Текст книги "День освобождения Сибири"
Автор книги: Олег Помозов
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 71 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]
Уже через месяц количество новообращённых достигло, по разным подсчётам, от полутора до четырёх тысяч человек[240]240
Совершенно нереальную, с точки зрения ряда историков, цифру в 30 тысяч человек приводит Л.П. Мамет (Мамет Л.П. Ойротия. Очерк национально-освободительного движения и Гражданской войны в Горном Алтае. М.1930).
[Закрыть], что, вполне естественным образом, чрезвычайно обеспокоило не только представителей власти, но и рядовых жителей Горного Алтая главным образом конечно, православных, начавших опасаться резни со стороны аборигенов. Однако эти опасения оказались более чем напрасными, так как ни одного случая агрессивного поведения со стороны приверженцев новой веры зафиксировано не было[241]241
Если не считать случаев применения насилия по отношению к особо упорствующим алтайцам-шаманистам, для которых неподалёку от юрты Четы Челпанова была сооружена каменная темница, куда и определялись для вразумления те, кто не хотел принимать новой веры (главным образом сами шаманы).
[Закрыть]. Тогда, как полагают некоторые исследователи, для придания событиям максимально большего резонанса православные миссионеры и запустили провокационный слух о молениях бурханистов япон-хану или япон-царю. («Японский царь победил русского царя. Не стало русского царя, а настало царство Ойрот-хана».) В результате данные сведения, разумеется, сразу же поступили в жандармское управление, потом в канцелярию Томского губернатора, ну а вслед за тем отправились и в летнюю резиденцию самого государя-императора, произведя там, видимо, не меньший переполох, чем известие о восстании апачей под руководством упоминавшегося уже нами Джеронимо на американского президента в Вашингтоне.
Однако, поскольку в ходе предварительных разбирательств выяснилось, что выступление алтайцев носит вполне мирный характер, дело по исправлению сложившейся ситуации было поручено всё-таки не жандармскому и воинскому управлениям, а главе Алтайской духовной миссии – тридцатисемилетнему епископу Бийскому Макарию (Павлову)[242]242
Михаил Михайлович Павлов родился на территории Томской губернии, окончил Казанскую духовную академию и в конце 90-х гг. XIX века занял должность епископа Барнаульского и одновременно исполнял обязанности главы Алтайской духовной миссии. Через полгода после описываемых событий, видимо, в качестве своего рода наказания за допущенные просчёты его направили на пастырское служение в Якутию. Пробыв на «исправительных работах» четыре года, он был переведён в Казанскую епархию и назначен настоятелем одного из монастырей. Во время Гражданской войны отец Макарий сначала примкнул к белым, но потом переметнулся к красным, вступив (или, по церковному, отпав) после этого в обновленческое движение.
[Закрыть]. 20 июня он прибыл в село Усть-Кан, провёл там торжественный ночной молебен, после чего в сопровождении своих коллег-братьев по духовной миссии, а также нескольких полицейских и некоторого количества русских поселенцев при оружии отбыл в долину Теренг для решительной расправы с инакомыслием. Ещё одна группа «инквизиторов» выступила в том же направлении из села Уймон.
На рассвете обе группы соединились в долине Теренг. Там они застали алтайцев в молитвенных позах, обращенных лицами на восток в ожидании восхода солнца. Вооруженные люди стали окружать бурханистов, которые, завидев приближающуюся угрозу, кучно столпились вокруг юрты Челпанова, намереваясь, видимо, в первую очередь, защитить своего пророка и его семью. Они вряд ли выполнили, как представляется, традиционный в подобных случаях приказ – разойтись, после чего подверглись насильственному разгону, в результате которого пострадало около 50 человек, а один алтаец был убит. 36 человек, включая Челпанова и его несовершеннолетнюю дочь, арестовали и сопроводили сначала в Усть-Кан, а потом в Бийск. Среди задержанных, кстати, оказался и один монгольский лама, которого, однако, кажется, вскоре отпустили.
