Текст книги "В зоне поражения"

Автор книги: Нина Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Разве можно так жить?

Вчера солнце хоть проглядывало, а сегодня все небо затянуло серыми дождевыми тучами. Дождь начался рано утром, когда в щели сарая только-только стал пробиваться рассвет.

Сашка проснулся, потому что около двери жалобно заскулила Жучка. Он выпустил ее и взглянул на дом: о мокрое крылечко разбивалась тоненькая дождевая струя с крыши. Дверь снизу намокла, потемнела. И весь дом был такой притихший, смирный под дождем.

Сашка поежился, залазить снова в остывшую постель не хотелось: наверное, выспался.

Натянул штаны, пиджак надевать не стал, он аккуратно висел на гвоздике – не здесь же его таскать. Прямо на рубашку – давно уже ставшую серой от грязи – надел старую телогрейку, на которой спал, он ее вытащил из-под кровати Мулата.

– Это не имя, – объяснил ему длинноволосый, – кликуха, – Сашка и этого не понял. – Кличка, прозвище – допер? – Длинноволосый смеялся. – Говорят, у него отец – цыган был.

И Сашка вспомнил, что мулатами называют наполовину белых, наполовину негров. Он «Хижину дяди Тома» недавно Павлику вслух читал. Все-таки когда он окончательно устроится, Павлику он напишет. Может, и в гости позовет.

Сашка уже третью ночь спит не дома, а в сарае. На железной ржавой кровати. На доски Сашка настелил старого сена, стожок этого сена он обнаружил в чьем-то огороде на другом конце поселка. Сильно-то шататься по поселку он боится: не так далеко от города уехал, чтобы не нарваться на знакомого.

Поэтому и на работу его устроить трудно – объяснил Мулат – вдруг откроется, что и он «беглый».

У Мулата ни черта нету. Даже старое пальто с клочьями грязной, вылезающей сквозь подкладку ваты принесла Сашке Тамарка.

Один раз, когда никого из парней не было, эта Тамарка вымыла пол в доме. Скребла, скребла его, а вечером снова всё затоптали, заплевали…

Не может Сашка спать в этом доме.

Теперь у него свое хозяйство: в сарае печурка – Мулатова мать на ней летом готовила.

Сейчас она уехала куда-то. В старом, дырявом чугуне Сашка хранит хлеб. Под кроватью у него полведерка картошки, принес из подпола. Не бесплатно взял, он уже почти пол-огорода вскопал. От лопаты – мозоли: кожа на ладонях вначале вздувалась пузырями, а потом засыхала белыми твердыми лепешками.

Тамарка – девчонка с мелкими, как мышиными, но очень белыми зубами – заставляла Сашку копать огород. Очень уж она выслуживается перед Мулатом: то яичек принесет, то капусты им притащит, мяса, луку и в большом чугуне сварит щи. Не очень вкусные, но густые. Сашка ел их с удовольствием, потому что привык: тетя Клава каждый день заставляла есть суп…

Мулат все-таки твердо обещал – выдался такой день за всю неделю, когда он был с утра трезвый – найти Сашке работу – дело, как он говорил. Такое, что можно будет быстро заработать на все необходимое. И тогда – дня он здесь не останется!

Теперь Сашка больше думает о будущем, о том, как заработает денег и поедет на Север. Поэтому обиды уже не жгут его так, как прежде. Ему бы только устроиться в жизни, и тогда будет всем ясно, что он за человек.

Сашка натянул ботинки – уже порются по швам, хорошо еще, что подошва крепкая. Вот когда Сашка научился ценить вещи. Сам стирает носки и сушит на теплой печурке.

– Ишь, чистоплотный! – смеется над ним длинноволосый, вообще-то его все зовут Алик, но Сашка про себя – длинноволосый. – Только надолго ли тебя хватит? – и вытирает указательным пальцем губы, будто выскребает из углов рта что-то. – Умеешь ты устраиваться, – и насмешливо оглядывает Сашкино хозяйство.

