Текст книги "Крошка Сэм"

Автор книги: Одри Бишоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Откуда вы знаете меня? – растерянно произнесла она, вглядываясь в его лицо своими невозможными фиолетовыми глазищами.

– Сначала ванна, а потом поговорим, – невозмутимо ответил он, блеснув черными агатами расширенных в полутьме зрачков.

Его спокойный тон, загадочный взгляд, низкий проникновенный голос парализовали ее. Она молча подчинилась его гипнотическому воздействию, встала и проследовала в ванную комнату.

Пока Саманта отмокала в ванне и постепенно приходила в себя, в ее голове крутилась одна мысль – где она могла раньше видеть Джейсона Коулмана. Ведь они, несомненно, встречались раньше, иначе откуда он может ее знать. Правда, если бы они встречались, она бы обязательно запомнила его – проникновенный взгляд и гипнотический голос просто не могли не запечатлеться в ее памяти. Но вопреки всему она никак не могла вспомнить. Да и имя его ничего ей не говорило, а она всегда без проблем запоминала новые имена. Эта напряженная работа мысли отвлекла ее от воспоминаний о нападении, и она, почти восстановив самообладание, вылезла из ванны с уже остывшей водой.

Саманта насухо вытерлась и осмотрела свою изорванную майку и грязные запыленные джинсы, брошенные прямо на пол. Она подняла их, недоумевая, как ей следует поступить с пришедшей почти в полную негодность одеждой, потом отряхнула майку и джинсы, аккуратно их сложила и поместила на крышку корзины для белья. Так как выбора у нее не было, она натянула белоснежный гостиничный халат прямо на голое тело.

Джейсон стоял у окна и, скрестив руки, смотрел на огни ночного города. Торшер продолжал освещать тусклым неверным светом огромный холл гостиничного номера – он так и не включил верхний свет. На шорох ее шагов Джейсон обернулся, блеснув внимательными глазами.

– Лучше? – спросил он, делая шаг в ее сторону.

От его приближения у Саманты моментально перехватило дыхание. Она внезапно осознала, что среди ночи в полуголом виде находится в номере незнакомого мужчины. Но больше всего ее напугала не двусмысленность подобной ситуации, а то действие, которое на нее оказывало присутствие этого незнакомца в одном с ней помещении.

Саманта не могла не признать, что Джейсон был очень привлекательным мужчиной. Его притягательность она ощутила еще на концерте, когда была готова, подобно многим другим, смотревшим на него из зрительного зала, кинуться в его объятия. Казалось бы, вне сцены, вне чарующих звуков песен эта притягательность должна исчезнуть, ведь перед ней стоял обычный человек. Но вопреки всем ее ожиданиям притяжение не исчезло и даже ни на грамм не уменьшилось. От осознания собственной слабости в горле встал ком, и она лишь кивнула, боясь, что голос может ее предать. Пока колени не подкосились, она поспешно плюхнулась на диван.

Джейсон не сводил с нее глаз. В длинном халате, из-под которого выглядывали лишь пятки, с влажными концами волос, Саманта уже не была ни светской дамой, ни уличным котенком. Она предстала перед ним земной женщиной, прекрасной и желанной, от вида которой у него гулко забилось сердце.

– Есть хочешь? – сдержанно спросил он, садясь напротив нее.

Она помотала головой.

– Выпьешь еще?

На этот раз она не стала отказываться – возможно, если еще немного выпить, ей действительно станет легче и уйдет неловкость. Он плеснул немного бренди в два стакана, один из которых протянул Саманте.

– А нет ничего менее крепкого? – с надеждой спросила она, не спеша протягивая руку за стаканом.

Джейсон улыбнулся.

– Есть, но не советую устраивать такую гремучую смесь. Насколько я помню, до этого ты пила пиво? – Дождавшись ответного кивка, он продолжил: – Пиво и бренди, может, еще потерпят соседство друг друга, но кто-то третий там явно будет лишним.

