Текст книги "Принцесса"

Автор книги: Норман Сеймон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Про запас Олаф имел еще один способ попытаться вырваться из ловушки. Упираясь в стены обожженной спиной и ногами, смахивая выступавшие от боли слезы, он исхитрился подняться по узкой щели наверх и вскоре, запыхавшись, выкатился на вершину одного из валунов.

Здесь оказалось много мелких камней, похрустывавших при каждом шаге, поэтому двигаться опять пришлось очень медленно, осторожно. Отсюда Олафу было хорошо видно еще дымящиеся костры и большую часть дикарей, дремлющих на траве. Заметил сотник и пару прохаживавшихся часовых – повстанцы хотя и отказались от попытки убить его сразу, но отпускать не собирались.

– А вот он! – вдруг заметил сотника третий, прислонившийся к скале дозорный. – Давайте лук!

Олаф присел на корточки. Нет, стрелами они его не достанут, а другого способа забраться наверх нет. Щель он уж как-нибудь сумеет оборонить с помощью топора и кинжала. Остается только ждать помощи, а когда она придет? В горле уже пересохло, фляга пуста. Да и есть тоже хочется, и хочется очень сильно.

Последней едой, которую съел сотник, была муха, убитая Люсьеном. Он огляделся в тщетной надежде так же ловко заполучить пищу. Но было еще очень рано, солнце еще не согрело насекомых, только в стороне, над поросшим елками склоном пролетала стрекоза.

Олаф проследил за ее полетом. Старик Смертоносец, Повелитель города Чивья, говорил о стрекозах странные вещи. Правда, те твари, что прилетают из степи, гораздо крупнее. Но выглядят точно так же, как и обычные… Сотник сосредоточился, пытаясь понять, какого размера летящая хищница. На большом расстоянии легко ошибиться.

В щели послышалось пыхтение. Олаф подобрался поближе, поднял топор. Вскоре показалась лысеющая макушка, повстанец держал в руке меч. Сотник привстал, замахнулся от души и обухом ударил врага, тот провалился вниз мгновенно, без крика. Из щели послышалась ругань.

Он подождал еще, но желающих повторить попытку не нашлось. Потом откуда-то сбоку прилетела стрела, но пущена была так неумело, что едва поцарапала бы сотника, даже попади в цель. Олаф повертел подарок в руках, потом сломал и выкинул. Становилось теплее, камень понемногу нагревался. Он вытянулся на нем, прикрыл глаза: все равно бесшумно враг не появится.

Время текло медленно. Когда солнце поднялось достаточно высоко, Олаф скинул порванную, прожженную куртку, а заодно посмотрел, что делают повстанцы. Действительность превзошла все его ожидания – лишившиеся вожаков люди не делали ничего. Горел один костер, на нам жарили какое-то мелкое насекомое. В траве неподалеку копошилась пара, еще дальше лежал человек с торчащим в груди мечом. Многие просто спали, но караул вокруг скал продолжал сторожить Олафа.

Его заметили, выкрикнули несколько ругательств, пустили пару стрел. Олаф с трудом сглотнул – горло уже воспалилось – и снова улегся на камни. Чего они ждут? Только одного – смерти от чивийцев, которые появятся здесь может быть через сутки, может быть, немного позже. Насколько позже? Не найдут ли они самого молодого сотника города погибшим от жажды?

Олаф и боялся уснуть, и понимал, что сейчас для этого самое безопасное время. В темноте, опять нанюхавшись дыма, повстанцы могут повторить свою попытку добраться до врага. Солнце припекало и наконец чивиец начал засыпать. Он опять накинул на себя куртку – чтобы хоть немного умерить жар, пышущий с неба.

Во сне к нему, потному и одновременно страждущему влаги, спустился со звезды Фольш. Бог был прекрасен, глаза его горели чистой любовью, но самое главное – крылья сверхсущества с каждым взмахом посылали прохладный воздух. Олафу хотелось, чтобы спуск Фольша на землю никогда не прекращался, длился вечно, обвевая его спину, но его уже кто-то коснулся.

