделает, таким образом, изучение мозга невозможным. Исходя из вышесказанного, просим Политбюро дать соответствующие директивы» ¹⁶.

Советские вожди крайне негативно отреагировали на саму идею экспорта столь ценного продукта в Германию. Их указание от 19 февраля было категорично: «а) Отклонить предложение врачей о вывозе мозга В.И. Ленина за границу для исследования. б) Предложить поставить исследования мозга Владимира Ильича в России» ¹⁷.

Два дня нарком здравоохранения Семашко потратил на переговоры с упрямым и «единственным в мире» немцем, пока не смог найти компромиссное решение: Фогт вместе с женой и германской лаборанткой переезжает на время исследования в Москву. Сюда же доставляется ценное оборудование из Германии. Изучение проводится в Москве, но прежде Фогт делает один пробный срез с мозга, дабы установить, не изменился ли препарат под воздействием спирта и формалина, в смеси которых он хранится. Этот вариант вполне устроил Политбюро, и новым постановлением от 21 февраля оно согласилось с предложением Семашко ¹⁸.

Решение Кремля положило начало организации сугубо секретной лаборатории для Фогта. Политбюро новым постановлением поручило Семашко и Товстухе найти специальное помещение и оснастить его оборудованием. Начальнику ОГПУ Дзержинскому предписывались поиски «надежного товарища в качестве ответственного хранителя мозга В.И. Ленина во время работы над ним» ¹⁹.

Фогту выделили шесть комнат в Институте В.И. Ленина. Здесь под наблюдением Товстухи он мог приступить к научному священнодействию. Церемония передачи драгоценного мозга иностранцу сопровождалась заключением договора между ним и Институтом В.И. Ленина, состоявшимся в мае 1925 года. Деньги для закупок дорогостоящего оборудования в Германии перечислялись из запасного фонда Совета народных комиссаров. А вся процедура была покрыта плотной завесой секретности.

Для таинственности имелось и одна экзотическая причина. Наряду с обычными для Фогта исследованиями он решил основать в Москве лабораторию расовой биологии. Перспективная, по представлениям немецкого профессора, наука уже укрепляла свои позиции в Европе. Успехов в этом направлении достигла Швеция, где в 1921 году в Упсале был открыт расовый биологический институт. Шведов волновала проблема инбридинга, распространения болезни викингов – рассеянного склероза, алкоголизма и наследственных заболеваний в целом.

Еще в 1924-м траурном году на страницах «Русского евгенического журнала» вышла статья Германа Лундборга «Шведский институт расовой биологии в Упсале». Освещая сферу деятельности своего учреждения, его директор писал: «В основу всего построения расовой биологии кладется целый ряд научных дисциплин, а именно 1) исследование наследственности (генетика); 2) антропология; 3) физиология, патология и медицина; 4) статистика и генеалогия. Эти разнообразные отрасли человеческого знания требуют своих представителей. Они работают по разным методам и должны вследствие всего получать различное образование» ²⁰. Статья заканчивалась оптимистическим пассажем: «Значение народа не измерить числом его внешних военных сил, но его пригодностью в расовом отношении и его культурными вкладами. Для всех народов важно не только следовать за развитием, но по возможности идти во главе его» ²¹.

Оскар Фогт мог бы подписаться под всеми этими утверждениями. Он считал изучение расовой архитектоники основной задачей своего германского института мозга и своих московских лабораторий. Ученый предполагал, что вместе с другими дисциплинами расовая биология могла дать ценные рецепты для развития наций. Методика изучения материала в научном учреждении Фогта строилась по канонам «шведской науки». Его идеи о перспективности таких исследований разделялись и наркомом здравоохранения Семашко. Фогт был уверен: исследования в области строения мозга, особенно мозга уникального, необходимо подтвердить и на генетическим уровне. «Он собирался у себя в Kaiser Wilhelm Institutе в Берлине организовать лабораторию, а потом, может быть, и целый отдел генетический, так как интересовался рядом генетических проблем, связанных с мозгами всяческими, с высшей нервной деятельностью» ²², – вспоминал о Фогте Тимофеев-Ресовский.

Как ни удивительно, но в СССР, несмотря на государственный интернационализм, влияние находившегося здесь аппарата Коминтерна и эксплуатации в пропагандистских целях вопроса о положении афроамериканцев в США, в научной среде было достаточно сторонников теории неравенства рас.

