Текст книги "День освобождения Сибири (СИ)"

Автор книги: Олег Помозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 73 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

В то же самое время члены Сибирского правительства стали налаживать прямые связи с нелегальными организациями Никольск-Уссурийска, Хабаровска и Благовещенска. Обо всех успехах и неудачах в данном направлении они регулярно извещали своих кураторов в Харбине. Так, в письме от 21 апреля сообщалось: "С Благовещенском устанавливаем связь. Командировали туда капитана, известного Вам, и одного нового служащего и женскую связь. Юдин проедет туда для организации эмиссариата после Имана и Хабаровска". А в сообщении от 26 апреля: "Соколов, находящийся сейчас в Благовещенске, пишет, что для развития там нашей работы ему необходимо иметь удостоверение в том, что он является лицом, уполномоченным Сибирским правительством для исполнения его поручений в Благовещенске... Благодарим за ваше предложение сидеть смирно, но всё же ждем объяснений, почему мы должны сидеть смирно. Тибер-Петров".

Однако основное внимание Сибирское правительство П. Дербера уделяло всё-таки Владивостоку. Согласно оперативным планам, именно здесь подконтрольные правительству подпольные группы должны были нанести по большевикам первый и самый главный удар. С этой целью министры ВПАС собирались тайно перебросить из Харбина в столицу Приморья чуть ли не до полутора тысяч своих вооруженных сторонников. Такой операцией решались одновременно сразу как минимум две важнейшие задачи. Во-первых, при пособничестве союзнических консулов и опираясь на местную вооруженную организацию, представлялось возможным без особого труда, как полагали в Харбине, свергнуть власть большевиков во Владивостоке. А, во-вторых, – сразу же перехватить инициативу у Делового кабинета на поприще руководства освободительным движением во всём дальневосточном, а потом и в сибирском регионе.

В конце нашего общего ознакомительного обзора, касающегося подпольных организаций Сибири, несколько отдельных слов конечно же нужно сказать об омской группировке нелегалов, с точки зрения исследователей, одной из наиболее крупных и значительных в Сибири. Омск в тот период являлся самым густонаселённым городом на востоке России, число жителей которого ещё по довоенной переписи превышало 110 тысяч человек. Для сравнения: во втором по величине городе региона – Томске – количество населения тогда лишь только приближалось к 100 тысячам. За период Первой мировой войны и первого года революции общее число жителей Омска за счёт многочисленных беженцев* сначала из западных, а потом и центральных районов России, по некоторым подсчётам, почти удвоилось, превратив его, по меркам того времени, в настоящий мегаполис.

_______________

*Сказывалось относительно стабильное продовольственное благополучие Сибири.

Это придало Омску особую специфику и своеобразный социальный

колорит. В его гостеприимных стенах собралась в то время, о котором

мы сейчас говорим, самая разнообразнейшая публика. От нашего брата – простого смертного – и вплоть до самых-самых что ни на есть, сильных мира сего, почти полубогов до недавнего времени: бывших близких ко двору его императорского величества персон – князей, графов, разного рода торгово-промышленных олигархов, а также архи

коррумпированных столичных чиновников. Многие из них являлись представителями знатнейших и богатейших фамилий России, после Октябрьской революции, совершивших путь, перефразируя известную поговорку, из князи да в грязи. Они оставили в обеих столицах свои шикарные фамильные особняки и ютились теперь в Омске, в лучшем случае, в переполненных сверх меры не только людьми, но и клопами гостиничных номерах, а то и вообще в полу убогих комнатушках городских доходных домов, сдававшихся их владельцами, естественно, по максимально завышенным ценам (спрос определяет предложение – азбука капитализма). Столичную публику отличали на омских улицах, прежде всего, их хотя и повседневные, но всё-таки весьма изысканные наряды, или, говоря современным языком, прикиды, изящно и со вкусом сшитые за немалые деньги у столичных модельеров.