Олаф потянулся к топору еще раньше, чем открыл глаза. Воздух вокруг него уплотнился, бил сверху холодным потоком. Схватив оружие, сотник перекатился на спину, и увидел прямо над собой огромные фасетчатые глаза. Стрекоза! Она превосходила размером обычных степных хищниц примерно в два раза, ее лапы с цепкими, загнутыми когтями тянулись к человеку.

Он попробовал поднять топор, но удара не вышло, поток воздуха развернул лезвие вниз, едва не выкрутил из руки. Не слыша своего крика, Олаф заскреб ногами по камням, пытаясь выползти из-под повисшего над ним насекомого, скрыться от жадных, мощных жвал. Стрекоза не спешила, будто рассматривая его. Потом сильный удар одной из задних лап вышиб у чивийца оружие, другие четыре конечности схватили его и мгновенно подняли, прижали к вибрирующему хитину.

Олаф не слышал криков повстанцев. Те, восхищенные происходящим, оторвались от своих занятий и бежали к скале, торопясь рассмотреть гигантское существо. Они и не думали стрелять в насекомое – по их мнению, воина постигла заслуженная кара. Когда стрекоза сильными, невидимыми глазу взмахами стремительно поднялась ввысь, а потом, поймав подходящий поток воздуха, растопырила жесткие крылья и стала планировать к югу, кто-то снова закричал:

– Фольш! Фольш!

Песню подхватили все, и вскоре Пивар, подхватив все запасенные колдуном травы, сразу кинул их в костер. Люди танцевали, подбрасывая вверх оружие, обнимая друг друга, вдыхая сладковатый дым. Олаф видел это – он сумел вывернуть шею так, чтобы рассмотреть землю.

Под хитиновым панцирем ветер едва ощущался, вот только оказалось очень холодно. Сотник не знал, плакать ему или смеяться – стрекозы, именно те, крупные стрекозы-воины, о которых говорил ему Смертоносец Повелитель, заинтересовались его персоной. Зачем?.. Может быть, просто для того, чтобы сожрать? Или все получится гораздо интереснее?

– Прощай, принцесса, – не слыша своего голоса за гудением ветра в жестких крыльях, пробормотал Олаф. – Ничего не поделаешь, второй твой жених пропал.

Стрекозы прилетали с юго-востока. Смертоносцы Повелители передавали друг другу весть о них, пытались заранее договориться о сопротивлении, но пока ничего конкретного не достигли. Своим подданным об этом открыто не объявляли, доверяя тайну лишь избранным. К чему говорить об угрозе, которая еще не добралась до тебя, и которой все равно не знаешь, как противостоять?

Они появились неожиданно, крупные, сильные, организованные. Почему они воевали со смертоносцами, никто не знал. Известно лишь было, что за два сезона около десятка городов на юго-востоке прекратили свое существование. Все пауки были истреблены, а вот люди… Стрекозы воевали не одни.

Смертоносец сильнее человека. Смертоносец, несущий на спине лучников, сильнее обычного смертоносца. Может быть, пауки и смогли бы противостоять неожиданному нашествию, не помогай стрекозам люди. Подвешенные в плетеных корзинах под их брюхом, недосягаемые для восьмилапых, они стреляли из луков отравленными, горящими и просто разящими врагов стрелами. Самой страшной напастью оказался, конечно, огонь – именно он погубил города. Оказавшись в открытой степи, смертоносцы и верные им двуногие были просто истреблены с воздуха.

Олаф знал также, что один из Повелителей, не дожидаясь своей очереди, сам отправился походом туда, где должны были гнездиться стрекозы. Однако они продолжали прилетать, а об ушедшем в степь войске никто ничего не слышал. И вот теперь туда любезно пригласили чивийского сотника. Зачем?..

Он поморщился от неожиданной догадки. Будь это возможно, сотник хлопнул бы себя по лбу. Люди пропадали… Конечно, в степи одинокому спутнику пропасть легко, не считая скорпионов и повстанцев там полно и других неприятных тварей. Но последнее время пропадали чаще. Кому придет в голову связывать это со стрекозами? Ведь когда она летит высоко в небе, ее не отличить от обычной, в два раза меньше.

Глава девятая

Во время этого фантастического, удивительного полета Олаф так продрог, что уже готовился к скорой смерти. Куртка осталась на скалах, а ветер в высоте оказался просто ледяным. К тому же он все время находился снизу, и солнце отдавало все свое тепло стрекозе.