Саманта подчинилась и приняла из его рук пузатый стакан, пристально вглядываясь в лицо своего визави. Тот, заметив ее внимательный взгляд, усмехнулся:

– Так и не узнала?

Она покачала головой.

– А я-то думал, ночь за решеткой, проведенная Крошкой Сэм в моей компании, навсегда осталась в ее памяти.

Она вздрогнула, едва не выронив стакан. Все наконец стало на свои места.

6

Мать Саманты умерла, когда девочке было девять лет. Потеря жены не сильно изменила стиль жизни ее отца. И до ее смерти, и после большую часть своего времени Гарри Холлиуэл работал. Миссис Холлиуэл вела активную светскую жизнь и всю себя посвящала либо светским раутам, либо подготовке к ним. С малых лет девочка была окружена наемным персоналом, преданным ей и ее родителям, но не способным заменить девочке родительскую ласку. Редкие часы, проводимые Самантой в обществе родителей, воспринимались скорее как подарок, исключение из правил, чем повседневная реальность.

Несмотря на то, что девочка не была избалована материнским вниманием, со смертью Эстер Холлиуэл в душе маленькой девочки образовалась некоторая пустота. Гувернантки, няни, частные учителя – все в жизни Саманты оставалось прежним, и, казалось, она вполне могла бы не заметить потерю одного из родителей, но это было не так. Она сильно скучала, и первое время ей казалось, что со смертью матери из ее жизни ушло что-то важное, что, будь мама жива, она бы уделяла ей все свободное время, и они бы почти не разлучались, хотя Саманта была уже достаточно взрослая, чтобы сознавать всю обманчивость подобных мечтаний. Эстер никогда не понимала тех женщин, которые отдают много внимания детям. Саманта была привычна к постоянной занятости родителей, и это позволило ей перенести потерю матери с наименьшим ущербом.

Постепенно боль утраты притупилась, тем более что Саманта с самых малых лет привыкла проводить время в компании посторонних людей. День ее всегда был расписан по минутам: школа, танцы, дополнительные занятия. Она крутилась как белка в колесе, ей некогда было жалеть себя.

К тому же у нее оставались любовь и внимание отца. Он не часто проявлял свои чувства к ней, но потому те минуты, когда он это делал, были для нее особенно ценны. Вечеров и выходных Саманта ждала с огромным нетерпением – это было время общения с отцом, который старался при всей своей занятости не забывать о подрастающей дочери. Все это продолжалось до тех пор, пока отец не решил всерьез заняться политической карьерой. Мистер Холлиуэл поставил перед собой новые цели, которые не принесли радости его дочери-подростку. Изменения, произошедшие в жизни Гарри Холлиуэла в связи с предстоящими выборами, круто изменили безмятежное существование девочки, и вовсе не в лучшую сторону.

Началось все с того, что Гарри после пяти лет вдовства снова женился. Такой поступок получил молчаливое неодобрение взрослеющей дочери, и вовсе не потому, что вторая жена мистера Холлиуэла была на какие-то девять лет старше ее самой. Саманта не имела ничего против того, чтобы в ее жизни появилась мачеха, даже такая молодая, как Кимберли. Временами Саманте не хватало женского совета, и тогда в ее голове мелькала шальная мысль предложить отцу жениться вновь.

Однако, когда дело дошло до женитьбы, все оказалось гораздо сложнее, чем четырнадцатилетняя девочка могла предположить. Саманта недоумевала, что могло толкнуть отца на брак с холодной манерной девицей, каковой ей с первых минут знакомства показалась будущая мачеха. Она еще могла бы понять, если бы решение отца жениться на Кимберли было продиктовано какими-то чувствами, хотя бы симпатией к будущей супруге. Родители Саманты проводили мало времени вместе, но все-таки были искренне привязаны друг к другу. К сожалению, с первых же минут знакомства с Кимберли Саманте стало ясно, что во втором браке отца какие-либо теплые эмоции напрочь отсутствуют. Сообразительная девочка заметила это сразу.

