Текст книги "Вернуть любовь"
Автор книги: Нора Робертс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
– Ты должна быть уверена в своем согласии, – тихо сказал он, приподняв ее подбородок одним пальцем. Его глаза стали непроницаемыми. – Я не собираюсь облегчать твой выбор. – Потом его рука упала вниз. – Буду ждать тебя внизу, хотя я до сих пор считаю непростительной глупостью, что тебе придется переодеться. В банном полотенце ты выглядишь такой привлекательной!
– Брэндон, – окликнула девушка, когда он подошел к двери, – а если я скажу «да»? Будет так неловко, ведь миссис Пенгали ждет нас внизу.
Лениво откинувшись на дверь, он медленно произнес:
– Рейвен, если ты скажешь «да», то мне будет все равно, сколько человек ожидает внизу – одна миссис Пенгали или полстраны.
И аккуратно закрыл за собой дверь.
Глава 10
И Брэндону и Рейвен не терпелось начать. Они приступили к работе на следующий день после приезда и вскоре почувствовали себя легко в привычной деловой обстановке. Брэндон вставал рано и обычно успевал съесть половину завтрака, пока Рейвен еще только спускалась с лестницы. После завтрака и кофе она чувствовала себя бодрой, и они работали до полудня. В этот час приходила миссис Пенгали. Домоправительница разбирала покупки и проверяла домашние запасы, а оба музыкантаотправлялись на дальние прогулки. Дни стояли чудные – запах моря разливался в воздухе, огромные буруны бились о высокие скалы, отважные птицы вили гнезда, перекрывая своими криками шум волн. Рейвен часто стояла на возвышенности, откуда могла видеть деревню с аккуратными рядами коттеджей и высокий шпиль церкви.
После полудня они снова принимались за работу. Дрова потрескивали за каминной решеткой. А пообедав, они уходили из рабочей комнаты. В конце недели они уже обозначили основные контуры партитуры и определили тематику песен. Все-таки им не удалось избежать столкновений, но их аргументы в спорах помогали добиваться лучших результатов, и в конце концов партитура становилась все совершеннее. Из них получилась отличная команда.
Они оставались друзьями. Брэндон больше не делал попыток стать любовником Рейвен. Время от времени она ловила его настойчивые взгляды. Тогда она чувствовала влечение: чувственное как прикосновение, возбуждающее как поцелуй. Недостаточная настойчивость с его стороны смущала, но привлекала больше, чем прежнее нетерпение. Она знала, что он ждет ее решения. Иногда, во время шутливых профессиональных споров, возникала атмосфера взволнованной напряженности.
День обещал быть длинным и немного скучноватым. Начавшийся беспрерывный ливень мешал им прогуляться на скалы. Зато музыка заполняла теперь дом, проникала в каждый уголок, вплоть до заброшенного чердака. Мистер Пенгали разжег камин, чтобы разогнать уныние, навеянное непогодой. Позабытый поднос с чаем скучал на столе. Споры перешли во вторую стадию.
– Здесь надо убыстрить темп, – убеждала Рейвен.
– Это лирическая часть, Рейвен!
– Но не похоронная процессия. А звучит она именно так, Брэндон. Публика начет клевать носом прежде, чем Лорен закончит петь.
– Никто не сможет заснуть во время пения Лорен Чейз, – возражал он. – Этот номер – откровенно сексуальный, и она подаст его как надо.
– Да, разыграет, но не в таком темпе. – Сидя за роялем, она повернулась к нему лицом. – Хорошо, Джо засыпает над пишущей машинкой в середине главы, которую он пишет. Он уже поверил, что немного сошел с ума, потому что его пылкая мечта – главная героиня Тесса – кажется слишком реальной, и он уже полюбил ее, хотя знает, что она плод его воображения. Персонаж романа, который он пишет, всего только плод его фантазии. И сейчас, в полдень, он снова мечтает о ней, и на этот раз она обещает ему явиться ночью.
– Я знаю сюжет, Рейвен.