Сначала чивиец часто поглядывал вниз, глядя, как горы сменяются степью, потом начал впадать в забытье. За поясом остался кинжал, и можно было попробовать пробить хитин насекомого, но падение с такой высоты грозило неминуемой смертью.

Когда лапы насекомого разжались, Олаф мгновенно очнулся, и даже успел испугаться. Впрочем, он тут же упал на траву и понял, что в прямом смысле пережил еще одно приключение. Стрекоза поднялась вверх, обдав его потоком воздуха, и сотник даже застонал от наслаждения, оказавшись под лучами жаркого степного солнца.

Но необходимо было заставить себя думать. Олаф не спешил оглядываться вокруг, предпочитая пока производить впечатление полной беспомощности. Итак, его не унесли на юго-восток, слишком коротким оказалось путешествие. Скорее всего, он не покинул земель ближних городов, погибшего Гволло, Трофиса, или даже Чивья. Не похоже, чтобы пленника доставили сюда в качестве пищи – стрекозы обычно откусывают добыче голову, а потом тащат в нору.

Растирая руки, Олаф чего-то ждал. Кто-то должен подойти к нему, объяснить зачем он здесь, или все-таки сожрать. Но все было тихо. Стрекоза улетела куда-то на восток, далеко в небе пролетело еще несколько штук, но чивийцем они не интересовались. Пришлось сесть и оглядеться.

С одной стороны ему открылась степь, самая обычная: ровная, зеленовато-желтая, полная мух, кузнечиков и всевозможных личинок. Зато с другой… Олаф встал, увеличивая обзор, и убедился, что понял все правильно: он лежал почти на самом берегу реки. Само по себе это не было необычным, стрекозы всегда держатся воды и роют норы на берегу. Но эта река называлась Хлоя, другой поблизости не было. Это смущало чивийца.

Хлоя, широкими зигзагами протекающая через этот участок огромной степи, определяла всю тактику воюющих городов. Кто владеет рекой – тот владеет и степью, это понимали все Повелители несмотря на то, что смертоносцы относятся к водоемам с отвращением. Чужая стихия, полная неподвластной для них жизни, отталкивала пауков.

Совсем не то люди. Несмотря на то, что Хлоя изобиловала самыми удивительными чудовищами, часто изрыгая из себя что-нибудь новое, особенно ужасное, двуногие союзники смертоносцев относились к реке как к кормилице. Они ловили рыбу и насекомых, били в норах стрекоз, даже плавали по воде на деревянных судах. И самое главное – они торговали.

Все железо поступало в города по реке, с юга, причем туда доставлялось тоже по реке, она называлась Парла и протекала западнее. Заветные рудники располагались где-то на севере, туда Повелители степных городов только мечтали когда-нибудь добраться. Не будет железа – ослабнет сила человеческого войска, что грозит катастрофой и армии смертоносцев. То же самое, хотя и в меньшей степени, относилось к тканям, мехам, украшениям и прочим мелочам, почему-то необходимым людям.

Война на берегах Хлои велась постоянно, а если столкновения и переходили куда-то вглубь степи, то целью боевых действий все равно являлась река. Чем длиннее контролируемый участок, тем богаче и сильнее город. В настоящее время, как Олаф знал совершенно точно, Чивья владел целыми тремя кусками извилистой реки, и Повелитель освободил от налога речников, согласных перейти под его руку. Их, отчаянных голов, не хватало, а подданство они выбирали себе сами, это по традиции не считалось предательством.

Почему же стрекоза принесла сюда чивийского сотника? На секунду он предположил, что летучий народ заключил союз с кем-то из Повелителей, но тут же отбросил эту мысль. Сразу после верности Повелителю смертоносцы свято чтут верность своему виду. Пауки никогда не поддержат жуков в войне с другим городом, не говоря уже о том, чтобы признать право людей на независимое поселение. Стрекозы уже объявлены врагами вида, пусть об этом и мало кто знает, союз невозможен.

Но невозможно и предположить, что летучий народ основал здесь, на берегу Хлои, собственное поселение. На это просто не было времени, ведь требовалось провести войну, да не одну. Чивья был бы уже сожжен, а население перебито… Теряясь в догадках, сотник, пошатываясь, подошел к высокому обрыву и оглядел реку.