На самом деле выбор мистера Холлиуэла пал на мисс Кимберли Уэйн исключительно из политических соображений. Отец мисс Уэйн, городской судья, имеющий безупречную репутацию, на одном из приемов познакомил свою дочь с мистером Холлиуэлом – молодым перспективным политиком-демократом, который в ближайшее время планировал избираться в Сенат. Кимберли только-только окончила университет, и перед ней как раз стоял вопрос о выборе дальнейшего жизненного пути. Роль жены будущего сенатора ей очень импонировала, поэтому расчетливая молодая женщина приложила все усилия к тому, чтобы знакомый отца заинтересовался ею. Ее абсолютно не волновало, что дочь Гарри была младше ее самой на какие-то девять лет. Да и пятнадцать лет разницы с мужем ее не испугали.

Гарри Холлиуэла разница в возрасте тоже не остановила, как не смутило и полное отсутствие пылких чувств со стороны молодой супруги. Для карьеры ему следовало иметь жену – он женился, безупречную репутацию – она у него была, быть готовым жертвовать все силы и время работе – и тут у него не было никаких возражений.

Возражения возникли лишь у его дочери. Отец и раньше не слишком-то баловал Саманту своим вниманием, а теперь у него и вовсе не хватало на это времени – он был полностью поглощен политической карьерой. Те краткие минуты, которые он проводил дома, обычно были посвящены общению с молодой женой, обсуждению покупок, принятию совместных решений. Саманта почувствовала, что ее словно исключили из жизни семьи, перестали замечать.

В четырнадцать лет очень трудно объективно оценивать поступки окружающих, поэтому девочка чувствовала себя преданной, забытой, заброшенной. Она была предоставлена сама себе, а в переходном возрасте такое отсутствие контроля со стороны старших зачастую оказывается губительно для подростка. Особенно если этот подросток не ощущает достаточного внимания даже со стороны самого близкого человека. Гарри Холлиуэл всегда считал, что, обладая свободой, человек, пусть и несовершеннолетний, вполне способен правильно ею распорядиться, поэтому даже не предполагал, что необходимо контролировать Саманту. Он всегда считал ее примерной и послушной дочерью, которая, как ему казалось, ни в чем не нуждалась благодаря финансовому благополучию их семьи, а посему и поводов чувствовать себя хоть в чем-то ущемленной у нее не было.

Гордая, глубоко ранимая душа ребенка, от которого пытались откупиться богатством, выдавая такое отношение за либеральное воспитание, в итоге взбунтовалась. Может быть, тотальный контроль и не решил бы проблемы и вызвал бы еще больший протест, но этого Саманте не дано было узнать. Видя полное отсутствие внимания к своим поступкам, она пришла к выводу, что ей можно делать что угодно, что любой ее поступок просто не может вызвать неодобрения и в любом случае останется незамеченным.

Девочка начала убегать с уроков, прогуливать кружки, уходить из дому поздно ночью, когда домашние считали, что она крепко спит. Ее отлучки во время занятий долгое время оставались незамеченными: она ловко подделывала почерк отца, и учителя безо всяких подозрений проглатывали ее фальшивки. Ее целью вовсе не было разозлить отца – она лишь почувствовала, что ею не интересуются, и такая свобода вскружила ей голову. Быть примерной ученицей, послушной дочерью так скучно. Столько всего проходит мимо, и ведь никому нет никакого дела до того, чем она занимается.

От глаз Кимберли, однако, не укрылось, что ее падчерица стала все реже бывать дома, но интерес молодой женщины к несовершеннолетней дочери мужа был настолько мал, что ей и в голову не пришло не то чтобы сообщить о своих наблюдениях мужу, а даже просто задуматься о причинах столь необычного поведения.

Так незаметно для близких тихая, послушная, исключительно положительная девочка постепенно втянулась в уличную жизнь. И такая жизнь пришлась ей гораздо больше по нутру, чем следование четкому расписанию, составленному для нее плану, плотному графику домашней девочки. Улица будоражила кровь, давала новые, яркие и запоминающиеся впечатления, столь несхожие со всем, что было в ее жизни раньше.