Она прищурила глаза, сдерживая раздражение. Ей показалось, что она улавливает усталость в его голосе. Один или два раза она просыпалась среди ночи от того, что Брэндон с воодушевлением играл на рояле мелодию песни «Рассвет». Они оба были правы относительно эмоциональной окраски номера и его места в сценарии, но это надо было как-то выразить.
Брэндон вытащил последнюю сигарету из пачки.
– Выразить… Лорен знает, как надо это спеть.
Рейвен что-то разочарованно пробормотала. К несчастью, обычно он бывал прав в своих суждениях, обладая феноменальным музыкальным чутьем. Но сейчас она была уверена, как автор песни и как женщина, что истина на ее стороне. Рейвен воспринимала этот номер как кульминацию сюжета. Она проиграла лирическую мелодию Брэндона.
– Да, Лорен, может быть, знает, как это спеть и даже подкрепить хореографией, в чем я не уверена. И все же здесь должен быть другой темп. Позволь мне показать тебе. – И она начала играть отдельные куски. Брэндон насторожился. Рейвен играла в более быстром темпе и пела под свой аккомпанемент. Ее голос сливался с музыкой. Он отошел к окну и смотрел на дождь. Это была песня-искусительница, полная скрытых страстных обещаний.
Голос Рейвен лился, и страстные звуки разносились по дому. Брэндон почувствовал, как в его жилах запульсировала кровь от растущего желания. Мелодия, которую она создала, была удивительной. Более быстрый темп оказался полной противоположностью темпу, который выбрал он, и гораздо сильнее воздействовал на слушателя. Внезапно она оборвала пение, откинула волосы назад и бросила взгляд на Брэндона.
– Ну как? – с полуулыбкой спросила она.
– На сей раз ты права по всем пунктам.
– Твои комплименты, Брэндон, заставляют биться быстрее мое сердце, – рассмеялась Рейвен.
– Но у нее нет твоего диапазона, – пробормотал он, – я не думаю, что она сможет взять низкие ноты так, как смогла ты.
– Ммм… – Рейвен пожала плечами. – Ну школа-то у нее прекрасная. Думаю, она постарается извлечь все, что может, из этой песни.
Брэндон прохаживался по комнате, потом подложил полено в камин.
– Брэнд, что случилось?
– Ничего, просто на душе неспокойно.
– Это депрессия из-за дождя. – Она встала и подошла к окну. – Меня никогда не тревожил дождь. Иногда мне даже нравится мрачный серый день. Я тогда становлюсь ленивой, и мне не стыдно. Может быть, на тебя сегодня тоже полениться? У тебя в библиотеке стоит прекрасный шахматный столик. Давай ты поучишь меня играть в шахматы? – Она положила руки ему на плечи и почувствовала, как у него напряжены все мускулы. – Конечно, это будет нелегко. Джули отказывается играть со мной даже в трик-трак. Она говорит, что я не стратег, не умею обдумывать ходы.
Рейвен внезапно замолчала, когда Брэндон снял ее руки с плеч. Не говоря ни слова, он отошел от нее, направился к шкафчику и вынул бутылку виски. Он налил стакан на одну треть и выпил.
– Пожалуй, у меня не хватит терпения учить тебя сегодня шахматной игре, – сказал он и налил еще.
– Хорошо, Брэнд, не будем играть. – Она встала напротив него. – Почему ты сердишься на меня? Уверена, не из-за песни.
Брэндон напряженно уставился на огонь в камине.
– Возможно, настало время нам поговорить, – сказал он, отпивая виски по глоточку. – Опасно оставлять нерешенные проблемы в подвешенном состоянии на пять лет. Никто не знает, когда они упадут на голову.
Рейвен почувствовала смутную тревогу, но кивнула в знак согласия.
– Может быть, ты прав.
Брэндон коротко улыбнулся.
– Будем как цивилизованные люди разговаривать сидя или будем махать руками стоя?
– Зачем нам сковывать себя рамками цивилизации? Цивилизованная драка не сделает воздух чище.