Внизу как всегда кишела жизнь. Тысячи насекомых сновали по воде и над водой, охотились друг на друга. На берегах сновали группки падальщиков, огромный рак, иначе называемый речным скорпионом, наполовину высунулся из реки и жадно всасывал в себя осоку, одновременно состригая ее в воду клешнями. Даже две лодки с множеством толстых весел, торчащих из боков, виднелись вдалеке, но уже скрывались за поворотом.

Отметив про себя, что ни за что не согласился бы плавать по такой реке, Олаф поправил кинжал и уже с раздражением огляделся. Может быть, стрекоза его просто спасла, совершенно бескорыстно? Может быть, она даже влюбилась в него? Но в небе сотник насчитал еще пять существ, одно из них явно приближалось. Подбежав к ближайшему кусту, чивиец присел за ним, хотя прекрасно знал, что выглядит это смешно. Стрекозу не обманешь чахлыми веточками.

Но боялся Олаф напрасно: насекомое, оказавшееся вблизи таким же огромным как и первая знакомая сотника, село на самом берегу, а потом аккуратно сползло вниз. Как только тварь исчезла, чивиец под бежал к обрыву, перегнулся, насколько позволяла смелость, и увидел, что высокий откос сплошь изрыт норами, напоминая муравейник.

– Вот это штука! – восхитился он, обнаружив невозможное. – Город! Город стрекоз!

Несомненно, это был именно город. Многие выходы соединялись слепленными из глины балкончиками, явно облегчавшими переходы. Время от времени внизу кто-то мелькал, показываясь на минуту, видимо, обитатели. Из нескольких нор вниз сыпался грунт.

– Ты сообразительный!

Прежде чем Олаф обернулся, на его лице расцвела широкая улыбка, чем-то напоминающая любимую гримасу Настас. При этом сотник чуть растопырил руки и расставил ноги. Перед чивийцем, всего в десятке шагов, стоял человек с короткой черной бородой и глубоко посаженными глазами, в руках он держал копье. Несколько мгновений люди улыбались друг другу.

– Ты откуда здесь появился? – наконец спросил Олаф, забавно покачивая головой на вытянутой вперед шее. – Я-то? Живу здесь. Меня зовут Барук. – Ты речник, да?

– Нет, – Барук отмахнулся. – Боюсь по воде плавать. Но я представился, а тебя как зовут?

– Олаф, – сотник предпочитал называться своим настоящим именем, оно ему нравилось. – А кто ты тогда такой? Почему тут живешь? У реки не живут.

– Почему это у реки не живут? Хлоя – хорошая речка, воздух здесь чистый, ручьи мелкие есть. Вот и живу… – Барук приблизился, небрежно перехватив копье двумя руками. – Давай, парень, рассказывай о себе. Кто, откуда, чем занимался.

– Я из Трофиса, – начал врать Олаф все так же глупо улыбаясь. – Носильщиком работаю, возле площади живу, в новых кварталах. А потом нас с напарником погнали высоких господ на охоту сопроводить… Там у одного на заднице какая-то болезнь, не мог он верхом ехать, и в повозке не мог. И тут… Ты не поверишь, Барук! Я отошел в сторонку по делу, а тут прилетает стрекоза. Огромная!

– Дальше можешь не рассказывать. Вот что, Олаф, я тут не один живу. Видишь, – Барук показал на степь. Из высокой травы по его жесту выросли еще четыре человека с такими же копьями. – Сейчас ты пойдешь с нами в город стрекоз. Они его никак не называют, а мы, люди, решили назвать Хлоя-табе.

– Странное название, – заметил Олаф. – Вы с ними дружите, да? Со стрекозами?

– Название обычное, табе – так всегда на юге зовут города у рек. Просто у вас здесь таких вообще нет… – задумчиво ответил Барук, вздохнул и поманил Олафа копьем. – Пошли. Вон там вход, где эти люди стоят.

– Стрекозиный город! – опять с восхищением повторил сотник и пошел к копейщикам.