Этот длинноволосый странный какой-то. Выйдет вечером из дому совсем желтый и вроде не слышит ничего, как угорелый, отлежится на Сашкиной кровати и так же молча уползает со двора.

А в доме по ночам пьянствуют, в карты режутся… И Тамарка там. Говорит, любит Мулата. Не видела она людей, если такого любит… Разве можно так жить?

Длинноволосый говорит, что у них сейчас отпуск. Врет, поди. Как это у всех сразу отпуск? Да Сашки это не касается. Они сами по себе, он – сам по себе. Вот еще день-два подождет, если не устроят на работу, значит, врут. Тогда уйдет он от них.

Сашка взял со стола помятый большой бидон, там еще было немного воды, покрутил ее – всегда остается на дне белый осадок. Вышел из сарая, выплеснул воду и закрыл плотнее дверь.

Один раз оставил дверь открытой, приходит вот так же с водой от колонки, а Мулат, спьяну, видно, перепутал сарай с уборной…

Теперь Сашка каждый раз поперек двери кладет жердь на загнутые гвозди – сам придумал такой запор.

Жучка уже крутилась возле ног: маленькая, рыженькая собачонка с пушистым, загнутым калачиком хвостом. Немой привел как-то вечером.

Сунул Сашке кусок колбасы и показал, чтобы он собаке дал. Жучка взяла из Сашкиных рук колбасу и осталась с ним.

Прежде чем выйти из калитки, Сашка взглянул вдоль улицы и тут же прихлопнул калитку: из-за угла вывернул милиционер на мотоцикле. Вчера тоже мимо проезжал. А вдруг сегодня к ним?

Всем, кто приходил в дом, Мулат говорил про Сашку: двоюродный брат гостит… Разве милиционер поверит? Надо прятаться… Все ближе и ближе мотоцикл. Если остановится, Сашка успеет юркнуть за сарай. Но мотоцикл прострочил мимо…

Когда он совсем затих вдали, Сашка опять выглянул: улица была пустой, молодая, только что зазеленевшая трава мокро блестела, на ней отпечатался темный след мотоцикла.

Сашка добежал до колонки, около нее травы не было, и ноги расползались по мокрой глине… Отвернув ручку, нацедил бидон и так же торопливо прошмыгнул во двор, будто он преступник… Никакой он не преступник, вот только скорей бы ему отсюда выбраться. Он взглянул в темное окошко – там теперь до полудня будут спать…

– Не трогай! – приказал крутившейся под ногами Жучке и поставил бидон на землю, чтобы открыть двери сарая.

И собачонка, точно поняла его слова, уселась в сторонке и хвост свернула около лап. Удивительные эти собаки, лучше людей понимают Сашку…

Когда они с Жучкой уже ели теплую картошку, калитка открылась – Сашка чуть не нырнул под кровать, подумал – милиционер, но во двор шагнул незнакомый мужик в синем дождевике с капюшоном.

Жучка вначале встрепенулась, а потом спокойно продолжала слизывать с дощечки остатки размятой картофелины.

Мужик по-свойски, без оглядок поднялся на крылечко, толкнул дверь и вошел в дом.

Кто бы ни был этот мужик, а с улицы ему в доме покажется хуже, чем в помойке. Сейчас выскочит как ошпаренный.

Но вместо мужика первым из дому вышел Мулат. Прошел в дальний конец двора, потом заглянул к Сашке:

– Ну-ка, полей вольненькой водички!

Сашка обрадовался, что Мулат вроде трезвый и в хорошем настроении.

– Мулат, я уйду от вас… Обещал на работу устроить, не устраиваешь! Сколько мне ждать?

Мулат тер мокрые щеки и шею. Хоть кому приятно умываться студеной водичкой.

– Сегодня и устрою! – весело пообещал Мулат. – Как раз дело подвернулось.