– Итак… – начал он, но его прервал звонок. Поставив стакан, Брэнд бросил на ее острый взгляд и пошел открывать.
Оставшись одна, девушка попыталась успокоиться. Надвигалась буря, только не за окном, а здесь. Брэндон равался в бой, и хотя причина была ей неизвестна, очень хотелось уступить. Наряжение между ними забывалось во имя музыки и мирной обстановки для творчества. Сейчас, несмотря на нервозность, она хотела, чтобы это искусственное спокойствие разлетелось вдребезги.
Услышав его шаги, она подошла к столу и взяла с подноса чашку чая.
– Для тебя посылка от Хендерсона.
– Удивительно, что он мог мне прислать? – пробормотала Рейвен, развязывая бечевку и снимая упаковку. В посылке оказались обложки к пластинкам и альбому, который она готовила. Не глядя, она вручила одну из них Брэндону, а сама стала рассматривать вложенные в пакет ноты.
Несколько минут Брэндон изучал обложку. На ней была изображена Рейвен, сидящая в своей привычной позе, положив ногу на ногу. Она смотрела прямо в объектив с ироничной улыбкой. Темные волосы падали через плечо ей на грудь, выделяясь на белом фоне облегающего платья. Фотохудожник добился того, что Рейвен казалась обнаженной, эффект был в значительной степени эротическим.
– Ты одобряешь эту фотографию?
– Хм, хм, хм… – Рейвен продолжала просматривать ноты. – Я не совсем уверена в последовательности песен в альбоме, но полагаю, что позже частично можно изменить их порядок.
– Я всегда чувствовал, что Хендерсон оденет тебя в таком духе.
– В каком это духе? – с отсутствующим видом спросила Рейвен.
– Да здесь ты просто сама невинность… предлагающая себя всем желающим.
– Брэнд, право же, это смешно.
– Я так не думаю. По-моему, это ужасно. Невинно белоснежный фон и ты, обнаженная, сидишь как ни в чем не бывало!
– Я не обнаженная, – возмутилась она. – Я никогда не снимаюсь обнаженной.
– Но впечатление именно такое. – Брэндон нахмурился, склоняясь над роялем.
– Фотографии вызывающие, конечно, но это так задумано, сейчас мода на эротику. – Рейвен взяла обложку. – Здесь нет ничего дурного. Брэнд, я же не ребенок, чтобы одеваться в наглухо закрытые платьица с зайчиком на фартуке. Это бизнес. И никакой крайности тут нет. На обложке я в более скромной одежде, чем бываю на общественном пляже.
– Но не в более подходящей, – холодно возразил Брэндон, – в этом разница.
Рейвен покраснела, ею овладело чувство досады, и вместе с тем она была смущена.
– Я не считаю эту обложку неприличной. Я никогда не позировала для непристойных фотографий. Карл Стайнер – один из самых знаменитых фотографов. Он не одобряет неприличные фотографии.
– В нем два человека, один – настоящий художник, другой склонен к порнографии. Так я полагаю.
Рейвен повертела в руках пресловутую обложку.
– То, что ты сказал, отвратительно. Ты намеренно обижаешь меня?
– Я просто высказал свое мнение. Можешь соглашаться или нет.
– Я не нуждаюсь в твоем мнении и твоем одобрении!
– Нет, – он притушил сигарету в пепельнице. – И никогда не нуждалась. Но тебе придется его выслушать. – Он схватил ее за руку. Сила, с которой он сжал запястье, не соответствовала его спокойному тону и холодному взгляду.
– Отпусти меня! – Рейвен безуспешно пыталась вырвать у него руку.
– Отпущу, когда закончу говорить.