В траве оказалась даже не нора, а широкий вход, весьма умело замаскированный. На нем имелись даже двустворчатые дощатые двери, вот только смертоносец в них бы ни за что не протиснулся. Для виду Олаф немного поупирался, и тогда его просто затолкнули внутрь. Двое с копьями остались снаружи, из чего чивиец сделал предположение, что стрекозы могут в любой момент принести кого-нибудь еще.

Ход довольно круто уходил под землю. Там было совершенно темно, но какая-то явно не из паутины сплетенная веревка служила перилами, и спуск не составил трудности. Сделав поворот, Олаф увидел далеко впереди крошечный огонек, а еще услышал гудение. Навстречу веяло прохладным, сырым воздухом.

– Там кто-то есть! – сказал он Баруку, останавливаясь.

– Стрекозы, – успокоил его человек. – Тебе ведь они не причинили вреда? И впредь такого не будет, если не окажешься дураком. Они умные, наши летучки. Чтобы в ходах всегда был свежий воздух, дежурные сидят и машут крыльями в специальных камерах.

– Зачем специальные камеры?

– Чтобы крыльями махать, Олаф! В таком ходе, как этот, стрекозе не развернуться.

– Так это вроде того, как пчелы делают! – решил показать некоторую эрудицию Олаф. – Значит, здесь улей?

– Ты ладишь с пчелами? – тут же заинтересовался тот копейщик, что до сих пор молчал. – За медом лазил?

– Нет, только знал таких.

Они шли теперь по горизонтальной поверхности. Время от времени в стороны уходили такие же коридоры. Олафу оставалось только надеяться, что им не придется делать много поворотов, и дорогу наверх он в случае беды сможет отыскать самостоятельно.

Между тем огонек приблизился, он горел в наполненном маслом блюдечке. Рядом сидел хмурый, тощий человек. Завидев гостей, он поднялся навстречу и Олаф увидел, что у него не хватает одного глаза.

– Еще один? Наконец-то.

– Да, десятого дождались, – будто поздравил его Барук. – Можно прямо сейчас и начать, только объясни ему, что к чему. Звать парня Олаф, из города Крофис.

– Трофис, – поправил сотник. – Вы что, разве не знаете Трофис?

– Узнаем, придет время, – ответил одноглазый. – Ну, раз он десятый, тогда пошли сразу к стрекозам, а по дороге поболтаем. Засиделся я здесь, в норе, надоело.

К неудовольствию Олафа, его действительно повели вглубь подземного лабиринта, то и дело поворачивая в разные стороны. Оба человека демонстрировали прекрасное знание стрекозьего города. Вскоре они оказались на подобии галереи – по левой руке был целый ряд ровных отверстий, выходящих на реку. Зато справа…

В свете, проникающем сквозь входы, Олаф увидел огромную кладку. Насколько проникали солнечные лучи, тянулись ровные ряды крупных, круглых яиц. Сквозь их прозрачную, мягкую скорлупу сотник видел силуэты личинок. Каждая еще в яйце была крупнее человека.

– Ой, сколько! – чивиец не забыл и вслух выразить удивление. – Ой, ну надо же!

– Не шуми! – потребовал одноглазый. – Стрекозы криков не любят.

Взрослые тоже были здесь, они летали у входа, время от времени повисая и заглядывая внутрь. Одна особенно пристально вгляделась в Олафа, точно запоминая. Наконец галерея кончилась, люди прошли еще через один ход, и сотник испытал новое потрясение. Здесь жили женщины.

Это была точно такая же галерея, но напротив входов стояло множество лежаков, а часть ведущих наружу отверстий – занавешена. Около сотни женщин разных возрастов лежали, сидели, болтали, чем-то занимались и даже, судя по запаху, готовили пищу. Завидев гостей, они загомонили, многие выкрикивали приветствия, обращенные правда не к Олафу, а к Баруку и его одноглазому приятелю. Все это выглядело бы очень забавно, если бы не одна мало понравившаяся чивийцу деталь: большинство женщин явно были беременны. Внешне они выглядели по разному, и сотник предпочел прикрыть лицо ладонью, будто протирал глаз.

Когда они, не задерживаясь, покинули и эту галерею, Олаф шумно перевел дух. Его спутники переглянулись и рассмеялись.

– Удивился или испугался? – спросил Барук.

