Текст книги "Второй шанс"
Автор книги: Нинель Лав
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
9
Машина остановилась на углу серой невзрачной пятиэтажки, и не понятно было, какой именно дом нужен вышедшим из иномарки мужчинам – этот или соседний.
Мужчины постояли немного у машины, о чем-то совещаясь в полголоса, и неспешно пошли к подъезду пятиэтажки, в который совсем недавно вошла Эрика.
Мужчина помоложе привычно набрал код на замке и открыл железную дверь подъезда.
На площадке первого этажа припозднившиеся гости замешкались.
– Подожди! – шепотом остановил высокий мужчина другого, достающего ключи из кармана. – Вдруг к ней в гости мамаша приехала или сестра… Надо позвонить.
И высокий потянулся к звонку. Дребезжащий перезвон старенького звонка наполнил крошечную прихожую.
Вздрогнув, Эрика проснулась, осторожно поднялась с табуретки и прислушалась.
За дверью слышались тихие мужские голоса.
Медлить было нельзя – девушка быстро надела невысокие сапоги и куртку, схватила сумки, пакет и метнулась к окну.
Благо это был первый этаж, и на окнах не было решеток.
Она беспрепятственно покинула чужую квартиру, осторожно с улицы прикрыла окно и, старательно обходя кусты в небольшом палисаднике, выбралась на асфальт.
Вволю назвонившись, мужчины открыли ключами дверь и быстро вошли внутрь чужой квартиры.
Они решили не зажигать света, чтобы не обнаруживать свое присутствие, и постарались не шуметь, но, наткнувшись на стоящую посреди прихожей табуретку, все же включили свет – слишком много шума производило их «тайное» пребывание в квартире: в отличии от Эрики у них не было навыка бесшумно бродить в темноте.
– Ты ищи в комнате, – распорядился высокий мужчина, задергивая плотные шторы, чтобы с улицы в окно нельзя было рассмотреть происходящее в комнате, – а я обыщу кухню и ванну.
После получаса интенсивных поисков они злые и разочарованные встретились в прихожей.
– Ну, нашел? – вяло поинтересовался высокий, уже зная ответ «напарника».
– Ты, знаешь, Петр Сергеевич, сдается мне, что мы здесь ничего не найдем, – мужчина пониже и помладше насупил прямые широкие брови и кивнул головой в сторону комнаты. – Такое впечатление, что нас с тобой кто-то опередил.
Смелое предположение «напарника» вызвало недоумение на худощавом загорелом лице высокого.
– Ты о чем, Антон?
– Посмотри сам! – молодой мужчина вошел в комнату и широко распахнул дверцы гардероба. – Вещей в шкафу нет. Куда они могли деться? Сегодня, вернее, уже вчера они еще были в гардеробе: Анка долго выбирала «чтобы такое надеть», попеременно прикладывая вещи к себе. А сейчас вещей в шкафу нет. К тому же ее дорожная сумка пропала. Ты помнишь, Петр Сергеевич, как она над этой сумкой тряслась прошлый раз, когда мы все вместе в Грецию летали, даже чехол на нее надела, чтобы не поцарапали при погрузке в самолет. Так вот этой сумки тоже нет!
Отсутствие вещей и дорожной сумки наводило на мысль об отъезде хозяйки квартиры, но о том, что Анка никуда не уезжала, оба мужчины хорошо знали и, прежде чем продолжить разговор на эту тему немного помолчали, думая об одном и том же: о своей причастности к исчезновению Ангелины Уваровой.
«– Если бы эта деваха не была бы такой любопытной и жадной, то не пришлось бы брать не себя еще один грех… – стоя в дверях комнаты, думал Петр Сергеевич Яковлев, вспоминая алчный блеск серо-зеленых глаз любовницы Антона. – Не совалась бы ты, деваха, со своим свиным рылом в наш калашный ряд – дольше прожила бы. А то вздумала нас шантажировать! Вот и получила сполна за свою наглость!»