В первый раз, отправившись бродить по городу, Саманта натолкнулась на компанию уличных подростков, популярно объяснивших ей, что богатеньким бездельникам не место на улицах неблагополучного квартала. Саманта еле унесла ноги и после этого стала осторожнее.

Глупенькой она никогда не была, наивной – лишь поначалу. Первые же ошибки моментально научили ее осторожности. Она извлекла урок из первой самостоятельной прогулки по городу и поняла, что необходимо быть осторожнее и в первую очередь ей не следует выделяться своим нарядом из толпы уличных детей. Поэтому на следующий же день она раздобыла себе такой наряд, который больше подходил для прогулок по городским улицам, и теперь щеголяла в рваных джинсах и растянутом свитере, прятала светлые волосенки под выцветшей бейсболкой, а огромные глазищи – за темными очками.

Недетская мудрость и быстрые ноги уберегли ее от таких опасностей улицы, как наркотики и проституция. Благодаря острому уму и открытому характеру Саманта быстро завоевала авторитет в другой подростковой компании, где никто не знал, что она дочка преуспевающего политика.

Ей нравилось, когда с ней разговаривали как с равной и юные беспризорники и старики-бродяги. Ей пришлось по душе задорное имя «Сэм», которым ее с первого же дня окрестили новые знакомцы, а не чопорное «мисс Холлиуэл», которое она слышала от учителей и манерной мачехи. Она наслаждалась тем, что могла идти куда пожелает, и никто не говорил ни слова поперек, слушала песни, состоящие большей частью из нецензурных слов, и ей никто в ужасе не затыкал уши, ругалась сама и не оглядывалась по сторонам в страхе, что ее брань услышат. Эта свобода пьянила, Саманта расцветала, ее душа изголодалась по озорству, устав от преснятины постоянного подчинения установленным рамкам.

Ее научили воровать еду в окрестных магазинчиках, и чувство опасности будоражило молодую кровь, хотя голодной она никогда не бывала и даже первое время не задумывалась о том, что можно воровать не ради забавы, а будучи вынужденным обстоятельствами. Как любой подросток она не осознавала, что балансирует на тонкой грани между невинным озорством и нарушением закона. Ей было весело, и она наслаждалась, не задумываясь, что безнаказанность не может продолжаться бесконечно.

Однажды ей было оказано исключительное доверие: группа подростков решила взять ее с собой на самое настоящее «большое дело» – они собрались вскрыть небольшой магазинчик аудио– и видеотехники, куда, по имевшимся у них сведениям, только что завезли новую партию товара. Такой забавы в ее жизни еще не было, поэтому Саманта не задумываясь присоединилась к ушлой компании.

Это милое приключение закончилось тем, что их всех повязала полиция. Когда на сработавшую сигнализацию прибыла патрульная машина, Саманта стояла на противоположной стороне улицы, поэтому схватили ее не сразу, а в том, что копы все же сделали это, виновата была она сама.

Услышав вой полицейских сирен, неопытная в таких делах Саманта не убежала, пока на нее не обратили внимание, а осталась стоять на месте. Она во все глаза наблюдала за тем, как стражи порядка распихивают по машинам ее новых знакомых. И лишь когда всю компанию увезли, внимание полицейских, оставшихся на месте преступления, обратилось на стоящую неподалеку девочку. Только когда ее окликнул один из копов, Саманта наконец сообразила, что ей следовало бы уже давно пуститься наутек.

Ей и в голову не пришло, что, раз она не убежала раньше, ей следовало бы прикинуться случайным свидетелем и до конца сохранять невозмутимое спокойствие. Но в тот момент, когда Сэм услышала окрик человека в форме, словно бес толкнул ее в ребро: она сорвалась с места и припустила прочь. Двое полицейских еще долго петляли за ней по подворотням, пока в итоге не схватили. Ей бы поплакаться, а она начала возмущаться, качать права, изумив стражей порядка знанием законов (ведь недаром отец ее занимался политикой) и грамотной речью.