В это время на крыльце показались два парня, ночевавшие в доме. Не сказав ни «здравствуй», ни «прощай», они двинулись к калитке. Длинноволосый никогда не ночевал здесь, и Тамарка не оставалась до утра, перед рассветом убегала, значит, в доме только немой и мужик в плаще.

– Готовься, сегодня и отправимся, – стряхивая с рук капли, Мулат ушел в дом.

Сашка принялся собираться. Мулат не сказал, где он будет работать, но уж, конечно, не за столом с шариковой ручкой и телефоном…

На стеганке была всего одна пуговица. Сашка осмотрел старое пальто, которым укрывался, – еще одна пуговица нашлась, он ножиком без черенка – хоть такой, но завелся у него в хозяйстве – срезал эту пуговицу с обломанным краем. Иголка и нитки у него тоже были, правда нитки только белые – принесла ему Тамарка, но их можно сажей закрасить… Надо будет еще ботинок зашить… это он все сделает быстро – главное, что работать начнет.

И Сашка уже видел себя на второй полке вагона; он едет на Север, в кармане у него билет и деньги – рублей двадцать хватит на первое время. Под головой новенький рюкзак со всем необходимым. Может быть, он еще и Жучку с собой возьмет. Собачонка умная, жалко ее здесь бросать. И на Севере собаки нужны. Верный друг человека! Он шутя пихнул Жучку ботинком, та лизнула этот ботинок.

– Вот дура! – рассердился Сашка. Ничего, он отучит ее от этих привычек…

Дождь то переставал, то снова клевал крышу сарая. В одном углу стало протекать, Сашка подставил таз…

Чтобы ожидание не было таким тоскливым, Сашка принялся вырезать из сухого полешка наган. Только разве этим ножиком вырежешь хороший наган? Павлику он часто вырезал совсем как магазинные. Вообще, жалко ему теперь Павлика. И не звал он его дома Павликом, прозвище придумал, «кликуху», выходит. «Жуком» звал: маленький, черноволосый, хитрый – настоящий жук. И тот уж привык, отзывался. Дурацкое, в общем, прозвище.

Тетя Клава из себя выходила, когда слышала его…

Сашка уж решил, что опять Мулат обманул его. Опять напьется – мужик в синем дождевике все торчал в доме. И длинноволосый притащился.

– Всё! – решил Сашка. – Тогда он от них и уйдет. Поедет в это самое Черепаново. А там как-нибудь дальше… Тамарка, правда, говорит, что Томск совсем в другой стороне…

– Эй, работяга, пошли! – Мулат спускался с крыльца, а за ним – длинноволосый и мужик в дождевике.

Сашка заторопился, закрыл двери сарая, взялся за горбыль, чтобы заложить их…

– Зачем эту корку надел? – Мулат недовольно глядел на затасканную, лоснящуюся от грязи стеганку. – Простудиться боишься?

– Я думал… – хотел объяснить Сашка, что на работу и такую ладно.

– Кончай базарить! – Мулат был в черной «под кожу» куртке, такой же фуражке и резиновых сапогах. С того дня, когда Сашка встретил их в электричке, Мулат ни разу не надевал всего этого. – Где твой пиджак?

Пока Сашка снимал стеженку и надевал пиджак, они ушагали порядочно: Мулат с длинноволосым, мужик свернул в другую сторону. Сашка догнал их бегом. И только перешел на шаг, начал мерзнуть. Поднял воротник пиджака, руки засунул в карманы. С волос по щекам уже текли струйки дождя…

Дождливая ночь

Куда же они на ночь глядя? Идут к станции – может, они его на железную дорогу устроят? Вот было бы здорово! Кем устроят? Если его маленько подучить – дежурным по станции. Встречай и провожай каждый поезд!

Он-то справился бы, только без паспорта на такое, наверное, не примут. Рабочим! Он видел, как в ремонтных дорожных бригадах даже в городе девчонки работают – он теперь тоже научился орудовать лопатой.