«– Эх, Анка, Анка! Хорошая ты была девчонка, веселая, но уж очень жадная – захотела по-быстрому бабки срубить, но не на лохов напала… – Антон прислушался к своим внутренним ощущениям, но ничего внутри себя не почувствовал – был человек и нет его, а в его душе ничего не изменилась. – Сама виновата – сидела бы тихо, жила бы дольше!»
– Значит, я прав – нас кто-то опередил и почистил квартиру! Но кто? Как узнали, что хозяйки не будет дома в эту ночь? Неужели Анка кому-то рассказала про наш нелегальный бизнес и подстраховалась, предупредив об опасности? Может, она не перезвонила, этот человек пришел и забрал компромат?
– Это вряд ли. Не такой уж она была и умной, твоя Анка, раз решила нас шантажировать. Просто спрятала диски так, что мы их не нашли.
– А вещи? Вещи то, кто взял?
– Вещи?.. Может, воры? Такой замок вскрыть пара пустяков. А может, в окно влезли… – Петр Сергеевич подошел к окну, отдернул штору и толкнул створку окна – створка поддалась и распахнулась во всю ширь. – Что и требовалось доказать! Окно то не закрыто!
– Говорил я ей, поставь решетку на окна! – подосадовал Антон на жадность любовницы. – Так нет! Вот и получила теперь.
– Положим теперь твоей Анке все равно, но вот вопрос: почему воры взяли только вещи… Телевизор, видик оставили, хотя продать их можно хорошо. А компьютер? Компьютер у нее был?
– Его я сразу забрал и, пока она в прихожей перед зеркалом вертелась, в свой дипломат сунул, а вот дисками заниматься было некогда. Решил поискать, когда вернемся…
– Вот, вот – не нравится мне такое совпадение – вы из квартиры, а в нее тут же залезли. И взяли маловато, будто остальное их не интересовало.
Петр Сергеевич, окинул комнату внимательным взглядом, подошел к стулу, потрогал скомканное полотенце.
– Мокрое… Что-то здесь точно не так.
Антон тоже шагнул к стулу и тоже потрогал банное полотенце.
– Мокрое.
– Нет, не простые это воры, Антоша! Зачем мужикам женские вещи?! Одна морока с ними – аппаратура другое дело.
– Здесь Петр Сергеевич вы не правы: у Анки вещи классные были – вот и соблазнились воришки.
– Ну, да! Пришли воры, в душе помылись, принарядились в женские вещи и свалили из квартиры. Нет, Антоша! Я думаю, что здесь побывал кто-то свой. И этим своим была женщина – чувствуешь какая вонь в квартире стоит? А диски с нужной нам информацией она взяла случайно – так сказать, заодно с вещами Ангелины. Если, конечно, их вообще взяли.
– Женщина? – принюхиваясь, искренне удивился Антон – он воспринимал женский пол лишь как объект сексуального влечения и не более того. – Откуда здесь взялась посторонняя женщина?
Петр Сергеевич хотел постучать молодого человека по лбу и спросить: «Кто там?», но делать этого не стал – неровен час, обидится компаньон, а ссорится им сейчас никак нельзя.
– Ты же сам мне рассказывал про мать и сестру твоей пассии – говорил, что они иногда приезжают к ней в гости без предупреждения.
– Приезжают… Но вещи-то им зачем забирать?
– Вот это, нам и придется с тобой выяснить! И выяснить срочно, пока эта женщина или женщины не сунули свой нос в наши дела!
– Адрес Ангелины имеется в ее личном деле в отделе кадров больницы. Завтра же смотаюсь в Подольск.
10
Подходила Эрика к автобусной остановке только с двумя сумками: дорогой дорожной с золотыми инициалами по углам и маленькой через плечо – от полиэтиленового пакета со своими собственными вещами она избавилась у первой же мусорки, распихав вещи по разным мусорным контейнерам.