Они весьма экзотично выглядели на фоне мало чем примечательных одеяний местных жителей, а также часто встречавшихся ещё тогда в Омске представителей азиатских народностей – казахов, например, с их сугубо национальными нарядами, самого незатейливого покроя. Эти дети степей в те времена водили ещё по улицам Омска свои верблюжьи караваны, а также многочисленные и многоголосые отары овец, неспешно двигавшиеся по намощеным улицам на местный рынок; отсюда – пыль, амбре и прочие неприятности. Такого рода этнокультурные частности делали город ещё более колоритным, предельно контрастным и даже в какой-то степени экзотичным. Восток и Запад, Европа и Азия соединились в Омске в 1918 г., пожалуй, как нигде больше из российских городов, и даже в своих крайних проявлениях.

Так что порой какая-нибудь знатная молодая особа в изящно кружевном столичном наряде с ужасом взирала с деревянного тротуара на "дикаря" азиата в окружении его живности, и сознание её отказывалось верить, что здесь не зоопарк и что она уже не графиня N, приближённая ко двору её императорского величества, а просто гражданка Российской социалистической республики, равная теперь со всеми в правах, что её больше уже никто не обязан называть ваше сиятельство и пр. С отчаянием почти обречённого человека она понимала также, что, если вскоре не произойдёт каких-либо кардинальных изменений в политике, она вполне может оказаться и в посудомойках. Все эти и многие другие социальные контрасты превратили Омск 1918 г. в настоящую пороховую бочку, а точнее – в самую большую пороховую бочку на востоке России.

Вполне естественно поэтому, что в столице Западной Сибири, каковой по праву считался Омск, подпольные организации по своему количественному и качественному составу нисколько не уступали другим нелегальным организациям края, а по некоторым компонентам даже и превосходили их. Отличительной особенностью омского сопротивления было то, что значительное количество (если не сказать – преобладающее) занимали в его среде казаки. И это конечно же не случайно. Омск, как известно, являлся ещё и столицей Сибирского казачьего войска, здесь находились его управленческие структуры, здесь же располагался и Войсковой (Никольский) собор Сибирского казачьего войска, а в нём – священная реликвия Сибири – боевое знамя (хоругвь с ликом Христа-Спасителя) отряда Ермака. Так что омским казакам, как говорится, сам бог велел восстать "во имя моё" против безбожников большевиков.

И они, надо честно признать, не подвели. По всему Степному краю и главным образом в примыкавших к Омску станицах в демобилизованных с фронта казачьих частях появились небольшие группы сопротивления, объединившиеся в итоге в так называемую "Организацию тринадцати". Главными организаторами этих полулегальных вооруженных формирований стали, в первую очередь, потомственные казачьи офицеры (своего рода казачье дворянство), которым с советской властью конечно же было далеко не по пути. Как правило, все они при царском самодержавии являлись довольно обеспеченными людьми, владевшими значительными земельными наделами и вследствие чего имевшими вполне достаточные возможности для безбедного существования, а также для получения хорошего среднего и даже высшего образования. Дети же простых казаков, как известно, таковой возможности не имели и обучались лишь элементарной грамоте, основу которой на 90% составляла зубрёжка основ закона божьего *.

В январе 1918 г. на Атаманском хуторе**, что располагался в то время на самой окраине Омска, состоялось нелегальное собрание представителей сибирского казачьего офицерства. На этом совещании было принято решение – не признавать советскую власть и начать создавать для борьбы с ней небольшие, но мобильные повстанческие отряды. Всю территорию казачьего войска разделили тогда же на 13 районов (отсюда и "Организация тринадцати"), в которые назначались люди, персонально ответственные за формирование нелегальных подразделений. Однако реально удалось организовать лишь 7 небольших групп. Среди них необходимо отметить летучие отряды есаулов Бориса Владимировича Анненкова и Ивана Николаевича Красильникова.

