Текст книги "День освобождения Сибири (СИ)"

Автор книги: Олег Помозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

_______________

*Все даты до 14 февраля 1918 г. приведены у нас, напоминаем, в старом стиле.

**Одна из отличительных особенностей самих этих съездов – томского и иркутского – состояла в том, что на первом верховодили правые эсеры, а на втором заправляли большевики. Мы отмечали уже (см.: книга первая, часть первая нашего исследования), что октябрьский Областной съезд в знак протеста против "авантюрной" политики сибирских автономистов и эсеров почти в полном составе покинули социал-демократы. Точно так же – по политическим мотивам и, практически, в полном составе – отказались участвовать в работе Всесибирского съезда Советов представители на сей раз эсеровской партии, а заодно с ними и некоторые депутаты от крестьянских Советов.

Единственное, пожалуй, что так или иначе сближало оба революционных начинания, – это желание организовать единую краевую власть на территории Сибири, включая сюда же и современный Урал, а возможно, и Казахстан с Киргизией*; в перспективе с присоединением к данному пока только формально автономному территориальному образованию и всего русского Дальнего Востока.

_______________

*Такого здесь не случалось со времён улуса Джучи (XIII век), наследственной вотчины старшего сына Чингиз-хана. Кстати сказать, уже тогда с данными землями всё было далеко не так просто. Эти – самые обширные, но вместе с тем и наиболее малонаселённые и "отсталые" на тот момент в культурном отношении – территории достались в 1226 г., согласно воле ещё живого Чингиз-хана, его старшему и, что характерно, определённо нелюбимому сыну – Джучи. Историческая традиция донесла до нас предание о том, что великий покоритель Азии имел некоторые сомнения по поводу того, кто в действительности является настоящим отцом Джучи, поскольку последний родился в период, когда первая жена Чингиз-хана Бортэ довольно продолжительное время находилась в плену у меркитов (союз лесных племён, проживавших в Забайкалье). Вдобавок ко всему незадолго до смерти с подачи людей (и в первую очередь младших жён, конечно), явно не симпатизировавших Джучи, Чингиз-хан заподозрил старшего сына в "сепаратизме" (да-да, оказывается, это – ну очень старая наша сибирская тема...) и отдал приказ своим нукерам (телохранителям) убить смутьяна. Джучи в то время ни о каком отделении унаследованного улуса от империи отца не помышлял, а лишь хотел немного отдохнуть от непомерных завоевательных аппетитов вовеки неугомонного папаши и тихо-смирно предавался в казахских степях вполне невинным занятиям – выпивке и охоте на джейранов. Однако противостоять несокрушимой воле отца он конечно же не мог, даже несмотря на то, что имел уже к тому времени собственное, достаточно многочисленное войско. Так что однажды Джучи нашли в степи мёртвым с переломанным позвоночником; по официальной версии, он случайно упал с лошади ("трагически погиб в автомобильной катастрофе", если перевести на современный язык)... Был похоронен (мавзолей его сохранился до нашего времени) на территории современной Карагандинской области Казахстана... ("где-где? – в Караганде".)

Избранный на иркутском съезде Советов Сибирский ЦИК (Центросибирь) никто в первое время, так скажем, всерьёз не воспринимал. Небольшой команде из полутора десятков большевиков и левых эсеров иркутские губернские власти выделили, в так называемом Белом доме, бывшей резиденции восточно-сибирского

генерал-губернатора, отдельный кабинет и разрешили немного поиграть в реальную политику, дабы они не баламутили понапрасну солдат местного гарнизона. Но в конце октября в Сибирь пришли известия из Петрограда о смене власти в столице и о переходе её в руки большевиков. И вот тогда акции "игрушечной", как некоторые считали, Центросибири сразу же пошли, что называется, резко вверх, и вскоре новое российское правительство (Совет народных комиссаров) во главе с В.И. Лениным передало ей всю полноту исполнительной власти в Сибирском регионе.

О том, что произошло дальше в борьбе за власть над Сибирью между большевиками, с одной стороны, и эсеро-областниками – с другой, мы уже достаточно подробно говорили в начале нашей книги. Добавим лишь, что результаты этого противостояния в первые месяцы после Октябрьской революции оказались весьма плачевными для сибирских автономистов. Их движение вследствие разгона Всероссийского Учредительного собрания и Сибирской областной думы вынуждено было в качестве оппозиционной политической силы уйти в глубокое подполье и вместе с эсерами, а также демобилизованными из армии офицерами, заняться подготовкой вооруженного мятежа на территории края.