Колесить по городу, дожидаясь утра, было хлопотно и дороговато, но пережидать ночь на вокзале было куда опаснее – полиция добросовестно собирала дань на своей территории, не позволяя бесплатные ночевки.
Мимо проехала машина с шашечками и тут же сдала назад.
– Куда ехать? – открывая пассажирскую дверь, поинтересовался усатый мужчина средних лет, снизу вверх глядя на худенькую шатенку с дорожной сумкой, прячущуюся от ветра и дождя за стеклом остановки.
– Вообще-то, мне надо где-то переночевать… – замялась девушка, глядя на мужчину печальными, карими глазами. – В недорогой гостинице, например. Завтра я позвоню кому-нибудь из подруг и договорюсь с ними о ночлеге, а сегодня… Я со своим парнем поругалась, вот и выставил меня, козел, среди ночи с вещами!
– Садитесь, – пожалел ее водитель такси. – Обычно мы пассажиров на улице не подсаживаем – работаем только по вызову. Ну, да ладно, все равно пока вызовов нет, а кататься без толку по городу я не люблю. К тому же могу вам помочь: в своем районе я все знаю. Отвезу вас куда надо – примут и даже накормят, не смотря на позднее время.
Эрика села в машину на заднее сиденье, поставила сумки рядом с собой и расслабилась – хотелось побыстрее покинуть этот район и приткнуться куда-нибудь на ночь. Но ни на одно мгновение Эрика не пожалела о своем бегстве из Петушков – здесь она была свободной и согласна была платить за свободу лишениями и бессонными ночами.
– А долго до гостиницы добираться? – спросила она, сдерживая зевок.
– Не очень, – увильнул от прямого ответа водитель такси – он был осторожным человеком, к клиентам относился с подозрением, попусту не болтал (особенно о себе) и работать в ночную смену не любил.
Машина тронулась, и мужчина замурлыкал себе под нос, подхватывая песню, доносившуюся из приемника.
– Я ворона! Я ворона!..
– Вот это песня! – удивилась Эрика, далекая от искусства во всех его проявлениях. – Скажите, пожалуйста, а нет ли у вас знакомой старушки с лишней комнаткой? Мне бы спрятаться на недельку от своего охламона в тихом месте – пусть поволнуется, – на всякий случай поинтересовалась она: сдавать на регистрацию чужой паспорт было все-таки опасно, вдруг возникнут какие-нибудь проблемы. – У подруг или в гостинице он меня сразу найдет, а так у меня появится шанс его наказать и заставить поволноваться.
Поглядывая в зеркало заднего вида на разморенную теплом пассажирку, водитель задумался – пассажирка опасений не вызывала: бледненькая, худенькая, флегматичная «барынька», воспитанная и при деньгах (пахло от нее дорого и вкусно) – какая угроза может исходить от внимательных грустных, как у лани, глаз и тонких длинных, явно аристократических, пальчиков?!
– На ваше счастье, есть у меня такая старушка, – ухмыляясь в усы, сказал он и представил, как рассердится его мать, когда он явится к ней с пассажиркой среди ночи. – Правда, комнату она сдает редко – опасается воров, но попробовать можно: авось не откажет приличному человеку. Это тут рядом – на Лескова.
Старушка оказалась с гонором и встретила их неприветливо.
Стоя в дверях прихожей (ибо в крохотной прихожей помещались только два человека), недовольно смотрела она на сына, раздраженно запахивая полы байкового халата, надетого прямо на ночную рубашку с забавными слониками под разноцветными солнечными зонтиками.
Глядя на эти детские трогательные картинки, Эрика тут же решила, что назад под дождь и пронизывающий насквозь ветер не пойдет.
Ни за что не пойдет!
В крайнем случае, если ее все же выставят из квартиры, останется до утра в парадном и подремлет на подоконнике, а утром займется своими жилищными проблемами.