Вроде потеплее стало Сашке от этих мыслей.

Зайдя в дощатый вокзал, Мулат повернулся к окошечку кассы. Сашка подошел поближе, чтобы услышать, о чем будет говорить Мулат с кассиром.

– Два до города, один туда и обратно, – Мулат сунул в лоток кассы рублевку.

Ни за что! Он, выходит, нарочно не говорил, куда идут.

– Слушай, Мулат, мне нельзя в город. – Сашка на всякий случай приготовился к сопротивлению – вытащил руки из карманов, посмотрел, далеко ли до двери.

Черные широкие брови Мулата не полезли удивленно на лоб, а толстые губы даже улыбнулись:

– Ночью никто тебя не увидит. Вот, держи… – он протянул Сашке билет «туда и обратно».

«Значит, я вернусь, а они останутся там?» – соображал Сашка.

– Пошли в сторонку…

Когда они отошли в дальний угол полупустого вокзальчика, Мулат заговорил таким доверчивым и спокойным голосом, каким уж давно с Сашкой никто не разговаривал:

– Ты нам сегодня во как нужен, – и Мулат чиркнул пальцем в воздухе. – Сегодня вечером я узнаю, свой ли ты кореш…

– А что я должен сделать? – Сашке, конечно, очень хотелось показать им, что умеет ценить доверие и за добро отплатит добром.

– Ты должен нам помочь, – толстые губы Мулата улыбались, и говорил он все это лениво, не торопясь.

Нет, так на плохое не идут, а Сашка помнил, каким злым был Мулат тогда в электричке, когда они искали кого-то. Может, его же они будут искать в городе, а когда найдут, прикончат. И он, Сашка, должен им помочь? Но нет же, вон как по-доброму смеются глаза Мулата.

– Делать будем мы, – Мулат кивнул на длинноволосого. И тот сразу же стал тереть пальцами сухие губы.

Молчаливый он сегодня. А Мулат – веселый. Но он же не выдаст его, Сашку? Какая им польза? Наверное, правда, нужна его помощь.

На первый путь подошла электричка. Из окна низкой станции она казалась огромной, ярко освещенной.

У Сашки опять дрогнуло сердце: а если в электричке налетит на какого-нибудь знакомого? Но Мулат обнял его за плечи:

– Не дадим мы тебя в обиду. Пошли – машина уйдет!

Они выскочили под дождик, перебежали мокрую платформу, и все еще у Сашки была надежда: опоздают или Мулат отпустит его, скажет – обойдемся! Не хочет он ничем заниматься в городе…

Но вот двери электрички с шипением сомкнулись за спиной.

Сашка через стеклянную дверь осмотрел пассажиров, их было совсем мало. «Хороший хозяин в такую погоду собаку на улицу не выгонит», – отец так говорил, если приходилось в дождь или буран выходить из дому.

Они сели у самых дверей. Сашка забился в угол, отвернулся к окну. За окном уже было темно, только поблескивала асфальтовая дорога, которая шла вдоль железнодорожной линии.

Все ближе и ближе к городу…

И опять стало возвращаться к Сашке то, что отдалилось, притихло за эту неделю. Он вспомнил, как в классе казнили контрольную, с какой радостью все гонялись друг за другом, а его будто не замечали: а потом… духота и гулкие удары по голове…

– Ты чего? – это Мулат. Сашка не заметил, как закрутил головой, будто старался что-то сбросить. – Пузыри пускаешь?

– Нет… так я.