– Ты уже закончил, – сказала она неожиданно спокойным голосом. Отказавшись от безуспешной попытки освободить руку, Рейвен посмотрела на него уничтожающим взглядом. Чувство негодования захлестнуло ее. – Я не обязана слушать, как ты меня оскорбляешь. И не буду. Ты можешь помешать мне уйти, потому что сильнее, но не заставишь слушать. – Она была в бешенстве, но владела собой и старалась говорить сдержанно. – Я сама распоряжаюсь своей жизнью. Конечно, ты имеешь право на свое мнение, но не имеешь права обижать меня. Сейчас я не желаю разговаривать с тобой, я только хочу, чтобы ты отпустил меня и дал мне уйти.
Брэндон долго молчал. Рейвен было решила, что он откажется. Потом он медленно ослаблял хватку до тех пор, пока она смогла убрать руку.
Без единого слова Рейвен повернулась и вышла из комнаты. Возможно, она ошиблась, объясняя причину поведения Брэндона депрессией.
Рейвен спала. Приснившийся ей сон представлял смешение воспоминаний детства. Мысли и образы всплывали и снова отступали в темноту. Одно накладывалось на другое – калейдоскоп страхов, чувства вины, безысходности… Она металась на простынях, пытаясь найти в себе силу проснуться, и стонала. Но подсознание цепко держало ее, она никак не могла прийти в себя. Страшный удар грома, казалось, раздался внутри ее существа, а электрический разряд молнии словно вспыхнул внутри комнаты. Она в ужасе проснулась и рывком села на постели. Комната снова погрузилась в темноту. Вскрикнув, Рейвен села на кровати. На звук громких рыданий к ней ворвался Брэндон.
– Рейвен! Я здесь, родная! – Рейвен бросилась в его объятия и прильнула к нему. Она сильно дрожала и была холодна как лед. Брэндон закутал ее в одеяло и прижал к себе. – Не плачь, любимая, я здесь. Я охраняю тебя. – Он покачивал ее и ласкал, словно испуганного ребенка. – Гроза скоро пройдет.
– Держи меня. – Она прижалась лицом к его плечу. – Пожалуйста, только не отпускай меня. – Она прерывисто дышала. – О, Брэнд, какой жуткий сон!
Он и гладил ее, и укрывал, и тихонько целовал в голову.
– Что ты видела во сне? – спросил он, продолжая укачивать ее, как это делают в детстве, чтобы отогнать ночные кошмары.
– Она снова бросила меня одну, – пробормотала Рейвен и задрожала так, что он почувствовал это через одеяло. Слова беспорядочно вырывались у нее, она была в смятении. – Как я ненавидела оставаться одна в комнате. Свет шел только от вывески на доме напротив – красный неоновый свет, который все время мигал – зажигался и гас, зажигался и гас, – так что темнота все время прерывалась. И такой шум на улице! Даже когда закрыты окна. Так душно… так жарко, что не заснуть. – Девушка бормотала, уткнувшись лицом в его плечо. – Я смотрела на свет и ждала, когда она вернется. И она появлялась пьяная. И приводила с собой мужчину, и клала мне на голову подушку, чтобы я не слышала.
Рейвен остановилась и перевела дыхание. Было темно, и она старалась успокоиться в объятиях любимого человека. Снаружи гроза достигла своего апогея. А она продолжала рассказывать:
– Мать падала с лестниц и ломала себе то ребра, то руку. Я поднимала ее, отводила к врачу. Но всегда повторялось одно и то же. Мы снова переезжали. Темные душные маленькие комнаты, пахнувшие джином, как бы их ни убирали. Тонкие стены, которые словно и не существовали, чтобы охранять частную жизнь. Но она всегда уверяла, что все изменится: она найдет работу, а я буду ходить в школу… Но всегда наступал день, когда я возвращалась домой, я заставала ее с мужчиной и бутылкой.
Рейвен уже не так крепко прижималась к нему. Тяжелые ночные видения отступали, душевные волнения постепенно улеглись. Снова вспыхнула молния, но это уже не было так страшно.
– Рейвен. – Брэндон нежно отстранил ее и посмотрел ей в лицо. Слезы еще струились у нее по щекам, но дыхание стало ровнее. – Где был твой отец?