– Не сердись мать, тут такое дело… – суетясь вокруг пассажирки, объяснял водитель, пристраивая ее сумки в прихожей на тумбочку. – Мужик ее среди ночи выгнал из дому – не мотаться же девчонке по улицам.
– Жалостливый ты наш, – поджав губы, заворчала пожилая женщина, строптиво вздергивая остренький подбородок. – Чужих людей ему, видите ли, жалко, а обо мне ты подумал?! Ночь на дворе, а ты гостей в дом ведешь!
Ночная гостья ей явно не нравилась – даже не смотря на ее безобидный вид, не нравилась и все тут!
– Да, ладно, мать, не ворчи. Заплатят тебе за ночь, а если не договоритесь, после смены я ее к кому-нибудь из соседок на квартиру пристрою, – и, повернувшись к Эрике, подбадривающе подмигнул – не тушуйся, мол, девка, договоримся.
Услышав про деньги, пожилая женщина смягчилась.
А Эрике было совершенно все равно, как принимала ее хозяйка – «ей бы только ночь простоять!», а там уж она спокойно обо всем подумает и на первое время определенно устроится – с ее то деньгами!
– Ну и как же тебя зовут? – недовольно поинтересовалась хозяйка, решив для себя вопрос с лишней комнатой – хоть и небольшие, но деньги для нее не лишние.
– Эр… Это зависит от вашего желания – можно звать Анной, Гелей, Линой или Ангелиной.
Пожилая женщина ненадолго замолчала, вынуждая сына и гостью дожидаться своего решения, и согласилась оставить у себя девушку.
– Ладно, утро вечера мудренее. На одну ночь оставайтесь, а там видно будет. Раздевайтесь, – разрешила она, переходя в кухню (из комнаты шаг и ты уже в прихожей, из прихожей шаг и ты в кухне – вот такая маленькая была эта квартирка) и, недовольно загремев посудой, крикнула оттуда: – Чаем напою, а на большее не рассчитывайте!
– Ничего, Аннушка, не обращайте внимания – мать моя женщина отходчивая, к завтраку привыкнет к вашему присутствию. Вот тогда и поговорите о комнате. Кстати, зовут меня Василий Николаевич, – мужчина протянул руку, и Эрике ничего не оставалось делать, как пожать ее…
Она предпочитала не касаться людей руками без надобности – просто так, без денег… Зачем ей знать прошлое и будущее совершенно посторонних людей? Людей, которые не просили ее «погадать»…
Прошлое, настоящее, будущее и их грехи…
Как это все ее достало!
Но иногда, например, как сейчас, приличия диктовали свои правила, вынуждая подчиняться им, хотя бы в благодарность за участие и доброту к себе.
Водитель крепко пожал руку «ночной гостьи».
Едва дотронувшись до ладони мужчины, Эрика вздрогнула: перед ее глазами встала трагичная картина будущего этого человека, и она, обреченно посмотрев в глаза новому знакомому, четко произнесла:
– «Вы получили шанс еще при жизни исправить зло, содеянное вами», чтоб изменить свое будущее… Скоро вам, Василий Николаевич, придется везти двух мужчин, вернее, двух парнишек лет по восемнадцать – вы посадите их в машину около метро, потому что на улице будет лить дождь, и вы пожалеете парней, подумав, что они совсем не опасны. Не опасны, так же как я, но на этот раз вы ошибетесь, и эта ошибка будет для вас роковой: они перережут вам горло кухонным ножом и заберут дневную выручку.
На кухне громыхнуло.
Банка с чаем выпала из рук недовольной хозяйки, ревниво прислушивающейся к разговору в прихожей, и покатилась по полу.
– Что ты такое говоришь? – закричала пожилая женщина, вбегая в прихожую. – Ты беду на нас накликаешь!
Оторвавшись от побледневшего лица мужчины, Эрика медленно повернула голову и так посмотрела на кричащую рядом женщину, что та подавилась своими словами.