Саманте хватило ума отрицать причастность к преступлению, но и давать показания против своих новоявленных дружков-подельников она не могла, поэтому категорически отказалась разговаривать о произошедшем, упорно твердя, что «ну ничегошеньки» не видела. Такое утверждение насторожило полицейских – ведь не могла же она в самом деле не видеть того, что происходило на ее глазах.

До конца выдержать образ законопослушной гражданки девочке не удалось – слишком она была непривычна к реалиям грубой жизни, несмотря на то что почти месяц тайком от отца вращалась в подозрительных компаниях. В итоге она нагрубила поймавшим ее копам, категорически отказалась называть свое имя и говорить об ограблении или его участниках и была доставлена в изолятор временного пребывания. Вряд ли на нее могли рассчитывать как на возможного свидетеля – скорее это сделали в воспитательных целях. До прояснения ситуации, объявили ей сопровождавшие ее стражи порядка, разозленные ее упорством и нежеланием сотрудничать.

Джейсон попал в полицейский участок не в первый раз. Правда, за вождение в нетрезвом виде он еще ни разу не привлекался. Выпив, они бывало бедокурили с друзьями и несколько раз даже попадали в полицию за неподобающее поведение в общественных местах. Но студентам море по колено – главное, чтобы не исключили из учебного заведения. А вот вождение в нетрезвом виде – хотя он и выпил-то всего ничего! – это уже куда как серьезно.

Тем вечером они с друзьями в свое удовольствие играли в местном клубе. Постепенно такое времяпровождение становилось привычным и неотъемлемым для четверых студентов. Участники группы познакомились в общежитии колледжа, где они учились. Джейсон, вокалист их недавно образованной группы, собирался стать химиком, гитарист Ник Маккей увлекался астрономией и математикой, басист Питер Уолш видел себя инженером, а барабанщик Саймон Берримен планировал посвятить себя антропологии. Увы, Америка рисковала потерять этих ценных специалистов из-за того, что они увлеклись музыкой.

Джейсон с самого начала отнесся к их затее начать играть вместе серьезно. Он почти сразу понял, что одного умения писать тексты песен и приятного голоса недостаточно. Поэтому молодой человек, несмотря на юношеское легкомыслие, безалаберность и лень, которые ему ставили в вину преподаватели колледжа, видя полное отсутствие усердия на избранном поприще, начал брать уроки профессионального пения. И такое неожиданно серьезное отношение к, казалось бы, несерьезному хобби не прошло для него даром. Со временем за годы учебы он сумел развить потрясающий по диапазону и тембру голос.

Как обычно, после очередного импровизированного концерта они на радостях от успешного выступления выпили спиртного. Правда, Джейсон старался не пить, ибо намеревался сегодня еще сесть за руль, но все же не выдержал до конца и тоже выпил, хотя и совсем немного. До студенческого общежития всем четверым надо было добраться, пока не закрыли двери на ночь. Веселая компания на мгновение задумалась: по всему выходило, что лучше бы им вызвать такси, но старенькая машина Джейсона стояла на стоянке у клуба, и оставлять свою старушку в неохраняемом месте на ночь было жалко. Риск попасться в руки полиции, находясь за рулем в нетрезвом состоянии, показался в ту минуту ничтожно малым, и Джейсон как самый трезвый сел за руль. И вот им не повезло. А может быть, как раз повезло, ибо все могло оказаться намного хуже, и не только для них самих… Но, как бы то ни было, их остановила полиция. Троих отправили на патрульной машине в общежитие отсыпаться, а Джейсону пришлось отдуваться за всех.

Ребята попытались было заступиться за друга-водителя, но тот моментально пресек их попытки, понимая, что не стоит им лезть на рожон. Ему удалось убедить друзей подчиниться требованию патрульных, хотя на душе в преддверии грядущего наказания скребли кошки. Несмотря на внутреннее волнение, Джейсон умудрился выдержать невозмутимую мину, представ перед друзьями беззаботным парнем, волноваться за которого абсолютно бессмысленно и не нужно.