Следствие по этому делу продолжалось целых два года, после чего весной 1906 г. Чет Челпанов (а с ним ещё пять человек) предстал перед судом по обвинению в том, что он «в мае и июне 1904 года в Горном Алтае выдавал себя за лицо, имеющее непосредственное отношение к божествам. Что бог Бурхан являлся ему и приказал всем калмыкам (алтайцам) под угрозой, в случае ослушания быть убитыми громом, собраться в логу Теренг, молиться Бурхану и ждать возвращения на Алтай божественного Хана-Ойрота, который восстановит калмыцкое ханство». Вторым пунктом обвинения значилось «подстрекательство к неповиновению русским властям».
Известие о произошедших событиях очень быстро облетело всю Сибирь. Передовая общественность края сразу же откликнулась на вызов, брошенный властями, и среди тех людей, кто встал на защиту алтайских вольнодумцев конечно же были областники во главе со своим лидером. Григорий Николаевич Потанин, используя имевшиеся в его распоряжении связи в столичных научных кругах, попытался сразу же организовать для привлечённых в качестве обвиняемых к суду алтайцев хорошую защиту и надёжную научную экспертизу. В результате на состоявшийся в мае 1906 г. процесс прибыло целых три столичных адвоката[243]243
Расходы по оплате высоких адвокатских гонораров также полностью взяли на себя представители богатейших алтайских семейств – из числа тех, кто симпатизировал новой вере.
[Закрыть], а также известный русский этнограф, а в прошлом – народник, старый приятель Потанина и Ядринцева Д.А. Клеменц.
Задача последнего состояла в том, в частности, чтобы представить учение Челпанова как не имеющее ничего общего с враждебным на тот момент России японским буддизмом[244]244
«В учении Челпанова нет и атома буддизма», – данное экспертное заявление Клеменца конечно же было вполне сознательной ложью, направленной на смягчение приговора; наверное так это можно квалифицировать.
[Закрыть], а главные аргументы защиты сводились к тому, что движение бурханистов не являлось антигосударственным делом. И им это удалось, адвокаты выиграли процесс, так что суд вынужден был полностью оправдать всех фигурантов по делу Чета Челпанова, в том числе и его самого. Государственное обвинение, однако, настояло на повторном судебном разбирательстве в Омске, но и оно завершилось точно таким же оправдательным приговором. Чему, видимо, весьма поспособствовала Первая русская революция, пробившая, наконец, брешь, в том числе, и в вопросе о правах малых народов на своё территориальное управление в рамках многонациональной Великоросской империи[245]245
К сожалению, эта некогда прогрессивная тенденция завершилась теперь полным нивелированием русской великодержавности и породила ещё одну историческую псевдоморфозу, когда настоящие русские становятся в собственной стране уже не первыми среди равных, как должно бы, наверное, быть в идеале, а своего рода рабочей лошадкой под ярмом у часто не способных ни к какому созидательному труду субпассионариев («благородный муж печётся о долге, низкий человек жаждет выгоды» – Конфуций). Теперь, видимо, необходим некий обратный процесс, дабы происходящая метаморфоза этногенеза опять не привела к революции и – самое страшное – к гражданской войне.
[Закрыть].
После всех этих мероприятий бурханистское движение, несмотря ни на что, всё-таки продолжало развиваться, однако все антирусские мотивы в нём были конечно же полностью приглушены. Чет Челпанов после освобождения из тюрьмы практически отошёл от дел и стал своего рода ещё одной алтайской «достопримечательностью». Теперь к нему в гости стали приезжать главным образом не паломники новой веры, а разного рода любопытствующие: журналисты, писатели, просто путешествующие и т. п. К счастью, он избежал участи индейца Джеронимо, которого предприимчивые американцы, после того как сильно постаревший вождь апачей сам сдался им в плен, возили по разным выставкам и фестивалям, где демонстрировали его за деньги, тоже как диковинную инородческую «достопримечательность».