_________________

*Возможность выбиться, что называется, в люди, то есть в офицеры, у простых казаков, как правило, имелась лишь одна – посредством выдающихся ратных подвигов или каких-либо других заслуг перед отечеством и государем. Так, например, согласно одной легенде, основанной, однако, на вполне реальных событиях, отец Григория Николаевича Потанина получил офицерский чин после того, как в составе специальной экспедиции доставил в Оренбург слона. Как гласит предание, животное было очень редкой для слонов белой породы – подарок наследнику русского престола великому князю Александру Николаевичу (будущему царю-освободителю Александру II) от хана Хивы. При этом случился и тот ещё для нас примечательный факт, что во время данной экспедиции в казачьем обозе родился младенец, которого нарекли Григорием, по отцу – Николаевичем. Из Оренбурга хорунжий Потанин с молодой женой и сыном через казахские степи, покрывшиеся уже к тому времени глубокими снегами, отправился к себе домой на Иртыш. Ехали в розвальнях день и ночь, на перекладных. В одну из ночей родители, видимо, очень крепко уснули и не заметили, как выронили грудного Гришу из саней. Его хватились только на рассвете, долго искали, пока, наконец, не нашли – к великой своей радости, живым и абсолютно здоровым. Каким образом укутанный до недвижимого состояния младенец не замёрз, в течение нескольких часов пролежав в открытой степи, при жутком морозе и сильном ветре, то, как говорится, одному только богу известно... Не иначе как само проведение сохранило тогда жизнь человеку, которого ждала воистину великая судьба и подлинно народная слава.

**Хутор Атаманский одно время являлся большой казачьей станицей, но после постройки Транссибирской магистрали вблизи него были возведены железнодорожные мастерские, и хутор вскоре превратился в рабочий посёлок, с весьма значительным, а точнее подавляющим, количеством пролетарского населения в нём.

Группа Анненкова, по признанию самого её командира, кочевала в феврале в непосредственной близости от Омска, останавливаясь на отдых чаще всего в станице Захламинской или Мельничной. В станице Петропавловской, располагавшейся вблизи одноимённой железнодорожной станции (в 270 километрах западнее Омска), подпольную группу возглавил командир расформированной казачьей бригады полковник Павел Павлович Иванов. А войсковой старшина (подполковник) Вячеслав Иванович Волков, бывший командир 7-го казачьего полка, осуществлял руководство нелегальной организацией в небольшом, некогда пограничном городке под названием Кокчетав.

Теперь что касается непосредственно Омска. В городе, по некоторым подсчётам, скопилось в тот период до 7 тысяч одних только офицеров. То были военные, ранее служившие в расквартированных здесь запасных сибирских полках, а также вернувшиеся с фронта, одни – по прежнему месту жительства, а другие, часто с семьями, – в качестве беженцев. Иными словами, и такого сорта взрывного материала в столице Западной Сибири и Степного края оказалось предостаточно и даже с избытком. Большинство армейских офицеров, как и их товарищи по несчастью из других сибирских городов, в основной своей массе в начале 1918 г. остались без работы. Так же, как и в Томске, здешние офицеры в целях поиска хоть какого-то заработка формировали разного рода профессиональные объединения под такими названиями, как "Трудовая артель офицеров", "Общество любителей охоты и рыболовства" и т.п. Под прикрытием этих организаций, как считают многие исследователи, и формировались в Омске первые нелегальные вооруженные группы для борьбы с советской властью*.

_______________

*Подобного рода объединения по интересам, кстати, просуществовали по всей Сибири вплоть до конца марта 1918 г., пока не вышло распоряжение правительства Центросибири (от 28 марта) о роспуске всех без исключения организаций бывших офицеров с полной конфискацией их имущества в пользу советской власти.

Одну из омских подпольных групп возглавил в тот период двадцатипятилетний капитан Константин Владимирович Неволин, в самом конце 1917 г. вернувшийся с фронта в составе расформированного советской властью ударного батальона. Ещё одна была создана георгиевским кавалером, также капитаном, Владимиром Эрастовичем Жилинским. Трудно сказать определённо точно – какой политической ориентации придерживались эти два смелых офицера, однако некоторые данные, например, из отчёта генерала Флуга позволяют всё-таки предположить, что Константин Неволин являлся человеком, близким в какой-то степени к эсеровским кругам, в то время как Владимир Жилинский больше симпатизировал политикам правого толка.

Правый уклон вообще, надо сказать, заметно преобладал, как мы уже отмечали, в омской оппозиционной среде, поэтому вполне вероятно, что не только Жилинский, но и многие другие офицеры в большей степени всё-таки симпатизировали если не кадетам, то, по крайней мере, придерживались позиций, что называется, здорового консерватизма и в спасении поруганного отечества видели главную цель своих политических устремлений. Вместе с тем надо отметить, что не все, конечно, горели желанием участвовать в вооруженной борьбе с советской властью, некоторые, по вполне резонным соображениям, просто отказывались верить в победные перспективы противостояния с большевиками, завладевшими, как они считали, стихией народных масс. Были, наконец, и офицеры, в принципе равнодушные ко всему происходящему.