Джейсон сел на жесткую лавку и вытянул ноги. До утра было далеко, он облокотился о холодную стену и скрестил руки на груди. Хмель выветрился еще на улице, когда он вылезал из машины, остановленной патрулем. Смысла переживать теперь из-за задержания Джейсон не видел, ведь изменить что-либо было не в его силах, поэтому он закрыл глаза, решив немного вздремнуть. Но уснуть ему не удалось. Услышав гул мужских голосов, в который вплеталась тонкоголосая девчачья ругань, он приоткрыл один глаз. Представшая перед ним картина вызвала у него крайнюю степень изумления.

В соседнюю клетушку дежурный полицейский ввел девочку лет двенадцати-тринадцати, маленькую и взъерошенную. Она возмущенно вырывала руки, пытаясь гордо и независимо прошествовать мимо. Джейсон присмотрелся внимательнее: приведенная полицейскими девочка, несмотря на потертую одежду, была совсем не похожа на уличного беспризорника, которого можно представить в подобной обстановке.

Шапка белокурых ухоженных волос обрамляла худенькое личико. Девочка вошла в камеру королевой, окинув ее царственным взглядом огромных глазищ, выделяющихся на бледном лице. В ее мальчишеских повадках, в том, как она стояла перед полицейским, засунув руки в задние карманы брюк и выпятив вперед уже наметившуюся грудь, сквозил открытый вызов.

Джейсон с любопытством наблюдал за происходящим сквозь прикрытые ресницы и, забыв о своем намерении поспать, внимательно прислушивался к разговору.

Полицейский требовал от девочки назвать себя, угрожая запереть ее за решеткой на всю ночь. Та упрямо сжимала губы, гордо вскидывала подбородок и упорно молчала.

Полицейскому наконец надоело такое бесполезное занятие, и он ушел. Девочка вздохнула и сразу сникла, моментально потеряв весь свой воинственный вид. Теперь она сидела нахохлившимся воробьем на жесткой скамье и казалась еще меньше.

– Попадет теперь от родителей? – участливо спросил Джейсон, не удержавшись.

Девочка подняла голову, и он увидел, что глаза у нее были особого, невероятного сине-фиолетового цвета, глубокие, пронзительные и в то же время отчаянно доверчивые. Из таких вот девчонок вырастают потрясающие женщины, разбивающие мужские сердца, подумал он. Девочка пристально посмотрела на него своими невозможными глазищами и, тяжело вздохнув, грустно кивнула:

– Попадет.

На вопрос как ее зовут, она, выпятив нижнюю губу, назвалась Мэри Смит. Джейсон усмехнулся, сказав, что ни в жизнь не поверит, что это ее настоящее имя. И тут же уверил моментально насторожившуюся девчонку, что уж его-то, товарища по несчастью, можно не опасаться.

Девчонка прищурила глаза, поджала губы и смерила его оценивающим взглядом. Видимо, результат осмотра ее удовлетворил, потому что она шмыгнула к краю скамейки, который упирался в решетку, разделявшую их камеры, и жестом позвала его подвинуться поближе. Такая конспирация выглядела забавно, так как глупо полагать, что дежурный будет караулить под дверью всю ночь и прислушиваться, о чем они шепчутся. Но Джейсон деликатно сдержал улыбку, опасаясь насмешкой обидеть свою нечаянную соседку по камере. Он с серьезным видом прожженного заговорщика тоже сел на край скамьи и прислонился щекой к решетке.

Девочка на всякий случай еще раз оглянулась на дверь, убедилась, что она заперта, приникла к решетке и торопливо прошептала свое имя ему на ухо, обдав его теплым дыханием, от которого по спине молодого человека пробежали мурашки. Джейсон задумался на минуту и тихим шепотом объявил, что в целях конспирации он будет называть ее не Самантой, а Крошкой Сэм. Прозвище привело девочку в восторг – вроде и ее настоящее имя, а никогда не догадаешься, что ее и в самом деле зовут Сэм.