Миссионерскую деятельность Чета Челпанова продолжили другие проповедники новой веры, по-алтайски прозванные ярлыкчи. Они избирались, как свидетельствуют источники, из наиболее уважаемых в родовых поселениях людей, иногда это были даже бывшие шаманы. Среди ярлыкчи встречались и такие, которые, переезжая по миссионерским делам с места на место, возили с собой, видимо, по примеру «пророка», девочек 12–14 лет, которые помогали им в религиозных проповедях и обрядах. Примерно к 1912 г. бурханистское движение достигло наивысшего развития, значительно увеличив число своих приверженцев. Однако вскоре оно пошло на спад, после того как по Горному Алтаю прокатилась эпидемия тифа, унёсшая многие человеческие жизни и от которой бурханистские ярлычки никоим образом не смогли защитить страдающих соплеменников. В создавшихся условиях сторонники новой веры частично вновь вернулись к старым традициям, так что во многих местах Алтая камы (шаманы) опять вышли из глубокого «подполья»[246]246
Преследование бурханистами представителей старой шаманистской веры и особенно самих шаманов являлось настолько яростным, что последние даже вынуждены были порой обращаться к русским властям за защитой.
[Закрыть], достали из укромных мест чародейские бубны и стали старым, испытанным средством – камланиями – бороться с болезнями и другими напастями.
В революционном 1917 г. на смену национально-религиозному движению[247]247
При советской власти бурханизм, как культ, оказался практически полностью изжит. В постсоветском Горном Алтае некоторые представители местной интеллигенции пытаются теперь возродить это национально-религиозное движение, однако пока малоуспешно. По крайней мере, шаманизм сейчас опять более популярен среди алтайцев.
[Закрыть] пришли чисто политические методы в решении вопроса о самоопределении народов Горного Алтая.
Спустя год после завершения судебного процесса по делу Чета Челпанова в Томске провёл свою первую персональную выставку малоизвестный ещё к тому времени алтайский художник по имени Григорий Гуркин. Именно этому человеку и его товарищам суждено было принять эстафету от весьма скоро выдохшихся религиозных проповедников бурханизма в деле культурно-национального возрождения алтайского народа. Григорий Иванович Гуркин родился в 1870 г. в Горном Алтае и происходил из того самого рода Чорос, который, как мы отмечали выше, стоял во главе объединительных процессов западномонгольских племён в период расцвета средневекового Ойротского ханства. Желая, видимо, каким-то образом подчеркнуть своё происхождение из столь славного рода, Гуркин прибавил к собственной фамилии в качестве творческого псевдонима[248]248
А может быть, на перспективу и в качестве политического.
[Закрыть] ещё и родовое имя Чорос.
Род Гуркиных принадлежал к северной части горноалтайских племён, они раньше других подверглись русификации и первыми начали принимать православие, поэтому и по-русски Григорий Иванович говорил точно также хорошо, как и по-алтайски, а может быть, даже ещё и лучше. Более того, Гуркину удалось получить к тому же и неплохое начальное образование в церковно-приходской школе с иконописным классом, принадлежавшей Алтайской духовной миссии. Со временем дарование молодого алтайского художника заметили, и он смог продолжить учёбу сначала в петербургской мастерской самого
И.И. Шишкина, а потом вольнослушателем в Академии художеств. Получить столичное образование и сейчас-то немногим удаётся, а в те времена – тем более, на весь Горный Алтай Григорий Гуркин, вполне возможно, вообще был один такой уникально способный. После возвращения в 1904 г. из Петербурга, так и не окончив из-за начавшейся революции Академии художеств, он стал много писать и, конечно, главным образом пейзажи любимой родины.
Более 300 работ привёз на свою первую выставку в Томск Григорий Иванович. Она проходила в Рождественские святки с 26 декабря
1907-го по 7 января 1908 года (по старому стилю, конечно). Организаторами данной выставки явились давние покровители Гуркина – Г.Н. Потанин и известная в Томске художница Лидия Павловна Базанова[249]249
Они же в 1897 г. помогли двадцатисемилетнему Гуркину обосноваться в Петербурге и начать обучаться там ремеслу профессионального художника.
[Закрыть]. Работы начинающего алтайского живописца имели просто ошеломляющий успех, и это – в среде в общем-то достаточно искушённой томской публики. Выставку работ Григория Ивановича посетило в те дни около 5 тысяч человек – цифра, однозначно рекордная даже по тем временам.