2. Брестский мир и сибирские проблемы

Масло в разгоравшийся огонь антибольшевистского сопротивления подлили предательские, с точки зрения патриотически-настроенного населения не только Сибири, но и всей России, переговоры в Брест-Литовске делегации Совнаркома с представителями германского правительства о сепаратном мире и, в частности, об одностороннем выходе России из состава государств-участников Первой мировой войны. В президиуме ЦК партии большевиков по поводу подписания мирного договора с Германией и Австрией, как всем нам хорошо должно быть известно из школьной программы, мнения «слегка» разделились.

Одну группировку возглавлял Ленин, а вторую – Троцкий. При этом (позвольте один небольшой отвлечённый комментарий) оба тогдашних политических лидера советской России были едины во мнении, что в Европе, а потом по возможности и в Америке настала пора во что бы то ни стало и в ближайшие же годы "раздуть пожар" мировой социалистической революции. Для чего, считал Ленин, нужно, а точнее, – просто жизненно необходимо, на время замириться с Германией и её союзниками, причём на любых условиях, предложенных противником; в результате укрепить в России советскую власть и только потом уже приступать к осуществлению программы по организации мировой пролетарской революции. Троцкий же, в свою очередь, полагал, что в Германии и Австрии уже вот-вот, в общем, буквально, грубо говоря, на днях, в результате "народных" революций будут свергнуты монархические режимы, поэтому надо только немного подождать, потянуть слегка время, пока Германии и Австрии, как и России, уже будет не до войны. А посему не следует ни в коем случае подписывать мира сейчас и, тем более, на кабальных немецких условиях*, поскольку данный договор может, как следствие, вызвать в России повальное недовольство советской властью.

_______________

*В соответствии с условиями Брестского мирного договора Россия уступала Германии и Австрии Польшу, Прибалтику, часть Белоруссии, соглашение предусматривало территориальные уступки даже в отношении Турции. Советское правительство также обязывалось провести полную демобилизацию старой армии и полностью вывести свои войска с территории Финляндии и Украины, что также неминуемо влекло за собой аннексию данных национальных областей (принадлежавших Российской империи) Тройственным союзом. Помимо всего прочего, Германии, а также её союзникам Россия обязывалась выплатить в течение двух лет контрибуцию в размере шести миллиардов рублей (н единой копейки, по официальным данным, так и не было, кстати, переведено в немецкие банки), что превышало годовой бюджет дореволюционной России ровно в полтора раза. Правда, в руках большевиков оказалось 600 миллионов золотого запаса страны (это как раз и составляло 6 миллиардов бумажных рублей по тогдашнему курсу), и они предусмотрительно эвакуировали его из Петрограда в Казань, подальше от линии фронта. Потом золотой запас гибнущей империи захватят взбунтовавшиеся чехословацкие легионеры, передадут его созданному в Омске в начале ноября 1918 г. Всероссийскому Временному правительству Николая Авксентьева, а от него оно по наследству достанется верховному правителю России адмиралу Колчаку. Тот, в свою очередь, половину золотого фонда истратит на оплату вооружения и обмундирования для белых частей; а второй половиной и головой самого Колчака в январе 1920 г. расплатятся с большевиками вновь овладевшие остатками русского золота чехословаки для того, чтобы красные беспрепятственно пропустили их из Иркутска во Владивосток. К слову сказать, пару вагонов из колчаковского "золотого эшелона", пользуясь всеобщей неразберихой, чехи по-тихому всё-таки тогда умыкнули; правда, один из них, как гласит легенда, они случайно опрокинули и утопили в Байкале во время перегона по окружной железной дороге, но второй вагон всё же доставили, в конце концов, в Прагу и создали на основе украденного золота Национальный банк своей недавно образованной независимой Чехословацкой республики.