– А как тебя зовут? – тут же полюбопытствовала новоокрещенная Крошка Сэм.

– Коул, – сказал Джейсон не задумываясь.

Сколько он себя помнил, его всегда так звали друзья. Только преподаватели в колледже упорно именовали его мистером Коулманом, вызывая у него неприязнь. Какой из него мистер Коулман. Коул он и есть Коул, Джей Коул. До мистера еще надо дорасти, а расти до него как-то не хотелось. Какая уж тут радость быть безликим мистером Коулманом. Тем более что первая часть его фамилии, звучавшая больше как прозвище, как нельзя лучше подходила к его внешности: Джейсон был темноглазый и темноволосый. А когда, подражая своим музыкальным кумирам, он перед выступлением в небольшом клубе подводил и без того темные глаза, это прозвище казалось его второй натурой.

Так студент предпоследнего курса, будущий рок-музыкант, и девочка-школьница познакомились в полицейском участке.

Саманта сразу расположила к себе Джейсона, и ему захотелось как-то приободрить ее. Он понимал, что, несмотря на показную браваду, у той, скорее всего, коленки трясутся от страха.

Он начал напевать ей свои песни и песни любимых музыкантов, жалея лишь о том, что его гитару увезли друзья. Он импровизированно отбивал ритм руками по коленям и притоптывал ногой, а гитарные проигрыши изображал пантомимой «крутой гитарист» с забавным, но от этого не менее приятным подвыванием голосом.

Саманта с ногами забралась на скамейку и не сводила с него восторженных глаз. Она зачарованно слушала его низкий голос, тревожные мысли по поводу последствий ее ареста отступали, и страхи ее рассеивались.

Так прошла ее первая и последняя ночь в камере. Этот арест оказался решающим в судьбе Крошки Сэм.

Неизвестно по каким каналам сведения о задержании Саманты дошли до Гарри: ведь девочка так и не назвала своего имени.

Тем не менее в три часа ночи не на шутку встревоженный Гарри услышал телефонный звонок. Он весь извелся, не зная, что и думать, – Саманта не вернулась вечером с занятий по танцам. Когда он позвонил ее руководителю, тот удивленно объявил, что сам мистер Холлиуэл отпросил девочку на всю неделю еще в предыдущий уик-энд. Преисполненный дурными предчувствиями, Гарри начал обзванивать всех учителей, и везде слышал приблизительно один и тот же ответ: Саманта давно не появлялась, и он сам отпросил ее.

Кимберли все это время с невозмутимым видом сидела рядом, делая вид, что читает глянцевый журнал. На самом деле она внимательно следила за мятущимся по гостиной мужем, и в ее глазах явно читалось: сам виноват, распустил девчонку, ее бы выпороть пару раз и дома запереть. Обеспокоенный отец не замечал этого насмешливого взгляда, и миссис Холлиуэл мудро молчала, понимая, что в данный момент такое ее поведение наиболее соответствует ситуации. Вот если бы Гарри сам попросил ее совета…

Когда в тишине раздалась громкая трель телефонного звонка, Гарри пулей кинулся к телефону. Семейный адвокат, которому он позвонил, как только узнал о прогулах девочки, пообещал все выяснить и вот теперь звонил мистеру Холлиуэлу, чтобы сообщить об аресте дочери. Гарри молча выслушал его, побледнел, почувствовав слабость в ногах, попытался сесть в ближайшее кресло, но не дошел и рухнул прямо на ковер, выронив трубку. Кимберли испуганно подскочила к нему, одной рукой хватая телефонную трубку, другой пытаясь прощупать пульс на неподвижной руке.

С микроинсультом мистер Холлиуэл попал в больницу. Арест его дочери за несколько дней до выборов в Сенат, на которые Гарри возлагал большие надежды, ради чего все и затеивалось, мог стать ударом для карьеры. Поэтому за дело был вынужден взяться их адвокат, Мартин Торнтон, а также доверенные лица из избирательной команды Холлиуэла.