– А вместе можно? – чивиец перешел на шепот: – Это что такое? Расскажите, а?

– Это будущие матери, разве не видел? – хмыкнул одноглазый.

– А где будущие отцы?

– Делами занимаются, вот как мы, например. Еще есть место, где содержатся матери с маленькими детьми, а есть, где с детьми постарше. Правда, там пока никого нет… А есть местечко, где живут женщины, не собирающиеся пока рожать. Будешь себя хорошо вести – я тебя туда отведу.

– А мужчины живут отдельно, да? – продолжал недоумевать Олаф, пока они шагали опять по какому-то темному длинному ходу. – Зачем?

– Так удобнее. Стрекозы знают, что делают, постепенно сам все поймешь.

– Я здесь останусь, да? – Олафа больше всего удивляло, как легко достаются ему сведения. – А что вы делаете? Служите стрекозам?

– Ты понятливый, – одноглазый дернул его за руку и впереди опять показался свет. – Скоро уже придем, десятый.

Так и случилось. Очередная плошка с маслом горела в маленькой круглой камере, из которой начинался новый узки ход. От других он отличался наличием деревянных дверей через каждые несколько шагов. Третью по счету Барук решительно отворил.

Олаф, который уже совсем потерял ориентацию, путешествуя под землей, не ожидал увидеть яркий свет и сначала даже зажмурился. Привычное уже круглое широкое отверстие вело наружу, на тот самый балкончик, который сотник видел сверху. В камере по стенам располагались десять лежаков, по пять с каждой стороны. Еще тут отдыхали девять мужчин, и чивиец понял, отчего его прозвали десятым.

– Вот это – твои новые товарищи, – сообщил одноглазый. – Меня зовут Каль, я над вами старший. А Барук старший над эскадрой, в ней десять десятков.

– Столько пока нет, – мягко заметил Барук.

– Есть уже семь, с твоим прибытием. А вообще здесь, в Хлоя-табе, будет около сотни эскадр. Ты понимаешь, какая это сила, Олаф?

– Нет… – он и в самом деле только догадывался. – Эскадра… Сто по сто это будет… Много человек.

– И много стрекоз, гораздо больше, чем людей. Ты теперь не носильщик, а воин, – Барук положил руку ему на плечо, чтобы подчеркнуть торжественность момента. – Вот этот кинжал можешь оставить себе, но воевать будешь не им. Копья и стрелы. Ты будешь летать на стрекозах.

– Холодно это, на стрекозах летать, – испугался сотник.

Новые товарищи, лениво поднимавшиеся с лежаков, засмеялись. Олаф пробежал глазами по их лицам. Знакомых, по счастью, не было. Зато сразу бросалось в глаза, что здесь есть и северяне, и жители западной степи, и какие-то смуглые люди из других мест.

– Вот, на твоем лежаке теплая одежда, – показал Каль. – А под ним – оружие. Дело за малым… Как ты относишься к своему Повелителю.

– К Повелителю? – глупо переспросил сотник.

– Да, к Смертоносцу Повелителю Трофиса.

– Хорошо отношусь, – пожал Олаф плечами. – А что?

Все опять засмеялись, даже Каль улыбнулся, отчего его незрячий глаз будто бы подмигнул.

– Да то, что он тебе больше не Повелитель. Теперь ты слуга стрекоз, понял?

– Стрекозьего Повелителя?

– Это называется Бжашша. Просто Бжашша-Хлоя-табе. Запомнил?

– Ну, вроде запомнил… А Повелитель-то что на это скажет? Ты же знаешь, какие они, смертоносцы. Шуток не любят. И потом, у меня там родственников много, в Трофисе, – Олаф поднял руку, готовясь загибать пальцы. – Отец значит, мать…

– Дурак! – шлепнул его по ладони Каль. – Нет больше ни отца ни матери, ни брата ни сестры. Точнее, как раз братьев и сестер у тебя теперь будет много. Не говоря уже о женах – помнишь, что я тебе говорил? Так вот, для всех своих прежних знакомых ты умер. Попался скорпиону в степи. Так будет думать и Повелитель, забудь о нем. Сейчас ты полетишь с нами в первый раз, посмотрим на тебя.

– Сейчас лететь? – Олаф сел на лежак. – Я голодный. И пить очень хочу, и спать.