Выставка в Томске сразу же возвела начинающего алтайского художника в ранг одного из ведущих пейзажистов Сибири. Многие его картины были тут же раскуплены, а на некоторые сделаны и повторные заказы. Особый фурор, фурор, можно сказать, в квадрате или даже в кубе, произвело полотно под названием «Хан-Алтай» – подлинный и величайший шедевр творчества Григория Ивановича Гуркина. (Его ещё называют «Царь-Алтай» или – «Царственный Алтай».) Слева изображён вечнозелёный сибирский кедр, он как, бессмертный воин, охраняет спокойствие величественного в своей неповторимой красоте горного массива – родины алтайцев и одновременно как бы прародины всего человечества. А в центре – спустившийся с небес орёл – символ царственной власти над этим, хочется верить, не самым худшим из миров[250]250
Гуркин, кажется, так и не сделал ни одной копии с этой наиболее известной из созданных им картин. Однако в 1936 г. за год до своей трагической гибели он написал второй вариант «Хана-Алтая». Вместо гордого кедра здесь уже – только две склонившиеся под ветром ёлки. Горы не величественные и парящие над миром, а какие-то мертвенно окаменелые и вросшие, что называется, по самые уши в глинозём. И совсем нет орла. Он, видимо, улетел (как Карлсон)…
[Закрыть].
Картину приобрела семья Кухтериных, одна из богатейших в Томске. Инициатива принадлежала, по всей видимости, жене старшего из братьев (Алексея) Александре Архиповне, живо интересовавшейся искусством и считавшейся покровительницей многих томских художников. После Гражданской войны уникальное полотно вместе с другим движимым и недвижимым имуществом семьи Кухтериных было национализировано и сейчас находится в фондах Томского областного художественного музея.
На свою следующую выставку в Томске, в 1910 г., Гуркин привёз ещё около двухсот работ: картины, этюды и рисунки. И среди них – очередной шедевр – «Озеро горных духов»[251]251
«Дены-Дерь» – оригинальное название по-алтайски.
[Закрыть]. И хотя, как и «Хан– Алтай», картина несла в себе собирательный образ, тем не менее, по легенде, где-то в Алтайских горах действительно находилось озеро, к которому сами алтайцы редко ходили, да и другим не советовали слишком часто этого делать. Картина «Дены-Дерь», изображающая таинственное озеро, окруженное всё теми же величественными горами, как отмечают критики, буквально светится какой-то девственной белизной и чистотой и (словно, изотопы водорода) фонит какой-то нездешней духовной стерильностью[252]252
Спустя 30 лет увидевший это полотно известный советский фантаст Иван Ефремов написал даже целый рассказ, посвящённый и картине Гуркина, и самому озеру, на ней изображенному. Ефремов объяснил исходящее от него колдовское свечение испарением паров ртути из близлежащего богатейшего месторождения. Для него, как для профессионального геолога, данное обстоятельство являлось наиболее важным, наверное. Но вот Николай Рерих, посетивший те же самые места задолго до Ефремова, признал их за сказочно-божественное Беловодье. В общем, каждый на свой лад трактует непознаваемое.
[Закрыть].
Приобрёл уникальную картину в обход всех других желающих на правах одного из устроителей выставки профессор Томского технологического института Б.П. Вейнберг[253]253
В 1924 г. Вейнберг уехал из Томска на работу в Ленинград и увёз эту картину с собой. Потом она каким-то образом попала в фонды Красноярской художественной галереи и до сих пор там находится.