– Вы, мамаша, мне в ножки должны поклониться, за то, что я вашему сыну без его спроса Судьбу открываю – такого я раньше никогда не делала: человек должен сам попросить меня об этом. Слышите? Сам! За такое предсказание я могла бы с вас тысячу долларов взять, и вы бы мне их непременно заплатили! «Деньги ничто, когда речь идет о собственной жизни!» – сказал мне один умный человек, и я с ним полностью согласна – жизнь дороже любых денег. Но с вашего сына я возьму только пять тысяч, потому что, добро к себе ценю и в десять раз больше делаю. Слышите, Василий Николаевич? – Эрика повернулась к застывшему и онемевшему от страха мужчине и помахала рукой у него перед носом. – Ау-у! Василий Николаевич! С вас пять тысяч за предсказание – плата чисто символическая, но не взять я ее с вас не могу – профессиональная этика, знаете ли!
Но мужчина не реагировал на голос гадалки – расширенными от ужаса глазами, он смотрел на вестницу беды и не мог вымолвить ни слова – перед глазами его все еще стояла картина жестокой расправы над ним – будто кино, которое он увидел в печальных глазах ночной пассажирки, остановил кто-то на самой трагической сцене, нажав на пульте «стоп кадр».
– Ой, Боже, мой! Боже, мой! – запричитала пожилая хозяйка, хватаясь за щеки и без сил плюхаясь на невысокий стульчик у стены. – Горе-то какое!
Не обращая внимания на причитание женщины, Эрика равнодушно сняла с себя кожаную куртку, аккуратно повесила ее на пластмассовые плечики и убрала в шкафчик.
– Никакого горя пока не случилось, – равнодушно сказала она, прикрыла рот рукой и сладко зевнула. – И если ваш сын воспримет мое предостережение всерьез, а не как первоапрельскую шутку, и постарается «исправить зло, содеянное им», то его будущее изменится и ничего с ним не случится. По крайней мере, в ближайшее время уж точно. Где я могу помыть руки?
Не дождавшись ответа, Эрика обошла тихонько поскуливающую хозяйку, привалившуюся к дверному косяку, и скрылась за дверью ванной комнаты. Потом так же равнодушно прошла на кухню, перешагнув через рассыпанное на полу чайное месиво, взяла с полки чашку и налила себе заваривающийся в чайничке чай.
Она пила сладкий-пресладкий чай, откусывала пустой ломоть белого хлеба и, глядя на синие розочки на пластиковых дверцах кухонных полок, думала о том, что никуда сегодня не уйдет из этой квартиры.
Вот не уйдет и все!
11
Исчезновение девки-гадалки из Петушков заметили на следующее же утро.
Продавщица тетя Клава, придя в палатку, удивилась, что «сменщица», не дождавшись ее прихода, ушла, оставив палатку без присмотра: закрыла дверь на ключ, сунула его под козырек и убежала.
Но еще больше она удивилась, когда увидела на столе нетронутые бутерброды – как бы не уставала Эрика, как бы ни сыта она была, но от дармового угощения никогда не отказывалась.
Тетя Клава удивилась, но шума поднимать не стала – мало ли какие дела с самого утра могут быть у девки-гадалки: договорилась с какой-нибудь пассажиркой встретиться на первой электричке, вот и усвистала чуть свет.
В это утро всех в округе волновала другая новость: о найденном под платформой трупе молодой женщины, наполовину обглоданном бродячими собаками.
Не то чтобы это было из ряда вон выходящее событие – случались и худшие и более шокирующие убийства, но именно этот случай явился последней каплей, переполнивший чашу терпения городской администрации.
– Все! Эти собаки меня достали! – придя на работу и не церемонясь с подчиненными, орал мэр города на своих вицемэров и замов, после того как, дома за завтраком от домработницы узнал передающуюся из уст в уста новость. – Совсем обленились, козлы безрогие – уже и мышей не ловите!
И, как круги на воде от брошенного в нее камня, недовольство и агрессия власти держателей, набирая обороты, пошли вниз по инстанциям.