– Да, вид у тебя какой-то истерзанный… Не надо было сопротивляться стрекозе. Так вот, парень, подойди-ка сюда.

Каль прошел через помещение и вышел на балкончик. Олаф с опаской последовал за ним и боялся искренне – под ними текла Хлоя, а карниз казался совсем непрочным.

– Не обвалится, – уверил его Каль и вдруг схватил за горло, подтянул жилистыми руками к самому краю. – Смотри вниз! Видишь, рак плывет? Хочешь туда?! Хочешь, вместе прыгнем?!

– Каль! – Барук выбежал за ними, и придерживаясь за клок свисающий травы потянул десятника обратно в камеру. – Ты сорвешься!

– Да я хочу объяснить этому дураку, что с ним не шутят! У тебя два выхода: или служить Бжашша-Хлоя-табе, или вон туда отправиться!

Олаф с трудом удерживал свою руку вдали от кинжала. Наконец десятник ослабил хватку, и чивиец прошептал: – Я понял, понял!.. Пусти!.. – Так кто ты теперь? – не унимался Каль. – Воин… – Чей?! – Стрекозиный… Хлоя-табе… Бжашша…

– Иди! – Каль зашвырнул Олафа обратно в камеру. – Одевайтесь все, сейчас полетим.

– Куда? – спросил низкорослый румяный мужчина, но не дожидаясь ответа стал натягивать теплую куртку.

– Там видно будет, куда… Ты с нами, Барук?

– Нет, – отказался бородатый. – Подожду здесь. Присматривай за новеньким, как бы не обделался или еще чего.

– Пусть только попробует, – многозначительно прошипел Каль.

Олаф, поглядывая на остальных, облачился в широкую куртку из двойной кожи земляного червя, чем-то легким заполненную между слоями. Еще на лежаке нашлись такие же штаны с веревочным поясом и огромного размера сапоги, больше всего похожие на два комка жесткой паутины.

– Велики мне, – заметил Олаф.

– А тебе в них бегать не придется. Только сидеть и стоять, не потеряешь. Так, теперь внимание!

Каль вышел на балкончик и несколько раз заливисто свистнул. Потом сразу отошел назад, потому что с разных сторон к отверстию стали слетаться стрекозы. Олаф заметил, что общаются насекомые с помощью звуков, которые издают или всеми крыльями, или только самыми их кончиками. На его восприятие все это выглядело монотонным, сливающимся жужжанием, но десятник вслушивался и время от времени отвечал свистом.

– Начали! Давайте по одному, чтобы десятый все видел.

Новые товарищи Олафа явно собирались в полет уже не первый раз. Каждый из них извлек из-под лежака большую сетку, лук и связку уже знакомых коротких копий. По очереди проходя на карниз, они привязывали сетку к тому месту, где грудь стрекозы переходила в брюхо, для чего приходилось обнимать насекомое за талию.

– Тут петля, – быстро показал Каль новичку конструкцию сетки. – Не перепутай, и затяни хорошо, иначе мне нового десятого ждать придется.

– А давно здесь ваш город? – Олаф подумал, что другого времени задать вопрос может уже и не быть.

– За половину сезона стрекозы все сделали, – быстро ответил Барук, явно очень гордый этим. – Еще никто про нас и не знает, потому что с речниками мы побеседовали сразу, по-свойски. Но скоро узнают все… Будет весело, вот увидишь!

– Не отвлекай его! – потребовал Каль. – Вот так повесишь сетку, и влезешь, сначала – сам. Потом с балкона возьмешь оружие. Кинжалом своим смотри не зацепись, да сетку не порежь! Знаешь, оставь его здесь.

– Я за пазуху суну, – Олаф быстро забросил оружие за воротник куртки. – Но как мне с ней разговаривать-то?

– С летучкой? Тебе не надо пока с ней говорить, а потихоньку научишься, все научатся. Просто когда увидишь, что мы стреляем – тоже стреляй. Держал в руках лук?

– Нет! – чивиец постарался быть поубедительнее. Ему совсем не хотелось стрелять в тех, на кого покажут. – Никогда, даже в детстве!