Однако всё-таки, слава богу, находились люди, которые сознавали нависшую над их Родиной опасность и горели желанием – с оружием в руках выправить сложившуюся в стране ситуацию. И таких людей стало заметно больше после того, как большевики во главе с Лениным подписали всем хорошо известный Брестский мир, позорный, кабальный, однозначно несправедливый* и от того абсолютно не приемлемый для большинства сознательных граждан и особенно для фронтовиков. Многие после марта 1918 г. напрямую стали обвинять большевиков в предательстве государственных интересов России, и количество желающих вступить в антисоветские организации в этот период значительно возросло. По подсчётам историков общая цифра количественного состава сибирских подпольных организаций варьировалась в тот период от 6 до 13 тысяч человек.

________________

*Помимо значительных территориальных потерь Россия обязывалась выплатить Германии и огромную денежную контрибуцию в размере 6 млрд. рублей, что в полтора раза(!), между прочим, превышало годовой бюджет страны. Ни рубля, однако, Россия официально по этому договору, как свидетельствуют некоторые источники, так и не отправила в немецкие банки. Первые транши, согласно соглашению, должны были пойти из России лишь в октябре 1918 г., а к тому времени уже в самой Германии началась демократическая революция. Старое правительство оказалось свергнуто, и все договора, заключённые с ним, в том числе и Брестский мир, советская Россия сразу же аннулировала. Здесь проявилось, без сомнения, гениальное политическое чутьё Ленина (а может быть, о скорой германской революции его предупредили члены так называемого мирового правительства, по заданию которого он, якобы действовал; сейчас разные теории имеются на сей счёт, вплоть до самых невероятных). Ведь даже в тогдашнем большевистском руководстве не все поддержали идею вождя о немедленном подписании мирного договора с Германией, и даже его "тень" – товарищ Сталин – оказался против.

Цифру в 7 тысяч приводит в своих исследованиях современник тех событий журналист и историк В.Д. Вегман, 13 тысяч подпольщиков насчитал спустя пол века советский историк-сибиряк В.С. Познанский, томский профессор Н.С. Ларьков, занимающийся этой проблематикой в последнее время, заметно поправляет своего новосибирского коллегу и определяет количество сибирских подпольщиков всего в 6 тысяч человек и даже указывает (на основании документальных источников), что в организациях Западной Сибири насчитывалось около 3800, а в восточносибирских – чуть меньше – 2800 членов. Ну вот, примерно, так.

3. Миссия генерала Флуга в Сибирь

Как нельзя своевременно на дело становления сибирского антибольшевистского сопротивления в апреле-мае 1918 г. повлияла специальная миссия Добровольческой армии юга России под руководством генерала В.Е. Флуга. Значимость её трудно переоценить, хотя и преувеличивать её заслуги перед сибирским подпольем также вроде бы не стоит. То, что командование Добровольческой армии в лице генералов Корнилова и Алексеева заинтересовалось Сибирью конечно же вряд ли можно считать случайным явлением. Ну, во-первых, сама наша территория с её людскими и продовольственными ресурсами уже сама по себе привлекала внимание многих организаторов белого движения. Во-вторых, поскольку Лавр Георгиевич Корнилов по происхождению являлся сибирским казаком, его имя в наших краях было весьма и весьма популярным, а в определённых кругах сибирского сообщества – почти даже культовым в то время.