– Собак бездомных развели – по городу не пройдешь!
– Собаки бездомные трупы обгладывают! Как нам после этого с этими трупами работать?
И недовольство вышестоящих дошло до самого низа – до исполнителей и естественно виновников. Ловцы собак вооружились веревками и отравой и заколесили по улицам города, в поисках истинных виновных…
Все вокруг судачили только об этом.
И продавщица тетя Клава не стала исключением – обсудив со всех сторон эту новость и заодно перемыв косточки всей администрации города, она, наконец, вспомнила, о работе и заспешила к своей палатке.
У двери сигаретной палатки ее ждал Колька-Прыщ.
– А, Коля, – засуетилась продавщица, чувствуя свою вину – приглядывать за «девкой-гадалкой» была ее обязанность (за это она получала от Кольки пусть небольшие, но деньги, а к деньгам помоичная братия относилась серьезно и трепетно – это тетя Клава знала по опыту). – Я тебя хотела с утра найти, да вот с бабами заговорилась… Хотела пожалиться тебе: девка твоя меня сегодня не дождалась. Ты уж ее, мил друг, поругай – усвистала, товар без присмотра оставила и все такое…
– Как не дождалась? – насупился Колька-Прыщ, почуяв неладное. – Куда это она могла на ночь глядя из палатки смыться? Ей что – жить надоело?
Сжав кулаки, он сосредоточенно смотрел себе под ноги и, не слушая продавщицу, вспоминал прошлую ночь.
Вот они с Митяем идут на станцию, вот подходят к платформе, вот смотрят, как вытаскивают из-под платформы полуобглоданный труп молодой женщины…
– Когда ты ее последний раз видела? – недобро спросил Колька-Прыщ, стараясь отогнать прочь тревожную мысль о трупе под платформой. «– Если ее кто тронул – убью! – подумал он и, сунув руку в карман, нащупал выкидной нож».
– Дык, как темнело, она и пришла.
– И ничего странного не заметила?
– Не-а… – тянула свое продавщица, боясь признать свою вину. – Все, Коленька, как обычно: пришла, села в уголок, а как я ушла, дверь на засов закрыла.
– Точно закрыла?
– Вот тебе крест – закрыла, – истово закрестилась тетя Клава. – Да не волнуйся ты так, милок – что первый раз, что ли она на первой электричке уезжает…
– Труп под платформой нашли, слыхала?
– А как же, слыхала, – подобострастно закивала головой продавщица сигарет. – Бабы говорят совсем молодая девка была, только вот лицо собаки напрочь обглодали… Ой, батюшки! Чего это я так испугалась то, Коленька?.. Аж сердце захолонуло!.. Ты думаешь… Думаешь, это наша Эрика там, под платформой?..
Колька-Прыщ тупо смотрел в землю, ничего не видя под ногами – эта страшная мысль еще раньше пришла ему в голову, и он никак не мог от нее избавиться.
– Может, она ночью выходила куда? – игнорируя ужасное предположение продавщицы, спросил он, надеясь услышать уверение в обратном.
– Да зачем ей выходить то?!
– Не знаю, – давясь безысходностью, пожал плечами Колька-Прыщ и, сплюнув под ноги, потащился на станцию.
Он спрашивал об Эрике торговок газетами и пирожками в электричках, спрашивал нищенок и контролеров и даже наряд железнодорожной полиции – может ее, вопреки договоренности, просто забрали в ментовку, и она сидит себе преспокойненько в обезьяннике, но сегодня его «девку-гадалку» никто не видел.
Никто не видел!