Воспоминание отошло. Сашка увидел через окно – недалеко от полотна железной дороги горит костер, пламя широкое, низкое, видно, прибивает дождем, вот уже костер поравнялся с окном, и на фоне огня Сашка разглядел фигурки мальчишек, они бросали палки в костер, суетились, будто плясали…

И тут Сашка вспомнил отца, как он гнал его, кричал: «Пусть тебя тюрьма воспитывает…» Красное, дрожащее лицо отца…

Когда электричка останавливалась, Сашка прятал лицо, закрывался локтем, будто дремлет, потом с опаской оглядывал вошедших…

Наконец, хриплый голос объявил в репродуктор: «Конечная остановка… Не забывайте своих вещей…»

В городе поливало еще сильней, вдоль путей текли, радужно поблескивая дождевые реки, а с крыши вокзала, не умещаясь в водосточных трубах, срывался водопад…

Они бегом спустились в сырой, продутый сквозняками тоннель. Сашка дрожал от холода в своем пиджачишке. Вышли в город и торопливо пошагали по той самой улице, по которой неделю назад убежал Сашка. Улица была пустой, только позванивали трамваи.

Мулат свернул на Проспект, прошагал мимо освещенных витрин Дома моделей и опять свернул… Они теперь направлялись прямо к Сашкиному дому. Он дернул Мулата за рукав:

– Мы куда?

– Ты что, промок? Сейчас причалим… – И Мулат положил руку на его плечо.

– Вы домой меня? – Сашка оттолкнул его руку, остановился, готовый рвануть в любую сторону. – Не пойду дальше!

– Кончай базарить! – неожиданно зло крикнул Мулат, схватил Сашку за руку, выругался – первый раз за весь вечер, и потащил в противоположную от его дома сторону…

Не домой они его ведут… У него же билет «туда и обратно», значит, не оставят они его в городе.

Пиджак у Сашки давно уже промок насквозь, за шиворот заливало с волос, по спине тек холодный ручеек, рукава прилипали.

Они шли вдоль кирпичной стены авторемонтного завода. Сашка знал здесь все вдоль и поперек. Напротив этого завода, через дорогу, по которой текла сейчас сплошная река, стояли частные гаражи, разных цветов и размеров.

Кто-то приволок даже старый самолетный фюзеляж, обрубил его, зашил торцы железом, покрасил и втолкнул туда крохотную машину, на каких ездят инвалиды.

А через квартал от гаражей – Сашкина школа. Тепло там, тихо. Может, в одном каком-нибудь классе занимаются, старшеклассники к экзаменам готовятся… Никаких у них забот. Учись давай да учись…

Сквозь ровный шум дождя стал доноситься гул, откуда-то сверху: гудок не гудок. Они сделали еще несколько шагов, и этот гул оказался над самой головой, и сразу же обдало теплым, пропахшим автогенной сваркой воздухом.

Над их головами ровно гудел заводской вентилятор.

Прямо под ним и остановился Мулат.

– Все. На месте, – не раздумывая, он шагнул в темную воду, за ним Сашка, следом – длинноволосый.

Когда перешли дорогу и гул вентилятора стал тише, Мулат заговорил все еще зло – он ведь не знал, почему Сашка оттолкнул его руку:

– Теперь мы проверим: легавый ты или нет. Это будет твоим испытанием. Оставайся здесь. Гляди в обе стороны. Увидишь, идет кто или едет – фары в темноте увидишь, – свистни! Громче, чтоб слышно было. Все твое дело. Понял? Мы здесь недалеко будем. – Он помолчал и еще добавил: – Ты, кореш, с характером, но если что, меня ты тоже знаешь. Ширну – не заплачу. Не зевай. Увидишь мимо мотоцикл проедет, с той стороны, куда мы уйдем, с двумя на горбу, сразу мотай на вокзал и шуруй домой. Ну… Мы сейчас под крышей будем. – Мулат стащил с себя «кожанку» и набросил на Сашку. – Люблю детей, готов последнюю корку отдать. И зачем меня мама таким жалостливым родила?..

Они тут же исчезли.

Шумел дождь, журчала вода по дороге. Сашка ничего не мог понять. Под крышей? Под какой крышей? Какая работа – ночью – за придурка они его считают?