Генерал Корнилов в революционном 1917 г. трижды заявил о себе как о стороннике жестких мер в отношении "разбушевавшейся" в России демократии. Сначала, являясь командующим Петроградским военным округом, он предлагал Временному правительству (точно так

же, кстати, как в своё время капитан Наполеон Бонапарт) использовать артиллерию против вооруженных революционных демонстрантов. Потом в должности командующего Юго-Западным фронтом для укрепления дисциплины в войсках генерал Корнилов стал прибегать к расстрелам за невыполнение приказа и, в первую очередь, за оставление позиций во время боя. Ну и, наконец, находясь с июля на посту Верховного Главнокомандующего вооруженными силами России, Корнилов, как всем известно из школьной программы, предпринял попытку государственного переворота, направленную на отстранение от власти правоэсеровского правительства А.Ф. Керенского. Переворот в итоге, что называется, с треском провалился, но имя Л.Г. Корнилова с той поры стало символом борьбы за восстановление твёрдого государственного порядка в России. А в Сибири, на родине генерала, в лагере охранительно-патриотически настроенных политиков и их союзников из торгово-промышленных кругов авторитет Корнилова фактически сравнялся по популярности с именем Григория Николаевича Потанина.

Как только у сибирской общественности начали обостряться отношения с большевиками, в Новочеркасск, в штаб-квартиру южной Добровольческой армии, из Омска отправилась делегация Сибирского казачьего войска во главе с войсковым старшиной Ефимом Прокопьевичем Березовским (после Февральской революции вступившим, кстати, в члены кадетской партии). Эта поездка в Добровольческую армию, в которой участвовал также ещё и Евгений Яковлевич Глебов*, состоялась в декабре 1917 года. Ефим Березовский тогда же в качестве делегата от своего казачьего войска должен был присутствовать на очередном Сибирском областном съезде в Томске, однако войсковому правлению переговоры с генералом Корниловым показались, видимо, важнее, поэтому оно срочно отправило Ефима Прокопьевича в Новочеркасск. Выбор пал тогда именно на Березовского не только потому, что он являлся одним из политических лидеров Сибирского казачьего войска, но и в силу той простой причины, что он когда-то учился вместе с Корниловым в Омском кадетском корпусе** и имел с ним некоторое знакомство.

_______________

*Бывший директор Омской ветеринарной школы и председатель

2-го Сибирского казачьего войскового круга.

**Оба были практически одногодками, а следовательно, почти однокашниками по Сибирскому кадетскому корпусу, только вот судьба у них сложилась по-разному. Лавр Корнилов после окончания корпуса самостоятельно изучил несколько восточных языков (что не так уж и сложно при хорошей памяти), намереваясь продолжить дело генерала

М.Д. Скобелева и расширить границы Российской империи через Среднюю и Переднюю Азию до Индийского океана, получил академическое образование. Участвовал во многих военных конфликтах и дослужился к

48 годам до звания генерала от инфантерии (генерала армии по-современному). Ефим же Березовский звёзд с неба не хватал, всю жизнь прослужил на родных сибирских просторах, ни в одной крупной военной кампании участия не принимал и потихоньку добрался в конце своей карьерной лестницы до звания войскового старшины, то есть подполковника.

Прибыв в Новочеркасск, Ефим Березовский при личной встрече поведал Лавру Корнилову о том, что имя генерала сейчас очень популярно в Сибири, что многие сибиряки давно мечтают о том, чтобы он поскорей вернулся в родные края и возглавил антибольшевистское вооруженное сопротивление на востоке страны. Березовский заверил командующего Добровольческой армией, что в Сибири есть для этого все условия, что под флагом областнического движения, руководимого кружком Григория Потанина, собираются

весьма значительные силы, вполне способные серьёзно противостоять уже в самое ближайшее время большевистской диктатуре. Такого рода заявления являлись в определённой степени чисто голословными, не имели ни документальных, ни каких-либо других подтверждений и от того нуждались конечно же в самой тщательной проверке. С целью определения ситуации на месте генерал Корнилов вместе с возвращавшейся обратно в Сибирь делегацией направил в Омск одного из своих ординарцев, некоего прапорщика П.М. Мартынова. Последний, пробыв несколько недель в Омске и сняв здесь на всякий случай квартиру на длительный срок для своего патрона, благополучно вернулся в столицу Войска Донского и доставил Корнилову некоторую предварительную информацию о состоянии дел как в Сибири в целом, так и в Омске в частности.