Она издала слабый звук, он догадался по ее губам о словах, которые она произносила.
Ей было невыносимо трудно, когда, она прошептала:
– Я не знаю, кто мой отец. – Растерянная, она освободилась из рук Брэндона и встала с постели. – Мать не знала, который из них… их было много…
Брэндон не сказал ни слова, а полез в карман брюк, торопливо пошарил, вытащил коробок спичек и зажег свечу. Электричества почему-то не было. Пламя колыхнулось, вспыхнуло и с трудом осветило часть комнаты.
– И долго ты жила такой жизнью?
Рейвен запустила пальцы в волосы, затем обняла себя за плечи. Ох, она сказала уже и так слишком много, но было поздно отступать.
– Я не помню, чтобы она не пила, но когда мне было лет шесть-семь, она еще держала себя в руках. Она пела в клубах. Голос был довольно слабый, однако ее очень любили… – Рейвен помолчала и вытерла слезы. – Когда мне исполнилось восемь, она… ее поведение все труднее поддавалось контролю. И всегда были мужчины… Некоторые лучше, некоторые хуже. Один из них время от времени водил меня в зоопарк…
Девушка опустила голову. Свет свечи отбрасывал блики на ее тонкую ночную рубашку.
– Ей становилось все хуже, мне кажется, из-за крушения всех ее надежд. Она совсем потеряла голос, так как ужасно много курила и пила, разрушила свое здоровье. Иногда я ненавижу ее. Но временами – я знаю это – она сама ненавидела себя.
Рейвен принялась ходить по комнате, казалось, это приносило ей облегчение. Слова полились быстрее и свободнее.
– Она плакала, и клялась мне, и умоляла, чтобы я не испытывала к ней ненависти, все чаще и чаще обещала невозможное, и я ей верила. «Теперь» – было ее любимое слово. И сейчас все еще обещает, что «теперь» она начнет новую жизнь. Она любит меня, когда не пьет, и совершенно забывает обо мне, когда пьяна. Для меня это все равно как жить с двумя разными матерями, и ни с одной из них не легко. Когда она бывала трезвой, то считала, что мать и дочь единое целое. Она проверяла мои домашние работы, спрашивала, почему я на пять минут позже пришла из школы. Когда была пьяна, то готова была смести меня со своего пути. Помню, мне было двенадцать лет, и она три месяца и шестнадцать дней не пила. Однажды, придя из школы, я нашла ее на полу без сознания. В тот день она пыталась петь в каком-то затрапезном клубе, и это был полный провал. Позже она говорила мне, что сделала только один глоток спиртного, чтобы успокоить нервы. Но он был не один, конечно. – Рейвен дрожала, крепко сжимая руками плечи. – Холодно, – пробормотала она.
Брэндон встал и подошел к камину, положил лучинок для растопки, сгреб угли к решетке и прибавил дров. Рейвен из окна смотрела на ужасную грозу над морем. Молнии сверкали реже, но яростный грохот и дождь продолжались. Она задумчиво продолжила рассказ:
– И таких случаев было много. Однажды она работала разносчицей коктейлей в баре, где было маленькое пианино. Я ходила туда в день получки, чтобы она не истратила деньги прежде, чем я куплю еду. Это было относительно спокойное время. Она продержалась там шесть недель и завела любовную связь с менеджером. Он оказался одним из лучших ее мужчин. Я могла играть на пианино, когда там никого не было. Другой любовник, музыкант, научил меня основам композиции и сказал, что у меня хороший слух. Мама любила мою игру.
Менеджер – его звали Бен – спросил меня как-то, не хочу ли я играть в часы ланча? Он сказал, что я могу и петь столько, сколько выдержу, но тихо, вполголоса, и не вступая в разговоры с посетителями. Так я начинала. – Рейвен провела рукой по лбу. За спиной в камине трещали дрова. – Мы уехали из Хьюстона в Оклахому. Я скрыла свой возраст и получила работу певицы в клубе. У матери начался запой. Временами я боялась оставлять ее одну. Она не работала тогда и…
Раздался треск грома и сверкнула гигантская молния, Рейвен отпрянула от окна. Она хотела уже прекратить рассказ, чувствуя, что зашла слишком далеко. Но потребность выговориться, хотя бы раз в жизни, не давала ей умолкнуть.