Сашка потоптался, оглядываясь, в ботинках хлюпала вода. Надо бы снять пиджак и выжать, а потом уж надеть куртку. Сашка вглядывался в темноту, а кругом журчало, всхлипывало… Хорошо, что за спиной у него гараж, а то трахнут по затылку и не заметишь. От холода, что ли, по спине прошла дрожь… Нет, снимать пиджак он не станет… Надо быть начеку.

Он ладошками провел по рукавам пиджака, сбросил лишнюю воду и натянул куртку… Родной отец его выгнал из дому, а Мулат отдал кожанку… Сашка сделает все, раз просил Мулат…

Под крышей? А если они убивают под крышей? Да нет же! Вон какое у Мулата настроение было, пока Сашка не разозлил.

Сколько же здесь стоять придется? Пока не проедут двое на мотоцикле… Дурак! Вот дурак. Они же… И Сашка с испугом огляделся по сторонам… Их же обязательно поймают… Если милиция на машине, они не успеют убежать… А вдруг он не заметит? Милиция – дура, ехать с зажжеными фарами?

И Сашка представил, как возле него останавливается машина – бесшумно подошла с потушенными фарами… Он чуть не свистнул, чтобы бросали, чтобы спасались… Но Мулат разозлится, тогда уж все! Это не игрушки…

Он стоит на стреме… А где-то рядом взламывают замок гаража, выводят мотоцикл и угоняют… И это он помогает…

«Я воровал… из карманов на вешалке!» – так он крикнул прямо в самодовольные морды Олегу, Андрею, им всем. Теперь не посмеет крикнуть… Теперь он вор настоящий. Выходит – они правы?

И Сашка почувствовал: он совсем один в этой непроглядной дождливой ночи… И на Север ехать не надо, незачем, некому доказывать. Он на всю жизнь связан с Мулатом, длинноволосым и всеми этими пьяными… подонками. Конечно, они подонки…

Сашка бросился в темноту, туда, куда они ушли. Остановить, сказать, что он не хочет, пусть без него… Пусть сами, а он не хочет… Даже если бить станут…

Сашка пробежал мимо одного гаража, мимо другого… И вдруг вода на дороге впереди него засветилась… Он не понял, отчего, все еще бежал, даже не догадывался оглянуться. А когда догадался…

Сашка засвистел и побежал еще быстрее, туда к ним – пусть спасаются!

Теперь ему видно было тропинку, свет нагонял его, от какого-то гаража была прокопана поперек канава, чтобы дождевая вода стекла. Сашка выскочил на дорогу – так быстрее – и опять засвистел, закричал, чтобы убегали…

И в это время из гаража, впереди, вылетел мотоцикл, на нем были двое… Мотоцикл дернулся, потому что и они увидели, что дорога закрыта, хотели повернуть в другую сторону, но Сашка уже забежал с той стороны.

Он махал руками и кричал им:

– Стойте! Куда вы? Бросайте мотоцикл! Тогда ничего не будет! Стойте!..

Но двое на машине рванулись прямо на Сашку. А кругом вода – целая река текла по дороге, мотоцикл захлебнулся, развернулся почти на девяносто градусов, и все полетели в разные стороны: Сашка, те двое и мотоцикл…

Сашка стукнулся головой обо что-то. Ноги подгибались, по лбу стекало теплое… Он увидел, как кто-то из двоих тоже вскочил и бросился между гаражами, но и милиционеры уже выпрыгнули из машины, бежали к гаражу. Оттуда, из-за гаража, раздался выстрел. Милиционеры бежали прямо на этот выстрел. Не слышат!

– Стреляют! – закричал Сашка милиционерам и свалился в воду…

Школьный двор

В это утро он походил на брошенную строительную площадку: сиротливо лежали золотистые доски, сохла на солнце, покрывалась глазированной коркой известка в кадушке, рассыпалась горка нового штакетника, грабли и лопаты валялись в куче прошлогодних листьев.