Однако и тогда Лавр Георгиевич всё-таки не решился оставить Добровольческую армию и перебраться для продолжения белого дела в Сибирь. От этого его очень серьёзно, кстати, отговаривал сокомандующий вооруженными силами юга России многоопытный генерал М.В. Алексеев, считая восточные районы страны малоперспективными с точки зрения организации военного дела: огромные расстояния, незначительная численность населения, отсутствие достаточной материально-технической базы и пр. И Лавр Георгиевич уступил. Однако вместе с тем он, видимо, не отказался от идеи военного сотрудничества с сибирскими подпольщиками. С целью

налаживания более тесных контактов с ними на восток страны была снаряжена специальная делегация во главе с В.Е. Флугом.

Пятидесятисемилетний георгиевский кавалер Василий Егорович Флуг, так же как генералы Алексеев и Корнилов, имел высшее воинское звание генерала от инфантерии. Однако в отличие от своих более знаменитых коллег он не добился в период Первой мировой войны слишком уж значительных продвижений по ступеням карьерной лестницы, начав войну в должности командующего армией, он закончил её лишь командиром отдельного корпуса. Прибыв в Добровольческую армию, Флуг в феврале 1918 г. получил очень ответственное задание: возглавить группу офицеров, направляемых с тайной посреднической миссией в Сибирь.

Всего офицеров в команде Флуга оказалось трое: он сам и два его помощника. Ответственным за политическую часть миссии определили сорокадвухлетнего подполковника Владимира Алексеевича Глухарёва, имевшего юридическое образование и проработавшего в течение нескольких лет, после окончания Московского университета в Сибири. Помощником Флуга по военным вопросам генерал Корнилов назначил недавно побывавшего в Омске прапорщика Павла Марковича Мартынова. Всем троим выдали подложные документы, путешествовать им пришлось под видом коммивояжеров, то есть торговых агентов. Так, Василий Егорович Флуг стал Василием Юрьевичем Фадеевым, а Мартынова переименовали в Мартыненко. В состав делегации также были включены и две женщины: приёмная дочь Флуга, профессиональная актриса О.К. Пестич, и ещё некая N, ехавшая в Сибирь по документам бывшей фронтовой сестры милосердия. Женщин взяли, в том числе и для того, чтобы в их верхнюю, а также нательную одежду вшить ряд важных документов: "верительные грамоты" экспедиции, личное послание генерала Корнилова лидеру сибирских областников

Г.Н. Потанину, а также некоторые другие секретные материалы.

Около 7 тысяч рублей члены экспедиции получили в качестве командировочных, и ещё 25 тысяч им выдали для разного рода представительских расходов. Для того чтобы не пересекать линии фронта, члены делегации дождались того момента, когда Новочеркасск займут красные, и 25 февраля отбыли по железной дороге на восток. Прапорщик Мартынов "путешествовал" отдельно от остальных, однако этот его второй вояж в Омск оказался менее удачным, чем первый: где-то в районе Волги он был арестован большевиками и отправлен для дальнейшего разбирательства в Москву*. Остальные участники экспедиции пробирались в Сибирь единой группой, следуя в одних и тех же железнодорожных составах, но только на разных местах, а порой и в разных вагонах, намеренно не общаясь друг с другом, дабы избежать в случае чрезвычайной ситуации коллективного провала**.

_______________

*В декабре 1918 г. его освободят из-под следствия, взяв с него подписку – не участвовать больше в антиправительственной деятельности. Однако, выйдя из тюрьмы, Мартынов сразу же войдёт в контакт с руководством Национального центра и начнёт активно сотрудничать с этой крупнейшей антисоветской организацией в центре России. Арестованный вторично осенью 1919 г. и обвинённый в антигосударственной деятельности, он в том же году будет расстрелян большевиками.

**Все эти, а равно и остальные сведения о данной экспедиции дошли до нас благодаря двум полудокументальным, полумемуарным источникам, вышедшим из-под пера самих участников делегации. По договорённости с Корниловым Флуг должен был периодически посылать из Сибири в Добровольческую армию отчёты о проделанной работе, что, собственно, Василий Егорович весьма добросовестно и делал. Так, известно, что подобного рода материалы он отправлял на юг России в апреле и мае со специальными посыльными, но они, к сожалению, не сохранились. И только в 1919 г., вернувшись после длительной командировки назад в Добровольческую армию юга России, Флуг составил для генерала

А.И. Деникина обобщающий отчёт о пребывании в Сибири. Данные материалы, уже после окончания Гражданской войны, а точнее в 1923 г., Василий Егорович опубликовал в русскоязычном берлинском журнале "Архив русской революции".