Термин «отсталые народы» был по-прежнему в ходу. Чувство собственного превосходства по отношению к обитателям Новой Гвинеи или Экваториальной Африки не давало покоя многим просвещенным коммунистам. Даже убежденный атеист, профессор Никольский, рассуждая о эволюции человека, писал: «…у европейца средний объем мозга около 1400 кб. см, у низших пород современного человека редко спускается до 1000 кб. см» ²³. «Широкий плоский нос» как аргумент расовой дидактики использовал и чуткий к настроениям кремлевской верхушки советский футуролог Мелик-Пашаев, иллюстрировавший свои сочинения антропологическими примерами из жизни высших и низших народов ²⁴.

Основными очагами расовых идей были «Русский антропологический» и «Русский евгенический» журналы. Члены редакции обоих изданий и их авторы активно включились в разработку ленинской биологической исключительности. Благодаря в том числе и их поддержке Фогту удалось создать при Московском институте мозга лабораторию расовой биологии.

В те годы в СССР бурно развивалась евгеника. Причиной наследственных несчастий она разумно считала генетические нарушения. Их устранение в результате продуманной селекции и должно было привести к антропологическим изменениям, важным для расовой биологии.

«Евгеника – религия будущего, и она ждет своих пророков» ²⁵, – провозглашал директор Института экспериментальной биологии Николай Кольцов на страницах своего журнала. Сам Кольцов таким пророком и являлся. А богом этой религии он видел искушенного генетика, творящего с помощью микроскопа расу будущих суперменов.

Таким ученым, к примеру, вполне мог стать Тимофеев-Ресовский. В 1925 году Кольцов и нарком Семашко рекомендовали его Фогту в качестве перспективного ученого для работы в Берлинском институте. Немец, видимо, был не в ладах с генетиками Германии и предпочел русского исследователя. Помимо него в Берлин отправились и будущие ленинские специалисты-мозговеды: Саркисов, Сапир, Попов, Чернышев. По обмену в Москву стали прибывать и немецкие коллеги. «Ввиду полного отсутствия у нас в Союзе специалистов по изучению микроскопической структуры мозга и технических работников – лаборантов были приглашены в Союз технические работники проф. Фогта из его Берлинского института мозга (Вольке, Гейзе и Рот)» ²⁶.

Государственная поддержка инициатив профессора привела и к тому, что уже год спустя после секретного заседания Семашко поднял в Политбюро вопрос о повышении статуса лаборатории до уровня института. И для того имелись все условия. Мозг Ленина был уже фиксирован в формалине и спирте, разделен на блоки и залит в парафин. Блоки разделены на 30 963 среза. Они были выполнены с помощью особого резательного аппарата – микротома, привезенного из Германии. Специально окрашенные контрастным веществом, они были помещены между тонкими стеклами, что позволяло более четко видеть структуру мозга и даже демонстрировать эти препараты как слайды.

В журнале «Под знаменем марксизма» замдиректора Саркисов так описывал эту методику: «Окраска срезов составляет следующий этап работы. Окрашенные препараты фотографируются на специальных установках, дающих возможность сделать фотографии с очень большим увеличением и тем самым зафиксировать мельчайшие подробности среза. Дальнейшая стадия – подробное описание каждого препарата» ²⁷.

Сотрудники института скрупулезно сравнивали ленинские срезы со срезами обычных людей и некоторых представителей советского аппарата и интеллигенции. Даже малейшая, микроскопическая деталь, отличавшая вождя от простых смертных, могла свидетельствовать о его потрясающих мозговых ресурсах. Но каждый вечер, перед уходом сотрудников, все драгоценные срезы вновь помещались в заветный сейф, а он находился под непрерывной охраной ОГПУ ²⁸.

Подготовка научного обоснования анатомического превосходства Ленина над всеми остальными людьми на земле шла полным ходом. Ученые не сомневались в уникальности его борозд, извилин, количества мозговых клеток, их послойного расположения, величины. В ходе исследований обнаружилась хорошая развитость третьего и пятого слоев клеток мозга.

Ободренный ожидаемым результатом, наркомздрав Семашко рапортовал об успехах таинственного учреждения: «Исследование мозга т. ЛЕНИНА, согласно постановлению ПБ ²⁹, уже производится. Закуплены и закупаются специальные аппараты и приборы. Сделана часть срезов. Работает немка-лаборантка, командированная проф. Фогтом. Прошли курс учебы у проф. Фогта два врача-коммуниста (т.т. Сапир и Саркисов), которые приступили к работе в Москве. Получены уже некоторые предварительные результаты» ³⁰. Размышляя о перспективах развития учреждения, Семашко считал что нужно «теперь же приступить к созданию Института по изучению мозга по этому методу под руководством проф. Фогта и под его директорством» ³¹.