Думать о том, что Эрику убила, раздела и бросила на съеденье бездомным собакам своя же помоичная братия (они давно точили на нее зубы) Кольке-Прыщу не хотелось: слишком трудно будет найти в этой истории виноватых – вряд ли кто-то из них по своей воле сознается в содеянном. Но разобраться во всем этом было необходимо – не столько уже из-за Эрики (ей теперича все равно), сколько из-за своего собственного авторитета – спусти одному такое неуважение, на тебя потом вся свора набросится. Так же, как на его «девку-найденку»…
Но чем дольше Колька-Прыщ ходил из халупы в халупу, от бомжа к бомжу, от торговки к торговке спрашивая о своей «девке-гадалке», тем все больше убеждался в непричастности помоичной братии к ее исчезновению (о ее смерти он думать не хотел) – никто из бомжей не был ранен, поцарапан, укушен, а просто так, без борьбы, жизнь свою Эрика не отдала бы: Колька сам учил ее орудовать ножом, который всегда был у нее под рукой. К тому же, неслышно подойти к Эрике было невозможно – она обладала отличным слухом и отменным зрением и могла убежать и спрятаться от любой погони.
Правда, в жизни всякое бывает (шел человек, споткнулся, ударился головой о камень, очнулся – а он уже в раю), но верилось этому с трудом.
Всю ночь он гадал, что могло произойти, а утром взял часть спрятанных денег и пошел в морг. Пошел, чтобы посмотреть на труп молодой женщины, найденный под платформой – Колька знал каждый сантиметр кожи своей «девки-гадалки», каждую родинку на ее теле (пять дней растирая ее водкой он только и делал, что пялился на ее обнаженное тело) и надеялся, что сразу же узнает – она этот труп или не она.
Он заплатил служителю морга, посмотрел тело и… не узнал.
Если говорить честно, то узнавать-то было нечего – голодные собаки постарались на славу: мало что осталось от женского тела, но то, что осталось никак не могло принадлежать его «девке-гадалке».
Никого и ничего не замечая вокруг, Колька-Прыщ потащился к свалке на краю города, не желая верить, что Эрика не умерла, а просто сбежала.
Сбежала от него!
– Лучше бы она сдохла, – шептал он потрескавшимися, корявыми губами, чувствуя в душе закипающую злобу. – Учил ее, кормил, а она, сука…
Когда показались первые хибары свалочных бомжей, Колька-Прыщ остановился, посмотрел на картонно-тряпичное поселение и зло сплюнул себе под ноги сквозь гнилые зубы.
– Молодец, девка! – неожиданно для самого себя похвалил он Эрику. – Хорошо усвоила мои уроки – не упустила свой шанс вырваться из этого дерьма.
Колька-Прыщ высморкался, вытер о штаны липкие пальцы и пошел в другую сторону от свалки, в лес подальше от людей, знавших его как «делового и злого мужика», способного пырнуть ножом обидчика и вцепиться зубами в горло насильнику, что нередко случалось в его беспризорном детстве. В лесу его одиночество становилось не таким страшным, как среди людей.
Он шел, спотыкаясь о жухлую траву и сучья, не замечая этого, и его мальчишеское сердце разрывалось от горя – никогда он не думал, что в свои четырнадцать лет так привяжется к другому человеку, что будет трудно дышать, сознавая его отсутствие. Жгучие слезы текли по его впалым щекам, оставляя на них чистые дорожки – горе поглотило его целиком.
Зайдя подальше в лес, Колька-Прыщ повалился на траву и зарыдал в полный голос. Худенькие мальчишеские плечи вздрагивали под толстой добротной курткой – его одиночество стало невыносимо тяжелой ношей для детской души, и надо было каким-то образом избавиться от нее.
– Каждый сам за себя! Каждый сам за себя! – снова и снова выкрикивал он сквозь рыдания хорошо усвоенный закон жизни, но облегчения это не приносило – он чувствовал, что его предали, бросили, почти убили…
Выплакав свое горе, мальчишка твердо пообещал себе больше никогда никому не верить и ни к кому не привязываться, и, вытирая слезы и сопли грязными ладонями, пошел обратно к станции, в глубине души надеясь, что Эрика одумается и вернется к нему на следующей же электричке.