– Мы нуждались в деньгах, тогда я решилась иногда оставлять ее дома, чтобы самой петь в ночном клубе. Единственно, что я забыла, – алкоголик любым путем добывает деньги, чтобы напиться. Всегда, независимо ни от чего.
Однажды ночью, во время моего выступления, она пьяная отправилась в клуб. Там я еще раньше познакомилась с Уэйном Меткалфом. В тот вечер он быстро оценил ситуацию. Он выпроводил ее, пока не разыгралась безобразная сцена. Потом он помог мне доставить ее домой и уложить в постель. Уэйн не читал нравоучений, не жалел, не давал советов. Просто поддерживал. Но она снова приходила пьяная туда, где я пела. И меня уволили. Затем был другой город, другой клуб, но и там повторялось то же самое, и мы очутились в ужасном положении. Когда я ушла от нее, мне не исполнилось еще восемнадцати… – Голос Рейвен дрожал, и она сделала передышку, чтобы успокоиться. – Как-то ночью я пришла домой с работы, а она вышла из кухни с огромной бутылкой полной вина. И я поняла, если не уйду от нее, то сойду с ума. Я уложила ее в постель, собрала чемодан, оставила ей все деньги, какие были, и ушла. Именно так. – Она закрыла лицо руками. – В первый раз в жизни я свободно вздохнула.
Слушая беспрерывный, но более спокойный стук дождя в окно, она продолжила:
– Певческую карьеру я начала в ночных клубах, где и увидел меня Хендерсон. Он продвинул меня. Была ли я честолюбива тогда? Не знаю. Обращаясь к прошлому, думаю, что все же была. После встречи с Хендерсоном посыпались контракты и начались звукозаписи. Передо мной распахнулись все двери. Господи, это было непостижимо и жутко, я не верила, что продержусь в таком напряжении даже несколько месяцев. Но Хендерсон сделал мне рекламу, и первый мой успех значил для меня очень много. А потом мне позвонили из больницы в Мемфисе.
Рейвен быстро ходила по комнате, тонкая шелковая ночная рубашка развевалась, когда она стремительно поворачивалась.
– Конечно, я поехала. Мать находилась в плачевном состоянии. Ее последний любовник избил ее и украл те гроши, которые у нее были. Она рыдала и, Господи, давала все те же самые обещания. Просила прощения, говорила, что любит меня, что ничего такого снова не повторится никогда, что, произведя меня на свет, она совершила единственный хороший поступок в жизни. – У Рейвен снова хлынули слезы, и она не пыталась уже их остановить. – Как только она смогла передвигаться, я привезла ее домой. Джули – она тогда уже была у меня – нашла хороший санаторий и знающего молодого доктора, Джастина Картера. Это замечательный человек. Он объяснил, что такое состояние у моей матери будет повторяться. – Рейвен в отчаянии повернулась к Брэндону, ее плечи вздрагивали от рыданий. – Я не желала этого знать! Я только хотела, чтобы он что-нибудь сделал. Он сказал мне: «Не теряйте надежды». А я ответила, что у меня ее нет. Наверное, он посчитал меня циником и напомнил мне, что алкоголизм – это болезнь и моя мать стала ее жертвой! Тогда я закричала что он ошибается, не она ее жертва, а я! Я была жертвой ее болезни, моей жизни с ней, ее мужчин. Ему легко было якобы с пониманием отнестись к моему несчастью, надев аккуратный белый халат, так я тогда подумала о нем. И я ненавидела ее, мою мать! – Рыдания Рейвен стали затихать. Она вытерла руками слезы. – Но я и любила ее. И еще люблю, – призналась она.
Усталая, выдохшаяся Рейвен подошла к камину и положила ладони на каминную доску.