[Закрыть] (профессора в те времена ещё были весьма платёжеспособны) – физик, занимавшийся, кстати, проблемами земного магнетизма. Точно известно, что позже Чорос-Гуркин сделал с этой картины несколько списков (копий), так что она имеется теперь не только в сибирских, но и в некоторых российских музеях, а также в частных коллекциях и, может быть, даже за границей[254]254
Отец Григория Гуркина очень сильно удивлялся тогда: с какой такой стати люди платят за картину, на которой нарисована обыкновенная снеговая лужа (которых десятки, как выйдешь из дома), по 300 рублей – по тем временам, почти годовой заработок среднестатистического рабочего. Что ж, у жителей земного рая, – свои причуды. Одна моя однокурсница поуниверситету (в которую я, помнится, по молодости был сильно влюблён…), сама родом из Крыма, во время наших доверительных бесед наедине называла грязной лужей «самое синее в мире Чёрное море моё». Кстати… если замерить линейкой по карте, то получается, что расстояние от собора Василия Блаженного до Томска (до первого сибирского университета) точно такое же, как от Томска до Тадж-Махала (мавзолея вечной любви). В общем, как циркулем, проведены из нашего города границы великой евразийской империи Чингизидов.
[Закрыть].
Тогда же, в период первых выставок, произошло новое сближение (сближение уже, что называется, на равных) Чорос-Гуркина с томскими деятелями областнического движения. Постепенно Григорий Иванович становится не только самым известным алтайцем в Сибири, но и новым лидером национального движения у себя на малой родине. Поэтому, когда в 1917 г. разгорелось пламя второй русской революции, Чорос-Гуркин вполне естественным образом сразу же выдвинулся в число ведущих политиков своего региона. Он в числе нескольких уполномоченных от народов Горного Алтая присутствовал с 20 апреля по 17 мая в Томске на заседаниях проходившего здесь Народного собрания Томской губернии. Во время работы этого революционного форума по настоянию сибирских областников была создана специальная комиссия, призванная вплотную заняться проблемами малых народов Томской губернии и главным образом инородцев Горного Алтая. Возглавил данную комиссию сам Г.Н. Потанин, а её членами стали: молодой томский областник и эсер Михаил Шатилов, крупнейший алтайский скотопромышленник Манджа Кульджин и художник Григорий Гуркин.
7 мая Григорий Иванович выступил перед многочисленной аудиторией делегатов съезда с докладом «Об Алтае и нуждах народа».
«Маленький народ алтайцы приветствуют вас, граждане. Послушайте и наше слово, которое должно быть свободно. Алтайцы… миролюбиво перешли в русское подданство, чтобы жить под защитой русского пахаря. Русские не затратили ни единой капли крови на завоевание Алтая, а потому я прошу отнестись к нашим нуждам с должным вниманием.
Нашлись люди из центра России, которые чинили притеснения и посылали к нам миссионеров, которые обманывали наш народ. Спасаясь от этих миссионеров, алтайцы бросали свои жилища и бежали в горы. Порабощая душу алтайцев, миссионеры отбирали у них земли. Делали они это просто: поставят деревянный крест – и готово. «Здесь место свято, а ты – язычник, и потому уходи отсюда за 5 вёрст». Миссионеры начали, а кабинет царя закончил. Отобрали даже кладбища. Всё отходило в кабинет[255]255
Кабинетскими, напомним, назывались земли, находившиеся, попросту говоря, в личной собственности императорской семьи Романовых. В конце XVIII века к числу кабинетских причислили большую часть пастбищных земель Горного Алтая. В марте революционного 1917 г. распоряжением Временного правительства все кабинетские владения были национализированы. Поэтому вполне резонным стало требование алтайцев поделиться с ними частью земель, ставших теперь общегосударственной собственностью. Томское губернское собрание, посовещавшись, вполне согласилось с озвученными претензиями по земельному вопросу, однако выносить какого-либо конкретного решения по нему не стало, мотивируя свой отказ тем, что данная проблема по распоряжению Временного правительства полностью передана на рассмотрение Всероссийского Учредительного собрания.
[Закрыть]. Теперь за один выгон кабинет берёт 800 рублей ежегодно… Помогите нам устроиться, закрепить ту часть земли, которая считалась свободной. Разрешите нам развиваться свободно, по своим привычкам религиозным, разрешите сохранить наши обряды, чтобы мы были с вами равноправными гражданами».