Но в Политбюро пока не спешили. Вожди хотели ознакомиться с первыми исследованиями Фогта, а уж потом отпускать инвестиции.

Советское руководство интриговала тайна мозга Ленина. Вожди требовали отчетов и новых данных, а научное поведение Фогта держало их в напряжении. Иногда небольшими порциями в научные кулуары просачивалась волнующая информация о невероятных богатствах, извлеченных из трепанированного черепа супермена. И тогда вновь начинали священнодействовать обличенные высоким авторитетом интеллигентные лакеи Кремля. Так, к третьей годовщине со дня смерти Ленина в вечернем выпуске «Красной газеты» появились мемуары психиатра, академика Осипова. Не ссылаясь на источник своих сведений, он тем не менее сообщал: «Уже макроскопическое исследование мозга В. И. Ленина при вскрытии тела показало высокое совершенство его строения, которым и объясняется его духовная мощь, так отчетливо проявившаяся в течении болезни».

В 1927 году профессор Фогт выступает с сообщениями о своих открытиях в узком кругу членов правительства СССР. И хотя информация об этом событии была тут же засекречена, 15 ноября 1927 года в «Известиях» дали небольшую публикацию. Она разъясняла простым гражданам суть работ Фогта. Газета утверждала: «Метод этот, так называемый цитоархитектонический, основан на изучении расположения и строения нервных клеток в головном мозгу. Профессор Фогт поставил себе задачей на основе такого изучения определить материалистическое основание для объяснения гениальности Ленина и его психических особенностей». Газета сообщала и об уникальных находках, обнаруженных немецким ученым в третьем слое коры головного мозга. Именно тут, к удивлению Фогта, были особо распространены пирамидальные клетки. В них, по мнению ученого, и скрывалась «материальная база психической одаренности» ³².

Казалось, что тайна кремлевского сверхчеловека близка, наконец, к разгадке.

Допущенный к кремлевским секретам советский футуролог Мелик-Пашаев, по-видимому, присутствовавший на закрытом заседании или знакомый со стенограммой доклада, с восхищением писал о «сенсационных» открытиях Фогта: «Тщательное изучение мозга нашего гениального современника В.И. Ленина и сравнение тонкого архитектурного строения его с мозгом людей среднего психического уровня выявляет необычайное богатство материального субстрата – архитектуры строения и развития нервных клеток и нервных отростков коры мозга В.И. Ленина, который (то есть мозг) является, несомненно, прототипом мозга грядущего сверхчеловека» ³³.

Мелик-Пашаев откровенно объясняет всю подоплеку возни с мозгом и суть задачи, поставленной Кремлем перед Фогтом. «И вот сравнение мозгов, – пишет он, – по особенностям величины и формы расположения отдельных полей полушарий большого мозга, а равно сравнение по особенностям строения отдельных слоев в пределах указанных полей дает научную базу для разрешения научной проблемы материалистического объяснения нервно-психической деятельности и указывает пути возможной дальнейшей эволюции человеческого мозга в будущем» ³⁴.

Эти выводы советского футуролога были только отправной точкой для дальнейших фантастических предположений Мелик-Пашаева, озвучивавшего сокровенные мысли обитателей Кремля.

«Изобретение микроскопа, телескопа и других оптических приборов значительно расширило пределы нормального зрения; телефон и радио сказочно расширили пределы нормального слуха и т. д. И все это стало возможным благодаря беспрерывной прогрессивной эволюции пластической нервной ткани и сознательных центров головного мозга. А самый прогресс человечества совершался не путем возникновения новых органов чувств или улучшения существующих, которые обнаруживают, наоборот, тенденцию к регрессивному развитию, а путем усовершенствования центрального мозгового аппарата (т. е. соответствующих центров в коре мозга) для наилучшего восприятия и переработки ощущений, получаемых органами чувств. При помощи тех скрытых, тонких структурных изменений нервной системы, которые идут, не ослабевая, из века в век, человеческий разум познал электрические вибрации, ультрафиолетовые лучи, радиоволны, которые непосредственно на наши органы чувств не оказывают влияния.

И в самом деле, еще несколько лет назад невероятной казалась возможность предположения радиоизлучения человеческого мозга, а тем более возможность уловить и воспринимать эти излучаемые мозгом человека радиоволны» ³⁵.