Ближе к утру мистер Торнтон приехал в полицейский участок. Когда его высокая сутулая фигура возникла в дверном проеме, Саманта подскочила со скамейки. Она плохо знала этого человека, но инстинктивно побаивалась.

– Саманта Холлиуэл, – проскрипел его строгий голос.

Только что задремавший в соседней камере Джейсон приподнял голову, с интересом уставившись на вошедшего, и внимательно прислушался к разговору. Произнесенная фамилия показалась ему знакомой, хотя он не мог бы с уверенностью сказать, где ее слышал. Позже он, конечно, вспомнил, что это фамилия кандидата в сенаторы, которая была у всех на слуху в связи с предстоявшими выборами.

– Мистер Торнтон, – испуганно пробормотала растерянная девочка.

– Собирайся, мы уходим, – коротко произнес адвокат.

К решетке подошел дежурный полицейский и открыл замок.

Саманта, не смея не подчиниться приказу, вышла из камеры. Костлявая рука Торнтона впилась ей в плечо и грубо потянула к выходу. Девочка растерянно обернулась на товарища по несчастью, не зная, как попрощаться, Джейсон ободряюще улыбнулся и одними губами произнес:

– Удачи, Крошка Сэм.

Она хотела было ответить, но сильная рука мистера Торнтона вытолкнула ее из полутемного помещения.

Джейсон проводил ее взглядом и лег обратно на жесткую скамью. Его-то было некому вот так вот вытащить из камеры, но он не завидовал, а радовался, что Крошка Сэм, по-видимому, отделается лишь легким испугом.

Всю дорогу до дома Саманта сидела тихо, вжавшись в сиденье автомобиля, стараясь не привлекать к себе внимания адвоката. Она даже не спросила его, откуда он мог узнать о ее аресте и почему отец сам не приехал за ней. Новость, что ее отец от переживаний оказался в больнице, обрушилась на нее на пороге дома. В дверях ее встретила Кимберли. Она смерила девочку своим змеиным взглядом, поблагодарила Торнтона за помощь и, только когда адвокат ушел, позволила себе язвительное замечание в адрес падчерицы:

– Довольна теперь, что отец в больнице? Допрыгалась, – прошипела она, презрительно проходя мимо.

Саманта, едва сдерживая слезы, убежала наверх и все утро проплакала, обвиняя себя во всех смертных грехах. Лишь позже, повзрослев, Саманта научилась игнорировать Кимберли и ее презрительный взгляд. Тогда злые слова обвинения словно оглушили и без того растерянную и расстроенную девочку.

Слезы принесли облегчение, Саманта приняла судьбоносное решение: никогда больше ее отец не сможет ни в чем ее упрекнуть, она станет идеальной дочерью, идеальной ученицей. Только бы отец выкарабкался. Немного придя в себя, она первым делом отправилась в ванную и выдраила себя три раза с мылом, потом сожгла на заднем дворе свой уличный наряд.

Саманта пообещала себе никогда больше не подводить отца. Она сделает все возможное, чтобы стать самой послушной дочерью и помощницей в политической карьере.

Саманта твердо следовала принятому в то утро решению. Она окончила школу с отличием, больше ни разу не прогуляв ни одного урока, ни одной лекции. Эту историю удалось замять, все данные о пребывании мисс Холлиуэл в полицейском участке загадочным образом исчезли изо всех реестров. Команда будущего сенатора Холлиуэла поработала на славу, ведь от его репутации зависело слишком много судеб. Медики постарались как можно быстрее поставить Гарри на ноги, и он был избран в Сенат.

Саманта в корне задушила в себе какие-либо иррационально яркие порывы, которые не вязались с образом послушной дочери, и никто из ее знакомых даже не предполагал в ней тот темперамент, который она ловко скрывала под маской рассудительной, уравновешенной особы.