В продолжение доклада Гуркин, опираясь на программу сибирских областников о предоставлении малым народам равных возможностей для их культурно-национального возрождения, озвучил просьбу возглавляемой им делегации, поддержанной также и комиссией по делам национальностей съезда, о выделении территории Горного Алтая из состава Бийского и Кузнецкого уездов (теперь Кемеровская область) в отдельный Горноалтайский уезд Томской губернии. И хотя бийские, а вместе с ними и кузнецкие делегаты высказались категорически против принятия такого решения, съезд, тем не менее, всё-таки пошёл навстречу алтайцам и утвердил постановление о необходимости «предоставления инородцам Алтая, в силу их особой культуры, быта и уклада жизни, в силу совершенно особых географических и почвенных условий тех местностей, которые они населяют, полную возможность самоопределяться и создавать своё самоуправление».
Однако для вынесения столь важного решения необходимо было учесть мнение всего населения, в том числе и русскоязычного, поэтому Томский губернский съезд порекомендовал алтайцам собрать по данному вопросу в ближайшее же время в Бийске свой собственный народный съезд, с правами учредительного. Ещё одну рекомендацию, или, вернее, настоятельную просьбу, Томское народное собрание высказало относительно, в том числе, и прав пришлого населения. В резолюции предлагалось формировать волости будущего Горно-Алтайского уезда ни в коем случае не по национальному, а только по территориальному принципу, дабы никоим образом не провоцировать процессы национальной разобщённости в среде местного населения.
Такое самовольное решение Томского губернского народного собрания конечно же не могло не встревожить Всероссийское Временное правительство. И хотя оно своей декларацией от 17 марта
1917 г. о национальном самоопределении даровало независимость Польше и предоставило территориальную автономию Финляндии, тем не менее вести речь о национально-культурной автономии так называемых малых народов России правительство оказалось пока ещё не готово. Томск же решением губернского Народного собрания создавал в этом смысле весьма нежелательный прецедент. Нужно было срочно принимать какие-то контрмеры.
Сначала в Томск в качестве губернского комиссара Временное правительство направило члена кадетской партии пятидесятисемилетнего профессора Е.Л. Зубашева. В период с 1899-го по 1907 гг. Ефим Лукьянович занимал должность ректора Томского технологического института. Однако во время Первой русской революции он прослыл за либерал, и вследствие этого высочайшим указом его уволили с занимаемой должности. По официальной версии, Зубашев именно в революционном 1905 г. вступил в конституционно-демократическую партию. Ходили слухи, что его тогда же долго уговаривали вступить в «Союз русского народа», но он отказался. Бывшего либерала, занявшего после февраля 1917 г. строго охранительную политическую позицию, в «Сибирских Афинах» теперь уже в качестве «варяга» категорически не приняли[256]256
Маленький, но по-революционному весьма самостоятельный в тот год народ – томичи, вопреки всем вековым традициям русского имперского мышления, весной 1917 г. сами избрали себе губернского начальника (комиссара). Им стал Борис Митрофанович Ган, в прошлом присяжный поверенный, то есть адвокат. (Самая революционная профессия, между прочим: Робеспьер, Керенский и даже Ленин в своей, как мы теперь любим говорить, прошлой жизни были адвокатами.) Потом в политической неразберихе 1918–1919 гг. Борис Ган как-то постепенно потерялся и так же, как некоторые другие, по «примеру» Остапа Бендера, «переквалифицировался в управдомы», занял должность юриста в одном из новониколаевских кооперативных контор, что говорит о его революционном выдвижении как о некоем, видимо, немного случайном стечении обстоятельств. И всё же…
[Закрыть], и он «не солоно хлебавши», как говорится, вынужден был вернуться через пару месяцев обратно в Петроград.
Тогда в столице нашли другой, ещё более иезуитский способ приструнить томских вольнодумцев. Указом Временного правительства от 17 июня из состава Томской губернии вывели весь теперешний Алтайский край, прежде являвшийся всего лишь Барнаульским уездом. А к новообразованной губернии в довершение всего присоединили, в том числе, и территорию Горного Алтая; «вот тебе, бабушка и Юрьев день», что называется. Однако, вопреки всему, намеченный томским революционным собранием учредительный съезд народов Горного Алтая всё-таки состоялся.