– Тогда оставь на первый раз. Но копья возьми, только учти, что пользоваться ими будешь вместе со всеми, не раньше. Все, пошел, вот твоя летучка на сегодня.

С замиранием сердца Олаф пошел вперед, навстречу фасетчатым, огромным глазам. Стрекоза сидела смирно, позволив прицепить к себе сетку. Веревки казались тонкими, ненадежными… Будь это привычная паутина, сотнику было бы куда спокойнее. Забравшись на свое место, он, как и учили, взял с карниза пять копий. Кал коротко свистнул и стрекоза взлетела.

В первый миг Олаф почувствовал дурноту – сетка раскачивалась под насекомым. Но вот стрекоза набрала скорость, сделала несколько стремительных виражей над Хлоей, и чивиец почувствовал упоение полетом. Жаль только, что он был здесь не главным, а лишь дополнением крылатого существа. Между тем летучка решила, что хватит порхать без дела и взмыла вверх. В мгновение ока Олаф оказался посреди строя. Стрекозы повисли в воздухе попарно, сетки с людьми раскачивались под ними.

Сотник заметил, что все воины улыбаются. Ему и самому было несказанно приятно оказаться так высоко, видеть эту землю так далеко, как дано только крылатым насекомым. Вот только пустота под ногами пугала Олафа, напоминала, что он здесь чужой. Слева ему кричал что-то румяный парень, но ни слова разобрать Олаф не смог. Наверное, предлагает не смотреть вниз, догадался он.

Впереди заняла место одиннадцатая стрекоза, под которой сидел Каль. Сотник обратил внимание, что одноглазый командир время от времени постукивает насекомое кончиком копья по хитину. Вот и еще один способ переговариваться… Насколько проще со смертоносцами! И откуда только взялись эти твари? Зачем они объявили войну паукам? Разве им нужна их пища?

Десяток полетел вперед, быстро набирая высоту. Стрекозы легко держали равнение, будто красуясь перед кем-то. Строй двигался к западу, удаляясь от знакомых Олафу мест. Он еще раз посмотрел на реку, стараясь запомнить место. Кажется, это владения погибшего Гволло, теперь официально – ничейные. А речники молчат… То есть уже предали своих Повелителей. Был ли у них выбор?

Олаф вдруг понял, что совершенно открыт для атаки снизу. Хороший стрелок легко проткнет его, если стрекоза опустится. Вся надежда на то, что насекомое окажется достаточно осторожным. Чивиец стал смотреть вниз. Он видел скорпионов, бегунцов, видел рощу, затянутую паутиной шатровиков. Этот полет не шел ни в какое сравнение с первым, вынужденным.

Стрекозы летели долго, но Олаф не соскучился. Степь оказалась вовсе не такой скучной, как казалось снизу. Насекомые не смотрят вверх, за исключением разве что самых мелких, тех, что служат пищей стрекозам. Хищники спокойно брели внизу, охотились, пожирали добычу. Сотник увидел даже бой паука-бегунца с черным степным скорпионом из-за трупа какого-то жука. Паук потерял две ноги в клешнях врага, но сумел-таки укусить его в кончик хвоста, почти в самое жало, там, где хитин наименее прочен.

Вскоре Олаф заметил, что против воли зевает. Сетка ритмично покачивалась, страх прошел, ему было тепло и уютно. Он устроил голову на руках, расслабился и вполглаза наблюдал за картиной внизу. Почти все его спутники поступили так же. Может быть, не худо быть слугой Бжашша-Хлоя-табе?

Люди и пауки не сразу стали жить вместе, в одних городах. Когда-то очень давно, после планетарной катастрофы, человек жестоко истреблял всех насекомых, чтобы уберечь свои посевы. Однако никакое оружие не могло остановить быстро размножающихся врагов. Тогда двуногие смирились с этим, затворились в крепостях и стали учиться жить в новом мире.

Вот тут-то они и увидели своего настоящего соперника. Не стрекозы и не скорпионы, не муравьи и не пчелы – им оказались огромные пауки смертоносцы, наделенные самым сильным разумом. Люди напали на них первыми, опасаясь, что однажды будут вынуждены уступить первенство быстро развивающимся восьмилапым. Многих вел кроме того древний инстинкт, порождающий ненависть ко всем паукам без исключения.