И действительно, всполохи Брестского мира очень быстро тогда донеслись, в том числе, и до далёких сибирских окраин. Так, например, в Томске (впрочем, как и во многих других городах Сибири) местным исполкомом сразу же было объявлено чрезвычайное положение и созван военно-революционный штаб. Жители города, по свидетельству периодической печати того времени, также оказались вновь разбуженными от политической спячки и, несмотря на объявленные властями ограничения в демократических свободах, собирались стихийно организованными группами, главным образом на центральной Почтамтской улице, и почти беспрерывно митинговали. Все ожидали каких-то громких событий в связи с подписанием сепаратного мира с Германией, не исключая, конечно, и массовых выступлений против власти большевиков, доведших страну до национального позора и поставивших её, по сути, на колени перед немцами.

Таким образом, предположения (опасения) Троцкого, как показали эти, а также и другие протестные акции, оказались абсолютно верными. Более того, после подписания Брестского мира демобилизованные фронтовики и, в первую очередь, офицеры, особенно кадровые, посчитали данный дипломатический акт не только позором для страны, но и восприняли его как личное оскорбление. Так что приток новых членов в подпольные организации, в том числе и у нас в Сибири, по подсчётам историков, специально занимавшихся данным вопросом, резко возрос в тот послебрестский период.

Надо также ещё раз подчеркнуть, что и в самом Совнаркоме мнения по поводу подписания сепаратного мира разделились почти поровну, вследствие чего Ленину и его группе удалось одержать верх лишь с минимальным перевесом голосов*. Однако позицию этой ведущей группы в ряду многих других несогласных резко осудили, в том числе, и делегаты II Всесибирского съезда Советов, который проходил в Иркутске с 16-го по 26 февраля 1918 г., то есть как раз в тот период, когда трудные переговоры в Брест-Литовске уже подходили к своему завершению. И хотя газета "Свободный Алтай" (╧48 за 1918 г.) подметила такой интересный факт: голосование по поводу политического отношения касательно переговоров в Брест-Литовске проводилось не всеми делегатами съезда, а только лишь членами недавно избранного президиума Центросибири**, – данное обстоятельство, тем не менее, является свидетельством того, что акт неповиновения воле центрального правительства всё-таки имел место. Против заключения мира с Германией высказались в тот период также некоторые губернские и городские Советы Сибири, как, например, Новониколаевский городской Совет рабочих и солдатских депутатов ("Алтайский луч", ╧23 за 1918 г.) и др.

_______________

*Интересно, что позицию Ленина не поддержал тогда (и, таким образом, единственный раз в жизни оказался в лагере самого ненавистного своего врага – Троцкого) человек, до того момента всегда считавшийся абсолютной "тенью" Ленина, его самый преданный и, как оказалось, наиболее способный ученик (как Платон у Сократа) – товарищ Сталин.

**36 человек из их числа проголосовали против заключения мира со странами Тройственного союза, и только двое высказались "за" (то есть поддержали ленинскую точку зрения), ещё один человек воздержался.

Сибиряки не без основания опасались, что в случае выхода России из войны, то есть, по сути, нарушения таким образом ею своих союзнических обязательств в отношении стран-сателлитов по Антанте, последние в отместку за подобного рода политическую измену вполне могут решиться и на ввод оккупационных войск на территорию российских окраин, в том числе – на Дальний Восток и в Сибирь. А это неминуемо должно было бы привести к полному крушению красной власти в регионе, на что делегаты советского съезда в Иркутске, естественно, согласиться никак не могли. Исходя из данных соображений, члены Центросибири решили, что, в случае если Брестский мир будет всё-таки подписан, начать осуществление независимого от Москвы дипломатического диалога со странами Антанты другими словами – от имени, как они полагали, разделявшего их мнение населения Сибири и Дальнего Востока, заняться проведением абсолютно самостоятельной внешней политики.

С этой целью на II съезде Советов Сибири в составе новоизбранного

сибирского совнаркома был образован наркомат иностранных дел во

главе с лидером красноярских большевиков Григорием Вейнбаумом. А 21 февраля съезд принял резолюцию по поводу планировавшегося подписания правительством Ленина Брестского сепаратного мира с Германией. Далее – цитата:

1. Интернациональный мир революционных народов исключает возможность подписания каких бы то ни было аннексионистских договоров.

2. Совет народных комиссаров, изъявляющий готовность подписать империалистический контрреволюционный мир, совершил бы роковую ошибку, наносящую удар дальнейшему развитию революции и интернационала.