Ленин телепат, экстрасенс, медиум? Тот самый медиум, который, по предположениям Николая Бухарина, обладал шестым чувством и мог «по случайному разговору с деревенской старухой угадать биение пульса в крестьянке»? Чем больше вожди узнавали, кого они потеряли, тем горше казалась им утрата. И тем сильнее повышалась ответственность врачей в правильном лечении еще остающихся в Кремле уникальных экземпляров торжествующей эволюции.

После московского триумфа Фогта вопрос о создании Института мозга в столице СССР был предрешен. Врачу были даны самые широкие полномочия и средства. А перед новым учреждением поставлена великая задача: «сбор и подготовка для архитектонического изучения возможно более широкого материала, в том числе и мозгов умерших выдающихся деятелей Союза» ³⁶.

Как знать, не окажется ли и среди живущих еще один обладатель мощного головного аппарата?

4

10 ноября 1929 года в Москве в пантеоне Института мозга Фогт сделал доклад, где, наконец, поделился своими сенсационными открытиями в области ленинского мозга с советскими сотрудниками. Профессор начал доклад с восхваления успехов Октябрьской революции, явившейся плодом умственного труда вождя мирового пролетариата. Фогт назвал мозг Ленина сокровищем, которое нужно сохранить не только для русского народа, но и для народов всех стран мира. По словам германского ученого, самое интересное открытие поджидало его в третьем слое коры головного мозга. Здесь были обнаружены необычайно большие пирамидальные клетки и в фантастическом количестве. По мнению ученого, эти клетки были ответственны за способность к ассоциации. Исходя из полученных данных, профессор назвал Ленина «ассоциативным атлетом».

Немецкий профессор был окрылен своим успехом. Но он сделал одну непростительную ошибку, которая чуть было не расстроила его взаимоотношения с Кремлем. Так уже получилось, что в 1929 году ученый выступал со своими сообщениями не только в Институте мозга в Москве, но и в Германии. Здесь он демонстрировал как диапозитив тончайший срез с мозга Ленина и фотографии других срезов. Для большей убедительности мощности ленинских ресурсов Фогт сравнивал его с мозгом малолетней преступницы.

Его московское «открытие» оказалось в центре оживленной научной дискуссии и подверглось серьезному анализу в немецкой научной прессе. Профессор Шпильмейер в авторитетной «Энциклопедии душевных болезней» указал, что такие же большие пирамидальные клетки, как у Ленина, имеются и у слабоумных. Ученый не знал, что он весьма близок к истинной картине последних месяцев ленинского существования. Публикация Шпильмейера была замечена немецкой политической прессой, где появились статьи о мозге советского вождя с самыми унизительными для большевиков выводами.

Происходившее в Германии вызвало серьезный скандал в Москве. Кремль обескуражило, что Фогт даже не вступил в полемику с Шпильмейером и пассивно наблюдал, как враги охаивают священный мозг. Это бездействие родоначальника дорого обошлось его московскому Институту мозга. Взбешенные обитатели Кремля решили проучить Фогта и в 1929 году реорганизовали и присоединили его научное детище к Институту высшей нервной деятельности в качестве отдела морфологии. Статус бывшего института был понижен, а немцу было отказано в посещении Москвы. Работа над изучением главного мозга страны была приостановлена. Вожди серьезно подумывали об изъятии реликвии и передаче ее Мавзолею.

О существующей проблеме решил напомнить Сталину в своей верноподданнической кляузе заведующий культпропотделом Стецкий. 10 января 1932 года он направил ему письмо с описанием поведения Фогта, его демонстраций в немецких аудиториях кусочков мозга вождя и общей скандальной ситуации. Послание заканчивалось предложениями: «1) Мозг Ленина передать в надежное хранилище – возможно, в мавзолей, возложив ответственность на тов. Енукидзе. 2) Покончить отношения с проф. Фогтом, послав в Берлин товарищей, чтобы получить у него срезы и диапозитивы мозга Ленина, и положить тем предел махинациям, которые проделывают буржуазные профессора, имея эти препараты» ³⁷.

В приложении к своему письму Стецкий помещал совместное обращение директора Ассоциации естествознания Коммунистической академии и директора Института психоневрологии. Они считали: «Необходимо также решить вопрос о наших взаимоотношениях с немецкой лабораторий расовой биологии, находящейся в Москве при Институте мозга» ³⁸.

«Договориться о дальнейших формах работы лаборатории расовой биологии и добиться более тесной связи с Институтом, периодической отчетности постановки научных докладов лаборатории на конференциях Института и т. д. или ее совсем ликвидировать.