А строители… Они, забыв о делах, гонялись за волейбольным мячом: лучше всех гасила мячи Таня Назарова – вот где пригодился ее рост, а самые крученые, самые неуловимые подавал Сережка Колесников. Они втроем – еще Олег с ними – были по одну сторону сетки, а все остальные, человек десять – по другую.

Кардашов самоотверженно пытался брать около самой сетки Татьянин мяч – майка и брюки у него были в песке, но даже героизм не мог бы спасти сейчас его команду.

– Эй, мальчишки! Надо знать совесть – пора за работу! – пыталась навести порядок Татьяна, но тут же сама бросалась на очередной мяч, посылая его в пустой пятачок поля.

В воздухе повисал возмущенный вопль противников.

С той стороны, где играли Сережка, Татьяна и Олег, у самой волейбольной площадки рос старый куст сирени. В него то и дело нырял мяч, и потом выловить его из переплетения стволов было не так-то просто.

– Адъютант! Принести мяч! – приказывал каждый раз Сережка Олегу.

И толстый Олег покорно лез в кусты.

В последнее время он, как хвост, ходил за Сережкой. Даже младший Колесников посмеивался. Конечно, не потому Олег цепляется за Сережку, что тот обещал «сделать человека» из него. А видно, все еще боится, что придется расплачиваться за Суворова. И надеется, что Сережка-то не даст в обиду.

А Сережке понравилась роль командира. Его собственный брат, послушный Санька, никогда так не подчинялся ему, как Олег!

Когда мяч очередной раз застрял в кустах, Олег вдруг надулся:

– Не полезу больше!

– Разговорчики! – одернул Сережка, удивленно поглядев на Олега.

Но тот уселся прямо на песок волейбольной площадки, и крупные слезы поползли по его щекам.

Чего-чего, а уж этого Сережка никак не ожидал, он даже с сожалением смотрел, как Олег размазывает по щекам слезы.

– Ну и солдат из тебя, – с досадой и все еще с удивлением проговорил он. И вдруг его осенило. – Братва! – крикнул Сережка. – Кому нужен этот чертов куст? Под корень его!

Первая опомнилась Татьяна:

– Ты сдурел – такой большой куст!

– Да он же не цветет совсем! – Сережка побежал к доскам, около которых был брошен топор. – Адъютант! Наряд вне очереди! – пригрозил он на ходу.

– Не смей! Не смей! – Ольга разыскала на кусте молоденькую ветку, на которой распускалась единственная бледно-фиолетовая, хилая кисточка. – Видишь, она цветет!

Вот так, загораживая от мальчишек этот куст, девчонки и увидели, как подходит к воротам Сашка Суворов. Ворота были распахнуты настежь – было видно, как он медленно идет, как остановился у столба, на котором повешено одно полотно ворот.

– Сашка! – увидел наконец его и Кардашов и побежал к нему, и следом побежали все.

– Какой ты худой и бледный! – ужасалась Ольга.

– Ты практику будешь проходить? – удивлялись мальчишки. – На кой тебе? И так засчитают…

Когда Сашка утром вышел из дому, он увидел, что и на березах появились клейкие листочки. На тополях они уже чуть ли не с ладошку Павлика, а березы опоздали, и теперь издали казалось, что они поддерживают зеленые облака.

Сашка подходит к Саду мичуринцев, и у него гулко и часто бьется сердце…

Он думал, что никогда не вернется в эту школу, переведется в другую – отец ему это предложил. Отец каждый день ходил в больницу и приносил конфеты, яблоки, орехи… Сашка все равно не мог забыть, что он выгонял его из дому… Но молчал: какая польза напоминать об этом отцу. Да он, наверное, и сам не забыл, только притворяется.

И Кардашов к нему приходил несколько раз в больницу, приносил конфеты от всего класса, но Сашка отправлял их Павлику.

Настоящего разговора у них с Кардашовым долго не получалось: Сашка думал, что не получится никогда. Разве он сможет рассказать все, что с ним было? Разве ему поверят?