3. От имени Сибирской Советской республики (выделено мной. – О.П.) 2-й Всесибирский съезд Советов заявляет, что он не считает себя связанным мирными договорами, если таковые заключит Совет народных комиссаров с германским правительством, и, посылая свой братский привет борющемуся революционному пролетариату Австрии и Германии, съезд выражает твёрдое намерение бороться до конца за интернациональный социалистический мир ("Пролетарий", Омск, ╧12 от 22 марта 1918 г.).

Вслед за этим при правительстве Центросибири решили создать и комиссариат государственных имуществ, точно также как и комиссариат иностранных дел, заявивший самим фактом своего существования о претензиях местных большевиков на территориально-политическую самостоятельность региона. Во главе комиссариата государственных имуществ, призванного заведовать национализированными в пользу сибиряков промышленными предприятиями, землёй и недрами, а также другими национальными богатствами Сибири (что, собственно, отчасти и предусматривалось сибирскими областниками-автономистами в их основополагающих конституционных проектах), была поставлена левая эсерка Ада Лебедева, кстати, законная супруга комиссара иностранных дел Сибирской советской республики Григория Вейнбаума.

В отличие от своего мужа уроженца Молдавии Ада Павловна Лебедева являлась коренной сибирячкой, впрочем, и сам Вейнбаум с 1910-го, согласно приговору царского суда, находился на "вечном поселении" в Сибири. Он отбывал срок на юге Енисейской губернии и сразу после Февральской революции перебрался вместе с супругой в Красноярск, в город, где действовала тогда, как мы уже указывали, вторая по численности, после томской, организация сибирских областников, во главе с Владимиром Михайловичем Крутовским. К чему это мы? Да всё к тому, что, как говорили древние, побывав в Афинах, нельзя не пропитаться их духом ("аттическими ночами", по Авлу Геллию). Так что мы почти уверены, что на молодых супругов-революционеров Вейнбаума и Лебедеву (как, впрочем, и на многих других) не могли не повлиять здоровые, без сомнения, по своему духу почвеннические веяния ("соки земли", если по Кнуту Гамсуну) сибирских автономистов и даже, возможно, нашли в их умах определённый положительный отклик.

В свою очередь, и сибирские областники никоим образом не избегали обсуждения острых социальных вопросов, внесённых в повестку дня русской революцией. Вот что, например, говорил на организационном собрании красноярской группы автономистов

19 сентября 1917 г. известный сибирский областник, историк по профессии, Николай Николаевич Козьмин: "В Сибири до сих пор действует капитал торговый и ростовщический, а не промышленный. Торговый капитал находится в тесной зависимости от капитала промышленного центра и заинтересован в сохранении тесной связи с метрополией. Этим объясняется тот факт, что в областническом движении не принимала участия сибирская буржуазия". (Как сказано! Как будто ничего и не изменилось у нас с той поры за целых сто лет.)

Главной же действующей силой движения за сибирскую автономию Николай Николаевич (как правоверный эсер) считал простой трудовой народ, то есть главным образом сибирское крестьянство. "В сибирском крестьянстве и казачестве областничество найдёт своих адептов",– утверждал он в том же выступлении. Таким образом, в тот революционный период сибирскими автономистами был провозглашён лозунг о политическом союзе сибирской интеллигенции, в большинстве своём, без сомнения, уже областнически перекованной за несколько предшествующих десятилетий, и простого трудового народа, заинтересованного (элементарно, Ватсон) в сбыте производимой им продукции при поддержке, если бы это стало возможным, соответствующего областного законодательства, а затем – в приобретении на вырученные средства товаров передового промышленного производства, в том числе и заграничного, причём желательно без вездесущих посредников из Москвы и Питера... Конец цитаты, что называется.

И так по всей Сибири: революционные события 1917 г. окрылили областничество, а оно, в свою очередь, дало некоторые новые ориентиры и импульсы для великих социальных преобразований русской революции.

3. Покорение Центросибири

Всё вышеперечисленное позволило некоторым исследователям, начиная, например, со свидетеля тех событий, историка ортодоксально большевистского толка Владимира Виленского-Сибирякова, обвинить Центросибирь в том, что её политика отражала «тенденцию советского областничества» и вела к образованию Сибирской советской республики*. В том же духе высказывался и занимавший в 1918 г. должность председателя Дальсовнаркома Александр Краснощёков (Абрам Тобинсон). Всесибирский Совет рабочих и солдатских депутатов, по его мнению, «написал на своём знамени областничество и стремился подчинить себе все областные организации от Урала до Тихого океана и от их имени разговаривать с Москвой»**.