3. Первый Горноалтайский съездОн проходил, как и планировалось, в Бийске с 1-го по 6 июля 1917 г. Главным его организатором стал теперь уже окончательно выдвинувшийся в лидеры национального движения алтайцев, Григорий Иванович Чорос-Гуркин. Специальным уполномоченным от областнического движения Сибири на этом съезде присутствовал Сергей Михайлович Курский (сын одного из ближайших сподвижников Потанина, Курского Михаила Онисифоровича), в то время редактор барнаульской газеты областнического направления «Жизнь Алтая». Заметки о Бийском съезде под названием «Заря новой жизни Горного Алтая» Курский-младший потом опубликовал в своей газете (№ 147 от 11 июля 1917 г.).
На первый народный форум народов Горного Алтая собралось 64 делегата, представителей главным образом инородцев Бийского уезда (только что вошедшего в состав Алтайской губернии) и Кузнецкого уезда (Томской губернии). Основным на съезде стал вопрос о выделении Горного Алтая вместе с Горной Шорией в отдельный уезд (Томской ли, Алтайской ли губернии – всё равно). После долгого обсуждения делегаты всё-таки решили не спешить и пока отложить голосование по этому пункту повестки дня, но прежде обратиться для порядка в высшие инстанции и, в первую очередь, к Временному правительству с просьбой о получении разрешения на осуществление такого судьбоносного для алтайцев политического мероприятия, как признание «самоопределения в самостоятельную земскую единицу». А пока, то есть на переходный период, решено было «организовать свой собственный исполнительный орган, назвав его Алтайской Горной думой», с полномочиями уездной земской управы.
Председателем Алтайской Горной думы пятидесятью семью голосами «за» и шестью – «против», избрали Григория Ивановича Гуркина. Здесь же на Бийском съезде делегаты разработали и приняли программу социально-экономического и культурного развития горноалтайского региона. Для решения этих задач при Горной думе сформировали несколько отделов и снабдили их соответствующими наказами. Так экономическому отделу в условиях острейшего дефицита продовольствия и товаров первой необходимости поручили в кратчайшие сроки наладить через сеть сибирской кооперации сбыт алтайского сырья и на вырученные средства закупить продукцию, необходимую, в первую очередь, непосредственно самим алтайцам. Точно такие же неотложные мероприятия и также на собственное усмотрение предложили провести и отделу по народному образованию. По решению Горной думы должность инструктора (руководителя) данной управленческой структуры занял специально приглашённый из Томска уроженец Горного Алтая двадцатипятилетний Георгий Маркелович Токмашев, начинающий учёный-этнограф, человек, весьма близкий к областническому кружку Г.Н. Потанина.
На съезде народов Горной Шории в Кузнецке, проходившем в том же июле 1917 г., но только чуть позже – с 28-го по 30-е число, был образован свой собственный подотдел Алтайской Горной думы.
Для того чтобы уведомить алтайские губернские власти о решениях Горноалтайского съезда, в Барнаул уже 6 июля отбыли Григорий Гуркин и Сергей Курский. По приезду в губернский центр они сделали обширный доклад для членов Алтайского земского комитета. Там их очень внимательно выслушали и в общем-то не выразили каких-либо возражений по поводу того, чтобы выделить Горный Алтай в отдельный уезд, однако в очередной раз предупредили, что данное мероприятие должно проводиться ни в коем случае не в ущерб русскоязычному населению: «граждане должны пользоваться в государстве одинаковыми и равными для всех правилами».
Немного сложнее решался тот же самый вопрос с руководством бийского земского самоуправления, оно, в отличие от барнаульского, категорически выступило против планировавшегося выделения Горного Алтая в самостоятельный уезд. За глаза высказывалось мнение, что Бийск ни при каких обстоятельствах не намерен терять контроль над таким финансово и экономически прибыльным районом, как Горный Алтай, в то время как на публику, что называется, горноалтайцы обвинялись по старому, уже опробованному, шаблону в национализме и сепаратизме. Разгневанный таким местническим подходом к столь важной проблеме Григорий Гуркин также через печать (см. бийскую газету «Красный Алтай», номер за 26 июля 1917 г.) вынужден был, в свою очередь, высказать целый ряд претензий в адрес бийского уездного руководства[257]257
«Но, как всегда, во всех хороших начинаниях, нашлись и у алтайцев недруги, цель которых всегда порочить всё лучшее, честное. Посыпались доносы, создаются подозрения, обильно распространяются клевета и ложь».