– Я заплатила доктору и вернулась домой, а в санатории начали курс лечения. Через две недели я встретила тебя.
Рейвен не заметила, как Брэндон встал у нее за спиной, пока не почувствовала его руки у себя на плечах. Не говоря ни слова, она повернулась и бросилась ему на шею. Он обнимал ее, чувствуя дрожь ее тела, и смотрел, как жадное пламя в камине лижет дрова. Снаружи опять началась гроза и дождь застучал в окна с новой силой.
– Рейвен, дорогая, уж если ты все мне рассказала, мог бы я что-нибудь сделать, чтобы тебе стало легче?
Она отрицательно покачала головой и уткнулась ему в грудь.
– Нет, я больше не хочу, чтобы ты касался этой части моей жизни. Просто я оказалась недостаточно сильной и вот – все поведала тебе. – Глубоко вздохнув, она чуть отпрянула, чтобы посмотреть ему в глаза. – Я боялась, что, узнав об этом, ты не захочешь иметь со мной ничего общего.
– Рейвен! – В его голосе слышны были боль, тепло и осуждение.
– Я знаю, что ошибалась, Брэнд. Это глупо, но ты все должен понять. Мне необходимо было время. Мне нужно было разобраться, как я собираюсь прожить свою жизнь, как поступить со своей карьерой, с матерью, со всем… – Она схватила его руку и заставила посмотреть ей в глаза. – Я была никем, а потом меня окружила толпа фанатов, всюду появились мои фотографии, я чуть ли не каждый день слышала себя по радио. Ты знаешь, как это приятно! Как слава затягивает и забирает тебя целиком!
Брэндон погладил ее по щеке.
– Да, мне знакомо все это.
– Прежде я с замиранием сердца думала о том, что мама снова может войти в мою жизнь. Моя ненависть к ней была сильней моей любви. Но надо было наконец просто смириться, и это пришло, и я почувствовала свою вину Мне стало стыдно. Нет, бесполезно говорить, что мне не в чем себя винить. Это холодное умозаключение не имеет ничего общего с чувством. Я не рассчитываю, что ты это поймешь. Ты никогда не соприкасался ни с чем подобным. Она моя мать, и невозможно ее отделить от меня, даже зная, что я не несу ответственности за ее болезнь. Но мало того, что я пережила с матерью. Еще я полюбила тебя! – Пламя в камине танцевало, и дрова потрескивали. – Я полюбила тебя, – повторила она так тихо, что он еле расслышал. – Но я не могла стать твоей любовницей.
Брэндон сжал ее руки и нежно спросил:
– Почему?
Она потрясла головой. Лицо ее оставалось в тени.
– Потому что тогда бы я стала похожа на мать. – Горькая улыбка скользнула по ее лицу, и она отвернулась.
– На самом деле ты не веришь в это, Рейвен. – Но она покачала головой и не ответила ему. Брэндон решительно повернул ее лицом к себе. – Нельзя осуждать детей за ошибки их родителей.
– Нет, но я…
– Никаких «но» в данном случае, Рейвен. Ты знаешь, кто ты есть – замечательная певица, прелестная девушка и очень хороший человек.
В комнате был слышен только шум моря и дождя да потрескивание дров в камине.
– Я желала тебя, – ее голос срывался, – когда ты обнимал меня, прикасался ко мне. Ты был первым мужчиной, которого я желала. – Он почувствовал, как она передернула плечами. – Но я вспоминала все: маленькую комнату, всех мужчин моей матери… – Голос ее прервался, она хотела снова отвернуться, но Брэндон ее удерживал.
– Спать с незнакомыми – совсем другое дело. Это отличается от близости с любимым человеком.
– Да, я знаю это, но…
– Позволь мне доказать тебе это. – Предложение застало ее врасплох.
В глазах Рейвен отразилась растерянность, словно она попала в ловушку. Она знала, что он откажется от своего намерения, если она отрицательно покачает головой. От волнения у нее дрожь пробежала по спине. Она взяла его за руки. И у нее вырвалось слово, которое он так жаждал услышать:
– Да!