Один из отчётов подполковника Глухарёва, также составленный по итогам командировки в Сибирь, но по какой-то причине, видимо, так и не отправленный в Добровольческую армию, каким-то образом оказался в архивах адмирала А.В. Колчака и в том же 1923 г. был напечатан, только в данном случае уже в советском журнале "Красная летопись".

Сотни диссертаций защищались по материалам этих двух источников. Воспоминания Флуга и доклад Глухарёва, таким образом, на протяжении нескольких десятков лет кормили, и неплохо, прямо скажем, кормили, не одно поколение советских историков, вечная им память. Ну а теперь и мы, грешные, приобщились тоже...

Добирались до Сибири четверо членов корниловской делегации больше месяца и лишь 29 марта прибыли, наконец, на омский вокзал. Половина дела, таким образом, была сделана, экспедиция сумела благополучно преодолеть все опасности и преграды на своём неблизком пути, сохранив большую часть команды, а также секретные документы в полной неприкосновенности. Теперь уже, как говорится, оставалось дело за малым – отыскать в городе Ефима Березовского или Евгения Глебова и через них выйти на представителей местной антибольшевистской оппозиции. Однако тут гостей с юга ждало первое большое разочарование: найти ни того, ни другого не представилось возможным, поскольку войсковой старшина Березовский, как член Войсковой управы, вместе с атаманом Сибирского казачьего войска генералом П.С. Копейкиным был в конце января арестован большевиками и перевезён в Томск*. Евгений Глебов также отсутствовал тогда в Омске, он по поручению Совета союза казачьих войск в том же конце января отбыл на Украину для контактов с Радой.

_______________

*Содержались Березовский и Копейкин в томской губернской тюрьме вместе с организаторами ноябрьского кадетского мятежа в Омске, своими земляками, – Валентином Жардецким и компанией, а также с некоторыми членами Сибирской областной думы. Аресты областных делегатов в Томске и лидеров Сибирского казачьего войска в Омске, надо заметить, были произведены практически одновременно, день в день.

В создавшихся условиях пришлось воспользоваться запасным вариантом и прибегнуть к помощи родного брата подполковника Глухарёва, Андрея Алексеевича, проживавшего в Омске и работавшего на железной дороге инженером-путейцем. Тот свёл Флуга с некоторыми деятелями местного отделения кадетской партии, а также с архиепископом Омским и Павлодарским Сильвестром. Однако все они, напуганные недавними репрессиями со стороны большевиков, последовавшими вслед за февральским так называемым «поповским» бунтом в Омске, или отмалчивались во время встречи, или советовали, не задерживаясь, ехать в Харбин, где безопаснее и есть возможность поучаствовать в реальном деле. На вопросы об омском подполье эти люди вообще никак не реагировали, видимо, полагая, что неизвестно откуда взявшиеся незнакомцы вполне могут оказаться большевистскими провокаторами и, пророни они хотя бы одно неосторожное слово, завтра же окажутся в тюремных застенках.

Казалось, миссия в Омске может вполне закончиться, по сути, так и не начавшись, но тут вдруг обстоятельства повернулись в совершенно противоположную сторону. Как раз в то время в городе начал работу созванный по инициативе большевиков съезд казачьих депутатов, и Ефим Березовский, как член войсковой управы, был специально доставлен из Томска для участия в этом съезде. А после того, как он перед делегатами советского казачьего "круга" официально сложил с себя все свои полномочия, его полностью реабилитировали и тут же

отпустили на свободу. А вскоре в городе появился и возвратившийся с полдороги Евгений Глебов*. Выйдя на контакт с обоими, Флуг на сей раз уже без особого труда сумел познакомиться с официальными лидерами омского антибольшевистского сопротивления**, а также и с руководителями некоторых подпольных вооруженных групп. Рекомендательные письма, привезённые Флугом при гарантиях Березовского и Глебова также произвели необходимое воздействие, так что членов корниловской делегации сразу же ввели в курс дела и ознакомили во всех подробностях с работой нелегалов в Омске***.