При установке на сохранение связи с проф. Фогтом лабораторию можно сохранить, но с непременной тесной связью с институтом» ³⁹.

Полученная «телега» навела членов Политбюро на размышления. Они не особенно симпатизировали Алексею Ивановичу Стецкому, которому был обеспечен 37-й год. Но с авторами приложения соглашались, полагая, что время политического карантина для ученого закончилось и Фогта следует вновь привлечь к исследованию самого дорогого наследия Ильича. 13 апреля 1932 года родилось постановление Политбюро, приказывавшее восстановить самостоятельность института, вновь сделать Фогта его директором и командировать бывшего зама Саркисова в Берлин.

Саркисов уехал, вооруженный теплым письмом Молотова, предлагавшего Фогту от имени ЦК забыть прежние обиды и вновь приступить к научному священнодействию. Посредником в восстановлении связи с ученым выступил консул берлинского представительства СССР, сотрудник легальной резидентуры ОГПУ-НКВД Александр Гиршфельд, имевший прямое отношение к созданию разведсети «Красная капелла» и вербовке крупного агента Арвида Харнака ⁴⁰.

Отсюда ясно, какое великое значение придавали возрождению деятельности фогтовского научного детища в Кремле. Там даже не боялись рисковать столь ценным работником Главного управления госбезопасности НКВД, как Александр Гиршфельд.

Профессор будто ждал советских визитеров и принял новое предложение без размышлений. Все это было в апреле 1932 года. А с 30 января 1933 года, когда рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер, у немецкого профессора начались проблемы. У Фогта произвели три обыска, телефонные разговоры стали прослушиваться, а почта – просматриваться. Это было естественным следствием контактов Фогта с кремлевским двором, общения с сотрудником НКВД Гиршельдом, который, как и любой представитель советского посольства, находился под особым присмотром гестапо.

Но тем не менее работа совместного германо-советского института была полностью восстановлена. Нацизм и коммунизм волновали близкие темы: родословные, генетические и мозговые проблемы чистокровного Homo nordicus и уникального Super homo. Наука с энтузиазмом обслуживала интересы государственных мизантропий.

В этом случае интересна судьба протеже Фогта советского исследователя Тимофеева-Ресовского, который после прихода нацистов к власти остался в Германии, стал участвовать в нацистских изданиях и выступал с лекциями перед членами НСДАП и СС.

Его статья в журнале «Врач наследственности», издаваемого с целью пропаганды идеи расовой гигиены, лучший тому пример. Рассматривая генетический груз в популяциях людей и диких животных, ученый писал о необходимости остановить увеличение в человеческой среде различных отклонений, снижающих жизнеспособность или способствующих патологии. Они, по его мнению, следствие ослабления естественного отбора искусственными средствами, т. е. успехов медицины. И Тимофеев-Ресовский допускал контроль со стороны государства в этом своеобразном процессе.

В октябре 1938 года он разъяснял свои позиции, читая курс расоведения и генетики в Расово-политическом управлении нацистов. Значение расовых идей подчеркивал и сам идеолог фашизма Альфред Розенберг.

Слушатели его лекций посещали и саму лабораторию Тимофеева-Ресовского, о чем был помещен фоторепортаж в нацистском официозе «Новый народ» ⁴¹.

К этому времени относятся и активные контакты советского ученого со Школой немецких докторов СС и Институтом генетики, основанными Национал-социалистической лигой врачей.

Выступления и публикации Тимофеева-Ресовского были своеобразным научным оправданием создания концентрационных лагерей и различных мизантропических лабораторий Третьего рейха…

5 февраля 1936 года в записке секретарю ЦИК СССР Ивану Алексеевичу Акулову Семен Саркисов сообщал: «Фогт до сих пор не отказался от должности директора Московского института мозга. Кроме того, издаваемый в Берлине под его редакцией журнал до сих пор официально является органом Берлинского и Московского институтов мозга. Через товарища Гиршфельда я дал знать Фогту, что мы не можем допустить защиты и пропаганды в этом журнале каких бы то ни было фашистских теорий. Фогт заверил т. Гиршфельда, что, пока он редактор, подобных статей он в журнале не допустит» ⁴².

С новым немецким руководством отношения у Фогта складывались не гладко. Его дело было передано в Специальную комиссию внутренних дел. Влиятельные чиновники считали, что 66 лет – возраст пенсионный, и настаивали на отстранении профессора от должности. Он был назначен временно исполняющим обязанности директора, а вскоре его институт возглавил член национал-социалистической партии Хуго Шпатц.