Брэнд мягко убрал волосы с ее щек, затем взял лицо в ладони, наклонил голову и поцеловал закрытые глаза девушки. Он чувствовал ее трепет. Рейвен продолжала удерживать его за запястья, и сжала их чуть сильнее, как только его губы прижались к ее рту. Брэндон терпеливо ждал, пока ее губы приоткроются. Затем углубил поцелуй и длил его до тех пор, пока Рейвен не начала бить дрожь. Свет камина окрасил их фигуры красным с золотом и углубил тени. Сквозь шелк платья Рейвен ощущала тепло живого огня, но именно внутренний огонь вызывал жгучий жар.
Бренд опустил руки на плечи Рейвен, продолжая мягкими укусами дразнить ее нижнюю губу. Платье медленно поползло вниз по груди, слегка задержалось на бедрах, и, наконец, скользнуло на пол. Девушка начала было возражать, но он поцелуем заставил ее замолчать. Все мысли сразу куда-то улетучились. Его рука заскользила вниз по изгибу спины, по округлости бедер. Брэндон подхватил девушку на руки. Она пришла в себя, когда почувствовала спиной прохладные простыни. Вскоре и он лег рядом. Прикосновение обнаженного мужского тела вновь пробудило сомнения.
– Брэндон, пожалуйста, я …
Не успев прозвучать, слова умерли под его губами.
Мужские руки ласкали легко, без спешки. В глубине сознания она понимала, что он держит себя под строгим контролем. Рейвен полностью расслабилась, тело казалось тяжелым. Губы Брэндона блуждали по ее шее, пробуя на вкус, даря удовольствие и медленно повышая температуру страсти. Подушечкой большого пальца он обрисовал контур соска, Рейвен застонала и заметалась под ним. Рот Брэнда легкими, невесомыми поцелуями отмечал путь по груди, пока не достиг соска и не обласкал его языком. Между ее бедер запылало пламя. Рейвен зарылась пальцами в его волосы, притягивая голову любимого.
Дрожь сотрясала ее тело, но дрожь не страха, а желания. Жгучий огонь, о существовании которого она не даже не подозревала, усиливался внизу живота. Она ощущала запах горящего дерева, блики от камина и свечей на опущенных веках, мягкость льняных простыней под спиной. Но эти ощущения казались тусклыми, затуманенными по сравнению с влажным движением его языка по коже, легким царапанием шершавых пальцев по плечам. Мягкие звуки дождя и огня почти заглушили женское имя, произнесенное шепотом, и ее нежный, но бессмысленный ответ.
Дыхание Рейвен стало прерывистым, рот – голодным. Отчаянным движением она нашла его губы. Под давлением поцелуя ее голова глубоко зарылась в подушку. Они лежали плоть к плоти, но под углом, так что соприкасались только их груди и головы.
Рука Брэндона спустилась на ее живот, затем еще ниже. Как только она оказалась между бедер, Рейвен почти запаниковала, но вскоре от удовольствия у нее перехватило дыхание. Он все еще сохранял терпение, нежно и неторопливо ласкал ее, постепенно увеличивая ритм движений. Мир вне комнаты, освещенной огнем камина, вне кровати под балдахином, перестал существовать. Его язык глубоко погрузился в ее рот, потом переместился на ухо, на горло, на шею и назад к губам.
Наступил момент, когда его настойчивые руки заставили отойти на задний план все мысли, заставили забыть о причинах сопротивления. Он лег сверху. Рейвен полностью открылась, готовая отдаться и взять. Слишком глубоко погруженная в переживания, она не могла оценить усилия Брэндона, сдерживавшего свои желания железной рукой. Она желала близости и молила оней. Краткая вспышка боли перекрылась удовольствием, слишком острым, чтобы его можно было измерить. Губы Брэндона приглушили ее вскрик, а потом все было забыто в наслаждении, накатывающем волна за волной.