Дальнейшие события разворачивались и нарастали, как снежный ком. Вскоре после окончания II Всесибирского съезда Советов, 5 марта, во время выборов делегатов на IV Всероссийский съезд Советов***, который должен был утвердить всё-таки подписанный на немецких условиях сепаратный мир, председатель Центросибири Борис Шумяцкий в знак протеста против такого решения партии и советского правительства официально сложил с себя полномочия председателя Центросибири. Определившись после этого в "волонтёры всемирной революции" и сформировав небольшой отряд добровольцев, он отбыл на противогерманский фронт для продолжения вооруженной борьбы за интересы мирового пролетариата. Как писала в те дни красноярская газета "Дело рабочего" (╧16 за 1918 г.), "Борис Шумяцкий с пятьюдесятью молодцами, из них два пулеметчика и пять подрывателей, отбыл на внешний фронт"****.

_______________

*См. Агалаков В.Т. Советы Сибири (1917-1918). Новосибирск, 1978. С.231-232.

**Там же. С.232.

***На тот съезд, проходивший в Москве с 14-го по 16 марта, были выбраны делегатами от Сибири комиссар внутренних дел Центросибири большевик Ф. Лыткин и комиссар по земельным делам левый эсер Тананайко (ни имени, ни отчества, никаких вообще дополнительных сведений об этом человеке нам, к сожалению, найти не удалось). Однако в Москве Фёдор Лыткин по какой-то причине тогда так и не побывал. Почему – никто и нигде не поясняет. В подобных случаях французы, как известно, говорят: "Ищите женщину". Мы поискали и, кажется, что-то такое нашли. Как свидетельствуют источники, вместо Москвы двадцатилетний Фёдор Лыткин оказался в середине марта в Томске. Здесь, ко всему тому прочему, что роднило молодого революционера с нашим городом, на съёмной квартире по Нечаевской улице (ныне проспект Фрунзе) проживала его гражданская жена двадцатидвухлетняя Ольга Семёновна Григорьева (по бывшему мужу – Бутина), которую Лыткин, находясь в 1916 г. в Енисейске, "увёл" с двумя детьми у ссыльного революционера-большевика. Так что революции революциями, съезды съездами, но любовь тоже даже в самые трудные времена оказывается, как в общем-то и положено ей быть, далеко не на последнем месте. Если действительно всё случилось именно так, как мы предположили, то "дезертирство" Лыткина со Всероссийского съезда Советов вполне можно и оправдать, потому как встреча молодых супругов в Томске оказалась одним из их последних свиданий: через шесть месяцев Фёдор Лыткин будет убит в бою с казаками в Олёкминской тайге.

****Вскоре после этого, однако, сибирские газеты сообщили, что "Борис Шумяцкий вместо поездки на Украинский фронт остался в Омске". Поговаривали также, что он получил там назначение "заведовать всем масляным делом Сибири". Потом якобы Омским Западно-Сибирским исполкомом Борис Захарович был командирован в Бийск для расследования деятельности Бийского Совета. Здесь его, кажется, и застал чехо-эсеровско-белогвардейский мятеж.

Временно (где-то на неделю) до так и не состоявшейся командировки в Москву освободившееся место председателя Центросибири сначала занял тогда управляющий делами Центросибири и одновременно комиссар внутренних дел Фёдор Матвеевич Лыткин. На II Всесибирском съезде Советов он делал доклад по проекту положения о Советах Сибири, то есть стал одним из разработчиков первой советской Конституции Сибири. Заняв на некоторое время и.о. сибирского «президента», он тут же, что называется вдогонку прежних своих конституционных наработок, предложил краевые (Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский и Дальневосточный) исполкомы расформировать, а его сотрудников ввести в состав Центросибири*. Однако Лыткина в этом вопросе не поддержали, и перепрофилировать тогда удалось только Восточно-Сибирский исполком, кооптировав его сотрудников в состав Иркутского губернского исполнительного комитета. Председатель распущенного таким образом Восточно-Сибирского исполкома Яков Давидович Янсон был назначен соответственно предисполкома Иркутской губернии, а спустя некоторое время он, теперь вместо Лыткина в связи с отъездом последнего в Москву (а точнее – в Томск, как мы выяснили), возглавил и Центросибирь**.