Но Кардашов очень-то и не расспрашивал его… Больше сам рассказывал, про ребят, про командира их отряда – Юрку Немытикова, с которым они, оказывается, разыскивали его, Сашку…

Выходит, этот Кардашов ничего, действительно, свойский! Таким он показался и первый раз…

Не хотел Суворов идти в школу, а только три дня просидел дома и уже притащился! Он знал, что их здесь застанет, Кардашов говорил.

И вот они все смотрят на него и вроде ждут чего-то… Он должен им что-то объяснить? Может, они хотят, чтобы он прощения попросил?

– Эй, горе-строители! – раздался в это время голос со школьного крылечка. – Двенадцать часов, а у вас, как говорится, заведено, да не замешано… – постукивая металлической палкой, Александр Александрович спускался с крыльца.

И ребята расступились, чтобы директор сам увидел Сашку, но Александр Александрович смотрел под ноги, чтобы не оступиться, и продолжал ворчать:

– Если такими темпами работать, то нам и лета не хватит…

Тут он, наконец, спустился с крыльца, поднял голову и увидел Сашку.

– Ну вот! – Александр Александрович вдруг так заторопился, что ребята испугались, как бы не упал. – Пришел! – И он ощупывал Сашкины плечи, будто хотел проверить, все ли кости у него на месте. – Это замечательно, что ты пришел! – совсем другим, веселым голосом воскликнул он. – А то гляди – все стоит: мастерские не побелены, палисадник не загорожен! А эти мастера – или лодыри, или неумехи. В общем, Суворов, без тебя все дела стоят! Давай-ка включайся, брат, в работу!

И ребята поняли: надо, чтобы Сашка скорее все забыл.

Будто никуда он не убегал, не лежал в больнице, не допрашивали его следователи из уголовного розыска – все это они знали от Кардашова.

– Александр Александрович, – капризным голосом затянула Ольга. – Вы подумайте, мальчишки хотят вон тот куст срубить…

– Какой? – Александр Александрович похромал к волейбольной площадке. – А, этот? Давно пора! Толку никакого, только место занимает…

Мальчишки захлопали, закричали победно, а Ольга еще плаксивее затянула:

– Но это же растение, оно живое… И потом – на нем даже цветок есть…

– Какой там цветок! Безобразный куст! Лучше мы сосну здесь посадим… Ладно, Кныш, не канючь, берись за грабли… Вон какая у тебя хваткая фамилия, а ты работать ленишься. – Суворов! – Тут же обернулся директор. – Будешь штакетник прибивать. Кардашов, ты с ним! И чтобы сегодня палисадник закончили. – Александр Александрович торопился к флигелю, в котором помещалась столярная мастерская.

– Действительно, этот куст они и без меня срубят, – согласился Андрей.

Он еще до сих пор не верил, что Сашка нашелся. Когда приходил к нему в больницу, казалось, Суворов еще не совсем вернулся, еще может куда-то деться. Но вот явился в школу, и опять Кардашов приглядывается к Суворову – а вдруг исчезнет?!

– Не узнаешь?! – усмехнулся Сашка.

Сегодня он все понимал лучше Кардашова. Он знал, что ребята очень хотят его расспросить, где он был и что с ним было, и только делают вид, будто им это неинтересно. И Кардашов – никакой он не самодовольный, просто не знает, с какого боку подступиться.

– Узнаю! – ответил Кардашов и засмеялся. – Во, гляди, Ольга первая лезет рубить! – и принялся собирать ровненькие ярко-желтые штакетины. – Сами в столярке строгали! Ну, ты чего? – взглянул на все еще неподвижно стоявшего Суворова. – Набирай больше, чтобы не таскаться лишний раз… – И вдруг Андрей сообщил, хотя Сашке это, может быть, и неинтересно: – завтра на Курилы улетаю. Уже билет есть. Ждал вот, когда ты найдешься. Честно!.. Теперь до осени не увидимся…