[Закрыть], что теперь уже окончательно рассорило две противостоящие стороны.
Для того чтобы всё-таки дать ход собственным прожектам по территориальному самоуправлению, руководители Горной думы приняли решение перейти под крыло правящей в тот период в России правоэсеровской партии. В русле данного откровенно конъюнктурного политического демарша активисты Думы объездили летом 1917 г. все без исключения волости своего региона, активно призывая население на выборах в Учредительное собрание голосовать только за партию эсеров, добившись при этом потрясающего результата: 80 % горноалтайцев проголосовало за кандидата от правых социалистов-революционеров. В результате членом Учредительного собрания по данному округу был избран так называемый «мартовский»[258]258
«Мартовскими», иронизируя, называли тех людей, кто активно включился в политическую деятельность в марте 1917 г., то есть не до, а лишь после победы Февральской революции.
[Закрыть], то есть новоиспечённый эсеровский функционер, томский младообластник Михаил Шатилов. Его в период подготовки к голосованию келейно утвердили где-то наверху в обход планировавшегося самими горноалтайцами местного уроженца, в то время беспартийного врача Виктора Тибер-Петрова[259]259
Виктор Тимофеевич Тибер-Петров, надо полагать, не из обиды, а по каким-то другим соображениям вступил после этого в члены РСДРП. Избранный в декабре 1917 г. делегатом от туземцев Горного Алтая на чрезвычайный Сибирский областной съезд, он даже зарегистрировался на нём как большевик. И всё, видимо, потому, что большевики выступали за немедленное национальное самоопределение, в том числе и малых народов. В то же самое время, к примеру, их бывшие товарищи по социал-демократической партии меньшевики-оборонцы (плехановцы) были категорически против территориальной автономии инородцев России, считая, что им для начала нужно пройти весьма продолжительный по времени процесс развития своего научно-образовательного и культурно-национального самосознания и только потом уже вставать на путь политического самоопределения себя как народа, нации и, наконец, как автономного территориального образования.
[Закрыть].
После такого успешного завершения выборной кампании Григорий Гуркин осенью 1917 г. с отчётами о проделанной работе, а также с заявкой на образование Горно-Алтайского уезда выехал во главе специальной делегации в столицу, в Петроград. Там он вместе со своими товарищами намеревался во что бы то ни стало, добиться от Временного правительства положительного решения по алтайскому вопросу. В то же самое время Григорий Токмашев вёл интенсивную переписку с Григорием Николаевичем Потаниным, обращаясь к сибирскому патриарху с просьбой через его столичные знакомства в очередной раз помочь алтайцам в их стремлении к национальному самоопределению.
«Дорогой Григорий Николаевич! Вы не можете ли написать кому-нибудь в Петроград, чтобы тот, кому Вы напишете, частным образом мог бы поторопить об утверждении нашей Думы в отдельную земскую единицу. Из Министерства запрашивали нас представить материалы, основываясь на которых, можно утвердить наши хлопоты, но материалы посланы, только, наверное, лежат под спудом. Нужен человек, стоящий близко к Временному правительству и который толкнул (бы) наши хлопоты на путь скорейшего утверждения».
И эти общие усилия, в конце концов, оказались ненапрасными.
24 октября, ровно за день до большевистского переворота, Григорий Гуркин добился-таки разрешения от правительства А.Ф. Керенского на учреждение отдельного Горно-Алтайского уезда, а соответственно точно так же получила своё официальное одобрение и деятельность Алтайской Горной думы. Но, увы, 25 октября к власти в России пришёл Совет народных комиссаров, и все распоряжения прежнего эсеровского правительства ушли по большей части, что называется, в небытие. Так что Гуркин и сопровождавшая его делегация вернулись на родину, собственно говоря, ни с чем, и опять как будто всё нужно было начинать с самого начала…