_______________

*На основании чего и родилось, видимо, уже цитировавшееся нами мнение Краснощёкова-Тобинсона о том, что Центросибирь пыталась "подчинить себе все областные организации от Урала до Тихого океана и от их имени разговаривать с Москвой".

**Он оставался в должности председателя Центросибири, по крайней мере, до 14 марта 1918 г. В тот день в печати появилось обращение Центросибири "К оружию", в связи с активизацией сразу нескольких контрреволюционных выступлений: Семёнова – на станции Маньчжурия, Гамова – в Благовещенске и земцев – в Троицкосавске, восставших против власти Советов. Данное обращение подписал как раз Я. Янсон в ранге председателя Центросибири.

Именно Я. Янсон, пользуясь своим новым должностным статусом, самым что ни на есть подробнейшим образом известил московские власти и лично товарища Ленина обо всех последних решениях прежнего сибирского руководства. Рассказал и о «сепаратистских тенденциях» во внутренней и внешней политике правительства Центросибири и о том, что автономистские идеи обсуждаются уже даже и на заседаниях местных Советов всех уровней и что вот уже в сибирской периодической печати стали появляться статьи и заметки о необходимости провозглашения «самостоятельной Сибирской республики», об автономии и даже независимости Сибири. Было также доложено и о несогласии сибиряков с решениями партии по Брестскому миру, и о самоотставке Б. Шумяцкого в связи с этим.

В ответных телеграммах (на дальних расстояниях тогда общались главным образом посредством телеграфа), сознавая всю серьёзность создавшегося положения, Ульянов-Ленин предупредил сибирских товарищей, что объявление самостоятельности Сибири ускорит её аннексию странами Антанты, в связи с чем порекомендовал по главному вопросу "ограничиться автономией Сибири, как неразрывной части России". Собственно, именного такого статуса вот уже более чем полвека и добивались от российского столичного центра сибирские областники. Таким образом, настал, наконец, как могло показаться, момент истины.

Однако где там... Советы руководителя партии и правительства были в Иркутске восприняты, как всегда по традиции "в стране рабов, в стране господ" подобострастно, а значит с некоторым перегибом в сторону полной стерилизации. Так что уже вскоре на страницах главной большевистской газеты региона – иркутской "Власти труда" (редактируемой 26-летним Пантелеймоном Парняковым, комиссаром печати и просвещения в правительстве Центросибири) – стали появляться развёрнутые статьи в передовице (например, в номере от 20 апреля), в которых в самой категорической форме осуждалась тенденция ряда губернских Советов к какой-либо "независимости" Сибири и подчёркивалось, что ни позиция "самостоятельности" Сибири, ни аргументы в пользу этой "самостоятельности" не разделяются ни ЦИКом Сибири, ни правительством Народных комиссаров в Москве.

А в конце апреля всем губернским и областным Советам комиссар внутренних дел Ф.М. Лыткин, вернувшийся уже к тому времени в Иркутск, от имени Центросибири направил предписание о

неукоснительном исполнении распоряжений центральной московской власти. После этого с отдельными попытками (или поползновениями, как любили говаривать в ту эпоху) "сепаратизма" на территории советской Сибири было как будто раз и навсегда покончено. Всё ограничилось в очередной раз лишь самыми призрачными надеждами в очень далёкой перспективе на некоторую автономию края в рамках единого – теперь уже советского государства. Вместе с тем нужно отметить, что, вопреки всему, всё-таки появился в тот период. 10 апреля 1918 г. V съезд трудящихся Амурской области, напрямую воспользовавшись рекомендациями центра, принял постановление об автономии (!) Амурской социалистической республики в составе РСФСР.

В завершение всей этой истории вскоре из Москвы последовали весьма строгие организационные меры в отношении так не вовремя посмевшего высказать собственное мнение руководства Центросибири. По настоянию Ленина из Омска в Иркутск срочно перевели Николая Николаевича Яковлева, исполнявшего до того момента обязанности председателя Западно-Сибирского исполкома, и назначили новым "президентом" советской Сибири. Выбор Николая Яковлева, а не Якова Янсона, который, как представлялось, мог более других претендовать на роль председателя Центрального исполкома Сибири, объяснялся, видимо, тем, что Яковлев был лично знаком с Лениным* и являлся стойким приверженцем именно его группировки в партии, а не Троцкого, как теперь уже бывший председатель Центросибири Борис Шумяцкий.

_______________

*А в дни юности, учась в Московском университет, Николай Яковлев дружески сошёлся в одном из социал-демократических кружков ещё и с Инессой Арманд, женщиной, игравшей, как известно, далеко не последнюю роль в жизни вождя мирового пролетариата и к мнению которой Ленин конечно жевынужден был прислушиваться и, кто знает, может быть, обсуждал с ней и некоторые наши сибирские дела.

Первыми же должностными распоряжениями новый председатель Центросибири распустил все правительственные комиссариаты и создал вместо них обычные исполнительные отделы. Иностранного, а также отдела государственных имуществ, как нам удалось выяснить, среди них уже больше не значилось. Такого рода волюнтаристские, скажем так, «выходки» Яковлева пришлись явно не по душе многим в Иркутске городе, так что Николай Николаевич получил достаточно серьёзную оппозицию проводимой политике и вследствие этого даже намеревался одно время перенести все административные структуры Центросибири из Иркутска в более «родной» ему Томск, но, видимо, передумал и ограничился лишь тем, что назначил своим первым заместителем томича Фёдора Лыткина, а также распорядился, чтобы тот, в свою очередь, вызвал из Томска нескольких надёжных товарищей для усиления «пропрезидентской» политической группировки в малознакомом Иркутске. Так, в частности, в это время в Иркутск прибыл Аристарх Якимов, приятель Лыткина по томской студенческой организации большевиков. Понятно, что в наибольшей степени не сложились отношения у Николая Яковлева с бывшим и.о. председателя Центросибири Яковом Янсоном, являвшимся на тот момент, помимо всего прочего, ещё и комиссаром финансов в совнаркоме (правительстве) Сибири. По данной проблеме в силу её особой важности оргвыводы также последовали практически незамедлительно, и во главе исполнительного отдела финансов был поставлен вместо Янсона ещё один томич – Аркадий Иванов.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЯКУТСКИЕ ПОЧВЕННИКИ

Разве здесь ничего не растёт?

Здесь растёт всё, люди, животные и растения.

Гнут Гамсут. Соки земли.

1. Революционный февраль в Якутии

Якутия в первой половине 1918 г. стала единственной территорией в Сибири, в течение нескольких месяцев являвшейся абсолютно неподконтрольной советской власти. И это, даже несмотря на то, что в начале 1917 г., то есть в период свершения Февральской революции, позиции большевиков (в основном представленных ссыльнопоселенцами) были достаточно сильны в Якутии. О чём свидетельствует, например, хотя бы тот факт, что первым областным комиссаром Временного правительства в данном регионе стал большевик Г.И. Петровский*. Он, кстати, уже вскоре после своего назначения заявил о том, что Февральский переворот является только прологом будущих великих событий, что Россию ждёт впереди ещё и социалистическая революция. И тут он, что называется, как в воду глядел.

_______________

*В честь него, кстати, в 1926 г. украинский Екатеринослав был переименован в Днепропетровск. На протяжении 20 лет Петровский являлся председателем ЦИКа Украины. В 1939 г. попал в опалу, но каким-то чудом избежал репрессий, умер, что называется, в своей постели в

1958 г.; похоронен в Москве на Красной площади в Кремлёвской стене.

С другой стороны, на выбор ссыльного Григория Петровского в качестве областного правительственного комиссара повлиял ещё и тот факт, что он являлся единственным в Якутской области законно избранным членом (бывшим, конечно) IV Государственной думы. А в первые дни после победы Февральской революции появилось официальное постановление, что власть в стране перешла к Комитету той самой IV Государственной думы, так что у Временного правительства, собственно, и выбора то особого фактически не было. И только после того, как Григория Петровского в начале мая 1917 г. отозвали в Петроград по партийным делам*, его место на посту областного комиссара занял (что явилось абсолютно логичным) представитель крупнейшей на тот момент революционной партии в России – правый эсер В.Н. Соловьёв.